Текст книги "Монахиня Адель из Ада"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц)

Глава 9 Бузиновы

Выйдя из сеней, пройдя через двор и калитку, капитан заметался в поисках: где помещики Бузиновы? Те, видать, обиделись на поварёнка и сразу же ушли. Но фигуры их на горизонте ещё чётко вырисовывались. Пришлось бежать за ними по жёлтой луговой траве. Сильно хромая!

– Погодите же! Постойте! – надрывался тайный благодетель всех пьяных и непонятых военных. Бузиновы остановились.

– Это ещё кто?! – воскликнула жена.

– Наверное, он и есть тот воинственный гость, который не дал нам поговорить с Никитой, – ответил муж.

Бузинова хотела продолжать идти.

– Лично я на Никиту в обиде, – сказала она. – Никогда ему этого не прощу! Даже не вышел встретить как всегда, не поприветствовал…

Супруг оказался менее обидчивым.

– Да погоди ты зря на человека злиться! Может, причина какая была.

Капитан, тем временем, запыхавшись и сильно прихрамывая, добежал до них.

– Простите! Простите, ради всего святого!

– Кто вы?

– Я доверенное лицо Никиты Баранова, его фронтовой друг и ближайший приятель, Фёдор Заступников!

Бузинов смерил коротышку долгим взглядом.

– Что-то я о вас раньше не слыхал. Ни разу не было, чтобы Никита хоть раз о вас слово молвил!

Капитан упал наземь, затрясся в рыданиях.

– Ради Пресвятой Девы Богородицы, молю вас, выслушайте меня, иначе быть беде! Плох наш Никитушка! Совсем плох!

– Что такое с ним?

– По всей видимости, умом тронулся! Я пять минут назад его из петли вытащил…

Бузиновы нахохлились, постояли молча несколько секунд.

– Простите нас за грубость, – молвила супруга. – Если вы действительно гостили у Никиты с целью вылечить его от пьянства…

Она повернулась к мужу.

– А ведь вправду он когда-то говорил, что есть друзья, готовые ему помочь в этой беде, нанять за деньги докторов и прочее…

Капитан, продолжая стоять на коленях, завыл:

– Воистину! Воистину полниться слухами наша святая земля! Низкий поклон вам обоим за вашу доброту…

Бузинова растрогалась.

– Не держите на нас зла…

Покровитель пьяных ветеранов вскочил с колен.

– И в мыслях не имел обижаться! Позвольте представиться: штабс-капитан Заступников! Доверенное лицо его императорского величества! Путешествую инкогнито, потому и внешний вид такой… Я вот уже как месяц путешествую по важному правительственному заданию. Поистрепался в дороге, поиздержался…

После долгих и таких душевных капитановых признаний Бузиновы некоторое время молчали. Не зная, радоваться или плакать. Супруг оправился от потрясения первым.

– Вешался он или нет, а я на него тоже в страшной обиде, как и жена моя. Даже не вышел нас встретить… пьянчуга этакий…

Капитанишка резво подскочил к нему, временно забыв о своей контузии, крепко обнял.

– Вот ведь как удивительно мир устроен! Мы с вами едва знакомы, а я уже чувствую в душе такое расположение…

Бузинова опять растрогалась.

– Вы только что изволили сказать, что помогли Никите…

Капитан поднял глаза к небу, стал креститься.

– Силою Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятой Девы Богородицы я буквально вернул его с того света! Не будь на то воли Божией, отправился бы нынче вечером любезный наш друг Никита к праотцам…

Супруг Бузинов тоже стал креститься.

– Неужели же сосед до того допился, что в петлю полез?!

Капитан кивнул.

– На всё воля Господня!

Он снова глянул в небо, снова перекрестился и прошептал:

– Сейчас я вам поведаю такое, чего ни одна душа знать не должна…

Бузиновы переглянулись.

– Никому не скажем!

– Выкладывайте же!

– Всенепременно выложу, – согласился капитан. – Но побожитесь, что ни кому не поведаете сей тайны!

Бузиновы перекрестились оба.

– Ей-Богу!..

– Ей-же-ей!..

Капитан, озирнувшись и перейдя на ещё более тихий шёпот, молвил заговорщическим тоном, хотя бескрайний луг был совершенно пуст:

– На этот раз Никита запил не от одиночества, а наоборот…

Лбы Бузиновых наморщились от напряжения, изрядно.

– Как это?

– Что значит «наоборот»?

Заступник всех убогих пояснил:

– Его мучают блудные помыслы относительно одной особы…

Бузиновым пришлось перекреститься снова.

– О какой особе речь?

– На кого вы намекаете?

Последний вопрос был от супруга. Он был полностью уверен в своей половине.

Чуток помедлив, капитан, опять же шёпотом, нагнал ещё большего туману.

– Это такая особа, о которой даже упоминать всуе… страшный грех! То, что вы сейчас услышите, может грозить большими неприятностями, и не одному лишь Никите, а и мне, и…

– И нам?

– Да, иногда ненароком такое услышишь, что лучше бы и вовсе глухим родился – спокойней бы жилось! Так вот… Речь идёт о матушке-игуменье…

Супруги одновременно вздрогнули.

Сгустились сумерки. Бузинов зажёг фонарь, прихваченный на всякий случай: от Никиты ведь мало кто засветло уходил.

Капитану настроение супругов определённо нравилось.

– То, что мы сейчас беседуем одни, ночью, – продолжил он свои увещевания, – спасает нас от многих неприятностей. Сейчас повсюду нежелательные уши…

– Царские шпики?

– Оне-с!

Супруги снова переглянулись. На этот раз весьма трусливо.

– Ну, это вы зря! – неуверенно молвил Бузинов. – Здесь у нас, на деревенских просторах, я ни разу не встретил ни одного шпика, а вот у вас в столице…

Капитан ничуть не собирался успокаивать бедолаг.

– В столице шпики свирепствует больше, это факт, да и опасностей там поболее, чем у вас, но бывает, что и в деревнях иногда они орудуют. Да как ловко! Иногда свои же на своих доносят, родственники на родственников…

– Что вы говорите?!

– Доносят! Весьма и весьма! Иногда совершенно честный человек попадает в список неблагонадёжных, лишь благодаря ненависти собственной супруги или детей.

– И как же распознать доносчика?

Капитан вздохнул.

– Сие практически невозможно. Царь набирает агентов с умом, так искусно, что их порой не отличишь ни от обычных поселенцев, ни даже от крепостных.

Бузиновы перекрестились.

– И крепостные шпионят?! Свят-свят-свят! – застонала супруга.

– Так это что же получается? – возмутился супруг. – Уже и по деревне без надзора его императорского величества не походишь?

– Получается, что так! Вот уже четыре года все всего боятся, с самого дня основания охранки, – ответил капитан. – Но со мною вам бояться абсолютно нечего: у меня глаз намётан, я шпика от не шпика отличаю на «раз-два!»

Бузиновы вдруг приняли решение. Почти одновременно.

– Не пожалуете ли к нам… чаю выпить? Заодно и осмотрите наши владения, опытным глазом, на момент шпиков!

– Да и переночевать вам не мешает в хорошем месте. Хоть изредка, а то, поди, намаялись, по чужим-то сеновалам… Мы вас в горнице положим!

Капитану сделалось приятно.

– Охотно-с!.. Весьма приятно-с… Премного благодарен-с!

Вдохновенная беседа продолжалась и в дороге, благодаря чему она, дорога, не такой уж длинной оказалась. Пришлось – всего-то! – пересечь ржаное поле, пройти сквозь небольшую рощицу, полюбоваться мерцающими огоньками тихого, весьма уютного болотца и, наконец, увидеть огоньки усадьбы.

Присвечивая фонарём, Бузинов-муж шёл впереди.

– Глядите-ка, глядите! – он махнул рукою в сторону поместья.

Бузинова-жена и капитан ответили не сразу. Шли они, то бишь ковыляли, далеко позади. Сначала просто медленно шли, взявшись за руки, а потом хозяюшке поместья пришлось хромать напару с гостем, держа его за талию – чтоб ему легче было идти. Именно так воспринял Бузинов эту позу. И не расстроился. Он остановился, начал ждать, пока хромающие поравняются с ним.

– Гляньте, – снова сказал он. – В гостиной нашей свет горит – значит ужин готов и ждёт нас!..

Жена и гость, наконец, подошли.

– Я говорю, ужин ждёт нас! – снова повторил Бузинов.

В ответ раздался протяжный вздох, почти что стон, героя-капитана:

– Ни к чему всё это… Я привык к походной жизни: перекусывать на ходу, спать чуть ли не на ходу…

Бузинова неистово захохотала.

– Ах, бросьте! Вы сейчас не на войне, забудьте о лишениях, не дадим мы вам грустить, как ни старайтесь…

– Правильно! – поддакнул муж. – Будьте как дома у нас, расслабьтесь…

Капитану ничего другого не оставалось, кроме как повиноваться.

К утру военный гость уже вполне освоился в бузиновской усадьбе, командовал не хуже мирового судьи или канцелярского начальника. Супруги во всём поддакивали гостю, даже когда сомневались, прав ли он. И на каждый шаг просили разрешения.

– Никитушку надо бы завтра проведать… Ему тоскливо без людей… – завёл благотворительную песенку Бузинов.

– Вместе и проведаем! Завтра же пойдём! – ответил капитан. – Мне он самому нужен позарез, бумаги именные я ему обещал. Обещал, а не дал!

– Благороднейший вы человек! – воскликнула Бузинова. – Какое счастье, что нас свела судьба! То, что мы ещё несколько дней назад были совершенно не знакомы, а теперь задушевно беседуем у самовара, несомненно, добрый знак…

– Божие знамение! – подтвердил супруг.

– Оно-с! – поддакнул капитан.

– Теперь мы ваши должники, – продолжила хозяйка дома. – Чем мы могли бы вам служить?

– Полно вам, матушка-барыня, разве мне когда-либо кто-либо служил? Я ведь сам служивый человек, всю жизнь только и делаю, что служу: то царю, то отечеству, а теперь вот ветеранам принялся служить, помогаю им жизнь налаживать…

– И давно вы на этом поприще подвизаетесь?

– Давненько, пятнадцатый годок пошёл!

– Устали, небось, умаялись…

Капитан отчаянно замотал головой.

– Вам это может показаться странным, но усталости я не чувствую! Наоборот: после каждого успешно завершённого дела… Нет, не так: после завершения каждой из моих скромных миссий, в меня будто целительный поток вливается. Сильнее становлюсь, здоровее себя чувствую, ей-ей!

Супруги восхитились:

– Ей-же-ей!

– Не оскудеет рука дающего, всё верно…

Эти тёплые слова добавили герою вдохновения.

– Я ведь как считаю: Бог всё видит! Кто нынче бедным и убогим помогает, в старости сам не оставлен будет. Я старости не очень-то боюсь, но всё-таки…

– Старости бояться грех! – провозгласил Бузинов, оторвавшись от утренней рюмашки коньяка. Капитан поправил его:

– Не старости, а смерти бояться грех. Хорошей жизнью хорошую смерть заслужил – ликуй! Не заслужил – кайся! Правильно я говорю?

– Совершенно! Совершенно правильно, – поддержала Бузинова. Она всё больше проникалась к гостю. А гость всё делал вид, будто бы пока не замечает этого. Покамест…

– Так вот, – продолжил он, – если вы пока ещё не умерли, вам бояться есть чего, очень даже есть: болезней, недостатка денег. Для этого и существуют благотворительные комитеты…

И на следующий день, и через день, и через три дня, начисто забыв о страданиях Никиты Баранова, слушали Бузиновы басни капитана – у богато накрытого стола с самоваром. И, так уж повелось, в середине дня гость начинал картинно зевать, прерывая свой же собственный рассказ.

– Простите, что-то раззевался я…

– Оно и не диво: после всего, что вам довелось пережить! Сейчас я вам постелю!

При этом слове хозяйка неизменно, в течение последних дней, вскакивала из-за стола, шла к шифоньеру, вытаскивала оттуда ворох лёгких одеял, подушку, простыни.

– О! Зачем все эти хлопоты! – смущался капитан.

Не менее смущённо чувствовал себя в эту минуту и хозяин дома. Он тут же уходил в свой кабинет, надолго. Ибо, во-первых, доверял супруге, а во-вторых, не станет же их гость и благодетель заигрывать с чужими жёнами в чужой гостиной. Сущий нонсенс!..

После ухода супруга беседа в гостиной продолжалась лишь небольшое время.

– Прямо здесь меня на дневной сон определите? – осведомлялся капитан.

– А где ж ещё? – кокетливо отвечала Бузинова. – У нас, конечно, есть спальня для гостей, да там, боюсь, вам неуютно будет…

– Это почему-с?

– Там недавно дочка с зятем располагались – в гости к нам из Кологрива приезжали, беспорядок учинили страшный!..

– Вот как!

В этом месте Бузинова обычно закатывала глазки.

– Да и по другой причине было бы вам там не с руки, даже ежели бы и порядок был образцовый…

– По какой-такой причине? Договаривайте, ну же!

– Да там… Рюши, бантики всякие, занавесочки-кружева… Куклы… Словом, не мужской там интерьер, не геройский!

– Понятно-с… Мало героизма в нашей жизни осталось, и чем далее, тем меньше остаётся…

Примерно так, или же чуть иначе, продолжалась ежедневная беседа гостя и хозяйки, в отсутствие хозяина. Который был хорошо воспитан и не вникал в чьи бы то ни было досужие разговоры.

Затем хозяйка с гостем, при обоюдной помощи, пытались расстелить постель – на широчайшем турецком диване. Капитан неизменно спрашивал:

– Сей диван, как я понимаю, турецкий, то бишь вражеский?

– Что вы! Что вы! Фасон турецкий, но привезено это ложе из Европы…

Вот и всё. На этаких словах беседа прекращалась и начинались действия – не военные, отнюдь, а дружеские и весёлые. Хотя и молчаливые. Что остаётся делать жёнушке, когда супруг не против.

Глава 10 Удачно уговорённые

Многих ли сумел увлечь своими баснями служивый на ту пору, точно не известно. Известно лишь, что остальные имели честь значиться в списке ожидания – не очень длинном, но всё же солидном. Чтобы всем им доставить удовольствие, в основном духовное, вышеозначенному путешественнику требовались месяцы, а не дни.

Известно также, что счастливцы, вкусившие капитанского красноречия, были пока немногочисленны. Однако каждый получил своё сполна и был доволен. Кроме Болотникова-младшего. Вот здесь и предстояло отдельно потрудиться. То был самый уязвимый пункт благотворительного списка. Самый болезненный.

Не только капитану пришлось мучиться и уговаривать Петра Сергеевича. В такой же мере страдали и родители молодого барина. У них-то причин для страданий было поболее.

Что может быть больнее для родителей, узнавших, что их сын женился не на той, и что, помимо всего прочего, он был готов легко порвать с ними все связи, окажись они против избранницы.

Боль помещиков росла, непрерывно увеличивалась.

А когда Авдотья понесла, родители Петра Сергеевича за голову схватились.

– Как же ты теперь карьеру в Петербурге делать будешь?!

Сын им:

– Мне уже карьера никакая не нужна. Продавайте имение, ежели хотите, а у меня теперь тут своя семья. И имение своё собственное есть, правда, небольшое – изба да двор с несколькими курами. Ну, да ничего, проживём…

Последние слова кровиночки звучали неуверенно, но он всё продолжал настаивать на невозможном.

– Отправляйтесь в Петербург без меня, можете Фросеньку с собой взять вместо дочери, тем более что обещал я ей помочь устроиться в столице…

Убитые таким ответом, кинулись родители в ноги капитану, в очередной его приезд, а тот и говорит им:

– Хитростью надо парня из деревни выуживать. Скажите, что он должен сам на свою семью зарабатывать, коль уж обзавёлся, а не ждать подачек от сердобольных родичей. Ему надо непременно ехать в столицу, хоть на короткое время. А жена незаконная никуда не денется, дождётся, если любит. Поедемте, поедемте, нечего рассуждать! Вместе карьеру будем делать вашему сыну, помогу, чем смогу. У меня на Невском проспекте знакомый французишка есть, аккурат намылился свою лавку продавать, на родину уезжать. Недорого продаст! Я посодействую, чтобы с вас взял недорого…

Профукать такую перспективу – самим себе врагами оказаться. Так уже давно решили папенька и маменька, а сынок всё фурдыбачился.

Пришлось идти на поклон к Авдотье, в отсутствие гордого своего отпрыска – пока тот в поле был, на крестьянских работах.

Красотка приняла свекровь со свёкром ласково, хотя и чувствовала, что не рады ей они.

– Помоги, Авдотьюшка, – молвила свекровь, низко поклонившись. – Знаем твоё настроение, но и ты наше горе пойми…

Выслушала их невестушка, слезами облилась. И за себя, и за мужниных родителей, и за чадо своё, ещё не родившееся, горько погоревала. Решение приняла доброе: себе и ребёночку во вред. Зато мужа спасла от родительских проклятий.

Уговорили они, все втроём, Петра Сергеевича. Не сразу, конечно, уговорили, тут время потребовалось. Помогла им в этом Авдотья, зело помогла. Именно её и послушался, безоговорочно послушался бывший маменькин сынок.

– Поезжай, Петруша, ведь будешь ты здесь за родителями скучать, а я, чуть не такое слово тебе скажу, будешь меня ругать, мол, глупая я…

Пётр Сергеевич поначалу серчал:

– Что ты городишь! Я люблю тебя… знаешь как?!

– Знаю! Но и родная кровушка имеет свою силу… Будешь тосковать по ним, зло на мне вымещать, а если вдруг заболеют они или умрут – будешь грызть себя потом всю жизнь. И меня с ребёночком закусаешь…

Долго думал над этим вопросом будущий граф. И признал Авдотьину правоту. Любил он своих простофиль-родителей, и не просто любил, а питал к ним нежность. Ведь они даже крестьян никогда не пороли, хотя имели на это полное право…

А тут ещё такое обстоятельство возымело роль: графом становиться в деревне трудно, в городе куда как легче.

Да и свои скрытые колдовские способности испытать жуть как хотелось молодому барину. Зря, что ли, неожиданно узнал о них? Зря, что ли, мавка лесная с ним в игры играла?

Авдотья, она же болотница, сама эти свойства имела и в муже их распознала легко. Подтвердила все мавкины слова. Потом и своих добавила. Она и посоветовала защищаться от врагов в столице с помощью болотного чародейства.

Распознать-то распознала свойства мужа Авдотья, да крепко-накрепко наказала: пользоваться ими осторожно, без крайней необходимости не употреблять, иначе серьёзная болезнь постигнуть может.

И откуда только Дуня всё это знала? Ведь нашли её крестьяне на болотной кочке, отсюда и фамилия – Кочкина. Хорошие люди ей попались, да кочевниками оказались. Побыли в деревне, построили подкидышу избушку и уехали. А вырастила её соседка-бабка. Говорят, та бабка ей всё про неё и рассказала: и о болотном её происхождении, и о всех иных болотнянах, имеющих схожую судьбу, встречающих любовь свою не чаще, чем раз в тыщу лет…

В тыщу лет и ли не в тыщу, а не каждый раз и не из каждого болота телесный человек рождается. Много болотнян по свету бродит, это правда. Да ведь и болот много! Одно в этом году родит земную тварь, другое – в следующем…

Ищут-рыщут потом всю жизнь болотники, подбирая себе пару, из себе подобных. Редко кому везёт так, чтобы пара в соседнем селе жила. Некоторым надо ехать далеко. А кое-кто ещё и ухитряется осесть в столице!

Болотная столица вовсе не похожа на болото. Пойди-разбери, что в ней такого болотного. Если не знать, сколько лиственичных свай вбито под дворцами перед их постройкой, сам не догадаешься вовек.

Все, кто имели честь родиться в болотном городе – все они, как есть, болотняне. Но не признаются они в своём происхождении, засмеют, затюкают. Лучше уж не спрашивать их самих.

Выпытывать насчёт таких деталей следует у опытных людей, поживших не один год на болоте, украшенном дворцами. Те знают!

Капитану удалось убедить родителей Петра Сергеевича, что без него они в Санкт-Петербурге пропадут. А те, надавив на жалость, убедили сына, что побывать там хоть раз, хоть совсем не долго, надо.

После всеобщих уговоров решился Пётр Сергеевич на серьёзный шаг, дал согласие поехать с родителями в столицу. На непродолжительное время.

А тут и нотариус пожаловал – вместо капитана, бумаги на продажу имения оформлять. Пахло от того нотариуса то ли иностранной водкой, то ли лекарством. Противные остались от него воспоминания у всех, кто успел с ним пообщаться накоротке.

Пока тянулась эта процедура, Пётр Сергеевич решил наведаться к Фросеньке – попрощаться. И извиниться, что лично сам не смог её в столице пристроить. Авось не застрелит в отместку!

Велико же было удивление Болотникова-младшего, когда Фросеньки он дома не обнаружил. Казачка раньше него в Петербург ускакала.

– Приехал за ней важный кучер, весь в позолоченной ливрее, на богатой бричке, да на тройке вороных коней! – радостно провозгласил старый есаул.

– Никак, сам царь дверей за ней прислал? – зло пошутил барин.

Старик Репкин с возрастом стал глуховат, потому и в шутках не больно разбирался.

– А что? Может, и сам царь прислал! Император! Собрали её быстро, по-военному, видать, оценили, чья она дочь. Таких девиц у нас в округе больше нету! Дамский батальон будут формировать, али как? Не слыхали, часом, барин? Император Николай Первый, говорят, любит молоденьких фрейлин, которые боевые и при случае защитят страну, а не только лишь пирожные есть могут! Может, и вправду Фросеньке моей фрейлиной суждено стать, даже без учёбы в Смольном, она ведь боевая!..

Приди барин чуть раньше в ту избу, застал бы весь ма грустную обстановку. Фросенька целых несколько дней пролежала заплаканная, на сундуке с приданым. Как прибежала от колдуньи, вся в слезах, да так, в слезах, и оставалась – с утра до вечера. Отец её не трогал: давно привык к дочкиным настроениям.

А тут вдруг, как-то вечером, ближе к ночи, разлаялась Полканиха.

– Никак, снова пожаловал кто-то… – сказал есаул.

У калитки стоял молодой посыльный. Он размахивал белым конвертом, а почтовая карета виднелась неподалёку.

– Михал Михалыч, вам письмо!

Репкин схватил конверт дрожащими руками.

– Неужто письмо?! От кого же?

– От одной весьма важной персоны, от военного!

– А-а-а… Кажется я знаю, кто тот военный… Премного благодарен-с!

– Рад служить ветеранам!

Старику не хотелось, вот так сразу, отпускать посыльного, уж двое суток, как ни с кем не балагурил.

– Откуда вам известно моё военное прошлое?

– Не было бы известно, кабы не всё тот же уважаемый военный господин. Он меня напутствовал: «Когда будешь письмо передавать, обязательно скажи, что ты рад служить ветеранам войны с Наполеоном!»

– А-а-а… Ну, ладно… Ой, погодите, не уходите, погодите, я ведь заплатить вам за труды должен! – спохватился Михал Михалыч.

– Ничего платить не надо-с!

– Сейчас сбегаю в избу, – не унимался Репкин, – принесу вам чего-нибудь поесть!

Посыльный не сдавался.

– Тот человек, который меня к вам направил, заплатил сполна и строго-настрого наказал мне вас насчёт благодарности не тревожить.

– А-а-а… Ну, коли так… А может, переночевать у меня изволите? Время-то позднее!

– Не могу! – ответствовал посыльный. – Мне до утра ещё надо поспеть в две деревни с весьма срочными донесениями!

– Тоже по военной части?

– Угадали! Там живут два отставных офицера, молодых ещё, так им велено явиться для прохождения новой службы в Польше!

– В Польше?

– Ходят упорные слухи, будто в Польше готовится восстание… Ну, всего вам доброго, желаю утешиться письмецом!

– Уж постараюсь! Ступайте с Богом!

Громкая беседа разбудила дремавшую Фросеньку. Она выбежала слишком поздно, не успела расспросить почтаря.

– Тятя! Кто там приходил?

– Посыльный!

– От кого?

– Сейчас прочитаю…

Старик Репкин взял очки, стал читать.

– Поди ж ты! От самого капитана письмо…

У Фросеньки вновь появились сомнения. Гадалка строго-настрого запретила ей общаться с приезжим капитаном, сказала, что тот доведёт её до греха. А тут такое срочное письмо, присланное с нарочным…

Репкин вытащил из кармана трофейный монокль.

– Погоди, дочурка… вот… читаю…

Репкины узнали из письма, что капитан встретил по дороге в Петербург старинного приятеля, у которого ещё больше связей, чем у него самого, и что этот приятель тоже рвётся пристраивать молодых, работящих и храбрых девиц во фрейлины, во дворцовые дамы.

Письмо дышало добротой. Такой внимательной добротой, что Фросенька опять переменила мнение, перестала бояться хромого предводителя ветеранов. Если что, она защитить себя сможет, крепенькая уродилась! И оружием владеет. А капитанчик, тот отнюдь не великан… И потом, она не дура и не чурка деревянная, с которой можно делать всё что угодно. Не гулёна она. И не развратница.

Конечно, за военным гостем могли стоять другие люди, более свирепые. Но зачем она им, такая хитрая да глазастая? Она ж не кисейная барышня. Заметит опасность – сразу уедет к тятеньке!

Фросенька ощутила в себе прозорливость, что-то вроде ясновидения. Вероятнее всего, гадалка мстила ей за молодость и красоту. Завидовала! Может, ей самой хотелось в Петербург? Ведь на болотах, как известно, жизнь занудная. Точно! Позавидовала старая карга! Фросенька пока ещё не знала, что после её ухода гадалка сразу же и померла, поскользнулась, ударилась виском об угол печи. Сон о блондине, приносящем смерть, оказался в руку.