Текст книги "Прежде чем мы проиграем (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 48 страниц)

Комментарий к Глава 27. Прежде, чем мы проиграем (1)

Ребята, жду поддержку, ибо все всё поняли, что часть подходит к концу. А я начинаю обратный отсчёт: 3

========== Глава 28. Прежде, чем мы проиграем (2) ==========

Комментарий к Глава 28. Прежде, чем мы проиграем (2)

Предпоследняя глава.

Вместо слов лучше песня.

«Неважно, куда ты отправишься – ничто не будет в твоей власти.

Никто не выживает, никто не выживает в раю».

The Neighbourhood – Paradise

Склонив вбок голову, Гермиона сидит на краю стола перед выходом, медленно болтает ногами и смотрит перед собой в пространство.

Она уже насмотрелась на количество мёртвых тел, которые, кажется, все перенесли в Большой зал. Многие давно сидят перед убитыми, держат их в последний раз за руки, оплакивают или с прискорбием обнимают ближних. Некоторые помогают раненным, используя всевозможные знания в области медицины. Кто-то бродит в одиночестве по залу, отмеряя шаги и что-то шепча себе под нос с задумчивым видом.

Всем страшно.

Никто не уверен, что доживёт до рассвета.

А Гермиона сидит и лениво болтает ногами, смотрит в воздух и видит перед собой белые плавающие кругляшки, плавно покачивающиеся из стороны в сторону – они кажутся прекрасными, неторопливо кружась в её поле зрения. Вздрагивая ресницами, она видит, что они не исчезают и продолжают завораживать своим спокойствием и умиротворённостью.

– Гермиона? – слышится рядом тихий шёпот.

Она неохотно отводит пустой взгляд, смотрит в сторону и видит Лаванду Браун. Её кудри в крови и пыли, растрёпаны, сбившиеся набок, а глаза стеклянные и пустые, словно она совсем не понимает, где находится и что происходит.

Лаванда делает к ней неуверенный шаг, протягивает руку и мёртвой хваткой цепляется в машинально открывшуюся ладонь Гермионы.

– Гермиона, – как мантру повторяет Браун и находит вторую ладонь сокурсницы.

Та открывает объятия, и Лаванда прислоняется к груди Гермионы, издав тихий всхлип. Всё это казалось ей немыслимым и нереальным – вокруг было столько убитых, что хотелось уйти отсюда подальше, но пути назад не было.

Они заключены в замке без возможности исчезнуть прочь. Им поставили блокаду, пока не истечёт час, а дальше… А дальше снова в бой.

Лаванда плачет и сильно прижимается к груди, а Гермиона не чувствует ничего, что должна чувствовать. Ей совсем не жаль никого из присутствующих – в глубине души зияет огромная дыра, со дна которой огромным потоком устремляется что-то незнакомое и чужое – то, что нашло наконец в ней выход, выпивая её чувства до последнего глотка.

Она не чувствует себя куклой. Она не ощущает себя разбитой.

Просто она знает, что перестала быть собой.

Кусок магии Тома полностью захватил и поглотил её, окрасив всё в беспросветную мглу, выдавив любое сострадание, жалость и колебания. Тень сомнения, преследовавшая ранее на всём пути до этого дня, до этого момента, наконец исчезла и оставила лишь уверенность в том, что она обязательно доведёт начатое до конца. Она всего лишь тупо ждёт время, ждёт прихода Тома, меланхолично покачиваясь, обнимая Лаванду, трогая её пушистые локоны и прикрывая веки. Её подбородок касается макушки, грудь на секунду вздымается в глубоком вздохе, а ладони чувствуют, как под ними дрожит от слёз гриффиндорка, которая чудом осталась жива.

Это должно было казаться странным, но Гермионе даже не хотелось её утешать. Она не говорит ей ни о какой надежде, не вверяет, что скоро всё закончится и они победят. Вместо этого с её уст слетают другие слова:

– Вчера был последний рассвет.

Лаванда затихает и поднимает голову, чтобы заглянуть в пустые глаза и увидеть хоть какой-то намёк на надежду, но в них так черно, что лучше отвернуться. Она ослабляет захват рук и с неверием склоняет голову, как вдруг Гермиона добавляет:

– Если мы не уничтожим Волан-де-Морта.

Гермиона направляет взгляд на Лаванду и вздрагивает уголком губ, пытаясь улыбнуться, но улыбка не выходит, а Браун роняет голову и шепчет:

– Я хочу домой.

– И я, – коротко отзывается Гермиона и снова болтает ногами по воздуху.

Она не думает о доме, не вспоминает родные стены, лица родителей и беззаботные времена – ей всего лишь нужен Том, чувства которого бьются об неё в нервозности и волнении.

Снова подставил себя под удар.

Но Гермиона не переживает: она точно знает, что он выберется из любой передряги живым и невредимым, к тому же магия не шепчет ей скрепить их силы, чтобы наделить его волшебством, а значит он прекрасно со всем справляется сам.

Гермиона прекрасно понимает, что он находится там, где сидит Волан-де-Морт.

И сейчас её почему-то не волнует, где находится Гарри – она уверена, что друг пошёл в лес, потому что таковы были условия Тёмного лорда, и, зная Гарри, Гермиона больше чем уверена, что он отправился туда.

Она не боится наступления часа, когда в замок снова ворвутся Пожиратели смерти и другие союзники Тёмного лорда, чтобы решить их судьбы. И даже тогда она не почувствует себя проигравшей, ведь смерть – это не конец. Весь смысл её жизни заключается в другом, и теперь она точно знает, в чём.

В лёгком нетерпении ждёт возвращения Тома, ощущая его где-то рядом. Он уже в безопасности – шёпот сердца стихает, нервы успокаиваются, дыхание становится ровнее.

И пока Лаванда садится на стол рядом, понурив голову, Гермиона принимается отсчитывать секунды, не найдя другое занятие.

Раз. Два. Три…

Лаванда подхватывает её умиротворённость, слабо начинает болтать ногами по воздуху и с облегчением понимает, что это очень помогает – поэтому Гермиона так спокойна?

Тридцать семь. Тридцать восемь. Тридцать девять…

Лаванда подстраивается под её ритм, и вдвоём нога в ногу рассекают безмятежно воздух.

Обе больше не оборачиваются внутрь зала, не обращают внимания на голоса, всхлипы, на раскинувшиеся тела, на оплакивающих знакомых и друзей. Казалось, весь мир разделился на части: там, где плохо, и там, где плавают в замысловатом танце кругляшки, устремляясь выше ресниц.

Семьдесят три. Семьдесят четыре…

Гермионе очень хорошо с Лавандой – она прекрасно поддерживает атмосферу умиротворения и тишины, как какой-то страж, отделяющий границу миров.

Восемьдесят. Восемьдесят один…

Гермиона пробуждается словно ото сна, заметив, как Лаванда резко вдёргивает голову и внимательно всматривается на вход в зал. Она перестаёт болтать ногами и сама выпрямляется, ощущая, как наконец-то к ней приходят хоть какие-то эмоции.

Том явно уже наплевал на всех присутствующих здесь – на нём нет дезиллюминационных, он держит в пальцах сигарету и часто втягивает дым, сверкая красным угольком в полумраке высокого свода зала, на котором больше не было отражения неба. Его взгляд лишь на несколько секунд обводит зал, ясно замечая всех волшебников, делая какие-то пометки в голове, а затем прямо смотрит на неё. Блестящие глаза настолько живые, словно в них скопилась вся жизнь присутствующих – он зашёл в зал как луч света, который каждый ожидает здесь, чтобы понять, что наступил рассвет.

Гермиона слабо улыбается своим мыслям и спрыгивает со стола, оживляясь, словно в неё наконец вселили энергию.

От Тома как всегда разит величественностью и уверенностью, он держит спину прямо и пронзает темнотой антрацитового взора, вызывая впечатление, что ты под прицелом и ничего не сможешь от него скрыть. Его движения кратки, стремительны и решительны. Тонкие губы плотно сжаты, выражая тем самым, что он снова и снова о чём-то думает – в его голове тысячи мыслей, которые, уверена Гермиона, в большей степени ни разу ещё не озвучены, да и не хватит времени их озвучить. Она не имеет представления, как он может столько и постоянно думать – ей кажется, что любая секунда его жизни проведена в размышлениях и, может быть, во снах они не оставляют его в покое, преображаясь в разные образы и силуэты, наводя на мысль подумать о чём-то после сна.

Он одержим думами – наверное, это единственная его клетка, в которую он оказался заключён на всю жизнь. И, конечно же, это его и делает таким успешным.

Гермиона знает, что он никогда ещё не ошибался.

И зная, что требуется от неё, она точно уверена, что Том всё подготовил к тому, чтобы у Гермионы всё получилось. Просто она сама пока этого не знает и лишь в нужный момент явно ощутит на себе, что сможет.

Наверное, она одна, кто за всю жизнь Тома прожил бок о бок с ним так долго, чтобы стать ему единственным собеседником на протяжении долгого времени, а это прекрасный повод изучить его и различить то, что для всех людей скрыто тонкой вуалью или паутинкой обмана. Она дальше всех проникла в дебри сотен оттенков цветов его качеств, даже тех, что находятся в самых скрытых и дальних чуланах, и ей кажется, что она знает его хорошо. Даже слишком хорошо.

Просто всё, что было в этих чуланах, невольно перепало ей, и засело чувство, что все его оттенки вломились к ней, перемешались, создавая определённую гармонию цветов, и теперь они безвозвратно завладели ею, составили какой-то баланс её личным качествам, преобразуя в идеальный композит.

Преобразуя Гермиону в идеал, который нужен Риддлу.

И она чувствует тонкий намёк на радость, видя, как он идёт к ней. Его черты навсегда отпечатались в памяти – их словно вырезали в сердце, выжгли острой спицей насквозь, чтобы не оставить ни единой возможности стереть, вырезать и изничтожить.

Том преодолевает последние несколько шагов, останавливается, и его пальцы машинально прикасаются к её шее, вонзаются в волосы, и оба чувствуют, как магия тут же слабо проникает внутрь, балансируя посреди двух личностей, между которыми не осталось даже невидимой границы. Однако его взгляд направлен на Лаванду, поэтому Гермиона немного поворачивается вбок.

– Ты должна передать каждому: любой должен попытаться убить Волан-де-Морта. Он уязвим – кто-то из вас должен убить его. Что бы ни случилось.

Гермиона снова поворачивается к Тому и между прозвучавших слов слышит истину, которую… готова ли она принять?

У Волан-де-Морта не осталось больше крестражей?

Она ждёт, когда мысль о Гарри поглотит её разум, но почему-то она плавает где-то за границей сознания и особо не торопится войти в неё. Эта мысль как назойливая мушка, которая пытается найти брешь в голове, но не может, потому что она оказалась хорошо защищена – словно кто-то выставил высокие стены без окон и дверей, не давая даже единственного шанса пропустить в себя и поддаться мятежу.

Лаванда слышит это как надежду, спрыгивает со стола, словно зарядившись энергией от Тома, резко кивает и удаляется вглубь зала.

Том наконец обращает внимание на неё – ей всегда кажется, что он нарочно сохраняет неприступность к себе, выделяя столько времени каждому, сколько считает нужным и чтобы никто из собеседников не почувствовал себя более расположенным к нему. Он так умело прячет свой интерес или необходимость, что невольно до сих пор веришь в его отстранённость и чуждость, никогда не забывая, каким холодным и далёким он может быть, буквально как год назад, когда навещал её в школе первые разы. Или когда крестраж признался, что он ненастоящий и что он Том Риддл – ей не забыть тот циничный взгляд, проникающий буквально под кожу острым кинжалом, и ту грёбаную улыбку, которая восхваляла его несокрушимую безоговорочную победу.

Сейчас его взгляд сканирующий – очевидно, выискивает в ней прячущиеся ощущения и мысли и в который раз убеждается, что всё получается как нужно. В очередной раз ощущает вкус своих достижений, потому что расслабляется, и взор превращается в привычный непроницаемый, – хватает её за руку и неторопливо ведёт к столу, принадлежащему факультету Слизерин.

Он садится на лавочку, достаёт кипу каких-то помятых пергаментов и перо, выискивает среди них нужный и расправляет, чтобы начать что-то писать. Точнее, продолжить на том месте, где заканчивается какое-то повествование.

– Сядь.

Гермиона послушно садится рядом и заглядывает в пергамент, различает косой угловатый высокий почерк ровной высоты букв – таким явно подписывают поздравления на открытках или сувенирах – но глаза почему-то не могут вычитать содержимое, словно какие-то мысли вытесняют новую информацию. Она подпирает голову ладонью и пристально смотрит на растрёпанную густоту волос, покрытую пылью, взгляд скользит по острым очертаниям, замечая малейшие движения скул, видя, как они напряжены и как зубы явно сильно сжаты.

В какой-то момент он переводит взгляд на неё и задумчиво смотрит в ответ, а затем снова углубляется в писанину. Его рука быстро скользит по пергаменту, а в глазах отпечатывается написанное – Гермиона снова смотрит на предложения и пытается поймать смысл.

«…узнал план Дамблдора и согласился с ним. Гарри Поттер умер от убивающего проклятия Волан-де-Морта, придя незамедлительно в лес и даже не оказав сопротивления. Я обнаружил себя и уличил момент, чтобы уничтожить Нагайну, когда тот натравил её на меня, потому что мои догадки оказались верны – Бузинная палочка считает меня своим хозяином.

Любой ценой мне нужно узнать о Дарах смерти – мне нужно заполучить их там, а не здесь. С помощью них я начну ограничивать себя в крестражах, я обязательно дойду до мысли, что они не представляют какой-то важности, и даже наоборот, найду их не перспективными и наносящими ущерб.

И самое важное: моё незнание этого мира сработало, как и должно. Я ничего не должен знать об этих пергаментах так же, как и не знал здесь до определённого момента.

Гермиона знает историю будущего, попроси её рассказать об этом, найдите момент перелома, где всё станет не так, как написано в магической истории. Если понадобится, даже спровоцируйте момент, в котором мир не станет прежним.

И самое главное: не рассказывайте мне ни о чём – в этот раз есть один-единственный шанс, чтобы изменить моё будущее.»

Брешь в стене не появилась, а смысл прочитанного так и остался витать где-то за границами разума, охраняемого чем-то невидимым и очень мощным – в ней появилось столько сдержанности, что Гермиона даже не подозревала, насколько сильной выдержкой обладает Том, чувствуя её теперь в себе.

Его пальцы торопливо складывают все пергаменты, чтобы спрятать их во внутренний карман плаща, а глаза, как гипнотизирующий кулон, пристально смотрят на неё и снова выискивают то, что, возможно, он не смог заметить в первый раз.

Ничего не найдя, он достаёт из кармана сигареты, вставляет ей в губы одну и тут же подкуривает сначала ей, потом себе. Дым начинает между ними парить, и не сразу Том берёт за руку, не сводя с неё оценивающего и пристального взгляда ищейки.

– Твой друг мёртв.

Он так легко это говорит – Гермиона уверена, что специально. Он наносит самый сильный удар – может быть, это сможет разрушить прочные стены чертогов, которые он долго выстраивал своими руками, выкладывая плитку таким образом, чтобы ей даже некуда было бежать?

И Гермиона, выдыхая густой дым, задумывается: а есть ли какой-то смысл ломаться на кусочки, если ей вновь придётся собрать себя и сделать то, зачем они оба тут сидят?

Она давно знала и сживалась с мыслью, что Гарри должен умереть, если она хочет в чём-то помочь Тому. Выбор был совершён уже давно, хоть и без её точного ответа, но все её действия были направлены к этому самому моменту, когда они остались вдвоём, и последний ход в этой игре принадлежит ей.

И она невольно задумывается о том, как сильно сейчас зависит от неё Риддл. Он явно это понимает, но совсем не так преподносит ей ситуацию. Раньше Гермиона об этом даже не подумала бы, однако заигравшие в ней другие качества личности прекрасно распознают весь шарм происходящего момента. Гермиона не раз видела, как Том точно подмечает такие вещи, показывая ей победоносную улыбку или самодовольный взгляд, подчёркивая тем самым, насколько всё гениально и просто.

И Гермионе хочется так же как и он – самодовольно улыбнуться от мысли, что теперь и в её руках теплится чья-то судьба и что она доросла до момента, когда может бахвалиться тем, что сама может за кого-то решать. И здесь речь идёт не только про Тома, но и про всю судьбу магического мира, а это и реально наполняет необъяснимым восторгом и затмевает голову величием.

Незнакомое довольство собой быстро расползается по всему телу и даёт о себе знать кривоватой улыбкой на губах, на что Том с удивлением приподнимает бровь и слегка отворачивает голову, ещё пристальнее выискивая, в чём же здесь находится подвох.

Только Гермиона уже забыла, что ей сказал Том, пребывая совсем в других уже мыслях и вызванными ими ощущениях, и лишь его удивление напоминает, что он сейчас сказал.

Прошлый внутренний стержень прямо сейчас же развалился бы и бросил её в отчаяние, из которого сложно найти выход, но все детали как будто заменили – они заставляют по-другому думать, не так смотреть на ситуацию и даже не обращать внимания на такие важные, казалось бы, вещи.

Только ей приходит в голову настоящее понимание, что важна здесь не чья-то жизнь, которая родилась и угасла, а то, как она будет плести пряжу судьбы дальше.

Том чувствует в ней совсем другое восприятие мира и с нескрываемым любопытством терпеливо ждёт, что она скажет на этот счёт. И честно, его очень удивляет, когда Гермиона поднимается со скамьи, выбрасывая окурок и возвышаясь над ним, и спокойным голосом отвечает:

– Полагаю, не стоит медлить – нужно закончить всё.

Он доволен своим изобретением – это явно то, что ему понравится потом, в его настоящем, и Гермионе совсем плевать, как сильно в ней всё изменилось. Единственный минус, который она успела тут же различить – склонность к одержимости. И в данный момент эта одержимость была в лице Риддла, которого теперь меньше всего захотелось отпускать куда-то дальше, чем на несколько шагов. Она поняла, как сильно ей не нравится, если его взгляд устремлялся куда-то помимо неё, потому всецело хотелось поглощать собою его взор, словно она единственная существует в этом мире. Её будоражило искушение оставить его рядом ещё на некоторое время, но в противовес озарялась объективная мысль, что не всё ещё покончено с Волан-де-Мортом, а продолжать скрываться больше не хотелось, поэтому нужно следовать точно намеченной цели, борясь с внезапно возникшим искушением.

Ей кажется, что момент, когда она чуть не разрыдалась перед Томом из-за того, что не видит ни в чём происходящем смысла, был настолько глупым и как будто бы произошёл не с ней, что всё пережитое представилось сном, в котором она побывала в шкуре чужого человека и посмотрела на весь мир и произошедшие в нём события чужими глазами.

Том поднимается и возвышается над ней, смотрит сквозь дым так, будто не верит своим глазам, а Гермиона пользуется моментом, поглощая притягательный взор, и пусть он смотрит хоть часами, лишь бы не перестал обращать внимание.

– Хорошо, – кивает он, и тень улыбки мелькает на тонких губах. – Тогда тебе нужно узнать последнее. Идём.

Выбрасывая окурок, он кладёт ладонь ей на плечо, слабо подталкивает к выходу, но сам зачем-то оборачивается, и Гермиона следует его примеру. Оба бегло осматривают зал, где каждый занят своими делами, и выходят в полуразрушенный вестибюль, только вот там и останавливаются, увидев вдали процессию из волшебников, которые на фоне появившейся на небе тонкой полосы оранжевого солнца, предвещающей приближение рассвета, смиренно идут по дороге и всматриваются в стены замка. Их возглавляет Волан-де-Морт, а рядом с ним идёт Хагрид, держа в руках… что?

Гермиона хмурится и делает несколько шагов по направлению к ним, пытаясь разглядеть происходящее, а дежурившие у входа в замок пара студентов тут же побежали мимо, в зал, и крикнули:

– Они идут сюда!

Началась суета, в которой каждый устремился на улицу, готовя волшебные палочки для атак и защиты.

Том равняется с Гермионой, устремив взгляд на Волан-де-Морта, берёт её за руку и не позволяет пойти за остальными на улицу.

– Кто это?! Кто это у Хагрида в руках?! – разносится по простору голос Джинни, которая уже успела спуститься по ступенькам вниз и приготовилась подбежать ближе, как кто-то решает её остановить.

– Гарри Поттер мёртв! – звонко произносит Волан-де-Морт и широко улыбается, позволяя гадкому смеху слететь с губ – его поддерживают изнурённые соратники, обнажая отвратительные улыбки, похожие на оскал.

– НЕТ! – слышится крик некоторых волшебников, а после они отчаянно зовут Гарри по имени и проклинают Пожирателей смерти.

– МОЛЧАТЬ! – громко кричит Волан-де-Морт, а следом раздаётся хлопок, после которого наступает тишина. – Игра окончена. Клади его сюда, Хагрид, к моим ногам – здесь ему место.

Гермиона с силой сжимает мужскую ладонь, словно требует пропустить её вперёд, и добивается своего – Том сам направляется во двор, проходя мимо знакомых и незнакомых защитников замка.

– Видите? – кивая на Поттера, которого Хагрид положил на траву, продолжает Волан-де-Морт. – Гарри Поттер мёртв! Вы теперь поняли, что вас обманули? Он был обыкновенным мальчишкой, который хотел, чтобы вы жертвовали жизнью ради него! Он был убит при попытке сбежать с территории замка. Убит при попытке спасти свою жизнь…

В этот момент Гермиона ощущает, как ладонь Тома выпускает её и слегка отталкивает назад, чтобы она за ним не шла. Он обходит выживший преподавательский состав, равняется с Джинни Уизли, которая невольно отступает от него, а после делает ещё несколько шагов вперёд.

– Что ты несёшь, лжец?

Вокруг наступает слишком звенящая тишина, чтобы хоть кто-то посмел её нарушить.

– Поттер пришёл к тебе сам, чтобы уничтожить предпоследний шанс на твоё возвращение, – спокойно продолжает Том, пряча руки в карманах.

Он говорит тихо, но в образовавшейся пустоте его голос кажется слишком проникновенным и хорошо различимым, только его тут же обрывает высокий вскрик Волан-де-Морта – он тупо выходил из себя при виде Риддла.

Яркая жёлтая вспышка озаряет расцветающее небо, но Том даже не шевелится и наблюдает, как огромный луч, выпущенный из его палочки, рассекает воздух и испаряется, словно его и не было.

Гермиона слышит шепотки – некоторые узнают Риддла, но ему абсолютно плевать – он словно пытается что-то себе или Волан-де-Морту доказать.

– Прочь! Уходи прочь! Это мой триумф! – кричит Волан-де-Морт, махая рукой и подходя ближе к Тому.

– Не могу отказать себе в удовольствии испортить его! – в ответ выкрикивает тот, и на его лице проясняется насмешливая улыбка.

– Во что ты превратился, Том? – сменяя тактику, отзывается Волан-де-Морт, едва сумев взять себя в руки. – Ты… не достоин носить звание наследника Слизерина. Ты предал всех чистокровных и меня… самого себя. Ты не помог мне. Не сделал то, что я хотел. Вместо этого ты выбрал грязнокровку, и поверь – она первая, кто отправится вслед за Поттером на тот свет.

– Не я, а ты предал самого себя, Том, – склоняя голову вбок, отзывается Том, а Гермиона жадно начинает смотреть на него, не отводя взгляд от его образа величия и незримой мощи, которая волнами колеблет воздух, заряжая чем-то действительно невероятным. – Я жил не с такими идеалами, как ты. Ты многое забыл, а я многое тебе напомнил. И ты бесишься, потому что тебе не нравится то, что я говорю. А я говорю правду – мы оба об этом знаем…

– ГАРРИ! ГДЕ ГАРРИ?! – вдруг верещит Хагрид, испуганно оглядывая весь двор, и другие подхватывают его панику.

Гермиона смотрит в то место, где должен лежать Поттер, и не видит его, словно он исчез или провалился сквозь землю, а затем ловит полувосторженный и полуизумлённый взгляд Тома – он снова поворачивается к Волан-де-Морту и кричит:

– Неудачник!

Волан-де-Морт издаёт протяжный звонкий стон злости и обрушивает месть на стоящих волшебников, не различая кто свой, а кто чужой, и в этот момент защитники замка издают боевой клич и вступают снова в бой.

Том быстро отступает назад, хватает Гермиону за руку и уводит её в вестибюль, чтобы подняться по лестнице на верхние этажи и оказаться в том месте, где никто не будет им мешать.

– Том, какого чёрта ты делал?! – то ли со смехом, то ли с негодованием восклицает Гермиона, резко разворачивая его к себе.

Он улыбается, чувствуя её облегчение, – оба не понимают, какого чёрта Поттер жив?

Они тихо смеются, прислоняясь друг к другу, словно на секунду забывая, что происходит и для чего Том увёл её ото всех.

Но это лишь на несколько мгновений – затем оба успокаиваются и становятся серьёзными, заглядывая другу другу в глаза.

В горле застывает смех, появляется ком, который не даёт говорить, и Гермиона опускает голову, тяжело вздыхая.

– Ты готова? – спрашивает Том и плотно сжимает губы, словно желая до конца хранить какой-то секрет.

Она смиренно кивает и проходит вглубь аудитории – той самой, в которой когда-то началась их история. Её взгляд цепляет парту, на которой она сидела и так давно пускала слёзы, и эти воспоминания кажутся ненастоящими. Это было так далеко позади, и с тем моментом её разделяют настолько разные и глубоко потрясающие сознание события, что просто не укладывается в голове. Неужели здесь всё и началось?

Гермиона поворачивается к Тому, в глазах которого явно читаются подобные мысли, но он трясёт головой, словно смахивает мысли, и его зрачки сужаются, останавливаясь на ней.

– Я никого не убила, Том, – выдаёт она волнующую мысль.

– Я знаю. Тебе и не нужно было кого-то убивать. Сядь и послушай меня.

Он кивает на ближайшую парту, сам обходит её и облокачивается боком, скрещивая руки на груди.

– У нас мало времени, но я должен тебе многое рассказать, – он выдерживает паузу, не сводя глаз, затем смотрит куда-то в сторону и опускает руки, продолжая: – Когда я исчезну отсюда и вернусь в своё время, я не буду ничего помнить, понимаешь? Поэтому сейчас последний шанс передать тебе всё, что ты должна знать. И ты должна точно понимать, Гермиона, слышишь? Должна понимать, что у тебя будет одна-единственная попытка изменить меня и моё будущее. Ты будешь менять не только это, но и всю историю, понимаешь? Единственный шанс, Гермиона.

Его голос совсем пропадает – он так же взволнован, как и она, и ей кажется, что сейчас его внутренний мир разорвёт её на части, пронзит собой каждую клеточку тела и энергии, лишь бы она помнила обо всём сказанном всегда. Лишь бы она совершила то, что нужно.

Он возлагает на неё все надежды. Он отдаёт ей в руки всю свою судьбу.

– Я не знаю, насколько реально заставить меня в моём времени вспомнить всё, но мне кажется, это возможно. Попытайся найти способ – уверен, это облегчит твою задачу. Когда мне в голову пришла эта мысль, увы, не было возможности поискать на это ответ, но у тебя будет уйма времени изучить этот аспект. Возьмись изучать ментальную магию, в свои двадцать лет я довольно неплохо продвинулся в ней, и в первую очередь советую тебе выставить щиты в сознании. Я не должен ничего знать о будущем до какого-то определённого момента, и всегда есть опасность, что я не пренебрегу залезть тебе в голову и поискать ответы на возникающие вопросы в отношении тебя. У Антонина есть родственница – она русская, она прорицательница и дала мне несколько уроков владения сознанием, поэтому попроси его помочь в этом. Не светись особо передо мной, пока не будешь полностью защищена, тебе понятно?

Гермиона кивает и находит его прохладную ладонь, слабо сжимает, словно пытается успокоить бушующую в нём взволнованность.

– Том, я плохо представляю, чем тебя заинтересовать. Дай хоть какую-то лазейку: что тебе интересно было?

– Я… – Том задумывается, снова отводя взгляд и сильнее сжимая ладонь Гермионы, затем поворачивается к ней и быстро отвечает: – Я был озадачен связями. Я искал волшебников, которые имели хоть какое-то влияние в обществе и были способны помочь мне поднять новый политический порядок. Я общался с волшебниками, которые были сильны либо в боевых искусствах, чтобы в случае необходимости у меня была армия, либо с теми волшебниками, которые были венцами общества – к которым прислушивались, которые занимали хорошие должности или только намеревались занять. Кроме этого я искал разные магические артефакты, изучал их, собирал коллекцию, которая, по моим представлениям, могла мне пригодиться.

– Торговал ими?

– Нет, ни в коем случае. Я искал что-то такое, что укрепит меня и сделает более неуязвимым, – задумчиво отзывается он, затем резко добавляет: – Я не нашёл Дары смерти. Я не знал о них, Гермиона. Вот тебе лазейка.

– Ты полагаешь, если я что-нибудь расскажу о Дарах, то тебя это заинтересует?

– Меня, как минимум, заинтересует Бузинная палочка, так что да. Но чем больше таинственности ты наведёшь на свой образ, тем интереснее мне будет взаимодействовать с тобой.

Гермиона нервно смеётся и понимает, что Том прав. У него невероятная тяга к раскрытию секретов, познаванию магических тайн, и это может сыграть ей на руку.

– Кто меня там встретит, Том? С кем из твоих приближённых мне придётся столкнуться?

– Долохов говорил мне, что пергаменты, которые я передаю ему из петли в петлю, рассказывающие о будущем, он получает сразу же. Якобы я в тот момент, когда переместился сюда и обратно, просто потерял сознание. Он нашёл меня, помог прийти в чувство, но прежде подобрал выпавшие из кармана плаща бумаги, в которых тут же значилось, что они предназначены ему. Не знаю, как скоро он их должен будет изучить, но, думаю, он сам выйдет на тебя. Не выходи на связь первой – он явно должен будет как-то убедить себя, что это не обман и не чья-то злая шутка.

– Какую роль он играет, находясь рядом с тобой?

– Я ценю его за решительность и безукоризненность. Импульсивен, не брезгует заниматься грязными делами. Прекрасно шпионит, хорошая физическая подготовка и, я бы сказал, лучший из всех по многим параметрам. Считаю его находкой для такого, как я, – Том показывает короткую натянутую улыбку и тут же серьёзно продолжает: – С кем тебе следует быть предельно острожной – Розье и Эйвери. Оба отменные ищейки, составляют прекрасный композит хитрости и аналитического ума. Первый путём лазеек и хитроумных ходов может вывести любого на чистосердечное признание, подловить в самый ненужный момент и сдать мне с потрохами. Второй более отстранён, но всегда выражает верные мысли, которые следом подтверждаются фактами, которые как раз находит или подстраивает Розье. Он ещё ни разу не ошибался на моей памяти, поэтому прислушивайся к Эйвери с особым вниманием – что у меня на уме, то у него на языке. Он – моя интуиция, в которой я практически не сомневаюсь. Типичный наблюдатель и собиратель информации. Кто и будет копать на тебя сведения, если мне это взбредёт в голову, так это он.

– Там имеет место быть в приоритете чистота крови, – замечает Гермиона, опустив в задумчивости голову.

– Тебе будет со многими сложно, уверен, но я уже попросил Долохова максимально сгладить ситуацию с твоим появлением в кругу моих знакомых. Как ни странно, но нас двоих не так сильно заботит чистота крови, как навыки и умения, – отзывается Том и показывает насмешливую улыбку.