Текст книги "Монахиня Адель из Ада"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

Мама Ляля всхлипнула. Все зааплодировали. Нарочито княжеская речь вышла, однако. Хотя князь так и не выучил своей родословной. А надо бы! Чай, не в Индии живём, где ты сначала камешек, потом ты птичка, потом раз пять рождаешься простым приматом, а потом уже таки в принца перевоплощаешься. Наша церковь против перевоплощений. Так что, не исключена возможность, что нынешний Юрий Петрович Лялин, однажды уйдя в мир иной, встретится там с настоящим князем, со своим предком – золотопромышленником Люлиным. Вот встреча-то будет!

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ОНА УЗНАЛА СВОЁ ИМЯ

Глава 1 Что таратайка, что мельница…

Посленовогодние деньки трудно описуемы, но живо представляемы: свеже-салатно-шампанские запахи, спугнутые полуночными курантами, удирают в панике, как Золушка, сменяясь кисло-помойными ароматами. Звон бокалов уступает место чавканью и храпу, а шустрая танцевальная музыка – нудному жужжанию посудомойки. Неприятно!

Хотя запах вчерашней еды кой-кого и вдохновляет. А иным по душе вкус трёхдневного салата, подогретого на «бане» – тем, кто после вытья на новогоднюю Луну, неделю ходят по квартире в шарфике и тёплом халате. Как потом вернуть уважение к себе?

На кухне бабы Маши, однако, было всё путём, почти как у любимого классика, только персонажи другие: не три девицы вечерком, каждая с веретеном, а три старушки-говорушки, между завтраком и вторым завтраком, за кухонным, за столом, что-то пальцами перебирали, какие-то картинки, вперемешку с фотографиями. И в аккуратные стопочки складывали.

Стол был накрыт клетчатой бирюзово-сиреневой клеёнкой, в тон бирюзовому кафелю на стенах, отчего и небо за окном отливало бирюзой, и солнышко слало, сквозь белоснежную кружевную занавеску, узорные бирюзово-сиреневые приветы. Умела хозяйка кухни интерьер создать для праздничного настроения!

Клеёнка была чистенькая, много раз протёртая несколькими тряпочками, плюс новым полотенцем. А ведь шёл третий день, вернее, третье утро нового года. Стол – поди ж ты! – был всё ещё в идеальном порядке: ни крошечек тебе, ни пятен, ни лишней посуды, только красивые чашки китайской работы с китайскими же блюдцами. На такой стол не противно и фотки выложить, даже самые ценные.

А в углу, у печки, куда тоже достигали солнечные лучи, сверкала дополнительная лепота: медные тазы и кочерёжки на подставочках. Те, которые ещё со времён царской эпохи остались. Задолго до праздников, на предновогоднем семейном совете, было решено перевезти всё это с Лиговки в деревню, ибо пятикомнатные хоромы снова нещадно эксплуатировались квартиросъёмщиками.

«А как же шкаф?» – спросите вы. Ведь ежели привратница с ним больше не общалась, а порталом в другой мир он всё ещё служил, сколько новых огорчений могло принести старинное зеркало ничего не подозревающим жильцам, скольких до смерти напугать!

Мадам привратница вспоминала о шкафе неохотно, с содроганием. Но от цветных бутылочек не избавлялась. Мало ли чего ей со временем могло понадобиться в зазеркальных лабиринтах. Коронация подземного правителя успешно прошла, и ветеранше снова разрешили наведываться в подземелье. Где её с распростёртыми обьятиями ждал лучший друг и верный бывший заместитель Силантий! Кстати, тот не единожды наведывался к опальной старухе в деревню, вечерами прокрадывался в сад, стучал в окно, ждал, пока экс-начальница оденется, а затем до глубокой ночи беседовал с ней. О чём беседовал, не разглашалось.

У Максима тоже бутылочки имелись, целых четыре, две зелёных и две красных, остались в качестве сувениров от конопатой Лизы и её мужа Свиридки-Токио. Эта, уже не очень молодая, но всё ещё возлюбленная пара решила отказаться от возможности хоть иногда наведываться в зазеркальное болото, и причиной тому была обида. За что их выгнали?! Да ещё и взяли столько денег! Мадам с дочурой горшки побили, а крайними сделали молодожёнов.

Парочка гневалась, но не слишком. Отлично помня, кому они обязаны своей роковой встречей. Если бы не бабка, не обнимал бы теперь Свиридка возлюбленную. И по-русски ни слова не знал бы, не говоря уже о восхитительном новгородском акценте, от которого все тащились. За неделю до нового года молодожёны приехали в деревню к бабе Маше – расцеловаться на прощание.

– Уходя – уходи! – вспомнил японец заезженную классику, в который раз нежно обхватив Лизину талию, уже едва-едва различимую, благодаря усиленному питанию в ресторанах на протяжении последних месяцев. Другой рукой он взял мобильник, стал наяривать в службу такси.

– Покидаете нас? – вежливо спросила Ляля, в тот вечер находившаяся у бабушки в гостях. Она теперь неотлучно следовала за Юрой, куда бы тот ни направился после работы. А супруг аккурат приехал в имение перед праздниками по делу – помочь по хозяйству, оставить медные тазы и кочерёжки.

– Уезжаем в Японию! Навсегда! – провозгласил Сивридка.

– Или на пару лет, – уточнила Лиза. – Если там нет нормального сельского хозяйства, то вполне возможно, что вернёмся.

– Как это в Японии нету сельского хозяйства? – удивилась баба Маша. – А что же они там едят?

– Нашу рыбу! – подыграл гостям Юрий Петрович. – Наворуют, набраконьерствуют, а потом втихарая лопают. Оттого и зубы у них кривые: ни молока нет в достатке, ни мяса нормального, носятся со своей «мраморной говядиной», как чукча с чумом…

– А на остальные продукты наплевать им, что ли? На гречиху, на синенькие, а? Впервые такое слышу! – снова не выдержала Лиза. – Короче, мы с супругом ломанёмся в эти дебри на разведку. Если лажа выйдет, сразу к вам, назад…

– Замётано! – воскликнул Юра. – Будем ждать! И машинёшки ваши сохраним в полной неприкосновенности.

– Не, хранить не надо, внедорожники-то продавайте, нам они больше не нужны, – промямлил утомлённый чемоданным настроением японец.

– А если вдруг вернётесь, на чём просторы области перепахивать-то будете? Снова рафики нанимать станете? – сострил Максимка, сидевший там же, на кухне. Он теперь шастал в деревню регулярно, даже без приёмных родителей, ибо мадам привратница стала его подругой. Из преисподней, в качестве выходного пособия, экс-привратница вынесла такой интересный багаж! Который, кстати, позволял жить широко: то владелицей виллы становиться, то магазина, а то и пивной забегаловки на тысячу мест. Правда, поначалу не очень-то хватало энергопалочек, но добрый Силантий задним числом принёс, подкинул этого добра. Теперь богатое приданое имелось у мадам, однако!

Максимкина хозяйственная реплика не осталась без внимания.

– К тому времени, когда мы вернёмся, эти автомодели устареют, значительно упадут в цене, – сказал Свиридка-Токио.

– Да! – поддержала мужа веснусчатая Лиза. – Лучше избавиться от них как можно раньше, а то потом и за копейки не продашь!

– Молодец, Лизуша, соображаешь! – хлопнул жену по плечу Свиридка. – Немедленно продайте, деньги потратьте на детей, а в гараж свезите что-нибудь ненужное, свой зеркальный шкаф, например, раз не пользуетесь им на полную катушку…

– Или выбросить решили нафик? – хитренько осведомилась Лиза.

– Ну да! Разве такие вещи выбрасывают?! – возмутился Максимка. – Шкаф ещё как пригодиться может…

Тут он запнулся. Свои планы раньше времени раскрывают только идиоты…

Однако, шкафу сильно повезло: его не выбросили, не сдали в музейные архивы, а завезли в полупустой гараж, где после продажи внедорожников, стояла всего одна машина – папы Юрина. Можно было и не продавать японские таратайки, как называла их Лизон, но в семействе Лялиных-Скобелевых-Дверниковых энтузиастов сельского хозяйства не было и в ближайшем будущем не намечалось. Максимка собирался стать строителем, так как узнал, что это дело весьма выгодное. Кристина с Улей на эту тему пока не распространялись. Полугодовалая Ульяна очень хорошо кушала, всё время облизываясь и причмокивая, но это отнюдь не говорило о том, что она станет поваром. Кристина постоянно вертелась у трюмо, но это, опять же, не свидетельствовало о намерениях. Захочет ли соперничать с западными кутюрье, когда вырастет? Сейчас на модельерстве бабло рубят, а как оно будет дальше? На чём можно лихо подмолотить сейчас, тем уже в ближайшем будущем вряд ли заработаешь – система проверенная. Вон, даже в шоубизе и книготорговле настали чёрные деньки. Аналогично и в плане жрачки: то Россия кормила хлебом заграницу, а теперь – заграница её. Вот и Лиза с японцем, пользуясь затишьем в сельхоздеятельности страны, умчались туда, где восходящее солнце ласково гладит поля, а не жжёт, и где дожди не навязчивы, а по-японски предупредительны.

После отъезда парочки всем не на шутку взгрустнулось. И вовсе не потому, что больше некому было весь коллектив по Швейцариям катать! В то тихое посленовогоднее утро семья с удовольствием вспоминала шутки-прибаутки японо-новгородца и наивную искренность его супруги. Парочка упорхнула задолго до нового года, не чокнувшись с друзьями хрусталём, а жаль! Но мадам привратница пока была на месте. Реально была.

Максимка не стал медлить, и ещё за неделю до праздника попросил её что-нибудь весёленькое смастерить, типа построить – прямо во дворе у бабы Маши. Ему хотелось запомнить сам процесс. Чего скрывать, планировал он в будущем позаимствовать несколько палочек, или хотя бы одну, чтобы самому что-нибудь построить. Старуха одобрила такое рвение, мол, смотри, учись. Если что-нибудь поймёшь! Из вежливости одобрила. Заранее знала, что никто ничего понять не сможет, ибо тут требуется специальный дар.

Спектакль состоялся ближайшим вечером. Сначала экс-привратница долго, минут двадцать, стояла на тёмном дворе, уставясь в одну точку, поверх высокого кривого забора. Забор был сделан высоким не без причины: баба Маша большей частью жила одна и воришек с хулиганами побаивалась, несмотря на всю свою храбрость и житейскую бывалость. Единственная псина, и та зимой в доме ошивалась, хозяйке было жаль её в будке морозить.

Между зубчатым краем забора и полумесяцем, ярко сиявшим в компании звёзд, неожиданно появилась розовая птица, в виде прозрачного облачка с крыльями, и тут же исчезла.

– Что это было, мадам?! – крикнул Максимка.

Мадам не спешила отвечать, всё смотрела в одном направлении. Казалось, вела мысленную беседу с космосом.

– Тебе что-то почудилось? – наконец спросила она.

– Не почудилось, а я видел розовую птицу!

В этот самый миг над забором повис огромный слой розоватого тумана, который тут же уплотнился, сжался, превратившись в искрящийся мячик, размером с теннисный. Сделав несколько витков в воздухе, мячик запрыгнул в старухину сумку, стоявшую на снегу. А в сумке лежала связка коричневых палочек, Максимка видел, как мадам их туда клала.

Дальше там же, снова между забором и полумесяцем, возник прозрачный силуэт ветряной мельницы. Мельница поплыла вниз, во двор, установилась между собачьей будкой и сараем. А потом, из прозрачного видения, сделалась реальной – после того, как мадам метнула в неё несколько палочек.

Максимка пригорюнился. Так нифига и не понял! Помчался в дом за бабой Машей. Та прибежала, вытирая руки о передник, уставилась на мельницу.

– Вот, ещё тебе презентик, Мария, – молвила мадам кудесница. – Уже к наступающему году!

После короткого молчания, баба Маша выдала весьма практическую фразу:

– А мельница-то мне накой, хотя, конечно, спасибо за подарок…

Мадам обиделась.

– Накой мельница, говоришь? Хлеба выпекать будешь! Натуральные! Мука будет своя, и припёк – натюрель, а не синтетика магазинная…

Бабу Машу такая перспектива не обрадовала.

– Романтическая вещь, понимаю… Дорогая! Не дешевле колье, поди, будет, да вот только где энергию-то брать, на такое-то мощное вращение? Местная электростанция не выдержит, ты ж видела, подруга, как слабенько мои лампочки горят, а ветра ждать каждый раз… Легче в сельпо за буханкой сбегать!

– Да?.. – разочарованно произнесла «подруга», которую её новые товарки, по общей договорённости, уже успели наречь Аделаидой. «Адель из царства Аида», благородная особа, прибывшая из ада. Позже, при необходимости, можно было бы и «монахиней Аделаидой» кудесницу назвать, но в списке православных имён имени Аделаида нет, только немецкая монахиня с таким именем когда-то существовала.

Вскоре всем стало ясно, даже мадам, что мельнице в саду не место. Баба Маша ушла в дом, а Максимка остался посмотреть, как крылатая махина дематериализуется. Привратница вынула из сумки помесь мегафона с радаром, гаркнула в него что-то малопонятное, и мельница снова превратилась в прозрачный силуэт, а потом и в розовую пыль. Затем сделалась окончательно невидимой. На заледенелый снег рухнули четыре палочки. Или пять, неважно.

«Стало быть, прогрессивные идеи насчёт сельского хозяйства и нормального, натурального питания пока что терпят крах. Доколе? – грустно, по-врослому подумал Максимка, потенциальный президент страны. – Что ветряная мельница, что внедорожник – один с них толк у нас…»

Глава 2. Якута умный, а Чюрлёнис – так себе

Тот предновогодний эпизод с мельничными чудесами быстренько забылся, так как нагрянули более интересные события. Началось всё утром третьего января 2012 года – с разглядывания фотографий на кухне, на бирюзово-сиреневом столе. А перед тем отзавтракали, в полном состав. Даже Маринка, неофициальный член семьи, прибыла накануне вечером. Во встрече нового года она не участвовала, моталась в деревню к родственникам.

Все взрослые, собравшиеся у стола, были чрезвычайно знаковыми персонами: князь-полиглот со знанием восьми иностранных языков, его супруга, она же болотная графиня, графинина древняя мамаша, в недавнем прошлом охранявшая адовы врата, а также две давнишние подружки, которые только с виду простенькие, а копни их…

И детвора была нехилая: потенциальный президент страны, он же несостоявшийся болотно-зазеркальный правитель, его тайная невеста Кристина, а также плотный и весьма очаровательный младенец Ульяна. Из последней вообще что угодно могло вырасти, в хорошем смысле.

Можно было бы сказать, что за столом собрался цвет деревни. Можно было бы. Если бы не ближайшие соседи, очень непростые, по-нашему – «крутяк». То у них вертолёты над дачей взлетали, то громадные воздушные шары, а то и дирижабли плавали. А сама дача – чисто тебе Меньшиковский дворец, только в миниатюре. Жили там «новые русские», уже изрядно постаревшие якуты, которым всё ещё было не лень обогащаться, а главное – развлекаться. Самое большое развлечение они имели с наблюдения за случайными прохожими, которые, как правило, оказывались любопытными туристами. Узрев дворец, те начинали нервничать и громко причитать: «А где же кассы?» да «Сколько стоят входные билеты в музей?» Наслушались у себя дома, в Сызранях и Стерлитамаках, про ленинградско-областные дворцы и парки.

Хозяева-якуты в молодости, будучи тогда чуток беднее, точно так же вели себя, приезжая на экскурсию в северную столицу. А теперь вот, заматеревши, издевались над наивными приезжими. Чувствовали себя хозяевами положения! Ха, им просто повезло, что поселились в области, а не в самом городе, Бог отвёл. А то сейчас бы уже лыжи вострили обратно, на хаус, в свои алмазные края. Согласно дверной теории.

В деревне ходили слухи, и не безосновательные, будто владельцы дачи-музея разбогатели именно на алмазах. И будто бы якутский тот мужик, хозяин виллы, имел шикарный офис у себя в республике, и не один. И костюмов дорогих была у него пачка, вне всякого сомнения, но в люди выходить они с супругой предпочитали в нищенском прикиде, в стёртых замызганных тапочках на босу ногу и в якутских национальных шапочках, тоже замызганных. Всё это у них под рукой было – валялось в любимой кладовке. Которая одновременно была складом всяких штучек: старомодных ноутбуков, ещё 1993 года выпуска, новейших планшетников, а также множества других технических чудес, как дорогущих, так и подешевле.

Барахлишко, лежавшее в кладовке, помимо бомжеского прикида, хозяева любовно называли сувенирчиками. И были те сувенирчики не липовыми, ибо вручались практически ежедневно. А к их раздаче прелюдия полагалась! Выбегали ряженые магнаты к туристам, бормоча на своём, на якутском, якутском, а когда гости в очередной раз спрашивали, где касса, говорили:

– А вона… тама… за углома…

Получив громкое «спасибо» добавляли, низко кланяясь:

– Якута умный, аднака…

Туристы шли за угол, а магнат с магнатшей оворили «Йес-с-с!» и быстренько семенили подглядывать: что там, за углом.

За углом важный дворецкий, из числа местных алкашей, тоже ряженый, но уже во всё дворцовое, купленное с рук у петергофского оркестрика, сердито объявлял:

– Музей сегодня не работает! Переучёт!

– Как переучёт?! Какой переучёт?! Разве в музеях бывают переучёты?! – орали обиженные путешественники. – Мы в такую даль тащились…

После этого магнат с магнатшей подбегали к ним, снова низко кланялись, доставали из-под старенькой одежды сверкающий сувенирчик, а то и два-три, в зависимости от количества посетителей, и мультяшными голосочками стрекотали:

– Эта вама… за маральная травма… абидна, да?… не нада плакать… сувенира аднака…

Гости сначала морщились, но потом, после недолгих словопрений, принимали сувениры и, пятясь, уходили. Буквально через полминуты темп ходьбы их ускорялся, постепенно превращаясь марафонский. Дворецкий хмыкал:

– Боятся, что передумаем, догоним и отнимем!

А магнаты комментировали, уже без сибирского акцента.

– Молодцы, что не обиделись!

– А чего им обижаться?

– Вчерашние, по-моему, обиделись…

– С чего ты взяла, мать? Не заморачивайся, пошли чай пить…

Вот и думай после этого, что якуты ниже по развитию, чем японцы. У них хотя бы с чувством юмора нормалёк. Японцы, хоть и смахивают внешне на якутов, но с юморком у них, как правило, напряг. А переодеваться любят! Но, опять же, по совсем другой причине: скомороший прикидон употребляют не для хохмы, а из животного страха, боятся уличных нападений: со стороны цыган, рэкетиров и просто оболтусов.

В лихие девяностые особенно дрейфили дипломаты, поэтому старались не шиковать в одежде, вся приличная одежда и обувь хранилась у них на рабочих местах. Однажды Юра, работавший в консульском отделе посольства Японии, застал консула за необычным занятием: чиновник выставил на письменный стол пар восемь великолепной обуви и с чувством разглядывал всю эту прелесть. Каждая пара баксов по триста была, не меньше! Раздумывал трудяга: чистить или пока рано. Заметив Юру, он резким жестом попросил его исчезнуть.

Что прилично делать на работе, а что нет? Сколько людей, столько и мнений. Консул московского посольства Иосио Симода в плане переодеваний был находчивее всех, его на улице стремались даже кошки. Каким чучелом он крался с утреца по Калашному переулку, отдельный разговор. Придя на работу, он, конечно, переодевался и дальше своим видом никого не пугал. Но до работы ещё надо было дойти!

Одним прекрасным утром, когда местный дворник ещё не закончил свой ритуал, Симоде вдруг приспичило заглянуть на рабочее место пораньше. По странному совпадению, Юре тоже приспичило явиться «до звонка», и именно в то же самое утро. Войдя в Калашный со стороны Нового Арбата, он узрел странную картину: дворник замахивался метлой на консула Японии! Симода был в старых вельветовых тапках и в плащике «с дедушкиного плеча».

– Пшёл вон, шляются тут всякие… Й-й-й-якута кусок!

Дворник ненавидел, когда болтались под ногами, вот и конфликт приключился, международный. Только при чём тут якуты…

Симпатичные соседи те якуты, рейтинговые, вечно в деревенском топе. Бабы Машино имение котировалось как второе. Третье место в списке занимала семейка самогонщиков, а дальше шла сплошная алкашня, голимая-преголимая.

Пока три бабушки трогали подагрическими пальцами картинки с фотками на столе, Максимка рядом ошивался.

– Погодите-погодите! – заорал вдруг он, хватая одну фотку. – Это же мой знакомый!

– И имя помнишь? – сурово спросила привратница.

– Ну… Имя сейчас не вспомню, но до боли знакомая рожа! Этого дядьку я в каком-то музее видел… Точно, в музее, в галерее Чюрлёниса! Нас как-то в Каунас возили, показать картины этого художника. Картины так себе, я их не очень помню, зато фотопортрет художника – атас, сильно впечатляет, хоть и не цветной. Нет, ну красивый же дядька, это же он, Чюрлёнис! Он и во сне ко мне приходил!

– И что говорил? – не меняя выражения лица, спросила мадам.

– Щас вспомню…

Пока Максимка думал, две остальные бабушки, тоже заинтересовались фоткой.

– Какой интересный мужчина!

– М-да… Кудрявый… Лоб высокий, глаз горит…

– Но подбородок слабоват, не волевой…

– Ну, ты даёшь, Маруся, накой художнику сильный подбородок? Он же человек искусства, из Прибалтики, чай, не гопник питерский…

– Да не художник это вовсе! – прервала их спор мадам.

– А кто?

– Потом скажу. Пускай малец сначала вспомнит, что говорил ему этот кудрявый… Тут детали важны!

Максимка закатил глаза, стал вспоминать:

– В общем, только голова его мне и приснилась… И рука… Одна! Голова вещала, а рука жесты выделывала…

– Ну?! Дальше! Дальше! – хором отреагировали старухи. – Чего рукой-то он выделывал, ась?

– Да ничего особенного, просто махнул ею, как бы в западную сторону, а голова сказала: «Вот, сделал перевод, на исландский…» Я ещё потом, проснувшись утром, в Интернет полез – узнать, существует ли исландский язык. Я же думал, что в Исландии все на английском шпрехают…

– Ну, и как? Существует такой язык? – нахохлилась Маринка, дабы показать, что её не только Божьи, но и мирские проблемы иногда интересуют.

– Существует, но им мало кто пользуется…

Мадам привратница настояла на продолжении рассказа.

– Случилось ли в твоей жизни что-либо после этого?

– В моей-то ничего не случилось, а вот в Исландии – на следующий день вулкан пыхтеть начал. Извергнулся! Я тогда ещё подумал: как хорошо, что художники с того света предсказывают. Вот бы он мне моё будущее предсказал!

Мадам вздохнула.

– Этот может… Если бы ты, всё-таки, попал на коронацию и стал правителем, то наобщался бы с ним вволю…

– Так это он? Главный, что ли?

– Он-он…

– Художник Чюрлёнис был воплощением сатаны?!

– Тут по-другому понимать надо… – снова захотела выделиться Маринка. – Просто он в разных личинах является. Форсит! Или заворожить кого-то хочет… Правильно я говорю?

Мадам кивнула.

– А меня-то ему зачем завораживать? – удивился Максимка. – Да ещё и лично во сне являться! Вы же сами говорили, что во сне только мелкота является – бесы…

– Как к кому… К иным приходит и сам, лично… Нарушая запрет! К тем, у кого сила большая есть…

– Какой запрет?

– Его связали обещанием, в аду принудительно держат, а он так и норовит выпендриться. Будешь и ты теперь свидетельствовать против него…

– Когда?

– Когда время придёт…

За узорным окошком мелькнул силуэт, раздался голос Силантия.

– Кто придёт? К кому придёт?

Ну, и слух у бабкиного дружка! Максимка помчался в сени – подавать гостю веничек для обметания снега.