Текст книги "Монахиня Адель из Ада"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)

Глава 9. Конец террориста

Поставив новую кассету, Дерьмовочка хотела было снова умчаться. Но неожиданно спохватилась.

– Забыла про самое главное: вы же не знаете, как называется радиосериал!

– Как? – без энтузиазма спросили Кристина и Максим.

– «Мифы и приколы райского серпентария».

– В самом деле?

– Надо же…

Оба слушателя ждали, когда назойливая авторша уйдёт. Но той хотелось поговорить.

– Я в строителях долго сидеть не собираюсь, в изобретателях тоже, после выхода на пенсию буду заниматься творчеством, как госпожа Ветрова!

– Кто такая эта Ветрова? – снова без интереса промямлил Мася.

Кристина встрепенулась.

– Ты не знаешь госпожу Ветрову?!

– А ты – знаешь?

– Конечно!

В ходе той незапланированной пятиминутки выяснилось, что одна только мадам привратница не помнила своего имени, остальные же насельники болотного зазеркалья знали его прекрасно. Но… Не решались произносить!

– Во-первых, как-то неудобно выговаривать «Лукия Нектарьевна», когда можно обращаться по-простому: «мадам привратница», – сказала Кристина, – а во-вторых, такое имя можно перепутать, исковеркать…

– Я вот своё тройное имя постоянно забываю, так как тоже вся в работе, потому и записала его на бумажке, раз и навсегда! – сказала Дерьмовочка. – Хотя лично я имя-отчество госпожи Ветровой запомнила сходу: лук – не люблю, нектар – обожаю…

Гости рассмеялись.

Перед тем как улизнуть, хозяйка суперсекретной лаборатории провозгласила:

– Через полчаса жду вас на чаепитие! После него – просмотр кино о моём новом изобретении. По сравнению с наипоследнейшим проектом, проект «Планета апендаунеров» блекнет…

– Да?! – обрадовался Максим.

Можно было, наконец, надеяться, что время, проведенное в сказочном клозете, окупится сторицей.

Хозяюшка включила маг. Тот, старомодно шипя, заработал. На уши легла история о бесславном конце профессора-террориста.

– Увидев меня на фоне звёздного неба, профессор с женой почему-то не удивились. После докторских приколов мой фокус их совершенно не потряс! Они даже будто бы ни грамма не расстроились, а наоборот, стали дико радоваться, снова показушно, чисто для соседей, что у них теперь опять два дауна, две кровиночки, так что нечего мелочиться и разбазаривать детей по интернатам!

Доктор махнул на всё это рукой и грустно удалился, на дорожку затянувшись тортиком из трубочек и наспех допив чай. Он не любил, когда портили аппетит шумовыми эффектами.

Нас с Петюней тут же уложили спать. Мальчик засопел уже через минуту, а я всю ночь ворочалась, думала, как дальше поступать. Хорошо, что я проверочный вылет сделала, а то вернулась бы – и нет братишки!

Бросать ребёнка одного с кровожадными профессорами было глупо, а не летать по институтам, не разыскивать папин гэджет – чревато. Папа-Змей мог не понять.

С другой стороны, профессор, по своему недоумству, столько гэджетов полезных уничтожил, что и этот мог спокойно выбросить, поломать, подарить, типа отдать даром… Чёрт! Как же он, хотя бы, выглядел, этот переводчик мыслей?

Нет, думаю, не полечу я больше по лабораториям, а то из-за какого-то паршивого аппаратишки потеряю брата. Пусть Папа-Змей думает, что хочет, а я скажу ему, что профессор мыслепереводчик американцам продал. Пускай в Америку меня шлёт, внедряться в штатовскую семью учёных. Кстати, я в Америке ни разу не была – вот и побываю!

Побывать-то в Америке побываю, думаю я, но только при условии, что профессура нас с Петюней ещё раньше не угробит. Кто знает, что у них на уме? Вдруг они нас отравить решили, к Папе-Змею в рай на марципаны раньше времени отправить? От даунеров ждать чего-либо другого трудно, так как даунеры хуже даунов, дауны хоть безобидные.

Утром я не отходила от Петюни ни на шаг, а он, сопливенький толстячок, даун конопатенький, так и лыбится, так слюнки и пускает… Я растрогалась, мол, радуешься, что я тебя спасла, да? Он кивнул, но ничего не сказал, так как толком говорить не умел, мычал-гундосил только, как молоденький бычок или как старенький унитазик.

В ушках у ребёночка с утра были наушнички. Правильно, думаю я себе, большой ребёночек, двенадцать лет, тинейджер, а тинейджеры обожают музычку слушать. Только где музычка-то? Проводочек от наушничков тянулся… к какой-то авторучечке!

Ну, и это правильно, думаю я опять, зачем дауну музыка, а так и ручечка не потеряется, и наушнички далеко не убегут, если свалятся. Таким макаром некоторым детям варежечки к пальтецу цепляют, тесёмку продевают через вешалочку на воротничке!

Или нет, думаю, дай, всё-таки, послушаю, что там в них, в наушничках-то в этих, интересно же…

В ответ на мои мысли Петя радостно кивнул, будто понял меня. А я всегда была уверена, что он не полный кромешный дебил! Сняла я с него наушнички, надела себе. А ребёночек великовозрастный мне ещё и авторучечку суёт, на, мол, возьми, поиграйся!

Взяла, не стала спорить с жертвой вчерашнего страшного покушения.

На авторучечке были странные кнопочки разных цветов. Только собралась я нажать на красненькую кнопочку, а наушнички как заорут: «Не трогай, гадина!» Голос, вроде, был не Папы-Змея… А чей тогда?!

Огляделась я по сторонам – никого. Странно! Снова собралась я нажать на кнопочку – и снова слышу то же самое, только ещё хлеще в два раза. Полная чума!

– Кто тут?! – не выдержала я.

– Я, идиотка, я!!! – раздался в наушничках хрипловатенький голосок, типа детско-подростковый.

– Кто «я»?! – опять не выдержала я.

– Брат я твой, Петруха, вот кто…

– Пётр?!

Смотрю я на него, а он снова лыбится, слюни пускает, молчит, как олух…

Этот ужас прояснился через пять минут. Брат мой кровиночка, Петя-даун, общался со мной нормальным языком через наушнички. Грубиянил, правда, страшно, но это мелочь.

Голос в наушничках появлялся только тогда, когда авторучечка была направлена на источник мыслей. Петеньке пришлось схватить меня за рукав и сильно притянуть к себе – пока авторучечка не уставилась ему в пузико. Тогда я, конечно, снова его услышала.

Ура! Нашёлся-таки папин гэджет, похищенный профессором, авторучечка с секретом, которая читает мысли, да ещё и на разных языках – на всех-всех-всех земных и неземных языках, надо только знать, какие кнопочки жать. Петя, и тот не все кнопочки выучил, а я вообще в технике не разбираюсь, так что решила не трогать лишний раз, пока Папа-Змей всё не объяснит.

Тут мне ещё подумалось: интересно, как это профессор авторучечку не выбросил? Он ведь экономить не привык, вон, сколько жён развёл! Минуточку, думаю, если профессор не жадный, значит, не такая уж он и сволочь, может, не станет нас убивать, а? Следующее же утро показало, что очень даже станет!

Пока я в ванной умывалась, профессор заходил к нам в спальню, разговаривал с Петюнечкой. Прихожу – а мальчик весь в слезах, сопельки длинней обычного. Я сразу за наушники, мол, в чём дело?

Оказалось, пока меня не было, подлец-профессор подходил к Петюне близко-близко, больно щипал его и ядовито шептал прямо в ухо: «Всё равно урою тебя, дебил, и сестричку твою, идиоточку, пристрою, не волнуйся!»

Петя мне всё это мысленно сообщил и синячок показал на пухлом локотке. Я была в шоке. Что делать?!..

Делать нам ничего не пришлось, всё за нас с Петюнечкой сделали цыгане – сами вытащили младшего бутылочника из дерьма, сами же и обратно засунули.

Тем самым солнечным днём, утром которого он Петеньку пугал и меня довёл до истерики, профессор стоял на улице и гадал цыганам. В офисе ему обычно не гадалось – адреналин не тот, не то вдохновение.

Для уличного шоу профессор одевался – чисто пугало, хуже любого зачуханого цыгана, зуб золотой из фольги прилеплял, серьгу в ухо вдевал, кудрявенький паричок цвета воронова крыла нахлобучивал. В таборе таких держать надо!

Табор, кстати, тоже подвалил, не задержался, человек сорок. Всем цыганам не терпелось ясным солнечным днём узнать о своём солнечном будущем, о грядущих доходах, как в иностранной, так и в местной валюте. Цыгане так орали-голосили, что постовые милиционеры тоже прибежали, тоже целым табором, облаву им устроили. В той суете одна цыганка, не успевая расплатиться баксами, подарила нашему профессору свой шахидский пояс.

Профессор телевизор смотрел редко – только порнуху по видео, поэтому цыган от террористов отличал с трудом, а та облава была как раз на террористов. Вовсе не на крики цыганские прибежали милиционеры, а по наводке с Лубянки. Вот так!

Когда жена профессора помчалась к нему в обезьянник, типа отмазывать, я уже знала, что у неё ничего не получится, речь ведь шла о терроризме, но дура всё равно деньги понесла.

Мы, конечно, могли бы под шумок и смыться, так как денег у нас с Петенькой всегда хватало. Папа-Змей мне в нужную минуту подкидывал деньгогенератор, с помощью своих агентов-осведомителей, но о них – чуть позже.

Короче, оставаться детьми садиста-зэка нам не хотелось – в тюрьму ведь передачи носить надо. А вдруг коснулось бы мне замуж идти, несмотря на то что я даун, у кого тогда благословение брать?!

Надо было срочно поменять папашу-зэка на кого-нибудь приличного, и я озарилась улётной идейкой: переселю-ка я профессора из милицейского обезьянника в настоящий! А там и до пекла рукой подать.

Перед самым пеклом необходимо в шкуре какого-нибудь животного побывать, ну, хотя бы разочек, типа обратную эволюцию совершить, чтобы потом совестью не угрызаться за нарушенный закон природы. Если я, конечно, ничего не путаю! Помню, Папа-Змей что-то такое говорил.

Зоопарк не тюрьма, передачи часто носить не надо, хватит и одного мешка корма в год. А даже если подходящего папашу там себе не найду взамен, думаю я, то хоть поиздеваюсь над профессором, метлой потыкаю. Ха! Чем иметь такого папу, лучше уж макаку или павиана гомодрила. Довольно справедливо его арестовали!

Суд над профессором-террористом был открытый. Кроме основных свидетелей, пришли и голуби. Им хотелось посмотреть, чем дело кончится и будет ли кто-либо когда-либо платить им какие-либо алименты.

Кошатница тоже пришла, но отдельно от них. Ей надоела семейная жизнь «де-труа», тем более что впроголодь, на одних анчоусах, бананах, курах гриль и авокадо. На правах самой первой жены преступника, она предъявила суду свои последние, уже давно дырявые колготки, штук пятьдесят.

– Вот! Нету других! Дожила! – сказала старая кошатница, в прошлом очень активная голубятница. О голубях она уже не думала, ей бы права на алименты защитить.

Колготки были выстираны дозой «Ариеля», но это им не помогло: заседатели схватились за платочки, приложили их вместо глазок к носикам.

Показания главной свидетельницы, предъявившей наиглавнейшие вещдоки – древние колготки – потрясли зал. Судья вынес гуманный приговор: заменить смертную казнь через повешение пожизненной отработкой в качестве уборщика в зоопарке!

В своём последнем слове подсудимый попросил, чтобы его, всё-таки, повесили, но его никто не послушался. Это я судью подбила на гуманность к профессору – на такое дело денег мне было совсем не жалко.

Все признали приговор справедливым, кроме голубей. Те от жуткой безнадёги поменяли цвет, превратились в пёстрых попугаев, демонстративно, под ручку, удалились, пошли искать других хозяев. И поклялись больше никогда не связываться с кошатницами.

Устроить папу в зоопарк дело не хитрое, а вот найти другого, там же, на месте, практически невозможно. Но только не для меня! Я давно уже присмотрела профессору замену.

Как-то утром, перед самой школой, я заметила симпатичного шимпанзе с томиком Достоевского в руке. Шимпанзе-то шимпанзе, а «Свидригайлов» выговаривало! Что ещё меня купило – в другой руке шимпанзе держало… Английский разговорник. Ба! Да с таким папой до Америки два раза пукнуть!

А профессор-лох, он же террорист, работая уборщиком, совсем морально опустился. Он, не то что «Свидригайлов», даже «Ведьмак» не каждый раз выговаривал – свою последнюю и главную фамилию. Когда сплошняк произносил, а когда и с перерывами: «Ведьма-ка-ка-ка-ка-ка-как!»

Деградация была вполне нормальная, как раз такая, как надо перед пеклом, перед болотом, перед какашками. Обратная эволюция успешно продолжалась!

Через две недели нашего профессора с трудом хватало на одну тираду в день: «Что, скотина вонючая, бздишь? Очко взыграло?» Так он приветствовал в ходе раздачи пищи ни в чём не повинных животных. Да ещё и замахивался на правах хомосапиенса! Правда, льву, тигриной клетке и крокодилу он делал исключение: не матерился, не замахивался и не заходил вообще. Всё пёр через решётку: и пищу на шампуре, и уборщицкую метлу.

Метла выходила из строя почти каждый день, вычеты с него зарплатные росли. Кошатница в первом месяце рисковала ничего не получить из алиментов.

Все томились этим положением, и профессор, и животные, и мы с Петюнечкой, и шимпанзе, которое уже вместо «Свидригайлов» выдавало «Очковзыграйлов», при этом дико хохоча, что с обезьяны возьмёшь.

Но неожиданно ситуация продвинулась. Как-то утром профессор, зайдя к шимпанзе, услышал: «Хау ду ю ду, мистер Очковзыграйлов!»

Шимпанзе тренировалось, оно хотело показать, как его будут приветствовать в Америке, когда мы все втроём, по облегчённой зоовизе, туда эмигрируем: Петенька, я и он.

Но профессор не понял юмора, раньше времени запаниковал и запросился прямиком в болото, в кромешный ад, в ка-ка-ка-ка-кашки. Раз уж повешенным быть не пришлось. Обратную эволюцию он не согласился продолжать. Ни в какую. Наотрез.

Я выполнила его просьбу, применив папин гэджет, возвращающий всем желающим апендаунерам их первоначальный дарвиновский вид, превратила в одноклеточное растение. Тем более что голос Папы-Змея накануне в ушах звучал, когда я этот гэджет пальцами в кармане шевелила.

– Положь, мерзавка! – сказал мой невидимый, но самый настоящий папа. – Совсем отца не уважаешь, гадина!

Так как он Лжец и Отец Лжи, это означало, что, отправив профессора в болото, я ещё и премию получу в конце – в виде бесплатного и беспосадочного перелёта в гости к подруге Рите, в Первую Вечность, где она жила и работала стюардессой на летающих тарелках. Ага!

Но сначала предстояло облагородить шимпанзе. Тем же гэджетом, что я уделала профессора, я переделала и обезьяну, в апендаунера превратила, провела совсем не бóльную депиляцию, прикинула во всё американское, проверила кандминимум по английскому и по достоевской терминологии.

Шимпанзе сунул руку в карман, а там… Паспорт с нашими детскими фотографиями! Плюс виза групповая, много-многократная, не только в Штаты, но и вообще куда захочешь, а также пачка зубочисток много-многократного употребления!

После этого Очковзыграйлов вообще заговорил. Он приказал, чтобы переделали его фамилию на американскую. Между прочим, слово «очко» с ударением на первом слоге превращается в «глазик», по английски – «ай».

Так и получился заграничный папа с нежно-западной кликухой «Микки Ай». «Микки» – в честь Микки Мауса, по желанию Петеньки.

Прилетев в Америку, мы купили дом в Лонг-Айленде, сделали папаше Микки окончательную операцию по устранению мимических морщин, приобретённых в клетке в результате улыбания туристам и дикохохотания.

Хотели также Петеньку подправить, типа из дауна в принца превратить, но он не разрешил, сказал, что Рита больше любит кругленьких, с маленькими глазками, с конопушками и с длинненькими слюнками. Говорят, такие парни в Первой Вечности нарасхват! А «существа на вешалках», то бишь особи на скелетах, Рите вообще никогда не нравились, она ведь бестелесный, почти что совсем бесформенный дух. Между прочим, у Пети с Ритой давнишняя взаимная любовь была, а я не знала.

Короче, мы с Петюней, оба-два, в отпуск намылились, к Рите в Первую Вечность. Но тут возникло препятствие: наш начитанный по самое «не балуйся» новоиспеченный папа внезапно запросился на литературный конкурс «Большая книга». В Москву, в Дом Пашкова, на получение главной премии. Ему кто-то сказал, что признание надо сначала получать за границей, а не сидя дома, в Штатах, что без московской премии он обычный американский лох и пошлый графоман. Но мы его отговорили, сказали, что если все писателями станут, кто работать будет.

Папа Микки Ай с огромным скрипом, но согласился…

Глава 10. Американский писатель-фантаст Митчелл Айртон

Профессор-террорист погиб, туда ему дорога.

– А у кого остался мыслепереводчик? – спросил Максим, в надежде, что ему тотчас его вынут и покажут.

Дерьмовочка замялась.

– Мммм… Он пока что в стадии разработки.

– Как и деньгогенератор?

– Ага!

– Ну, ты даёшь! Придумала всё?

Из неловкого положения сестричку вывел Петя-даун. Двухчасовое заключение пленников туалета закончилось, и поземный повелитель, проявив небывалую для властителей мира сего пунктуальность, снова повернул ключ в замочной скважине.

– Наслушались сказочек? Выходите!

Попросив Кристину остаться, Максимка вышмыгнул за дверь и плотно прикрыв её, стал ржать, ибо хохотать на глазах у хозяюшки секретного техносалона было неприлично. Обидеться могла.

– Твоя сестричка – антибиотик от плохого настроения!

Даун растрогался.

– Ну вот, а сначала не хотели… Странно, что другие удирали, даже чаю не выпивши. Чай у неё, между прочим, галлюциногенный, пробовать не советую, надеюсь, не пробовали ещё?

– Своевременное предупреждение! – снова заржал Максимка.

Его трясло от хохота ещё секунд пятнадцать. Когда истерика миновала, он душевно поблагодарил нового подземного повелителя за сеанс.

– Слышь, а вы с ней и вправду дом в Америке прикупили?

Тут уже и даун расхохотался.

– Это что-то новенькое! Но если тебе верится, пусть так и будет, а то здесь от скуки можно подохнуть. Моя сестричка – второй попугай Кеша, ни дня без истории, а то и двух… О, кстати!

Тугодум, похоже, вспомнил, зачем проявил свою пунктуальность.

– Там тебя, наверху, госпожа Ветрова ждёт, у того портала, через который ты сюда вкатился. Хочешь, провожу?

Максим был не готов к такому повороту. Обидно было покидать сказочную забегаловку, так и не выведав главную тайну.

– Знаешь, пожалуй, пока останусь, проводишь меня потом. А к госпоже Ветровой, умоляю, обратись, наконец, по имени, а то она его так никогда и не вспомнит!

Даун важно кивнул. И важно удалился. А Максим вернулся в сказочные пределы, дабы услышать новую историю. Про Америку. Тем более что хозяйка салона без этой, «бонусной», истории говорить о новом изобретении не соглашалась.

– Раз вам так понравилась моя радиопостановка, вам за это бонус полагается! А потом пойдём слушать нуднятину о моём последнем изобретении. Это, пардон, не так интересно…

И снова зажужжал маг-кассетник.

– Когда мы с Петенькой во второй раз приехали в Америку, папа Микки Ай уже работал над своей новой книгой. Тема была из научной фантастики, поэтому перед написанием очередной главы он делал читку-перечитку Жюля Верна, Сержа Лукьяненко и Айзека Азимова.

Печатался он под пседонимом «Митчелл Айртон». Почему «Айртон», не трудно догадаться: обезьяно-папой как раз были прочитаны «Дети капитана Гранта». Почему «Митчелл»: такой персонаж в той книжке тоже, по-моему, есть.

Обезьяно-папа литературно развивался, так как не хотел обратно в зоопарк. Чтобы снова не деградировать, он поддерживал умственную форму регулярным чтением и написанием. Иногда покупал себе почётные литературные призы – в наиновейшем супермаркете, раз уж не пустили в Москву, в Дом Пашкова, на получение большой литературной премии.

Обезьяно-папа брал призы большими пачками – на радость всем кассиршам, менеджерам, продавщицам, а также самому директору. Потом бежал домой и, задвинув шторы, позакрывав все форточки, вручал сам себе красивую вещицу типа люстру-хрусталь или настольную лампу-подсветку с бронзовой женщиной. При этом включалось всё электричество в доме. Помимо электричества горели настоящие восковые свечи. А как же – мероприятие!

Честно говоря, то было не само мероприятие, а разминка перед ним. На ежедневной литературной вечеринке папа-шимпанзе вручал себе то же самое, что и днём при задвинутых шторах, но уже у всех на виду, при свете множества хрустальных люстр, одетый во фрак и крахмальную манишку.

Для проведения ежевечернего мероприятия он вызывал официантиков с бокалами, миллионеров с дамочками и прочую шушеру – каждый раз человек по двести, чтобы прославиться литературно, а заодно и главный бизнес пропиарить, повыгоднее подчеркнуть.

Главный бизнес обезьяно-папы – производство VIP-ошейников – шёл неплохо. В бизнесе папа Микки Ай преуспевал, но ему хронически не хватало писательных упражнений. Не для того он в апендаунера превращался, чтобы книжки ни одной не написать!

Как-то раз, сидя у себя на фирме, делая различные дела, одной рукой перебирая ворохи бумаг, а другой загоняя в компьютер литературную нетленку, папа Микки Ай познакомился с внезапно прибывшим из-за границы богатым клиентом.

Богач побывал во всех странах мира и навёз оттуда много-много разных животных, как смирного характера, так и не очень. Всем этим животным требовались VIP-ошейники, но их благодетель не знал, кому доверить такой ответственный заказ. На счастье, судьба свела его с папашей Микки Ай.

Правда, контакт получился не сразу. На вопросы богатого клиента: «Откуда вы родом?», «Бывали ли в других странах?» или: «Много ли животных повидали на своём веку?» папа Микки Ай вежливо отмалчивался, литературно улыбался и срочняк менял тему на достоевскую. Кому охота признаваться, что его родина зоопарк?

Но богатый заказчик-клиент не сдавался. Выслушав очередную феню про Соню Мармеладову и её дружков, он настойчиво приглашал обезьяно-папу к себе в клуб историко-географов, председателем которого являлся: «Выпьемте кофейку в уютной атмосфере, коллега, а там и дела быстрее пойдут!»

Папа Микки Ай долго не уламывался, боялся историко-географических вопросов, особенно про историческую родину, но один раз не выдержал и… согласился!

Богатый клиент-заказчик, историко-географ, от неожиданного счастья чуть не помешался, засуетился и заторопился. Он торопился вот зачем: хотел наклюкать обезьяно-папу до антилитературного состояния, до самой последней предрвотной икоты, постепенно развязать ему язык и выяснить степень бизнес-порядочности. Но в результате наклюкался сам. Он выпил много-много виски и, неожиданно для себя, признался, что ещё совсем недавно жил на пальме, и не один, а всей семьёй.

Тут и папа Микки Ай расслабился, у него будто камень с души упал. Он стал выкладывать про себя такое!.. Откровенность за откровенность.

Короче, контракт состоялся. Из-за духовного родства. Если бы не эта откровенность, кто знает, может быть, ничего бы и не получилось. Основа бизнеса – взаимоуважение…

Договор был подписан, производство удачно запущено, денежки ещё мощнее потекли, прямо водопадом, и папа Микки Ай вдруг вспомнил, что соскучился за нами.

Потому и обрадовался, увидев нас в дверях кабинета. Сняв чеховское пенсне и отложив в сторону гусиное перо, купленное в лавке «Pushkin», он кинулся накрывать на стол.

На первое был супчик «Соня Мармеладова» с экстрактом солёных слёз американских путано-девственниц (за неимением аутентичных, петербургских). На второе шли расстегайчики «Лебезятников» под интеллектуальным соусом «Разумихин». Потом был десерт – желе «Свидригайлов». Желе воняло борделем и всяческими сплетнями, но зато не шло вразрез с характером любимого героя папы-шимпанзе.

В заключение был подан и ещё один десерт, самый главный: целиковые грецкие орехи «Мечта Раскольникова». К ним прилагался комплект топориков из нержавейки работы внука Фаберже.

Свою личную порцию орехов папа Микки Ай, ради такого случая, не ел и даже не колол топориком, а только разгрызал зубами. Потом давал их нам, гостям, предварительно вылизав ядра, которые чудовищно смахивали на мозги! Для большей гигиены он их раз по десять вылизывал.

А потом мы с ним, так и быть, поехали в Москву – на получение главной литературной премии.

Как и ожидалось, обезьяно-литератор в Москве сильно раскрутился, так как родился именно там, неважно, что в зоопарке, родные стены по-любому помогают. Дав журналистам интервью, он помчался на историческую родину – за лауреатами второй и третьей премий. Первую премию он застолбил для себя, а неужели, когда такие деньги вбуханы…

Зоопарк встретил бывшего питомца поцелуями, но подхалимаж в литературе не главное, главное – талант. Бывший Очковзыграйлов на комплименты не отвлекался, а сразу поскакал туда, где сидела его пассия, макака Дунька.

Дунька не знала, что за ней придут, а потому позволила себе расслабиться и пофлиртовать с павианом Кузей. Пришлось прихватить и Кузю на Литконкурс – для выдачи ему третьей премии. Обезьяно-Искусителю в тот момент было не до ревности. Заплатив смотрительнице Клаве, подруге детства, большую сумму, он объяснил, что бизнесменом стал, и что эти модели позарез нужны ему для демонстрации VIP-ошейников.

Клава, жадная до денег, даже дослушивать не стала, сгребла развратную парочку в мешок и обещала при первой же встрече с журналистами подтвердить, что любовников выкрали инопланетяне…

Лишь только был объявлен конкурс, к Дому Пашкова потянулись литераторы со всех концов Москвы и Московской области. Благодаря телевидению, приехали также питерцы, новгородцы, лондонцы, ливерпульцы, тель-авивцы, вашингтонцы и прочие русскоязычные и англоговорящие конкурсанты. Обезьяно-литератор принимал их радушно, но с натянутой улыбкой, так как все призовые места были мысленно розданы.

С целью скорейшего отсева конкурентов, писатель-фантаст Митчелл Айртон выдал первую речь по-английски. В ней он культурно сообщил, что все премии давно расписаны.

Англоговорящие ни грамма не смутились и не покраснели, а наоборот, как бы обрадовались, стали визитки доставать, швырять ими в трибуну. Потом начали пятиться, как раки, и кивать, как китайские болванчики. Короче, быстро рассосались, но сначала будущего благодетеля визитками закидали. Обезьяно-Литератор еле вылез из-под этой кучи!

Каждая визитка минимум двести баксов стоила и весила от полкило. То были карточки с минимакетами музейных экспонатов в качестве брелков, с привешенными банками икры и лосося, с бутылками шампанского и водки «Абсолют». Одну из карточек чуть не перепутали с картиной маслом Шишкина. Но в основном общение прошло удачно.

Труднее было с русскоговорящими! Те отказывались понимать родной язык, шли в бой за премию до победного конца. Пришлось усадить их прямо на пол в вестибюле, раздать по ноутбуку и заставить написать по этюдику.

Первым этюдик закончил прозаик-трагик, но обезьяно-Искуситель даже читать не стал, а спросил прямо в лоб, мол, почему не плачете, вы же трагик, сами трагедию написали, а сами не плачете. Трагик растерялся и тут же был унижен дополнительно: «Халтура!»

Комики-поэты тоже облажались – ни себя не рассмешили, ни публику, ни вахтёров, ни меня, за что были обозваны ещё обиднее: «Фуфляк! Юмористы… м-м-мамины!»

Что касается пап, то Папу-Змея и никаких других пап организатор конкурса не вспоминал, по крайней мере, вслух.

Вестибюльная толпа рассосалась быстро, но когда бывший Микки Ай выглянул в окно, ему захорошело и захотелось вызвать сильную охрану. Что он и сделал, заставив милицию очистить ипподромы от лошадей, накинуть сёдла и срочно прискакать для заключения здания в кольцо.

Кольцо сомкнулось, но не надолго, его прорвали «маститые» – лауреаты прошлых премий и многократные призёры, а также их бывалое жюри. Пришлось им заплатить, чтобы ни грамма не надеялись и быстренько ушли. А чтобы и после не обижались, пришлось построить лично для них «Дом Пашкова-2», на 79-м километре, в городе Дрезна. Наиновейший Дворец Литературы был из новомодных суперпрочных матерьялов, с сауной, бассейном, казино и диэтическими диско-барами для язвенников.

Потом и ещё подвалили участники – не литераторы, но тоже очень маститые. Пришлось и им построить казино-библиотеки, плюс по квартире каждому раздать в нагрузку, если я, конечно, ничего не путаю.

Всё мероприятие, включая новостройки и охрану, обошлось обезьяно-Литератору в два миллиарда долларов, что не так уж и много за первую премию, если честно.

Получил-таки обезьяно-Литератор крутую московскую премию, и подельники его получили – по пластмассовой игрушке и по мешку семечек – ничего супердорогого, нечему завидовать! Но раздача премий проходила без журналистов, поэтому Москвой промчались слухи, будто и за второе-третье места давали настольные лампы с бронзовой женщиной. Но я-то знаю, что всё это враки…

Для вручения Главной Литпремии были вызваны олигархи. За незначительную мзду, всего за триста тысяч баксов, они рискнули поучаствовать в опасной для здоровья битве литераторов, но с уcловием, что данный факт не будут афишировать.

Кстати, очень хорошо, что обезьяно-Литератор сэкономил на подельниках. Если бы Кузе с Дуней тоже перепали дорогие бронзовые штучки, то деньгогенератор поломался бы, а так он просто ойкнул, запищал и пристановился. Типа попросил перезарядки…