Текст книги "Монахиня Адель из Ада"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц)

Глава 7 Начало взрослой жизни

Возвращаясь в Питер из неоконченного вояжа, Юра не подозревал, что рабочий опыт и умение зарабатывать на жизнь пригодятся ему очень скоро, и что кладбищенская тема, над которой они с Лялей хохотали в поезде, неожиданно приблизится, станет осязаемой. Перед самым его отъездом мама почувствовала себя плохо, прилегла даже. Юра хотел было всё бросить и остаться дома, но Маринка накинулась на него, словно коршун:

– А я на что?! Поезжай, проветрись, заодно и подарочков нам привезёшь!

Маринка любила подарочки. Кто ж их не любит.

Выйдя из вагона, Юра подал Ляле руку и стащил её чемоданчик на перрон. С удовольствием вдохнул питерский воздух. Приятно, чёрт возьми, возвращаться в Город, где прожил всю сознательную юность и часть детства! Однако шевелить ноздрями долго не пришлось – бабушка подогнала такси почти к платформам, так как накрапывал дождь. По причине того же дождя она напялила на голову полиэтиленовый пакет. Получилось что-то вроде треуголки Наполеона.

– Чего ж не позвонили-то?

Да, действительно, чего было не позвонить? Хорошо, хоть куроводихи сориентировались. Бабушка схватила Лялин чемодан и, не обращая внимания на стоны Юры, хотевшего помочь, рванула к стоянке такси.

– Поедешь сначала к нам, – прозвучал приказ Наполеона в полиэтиленовом шапо.

Ляля хитро улыбнулась, будто всё это подстроила она. Юра сначала так и подумал, но бабушка развеяла его подозрения, сказав, что впопыхах забыла доверенность в школу отнести. При этом она крепко обняла его, несколько раз поцеловала и попросила сохранять спокойствие.

– Ты… это… только не нервничай…

Потом ещё чуток потискала. Будто он психбольной или нытик.

– Ты… это… только не нервничай… – снова сказала бабушка, уже за чаем. Ей внезапно захотелось объяснить своё суперактивное поведение. И на то имелась веская причина. Маму Юры свезли в больницу по «скорой», сразу после его отъезда, и больше её никто не видел. Имеется в виду, живой. Выходит, хорошо, что на границе их с Лялей задержали, а то бы пришлось возвращаться уже из Берлина. Или из Праги. Так и на похороны можно было опоздать.

Юра слышал, что любящие супруги долго друг без друга не живут, умирают с незначительным отрывом. Значит, мама, всё-таки, по-настоящему любила пожилого отчима. Ведь после смерти родного отца Юры к тому моменту прошло много лет…

Ляля с бабушкой тогда очень помогли. Если бы не эти два шустрых ангела, что бы он делал – подумать страшно.

Маринка на похоронах отсутствовала. Её сельская родня вымирала большими пачками, и она как заводная моталась на загородные похороны. С Харитоныча толку было ещё меньше, он ушёл в запой недели на две, в связи с чем харитонью подъезд не нюхал целых полторы декады.

После маминой смерти Юра резко повзрослел, а значит пропасть между ним и Лялей увеличилась. Ляля продолжала учиться в школе, а он, поступив на заочное отделение филфака, сразу принялся пахать как очумелый: во-первых, чтобы забыться, а во-вторых, деньги были нужны. От армии долго отмазываться не пришлось – у него в детстве была астма.

Когда пришли лихие девяностые, Юре было слегка за двадцать, а Ляле… Та превратилась в очаровательную барышню, довольно взросло выглядевшую. Она вдруг, по непонятной причине, стала дичиться Юры, ну, прямо как манерная смолянка! То ли действительно профессорских кровей оказалась, то ли ещё что… Бабушка, конечно, удивлялась больше всех.

А тут и Сигнал к отбытию подоспел – Юра его сразу вычислил. И сразу же повиновался.

Как уже неоднократно говорилось, Юра вывел свою хитрую теорию не сразу. Все наблюдения так и остались бы наблюдениями, если бы не СМИ да не один знакомый водила. СМИ дали Юре долгожданный Сигнал, а коренной водитель Женя – последнего пинка. И от наблюдений пришлось перейти к решительным действиям. Однако лучше по порядку.

Юра не привык предпринимать что-либо серьёзное, опираясь лишь на домыслы и догадки. Ему, несмотря ни на что, ужасно не хотелось покидать Город. Тогда-то за него и взялись наши СМИ!

Радио слушают многие, но каждый слышит лишь своё. Впервые Юра Лялин услышал радиотрёп, официально подтверждающий его догадки, в павильончике на Проспекте Ветеранов. Он зашёл в тот судьбоносный павильончик, чтобы купить фруктов, ну, и выпить-закусить, так как собирался в гости к одному приятелю. Молоденькая продавщица, стоя у прилавка, слушала транзистор. Пел Юрий Антонов. После вздохов рыжего на тему «двадцать лет спустя», музыка внезапно прекратилась, пошли городские новости… Будто в той радиостудии кто-то специально сидел и ждал, когда же Юра войдёт в павильончик. Бодрая диск-жокейша брякнула два слова о погоде и тут же, безо всякого логического перехода, заявила: «Наш город особенный и принимает далеко не всех. Если вам тут неуютно – надо уезжать!» И снова врубился Антонов. Вспомнил «крышу дома» своего, будто издевался…

На тот отдельно взятый случай можно было бы и наплевать, подумаешь, какая-то задрыга-дискжокейша возомнила себя коренной! Ещё не известно, из какой деревни она сама прикатила. Злобный выпад в павильончике Юра оставил бы без внимания, но следующее предупреждение из уст массмедиа не заставило себя долго ждать.

У одной девицы с японо-курсов «Интуриста» брат Егор работал на телевидении, вёл компъютерную рубрику. Желая посмотреть на братика сестрички-джэпанистки, Юра включил телевизор в нужное время. В тот день, будто специально для него, программу изменили: на экране появились два солидных лектора общества «Знание», оба с ядовитым юморком, и стали перебрасываться малопонятными научными терминами. Как выяснилось позже – чисто для разминки. Буквально через пять минут тема резко поменялась. Ха! Эти двое, судя по тексту, были городскими «вышибалами».

– Наш город – что вытяжная труба! Одних – затягивает, других – выплёвывает! Интересное явление, вам не кажется, коллега?

Дальше началось открытое глумление, наглый беспредел, угрюмо-садистское унижение приезжих. «Спасибо, что напомнили, а то я уже забыл, где нахожусь!» – мысленно бесился Юра.

Глава 8 В Москву!

Перед женитьбой на москвичке, перед тем как «покинуть Питер навсегда», Юра ещё долго колебался. В смысле, массмедиа его уже предупредили – дважды! – но ему было этого мало. Он тупо ждал, когда дадут прощального пинка. Пинка дал коренной водитель Женя. А потом был вещий сон. А между Жениным пинком и вещим сном Юре в метро помяли рёбра. Так помяли, что он пару дней руку не мог поднять. Вот как всё было.

Утром Юра возил молодожёнов-итальянцев в Петергоф – стандартная четырёхчасовка, гуляние промеж фонтанов плюс дворец. Туда-обратно ехали на чёрном «мерсе». Пока голубки на заднем сидении целовались, коренной водитель Женя, то и дело бросая руль, усиленно махал руками, повествуя, какие они с отцом оба крутые и какие клёвые у них четыре тачки. Между делом сообщил, что данный чёрный «мерс» у них не самый основной – имеются машинки и покруче. Юру такой расклад устраивал, наболтавшись о местных красотах, он с удовольствием играл роль слушателя. Но на подъезде к городу Женя вдруг обиделся, чего это гид всё время молчит?! Пришлось для приличия рот открыть: брякнул о Москве, мол, переселяться буду.

– А чем тебе Питер не угодил?

– Да так…

– Нашёл в Москве хорошую работу?

– Пока даже не искал…

– Тогда что – любовь сумасшедшая, примерно, как у этих?

Женя махнул рукой назад, где притаились голубки. Те, намиловавшись, дрыхли.

– Да нет, девушка, конечно, неплохая, но я ещё не решил…

– Ну, ты даёшь! Покупать кота в мешке! Кстати, сколько тебе сейчас сунули?

– Двадцатку.

– А в офисе сколько дадут?

– Сорок.

– Шестьдесят баксов за полдня! Совсем сдурел! Учти, от добра добра не ищут. Ты уверен, что в Москве так же устроишься?

– Не уверен…

– Ну, вот! Ты меня всегда слушай!

Выйдя из машины у Гостиного двора, Юра поплёлся к метро. Хорошее настроение улетучилось, его снова мучили сомнения: и так уезжать не хотелось, а тут ещё Женька со своими доводами. Может, и вправду не дёргаться? Не успел он так подумать, как навалились странные события. Словно кто-то невидимый, разозлившись на Женю, решил вернуть мысли Юры в старое, «чемоданное» русло.

Было ровно четырнадцать ноль-ноль, до часа пик оставалась уйма времени, платформы пустовали. Юра впал в задумчивость и… перепутал направления, стал на ту платформу, где поезда на Петроградку! Понял ошибку, когда уже начал входить в вагон, хотел попятиться. Но сзади нахлынула толпа. Его буквально внесли туда, откуда срочно хотелось смыться.

Возмутившись, Юра стал работать локтями и ненароком пнул одного иностранца в пузо. Тот в долгу не остался, со всей дури прижал его к металлическому поручню. Иностранный джентльмен был без дамы, выпендриваться было не перед кем, и он толкался. Видно, подрабатывал внештатным «вышибалой».

Той самой ночью, после роковой экскурсии с итальянцами, Юре приснился вещий сон: будто стоит он на той же платформе, только один-одинёшенек. Вдруг его окружили прозрачные серые силуэты – видимо, бесы! – и стали толкать к краю платформы. Юра сильно сопротивлялся, даже молиться начал, поэтому у бесов ничего не вышло – ему удалось выпрямиться и отдышаться. Внезапно раздался шёпот: «Из города надо уезжать!»

Оглянувшись, Юра увидел летающего младенца, завёрнутого в белое одеяльце. Младенец жужжал как огромный шмель и то подлетал, то отлетал в сторону метра на два. Когда он в очередной раз приблизился, Юра заметил, что у него не детское личико, а старушечье, морщинистое, да к тому же ещё и в очках! Очки были тяжёлые, роговые, а вокруг них шевелились аккуратно выглаженные крахмальные оборочки…

Проснувшись и брезгливо отряхнувшись от кошмара, Юра вскочил, кинулся к комоду и стал выгребать белье, носки, галстуки. Потом метнулся к гардеробу, достал верхнюю одежду и рассовал по двум чемоданам. Мелочь засунул в рюкзачок.

Прощание с Городом было недолгим: несколько слов на кухне тёть-Марине, кивок Харитонычу и – гуд бай, Питер! Дневной поезд «Юность» отправлялся в Москву через час, так что надо было торопиться. Юра спешил в столицу с благородной целью – порадовать Изольду своим решением жениться. И завяз там надолго. И всё то время Лялю вспоминал…

В Москве Юре выпала честь блистать. Несколько раз даже по телевизору, рядом с актёрами, директорами музеев и ресторанов, а также с полпредом итальянской моды синьором Валентино. О чехах он постепенно забыл, его от чехов освободила перестройка. Не сразу, конечно, не в одночасье, некоторое время он работал параллельно и с ними, и с уже понаехавшими акулами капитализма.

Как только хлынули капиталисты и начались проблемы с гостиницами, было организовано вытряхивание оттуда братьев-социалистов. Как это делалось? Очень тонко, в духе мудрого советского правительства. Перво-наперво, взвинтили цены на таможне, удесятерили пошлины на дрели, утюги, электрозажигалки и на ходящих пластмассовых кукол. После этих и других мероприятий братья отвалились сами…

Юра тоже отвалился от Москвы. По собственному желанию. Вернулся в Питер – с самыми серьёзными намерениями.

По словам Лялиных подруг, от Дуремара давненько не было вестей. Но Юра отсутствовал в Питере ещё дольше, так что злиться на него у Ляли было гораздо больше поводов.

Накой вообще ему сдалась эта Москва? Питер когда-то истошно сигналил и гнал на выход – это да. Сигнал был мощный, никто не спорит, но ради любви и не на такое кладут с прибором, а он, получается, сдрейфил, уступил подругу первому встречному…

Приезжая в Петербург, Юра часто ночевал с группой в гостинице, то бишь не всегда наведывался в собственную коммуналку – не хотел лишний раз ворошить воспоминания. О маме. О Ляле, которая там раньше частенько бывала.

Временами Юре казалось, что у него появился ещё один ангел-хранитель. Он буквально спиной ощущал его, всякий раз, в любой серьёзной – и даже не серьёзной! – ситуации. И был уверен, что у ангела Лялино лицо.

Говорят, коренным жителям Санкт-Петербурга, прямо с рождения, даётся специальный ангел, дополнительный, а то и два, или вообще несколько. Ляля внешне и сама была похожа на ангела. И не только внешне. Взять хотя бы её лёгкое отношение к деньгам. Благородные девицы девятнадцатого века полагали, что творог получают из вареников. Благородная дурёха Ляля все свои поступки совершала исходя из очень похожих соображений. С работой у неё было не ахти: училась одно время на вечернем, чтобы днём работать. Зоолого-ботаником! Но потом, вспомнив кой-какие советы Юры, подалась на японо-курсы. Окончив их с отличием, стала гидом подрабатывать. Однако в те времена с гидованием уже назревала проблема: иностранцев на всех не хватало. В Питере в начале 1990-х творилось примерно то же, что и в Москве. Белый Дом всех иностранцев на уши поставил и надолго отбил охоту путешествовать по СНГ. В то смутное время Юра и сам, временно забросив гидование, трудился в московском посольстве Японии в качестве клерка. Но Лялю ни на миг не забывал. И мечтал жениться во второй раз, даже ещё не успев развестись с Изольдой.

Жениться во второй раз ещё страшнее, чем в первый. Мало того, что свой гадкий опыт имеется, так, в придачу, волнует мысль, не изгадилась ли будущая супруга. С кем якшалась кандидатка до того, какие гнусные привычки приобретала…

Хотя, если честно, Юра был уже давно свободен от паранойи. Годы жизни с москвичкой Изольдой, в одной квартире с тёщей, даром не прошли, он морально закалился, и ему уже было всё равно, с кем до него якшалась Ляля. Он ведь нормальный, современный, уважающий себя мужчина.

Глава 9 За время разлуки

Нормальный современный (и уважающий себя!) мужчина в наше время не станет годами убиваться за одной и той же барышней, да ещё живущей в таком проблемном городе. Недельный распорядок нормального мужчины лет тридцати выглядит примерно так:

В понедельник утром настроение – как у кого. Хорошо провёл время накануне – настроение «нет слов!» Ходишь неозвученный, всем подряд улыбаешься, гадости не говоришь. Потому что, во-первых, выспался, а, во-вторых, было с кем.

Во вторник уже совсем другое настроение, хотя всего лишь одни сутки прошли. И сказать хочется, и много.

Среда – день, когда хочется сказать матом, но ещё неудобно как-то.

Четверг – уже всё удобно говорить, но, почему-то, никто особенно не слушает.

Пятница – постный день, нельзя ругаться. Молчим, копим материал…

Суббота – поиски свободных ушек. Их желательно найти поскорей, ибо материала накопилось порядочно.

Как кому, а нормальному современному (знающему себе цену!) мужчине в субботу к вечеру всегда везёт, ни разу ещё не было, чтоб не повезло. Найдёт он и ушки, и к ним неплохого человечка впридачу. Всякий раз нового. Начнёт он человечка вальяжно развлекать, красноречиво так высказываться. А человечек послушает-послушает, а потом не выдержит и скажет, ласково так:

– Пошли ко мне, у меня родители уехали… Музыку включим, под неё всё и расскажешь… Я кальмаров купила – отварим, салатик сделаем…

Как тут не согласиться? Барышня ведь обидеться может! И пойдёт к ней современный, уважающий себя мужчина, и уже там, на месте, всё доскажет… Кстати, и выспится тоже неплохо. Поэтому за понедельник вежливый, приятно улыбающийся, уважающий себя мужчина всегда спокоен. А дальше – как карта ляжет!

Юра себя очень уважал, да и среди знакомых считался вполне нормальным, знающим себе цену, мужчиной. Однако, гены…

Юра Лялин был из рода Люлиных, а значит даму сердца, коли уж завёл такую, ценил превыше всяческих амбиций. И готов был ждать всю жизнь. Но удирать обратно на Урал ничуть не собирался. Кроме генов, сказывалась крепкая закалка, пионерско-комсомольско-бизнесменская. Он ведь родился и воспитывался между двумя сумасшедшими эпохами! Если уж идти, то до конца.

Пока Юра маялся в Москве, Ляля родила идею, масштабы которой не укладывались в рамки обычной логики. Теоретически идея выглядела неплохо: имея пять комнат на Лиговке, любой человек в то нелёгкое время сдал бы их, а сам переселился бы в бетонную трущобу. Но благородным девицам в такие дела соваться не стоит. Новый район, новые соседи, что может быть страшнее для одинокой девушки! Однако Ляля никого не слушала. Сплавив бабушку в деревню, она начала свой бестолковый бизнес. Квартирный! Сняла однушку на окраине, а пятикомнатные хоромы в центре, где она в детстве жила с родителями, сдала. Дорого. Куда разницу стала девать? Это отдельная тема. Отслеживая Лялины поступки, Юра всё больше убеждался, что подруга истинная аристократка. По крови. А иначе как объяснить вопиющую непрактичность?

Квартирная хозяйка попалась не «бычьё», как многие квартиросдатчики, а, наоборот, интеллигентка. Бывшая балерина лет шестидесяти. Юра видел это скорбное личико и вечно заплаканные глазки.

У балерины была старуха-мать, а мужа сто лет как не было. Единственный сын – и тот уехал в Америку, где надрывался, вкалывая зубным техником. В общем, история гнусная. Балерина всё время хныкала, а Ляля её жалела.

Разница между деньгами, которые Ляля выручала за пятикомнатные хоромы и суммой, которую она платила балерине, была огромной: почти штука баксов в месяц! На такие деньги можно было страшно кайфовать. Но из-за Лялиной дикой щепетильности львиная доля перепадала хныкалке, то бишь «уходила на ремонт». Квартира была страшно запущена, а Ляля жить в трущобе гнушалась. Затянувшийся ремонт съедал почти всю разницу.

«Падаль от падали не далеко падает!» – начинала хныкалка очередную повесть о негодяе-сыне, бросившем её, скорей всего, навеки, о хамке-невестке, чинившей препятствия для её переезда в Америку, и о падали-муже, от которого тридцать лет назад народился падаль-сын.

Всего этого можно было не выслушивать, так как от падалей хозяйке перепали три квартиры, коими она успешно жонглировала. Но Ляля покорно внимала бреду, сочувствовала и, конечно же, пыталась помочь. Она помогала балерине из человеколюбия. И из любви к балету. В детстве Лялю-колобка не приняли в танцевальную студию.

Глава 10 Дохлый заяц в действии

Получив очередную порцию «Питера FM», Юра, наконец, отправился домой. Не очень-то спеша. Сначала побродил по влажным ночным улицам, запах которых будоражил его с малых лет. Знал бы он, кто в ту минуту сидел у него на кухне, то не прохаживался бы так долго. Стремглав побежал бы к метро! Нет, взял бы такси, сто пудов…

Войдя в прихожую, Юра услышал голос, от которого заныло сердце:

– По шарам дало!

Ляля хохмила в стиле «оторва». Такое за ней водилось. Голубая кровь по временам давала мутно-серую пену. Иногда её можно было принять за путану, а иногда за падчерицу сантехника. Плевалась она отменно, на очень длинную дистанцию. Иногда попадала в лицо. Ха! Чтобы сама баронесса фон Скобелефф, сама графиня Ляля сидела у него на кухне. Эх, зря он так медленно тащился! Теперь самое интересное пропустил.

В одной руке у Ляли был стопарик, а в другой – тарелка с закусью. Рядом суетился Харитоныч, одетый в выходной чёрный костюм. Костюмчик несколько свежеповат, но для такого возраста почти что фрак, тем более что с орденами.

– Барыня, чего ещё желаете? Может быть, солёного огурчика?

– Нет, не огурчика – хренку бы мне… Покрепче, поострее!

Старик от удивления подпрыгнул, ордена зазвенели мощнее.

– Кто графиню спортил?!

Заметив Юру, стоящего в двёрном проёме, старик не преминул повоспитывать:

– Это ты, подлец, барыню ругаться научил?!

– Не волнуйтесь… я сама… давно умею…

Неистово икнув, Ляля вырвала у Харитоныча из рук банку с хреном и тряхнула ею над тарелкой. Не рассчитала малехо. В тарелке образовалось густое жёлто-розовое месиво, а до того там ползала и шевелилась капустка фирменного производства тёть-Марины.

– Ыыыгггаа, – чревовещала графиня. – Я уввииила шшилаавехаа…

«Юра, я убила человека», – мысленно перевёл Юра.

Харитоныч снова подпрыгнул, ордена зазвенели в два раза мощнее.

– Чего она сказала?! Ась?!

– Иди спать, Харитоныч, завтра утром вместе допросим… с пристрастием…

Юра подошёл к графине. Та продолжала громко икать и пускать пузыри. На её счастье у друга в карманах всегда имелись два-три платка. С детства приучен, хоть и не граф.

Уложив Лялю на бывшую мамину койку, Юра погасил свет и вышел. Харитоныч накачал графиню харитоновкой согласно нормам, установленным его предками, и не Ляле было их менять.

Графиней Лялю Харитоныч называл не просто так: натуральная блондинка с роскошными кудрями могла быть исключительно графиней. Однажды в ходе светской беседы, состоявшейся на той же кухне, Харитоныч выяснил, что его ближайший предок, которого он хорошо помнил и уважал, служил у Лялиного предка денщиком. Скорее всего, где-то в прошлой жизни, ибо гильдия денщиков исчезла сразу после революции. Но старик утверждал, что это не враки. Лялин предок, по его предположению, владел большим имением, да не одним.

Графиня охотно поддакивала. Не дрогнув щекой, она сообщила, что у Скобелевых деревенек было пять, от Тулы до Питера, и что назывались они все одинаково: «село Скобелево». А теперь остался только дом в деревне Шапки. Или Белки. Ляля путала названия, так как в доме том почти не появлялась. Там обитала бабушка, преимущественно летом.

«Пускай резвятся, – думал Юра. – Главное, что Ляле у меня прикольно». Расстраивало, конечно, что подруга вспоминала о нём лишь в самые страшные минуты, опасные для жизни. Но ведь она ещё не знала о разводе, а посему имела право ревновать. И устраивать беспределы, быть в сговоре с коммунальными алкашами.

На момент распития Лялей «харитоновки», с последующим переходом на чужую койку, шёл 2006-й год. Кого же она грохнула, а главное – зачем? Причина могла крыться в любовных муках: ведь Дуремар так подло её бросил. Свалил себе в Голландию, якобы, на стажировку, и – тю-тю! Нет, она, конечно же, одна не куковала. Её съёмная квартира ни в коем разе не напоминала келью. В основном благодаря ближайшей подруге Любе.

Надо было срочно действовать, дабы не профукать редкий шанс. Первый и последний.

Стрелки на часах показывали десять утра. Пять минут назад исповедовалась Ляля. Исповедь сопровождалась примерно тем же количеством соплей, что и накануне вечером. Стало ясно: дело тухляк, подруге реально светили пятнадцать лет.

Для придания внешности малоузнаваемости, Юра снял с Харитоныча «дохлого зайца». Ради этого пришлось расстаться с двадцаткой баксов и с любимой красной бейсболкой. Причём, с условием, что бейсболку он уже назад не получит.

Кирзу с телогрейкой поиметь было гораздо проще. У Маринки в комнате бедлам творился – ах! Помимо всего прочего, там находились вязанки дров (2 шт.), пружинные матрацы стопкой (5 ед.), а также два мешка соли, кубометра четыре спичек, целый угол мыла хозяйственного и т. п. Под «и т. п.» надо понимать два морских бушлата, восемнадцать тельняшек, штук пять телогреек, валенки и сапоги без счёту, а также два рулона грубой ткани – непонятно накой…

После маминых похорон Юра, имевший в собственности три комнаты, решил уплотниться в пользу Маринки. Если бы не она, кто знает, добралась ли бы мама тогда до больницы. Может быть, упала бы прямо на улице. За такой подвиг соседке полагалась премия, которую она и получила в форме домашней молельни, где моментально водрузился картонный иконостас.

За такое несусветное благородство Юре тоже кое-что полагалось, а именно: свой ключ и право неограниченного входа в Маринкины владения. Харитонычу такие льготы и не снились.

Свалив театральный прикид у Лялиных ног, чтобы видела, как идут мероприятия по её спасению, Юра накормил подругу Маринкиной кашей из ложечки и отправился на кухню – распоряжения давать. Согласно этим распоряжениям, богомолка целый день никого не впускала в квартиру, а Харитоныч матерился дурным голосом. Цель отпугивающих манёвров была следующая: не дать кому-либо из посторонних увидеть Лялю хотя бы краем глаза. Сам же Юра отправился на разведку к месту подвига. Адрес был нехитрый: Богатырский проспект, метро «Пионерская».

Любителей пожить на «Пионерке» мало, но они есть. Что смущает, так это проблема с метро. В остальном – рай, предприятий почти нет, дыши по самое «хватит». Переселившись в тот рай, Ляля дико радовалась. Её не пугала даже депрессия, в которую могли вогнать одинаковые серо-бежево-коричневые коробки. Сейчас ведь все строят по-разному: бывает, что и аккуратно, а бывает, что новый дом прямо-таки с первых дней смахивает на старый сарай.