Текст книги "Монахиня Адель из Ада"

Автор книги: Анита Фрэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

Глава 17 Трудновыполнимое задание

С кончиной нотариуса на руках Петра Сергеевича новая кровь появилась. Но убийцей он себя не считал. Не суди, да не судим будешь! Если царским сыновьям можно в сговорах участвовать, отцов шарфиками душить, а потом сразу на престол cадиться, то ему, маленькому человеку, и не такие фокусы простительны. Не выкрал бы он денег у родителей-простофиль, те бы всё равно обанкротились, сами сгнили бы в лютой нищете и его сгноили бы, а Дуня так и не узнала бы ничего, ждала бы, плакала. Не хотел он для жены такой судьбы. Он хотел пировать с ней при свечах – как это делают графы с графинями.

Пётр Сергеевич так часто представлял себе их с Авдотьей счастливую семейную жизнь, что ему стало казаться: всё это было, но было давно. Кто-то намеренно разлучил их, сильно позавидовав.

Внезапно пронзила мысль: родители! Эти два влюблённых старых дурака не могли простить ему истинного счастья, которое, возможно, разрослось бы до неимоверности, расширилось бы в целый океан. Невмоготу им было сознавать, что век их на исходе, а ему, их сыну, всё хорошее лишь предстояло.

Зело уверился молодой барин в этом. Потому и совестью не мучился.

Вернуться к Авдотье надеялся граф не с пустыми руками. В столице ведь можно не только в коробейницких лавках зарабатывать. Но сначала надо было капитана навестить, по старой памяти, «спросить дельного совета». А и не у кого больше было спрашивать, кроме как у губителя семьи. Вынул новоявленный сирота из тайника бумажку с адресом, пошёл на то место, исследовал его и выяснил, что за промысел у капитана. Оказалось, что публичный дом, заштатный бордель, дом терпимости. Фросенька правду говорила. О пирожных ей уже давненько не мечталось.

Имея уже не простое, а каменное сердце, Пётр Сергеевич придумал нечеловеческий план. Для начала решил он капитана навестить. Переломил себя, пошёл на поклон к ироду, прикинулся дурачком, поплакался про родителей, попросился в помощники, мол, некуда больше идти: в столице все чужие, а уехать не на что. Капитан сделал вид, что сразу не узнал просителя. Потом фальшиво заулыбался, достал из буфета початую бутылку водки, налил две рюмочки.

– И кем же ты хочешь у меня работать?

– Для начала… зазывалой!

Капитан не усмотрел в прошении ничего дурного. Зазывалой, так зазывалой! Не забыл ещё, видать, в каком образе сам недавно выступал, пока дело своё главное не начал. Теперь уж ясно стало: зазывал он в столицу наивных помещиков, заставлял дешёво продавать имения, покупая невыгодные лавки, а проценты с каждой сделки клал в карман. Хитёр, злыдня!

Но и проситель был не прост, хотя и молод. Пётр Сергеевич хотел не только работу получить, но и отплатить обидчику.

– Отчего ты не воспользовался моим советом? – весело затараторил после рюмки капитан. – Прибыл бы в столицу пораньше, устроился бы в Смольный – для начала простым рабочим…

Пётр Сергеевич вспомнил то предложение, но вспомнил также, почему не принял его: по слухам, в «монастырском институте» кишмя кишели привидения.

Граф рассказал о своих страхах капитану, но тот лишь посмеялся:

– Будешь слушать всё, что люди говорят – пропадёшь! Запомни: верить сейчас никому нельзя…

– Запомню… – зло прищурившись, процедил проситель.

И снова не почувствовал капитан ничего дурного, не заметил ни капли яда в тоне Петра Сергеевича. Ему тогда было не до разговорных тонкостей: салон любви нуждался в пополнении, требовались новые барышни, девицы чистые, ещё никем не пользованные, а дамочки лёгкого поведения, к которым относилась теперь уже и Фросенька, постепенно переводились в категорию малого спроса, с понижением в жаловании.

– Так вы из Смольного девиц желаете набирать?! Полагаете, хоть одна девица добровольно согласится на побег? Нешто такое возможно?

Капитан снова хмыкнул в прокуренные усы.

– Невозможно. Но тем ценней товар. Первые два месяца буду приплачивать, ибо могут появиться неожиданные расходы. Но в положенный срок спрошу по всей строгости! Бежать не надейся, поймаю – задушу!

Сам-то капитан был хлипкого телосложения, но при нём постоянно находились могучие туполобые слуги. Те задушат.

Гиблое место к тому времени славилось уже не столько привидениями, сколько жёсткими порядками, установленными для девиц: с родителями видеться после особого разрешения, питаться впроголодь, изнурять себя учёбой до обморока, а вставать – чуть ли не с петухами! Холод в дортуарах был такой, что в Петропавловской крепости карцеры теплее. Богатым смолянкам жилось чуть легче, благодаря родительским деньгам. Но правила выхода за пределы учреждения были одинаковыми для всех: только парами, только строем, да и то изредка. Для ежедневных прогулок имелся институтский двор, контролировавшийся воспитательницами и прислугой.

В самом начале, сразу после основания заведения, ещё в екатерининские времена, институтки чувствовали себя истинными барышнями, учёными и благородными. Тогда ещё такого воровства не было, воспитатели не грели руки у императорского камелька и не практиковали издевательств. Ибо сами набирались из благородных. Но всё течёт, всё меняется. Шёл 1830-й год. Не благородную, а казарменную жизнь вели теперь институтки. Врочем, как и вся страна.

Единственной отрадой для воспитанниц были регулярные императорские балы, на которые возлагались большие надежды: там можно было найти завидного жениха или покровительницу из числа фрейлин. Но до балов надо было ещё дожить, а в будние дни, особенно ночами, приходилось им несладко…

Домой, в подвальную лачугу, новоиспечённый зазывала шёл бодро, почти вприпрыжку, с непоколебимой верой в собственные силы. Он ведь собирался общаться с неопытными барышнями, на коих магия его голубых глаз должна была подействовать наверняка!

Выкрасившись в брюнета, прилепив жиденькие усики и самому себе сказав пару слов чужим, сиплым голосом, Пётр Сергеевич пошёл на встречу с дамой-распорядительницей.

Затем начались рабочие будни. Работал тайный граф поначалу уборщиком на кухне, затем дворником и истопником. Когда заболевали кучеры, выполнял и их работу: не зря у него в поместье своя личная бричка была! Бричка была, а кучера не было. Пётр Сергеевич любил навещать зазноб в одиночку.

Задание, данное капитаном уже не «будущему», а настоящему, хотя и тайному графу, было непростым, а посему следовало для начала обзавестись помощниками из числа прислуги – союзники в таком деле не помеха. Словом, предстояло выждать некоторое время, хорошенько присмотреться к окружению, проявить наблюдательность.

Глава 18 Есть хочется

Наблюдая за институтками, тайный граф покатывался со смеху. А иногда ему и жаль было девиц. Заведение, о котором так мечтала Фросенька, если и было чем-то знаменито, то не пирожными. Пирожные появлялись там крайне редко, и не для всех предназначались. А бывали дни, когда благородные девицы ложились спать голодными. Неплохо для фигуры!

Наблюдения вести граф мог только днём, а ночью, да ещё и в спаленках девиц, то бишь в дортуарах, последить ему не удавалось. Хотя и страсть как хотелось!

Само собой, следить ему хотелось исключительно за старшими девицами. Хотя и в спальнях младшеньких можно было наблюдать прелюбопытнейшие сцены…

– Есть хочется, – прошептала в темноте «кофейница» Верочка, надеясь, что её никто не услышит.

– Ага! – сказала её ближайшая подруга Шурочка. Она тоже не спала.

Как выяснилось, бодрствовали все девять учениц-«кофейниц». Их форменные платьица были коричневого цвета, потому и звали девочек так странно.

В дортуаре стояло десять коек. Десятую занимала воспитательница. По-французски «бонна». Бонна храпела, из-за чего все были уверены, что она крепко спит.

Яркий лунный свет проникал в помещение свободно, ибо занавеси были отданы в стирку. Пару месяцев назад. И до сих пор не возвратились.

– Ты тоже голодна? – спросила Верочка.

– Ага! Ужас, как хочется есть! – ответила Шурочка, уже не шёпотом. И, конечно же, разбудила воспитательницу. Та заворочалась, вскочила, села на кровати.

– Может, вам ещё кофе в постель подать? – зычно, по-крестьянски, буркнула немолодая, но ещё не очень старая дама. Не только голос её был крестьянским, но и повадки, и грубая кожа на пятках, на локтях – везде. К 1830 году благородный институт успел превратиться в казарму, почти в полном смысле этого слова. Благородных преподавательниц и воспитательниц уже не нанимали, брали тех, кто попроще и подешевле. Институт давно жил казарменной жизнью. Впрочем, как и вся страна.

– Ага! – захихикала Шурочка. – Скорее дайте нам кофе в постель, мы ведь «кофейницы»!

Воспитательница юмора не поняла.

– Что за шутки? Вы, я полагаю, новенькая?

– Ага…

– Не «ага», а «уи, мадам»…

– «Уи, мадам»…

– Уже лучше! Впредь шутить никому не советую! Шутить в этом покое имею право только я, понятно?

– Ага… То есть, «уи, мадам»…

– Вот именно! Вам, милочка, будет особое задание…

Шурочка почувствовала гордость.

– Какое, мадам?

– Вам будет дополнительное задание для тупиц: повторять каждый вечер перед сном «уи, мадам»… Минимум по десять раз, а лучше по двадцать!

– «Уи, мадам»… «уи, мадам»… «уи, мадам»…

Маленькая «кофейница» и в мыслях не имела дразниться, она просто выполняла то, что ей сказали. Но злая бонна вскочила с кровати, подбежала к Шурочке, сорвала с неё одеяло.

– Вы издеваетесь надо мной? Я сказала «каждый вечер», а теперь уж ночь! Встать, живо!

Шурочка вскочила с кровати. Дама продолжала неистовствовать.

– Повторите три раза громко, с выражением: «Экскюзе муа, мадам»…

– «Экскюзе муа, мадам»… «Экскюзе муа, мадам»… «Экскюзе муа, мадам»…

– Довольно! Марш в постель! И не заставляйте меня больше возвращаться к вопросам дисциплины!

Воспитательница «кофейниц» улеглась на своё место. «Кофейницы» последовали её примеру. Бормотание и шёрох прекратились. Лишь Шурочка, пустив слезу, еле слышно прошептала:

– А есть всё равно хочется…

Потерпев минут десять, она украдкой встала с кровати и на цыпочках пробралась к двери. Бонна перестала храпеть.

– Куда вы, мадмуазель?

– Я… По нужде!

– Надо говорить «в туалет»!

– Я… В туалет, мадам…

Пробегая по коридору, Шурочка столкнулась с ещё более свирепой дамой, чем бонна – с чопорной дежурной дамой.

– Стоп! Куда вы так быстро направляетесь?

– В туалет, мадам…

– Вы ошиблись, милочка, он в другом конце коридора!

– Экскюзе муа, мадам…

Шурочка, конечно, побежала в указанном направлении, но ей нужен был совсем не туалет. Подождав, пока дежурная дама исчезнет в одном из дортуаров, она опять сменила направление, помчалась в сторону лестницы, спустилась вниз.

Вскоре хитрая «кофейница» уже мчалась по коридору первого этажа.

Этот коридор был самым торжественным. Пожалуй, только в нём барышни могли ощущать себя благородными ученицами. Более-менее. Обе стены были густо увешаны портретами императоров и императриц, среди которых выделялась огромная картина, на которой матушка-основательница вручала первым выпускницам дипломы.

У этой главной картины Шурочка остановилась. Ей на секунду показалось, что царица ей подмигивает. «Кофейница» подмигнула в ответ. Наверное, напрасно это сделала. Брови основательницы вдруг зашевелились, чуть-чуть подвинулись к переносице. Ах, да, подумалось малявке, не по рангу младшим ученицам фамильярничать с царями. Да и старшим не по рангу, с чего она взяла, что может, вот так запросто, ответить на монаршее подмигивание? Она снова глянула на Екатерину. Великая императрица продолжала хмуриться.

«Скорей отсюда, – решила про себя преступница, – а то царица догадается, за чем я шла. Никому не скажет, но неудобно будет…»

До цели оставалось всего несколько шагов. Притормозив у двери с надписью «Кухня», малявка юркнула в неё.

Раньше Шурочке удавалось лишь краем глаза заглядывать на кухню, видеть длиннющие столы с объёмистыми кастрюлями. Но ей вся эта роскошь была ни к чему, ведь ночью кастрюли пусты. Они и днём-то бывают пусты, а ночью особенно.

Не мечтая о деликатесах, «кофейница» хотела… Нет, не кофе. Ей элементарно хотелось хлебушка, даже слюни текли при мысли о горбушке. И вот… К своему восторгу кроха обнаружила целую буханку!

Буханок было очень много, и все они умопомрачительно пахли. Видно, с вечера свежий хлеб завезли.

– Утром хлеб уже не таким вкусным будет! Желательно есть свежий, так мама говорила…

Буханки были огромными, ни одна не помещалась за пазуху ночнушки. Нож тоже был огромным. Шурочка взяла буханку, попыталась отрезать горбушку.

Неожиданно за дверью раздались шаги и кашель. Малышка вздрогнула и… О, ужас!.. Пальчик был в крови. Пальчик маленький, а кровищи целый ручей… Что делать?! Чем перевязать?

Шурочка пошарила в ящиках буфета, нашла полотенце, приложила его к ранке. Что дальше?

За дверью снова послышался кашель, в замочной скважине повернулся ключ. Поняв, что её заперли, «кофейница» расплакалась.

– Как я выберусь отсюда?

Погоревала-погоревала кроха и… Задремала. Сидя на корточках у буфета.

Когда проснулась, в двери снова поворачивался ключ.

– Кто-то идёт сюда! Что теперь будет?!

Она шмыгнула под ближайший стол, попыталась проползти под столами к выходу, но её схватила за волосы рука дежурной дамы.

– Я ни в чём не виновата! – только и смогла придумать в своё оправдание Шурочка.

Она снова зарыдала, но дежурная дама и не думала выпускать из рук её косичку.

– Не виноваты? Вы? А кто виноват?

– Экскюзе муа, мадам…

Дежурная дама была определённо злее бонны.

– Вы не ответили на мой вопрос! Кто виноват в том, что вы здесь оказались, а? Может быть, я? Или наш дворник, месье Архип?

Она кивнула на стоящего рядом дворника. Тот растерянно пожал плечами, зевнул. Шурочка всхлипнула.

– Никто не виноват… И я не виновата… Мне просто очень хотелось…

– Я вам, кажется, ясно сказала, в какой стороне туалет!

– Экскюзе муа, мадам… Я заблудилась…

Архип всё время молчал, переминаясь с ноги на ногу и сочувственно глядя на Шурочку, в результате чего та всхлипывала всё громче и громче.

Наконец дворник не выдержал:

– С голодухи сюда притащилась малявка, известное дело, да не одна она, скольких я отсюда ночью выгонял!..

Мадам окрысилась.

– А вас никто не спрашивает, милейший! Отперли дверь – и можете быть свободны… Пока… До моих особых распоряжений… Ступайте вон!

Архип, виновато кланяясь и пятясь, удалился. Шурочка сделала последнюю попытку разжалобить дежурную даму:

– Экскюзе муа, мадам… Простите… Я заблудилась… Это больше никогда не повторится! Простите, умоляю!

– Я-то вас прощаю! – громогласно заявила мадам, да так, что даже кастрюли отозвались металлическим воем. – Это мой христианский долг – прощать ближнего! Но простят ли вас остальные?

– Кто, мадам?

– Остальные ученицы! Ваши коллеги! Вы своим дерзким поступком ставите под сомнение их честь и достоинство!

В предрассветной тиши такие речи звучат особенно поучительно, мадам собиралась сказать ещё кое-что в этом духе, но внезапно узрела брошенный на самом дальнем столе нож, надрезанную буханку и окровавленное полотенце.

– А это что такое?!

Она метнулась к объекту, схватила нож, хорошенько рассмотрела его. Затем схватила окровавленное полотенце, ткнула им Шурочке в лицо.

– Кого вы тут зарезали, моя милая? Мышку или крысу? Или, может быть, слона, судя по количеству пролитой крови? Вы тут, может быть, по ночам, тайком от всех, научные опыты проводите?!

– Ничего я не провожу… Резала хлеб, поранила палец…

Дежурная дама упивалась собственным остроумием, в то время как сердце «кофейницы» обливалось… Нет, не кофе. Кровью! И трепетало от страха. Она стояла, понурив голову, а мадам продолжала издеваться.

– Отвечайте, кто надоумил вас прийти сюда ночью?

– Экскюзе муа, мадам…

– Вы не ответили на мой вопрос! Кто виноват в том, что вы здесь оказались, а? Может быть, вашей вины нет здесь, может быть, старшие девицы, которым вечно всего мало, попросили вас принести им хлеба, чтобы потом мякиши в шарики скатывать и на уроках в учителей бросать?

– Не было этого, мадам…Экскюзе муа, мадам… Я сама во всём виновата…

– Что ж, тем хуже для вас…

Она схватила Шурочку за ухо, потащила к выходу из кухни.

– Оставлю-ка я вас, милочка, до восьми утра в хозяйственном флигеле, в чулане, а там высшее начальство решит, что с вами делать…

От испуга кроха даже плакать перестала.

– Не надо! Не поступайте так со мной, мадам, прошу вас!..

– Ты не оставляешь мне другого выхода!..

– Говорят, в чуланах мыши водятся!

– На кухнях, милочка, тоже мышей достаточно, однако же, вам не было страшно сюда пробираться, тайком от всех, да ещё и глубокой ночью!

– Я раскаиваюсь, мадам…

– Ни минуты в этом не сомневаюсь!

Когда дежурная дама подвела Шурочку к чулану, расположенному в хозяйственном флигеле, там уже маячили работники. Среди них был и Пётр Сергеевич, получивший на тот день дворницкое задание. Ему надлежало вместе с Архипом вымести двор почище, ибо предполагался визит… самого императора!

Неизвестно, слышала ли злющая мадам о том визите, так как орала она хуже выпившего накануне дворника или косаря.

– Вот! Посидите тут, побудьте хоть немножко в полной тишине да в полной темноте и, надеюсь, вспомните, кто надоумил вас, такую кроху, лжесвидетельствовать на саму себя…

– Не надо, мадам! Не поступайте так со мной, прошу вас!.. Я правду сказала! Никто меня не просил идти ночью на кухню, я сама пришла, по доброй воле…

Дежурная дама, продолжая держать Шурочку за ухо, победно обвела взглядом двор. Архип старательно мёл его метлой.

– Сейчас велю месье дворнику отпереть замок… Месье Архип!

– Слушаю вас, мадам…

– Давайте ключи! Мне необходимо поместить преступницу в чулане…

– В этом?!

– Другого я пока не вижу…

Архип стал рыться в карманах.

– Момент! Сейчас вытащу…

Отпустив, наконец, ухо Шурочки, фурия подтолкнула малышку к Архипу.

– Не надо, мадам… – ещё раз взмолилась пленница.

– Надо-надо… Месье Архип, заприте эту негодяйку на замок!

– Слушаюсь, мадам…

Дворник, осторожно взяв девочку за плечико, подвёл её к самой двери чулана. Сквозь ту, уже открытую, дверь виднелись груды старой мебели и прочего хлама.

Архип был добр душою и, возможно, даже благороден.

– С Богом, барышня, не серчайте на меня, я тут лицо подневольное… – шёпотом извинился он. Положив метлу и снова осторожно взяв Шурочку за плечико, дворник легонько втолкнул узницу в чулан. Дверь захлопнулась. В помещении образовалась кромешная тьма.

– Ой!.. Страшно… Пресвятая Богородица, Николай Угодник, все ангелы святые, помогите!.. – пищала кроха. – Пресвятая Богородица, Николай Угодник, ангелы-архангелы, все святые, помогите!..

Вдруг в самом дальнем углу появилось неяркое свечение. Оно распространилось на весь чулан. На стенах возникли зловещие тени. В полутьме лицо Шурочки стало похожим на ангельский лик.

В углу, откуда шло свечение, отчётливо вырисовывался зеркальный шкаф. Свечение усилилось, раздался непонятный шорох.

– Ой! Что это? – вздрогнула малявка. – Кто здесь?..

Провинившаяся много раз переспросила, но ответа не было.

Тогда ей пришло на ум подойти поближе. А куда ещё идти, когда единственным светлым местечком в чулане был угол со шкафом. И с парой затёртых до дыр кресел.

Приблизившись, «кофейница» заметила, что кресла не пусты. На них кто-то сидел! Уж не императрица ли? Ну да, она могла подстроить, чтобы Шурочку поймали, уличили в воровстве… Тайным образом подстроить. А что царицам ещё делать на том свете, чем заниматься? Им надлежит являться на славные места, проверять, всё ли в порядке.

Подойдя ещё чуть ближе, Шурочка отчётливо увидела… двух привидений! Даму с кавалером. У прилизанного кавалера на щеке красовалась большая родинка. А дама была в буклях и дворцовом платье. Её можно было спутать с самой Екатериной!

Глава 19 Начало допросов

Шурочку заперли в чулане, а дежурная дама не пожелала долее общаться с прислугой, важно удалилась. Архип с презрением посмотрел ей вслед.

– Раскомандовалась тут… «Мадам»! Давно ли сама из Твери притащилась? «Дежурная дама»! Футы-нуты… Тьфу!..

Он схватил метлу, продолжил мести двор. Пётр Сергеевич охотно присоединился, взял свою метлу, стал махать ею.

Вдруг тайный граф заметил окровавленное полотенце, торчавшее из кармана дворницкого фартука. Неважно, чья то была кровь, главное – согласно примете! – Архип видел её на рассвете, ибо совсем недавно рассвело. Значит, скоро его обвинят в убийстве. Граф почему-то был уверен, что в это раз примета Фросеньки непременно сбудется.

Пётр Сергеевич в уме довольно точно просчитал грядущие события: скоро, очень скоро могучий Архип весь затрясётся от страха и беспомощности. Тогда и можно будет сделать его союзником, приплюсовав к удобнейшей ситуации магическую силу.

Ну, а пока всё шло подготовительным порядком. В то утро, когда Шурочку упрятали в чулан, директриса заведения сидела за своим рабочим столом, ничего пока не подозревая. Часу в девятом к ней постучалась и, не дожидаясь разрешения, ввалилась воспитательница «кофейниц».

– Добрый день! Можно?

– Вы уже вошли. Что-нибудь не терпящее отлагательства?

– Весьма и весьма не терпящее дело!

– И в чём же оно состоит?

– У меня посреди ночи пропала воспитанница…

– Посреди ночи?!

– Пошла в туалет и…

– Прислугу опрашивали?

– Опрашивала…

– И что?

– Никто ничего не видел…

– А дежурная дама, ночная блюстительница, она что говорит?

– Она отсыпается после дежурства… Будучи не весьма…

– Что «не весьма»?…

– Трезвой, мадам…

– А ночные сторожа?

– Тоже спят…

– Разбудите! Всех срочно поднимите на ноги!

– Хорошо, всё будет сделано, как вы велите…

Воспитательница, она же бонна, чуть ли не вприпрыжку, путаясь в складках длинной юбки, побежала сообщать начальственный приказ своей коллеге. Ей хотелось не просто сообщить о гневе директрисы, а обрушить на ночную даму всю порцию положенного в таком случае испуга, страха, ужаса и ещё невесть чего. Желательно, на спящую, так сильней подействует.

Что поделать, не любили воспитательницы друг друга. А всё из-за секретного распределения зарплат: почти каждая сотрудница была уверена, что другая получает больше.

В тот момент дежурная дама спала одна в огромном дортуаре на сорок человек. Все остальные койки были свободны и аккуратно заправлены. Когда вошла воспитательница «кофейниц», ночная блюстительница аккурат переворачивалась с левого бока на правый. Пришлось слегка потрясти её.

– Проснитесь! Вас вызывает мадам директриса!

Дежурная дама с трудом продрала глаза.

– Меня?! Почему вдруг?

– Пропала одна из моих воспитанниц, Александра Воронина!

Дежурная стала одеваться, бормоча:

– Александра… Александра… Какая-такая Александра?

– Александра Воронина! Вышла ночью в туалет и пропала!

– А! Эта маленькая воровка!

– Вы её видели?

– Ещё как видела!

– Тогда, прошу вас пройти к мадам директрисе и всё обстоятельно изложить!

Дежурная дама, поплевав на ладони, разгладила складки платья, затем пригладила волосы и, сопровождаемая бонной, покинула дортуар.

По дороге в кабинет начальницы они, как это ни странно, разлюбезничались, то бишь подружились.

Бонне стало жаль коллегу, выглядевшую чуть беднее её самой: платьице убогое, лоснящееся на локтях, и расцветка так себе.

Дежурной даме тоже было жаль коллегу. Несмотря на свежий, «только из деревни», вид, она совсем не имела опыта. А опыт в интригах играет огромную роль!

Чуть ли не под ручку подошли товарки к двери, за которой их ждала суровая начальница. Едва постучав, они одновременно, каждая бочком, ввалились в кабинет.

– Можно?

– Конечно, можно, зачем спрашивать лишний раз? Пропала ученица, дело подсудное, всем нам каторга грозит, а вы заладили: «можно» да «можно»!

У обеих обвиняемых вытянулись лица. Они стали переглядываться.

– Подсудное дело?! Нам каторга грозит?!

– Из-за какой-то маленькой воровки?! Вправду каторга?!

Директриса с возмущённым видом поднялась из-за стола.

– Я, конечно же, утрирую, но вероятность судебного процесса чрезвычайно велика, чрезвычайно. Если девочка не найдётся…. Как бишь её?

– Александра Воронина.

– Если мадмуазель Воронина не сыщется, полетят головы, и в первую очередь ваши!

Обвиняемые снова обменялись взглядами, весьма красноречивыми. Дежурная выступила первой.

– Разрешите внести ясность!

– Вносите!

– Ученица Александра Воронина сегодня ночью была застигнута врасплох на кухне за весьма неблаговидным занятием!

Директриса удивилась, даже вынула мундштук, закурила.

– Застигнута врасплох? За каким же таким занятием, позвольте поинтересоваться? Она что, пыталась подсыпать яду в самовары? Или намазать пол салом, чтобы все с утра грохнулись?

– Она пыталась украсть буханку хлеба!

– Всего то? Ну, и где же она теперь?

– Буханка?

– Прошу не ёрничать! Где в данный момент пребывает ученица второго класса Александра Воронина? Как я понимаю, вам кое-что известно. Это вселяет надежду! Значит нас, всё-таки, не упекут в тюрьму…

Несмотря на резкий тон допроса и явное недоброжелательство со стороны директрисы, ночная блюстительница ни грамма не смутилась. Как и многие другие воинственные граждане, она отлично помнила, что лучшая защита нападение.

– Да её саму надо в тюрьму, эту маленькую мерзавку! Мало того, что буханку искромсала, так ещё и сама ножом обрезалась, испачкала кровью казённое полотенце!

Бонна решила поддержать товарку:

– Эта новенькая самая невоспитанная из всех моих подопечных! Даже ночью ухитряется пререкаться! Дерзила мне! А речь у неё какая, а повадки!

Директриса устало села за стол, прекратила курить.

– Кстати, о повадках… И о деревенских замашках…

Она выдвинула ящик, порылась в нём, нашла несколько листков.

– Вот донесения ваших коллег. Вы обе изволите употреблять нецензурную брань в общении с подопечными.

Обвиняемые снова переглянулись.

– Нецензурную брань?!

– Да! – кивнула директриса. – Я, конечно, понимаю, что наше заведение уже не то, каким оно было в самом начале, полвека с лишним назад, при матушке-основательнице, при императрице Екатерине Великой. Ныне в наши ряды всё чаще проникают провинциалы…

– Ха! Вы ещё не слышали, как учитель химии выражается! А он ведь коренной петербуржец! Несёт такое, что… стыдно вымолвить…

Директриса повеселела.

– Это вам-то стыдно вымолвить? Ну-ну!

Товарки явно решили идти до конца.

– А вы сами как-нибудь послушайте! Постойте-ка под дверью и послушайте! Речь у него в высшей степени некультурная!

Директриса жестом указала провинившимся на дверь.

– Хорошо, я во всё постепенно вникну, во всём разберусь. А вы тотчас же выпустите девочку, накормите чем-нибудь…

Она посмотрела на часы.

– Ведь уже десятый час! Она определённо изголодалась!

Воинственные воспитательницы гордо вышли, а директриса колокольчиком вызвала горничную.

– Недурно было бы позавтракать, как ты считаешь, милая?

– Вы правы, мадам…

Горничная вышла, директриса по-матерински проводила её взглядом. Улыбнулась, устало вздохнула.

– Да-а-а… Времена круто изменились… Нынче воспитатели… Хм! В благородном институте… Ведут себя из рук вон отвратительно! Даже горничные большего понятия о приличиях…

В ту самую минуту дворник Архип, поглядывая на дверь чулана, старательно мёл двор метлой, бормоча:

– Сколько она там уже сидит? Почитай, два часа… И ни звука! Постучала бы – открыл бы, я не изверг… А ить не стучит, поганка…

Архип перестал мести, снова пристально глянул на дверь чулана. Затем бросил метлу, приложил ухо к двери.

– Эй, девонька! Мамзель! Мадмуазелька! Молчит… Не померла ли, часом, с перепугу?

Не дождавшись ответа, дворник махнул рукой, продолжил свою работу. Он неожиданно вспомнил, где работает. С такой работы можно вылететь в два счёта. Несмотря на мизерное жалование, на его место много охотников найдётся: кругом такая красота, барышни прохаживатся…