Текст книги "Монахиня Адель из Ада"
Автор книги: Анита Фрэй
Жанры:
Историческая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)
Глава 2. Угрызения совести
Когда удаётся притишить совесть, а когда нет.
Минула неделя, затем месяц, а затем и осень подошла. Старуха не появлялась.
Харитоныч – тот, знай себе, молчал, делал глупый вид, словом, не раскалывался. Получив назад пакет с орденами, он яростно швырнул его на кушетку, а потом так перепрятал, что Фантомася ни разу не смог найти его, сколько ни наведывался в ту пьянчужную нору среди безмятежного сна хозяина. Кстати, дверь в комнату Харитоныча, ранее вечно запертая на ключ, теперь частенько открытой оставалась.
«Снова продал ордена, уже с концами!» – с грустью подумал Мася. Ему было невыгодно комментировать происходящее вслух. И он вовсю старался отвлекать себя от стыдных воспоминаний, даже уроки стал чаще делать. И школу старался не пропускать – лишь бы дома не маячить. Вдруг старуха среди дня нагрянет, вором обзовёт или… побьёт!.. Но не так страх беспокоил Масю, как муки совести. Ведь он вор, если по-честному.
Однажды, бредя с рюкзачком, полным книг, из школы, Максим заметил на набережной Обводного канала грузовик. С его кузова шла раздача каких-то листков. Раздавала их… Та самая старая дама, которую он, хоть и невольно, но обчистил. Поколебавшись, Мася подошёл к машине.
Старуха притворилась, что не узнала похитителя наград. Долго притворялась. Но потом, ловко соскочив с кузова, подбежала, дёрнула за воротник куртки и шепнула, прямо в ухо:
– Объявился, шельма! Совесть мучает?
– Извините…
– Погоди, сейчас раздам приглашения, и мы с тобой поговорим…
– Где?
– В Караганде!
Как ни странно, теперь Фантомасе жутко не было. Страх ни разу не возник, хотя поводов, казалось, было предостаточно. Вскоре очередь за листками поредела, а потом и вовсе рассосалась.
– Запрыгивай! – скомандовала престарелая раздатчица бесплатных приглашений.
Мася промерил взглядом объект. Так высоко он ещё не запрыгивал.
– Это мне пойдёт в зачёт по физкультуре?
– Остряк! – расхохоталась бабка и, подмигнув вышедшему из кабины водителю, добилась нужного эффекта: через секунду Мася сидел в кузове, среди штабелей надорванных коробок, из которых торчали вышеупомянутые листки. Часть из них просто валялись под ногами. Подняв один листок, Максим прочитал: «Благотворительное шоу состоится по адресу…» Была указана одна из улиц Купчино. Местом проведения мероприятия должен был стать какой-то супермаркет.
– Ваш театр будет выступать в супермаркете?!
– Не надо так язвить, малыш, ведь ты пока ещё не в курсе, о чём речь…
– Понятия не имею!
– Скоро всё узнаешь, потерпи, а сейчас… Как насчёт экскурсии?
Она стукнула кулаком по крыше кабины, грузовик тронулся с места, стал выруливать в сторону центра.
– Готовь свои маленькие ушки…
Старуха понесла такую ахинею, что Масю то и дело бросало в дрожь. Рассказ был полностью посвящён биографии рассказчицы. Карга, пользуясь казённым транспортом, начала мотать его по местам своей и чужой славы: Смольный, Васильевский остров, Выборгская сторона, Невский проспект, морской порт и так далее – почти весь центр исколесили.
– И здесь я жила… И вот здесь… А здесь в блокаду помогала людям, много помогала, благодаря мне десятки тысяч выжили!..
Водитель отлично знал своё дело, ловко объезжал соседей по трафику, даже улыбался им и ничуть не матерился. Кстати, он был разительно похож на одного из бомжей, которые весной толкались у киоска с игрушками и называли Масю «серым кардиналом».
Малец балдел, почти не чувствуя грузовиковой тряски. От старухиных речей веяло то жутью, то музейной плесенью… Но чаще – горечью, перемешанной со многими обидами.
– А сейчас вы где живёте? – не выдержал Мася, заметив, что машина, покинув центр, набрала непозволительную скорость. Памятник Ленину, что у метро «Московская», указывал «верную дорогу». Похоже, направлялись в Петергоф.
– Где я живу? Ты это скоро узнаешь! Ради такой чудесной встречи я тебя даже в гости приглашу!
– Чудесной?! Я же вас обидел!
– Всё верно, ты почти разбил мне сердце, но потом не постеснялся подойти. Это дорогого стоит, в наш хмурый и неприветливый век… А если вникнуть глубже в событие полугодичной давности, то я обидела тебя гораздо больше…
– Чем?
– Своими странными, бессвязными речами! Ты испугался и убежал, ведь так?
– Логично…
– Прости, но я так безнадёжно стара, что иногда забываю самые простые вещи, причём, в самый ответственный момент! Говоря современным языком, «выпадаю в осадок», полностью отключаюсь от действительности… Но у меня есть оправдание: случается это в минуты возвышенных размышлений…
– И тогда вас мучили… эти… размышления?
– О, да! Я размышляла о своей дочери… Впрочем, я о ней всё время думаю…
Она снова стукнула по крыше кабины – на этот раз трижды. Драйвер остановил авто, вылез в ожидании инструкций.
– Теперь – по самому большому кругу! За город, милейший…
– Слушаюсь, мадам!
Водитель юркнул в кабину, а «мадам» достала носовой платок, манерно поднесла его к глазам.
– Я должна, просто обязана время от времени совершать этот маршрут – ради памяти, так что потерпи, а то машину потом не выпросишь…
– Что конкретно у вас с памятью? Тренируетесь по спецсистеме? – спросил Максим.
Престарелая мадам сверкнула влажными от слёз очами.
– Мне не даёт покоя мой поступок… Акт жестокосердия! Много лет назад я прогнала свою единственную дочь, поддавшись настроению…
– И когда же это было?
– Очень много лет назад, если скажу, ты не поверишь…
– Поверю!
– Да? Ну, хорошо, это случилось почти двести лет назад, точнее – сто восемьдесят… С небольшим…
Если за блокадницу старуху ещё можно было кое-как принять, то за участницу войны с Наполеоном или Куликовской битвы… Мася снова ощутил страх. И раскаяние в собственной тупости. Наступил на те же грабли, что и полгода назад! Зачем он ей, этой странной нищенке? Надо было после школы сразу домой идти, а не со старухами балясничать. Доигрался. И из грузовика не выскочить на скорости за девяносто…
А между тем мадам привратница – ведь то была она! – всё время говорила правду. Ну, снова выпала в осадок, в очередной раз забыла представиться, в подробностях поведать, кто она такая… Делов-то! При её работе всех мелочей и не упомнишь. Если раньше забывала представляться, ещё при господине Барском, то в остальные почти двести лет пахоты на зазеркальной службе – и подавно. Память-то со временем ухудщается.
Внешний вид мадам с тех пор тоже значительно ухудшился: одёжки поистёрлись, обувь полусгнила. А уж какой лексикончик появился! «Чувырла», «жмот», «зараза», «в Караганде»… И тому подобные перлы.
Сдала старуха привратница, сильно сдала. Причиной тому было изменение общих настроений: как наверху, среди людишек, так и внизу, среди подземных, то бишь зазеркальных жителей. Но об этом чуть попозже. Нельзя бросать на полуслове повествование о мальчике с тяжёлым рюкзаком учебников, когда дело идёт к офигенной, хотя и промежуточной, развязке.
Пришлось-таки Максимке посетить то место в Петергофе, где некогда стояла гостиничка Свирида Прокофьевича Барского и откуда сбежала дочурка привратницы. Потом грузовик вернулся в город. Там экскурсанта ждали ещё два мемориала, уже таки последние.
Предпоследний объект располагался на Петроградке, на улице Бармалеева, где привратница, якобы, тоже спасала людей в блокаду. Только где у неё ордена и прочие награды? Орденов на груди у старухи не было, и разговор о них она ни разу не начинала. Спрашивать, однако, было боязно – по причине вероятности вновь услышать ахинею. А самый последний объект, по словам старухи, был на Лиговке, примерно там, где находились и тёти Лялины хоромы, кстати, в последнее время пустовавшие из-за нежелания квартиросъёмщиков долго там находиться.
С некоторых пор тёти-Лялиных постояльцев начали пугать старые интерьеры. Но так было не всегда! Раньше там квартировали с удовольствием: и центр под боком, и окна во двор. Но позже возникла какая-то странная чехарда: за два месяца съехали пять семей. Ляле тоже было не в кайф постоянно менять замки и составлять новые договора. В итоге на семейном совете было решено: более хоромы не сдавать, себе дешевле выйдет. И вот уже полгода там никто не обитал.
Когда грузовик причалил к дому, Максим ещё ничего не заподозрил. Ну и что, что они с бабкой вошли именно в тот подъезд? Мало ли там квартир! Но когда лифт остановился на знакомом этаже и старая кудесница, порывшись в карманах юбки, вытащила ключи…
– Вы снимаете эту квартиру?
– В некотором роде…
– А тётя Ляля знает?
– Вряд ли…
– Тётя Ляля говорила, что больше не хочет сдавать эти хоромы…
– И правильно! Нечего тут делать всякой шушере! Так и норовят порыться в чужой мебели… И испоганить её!
Ошарашенного Масю затащили в гости к нему же самому, в смысле, к его любимым соседям по коммуналке. По горячим следам, пока не изменилось старухино благодушное настроение, он решил продолжить допрос.
– А вы лично знакомы с тётей Лялей, или только с её маклером общались? Может, он втихаря от неё сдаёт квартиру, а денежки себе берёт?
Старуха снова беззубо расхохоталась.
– Нет, с маклером вашим я не знакома, просто живу тут, бесплатно, на правах дальней родственницы…
Заметив раскрытый Максимкин рот, карга ничуть не смутилась, а, наоборот, пошла вразнос:
– Я твою тетю Лялю с детства знаю, а вот она меня – нет! Позорище…
– Не помнит просто? Забыла?
– Мягко говоря… И дядю Юру твоего знаю – тот ещё юморист и насмешник!
– Так я не понял: вы придёте к нам за орденами или нет?
– Нет! По некоторым слухам, твой сосед уже успел их сплавить…
Ха! Так вот, всё-таки, почему Харитоныч вдруг перестал свою дверь запирать.
– Но я его не очень виню, сейчас многие пьют, – продолжила старая, вынув из-за пазухи плоский шкалик. На этикетке стояла древняя дата и надпись с буквой «ять». Масе снова захотелось смыться, но подходящего предлога не нашлось. То есть их, предлогов, роилось в голове достаточно, но шестое чувство заставляло продолждать сидеть с открытым ртом и пялиться на чудачку в застиранных лохмотьях. Ладно, хоть убийством с расчленёнкой тут, вроде бы, не пахло, и то хлеб.
– Ещё раз извините за ордена… Я не нарочно…
– Да знаю! Хотя, мог бы и бросить пакет, удирая, не так ли?
– Мог бы, но… Не догадался… Вам они очень дороги?
– У таких коллекций обычно мощный энергетический заряд, незаменимый в розыске преступников…
Масе сделалось стыдно. Выходит, что он не только вор, но и дурак, который путается под ногами, мешает преступников находить. Но она-то… Сама-то каким макаром пробралась в эти хоромы? Тоже замашки интересные – как у отпетой воровки!
– А дверь вам здесь, в самый первый раз, кто открывал?
– Сама открыла, ноу проблем! – старуха показала ключ, очень похожий на тот, которым они коллективно пользовались.
– Фигасе… И много у вас наших ключиков?
– Достаточно, на всю жизнь хватит – и тебе, и твоим потомкам до девятого колена…
Она вытащила из кармана связку, огромную. Правда, не все ключи на том старом гнутом кольце были металлическими, среди них мелькали и прозрачные… Стеклянные?!
– Чего так смотришь? Никогда не видел своих будущих ключей? Те, которые прозрачные, их заслужить надо, дожить до них. Лишь тогда они станут металлическими…
– Типа окончательно материализуются?
– Ага! Ага! Типа того… Что-то в этом роде…
Спрятав ключи, привратница приложилась к плоской фляге. Затем стала рассматривать свои наряды, будто видела их впервые. Пошевелила большим пальцем ноги, торчащим из дырявой туфли.
– Давно я не заботилась о своей внешности… А всё работа клятая! И бесполезная! Одни метания и нервы! А вокруг – такие же замызганные личности, как и я, сплошь такие же… Почти сплошь…
Вскочив, она метнулась к старинному шифоньеру, который, кстати, появился в прихожей не так уж и давно. Повертевшись перед зеркалом, она пригрозила кому-то кулаком. Кому-то, кто находился по ту сторону отражения. Себе, что ли?
– Хорошо, хоть шкаф мой мне вернули, навсегда вернули! Отвоевала я его у жуликов! Лучше позже, чем…
О каком шкафе речь, уже понятно: о том самом. Старуха продолжала вертеться у зеркала, то ухмыляясь, то гадливо морщась.
– Замызгали народ, замызгали… И меня всю как червями источили, хоть я и не покойница… Ах, какая раньше из меня была дама! Чисто фрейлина! Тьфу! Даже в зеркало смотреть противно…
Интересно, кто замызгал конкретно её, мадам привратницу?
Глава 3. Петроградка, ул. Бармалеева
Судьба мадам привратницы, с момента её ссоры с дочерью Анной и до наших дней, мало кому была интересна, хотя о ней поговорить стоит, и поговорить подробно. Но сначала выясним, откуда взялся легендарный шкаф в Лялиной кватире, а заодно – почему он появился там так поздно. Ведь Ляля, то бишь Алла Скобелева, была прямой наследницей принцессы-болотнянки. Но сия мебель перешла к ней отнюдь не по наследству, а по весьма странному стечению обстоятельств. Шифоньер угодил в пятикомнатные хоромы после серии перипетий, между прочим, связанных с тремя убийствами. Или попытками совершить их, какая разница.
В принципе, шкафу не привыкать, он и не такое видел. Вспомнить хотя бы графа в несвежей манишке, стоявшего буковкой «г» у его подножия – головой внутрь, пятой точкой наружу… А как душевно с той пятой точкой беседовал Свирид Прокопыч Барский! Прям как с самим графом, который в ту минуту был в отключке, в смысле, давал клятву Имперскому Болоту.
Видавший виды зеркальный артефакт попал на Лиговку, в квартиру Ляли, с Петроградки, с уже упоминавшейся улицы Бармалеева, где было «предпоследнее обиталище мадам привратницы». И виновником загадочного переезда шкафа стал Юра Лялин. Знал ли он, какое отношение имеет историческая мебель к его супруге? В то время – нет.
А заводной пружиной, толчковым механизмом данного события стало долгое, почти безразмерное пребывание в Санкт-Петербурге одного японского субъекта. Неоднократно говорилось, что Петербург заманивает сквозняком, а сквозняк у Большой Двери – явление могучее, кого хошь затянет: и японца, и китайца, и филиппинца. Это из дальних гостей. А уж о финнах, немцах и прочих ближних соседях и говорить нечего. Дверь-то Западная.
Вышеупомянутый японский гражданин был из «купцов», из бизнесменов, а мы уже встречали кой-кого из наших, русских, готового пойти в японские купцы – не далее, как в этом повествовании. Сбылась-таки мечта Свирид-Прокопыча, превратился он в японца, хоть и не сразу, а через двести лет без малого.
Как потомок князя Люлина вышел на того японца, вернее, на его след? Юра Лялин, с 2007 года прочно окопавшийся в Питере, нет-нет, да и позванивал в Москву, в японское посольство, где он когда-то «верой-правдой» отпахал чуть больше года. Зачем? Да просто пообщаться, побалагурить с сотрудниками, уроки им сделать по телефону.
Шпиономания в посольстве, начавшаяся в начале девяностых, снова временно закончилась, и из «гаймусё», то бишь из МИДа Японии, снова поступило указание: обучить всех сотрудников посольства, независимо от возраста и стажа, японскому языку. Одна сотрудница, самая сообразительная, догадалась Юре в Питер позвонить. Напросилась в ученицы – по старой памяти. Эти-то уроки и подвели Юру Лялина к истории с покушениями. К счастью, неудавшимися.
К покойникам в Японии отношение своеобразное, трогательное. Консул Симода, ещё в Юрину бытность, после крушения лайнера над Иркутском, долго сидел на посольской кухне, перебирая пальцами и нежно гладя обгоревшие вещи единственого японского гражданина, бывшего в тот момент на борту, вернее, гражданки – девушки двадцати двух лет. Вещей было немного: паспорт и коричневый норковый вортничок. Видно, купила девушка тот воротничок в России, хотела дома пиджачок или пальтишко справить. Душещипательно было смотреть, как консул и незнакомая ему соотечественница виртуально общались посредством этих вещей, уже после кончины их владелицы.
А вот ещё случай: японская вдова советского военного разведчика Рихарда Зорге, Исии Ханако, получив на руки урну с прахом мужа, потребовала вскрыть её и, пока не извлекла оттуда все золотые коронки супруга, не успокоилась. Успокоившись, заказала огромный перстень и трепетно носила его до конца жизни. Вот какое отношение в Японии к усопшим. Станете любопытствовать и удивляться, ответят коротко: «У нас другая культура».
Ну, а отчёты о телах японских бизнесменов, в лихие девяностые регулярно плававших в подмосковных прудах? Юрик переводил их с чувством гадливости, Симода же – напротив, читал проникновенно, как мусульманин читает Коран. Что интересно, других отчётов тоже было вдоволь: о краже арбатскими цыганами сумочек жён дипломатов, о похищении посольских автомобилей и прочее. Но отношение к ним было не такое трогательное.
Теперь о траурной скорби. Она вполне естественна, когда есть тело. А когда тело не найдено – в этом случае как поступать? Скорбеть рановато, но и радоваться тоже, вроде, нечему. Неопределённость иной раз хуже самого печального известия. Как раз такая ситуация и обрушилась на Юрика, когда тот в очередной раз звякнул-брякнул в посольство.
– Юр, как у тебя со временем? – поинтересовалась Большая Белая Лида, обожаемая мужской частью посольства и ненавидимая ревнивыми японо-жёнами.
– А что?
– У вас в Питере пропал один японский бизнесмен, и у тебя есть шанс подработать.
– То есть?
– Поработать переводчиком. Сказали, нужен именно местный гид, хорошо знающий и город, и язык.
Юрик, конечно же, согласился. Он ведь в первую очередь филолог, и уж потом только торгаш.
А до того городом бродили слухи о странном японском гражданине, который, будучи с виду не бедным, снял комнату в нищей коммуналочке в центре. Жил там, ни с кем не общаясь, даже с ближайшими соседями. По утрам выходил с чайничком на кухню, а потом брал удочки и тащился на Неву рыбачить. Вечером снова брал чайничек, молча ставил его на плиту, затем выпивал гранёный стакан желтоватой заварки без сахара и удалялся спать, не пожелав никому спокойной ночи. Соседи уверяли, что так продолжалось месяц. Ещё твердили, что город иностранца околдовал. В принципе, да, околдовал, но… Не впервые! Откуда кому было знать, что данный субъект уже один раз бредил Петербургом, и даже жил подле него, на расстоянии всего двух десятков вёрст. И было то в его прошлой жизни, сто восемьдесят с гаком лет назад.
Продлив визу ещё раз, теперь уже на полгода, японец, наконец, решился снять отдельное жильё. Ход мыслей был, вероятно, такой: раз в коммуналке выжил, то в отдельной квартире и подавно выживу. Дурачок! В некоторых странах лучше держаться коллектива. Расслабился, за что и поплатился. Исчез бесследно!
А до него в той съёмной квартире пропали ещё две особы, не имеющие друг к другу никакого отношения, пропали поочерёдно и совершенно одинаково – по идентичным сценариям. Третий сценарий, исчезновение японца, сильно смахивал на два предыдущих.
Начнём с того, что квартиросдатчицей была некая «блокадница», которой, судя по внешнему виду, в лихие военные времена было лет этак пять. С минусом. Да, минус пять лет было той тётеньке на момент конца блокады, ведь родилась она в тыща девятьсот сорок девятом году. Только знали об этом не все. Говорят, что по теперешним «официальным слухам», в Санкт-Петербурге блокадников втрое больше, чем их было за всё время осады города фашистами.
«Блокадница» была одета по-блокадному: растянутые треники из-под шерстяной юбки с катышками, балахонистый свитер и – венец всему! – мохеровая шапка, старая-престарая, ещё советской вязки. Такую клушу разве заподозришь в чём-то плохом? Да и у квартиры был почти блокадный вид: большая комната с золотым накатом на горбатых стенах и кухня «в состоянии улучшения». Зато санузел… О! Тот поражал евроремонтом. Не хватало только полочки под мыльно-зубные принадлежности. Именно она, полочка, послужила поводом для самой первой интриги.
Первой пострадавшей стала дамочка, у которой было чем поживиться. Не в смысле шикарных телес и даже не в смысле шикарных манер. Просто-напросто у приезжей были денежки, наличность, лежавшая прямо в сумочке, а не в банке, тыщ этак девять «зелени». По чисто совковой наивности, дамочка сразу же довела этот факт до сведения липовой блокадницы, не подозревая, что та липовая. Последствия были молниеносными: вечером к дамочке пришли. Хорошо ещё, что у неё была врождённая паранойя.
Вот скажите, станете вы вечером, не слишком поздним, плотно задвинув шторы, пялиться именно на эти шторы, а не на экран телевизора? Нормальный человек не станет, а дамочка пялилась. Ей нравился тканый узор. Короче, пялилась, пялилась и таки допялилась: свозь шторы, в свете уличного фонаря, ей удалось разглядеть зловещую фигуру, которая, шмыгнув мимо окна, потопала, скрипя снегом, к подворотне, ведущей во двор. Вы бы придали значение такой мелочи? Почему мелькнувшая фигура, пусть даже мужская, должна сразу казаться зловещей? И почему тот человек должен ломиться именно в вашу дверь? Мало ли в их подъезде, дверей-то, а во дворе – мало ли подъездов? А если бы квартира, снимаемая дамочкой, была не в первом этаже, а располагались выше, многими этажами выше? Увидела бы она хоть шапку, хоть хлястик пальто зловещей фигуры? Но параноидальной дамочке свезло: она всё видела и всё слышала. И поспешила к входной двери – проверять засовы.
Придёт ли вам в голову проверять засовы в семь вечера? В семь часов вечера засовы обычно открывают, дабы впустить своё счастье… Впрочем, как у кого получается. У дамочки всё получилось весьма оригинально: лишь только задвинула она засов, как в замочную скважину поник ключ и… стал поворачиваться!
– Кто там? – пропищала чужим для себя голосом квартиросъёмщица.
– Я пришёл полочку повесить!
– Какую полочку?
– В ванную комнату!
Бас за дверью звучал нахально. А ведь под рукой у тени никакой полочки не было! Она промелькнула стремительно, с полочкой так не походишь! Мысли женщины находились в полном беспорядке.
– Мне не нужна полочка, я и без неё прекрасно обхожусь…
– Не знаю, хозяйка велела повесить!
Дальнейший диалог был не очень конструктивным, то бишь совершенно бесполезным, недремлющая паранойя так и не позволила приезжей открыть дверь. Или то был Ангел? Многие принимают своего Ангела за непонятно что. Как бы там ни было, женщине будто кто-то шептал: «Потом выскажешь своё «фе» хозяйке, а сейчас – гони этого козла!» И сразу вспомнилась полезная фраза, кажется из кинодетектива:
– Молодой человек, вы давно с милицией общались?
Сработало! За дверью послышались торопливые удаляюшиеся шажочки, уже не такие уверенные и нахальные. Бросившись к окну, квартиросъёмщица узрела знакомый силуэт, мелькнувший в обратном направлении, но по-прежнему без полочки подмышкой.
Постояв малехо, повздыхав и поужасавшись задним числом – многие ужасаются задним числом, даже больше, чем во время ужасной ситуации! – женщина успокоилась, паранойя временно отступила, и даже нахлынули сомнения. Может, стоило открыть? Ну и что, что голос нахальный? Ну и что, что полочку не разглядела? Сейчас ведь всё в мелких деталях продаётся, в разобранном виде, комплект мог запросто и в сумку поместиться, а сумка обычно внизу болтается, сквозь подоконник не видно.
В общем, пока паранойя спала после шока, пока теряла свою бдительность, её подопечная уже чуть не плакала, и уже отнюдь не от страха. Может, то была сама Судьба?! Может, и познакомились бы! Ах, в тридцать семь лет так трудно знакомиться, да ещё с таким некрасивым носом…
Жару в эти чувства подлила внезапно позвонившая хозяйка:
– Почему вы не открыли доктору?
– Доктору?!
– Полочка – это предлог, я присылала к вам одного своего родственника…
– Зачем?
– Как зачем? Познакомиться! Вы ведь не замужем?
– Разведена…
– Ну вот, он тоже разведен, такой солидный мужчина, а вы ему дверь не открыли… Курица!
Эх, квартиросъёмщица совсем уж было расстроилась, но, к счастью, паранойя, несколько минут дремавшая, вдруг оклемалась и бросилась на выручку наивной «курице». Та, под её нажимом, вдруг вспомнила, что солидные люди, даже при наличии ключа, обычно сначала звонят в дверь, или вообще по телефону, словом, предупреждают о визите заранее.
– А почему же он сначала не позвонил?
– Тьфу, ты, бестолочь! Чтобы показать вам, что он свой в доску, друг семьи! Для большего интима!
– Ага…
Нет, не «ага». Не очень убедительно звучали слова хозяйки, этой старой бл… «блокадницы». Для большего интима! Разве так выражаются женщины в летах, пережившие ужасы блокады? Могла бы спросить у гостьи, нужен той интим с незнакомцем или не нужен. Гостья ведь не на помойке себя нашла… «Ага» страдалицы вдруг окрасилось иронией и сарказмом.
– Ага… Ага! Друг семьи удрал, лишь только я про милицию вякнула…
На том конце «повесились». За недостатком аргументов, конечно же.
Наутро хозяйка притащила под дверь квартиры всю семью – для разборок. Правда, семья была невелика: интеллигентная дочь с не менее интеллигентным зятем. Жаль, не было глазка накануне вечером в двери, а то квартиросъёмщица мигом бы признала в зяте «доктора».
Проснувшись от настойчивого звонка и метнувшись открывать, прямо в ночной рубашке, квартиросъёмщица вдруг вспомнила вчерашние события, и ей снова стало жутко.
– Кто там?
– Да открывай уже, замуровалась!
Голос хозяйки звучал не менее нахально, чем накануне вечером, а рядом с ней, вне всякого сомнения, находилась ещё парочка персон – кто-то хихикал и шептался, тоже очень нагло.
– Не открою! Вы не имеете права так часто меня беспокоить!.. Вы нарушаете мои права!.. – полились из уст бедняги неожиданные для неё словечки, явно внушённые паранойей. Или Ангелом.
Походив ещё пару дней на Бармалеева, позвонив и побарабанив в двери, хозяйка решила вызвать плотника и двоих понятых. Для произведения взлома. Раз истеричка заперлась на засов и так долго не выходит, даже в магазин, а на телефонные звонки не отвечает, значит с ней что-то неладно. Может, она вообще маньячка. Может, повесилась с перепугу. Вместо полочки!
Однако, войдя в квартиру, никто из четверых участников взлома никакого тела не обнаружил – ни живого, ни мёртвого. Может, трусиха смылась через окно? Нет, шпингалеты крепко сидели в гнёздах. Тогда что? Уехала тихо, ночью, в свою тьмутаракань? На том и порешили, как бы забыв, что взламывали дверь, запертую на задвижку. Короче, тела не было, а куда оно пропало, уже мало кого интересовало, всем не терпелось разбежаться по домам.
История, сулившая стать криминальной, закончилась вполне цивильно и практически вничью, даже с некоторым перевесом «блокадницы». Трупа не было, зато имелся повод для радости: деньги, внесенные «курицей» вперёд, за полгода съёма, можно было оставить себе.