Текст книги "Том 1. Здравствуй, путь!"
Автор книги: Алексей Кожевников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Алексей Кожевников
Собрание сочинений в четырех томах
Том первый
Добрый талант
1
Творчество Алексея Венедиктовича Кожевникова находится в счастливой и редкостной поре как бы второго цветения. И сейчас, на восемьдесят шестом году жизни, он создает поразительно молодые по мироощущению произведения.
Его книги способны удивить читателя своим тематическим и сюжетным разнообразием, и в то же время их прочно объединяют характерные для всего творчества этого прозаика черты – чувство интернационализма, постоянное внимание к теме труда, постановка существенно важных проблем народной жизни.
Творческие интересы и искания писателя, идейно эстетическая направленность его книг тесно связаны с его жизненным путем.
Чтобы обнаружить истоки его литературного творчества, надо заглянуть в ныне уже далекое прошлое – последнее десятилетие минувшего века.
Алексей Венедиктович Кожевников родился в 1891 году в деревне Хабазы, бывшей Вятской губернии (теперь Кировская область), в небогатой крестьянской семье.
У его родителей Венедикта Федотовича и Марии Григорьевны Кожевниковых было десятеро детей.
Вот что сам писатель рассказывает о первых впечатлениях детства, сохраненных памятью. Вся семья ютилась в избе из одной комнаты, где не было ни перегородок, ни хотя бы занавесок. Родительская изба, битком набитая ребятишками, всегда вызывала у него представление о муравейнике. В семье все «добывали» своими руками: хлеб, молоко, мясо, рыбу, одежду, обувь. Покупали только сахар да керосин для лампы. Недолго здесь кормили детей «кашкой с ложечки». В пять-шесть лет они были уже работники: пасли гусей, оберегали цыплят от ястреба, поливали и пололи огород, боронили вспаханную землю, подносили скоту солому, сено… И выходили из них мастера на все руки.
Деревенская выучка принесла писателю неоценимую пользу – в самых трудных обстоятельствах он никогда не опускал рук, всюду мог найти себе дело, а с ним хлеб. Без денег, с одним, как говорит он, «умеем», он исходил и исколесил всю страну.
«Эта привычка не гнушаться никаким трудом очень помогала мне путешествовать… – отмечает писатель, – помогала близко сходиться с трудовым людом. Меня охотно принимали в свои артели, бригады, партии и лесорубы, и плотники, и землекопы, и плотогоны, и рыбаки, и коневоды, и геологи, и строители…
Самый разнообразный трудовой люд широко вошел в мои книги».
Тут речь пошла уже о книгах, о творчестве. Но до этого были годы ученья. Давалось все куда как нелегко.
Отец и мать этого многочисленного семейства были неграмотны. А детям своим все же постарались дать образование.
Сельская пятиклассная школа, которую окончил Алеша Кожевников, была по своему составу разноплеменной. Это обстоятельство сказалось, несомненно, впоследствии на его нравственном облике и на его гражданских воззрениях. Уже в детстве зародилось у него чувство дружбы, равенства и ответственности по отношению к своим иноплеменным товарищам, особенно укрепившееся в юные годы, когда он был семинаристом.
Но как попал мальчик из деревушки Хабазы в Казанскую семинарию?
Но было бы счастья, да несчастье помогло. Однажды Алеша невольно подслушал горький разговор отца с матерью о том, как же им справиться с тяжелой нуждой, как прокормить и вырастить стольких детей. И он принимает решение уйти из дому, освободив таким образом родителей от заботы о нем.
Тринадцатилетний подросток отправляется пешком за сто пятьдесят верст в Казань. Там, выдержав экзамены, поступает в инородческую семинарию, готовившую сельских учителей для Поволжья.
В отличие от многих учебных заведений царской России, Казанская инородческая семинария была единственная в стране, где вместе с русскими обучались татары, марийцы, чуваши и представители других пародов, населявших Поволжье.
В семинарии возрастает его интерес к народной жизни, к быту, он старается постичь всю сложность взаимоотношений народов, населяющих Российскую империю, задумывается над исторической ролью русского народа.
Здесь же, в семинарии, завязались знакомства юного Кожевникова с революционно настроенной молодежью.
Все это впоследствии найдет отражение в творчестве писателя.
В каникулы Алексей Кожевников зарабатывал хлеб насущный на Каме и Волге, нанимаясь «мальчиком» при пароходных пристанях, а став постарше, – грузчиком и рабочим на плотах и пароходах.
Окончив в 1910 году семинарию, Алексей Венедиктович Кожевников вплоть до начала первой мировой войны учительствовал в деревнях своего края, в 1914 году его мобилизовали в царскую армию.
Когда разразилась гражданская война, Кожевников добровольцем вступил в Красную Армию и в ее рядах прошел Среднее Заволжье, Урал, часть Сибири…
После демобилизации из Красной Армии, в 1921 году, Алексей Кожевников приехал в Москву и стал студентом Литературно-художественного института имени В. Я. Брюсова.
2
Когда и как возникло в нем стремление к творчеству, к писательскому труду?
Хотя писатель и заверяет, что стихами всерьез он не занимался никогда, творческая биография его в истоке своем говорит о тяге к рифмованному, ритмичному слову. Проявилось это, когда Алеше Кожевникову, еще неграмотному деревенскому мальчугану, было около шести-семи лет. О печатном слове он представления не имел никакого, знал лишь разговорное да песенное.
Часто ему приходилось слушать рассказы крестьян, вернувшихся из Сибири, ходивших на поиски мест, куда можно было бы перебраться на житье. Одни расхваливали далекую обетованную землю, другим все в Сибири было не по нраву: морозы жгучие, зима долгая, снежное таежное бездорожье… Среди этих споров и рассказов нередко мелькало звонкое, летучее песенное слово «Енисей» – оно зацепило, увлекло его.
Как-то в праздник, одетый по этому случаю во все новое, выбежал мальчик на улицу и, переполненный своей мечтой о песенной реке, стал во всю глотку выкрикивать:
Е-ни-сей, Е-ни-сей…
Та-та-та, та-та-та…
А-лек-сей, А-лек-сей —
Ла-по-та, ла-по-та!..
Лапотой дразнили вятских крестьян, бедных лапотников.
«Это было мое первое сочинение, – вспоминает писатель. – Я не старался над ним, оно выскочило само собой, от какого-то восторга. Я скандировал, разбрызгивая ногами грязные лужи, а вокруг праздные люди смеялись, подзуживали: «Ну-ка пройдись еще! Ловко получается». Один дядька из ходоков сказал: «Ишь с кем обвенчался, с Енисеем. Далеко замахнулся парень!»
Домой я пришел весь в грязи. Мать задала мне здоровую трепку – мой первый литературный гонорар. Долго саднила у меня спина, исхлестанная моими же портянками, сильно горели надорванные уши, но интерес к Сибири, к Енисею не угас».
Когда пальцы научились кое-как держать ручку, Алеша принялся записывать рассказы ходоков о сибирских странствиях, песни, сказки, разные байки, ладные словечки.
В избе-муравейнике выделить место не только для литературных упражнений, для занятий начинающего фольклориста, но даже для приготовления обычных школьных уроков возможности не было. Поэтому Алешины записи хранились в самовольно унаследованном от деда лукошке. Дед сплел его из лыка, как плел лапти – ходить с ним по грибы, по ягоды, да подошел срок распроститься деду с жизнью. И осталось лукошко висеть на чердаке, пока не довелось ему послужить для литературы и науки.
Рос мальчик, ширился его кругозор. Алеша перечитал все, что смог добыть в школьной библиотеке и у товарищей дома. Особенно манили его горизонты, которые открывали ему география и этнография. Ему даже захотелось систематизировать познания, почерпнутые из прочитанных книг. И написал Алеша «Всеобщую географию мира». Легла и она в лукошко.
В семинарии Алеша продолжал вести свои записи. Приехав из Казани на первые каникулы, решил пополнить ими свое хранилище. Но прежде захотел кое-что перечитать. И тут обнаружил жестокий ущерб, который нанесли науке… мыши. Они изгрызли весь архив в лукошке, оставили одну бумажную труху.
Так погибла «Всеобщая география мира», а с нею и множество пребывавших в эмбриональной стадии, еще не ясных самому автору замыслов. Таков был печальный конец его начинаний.
«Эта утрата огорчила меня до слез, но не убила привычки ко всему приглядываться, прислушиваться, все интересное записывать. Постепенно, через длинный ряд лет, записыванье перешло в писанье, в писательство.
В 1924 году напечатали мою первую книжечку «Продавец счастья», про мальчика с ученым попугаем, торгующего билетиками на счастье…
После напечатания этой первой книжки в моей голове появилось что-то очень бойкое, нетерпеливое, неустанное, какой-то живчик, своевольный распорядитель, выдумщик, советчик, вдохновитель, заботник – не знаю, как лучше, точнее назвать его, словом – будорага».
Высказывание писателя вводит нас в психологию его творчества, приоткрывает тайные пути творческого процесса.
Любопытен сам образ «будораги», подтолкнувший автора на первый шаг в литературе. Это alter ego, второе «я» писателя. Автор шутя жалуется, что действует оно, не считаясь с его волей, порой и вопреки ей. Вот настойчивые советы и требования писательского alter ego: то напомнит, что некто однажды взял на себя как бы обет, рифмой, как кольцом, обручившись с Енисеем, и что пора уже браться за серьезное дело; то пойдет по пути прямой подсказки: «А здесь на Вятке один мужичонка нажил миллион от веников. Опиши-ка его и книжку назови «Веники». То манит, соблазняет звонкими словечками: как, мол, тебе нравится название «Золотая голытьба»? А «Турмалин-камень»? А Человек-песня»? И рождаются книги с такими именно названиями.
Писатель признается, что он все же благодарен своему беспощадному мучителю, своему вдохновителю. Подсказано много хорошего. Но ни одной минуты не давал он побыть автору без писательских забот – ни просто рыбаком, ни просто человеком, пришедшим в лес или на луг отдохнуть, побыть наедине с природой. Зудел и зудел, не давая ни отдыху, ни сроку. И множились, копились записи. Выстроились ряды толстых папок: вятская, сибирская, волжская, северная, тувинская…
3
Впервые имя Алексея Кожевникова появилось в 1924 году, когда московскими журналами «Пионер» и «Пролетарий связи» были опубликованы его рассказы «Жиган», «Клиенты», «Конь Башкир». В том же году появилась первая его книжечка «Продавец счастья». В следующем – выходят несколько авторских сборников рассказов, наиболее значительный из них «Шпана». Материал для этих произведении был накоплен в начале 20-х годов, когда Алексей Венедиктович учился и одновременно работал воспитателем в Московском Центральном приемнике для голодающих и беспризорных детей.
Много лет спустя писатель снова вернется к разработке этой темы во второй книге романа «Ветер жизни».
В конце 20-х годов одна за другой выходят книги А. Кожевникова, наиболее известные из них: повесть «Турмалин-камень», роман «Золотая голытьба», «Веники», «Человек-песня», «Каторжники земли».
«Время для начинающих литераторов, – вспоминает писатель, – было благословенное – вся новая революционная печать остро нуждалась в новых сотрудниках. Мне охотно давали поручения многие органы печати. Публиковали, правда, далеко не все, что приносил, но, отвергнув одно, тут же просили другое. Поощряемый этим доверием, а иногда и небольшими командировочными, я рьяно пустился в путешествия, в первую очередь по Уралу».
Как слово «Енисей» так и слово «Урал» слышал будущий писатель с малых лет. Через Вятскую губернию, через вятские деревеньки шли люди на Урал. Проходили тут крестьяне-сезонники, двигались переселенцы, перегоняли каторжан и ссыльных.
Воочию увидел Урал Алеша Кожевников, будучи четырнадцатилетним подростком, когда нанялся юнгой на буксирный пароход, ходивший по Каме и Белой.
Красноармейцем-пехотинцем Алексей Кожевников прошагал по горным кручам Урала многие сотни верст.
Еще ближе познакомился он с Уралом по окончании гражданской войны, когда стал пробовать свои силы в литературном труде.
Начальный этап своего писательского пути Алексеи Венедиктович так и называет уральским. «С годами, – пишет он, – Урал раскрылся, распахнулся передо мною во всей своей мощи, красоте, богатстве».
Урал предстал перед писателем не только как кладовая золота, платины, железа, меди и других полезных ископаемых, а еще и богатейшим скоплением человеческих судеб, характеров.
Книги «Турмалин-камень» (1926), «Золотая голытьба» (1927), «Каторжники земли» (1928) и написаны об Урале.
Уже в первом романе Алексея Кожевникова «Золотая голытьба», повествующем о революционном движении на Урале, возникает тема интернационального звучания. Широко показана в книге совместная борьба русских и башкир против царизма, начавшаяся еще во времена Емельяна Пугачева и Салавата Юлаева.
Глубоко заинтересовало писателя движение народов России через Урал на Восток, «дооткрытие» Сибири. А что уж сказать о начавшемся в тридцатые годы великом, индустриальном преображении всего Заволжья и Зауралья – о таких стройках, как Турксиб, Игарка, Магнитогорск!
Свой второй роман «Здравствуй, путь!», впервые напечатанный под названием «Магистраль» в 1934 году, автор посвятил строительству Туркестано-Сибирской железной дороги. Читатель попадает в атмосферу огромной стройки, где не только прокладывается железнодорожное полотно для крупнейшей магистрали, но и ведется одновременно напряженная работа по привлечению местного, коренного населения – казахов – к строительству и обучению их новым профессиям. Этим занимаются русские инженеры, механики, рабочие. В результате многие казахи становятся бурильщиками, взрывниками, машинистами.
Герои произведения не просто копают землю, укладывают шпалы и рельсы, это истинно советские люди, которые в процессе труда преодолевают свои недостатки, совершенствуют себя. Один из главных героев – инженер Елкин – так и говорит: «Наша задача – строить дорогу и строить людей».
Особенно привлекателен в романе образ казаха Тансыка, – он, бывший пастух, становится первым паровозным машинистом из казахов, примером для своих собратьев.
Интерес А. Кожевникова к Сибири оказался глубоким, длительным и плодотворным.
«Больше всего увлекло меня освоение и преобразование этого края русскими… – рассказывает писатель в автобиографии. – Я загорелся мечтой описать всю эпопею от Ермака до наших дней и сел за работу, но постепенно понял, что замахнулся на непосильное. Начались колебания: совсем ли отказаться от замысла или сузить его? В это время в газетах появилось первое сообщение об Игарке. Оно обрадовало меня, как звезда в непроглядной ночи. Связать центральную Сибирь прямым водным путем со всеми странами мира, построить в холодных северных пустынях промышленный город и порт – новый, огромный шаг в преобразовании Сибири, кроме того, новый выход в океан. Это заслуживало книги, и я помчался на Енисей, в Игарку».
Через несколько лет читатели получили третий роман Алексея Кожевникова: «Брат океана» (1939).
Это одно из наиболее значительных его произведений. На многих страницах романа находим мы изображение того, как русские люди помогают жителям Сибири, учат их, делят с ними их заботы и чаяния, а после Октября вместе строят новую жизнь, содействуют становлению северных колхозов.
Вот Егор Ширяев, тот самый легендарный Игарка, чьим именем, по преданию, назван был северный порт, женился на девушке-остячке и пишет своему отцу: «Поженился я на здешней женщине, а через нее повенчался с судьбой всего здешнего народа, и надо мне стоять при нем… Выбрал я эту судьбу по доброй воле и при полном разуме». И отдал Игарка этому северному народу всю свою жизнь.
Вот ссыльный большевик Рябинин, попав за революционную деятельность на Север, он и там остался тружеником – рыбачит, промышляет зверя вместе с Игаркой и северными охотниками; вырванный из строя активных борцов против царизма, казалось бы – обреченный на бездействие, на прозябание, он, однако, не поддается унынию, не складывает руки, продолжает работать для народа, изучает Север. Еще едучи в лодке по могучей северной реке, в места, где он должен будет отбывать принудительное поселение, он приглядывается к новой для него земле, к ее природе и старается увидеть ее такой, какой она будет через много лет.
Разумеется, неверно было бы думать, что так уж стройно и гладко складывались отношения и с людьми здешними, и с природой у ссыльного большевика в этой уготованной ему судьбою – вместо родной – земле. На первых порах душа его бунтовала: что тебе до этой жалкой земли, до всего, что на ней! Все, что озарено этим назойливым бессонным солнцем, все решительно – тюрьма. И солнце – тюрьма! Попробуй скройся при таком солнце!.. Подолгу простаивал Василий над Енисеем, глядя с ожесточением, как «спокойно, величаво, неудержимо уходила река в Ледовитое море, в смерть, и это было невыносимо для человеческого сердца».
Многое пришлось человеку перебороть в себе, в своем сердце, многое понять и почувствовать, прежде чем пришел он к иному, новому восприятию окружающего.
Во внутреннем борении предстает перед нами этот герой романа: автор пишет о том, что Василия охватывало неясное волнение, какое испытывает человек на большой текучей воде. Смешиваются в душе Василия и радость: вот он, смертный человек, и бессмертная река движутся вместе, стали как одно; и щемящая боль: каждый миг, каждая волна уносят от него что-то, он умрет, а река и мир будут вечно; и надежда: он будет жить долго-долго, а потом – его дети, внуки; и раздумье: что ему, смертному, надрывать сердце заботой о бессмертном мире; и мечта: от его работы в ссылке будет польза людям… Разные это были мысли и чувства, порою пребывали они в относительном согласии, порою – в споре, иногда какая-нибудь из этих мыслей или какое-нибудь из этих чувств побеждали. Василий замечал, что они не уходят без следа, что-то из них складывается. Но лишь когда забота о людях стала для него главной целью, главным смыслом жизни, волнение отхлынуло, как вода на спаде половодья, активная натура большевика нашла желанное для нее решение: пусть царские слуги считают Рябинина ссыльным, это ничего не значит, он сам себя освободил – ссылка для него кончилась… Рябинин понял, что он здесь, в пустынном крае, должен все предусмотреть и обдумать ради будущего. Тогда-то в ином обличье и в ином значении предстала перед ссыльным революционером пустынная, северная земля: «Вот она какая, моя нареченная!» В своих мечтах, в своем предвиденье он вспахивал здешнюю землю, разбивал на ней сады, сажал цветы, возводил дома и целые города, стараясь примечать при этом, не упустить из виду никакую самую малость: ибо трудно предусмотреть заранее все, что пригодится, пойдет на пользу будущему, а что окажется лишним и должно остаться достоянием истории, прошлого.
Егор Иванович Ширяев характером не боец, не чета Василию Рябинину, а что-то все же сближает их. Наверное, как раз то, что Игарка сроднился с остяцким народом, как Василий – с северной землей. Когда отец позвал его занять по наследству место у лоцманского штурвала, Игарка ведь было уже собрался в путь, взял с собой жену и ребенка. Остяк Большой Сень провожал его в дальнюю дорогу. Но уже в пути Игарка задумался об отношении к нему остяков, почему-то видевших в нем своего спасителя, защитника от бесчеловечной власти купца Ландура. Задумался с чисто русской отзывчивостью к чужому горю, к чужой беде. И вернулся.
Очень своеобразен финал первой части романа, полный фольклорной поэзии, скорбных народных дум о тяжкой доле трудового люда под игом купцов-ландуров, под гнетом эксплуататорского строя.
Примечательны суждения самого автора о трех главных персонажах романа: образ Игарки создан в память о тех мужественных и светлых людях, которые, вопреки ненависти, разжигаемой царизмом, принесли малым народам великую любовь и заботу русского народа; Игарка – сын доброго русского народа, заботника о малых, обиженных. Купец Талдыкин, Ландур, захвативший в свои лапы весь енисейский Север, – в царское время типичная для национальных окраин зловещая фигура. В образе Василия Рябинина писатель стремился запечатлеть жизненный подвиг ссыльных большевиков, лучшие качества сынов героической и мудрой партии, преобразовавшей бывшую тюрьму народов в землю свободы и счастья.
Говоря об особенностях творческой индивидуальности А. Кожевникова, надо сказать, что одной из важнейших черт его писательского дарования является внимательное и бережное проникновение во внутренний мир героев, глубокая человечность, мягкая задушевная лиричность.
И вместе с тем нельзя особо не подчеркнуть, что творчество этого прозаика поднимает важные экономические, хозяйственные проблемы, обращаясь к местам и делам малоизвестным.
Так в романе «Брат океана» поднята была впервые проблема строительства в условиях вечной мерзлоты. Деятельность его героя Николая Ивановича Коровина получила значение, выходящее далеко за пределы литературы. Спустя несколько лет после выхода книги в свет, из Норильска пришло письмо, в котором местный инженер рассказывал, как он и его товарищи впервые в истории строительной практики учились новому для них делу – стройке на вечной мерзлоте – по художественному произведению…
Нечто подобное происходит и со следующим романом – «Живая вода».
Впервые он был опубликован в 1 и 2 номерах журнала «Звезда» за 1950 год, а в августе 1950 года Советское правительство принимает Постановление «О переходе на новую систему орошения в целях более полного использования орошаемых земель и улучшения механизации сельскохозяйственных работ».
Как нащупал писатель новую для себя тему? Еще готовя книгу «Брат океана», Алексей Венедиктович трижды совершал поездки по Енисею. Но и закончив работу над романом, не смог он распроститься с великой рекой. Ежегодно приезжал на ее берега – в Туву, Хакассию, Эвенкию.
Особенно полюбились ему степи Хакассии. Вот здесь-то и пришла к нему увлекшая его тема, которая и легла в основу романа «Живая вода».
Если роман «Брат океана» в творческом воображении художника построился довольно быстро, то книга о Хакассии слагалась значительно медленнее. На подступах к новому произведению были написаны очерки, рассказы, будто эскизы к отдельным деталям большой картины. Материал был накоплен обильный, но сравнительно долгое время не находился «стержень».
Таким «стержнем» стало в конце концов новое отношение человека к земле, к природе.
Найти же идею, которая организовала собранный материал, помогло знакомство с людьми и работой Хакасской опытной станции орошаемого земледелия.
Под «Живой водой» автор подразумевает не только влагу, пришедшую на жаждущие поля, но и в не меньшей степени волну творческого энтузиазма советских людей, разливавшуюся все шире.
Эта работа писателя была отмечена в 1951 году Государственной премией СССР.
Литературная критика, много писавшая о книге, выделяла прежде всего умение художника глубоко вглядываться в явления действительности, отражение в романе творческого духа новаторства наших людей, их чувства личной ответственности за народное дело. Как художественные удачи автора оценивались образы новаторов – директора конного завода Степана Прокофьевича Лутонина, парторга Домны Борисовны Аляксиной, и противостоящие им образы рутинеров, косных, равнодушных людей – бывшего директора этого завода Застрехи, полевода Окунчикова. На стороне Лутонина и Домны Борисовны – семидесятилетний смотритель табунов хакас коммунист Урсанах Кучендаев, его юная дочь, бригадир табунщиков Аннычах; представители хакасской интеллигенции – агроном Иртэн Инкижекова, археолог Аспат Конгаров, ирригатор Миша Коков.
Подобно тому как в «Брате океана» речь идет об остяках, роман «Живая вода» повествует о том, что дал русский народ обитателям хакасских земель, о содружестве русских с местным населением. Читатель видит, как в среде маленького народа вырастают свои специалисты, выученики русских: это и Конгаров, и Иртэн, и Коков.
Аспат Конгаров так говорит об исторических путях и судьбах своего народа:
«Нас, хакасов, немного. Но мы – не сироты, обездоленные историей, не осколок исчезнувшего. Мы – братья по крови и культуре многим народам, которые слились теперь в единую советскую семью. Мы учились у них, они у нас. Хозяйство, опыт, ум, наши души росли вместе. Из глубины тысячелетий идут корни нашего советского братства. Это надо запомнить крепко-накрепко.
Надо знать и вечно помнить особое значение в нашей судьбе народа русского. Товарищ Ленин говорил, что в советском строе впервые после столетий труда на чужих, подневольной работы на эксплуататоров является возможность работы на себя…
Нам, хакасам, дал эту возможность русский народ».
Глубокое идейное родство существует между большевиком Василием Рябининым из «Брата океана», работниками опытной станции Анатолием Дробиным и Анной Кругловой из «Живой воды» и Луговыми в романе «Солнце ездит на оленях» (1972).
Правдив и реалистичен образ доктора Лугова: русские революционеры, большевики всегда, в любых, самых сложных условиях трудились на благо интернационального братства народов.
Ксандра Лугова, посвятившая себя людям Севера, пошла по пути своих родителей – врача и учительницы.
Автор книги «Зимний маршрут по Гыдану» (1975) Юрий Симченко, рассказывая о своей поездке по сегодняшнему Крайнему Северу, по Гыданской тундре, растянувшейся между устьями Оби и Енисея, пишет: «Если когда-нибудь будет создан памятник покорителям Севера, то среди его центральных фигур должен быть учитель и врач».
Доктор Лугов, Ксандра, которая стала в Лапландии и «училкой, и лечилкой, и банщицей», железнодорожник, а впоследствии политпросветработник Крушенец, несут в себе черты первых русских партийных работников, учителей, врачей, которые бескорыстно отдали всю свою жизнь служению «малым» народностям, населявшим окраины прежней, царской России, их насущным нуждам и запросам, их будущему.
В свое время – было это в 1917 году – Алексей Венедиктович Кожевников участвовал в достройке той самой дороги, которую начали прокладывать его герои Крушенец и солдат Спиридон. Он объехал всю Лапландию, близко узнал ее людей, их быт, их характеры. Через тринадцать лет писатель опубликовал небольшую повесть «Человек-песня». Из этой повести, так же как роман «Здравствуй, путь!» из повести «Тансык», как плод из крошечной завязи, развился созревший много позже замысел романа «Солнце ездит на оленях».
Первые страницы этой книги переносят читателя на много лет назад, в 1915–1916 годы, на сотни километров к северу, в Лапландию, в небольшой поселок с приветливым названием «Веселые озера», знакомят с семьей лопаря Фомы Данилова, с мальчиком Николаем.
Постепенно читатель постигает душевный мир северных людей, прослеживает их нелегкий путь к новой жизни.
Во второй части романа многое уже меняется в укладе жизни его героев, в их строе мышления. Очень характерен эпизод, когда старик из народа коми – Максим хочет взять Коляна себе в сыновья, передать в его руки все свое оленье стадо: «Вот отдаю тебе. Женись, заведи деток. Я буду им дедушкой. Это самое хорошее, когда в доме и отец, и мать, и детки, и бабушка, и дедушка, и олени, и собаки. Будь моим сыном». Коляна не может не растрогать душевное движение старого, по сути дела, постороннего ему человека. Да и, казалось бы, почему не принять Коляну это предложение? «Годом раньше за такой клад – стадо оленей – Колян схватился бы обеими руками: тогда олени, много оленей было его мечтой». Но теперь изменились сознание юного лопаря, его представления о ценностях, о цели жизни.
Теперь он испугался, что стадо оленей оторвет его от школы, от Ксандры, от русских друзей.
Колян уже не хочет быть только оленеводом, ему интересно ходить в проводниках, работать школьным сторожем.
«Ему понравилось быть нужным человеком, нужным не одному доживающему старику, а многим, разным людям. Он не хотел продавать свою волю ни за какое стадо…» И он сказал Максиму, чтобы тот звал другого парня, а он, Колян, отправится в Хибины учиться…
Вскоре от Хибинского Совета рабочих и солдатских депутатов совершают поездку по всей Лапландии Крушенец и Спиридон, чтобы широко оповестить жителей тайги и тундры о том, что Временное правительство свергнуто, что в России установилась Советская власть во главе с Лениным… Проводником и ямщиком едет Колян со своим другом Авдоном…
Наибольшая удача писателя в этом произведении и есть самобытный, привлекающий своею чистотой образ Коляна, изображение его характера и его судьбы.
С этим образом связана одна существенная особенность книги, отразившаяся в ее стилистике. Колян по самым разным поводам слагает песенки – милые, зачастую по-детски наивные, порою очень поэтичные. Писатель не сочинял песен для своего героя. Это обработки мотивов, когда-то услышанных и записанных. Заглянем на те страницы, где ведется беседа об этом в семье Луговых.
Доктор рассказывает, что лопарь редко поет готовые, отчеканенные, отшлифованные временем песни, – он составляет свои и поет для себя, обычно негромко, мурлыча. Пусть эти песни порой корявы, зато душа в них не чужая, а своя… Но вот беда: споет лопарь песню и тут же забудет. Когда доктор просил повторить песню слово в слово, ему говорили: «забыл» – и пели по-новому. Когда он убеждал, что песни надо запоминать, певцы удивлялись: «Зачем? Я в любой час могу спеть новую, еще лучше». И доктор сетует на то, что они безжалостно развеивают свои песни на ветер, на забвение. Если какая-нибудь песня и запала кому-то в память, то, повторяя песню, чаще всего ее основательно обновляют.
Алексей Венедиктович Кожевников вложил в уста доктора Лугова свои собственные раздумья, наблюдения, суждения о лопарской песне-импровизации, рождающейся и исчезающей мгновенно. Это он сам осуществил то, о чем мечтали его герои доктор и Ксандра: уберег от ветра, отвоевал у забвения, сохранил для людей малую частичку из того самоцветного – непритязательного, но драгоценного, – что довелось ему услышать в странствиях по северной земле, записать и обработать.
Вся книга «Солнце ездит на оленях» написана в песенном ключе. Это близко самой природе творчества Алексея Кожевникова, тяготеющей к образам и к складу, характерным для песни, к задушевной лиричности повествования, к неспешным раздумьям о делах и путях человеческих, о добром в людях, о добром, побеждающем злое, – как об этом извечно поет слагаемая народом песня.
Роман Алексея Кожевникова «Воздушный десант» (1972) связан с крупной десантной операцией в Великую Отечественную войну. Здесь так же, как и в других произведениях А. Кожевникова, героев – солдат, партизан, подпольщиков – объединяет прежде всего труд.
Построен роман «Воздушный десант» своеобразно. Действие то и дело переносится из военного настоящего в довоенное прошлое, повествование не стеснено какими-либо рамками, автор постоянно фиксирует внимание читателя на мыслях героя.
