Текст книги "Монахиня Адель из Ада"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

Глава 7. Проект «Дерьмовочка»

Даун подкрался незаметно.

Кристина, услышав его голос, повернулась на каблучках и присела в глубоком реверансе.

– Ты, что ли, новый Правитель? – спросил Максим.

– Да! А ты кто?

– Я – её жених!

Даун презрительно поморщился.

– Понятно… Голубки, значит? Тогда идите, поворкуйте в туалете, побеседуйте с моей сестрой, которая на самом деле не сестра, а программа-матрица конца света…

Максимка посмотрел туда, куда приглашал их с Кристиной этот недоумок. Там была дверь с двумя нолями и надписью «Туалет на ремонте».

Внезапно вспомнив Мишины намёки на необычайную секретность этого объекта, Максимка даже обрадовался приглашению. Но для порядка тоже изобразил презрение.

– У нового правителя не сестра, а матрица, которая всё время проводит в туалете?

Даун вроде как смутился. Тон его сделался неуверенным.

– Мачеха нас обоих не любила, вот мы и удрали из дому, а Главный, совершенно неожиданно, обнаружил то, что я усиленно скрывал: эта девочка искусственная! Она появилась в нашей семье совершенно случайно, влетела однажды через окно. Кстати, у неё на спине пропеллер есть!

«Даун и девочка-Карлссон», – хотел съязвить Максимка, но вместо этого сказал:

– Теперь ты веришь, что детей находят в капусте, а не рожают?

– Детей посылает Бог! – возмутилась Кристина.

– Когда Бог посылает – это натюрель, а когда дочурка-матрица, жужжа пропеллером, врывается в окно – это уже чистая синтетика, – шутливо поправил её Максим.

Даун и вовсе приуныл.

– Умоляю, развлеките эту дуру, я никак не могу найти ей слушателей! Она каждый день сочиняет страшные истории, одна пакостнее другой, меня в них дебилом выставляет, а я не такой уж и дебил…

Максимка призадумался.

– Получается, что Главный поручил тебе развлекать её?

– Да нет, просто он ей выдал самые ценные детали для строительства, думаю, для постройки новейшей модели Вселенной…

– Типа твои смелые догадки?

– Ага! А мне как раз таких запчастей не хватает для постройки нового Санкт-Петербурга, пока только подземного…

– Она обещала поделиться, если ты приведёшь терпеливых оболтусов, способных слушать всякий бред? – спросила Кристина, уже не пытаясь быть деликатной.

– Почти угадали, – нахмурился даун. – Ну что, согласны?

Максимка с Кристиной переглянулись.

– Что нам за это будет?

Кристина вдруг кое-что вспомнила:

– Обещай больше не приставать ко мне и платьев не дарить!

Даун пожал плечами.

– Всего-то? Я думал у вас более крутые запросы…

– Может, и крутые, – сказал Максимка, – но мы не будем их формулировать прямо сейчас, а вот после выхода из твоего сортира – будь добр, исполни три желания, как золотая рыбка! Ты Пушкина-то знаешь, в школу-то ходил?

Даун неожиданно пустил слезу.

– Мне специальных учителей нанимали, понятно?

Кристина тоже чуть не разрыдалась:

– Не плачь, я уверена, что многие ученики завидовали тебе, все хотят на дому учиться…

– Да не у всех получается, – авторитетно подтвердил Максим. – И невеста у тебя будет, не переживай!

– А чего мне переживать? Я – Мастер, мне Маргарита полагается, которую я пока ещё не видел, но сестра утверждает, будто моя Рита – её ближайшая подруга. Разузнайте заодно про Риту, ладно?

– Хорошо! – ласково сказала Кристина. – А теперь – веди к своей сестричке, мы заинтригованы не меньше тебя!

Даун замялся. Только вы, это… О нашей встрече Главному не говорите, я не уверен, что он правильно отреагирует. Может, уволит меня, подумает, что я сплетник, идиот и разбазариватель информации. Хватит того, что сестричка к нему всё время лезет целоваться и поминутно блеет как коза: «Па-а-апа! Паа-а-па!» Кстати, он для неё – «Папа-Змей», не удивляйтесь, эту кликуху Главный ей разрешает, да и вообще носится с ней, как с… Носился бы так со мной!

– Трудись на сатану получше – и тоже будешь называть его Папой-Змеем! – расхохотался Максимка.

– На какого ещё сатану?! – всерьёз удивился даун.

– Ни на какого, я пошутил, – сказал Мася. – Ну, веди нас в этот сказочный клозет!

– Уже веду, веду-веду, стройтесь в затылок!

Даун галантным жестом пригласил в помещение с двумя нолями сначала Кристину. Когда и Максим вошёл, он с грохотом захлопнул дверь, несколько раз повернув ключ.

– Э-э-эййй!!! – возмутился Мася. – Так не договаривались!

– Это чтоб вы не удрали раньше времени, – ответил даун-Правитель. – Никто не хочет слушать сказки про апендаунеров, а мне детали срочно нужны, понятно? Посидите не больше двух часиков, обещаю!

Бить кулаками в дверь не имело смысла. Да и… Честно говоря, любопытно было узнать, кто такие апендаунеры. Ладно, два часа – не двое суток, можно и поржать над дурочкой. В компании Кристины.

Интерьер туалета был совсем не туалетный. Всё пространство, дольно-таки громадное, было заполнено моделями планет. А около планет виднелись «спутники», большие облака, на которых тоже была жизнь… Огромное пространство поражало красотой: эффектные, сочные, искрящиеся цвета… И музычка нехилая звучала!

Вскоре музычка пропала. Откуда-то из полутьмы выскочила девочка-припевочка с пропеллером на спинке и… С огромным старомодным двухкассетником в руке! Не очень-то нарядненькая, белобрысенькая, худенькая, в засаленных и кое-где дырявых трениках.

– Извините, что я по-рабочему одета, не ждала гостей! Сейчас расскажу вам о себе. Только не лично, а с помощью вот этого антиквариата…

Она нажала кнопочку на кассетнике и смылась. Из «антиквариата» полилось:

– Дюймовочка-дерьмовочка, гадина-змеёныш, профессорская дочка – вы не поверите, но это всё одна и та же цаца. Профессорский отпрыск не обязательно мальчик, а поздний ребёнок, самый любимый, самый блондинистый, самый пушистый и зацелованный – это как раз таки я, Дюймовочка! Уау!! Кто слил профессору и его жене мою слащавую кликуху из прошлой жизни? Они мне её быстренько назад пришлёпали!..

В прошлой жизни, и даже в позапрошлой, я была не леди, а в ещё более ранних жизнях вообще не помню, кем была – мне профессор с женой запретили про это думать. Когда я в их лажовенькой семейке родилась, они мне имечко официальное, конечно, дали, что-то вроде: «Лоредана-Аделаида-Гортензия». У иных профессоров с головой порядок, а у других – всё с вывертом. Я то длинное имечко уже не помню, да и профессор с женой его тут же забыли, стали «крошечкой» меня звать, потом перешли на «Дюймовочку». А в школе ребята сразу сказали: «Дерьмовочка круче!..»

Кристина с Масей плюхнулись в глубокие кресла.

– А что? Прикольненько, можно и послушать, – радостно воскликнула Кристина.

– Хоть поржём, – согласился жених.

Из двухкассетника по-прежнему лилось:

– «Дерьмовочка» – супермилашка со знаком минус. Минус, плюс – какая разница? Я в этой жизни собиралась гадить не меньше, чем в предыдущих, но сначала надо было имидж идиотки закрепить, а ещё лучше – идиота мальчукового фасона. С идиота, да ещё и с мальчика, спрос нулевой. Практически…

Когда мой братец Петя, кстати, даун от рождения, понял, что он даун, я уже пользовалась его имиджем. Даун лучше, чем просто придурок, с дауна спрос ещё меньше. В профессорских семьях дауны не изредка рождаются, «на детях гениев природа отдыхает».

Когда не Петеньке природа отдохнула, и не однократно, я начала с ним активно дружить. Не с профессором же играть во всякие игры!

Профессор – мой очередной биологический родитель, сколько у меня их было – полная чума, а основной мой папа в раю без отпуска ишачит Змеем-Кладовщиком. Не путать с Искусителем!

Искуситель в подчинении у моего папаши. В раю вообще полно змей. Откуда в раю змеи, спрашивается? Либо рай не настоящий, либо змеи липовые.

Мой настоящий папа не сволочь, не то, что профессор – тот всё сына родного хочет куда-нибудь сплавить, якобы на лечение. Пете-дауну с меня польза была не абы какая: если бы не я, его бы запихнули в дебильный интернат. Я к тому времени уже полмесяца как родилась, и жена профессора стала мужа уговаривать избавиться от бракованого ребёночка, ну, чтобы лишний раз никто не видел, как на ихних детях природа отдыхает, чтоб про профессорские выверты подольше не догадывались.

Когда Петюне соску в рот засунули (в его-то пять годков!), когда шапочку дебильную на глазки нахлобучили (чтобы подебильней выглядел), я такую рожу в колясочке схрючила, что они оба замерли, как парковые манекены, стали переглядываться, с Петенькой единокровным меня сравнивать.

– Неужели это заразно?! Неужели девочка заразилась?! Так у нас в семье теперь два дауна?!

Профессор от злобы чуть монитору фэйс не расквасил.

– Дураки мы! Надо было его ещё раньше сдать в интернат, пока он младшенькую заразить не успел!

Потом сели, отдохнули и вот к какому выводу пришли: обе кровиночки одинаковенькие, обе вроде как дауны, поэтому, чтобы совсем бездетными не остаться, решили нас обоих в семье оставить. От греха. У профессоров недетородность позорней вывертов считается. Не без фальшивых вздохов, правда, дело обошлось.

Мой настоящий папа не просто Кладовщик, он непосредственный начальник Змея-Искусителя. Говорят, что Искуситель не только Еву с Адамом из рая вытурил, но и многих-многих других извращенцев: за воровство, хабальство и сексуальную распущенность.

Искуситель без разрешения Кладовщика ничего не делает, ничего и никогда, почти что никогда – в раю своя иерархия. Папа-Змей запретил ему разбазаривать райское имущество – он и не разбазаривает, по крайней мере, даром никому и ничего, ничего и никому, взяточник ещё тот, жаднее моего папаши. Одно и то же яблоко нескольким парам суёт! И фишечку придумал, чисто для отвода глаз: «Возьмите яблочко, пока никто не видит! Клетчатка хорошо целлюлит разглаживает!» При чём тут это? У Рубенса-художника в картинах навалом целлюлита – за деньги ходят смотреть…

В раю столько вещичек можно накрысить – рук не хватает, карманы лопаются, глаза разбегаются! Можно не только фруктами взять, новейшими достижениями нечеловеческого интеллекта можно отовариться, причём, совершенно бесплатно. Поэтому моим папашей было велено Искусителю все глазки воровские в одну кучу собирать, на уценённых яблоках фокусировать. Как кто сворует яблочко, даже ещё толком не успеет надкусить, а Искуситель его хвать – и вон из рая!

А Змей-Дискжокей, сидящий за кустом, под роялем, врубает самый позорный рэп и орёт невыносимо:

– В муках детей своих рожать будете!!!

Текст ни разу не поменялся. Хотя нет, один великий нобелевский лареат поимел-таки от Дискжокея эксклюзив. Он, как и многие другие, не выдержал смертельной райской скуки, сам из рая обратно на волю попросился.

Кстати, поначалу у него дела отлично шли. Другие покойнички на тот свет ничего не тащат, а ему разрешили в виде исключения нобелевку прихватить. Но он не заценил поблажку, разъерепенился, разнюнился, расхрюкался и развонялся.

Рай моего папы, между прочим, ничего общего с Вечной Жизнью не имеет – очередная проверка на вонючесть, перевалочный портал. Если до него жить невозможно, то в нём уже таки намаешься по полной: засахарят тебя там, заванилят, засиропят, замусюсюкают, заколыбасят. Если всё это выдерживать лет пятьсот, то продвинешься ещё дальше – туда, куда все райские поголовно мечтают пролезть, отдельной самоуправляемой тарелкой полететь.

– Пятьсот лет! Надо же! – вздыхал над карамельно-мятно-безалкогольным пуншем райский пленник. – Адам не захотел терпеть, так почему я должен?!

Короче, нобелевец сник и завонял. Он реально осознал, что до рая было жить гораздо легче, во всех смыслах, а тут – ни лаборанточек, ни сауны в подвале института, ни денатурата в колбочках, ни пива «Стэлла Артуя». Короче… Ужас!

– До тарелкодрома далеко, – рассуждал посахарённый узник рая, – никакой премии на такси не хватит! Да и тарелок может не хватить, вдруг зря поеду…

Тут нобелевский ошибался: из имеющихся на тарелкодроме семи тарелко-блюдец-НЛО активно вылетали в Вечность только два, а остальные пять хронически простаивали. Из-за таких, как он.

А Змею-Искусителю от страдальца большой прибыток был: он ему тайком от Папы-Змея рюмку за кустами наливал, где рояль. Он не боялся ничего и никого, никого и ничего, кроме недостатка денег. Но никакая премия не бесконечна, пусть даже нобелевская.

Как пронюхал Искуситель, что у ванильного грустилы денежки закончились, так сразу стал издеваться, яблоко по четыре раза в день предлагать: в завтрак, в обед, в полдник и в ужин. А когда узнал, что тот демонстративно из рая просится на волю, вышвырнул его вон и без яблока.

А Дискжокею приказал побольнее нобелевца кольнуть, поунизительней унизить.

Детей рожать нобелевец не собирался, он их терпеть не мог, поэтому и отходняк ему придумали с поправкой:

– Голубей кормить будешь!!!.. В муках!!!

Лауреат сначала ничего не понял. Вернувшись, он опять благополучненько родился, много раз женился, потом развёлся много-много раз, ну, и так далее, ничего особенного. Но его старая, самая-самая первая жена, неожиданно мозгами двинулась, заделалась кошатницей, а потом и голубятницей.

Голуби жрали всё только с рынка, в крайнем случае из «Елисеевского», гадили в титановые унитазы с инкрустацией, поэтому кошатница, она же голубятница, очень скоро обезденежела, продала два «мерседеса» (свой и домработницын), всю мебельную обстановку, а также домик на Рублёвке в стиле «органза», подаренный унизившим её супругом на сорокалетие. Пришлось обратно идти в суд, подавать на алименты, на повышенные. Вот тогда-то нобелевец и узнал, что такое голуби…

Глава 8. Планета апендаунеров

Кассетник замолчал. Из полутьмы снова вынырнула работяга в трениках, дала пояснения:

– То была история под названием «Лауреат и голуби»! Хотелось бы отправить её на радио. Понравилась или…

– Конечно, безумно интересно, – сказал Максимка, – только братец твой обещал про апендаунеров.

– Момент! Щас переверну кассетку! – сделав так, девчонка смылась.

– Интересно, сколько у неё их? – шёпотом спросила Кристина.

– Какая разница, а хоть бы и сто… Мы так редко бываем вместе, – сказал Максим и попытался взять подругу за руку. Совсем забыл, что она пока ещё бестелесная. Оставалось слушать «по-пионерски», никаких обжиманцев. Кассетник, между тем, вещал:

– Мой папа размножается усыновлением, когда хочет девочку – удочерением. Недавно плёл мне, что я его единственная дочь, но я-то знаю, что нас, как минимум, две. На одной крутейшей райской вечеринке его назвали Лжецом и Отцом Лжи, да ещё и выпили за это. Папа-Змей дико улыбался, топорщил пальцы, гладил праздничную чешую, но недоволен не был.

Ладно, одна, так одна, Ложь ведь не живое существо. А что он Лжец – проверено неоднократно. На правах единственной дочери я беру в раю всё, что хочу, и если Папа-Змей вдруг заорёт: «Положь на место, мерзавка!» – это значит, что украденный гэджет надо срочно испытать на ком-нибудь, применить по назначению, короче, пустить в дело, раз уж своровала. А когда вслед за тем идёт добавочка: «Совсем отца не уважаешь, гадина!» – тут и на премию можно рассчитывать в самом конце.

Когда я шарила под райскими кустами в поисках игрушек-гэджетов, Папа-Змей демонстративно отворачивался. И хвост тактично поджимал, чтобы я об него не спотыкалась. Иногда вообще хвостом обматывался, стоял, весь туго перетянутый, как беспомощная гусеница. Я нигде больше не видела, чтобы с собственным хвостом такое вытворяли!..

Перед тем как мне лететь к профессору для внедрения в его лажовую семейку, воровать ничего не пришлось, задание сильно отличалось: я должна была не применить сворованный у Папы-Змея гэджет, а, наоборот, найти то, что профессор своровал у него много лет назад, да так ловко, что никто ничего не понял. Даже я не заметила.

Профессор, как вы догадались, и был тем самым нобелевским лауреатом, которого за пьянку и за неспособность расплатиться с Искусителем вышвырнули вон из рая. Лауреат перед изгнанием вонял сильнее, чем обычно, поэтому Искуситель всё время отворачивался. Ну, и доотворачивался.

В числе всяких полезных штучек, которых Папе-Змею, в принципе, не жалко, нобелевец утащил универсальный переводчик мыслей со всех земных и неземных языков. Папе-Змею его тоже, в принципе, не жалко, но пока такой хитрющий аппарат апендаунерам вреден.

«Апендаунеры» (пошло от английского «up-and-down») – это те, кто туда-сюда мотается, и в раю им противно, и на планете не живётся.

Кто ещё только вверх, в рай летит, то есть «аперы», те ведут себя спокойно, почти не матерятся, почти не курят, к вечной жизни готовятся, о душе думают. Зато те, кто уже выписался из рая, они же «даунеры», те – полное чмо. Им уже готовиться как бы некуда, разве что вниз лететь, непристойно вякая, в самое пекло, в болото, в какашки. По пути они много раз превращаются: то в крысу, то в белку, то в зебру, то в бегемота, а то и в червя. Кстати, носятся по кругу апендаунеры с удовольствием. Ап-энд-даун! Вверх и вниз! Чёртово Колесо придумали они, больше некому. Кому ещё качель такая в голову придёт? А что качель назвали в честь Папы-Змея, так это дико благодарны они ему, помнят, убогие, в чьём ведомстве туда-сюда мотаются.

Я апера от даунера отличаю запростяк: дети-дауны только в даунеровских семьях рождаются, когда оба родителя скрытые даунеры. Аперовская профессура, в отличие от даунеровской, гениев ещё рожает, к ним природа отдыхать пока не просится!

Перед тем как заново родиться, ну, после выписки из рая, нобелевец между делом поспешил на Всемирный Конгресс – пресс-конференцию давать. Забыл, что все видели, как его в гробу похоронили. Влетает он в зал, отталкивает лектора и орёт: «Други!!! Имею для вас информацию! На том свете денежки не нужны! Не смейте брать с собой! Хуже будет!!!»

Все испугались, а потом подумали-подумали, и до конца дослушали. Покойничек подробно объяснил, как над ним в раю изгалялся Искуситель.

После этого все толстые кубышки – банкиры, сутенёры, менеджеры манилондринга и прочие крутые – повынимали бабки из других проектов и засунули в один, для полёта в Вечность в обход рая. Потом маршировали с лозунгами: «Минуем серпентарий!», «Долой змеепоклонство!», «Не отдадим себя сахарным идолам!»

Они были не в курсе, что без тренинига в папином Змеюшнике их в даже в Первую Вечность не пустят, не то что во Вторую или в Третью, а тут же арестуют и отправят в рай на марципаны.

Успешно выступив на Конгрессе, покойничек обратно умер, свалился прямо на трибуне, одновременно-параллельно родившись в Москве в семье даунеровского бутылочника. Пожилой даунер-бутылочник, разбогатевший на приёме у бомжей пустых бутылок, дал сыну приличное образование, но хороших манер не привил. Он и сам в них дико нуждался.

Выучившись в университете, защитив аж две диссертации, бывший нобелевец, ныне сын бутылочника и безработный кандидат наук, вдруг ночью видит сон: будто он великий нобелевский лауреат и закапывает райские гэджеты, да не где-нибудь, а в подмосковном лесу под баобабом.

Бабобабов под Москвой всего лишь двойка-тройка, поэтому проблем с кладоотысканием не было.

Среди гэджетов, найденных в лесу, было много-много нужного, как например: зажигалка для сжигания вонючих отходов, в том числе химических, на всей планете за две секунды. Далее: безразмерная дымка-невидимка, способная поглотить весь дым от сжигания вышеупомянутых отходов за один час. Был и кинотеатрик размером с компьютерную мышку – для просмотра фильмов, уже готовых и тех, которые только собираются снимать. Список можно продолжать, а смысл?

Сын бутылочника обошёлся с папиным добром похабно: дымку-невидимку изрубил на мелкие кусочки, понаделал фильтров для голландских самокруток, зажигалку выбросил за нефирменный вид, а кинотеатрик у него украли голливудовцы, пронюхав про ценнейшую халяву. В итоге он опять остался голый-босый, со своими грёбаными диссертациями.

От этих потрясений у бутылочника-младшего открылся третий глаз, и он начал… Гадать цыганам на улице!

Цыгане были ему дико благодарны, от этой благодарности он cтал кормиться, и весьма успешно: обеспечил не только первую, самую-самую старую жену, кошатницу-голубятницу, но и много-много других жён, как своих, так и чужих.

А началась эта улётная карьера не без помощи ребёнка, хотя детей он дико ненавидел.

Как-то, сидя в вестибюле крутой гостиницы, бросая кислые завистливые взгляды на учёных иностранцев, будущий профессор увидал рыдающего цыганского мальчика. Откуда в такой гостинице цыгане, да ещё и рыдающие, да ещё и мальчики?!

Любопытный сын бутылочника напоил маленького плаксу шампанским, еле-еле сдерживая детофобию, дал закурить, и тот поведал ему своё горе: гостиничный банщик не разрешил ему прыгнуть в бассейн! Даже один раз нырнуть не дал, вымогал сто долларов, которых пока не было, а в долг купаться он никому не разрешал, тем более цыганам.

– И где же ты живёшь? Где твои папа и мама? – осведомился будущий профессор.

– Папа живёт здесь, в гостинице… – признался незадачливый ныряльщик.

– А мама?

– Мама тоже живёт здесь, но…

Оказалось, что у папы с мамой брачный договор был неправильно составлен. Если мама вечером приносила пару тысяч баксов, ей разрешалось войти в номер, принять душ и даже переночевать. А если нет…

Что бывало в случае «если нет», мальчик не успел сказать, так как из бильярдной выкатился его папа, и не просто выкатился: его вывели под руки охранники. Вероятно, тоже за долги.

Показушно испугавшись за судьбу этой семьи, забыв про детофобию, будущий профессор побежал разыскивать маму мальчика.

Мама нашлась быстро, в близлежащем переходе, как раз брала зелёную двадцатку из рук участника научного конгресса. Участник был с толстыми линзами в очках, и линзы те мешали ему видеть, что он конкретно тащит из бумажника.

Цыганка орала, что двадцатки недостаточно, что если все так будут подавать, её семья не выживет в такой гостинице, а из другой ей ездить на работу неудобно. Но иностранец не понимал по-русски.

Дождавшись когда отвалит подслеповатый фраер, будущий профессор подошёл к цыганке, чтобы её показушно утешить, но вместо этого… Стал непоказушно вещать!

Короче, благодаря вещанию бутылочника-младшего, семья цыганёнка приподнялась, нашла более хлебное место, чем пятизвёздочная забегаловка, набитая очкастыми занудами. Вот так!

Слух о талантах вещуна разнёсся по Москве и за её пределами, к нему начали валом валить, записываться в очередь. Пришлось открыть бюро, нанять десяток секретарш, чтобы отвечали на звонки, и ещё десяток – чтобы репетировали роль будущей супруги. Всё это привело к тому, что дважды кандидат никому не нужных наук стал профессором, причём, самым настоящим – путём покупки дорогих учёных титулов. Но основную работу он бросать не собирался, так как даже сто профессоров не в состоянии иметь такие деньги, к которым он привык.

В лабораториях профессор появлялся редко, да и то не для работы, а для шашней с лаборантками. За что секретарши его возненавидели, бросили репетировать роль будущей жены и стали все-все-все научные секреты разбазаривать. На это-то я и рассчитывала – где ж ещё мне было искать папин гэджет, как не в занюханых лабораториях бутылочника-младшего?

Судьба суперсекретного папиного гэджета, универсального вселенского мыслепереводчика с разных языков, по-прежнему была неясна, так как профессор про него никому никогда не рассказывал, никому не показывал, на кусочки не рубил и не выбрасывал, не терял и не дарил… Хм… Странно! Честно говоря, я даже не спросила Папу-Змея, как этот мыслепереводчик выглядит!

Изо всех лабораторий я сначала выбрала одну, самую-самую ближнюю, всего двести сорок километров от родного дома. В ней профессор появлялся чаще, чем в других, а Петеньку я туда уже сто раз возила – на такси, типа с коллективом познакомить, чтоб потом по его карточке легко было проникнуть в здание.

Оставалось, надев любимые кроссовки-невидимки, тайно выскользнуть из дома, полететь над городом и даже ещё дальше. В лаборатории, в самом-самом первом вестибюле, я собиралась сдать кроссовки гардероб, так как в них меня могли чем-нибудь химическим полить, не подозревая, что я рядом.

Всё было продумано до деталей, но сначала предстояло сделать контрольный вылет с прилётом назад через полчаса, для проверки истинных настроений профессора. Я не о том волновалась, что меня разыскивать станут, нет, одним дауном в семье меньше – тотальный праздник с приглашением соседей, поеданием торта и распитием шампанского. Кто будет добровольно дауна искать, когда так крупно повезло в кои-то веки? Я волновалась за Петюню. «Профессура», вроде, привыкла к нему, но… Зная подлый характер даунера-профессора и его жены, тоже явной даунерши, не мешало и подстраховаться. Одно дело, когда мы с братишкой оба тайком на такси в институт мотались, а другое – когда он с ними остался один на один…

Отлетев от дома не очень далеко, всего на десять километров, я стала потихоньку возвращаться. Подлетаю к родимому гнезду, гляжу в окно на родимом этаже… Батюшки! Ух-ты! Не прошло и получаса, а они уже опять куда-то Петеньку готовят, но уже без соски во рту, а с тарелкой торта перед носом. У тарелки – два батона хлеба, разрезанных вдоль и толсто намазанных маслом. Вон оно что! Булимию шьют ребёнку, обгадить окончательно хотят, дискредитировать на сто процентов, чтобы со всеми потрохами уже в другой интернатик сдать, для более взрослых даунов. Видимо, решили, что я потерялась насовсем, очень удачно пропала и больше никогда-никогда не вернусь!

Петенька, конечно, кушал с удовольствием, так как его обычно голодом морили, а в это время – р-р-раз! – толстый доктор в белом халате в комнату с чемоданчиком завалился.

– Где тут даун? – сходу выкрикнул он, а сам даже обувь не снял, хуже любого дауна.

«Профессура» кинулась к нему, тряся купюрами, мол, забирайте срочно в интернат, там, на месте, всё и выясните! Видно, был у них ещё страх, что я не совсем пропала, что вернусь и не дам преступление совершить. А доктор был не только скрытый даунер, жучила оказался ещё тот.

– Извините, рано денежки суёте! Тут подробный диагноз надо ставить!

– Как это – «рано»?!

Душегубы так расстроились, что даже судорогами пошли. Чтобы про денежки – и «рано»?! Такого мата-перемата они ещё не слышали.

Доктор, между тем, продолжал заниматься вымогательством.

– Вы что, не видите? Ребёнок кушает! Пускай сначала всё доест, а там поговорим!

– Вот-вот! – забилась жена профессора, как рыба в железной сетке. – Тортовая зависимость! Булимия!

– Жрёт с утра до вечера! – добавил муж жены профессора.

Доктор жизнерадостно распахнул халат, и стало видно, что он совсем не толстый, что всё его тело обвито трубочками, которые шли к непонятным контейнерам с непонятным наполнением. Доктор весь обмотался трубками, как мой папа хвостом!

Так вот почему докторишка казался упитанным: под халатом был толстый слой войлока, а под ним, в мягких плоских контейнерах, на животе, на спине и на худых боках висели… тортики! Не традиционные, не в коробках фабрики Розы Люксембург, а в виде полуфабрикатов: сухих бисквитных крошек, нескольких видов кремов, а также в виде ликёрной пропитки, которая тоже была нескольких видов. Наконечники трубочек были снабжены металлическими колпачками, а те, в свою очередь, крепились к большой магнитной бляхе, расположенной на слюнявчике. Уау!! Снять халат, надеть скафандр – и готов космонавт к полёту!

– А войлок зачем? – удивился профессор.

– Для звукоизоляции! – не растерялся доктор. – Крошки всасываю без проблем, а тяжёлые крема приходится подкачивать насосом. М-да… Шум насоса, как вы сами понимаете, нарушает аппетит…

Образовалась пауза, которой доктор не преминул воспользовался.

– Так что же это получается, а? Я тоже даун, раз торты люблю?! Да, и у меня тортовая зависимость имеется, но это ещё не повод сдавать человека на лечение. Жена моя тоже пыталась меня сдать, но у неё ничего не вышло. И у вас ничего не выйдет, даже не пытайтесь! Дело ваше безнадёжное, уверяю вас! Переедание не грех и не болезнь, а слабость! Вот! Так что, давайте ставить ребёнку другой диагноз, а то я домой спешу, дело к вечеру клонится…

Доктор присосался сразу к нескольким трубочкам, дав понять, что время чая с тортом наступило.

Жена профессора мотнулась в кухню чайник ставить, а профессор схватился за голову.

Порядок! Настала моя очередь фокусами удивлять!..

Кассетник снова остановился. И снова из полутьмы выскочила хозяюшка.

– Ну, чего, следующую ставить?

– Валяй! – ответил Максимка.

Час прошёл. Правитель-Петя не появлялся. Он и через два часа не появится, сто пудов. Это во-первых. А во-вторых… Максимке ужасно не хотелось возвращаться в школу. Пускай подольше протянется расcказ, хоть и на две недели вместо двух часов, а там… Мадам привратница передвинет время в необходимую сторону.