Текст книги "Том 1. Здравствуй, путь!"
Автор книги: Алексей Кожевников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
7. Бык ревет
Признание Чокпарского направления основным не прекратило борьбу за варианты, а только сосредоточило ее внутри этого направления. Подчас совершенно неизвестные места, трудный горный рельеф, сыпучие пески постоянно толкали строителей на разномыслие.
Почти у каждой скалы, речки, оврага появлялось словечко-вариант и начинало тревожить людей, определять их симпатии и антипатии. Вопрос: «А как вы относитесь к такому-то варианту?» – становился самым важным. Равнодушие к вариантам не прощалось никому.
Земляное полотно дороги приближалось к шестому – труднейшему – участку на всем Турксибе. Большая часть этого участка была запроектирована по плоскогорью Дос, сильно изрезанному скалистыми ущельями.
Дос – громадный беспокойный котел, где триста дней в году куролесят снежные метели и песчаные ураганы. Для вздыбленных песков, снежных вихрей, дождевой и полой воды с Доса один выход – ущелье Огуз Окюрген, все другие пути закрыты скалистыми лапами Джунгарского Алатау, и в ущелье никогда не утихающий вихрь. Оно, подобно трубе гигантского вентилятора, вечно полно шума, звона, посвистов, гулов.
Там два каменных кряжа в упор глядят друг на друга красно-бурыми выступами и зелеными пятнами окислившихся медных пород. Стремительная речка Айна Булак – зеркальная вода – снует от берега к берегу, прижимаясь к обоим одинаково нежно, словно одинаково любящая сестра примиряет двух поссорившихся братьев.
При выходе из ущелья, с правой стены его, нависала огромная, причудливой формы, темно-красного цвета, очень красивая гранитная скала с высоким острым пиком.
Не считая мелких, здесь соперничали два основных варианта: один – пропустить дорогу ущельем Огуз Окюрген, другой – податься на запад, с плоскогорья Дос пробиться сквозь горный кряж Малый Сары и полностью обойти ущелье. Строители осторожные, без фантазий, тянули на Малый Сары: хоть и подальше, зато легче, дешевле. Строители с фантазиями, любители грандиозных взрывов, мостов, двойной и электрической тяги толкали в ущелье.
Инженер Елкин, назначенный начальником этого строительного участка, его помощник Леднев, мостовик Калинка, бригадир-механизатор Гусев и проводник Тансык, все верхом на лошадях, пробирались через плоскогорье к ущелью.
В кармане у Елкина лежала телеграмма из главного управления по строительству дороги:
Спешно отвечайте, какой вариант считаете лучшим.
Многие из строителей временно превратились в изыскателей. По недостатку кадров на Турксибе часто прибегали к этому.
Елкин снова и снова осматривал оба направления. Помощники чуть ли не ежечасно допытывались, какому он больше сочувствует, но не вытянули из него сколько-нибудь определенных симпатий. Инженер говорил «за», тут же «против», и было невозможно угадать, что он предпочтет. Ехали не торопясь. Елкин прищуренно вглядывался во все мелочи рельефа, хотя видел их уже много раз. Часто доставал из грудного кармана записную книжку и делал пометки. Калинка разглядывал преимущественно Елкина и думал: «Теперь ты скажешь, теперь из тебя выдавят, за какой ты вариант. Скорей всего, полезешь через Сары».
Сам Калинка безоговорочно принимал Огуз Окюрген, был прямо влюблен в него, и никому, в том числе Елкину, не прощал скептического отношения к своему любимцу. Осторожность Елкина считал трусливостью, недоверие к Огуз Окюрген слепотой и усвоил к старшему коллеге отношение ироническое, немножко даже озлобленное. Оценку Елкина, как талантливого строителя, считал ошибкой и не раз втихомолку говорил о развенчанье несправедливо превознесенного спеца.
Нырнули в сырой, холодный сумрак ущелья. Ветер, довольно сильный и на просторном разливе плоскогорья, здесь обратился в бурю. Он как-то ухитрялся сразу со всех сторон дуть в путников, окружал их спиралью, старался завинтить и подбросить вверх.
То и дело приходилось перебираться бродом через шуструю реку. Лошади упирались. Вода тающих ледников холодом ударяла по ногам, знойкими всплесками лизала животы, бока. Кожа на спинах лошадей начинала дрожать, как от укусов тучи оводов.
Елкин хмуро косился на скалы, на прихотливые завилоны реки и, оттопырив нижнюю губу, почмокивал неодобрительно.
Тансык рассказывал, что когда-то, а может, этого и совсем не было, придумал какой-нибудь вестник Длинного Уха, но теперь все повторяют: шло большое стадо домой к своему хозяину. В степи начался буран. Бык-вожак повел стадо через ущелье. Он думал, что там промеж гор должно быть тихо, но это ущелье совсем другое – вечный ветер. Ну, идет стадо, а буран больше и больше, и застряло стадо в снегу. Вперед идти нельзя и назад нельзя, и начало стадо реветь. Ревело целый день. Собрался народ со всей степи, плакал, а что сделаешь? Стадо замерзло, затихло, а вожак жил и ревел еще целую ночь. Народ в аулах слушал и говорил: «Огуз Окюрген – бык ревет». И теперь, когда дует сильный буран, слышен этот рев.
Речка делала крутой поворот, шумно, с пеной билась в каменную стену ущелья. Тут Елкин остановился, покивал кругом и сказал:
– Ну и местечко! На пяти километрах дьявол собрал все: скалы, реку, ветры – и выставил против нас. Поганое место.
Не первый раз осматривал он ущелье и все больше убеждался – предстоит трудная работа, тяжелая борьба. Взорвать несколько километров гор, сделать насыпь, защитить ее от реки, саму реку перейти много раз мостами. О горах разговор был покончен – надо взрывать, и баста! Но речка оставалась нерешенной задачей. Инженер имел два проекта, один – строить мосты, другой – выпрямить русло реки и рядом без мостов и виадуков уложить путь.
Леднев неожиданно выдвинул еще проект: через тоннель вывести речку из ущелья.
– Я бы с удовольствием выбросил ее куда угодно, – сказал Елкин. – На дрянной ручей тратить миллионы… Волга – другое дело, и миллионов не жалко, а то… – Он цыкнул в сторону речонки.
– Мой проект сразу освободит вас от речки и сбережет миллионы, – начал убеждать Леднев.
– А тоннель нам даром будут делать?
– Он обойдется дешевле мостов.
– Как сказать… У вас готов расчет?
– Это очевидно.
– Ну-ну, посмотрим.
– А мосты? – напомнил Калинка.
– Возьмите их себе на память, – насмешливо проговорил Леднев и начал объяснять свой проект. – Вот здесь, у излучины, поставим небольшую плотину, закроем речке ход по ущелью и направим ее в тоннель.
– Ясно, – пробурчал Елкин.
Но Леднев продолжал:
– Если речку оставить в ущелье, она постоянно будет размывать земляное полотно дороги. Это каждую весну ремонт, возможны и крушения.
– Сколько будет стоить тоннель? – Елкин уперся взглядом в Леднева.
– Полного расчета пока не сделал.
– И не делайте, не теряйте время! – Елкин тронул коня.
На поляне при выходе из ущелья он вновь остановился, слез с коня, пустил его на траву и велел Тансыку:
– Разведи огонь и согрей чай!
Все спешились. Тансык возился у костра. Бригадир Гусев открывал консервные банки. Елкин разглядывал в блокноте какой-то чертеж и говорил Ледневу:
– Пока что в вашем проекте я вижу одно достоинство – оригинальность. Тоннель, в него реку – оригинально, не правда ли?! Но во что влетит нам это? Если взять речку как она есть, тоннель потребуется небольшой, а представьте обильный снегопад, дружное таяние, речка может увеличиться в пять – десять раз… Какой потребуется тоннель? Здешние речки – дело темное, неизученное. Я отлично вижу такую картину: пробили мы тоннель, речка журчит в нем, прямо как в театре, сплошная прелесть, и вдруг бурная весна, речка становится рекой. Тоннель не может проглотить воду, она – на плотину… Сшибла!.. На дорогу… Размыла, исковеркала! Сади новые миллионы!..
Леднев покраснел, обиделся:
– Вы совсем не считаетесь со мной, все мои проекты изображаете глупыми.
И не думаю. Меня интересует дешевизна и прочность сооружений. Ваш проект и дорог и вообще очень сомнителен.
– Я буду защищать его на производственном совещании. Я докажу, что вы затираете меня.
– Меня интересует только дело. Для меня оно выше всего. – Елкин повернулся к Гусеву. – Ты специалист по горным работам, что вернее: пробивать ли тоннель, делать ли мосты?
– Я думаю, надо выпрямить реку и рядом уложить путь – места хватит. Ну, мосточков можно допустить два-три. А тоннель – дело подозрительное. Дорогу провести в тоннель можно, а реку, да незнакомую?! Черт знает, какие за ней водятся капризы!
– Вот вам голос практика, – сказал Елкин.
– Вы спросите еще Тансыка, – съехидничал Леднев.
– Нашего бригадира я очень ценю. То, что нам становится ясным после расчетов и выкладок, он видит простым глазом.
– Удивительный талант! – еще съязвил Леднев. – Я вижу, что мне здесь нечего делать, в таком случае разрешите отбыть обратно на строительный участок.
– Если вы не хотите помогать нам, то самое лучшее – отбыть, – согласился Елкин.
Леднев полез на лошадь.
– А перекусить, почайпить, – напомнил ему Гусев.
– Спасибо, не хочу. – Ударил лошадь каблуками и уехал.
Закусывали, пили чай. Елкин разворчался:
– Не могу понять Леднева. Дело знает, неглупый, но вечно бьется туда, где все закрыто. Хотел доказать, что выгоден курдай. Теперь выдумал тоннель. Мне кажется, что человек хочет обязательно попасть в историю и сочиняет всякие прожекты. Непомерное честолюбие. Я категорически против тоннеля, этот риск не по нашим средствам. Но… – Елкин подумал, что разворчался неуместно и остановил сам себя. – Это к делу не относится. Что касается дела… – Он покивал Калинке. – В общем, в основном я за ваш вариант. Меня беспокоят только мосты да вот эта маленькая деталь, – и многозначительно, приглашая других, оглядел матерую гранитную скалу – опухоль в горле ущелья. – Эту бородавочку придется убирать.
Глянув на сухонького, сутулого, загорелого под нефть Елкина, Калинка подумал насмешливо: «Сам ты – бородавочка». Он принял его слова, как издевательство, как хитрый прием осуждения варианта Огуз Окюрген. А Елкин повернулся к бригадиру Гусеву и спросил озабоченно:
– Ты пролезешь сюда со своей механизацией?
– За милую душу, на то она и механизация!
– Вот и хорошо. Поубавим немножко красоты. – Елкин остановил на Калинке свои усталые с воспаленными веками глаза. – Да?
– Она не помешает, – вскричал Калинка. – Будет замечательно. Представьте себе душевный трепет, замирание сердец у пассажиров, когда поезд будет проходить под этой скалой! Я думаю… – Калинка задохнулся от поспешности.
– Ну, ну! – одобрительно пробурчал Елкин.
– Строители не должны пренебрегать и красотой, когда она, конечно, не усложняет и не удорожает постройку.
– Совершенно согласен. Особенно здесь, при однообразии ландшафта, я даже готов кое-что истратить на красоту.
– Через речку перекинем каменные мосты. Получится радостный кусочек: ущелье, скалы, четыре-пять мостов из какого-нибудь особенно выразительного камня…
– Вы, мой дорогой, забываетесь. Я бы вам ни за что не доверил работы по этому ущелью.
– Почему так? – Калинка обидчиво встрепенулся.
– Вы слишком художник… Здесь район землетрясений. Кто поручится, что землетрясений не будет, что скала не упадет, что красота эта не раздавит сотню-другую пассажиров?! Скалу придется взорвать. Нужно рассчитать, сколько потребуется сил, средств, времени. Если скала задержит укладку…
– Вы откажетесь от этого варианта?
– Я пока не принял его.
– Но вы только что сказали: в общем и целом… Я не понимаю ваших суждений: то «за», то «против». Когда же будет окончательное?
– Оно зависит не только от меня, но и от вас лично, и от всех прочих моих помощников.
– Мы имеем его, мы целиком за это ущелье.
Елкин расхохотался:
– Со скалой и пятью каменными мостами?! Видимо, мне придется решать одному. Этот вариант, хотя я и за него в общем и целом, но с вашими деталями не приму. Подумать надо, посчитать, походить еще, полазить… Вы смеетесь, вам чудно – столько ходили и еще ходить?! Пусть смешно, а полазить придется, и, может быть, отказаться придется. Порыв к красоте сдержать, ограничить, да-с! – Елкин поднял сухую тонкопалую руку и опустил Калинке на плечо, точно положил печать. Вся его напряженная фигура выражала собой: «сдержать, ограничить, да-с, придется».
– Я буду защищать его, – проговорил вызывающе Калинка. – Буду бороться против вас. Да, против вас, старого, опытного, безгрешного спеца!
Елкин не отозвался.
Поехали обратно. Встречный ветер бросал в лица горячий песок, который забивал глаза, ноздри, уши, проникал сквозь одежду и ложился на тело иссушающим слоем. Путники чувствовали, что их кожа становится болезненно-чуткой к малейшим прикосновениям.
На каждой переправе через реку приостанавливались. Калинка воображал запроектированные мосты, которые за каких-нибудь шесть-восемь месяцев можно выстроить по ущелью, глазами искал камень, годный для кладки, силился представить вид ущелья через год. А Елкин мысленно уничтожал эти мосты. Его согнутая, усталая спина мешала Калинке насладиться своими мечтами, она подсказывала ему: «Не примет твоего варианта. Не будет по ущелью мостов. Разве может человек с такой слабой спиной быть смелым? Нет! Он слишком много подчинялся бескрылому, тупому расчету и не способен на риск. Что для него твоя красота, твои мосты, ты сам со своими проектами, будущим? Да ничего! Он сделает по-своему, скучно, плоско, но сэкономит миллион-два и получит благодарственную грамоту».
– Константин Георгиевич! – крикнул Калинка. – Остановитесь!
Ему захотелось оскорбить Елкина, высказать ему все, что он думал и мог придумать обидного, и предупредить: «Так думает о вас вся молодежь – трус ползучий, не талантливый строитель, а просто-напросто человек четырех правил арифметики, ученик церковноприходской школы».
Елкин задержал коня и сердито спросил Калинку:
– Вы опять с проектами! Вы не можете потерпеть до привала? Не мешать мне!
– Не могу! Прошу вас, поглядите вдоль ущелья.
– Ну-с, гляжу, поглядел, ничего не вижу.
Наступил удобнейший момент унизить Елкина, показать его никчемность, но Калинка и не заикнулся ни о чем подобном; в сердитых словах старика он услышал не трусливое упрямство, а упрямство твердого убеждения и сказал миролюбиво:
– Сделайте прыжок вперед на год, всего на один год. Это с вашим умом строителя сущий пустяк.
– Попробую, ладно! – На темном, опаленном лице усмешка. – Прекрасный совет. Это любопытно…
– Четыре-пять высоких мостов из белого камня в раме этих киноварных стен, на фоне этого поразительного, по-азиатски яркого неба. Уверяю – это будет лучшим уголком на всех дорогах Союза. Отдых для миллионов пассажиров. На вашем месте я забыл бы все прочие варианты.
– Вы прекрасно забыли их и на своем.
– Позвольте, моя специальность строить мосты!
– Плохо, неправильно понимаете свою специальность.
Калинка остолбенел: он серьезно учился строить железнодорожные мосты, уже строил, и вдруг такое обвинение. Как отнестись к нему?
А Елкин продолжал:
– Прежде чем строить, надо побороться с ними. Побороться серьезно, всеми силами. И строить только непобедимые. Будьте сперва антимостовиком, а потом уж в порядке неизбежности мостовиком-строителем.
– В таком случае можно сказать и вам: будьте антидорожником.
– И был, долго был.
– Как же оказались в строителях?
– Убедился, что эта дорога нужна, и вот строю.
– Я вполне разделяю ваше убеждение: нужна. И хочу на ней строить мосты.
– И готов ухнуть десяток лишних миллионов, чтобы мостов было побольше?
– Мосты не удорожат постройку… Я уверен, мы найдем поблизости камень, я ручаюсь…
– А цемент, подъезды?.. Потребуется целая дивизия рабочих ломать, возить и потом укладывать камень, сотни подвод. Строить реальные мосты потрудней, чем воображаемые. Сперва побудьте антимостовиком, и, если проявите себя хорошо, я переведу вас в мостовики.
Калинка оскорбился. Чтобы утешить его, Елкин решил применить ласку и заговорил мягче, без насмешливых улыбок:
– Не думайте, что я против ваших любимцев, я их очень уважаю – прочно, внушительно, импозантно… Но я никогда не соглашусь на сооружение четырех-пяти мостов здесь.
– Рельеф, природные условия требуют! – выкрикнул Калинка.
– На то мы и строители, чтобы побеждать рельефы, недочеты и капризы природы, этому нас учили! – Елкин натянул поводья и пришпорил коня.
Калинка понял, что его вариант осужден окончательно, мосты осмеяны, самому ему сделан намек, что он инженер никудышный, идет на поводу у природных условий.
Долго ехал он молча, не зная, чем заглушить обиду, и только на привале, когда расседлывали коней, сказал с задорным упрямством:
– А я докажу, что вариант с мостами обойдется дешевле всякого другого.
Елкин оставил коня и, взяв Калинку за лацкан пиджака, начал говорить не спеша, сдерживая желанье отчитать возомнившего о себе юнца и подбирая такие слова, которые не могли задеть и самую самолюбивую натуру.
– Вы напрасно задоритесь, пренебрегаете основными принципами нашей работы, нашего времени – строить быстро, дешево и хорошо. Это пренебрежение, как бы гениальны, трудолюбивы и сведущи вы ни были, вас погубит, вы не увидите плодов вашего труда. Мой совет – запомнить, во всех памятках записать: быстро, дешево, хорошо, можете прибавить – красиво, и в зависимости от этого направлять свою энергию. Поработайте над проектом, выпрямите речку. Вот Гусев поможет вам. Забудьте мосты, возненавидьте их, поставьте цель – обойтись без них, боритесь с ними всем, чем можно: взрывами, насыпями… Доведите число мостов до трех-двух. И если нельзя исключить все, если останутся как неизбежность, тогда и будете строить. В этом больше творческой радости, чем в десяти мостах, построенных без нужды. Вы молоды, а молодость любит пышность. Я понимаю вас, но не поддерживаю, я за строгость, за расчет, за разумность и полезность. – Елкин ласково прикоснулся пальцами к плечу Калинки и одобряюще усмехнулся: – Не унывайте, из вас будет толк.
Изыскательская партия была в сборе. Люди, поджав ноги, сидели на кошмах, брошенных на песок. В середине людского круга стоял котел с бараниной. Мясо доедали, на смену ему лежала куча невскрытых консервных банок.
Елкин, расседлывая коня, уловил клочок разговора:
– Какой вариант выбрал, сейчас, верно, скажет.
– Не скажет, он что-то онемел в последнее время.
– В город охота, в баню. Скорей бы прихлопнуть розыски, все равно ничего путного не найдем: везде горы да пески.
Вся партия от начальника до конюха-казаха волновалась за судьбу вариантов. Даже и те, кто совсем не разбирался в них, по-своему, без цифр и чертежей, на глазок определяли выгодность того или иного проекта и отстаивали свой.
Работа от темна до темна в горах и песках под пыльными буранами, сон и отдых без всяких удобств, однообразное питание, вызывающая желудочные расстройства чужая вода измотали людей, родили нестерпимую тоску по нормальной жизни. Сносный обед из свежих продуктов, сон в кровати и на подушке, чистое белье, баня и распаренный веник сделались постоянной сладкой мечтой.
В таком состоянии люди вообразили, что Елкин не рискнет затянуть поиски, и собрались в Алма-Ату отдыхать. На ужин принесли большую, чем обычно, порцию консервов, увязали вещевые мешки и чемоданы, вытянули из реки брички, которые стояли там, чтобы замокли их рассохшиеся колеса. Конюх-казах расчесал лошадям гривы. Устроил он и себя: сбрил первый молодой пушок на висках, надел новый парусиновый костюм, смазал дегтем порыжелые сапоги. Потом взял домбру, сел в бричку и принялся наигрывать веселое, подсвистывая и прищелкивая языком.
Елкин заметил приготовления и сказал:
– Скоро закончим, каких-нибудь день-два.
– Почему не завтра? Что здесь делать, если вы срочно должны дать ответ? – Старший техник Широземов, сидевший у костра, встал и шагнул к Елкину; под каблуками его тяжелых подкованных сапог визгливо скрипнула береговая галька. – Вы будете просить отсрочку? Чем плох Огуз Окюрген? Выбирайте его!
Широземов говорил недовольно, почти грозно. Его угреватое, красно загорелое лицо приобрело темно-фиолетовый оттенок.
Елкин уклонился от разговора, ушел в свою палатку.
– Что это значит? – Широземов круто повернулся к Калинке.
– Рассердился. – Калинка заложил руки за спину и начал ходить вокруг костра, роняя по пути слова, которые уже не мог удержать: – Мы сильно столкнулись. Он вскипел. Меня и мой Огуз Окюрген разнес в пух. Говорит, надо еще поползать, померять, точно мало ползали!.. Я думаю проситься в другое место. Здесь, если мы полезем через Сары, мне делать нечего. Я убежден, что наш уважаемый патрон поползет лишнюю сотню километров, но удерет от скал. Такая уж натура, – трусливая, мелкая. Ему бы учителем быть, втолковывать ребятишкам «а» да «б», а он пролез в строители. Ирония! Худосочный человечишка, который не может шагу ступить, прежде чем не обнюхает, что впереди, строит труднейший участок, решает сложнейшие проблемы!
Техник Перов дернул Калинку за рукав и сердито поморгал подслеповатыми глазами: замолчи, нашел место болтать, при рабочих.
Калинка умолк.
Рабочие поужинали, толкнули брички обратно в реку и ушли спать. Калинка, Перов и Широземов остались у костра. Широземов стоял над огнем и сердито плевал в его жаркую глубину. Левая рука крепко держалась за густую черную бороду, свалявшуюся в ком, правая мяла ременный пояс. От коротконогой толстой фигуры техника падала широкая тень и покрывала собой все полотнище елкинской палатки.
Калинка ходил возле Широземова, нервно пошвыривая ногами растоптанный песок с галькой. Голова у него часто вздрагивала, сбрасывая на лоб пряди светлых длинных волос. Он отбрасывал их рукой, а голова снова сбрасывала.
Калинка говорил:
– Я уверен, наш патрон попадает в опалу, сметут его. Ему, трусу, так и надо. Только и на нас упадет тень, как-никак, а вся партия отвечает за скверную работу. Мы должны вмешаться, пойти к нему и потребовать, чтобы принял Огуз Окюрген. А еще лучше написать в главное управление строительства мотивированную записку. Наш вариант примут без сомнения.
– А не ошибаемся мы, может, Огуз Окюрген и в самом деле непроходим? – заметил Перов. Он был скромным работником, честным исполнителем чужой воли и мысли, выступление с собственной мыслью его пугало.
– А если он, наш Елкин, лучший инженер и так далее… не сэкономить хочет, а напротив, ухнуть десятки миллионов.
В паническом испуге за свой вариант Калинка готов был подозревать Елкина в самых тяжких преступлениях. Это насторожило Широземова. Он отодвинул в сторону заслуги Елкина и принялся искать грехи. Любит командовать. Этот грех, вероятно, приписывают все подчиненные всем начальникам. Не очень охотно выносит свои проекты и дела на обсуждение рабочих.
Проект провести дорогу через Малый Сары имел ряд слабых сторон – сильно удлинял путь, мало сокращал скальные работы, имел в одном из пунктов большой подъем. Широземов знал эти слабости и, подогретый Калинкой, истолковал предполагаемое пристрастие Елкина к этому варианту тоже как грех. Не зря сказано: ищите – и обрящете. На совещании троих было решено подать отдельную записку. Составлять ее взялся Калинка.
В это время при тусклом пламени небольшой свечи Елкин упорно, до звона в ушах, до боли в спине сравнивал варианты. Ему оставалось только два-три часа, чтобы учесть все мелочи, и потом со спокойной совестью указать дороге путь. Не раз его рука тянулась к карандашу, чтобы поставить на одном из вариантов короткое: «Утверждаю», – но сомнения удерживали руку.
Вариант Малый Сары не таил в себе никаких качеств, которые бы в процессе стройки могли дать экономию денег и времени. А Огуз Окюрген с громадной скалой в горле, с пятью дорогостоящими мостами в тех условиях – пустыня, сквернейшие, прямо адские подъездные пути, недостаток людей, цемента, подвод – был слишком рискован. Но трудность и неясность обстановки давали надежду, что ущелье можно обыграть в процессе стройки.
Невнятный разговор Калинки с техниками залетал в палатку и нервировал Елкина, как муха, попавшая в ушную раковину. Инженер снял полотенце и завязал им уши. Загородившись от посторонних шумов, он так ушел в работу, словно обратился весь в думающий мозг. Перестала беспокоить давно немытая грязная кожа, замолкло урчанье в животе, забылись мозоли на ногах. Всю силу мысли направил на атаку мостов: зачем городить их? Не проще ли выпрямить, отпихнуть речку к одной стороне ущелья, а насыпь протянуть у другой. Тогда надобность в мостах лопнет, как мыльный пузырь, мосты пробкой вылетят из проекта.
Он выглянул из палатки и позвал к себе бригадира Гусева, затем сказал:
– Ты бросил очень интересную мысль – выпрямить речку. Вот послушай, как я думаю реализовать ее.
Даже по предварительным расчетам два моста можно было убрать, а Гусев уверял, что дальнейшими изысканиями определенно найдут еще лучший вариант. Елкин поблагодарил его за поддержку, а Гусев помялся, извинился, что суется в личное дело, и спросил:
– Что вас, человека пожилого, не шибко могучего, привело в эту пустыню, что держит здесь?
– Натура, увлечение.
– Изъяснитесь поподробней, – попросил Гусев.
– Вы когда-нибудь наблюдали за детьми?
– Мало. Своих пока нет, на чужих глядеть некогда.
– А мне приходилось. Так вот дитенку год-полтора, еще не умеет толком ни ходить, ни говорить, а уже собирает камешки, палочки, веточки, шишечки и строит. Никто не учил его, он даже не видывал, как строят, и все равно городит что-нибудь: дом, сад. Любимые игрушки у малышей – строительный материал, кубики. Природа создала человека строителем. Преобразователем. Есть нужда, а часто и нет ее, а люди все строят. Одни – свое холостое, одиночное благополучие. Другие – чуть пошире, семейное счастье. Третьи – еще пошире, строят или преобразовывают учреждения, предприятия, города, губернии, государства. Я пристрастился к сооружению железных дорог. Мне особенно нравится то, что мы повторяем весь путь человечества, все время идем по лестнице человеческой культуры. Приходим в тайгу или пустыню, начинаем с ночевки под елкой, затем городим шалаш, дальше перебираемся в барак, наконец, в дом. Мы переживаем сразу в короткое время несколько жизней. Строитель – одновременно и охотник, и рыболов, и лесоруб, и землекоп, и современный горожанин. Я, вопреки всем неудобствам, живу здесь гораздо шире, интересней, чем в Москве. И никогда не променяю стройку на департамент.
– Я тоже втрескался в это дело, – признался Гусев, затем сказал: – Почему вы не расстанетесь с Ледневым. Можно разойтись и больше не встретиться: Турксиб велик.
– Я не вижу надобности расходиться.
– Больно уж он колючий, с ним, как на войне с проволочным заграждением, надо на «вы». Правильно думаю?
– Вот поэтому я и не хочу расходиться.
– Любопытно, – проговорил Гусев живо.
– Вполне обыкновенно. Человеку обязательно надо с кем-то и с чем-то быть уважительным, на «вы». Сплошное «ты» ведет к хамству, зазнайству. В каждом человеке живет какое-нибудь утверждение. Это хорошо. Но плохо, когда рядышком с ним не живет отрицание этого утверждения. А так бывает часто, даже обычно, что отрицание малосильно, и утверждение заносит людей, как хмель. От необузданного утверждения идут ошибки и всякие неприятности вплоть до преступлений. У меня слабо развито отрицание. Сам я, например, не оценил вашу мысль выпрямить речку, продолжал носиться с вариантом Малый Сары. А Леднев своим тоннелем, этим отрицанием вашей идеи, помог мне разглядеть ее. Леднев – мое отрицание. Вот почему я не хочу расставаться с ним. Он может пригодиться и вам.
– Допускаю, – согласился Гусев, – по одной земле, рядышком ходим.
Мысль устранить все мосты так обнадежила Елкина, что он начисто выбросил колебания и легко, радостно, как из прохладной речки в жару, вышел к своим помощникам, которые обсуждали докладную против него.
– Не спите – прекрасно! Минутку внимания. Я выбрал Огуз Окюрген.
– Вот и хорошо, – сказал Перов, которого сильно смущало выступление против Елкина; в своем радостно-покаянном настроении он признался: – А мы готовили отдельную записку.
– Да?! – удивился Елкин. – Что же предлагали, этот вариант?
– Точно, – прогудел Широземов.
Калинка отвернул лицо.
– С чего вы вообразили, что я не приму его?! – Вопрос был обращен ко всем, но преимущественно к Калинке. – Одному из вас я настойчиво советовал поработать над вариантом. Но товарищ не захотел понять меня. Мне пришлось проделать эту работу самому. Я обрек два моста, думаю, что можно выбросить все или почти все. Сейчас еду в Алма-Ату говорить с главным управлением. А вы, товарищи, с утра отправляйтесь в Огуз Окюрген! Задание – выпрямить речку и освободиться от мостов, обременяющих проект.
Елкин разбудил конюха, велел заседлать пару лошадей и самому приготовиться в дорогу.
Утром изыскатели разбили лагерь при входе в ущелье и начали повторную инструментальную съемку. Все, кроме Калинки, были радостно бодры, работали вприпрыжку, вприбежку, подгоняли и подбадривали друг друга. Мысль переселить речку спаяла всех своей новизной и перспективами, которые сулила. И техники и рабочие единодушно соглашались, что путь, указанный Елкиным, может дать значительное сокращение искусственных сооружений. Разговоры о вариантах прекратились, Малый Сары забыт, точно его и не было.
Калинка не принимал участия в работе, а разъезжал из конца в конец по ущелью, разглядывал его дикую красоту и все думал найти еще вариант, который превзошел бы елкинский.
Но мысль кружилась вокруг мостов, не находила других горизонтов. Калинке невыносимо было встречаться и разговаривать с товарищами, которые рьяно разрушали его мосты и даже возможность думать о них.
Во время обеденного привала, пересилив себя, он подошел к техникам и сказал:
– Что же такое получилось? Елкин обокрал меня…
Перов отложил кусок и так внимательно, как может только подслеповатый, воззрился на Калинку.
– Как так обокрал? – спросил Широземов.
– Взял мой вариант. Мы напрасно не послали записку, пожалуй, еще не поздно.
Широземов встал, глубоко вздохнул, побагровел всем толстым, большеносым, угреватым лицом и злобно выругался:
– Иди ты… со своим вариантом! Лоботряс, два года получаешь спецставку, а что сделал?! Обокрал? Какому дураку нужна твоя выдумка? Мосты, мосты! Трещат твои мостики. Грязь от твоих мостиков оставим, пыль! Катись и не мешай работать!
Широземов сел, сразу успокоился и начал деловито продолжать обед.
Рассвирепевший Калинка шагнул к нему, поднял кулак, чтобы ударить, но вместо этого безнадежно взмахнул рукой и ушел быстрой подпрыгивающей походкой.
К вечеру первого же дня в двух местах для речки было найдено искусственное русло, два моста были зачеркнуты. Находился в опасности и третий. Перов, Широземов и Гусев всеми силами старались уничтожить его, как опасного врага, и недружелюбно говорили про Калинку:
– Мы тебе покажем, как надо проектировать, разнесем твою стряпню.
