Текст книги "Монахиня Адель из Ада"

Автор книги: Анита Фрэй

Глава 14 Мемуарная лихорадка

Не заметили, как утро наступило… Морозное, чуть сыроватое питерское утро: «семнадцать ниже нуля, по ощущению – двадцать пять»…

Надев свеженькие стринги, лежавшие у неё в сумке про запас, засунув груди в свеженький же лифчик, как бы случайно найденный там же, побрызгав подмышками дорогим французским дезодорантом, Ляля приготовилась держать ответ.

– Так ты его уже не любишь?

– Кого? Этого цветовода? Пусть скажет спасибо, что долг назад не требую.

– А бабушка всё знает?

– Щаззззз!!! Проболтаешься – убью! Не посмотрю, что ты самый любимый! У бабушки давление, ей ничего такого знать нельзя!

В ходе допроса выяснилось следующее: у Ляли была травма головы. Прямо с детства, прямо с момента, когда Юра потерял сознание в бассейне. Интересно получилось: падал он, а повредилась, Ляля. От увиденного. К тому моменту, когда примчались досужие болельщики, Ляля успела его поцеловать, как это делали взрослые на экранах телевизоров. К счастью, в СССР секса пока не было, и взрослые на экранах баловались примитивно. А то бы Юру в колонию упекли.

Вкус поцелуя Ляле понравился. Она поклялась себе, что такого друга ни за что не упустит. Придя домой, скрепила клятву кровью. Пока Юра с бабушкой ворковали на кухне, нашла ножницы, нарочно порезала палец и нарисовала красный крестик на купальнике. И доверенность выкрала она, больше некому. Залезла к куроводихе в сумочку – и всех делов.

Подрастая и понимая, что за Юрой по возрасту ей не угнаться, Ляля подумала: пускай сначала сходит-женится. Отбить никогда не поздно. Но ревновать, заставить мечтала, очень мечтала. А тут и Дуремар убогий подвернулся. Она ему тем первым летом все мозги запачкала. Она ему, а не он ей! Но про хоромы пятикомнатные – ни гу-гу. Тут Ляля рассудила правильно: узнав о хоромах, Дуремар ни в какую Голландию не поехал бы.

Раскрутился блондинистый Мичурин лишь тогда, когда на «дурь» запал, не раньше. Но денежки Ляле возвращать не торопился, он папу-маму больше уважал. Папа-мама в Воронеж вернулись с огромным долгом, у них бизнес в Питере не получился в полном соответствии с дверной теорией. Выходит, балерина-хныкалка тут ни при чём. Грабила, конечно, Лялю, но не так уж, чтобы очень.

Кстати, когда Юра в Амстердам мотался, Ляля рванула туда раньше него, по многократной визе, и… оплатила душераздирающий спектакль. Авансом! Правда, самого Дуремара не было на месте – пришлось отдать деньги его «брату Пете», такому же блондину, только чуть постарше. И потасканней.

– Представляешь, я-то думала, что он в крутые биологи подался, на международный научный уровень претендует, а он к брату-наркоману в приживальщики пошёл…

Графиня хмыкнула, сделала привычную полуравнодушную гримасу.

– А даже если то не брат был, теперь уже нам всё равно, да?

Услышав «нам», Юра чуть не лопнул от счастья.

– Кому ты веришь! Они, эти наркоши, все на одно лицо…

Князь ликовал: ради него Ляля моталась в такую даль, строила интриги, платила бешеные деньги. Она и мелькнула тогда в амстердамской витрине. Получив целых две штуки баксов, «брат Петя» пустил от жадности слюну и довольно искренне сыграл и раскаяние, и несчастную любовь. По причине, якобы, дурной болезни.

А от кого букеты роз, Ляля догадалась с самого начала: Юра с бабушкой, в отличие от Дуремара, артисты никудышние. Потому и заставляла настоящего дарителя сухие веники к портретику носить!

А случай с убийством – вообще полный бред. Ляле как-то ввечеру взгрустнулось о Юре. Сначала поревела у себя на кухне, а потом подумала: чего одной-то рыдать?! Помчалась к Харитонычу. Тут и Юра подвалил – из кино, после трёх сеансов. Узрев его в дверном проёме, подруга крышей прохудилась и понесла первое, что в пьяненькую голову взбрело. Про убийство! Ну, чтоб не сразу рванул в Москву. А что в дупель пьяная была, так это снова не её вина: Харитоныч довёл до кондиции.

Сосед с Богатырского тип вообще безобидный. Он ей ремонт, этой нахалке, делал за пару бутылочек. И за право выпивать на кухне с друганами.

И балерина оказалась не такой уж стервой. Почти всю крутую разницу между сдачей и съёмом квартиры Ляля Дуремару пересылала, так как поначалу дела у него не шли. Она вбила себе в голову, что он ради неё выехал на заработки. Ляля ни дня не собиралась жить с ним, но «благородный порыв» оценила.

В то холодное зимнее утро оба ржали, как ненормальные. Ляля даже в мыслях не имела к Юре охладевать: шашни с белобрысым малолеткой в том кафе имели целью довести его до самой крайней степени ревности. Идя в театр, она догадывалась, чем всё может кончиться, и на всякий случай прихватила мешок со шпильками и прочим сексуальным барахлом.

Допрос плавно перешёл в оргию. Но сначала была «исповедь Пуаро перед любопытствующими англичанами». Ляля выложила всё, ничего не утаила. Потом и Юре пришлось открыться, мол, тоже никогда не охладевал.

– Так ты меня уже любишь, кретин, или опять тебе Голландию устроить?!

– Не надо!!! Осознал!!!

– Так любишь или нет, скотина?!

– Люблю, ну тебя нах…

Сам того не ожидая, Юра выругался в Лялином присутствии. Теперь они были квиты.

Глава 15 Хохма с гимном

Получилось, что Великий Город преподнёс Юре Лялину подарок – в виде Ляли-«кустика». Они таки поженились, и статус потомка князя изменился. Его уже можно было считать породнившимся с Великим Городом.

На радостях Юра сочинил свой гимн:

 
  О, Город мой, над Невою величавой!
  Твой пьедестал – волны и гранит…
  Петра оплот и России слава —
  Кто тебя видел, тот в сердце хранит!
 
 
  ПРИПЕВ:
  И ум, и дух наш празднуют победу,
  Великих мира здесь объединив.
  Потомки их не раз сюда приедут,
  Тебе стихи и гимны посвятив…
 
 
  Веселье парков за пышною оградой,
  Триумф дворцов над изгибом рек…
  Цари всегда, красотою радуй
  И говори, как велик Человек!
 
 
  ПРИПЕВ:
  И в праздник, и в годину лихолетья
  Твой юный облик дивно нерушим…
  Течёт Нева, грядёт через столетья,
  Гордимся мы величием Твоим!
 

К такому гимну аккурат подходит музыка Глиэра…

Сказать честно, этот гимн был написан много раньше, и вовсе не по случаю триумфа новоиспечённого «коренного». А к юбилею города – в 2003-м году. Тогда все писали гимн на музыку Глиэра – потому что был объяылен конкурс. Юра тоже решил поучаствовать. И принести его прямо в мэрию! Тогда чуть ли не каждый день в новостях показывали, как ветераны войны и труда, с гармошками и другими лёгкими в переноске, некоторые на костылях, являли свои варианты, хором и соло, перед умилённым взором городского начальства. Юра в телевизоре бывал, и не однократно, и вовсе не для этого пошёл в мэрию.

Серое здание мэрии не такое большое, как Исаакиевский собор, но всё равно впечатляет. Если кто-то ещё не в курсе, то Мариинских в Питере целых два. У Николая Первого, автора идеи, было две Марии. Мариинский дворец он посвятил дочери, а всемирно известный Мариинский театр был назван в честь невестки. Невестка пользовалась Мариинским дольше. Напротив дворца, посередине площади, примостился конный памятник родителя, подарившего Марии это здание. Правда, хвост коня почему-то смотрит в окна. Злые люди говорят, что именно поэтому Мария как-то не выдержала и, ни с кем не попрощавшись, уехала в Германию на ПМЖ с немецким мужем.

Юра выбрал время и пошёл к тому зданию, прямо к центральному входу. Который оказался наглухо заперт. И на звонок никто не ответил. Пришлось позвонить ещё раз. И ещё раз. И ещё…

Наконец, в дверном динамике послышалось:

– Кладите свою жалобу, или что там у вас, в щель…

– В какую щель?

– От почтового ящика….

Пока Юра недоумевал, за ним выстроилась очередь – таких же наивных сограждан, продолжавших верить телевизору. Непостредственно за ним, дыша в затылок – то ли водкой, то ли портвешком, стояла старуха, которая смахивала не на ветерана, а, скорей, на театральную артистку, которую отпустили с репетиции старомодного спектакля. Прикинута она была согласно моде девятнадцатого, а то и восемнадцатого века. Одежда её пахла по-музейному.

– Молодой человек, вы тоже гимн сдавать? – спросила она кокетливо.

– Да, – в унисон ей, так же игриво, ответил Юра.

– Тогда скажите, что я за вами, мне надо отлучиться… Ненадолго!..

Юра хотел посоветовать ей, чтобы предупредила стоящих за ней, как это было принято, но таинтственная дама как-то странно исчезла – будто растворилась в воздухе. А если бы и послушалась его, то это не имело бы смысла – дверь так никто и не открыл, очередь разошлась минут через пять.

Эту даму Юра наблюдал несколько позже, в том же наряде, но уже в Эрмитажном Театре, сидящей в первом ряду, прямо перед жюрейским столом. Ведь был день вручения наград и чествования победителя.

Победитель почему-то не улыбался. Остальные главные претенденты – тем более. Никто не улыбнулся и во время исполнения шедевра – детским хором.

Веселился лишь директор Пиотровский – ему было приятно возглавлять такое судьбоносное мероприятие. Ведь последняя версия гимна возникла более ста лет назад.

Старухиного лица не было видно, вполне возможно, что она тоже улыбалась.

Юре было не до ней. Он и представить себе не мог, что когда-либо встретится с ней ещё.

Глава 16 Как рождаются писатели

Породниться с Питером дело не хитрое, главное – потом не развестись. Не удержался в законном браке – дуй по-хорошему на все четыре стороны. Алиментов Петербург не принимает, у алиментщиков, медлящих с отъездом, он очень быстро отнимает всё. Юра знал это прекрасно, по богатейшему опыту знакомых. Лично он разводиться не собирался.

А как-то весной они с Лялей пошли в кино. Сидя в тёмном зале, Юра самым откровенным образом балдел: семейный поход в кино для бродяги со стажем – новейший опыт. Княжеский восторг усугублялся тем, что Ляля ранее не видела «Питер ФМ». Ни разу не удосужилась! Он поведал ей и о «мормышках», и о благородных мытарях, и о дверной теории в целом.

Ляля дико хохотала. Зрители вокруг тоже хохотали, но уже по другому поводу: их повергал в истерику Лялин смех. Кстати, супруга заметила то, на что сам Юра не обратил внимания: девчушка-«зазывала» коренная, а значит… «кустик»! Дворник будет за девчушкой как за каменной стеной. Если, конечно, всё у них склеится.

Юра положил руку на Лялино плечо. Та сняла её и передвинула пониже. Только не надо снова думать о плохом. Рука Юры легла на изрядно округлившийся живот. Там бойко шевелился их младенец. Звуки кой-какие тоже раздавались – то бурчала недопереваренная харитонья.

Бурчащих животов было не два, а три, и неродившийся младенец тут ни при чём. Рядом с Юрой бурчало, хмыкало и пукало маленькое существо, очередная Сирота Сирот, только мужеского пола. То был Маринкин внучатый племянник шести лет. У него в деревне умер последний родной дядя, а двоюродные умерли ещё раньше, даже раньше, чем папа с мамой, поэтому Маринке пришлось тащить мальца на Розенштейна.

Пацана звали Максимкой, то бишь Масей. У Юры сердце сжималось при виде него. Не потому, что малыш сирота, а совсем по другому поводу: не коренной он, а значит быть ему пугану, трёпану, искусану – как и всем без исключения приезжим. Город всех гостей любит одинаково!

Юра поклялся, что не даст пропасть этому ребёнку. Решил каждый год вывозить его из города, как можно дальше и на солидный срок. Пообещал устроить ему свадьбу с коренной. Если у Ляли родится дочь, то к ней и пристроит. Конечно, при условии, что между ними вспыхнет любовь! Просто так, без любви, родниться с городом сущее кощунство.

Юра поймал себя на том, что уже мечтает породниться с этим симпатичным малышом. Документально, на бумаге. А пока что их роднил весёлый фильм с участием Фюнеса «Фантомас». Отсюда Масина завидная кликуха: Фантомася. А «Питер ФМ» малявку не впечатлил, и правильно. Не по возрасту ему заморачиваться хитроумными теориями.

Выйдя из кинотеатра, все трое, вернее, четверо, пошли гулять по Невскому. Был ясный солнечный майский день 2007 года. Юра родился в Год Свиньи, в 1971-м, и текущий год стал для него одним из самых удачных.

Удачи в тот год действительно выпало много: князь породнился с Лялей, с Городом, с Фантомасей и с одной везучей фирмочкой по продаже испанских вин. Работа гида давно уже действовала ему на нервы. Когда тебе за тридцать, несолидно тянуть кому-то руку для приветствия, бормоча: «Юрик…» «Юрий Петрович» – другое дело. А тут как раз один приятель, бывший сокурсник-филолог, давным-давно переквалифицировавшийся в виноделы, предложил ему место своего зама. Работа обещала солидные барыши. С такой работой можно было забыть и об «Онегине», и о зарплате в сорок баксов через два дня на третий. Юра стал носить в дом дорогую еду, подарки. Мемуары даже сел писать. Ему с Городом надо было разобраться до конца, его собственная Дверная Теория начинала казаться слишком поверхностной. Город явно заслуживал большего!

Скрупулёзные исследования были впереди, а начинать писать хотелось прямо сразу, прямо с описания ярких доминант, с чего-нибудь улётного и броского. Пожалуй, что со сфинксов.

Есть поверье, что сфинксы приносят несчастье. Поговаривают, что именно из-за них город Санкт-Петербург всё время мается. Как привезли из Египта сфинксов, так и пошло.

Возраст Города не старый, Великий Город младше любой мало-мальски приличной деревни. Младше-то младше, но сколько исторических событий: три революции, Блокада, декабрьское восстание. Имён одних сменилось невероятное количество: и Питербурх, и Петроград, и Ленинград, и Санкт-Петербург. Это только имена официальные. Не говоря уже о прозвищах: Питер, Северная Пальмира, Город на Неве…

Короче, гладить сфинксов нежелательно. Но разве только их?

В маленьком питерском дворике, притаившемся между Невским проспектом и Итальянской улицей, жила собачка по имени Гаврюша, местный мутант. Некоторых пёсиков в бронзе отливают, а её смантулили из листа железа. Получился гибрид: нос как у свиньи, уши как у неё же, осанка как у гиены после удачной охоты.

Посадили ту собачку в самом неприличном закутке, куда народ раньше по нужде заглядывал. Правда, перед тем как усадить её туда, всё почистили, продезинфицировали, деревянный поддон, как в бане, соорудили. Да только недовольная осталась, мстит всем подряд. Из-за неё однажды итальянская трагедия случилась.

Два тележурналиста – один молоденький, а второй не очень – посещали город на Неве по заданию канала «RAI-3». Тут необходимо вспомнить, что Питер Мекка и для итальянцев, а не только для российских писателей-поэтов. Но, к сожалению, не целый год, а только в августе. Зачем всей страной в отпуск в августе идти – тема отдельная. Турфирмам, однако, чистый убыток. И вот однажды решили все итальянские турфирмы скинуться на зимнюю рекламу. Заслали в Петербург вышеозначенных горемык, чтобы те отсняли снег, лёд на Неве и ещё что-нибудь этакое. Прибыли те журналюги, разместились в номерах, и сразу же какая-то добрая душа посоветовал им навестить Гаврюшу.

Если вы ещё не видели собачку из листа железа, местные доброжелатели не только вам расскажут, как к ней пройти, но и проинструктируют, чего с ней, вернее с ним, делать. Мол, погладить надо и желание задумать. На первый взгляд, совет нормальный, ведь гладят же туристы разные скульптуры, даже Джульетту за грудь берут.

В процессе съёмки Гаврюша сидел смирно, но, как выяснилось позже, недоброе задумал.

Журналисту, что постарше, повезло – он устал ещё с утра и наотрез отказался собачку гладить. Вместо этого томно засел в ближайшем кафе, за стеклянной витриной. Молоденький же, как на грех, весь ритуал исполнил: и погладил, и желание задумал – чтобы дома, в Италии, у его собачки всё было хорошо.

Любит ли Гаврюша итальянцев, сказать трудно, а вот собаки итальянские ему не по сердцу. Наутро младший журналюга в истерике забился, мол, его супруга пошла погулять с собачкой, и на них наехала машина. Жена отделалась лёгким испугом, а собачке задние лапки ободрало.

Шут с ними, с итальянцами, пускай не лазят по подворотням, но как посмотришь, сколько в том дворе автографов: и «Фабрика звёзд», чуть ли не в полном составе, и другие, хоть и не такие известные, но довольно многочисленные личности. После того случая состоялась беседа Юры с проводницей «Красной Стрелы». Проводница была из коренных, из питерских. Услышав о трагедии, она даже обиделась:

– Здрасьте! Вы что, не знаете, что ни сфинксов, ни эту собачку гладить ни в коем случае нельзя?!

Вот такая странная история. Юра и забыл бы про неё, но совсем недавно видел Гаврюшу сидящим у здания ТЮЗа. Кто его туда перенёс? Повинуясь чьему приказу? Никак приказ тот шёл из-под земли…

Юра задумал серию книг про гостей Петербурга. В написании ему активно помогал Мася: чай-кофе подносил, уносил грязные тарелки. За это мальцу полагалась зарплата. Маринка журила, мол, балуешь ребёнка.

– Пусть привыкает к нелёгкому писательскому труду, – отшучивался Юра.

– А к подачкам зачем приучать?

– Ничего, вырастет – мне машину купит. Правда, Мася?

– Дык… не успею…

– Почему?

– Вы же к тому времени уже…

Участник многих похорон Фантомася сделал маленькими розовыми губками пукающий звук…

Глава 17 Узнай соперника поближе

Юра Лялин не подозревал, как комично смотрится со стороны его литературно-семейная идиллия. Начнём с того, что его заклятый враг Валера, он же «извечный соперник», никогда таковым себя не считал. Да и Лялю красавицей не считал – он вообще не любил блондинок. Приударял за ней для вида, с одной лишь целью: побольней ужалить князька, мнившего о себе чересчур много. Он, видишь ли, потомственный дворянин! А знает ли «товарищ князь», что быть водяным в наши дни гораздо престижнее? Особенно когда живёшь в негласной столице мира – в болотной! Хоть зародился и не в ней, а в воронежских болотах.

Не каждый в курсе, кем он является на самом деле. Телом мы все человеки, а душой – кто кошка, кто голубь, а кто и ворона. Если ваш дух зародился в болоте, то вы, скорей всего, водяной. Поселились в кусочке плоти, выданном биологической матерью.

По слухам, водяные, они же болотняне, они же болотники, могут рождаться и без инкарнации, то бишь без человеческой помощи. Что наша плоть? Атомы-молекулы. Словом, энергия. Её хватает в любом болоте: газ, торф. Тут получается «чистейший вариант», не загрязнённый людскими страстями.

Впрочем, строгой иерархии среди болотных выходцев нет. Кто «чистый», а кто «нечистый», их мало волнует. Водяному главное – выйти в люди, скорей забыть унылое болотное существование и найти пару для крепкого семейного счастья, о котором так долго мечталось. Больше ему в этой жизни ничего не надо.

Среди болотников нет карьеристов. Нет и агрессоров, и, уж тем более, убийц. Если убьёт кого болотник, так исключительно из-за любви…

Собственно, из-за угробленной любви стал Болотников питать неприятные чувства к князьку, а не из-за разницы в происхождении. И не так к нему, как его подруге, которая, гуляючи, буквально походя, выставила вон из города Валерину любовь, приезжавшую погостить. Настоящую любовь! Заставила обидеться и уехать навсегда.

Настоящая любовь Валеры, чернявая русалка Люся, так и осталась в Воронеже, где прошло их совместное детство. Раннее детство. Потом родителям приспичило в Санкт-Петербург переезжать. Сами переехали и сына, знамо дело, с собой перетащили. Как шахматную пешку! Позже принудили поступать в университет.

Он выбрал биологический факультет, так как с детства обожал природу. Родители, конечно, снова хотели свою волю навязать, но здесь-то он их не послушался. Худо-бедно, любимой профессией овладел. На стажировку в загранку уехал. Заматерел! Многое приобрёл, а любимую девушку потерял, практически безвозвратно. И тут не только лишь родители были виной. Очень сильно навредила Ляля. С какого перепугу она за ним ухлёстывала? При её-то внешности? Не нравился ей низкорослый дворянин, так могла найти себе другого, не обязательно Валеру. Могла бы оторвать кто-то познатней и побогаче, а не бросаться на сына воронежских полубомжей.

Началось всё с роковой случайности: их с Лялей дачи оказались в одной деревне. Деревянная халупа, которую на лето снимали Валерины родители, стояла буквально стена к стене с особняком, доставшимся туповатой блондинке от покойных родителей.

Сначала её ухаживания казались смешными. Затем сделались назойливыми. Чтобы отделаться от идиотки, Валера решил прикинуться альфонсом – стал деньги клянчить, якобы взаймы. И регулярно не отдавать! Кто любит жиголо? Практически никто. Но и это не помогло: красотка деньги давала исправно, приставать не переставала.

В разгар этих ухлёстываний в Петербурге появилась Люся. Его красавица-брюнетка Люся! С очередной автобусной экскурсией. Она с детства любила на экскурсии в Санкт-Петербург мотаться. Валера был уверен, что из-за него. И в этот раз она наведалась к ним домой – по старой памяти. А родители возьми и брякни ей про Лялю!

В общем, обиделась Валерина любовь, уехала домой, навсегда. А вскоре вышла замуж за воронежского бизнесмена, родила двоих детей. Но счастья в том браке, по слухам, не было. А богатая дурища не унималась: продолжала осыпать его материальными благами. Больше того: высылала ему крупные суммы в Голландию, долго высылала, а бывало, что и лично привозила.

Настал момент, когда у Мичурина вдруг проснулась совесть: собрался он было с духом, захотел всю правду-матку выложит Ляле, ну, чтоб та не очень-то надеялась. Но нет! Возник непредвиденный случай.

Неожиданно к нему на амстердамскую квартиру приплелась (иначе и не скажешь!) какая-то старуха в потрёпанном прикиде, типа театрального. Выглядела суперстаромодной русской эмигранткой – самой что ни на есть первой волны, ещё дореволюционной. Показала ему Лялину фотку и говорит:

– Вы мою дочку не обижайте…

– Как дочку?! Она же сирота! – возмутился Валера.

– Это вы так думаете… – с расстановкой, почти не шамкая, вымолвила гостья.

Затем она, деловито и без обиняков, изменила будущее Дуремара, сделала его миллионером – лишь бы он свалил с насиженного места.

– Видите ли, моя глупенькая дочурка будет сюда ещё не раз наведываться, а оно вам надо? Посажу-ка я на это место, в эту самую квартиру, более толкового человека, а вас пристрою в лучшем виде, будете довольны…

Беседа кончилась тем, что старуха, с виду потрёпанная, оказалась ещё богаче своей бешеной «дочурки»: вручила Валере чек на миллион зелёных и ключи от шикарной антверпенской квартиры – не чета его тесной каморке. Сделала то, чего не смогли сделать родители: заставила его сменить профессию, стать бриллиантовым королём. Короче, перестал Мичурин быть биологом.

Биологом работать хорошо, особенно в Амстердаме: тюльпаны, ирисы. Говорят, представителям естественных наук и прочей медицины вообще лучше жить на Западе, там они нарасхват и получают крепко. Всяко лучше, чем кошкам головы отрезать – где-нибудь в занюханной иркутской лаборатории. Вот и у Валеры всё сложилось как нельзя лучше.

Старуха не только доложила Валере, кто будет проживать в его амстердамской квартире после него, но и карточку показала. Там был пухлогубый розовощёкий «граф», слегка похожий на него самого, когда-то мелькавший в таинственной коммуналочной нише. Хм… Ну, дела!

А ещё удивительнее сделалось Валере, когда он вживую увидел этого «графа» – сморщенного, почти престарелого субъекта. «Да ну их, этих, эмигрантов! У богатых свои причуды…» – подумалось тогда ему. Не хотел он больше ничего о них знать. Взять-то дарёные денежки взял, переселился в дарёную антверпенскую квартиру, но дальше проявил полное отсутствие любопытства. Потому так и не узнал о двух визитах «к брату Пете»– о Лялином и о Юрином. Ему и без лишней информации было неплохо. Жизнь окончательно наладилась. В материальном смысле. А вот в личном…