Текст книги "Прежде чем мы проиграем (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 48 страниц)

– Так и смею, глупец! – не выдержал Том, тряхнув плащом и бросив смертоносный взгляд на собеседника. – Ты бесполезен! Ты не в себе!

– Ублюдок! – высоким голосом воскликнул Волан-де-Морт и резко бросил в стену, что была за спиной Тома, проклятье, которое полыхнуло огненной вспышкой и заставило всю пыль подняться в комнате.

Тот мгновенно отскочил к окну, оборачиваясь на погаснувшее пламя, и поперхнулся от горелого запаха пыли.

– А теперь послушай меня, парень, – вкрадчиво начал Волан-де-Морт, угрожающе жестикулируя волшебной палочкой в руке, медленно подходя к нему, – здесь моё время, и здесь я хозяин. И если я приказал тебе привести девчонку, значит ты её приведёшь!

– Да пошёл ты! Псих, – скривился Том, демонстративно отводя взгляд в сторону окна, тем временем лихорадочно соображая, сколько времени у него займёт свалить отсюда.

Краем глаза он заметил, как из палочки вырвалась ещё одна пламенная вспышка и устремилась к раме окна. Том отступил в сторону и моментально выставил щит, чтобы куски горящих штор не посыпались на него.

– Ещё одно нападение, и я не…

– Ещё одно слово и ты окажешься в темнице, – не зная себя от ярости, прошипел Волан-де-Морт, плавно притягивая палочку к себе. – Девчонку мне!

– Как ты не понимаешь: Поттер не придёт к тебе, даже если ты будешь держать здесь половину их ордена!

Внезапно взгляд Волан-де-Морта прояснился, он ошеломлённо уставился на Тома и только спустя несколько секунд прошептал:

– Эта девчонка вскружила тебе голову! Эта грязнокровка тебе важна!..

Том прикрыл глаза, кое-как сдерживая раздражение.

– …эта несносная дрянь имеет какую-то ценность, и ты, как последний влюблённый дурак, расстелился перед ней на коленях!..

– Заткнись! – взревел Том, распахнув глаза, заблестевшие белоснежным светом. – Заткнись, ублюдок!

Сам того не понимая, он взмахнул палочкой и выпустил огромную молнию, ударившую в дверь, которая мгновенно слетела с петель и вырвалась наружу с глухим стуком.

– И это всё только потому, что ты влюблён! – сквозь грохот воскликнул Волан-де-Морт и громко, гадко засмеялся, поднимая торжественно руки вверх, отчего мантия скользнула по гладкой, бледной коже, обнажая предплечья.

– Заткнись! – громом прозвучал ещё один вскрик Тома, но палочка Волан-де-Морта заглушила его, со скрежетом пуская взрывную волну в сторону волшебника.

Том отшатнулся, скрипнув зубами, и в порыве гнева хлопнул ладонью в руку, держащую палочку, вызывая белоснежный, потрескивающий комок, который моментально стал превращаться в огромный шар, трескающий высоковольтным напряжением. Вся комната осветилась белизной, ужасно режущей глаза: Волан-де-Морт резко отступил к дальней стене, щурясь от яркого света, а затем оба закричали от невыносимого скрипа тока в ушах, который, казалось, готов вот-вот разорвать барабанные перепонки. Том наклонился, прижимая ладони к ушам, ничего не видя в режущем свете глаза, не слыша ничего, кроме шалящего напряжения.

Хотел ли он своей смерти? Хотел ли он, чтобы Волан-де-Морт прекратил творить глупости ценой его жизни?

Он смеялся над ним.

Он совсем не глупый, и он прощупал его слабость, в которой Том не смог признаться себе.

Всё это было выстроено не с целью помочь самому себе – Волан-де-Морту. Всё это было важно лишь потому, что Гермиона стала очень важна.

Заботил ли его Поттер, который открыл его тайны и уже знает способ, как покончить с Волан-де-Мортом? Что Тому стоит найти лично мальчишку и убить своими руками? Что останавливает прямо сейчас же воспользоваться лояльностью Грейнджер и встретиться лицом к лицу с Поттером? Пустить в него убивающее? Отравить незаметно ядом? Связать и бросить в темницу? Привести на блюдечке Волан-де-Морту? Что?!

И кто теперь из них глупец? Он или Волан-де-Морт?

Скрежет тока настолько сильно ревел в ушах, что Том не сразу почувствовал, как пальцы стали мокрыми и липкими. Дрожащие руки опустились, и он слабо приоткрыл глаза, не боясь, что невыносимый свет сделает его слепым, – ему показалось, что больше нечего терять, и если эта магия, вызванная им, убьёт его, то это будет неважным.

Он жаждет вернуться назад, в своё время.

Где нет этого всего.

Липкая кровь, выбежавшая из ушей, тёмным пятном рябила в глазах, а где-то вдалеке раздавался мучительный стон Волан-де-Морта, который эхом напоминал о Гермионе, с такой же болью кричавшей в порыве страсти под его телом прошедшей ночью.

Это всё заставляло думать о Гермионе, которая вызвалась быть с ним, слушать его. Стать им.

Она отдала всю себя, переступила через себя, что с готовностью принял он.

Принял так, что не намерен выпускать даже ценой смерти любого.

И та его часть, что находится в ней, никогда не позволит сломать возникшую связь, не позволит причинить никому из них вред, будет защищать всегда от любого, кто встанет на пути. Даже если это будет он сам – Волан-де-Морт.

Том застонал, растворяясь в щепетильных воспоминаниях, чувствуя необъяснимый вкус магии, которая пытала сладкими муками прикосновений, звуков голоса и томительного шёпота, молящего не отпускать, прижимать к себе так, чтобы распасться на кусочки, разбиться как стекло и впитаться в него всем могуществом и величественностью. Быть одним целым.

И невидимая тень обволакивала за плечи, крепко сжимала, заставляла оступиться и сделать шаг в пропасть, расплавиться, как масло на куске хлеба под раскалённым ножом. И звать Гермиону. Звать ту часть магии, что находится в ней и в унисон отзывается молящим шёпотом.

Ужасная тоска и невозможность находиться одному, как без воздуха.

Сейчас единственный шанс уйти без потерь.

Уйти навсегда и не вернуться никогда назад.

Том сжал дрожащей кровавой рукой палочку, с силой оттолкнулся от пола и раскрыл шире глаза, пытаясь уловить хоть какую-то тень в белоснежном свете.

Уже стих голос Волан-де-Морта, где-то в стороне слышались чужие взволнованные голоса. Пошатнувшись, Том подошёл к окну, взмахом палочки выбил его, замечая, как свет тока бледнеет, позволяя лучше видеть, что происходит в комнате, со стоном запрыгнул на подоконник, не замечая, как куски стекла впиваются в ладони, крепко схватившиеся в раму, и прыгнул вниз.

Не давая себе возможности отдышаться, он тут же поднялся с травы, почувствовав её мокрой от обрушевшегося пару минут назад дождя, и мгновенно побежал к выходу с территории поместья.

Уже возле калитки, он услышал, как разносятся по воздуху заклинания, направленные ему в спину.

Один. Два. Три…

Последний шаг, и он ушёл от них, успев преодолеть решётку и исчезнуть, пока не поставили блок.

Почувствовав под руками мокрый асфальт, на который ливнем обрушился дождь, он громко выдохнул, не сдержался и припал лицом к земле.

Один. Два. Три…

В такт неслышным шагам тени за спиной он дышал, вдыхал воду, вдыхал магию, беснующую во всём теле, и она заставляла его подняться на ноги.

Том медленно выпрямился, поднял глаза к чёрному небу и заметил сверкающую огромными ветвями молнию, озарившую на несколько мгновений темноту, после которой почти сразу же послышался раскатившийся по всей округе гром.

Поднявшись с земли под грохот неба, он направился во двор, не видя ничего перед собой. Как во сне, он прошёл к нужному дому, поднялся по небольшой лестнице, снял защитные чары и навалился на дверь, входя внутрь помещения.

Захлопнув дверь, Том невольно прижался к косяку и медленно спустился вниз, не понимая, что чувствует и что с ним происходит.

Всё вокруг было в оттенках серого, невзрачного и неважного, лишь в ушах стучал звук сердца, неравномерно и громко бьющегося о стенки.

Единственная мысль, которая пришла ему в голову: магия слишком разрушительна.

Она была ядом. Она была наркотиком. Она уже давно вызвала зависимость, одержимость, которая каждый раз заставляла желать большего.

Он пристрастился к этому волшебству и теперь не сможет и дня прожить без него. Его подсадили на этот обволакивающий, притягивающий и ужасно манящий эффект. Он жаждет всегда находиться в таком состоянии, чувствовать волшебство, его объятия, ощущать тысячи запахов и вкусов, вдыхать трепет и жажду, видеть всё в тысячах оттенков цветов, ощущать прикосновения чего-то невидимого и бросаться в мягкую пропасть, в которой, как в жерле вулкана, плавится всё.

С улыбчивых губ сорвался стон. Том обнял себя за плечи и прикрыл глаза, целенаправленно позволяя себе захлебнуться и утонуть в спектре невыразимых ощущений.

Он настолько силён и могущественен, что никто не может противостоять ему. Он настолько прекрасен в своём гневе и очарователен в порывах злости, что вся его магия невероятно разрушительна, смертоносна и красива.

И он ни за что с этим не расстанется.

Это его суть. Это его смысл жизни.

И пока его часть волшебства находится в Гермионе, он здесь, он не может никуда исчезнуть, и он будет вечно парить в потоках волшебства, наделённых разрушительной силой, способной навредить кому угодно, даже самому себе.

Он запутался.

Он не понимал, почему поступает именно так, как сейчас, хотя преследует противоположные цели. Он хочет себе лучшей жизни, хочет изменить Волан-де-Морта, но выступает против него, чувствуя отвращение к тому, кем он стал. Он хочет быть ни от чего не зависимым и не одержимым, но сам бросается в потоки манящей энергии, что влечёт своей величественностью и могуществом. Он хочет быть свободным от всего, жить по своим правилам, но со странным удовольствием углубляется в чужие интриги и дела, вступает в игры по чужим законам и планам.

Ему должно быть всё равно на всех! Но ему не всё равно.

Он один пытается всё изменить, но знает, что ничего изменить не сможет.

Это запись на пластинке, которая крутится постоянно, из прошлого в будущее, и снова перезапись одного и того же. Он снова записывает себя на дорожке своей жизни, пытаясь сбить иголку и включить другую дорожку, но не может – его замотало. Он зациклился. Он не сдвинется с места.

И Дамблдор прав: Том ничего не изменит, не сдвинет ни здесь, ни там. Нужен кто-то, кто возьмёт иголку и передвинет на другой круг, зацикленность оборвётся, и его жизнь прозвучит другим звуком.

И не будет такого Волан-де-Морта, не будет избранного мальчишки, не будет Гермионы, не будет магии, пленяющей всю его сущность.

Но мысль о потере всего того, что даёт ему это необычайное волшебство, заставляет смеяться над собой, ведь такая сила – это то, к чему он шёл всю свою жизнь. Быть разрушительным и невероятно сильным.

И кажется, единственный шанс остаться таким же – забрать с собой Гермиону, изменить её запись на пластинке, сменить временной период её жизни.

Тому, наконец, пришёл в голову ответ: он ничего не изменит, он здесь, как маяк, зовущий кого-то исправить прошлое, и именно Гермиона должна это сделать, потому что только у неё есть возможность сохранить его разрушительность и силу, на какой бы дорожке пластинки он не оказался.

Знает ли об этом Долохов, который чёрт знает который раз пытается повлиять на его жизнь и сдвинуть мир?

И Том, кажется, распутал себя: он продолжает плавиться в обволакивающем тепле и лишь раздумывает над тем, как вырваться назад и утащить с собой Гермиону.

Она без войны с ним согласилась стать подобием его. Почему? Что она выяснила для самой себя?

Совсем не похоже на Гермиону, которая даже в безвыходной ситуации всё равно идёт наперекор и поступает, как ей хочется. Она очень строптива, совсем не податливая и, вверяя своим идеалам, никогда не прогибается под чужие. А здесь? Она просто решила стать им, без дуэлей и поединков, без войны с жаждой победить. Она даже ускорила процесс перевоплощения, позволяя жгучему яду его магии, крутящейся внутри неё, сжигать её сущность, менять, разбивать на тысячи осколков, чтобы соединиться с ним в одно целое.

Том открыл глаза, прикоснулся к ушам и опустил взгляд на дрожащие изрезанные стеклом пальцы, на которых появились потёки крови перемешанные с каплями дождя. Тряхнул головой, разбросав капли с волос по сторонам, посмотрел в потолок и приоткрыл мокрые губы, едва ли не зашептав.

Это Гермиона дала ему разрушительность. Это она всё сделала.

И она точно знает, что делает.

========== Глава 18. Ловушка ==========

– Гермиона, ты слышишь меня?

Гермиона оборачивается и смотрит на Джинни и Рона, затем опускает взгляд на Гарри, который сидит на полу гостиной факультета и задумчиво разглядывает тлеющие поленья, нервно сжимая и разжимая волшебную палочку в руках.

– Я слышу, Рон, – тихо отзывается она и снова отворачивается к каминной полке.

Внутри всё жжёт неистовым огнём, словно сейчас она вспыхнет и сгорит на глазах у друзей.

Ладони ужасно трясутся, потому Гермиона суёт их в карман.

Дамблдор мёртв, Гарри разбит и до сих пор не может свыкнуться с мыслью о предательстве профессора Снейпа, Джинни третий день с ошеломлением и подавленностью кружит вокруг Поттера и не может подобрать подбадривающего слова, а Рон погрузился в полное молчание, лишь исподтишка тяжёлым взглядом частенько сверля спину Гермионы, очевидно, не понимая её равнодушия.

Но он не знал, как внутри неё всё испепеляло, прожигало и проедало, словно яд, скользя по натянутым от напряжения и волнения нервам, доходя до самых тончайших волокон, заставляя их дрожать, болеть и ныть.

Вчера прошло прощание с Альбусом Дамблдором.

Джинни долго сидела и обнимала Гарри, который за вчерашний день не проронил ни слова, Рон подражал другу, не зная, что сказать, а Гермиона отстранёно прислонилась к стене в Большом зале, скрестив руки на груди, и погрузилась в свои думы.

Ей не было жаль директора – она знала, что Дамблдор пошёл на смерть сам. Это был его план, его сюжет, и всё пока следовало, как им задумано. Она много размышляла о профессоре Снейпе, поначалу теряясь в догадках, что с ним произошло, но на второй день Гермиона точно поняла, что Северус Снейп в безопасности и ни разу не пострадал. Пострадал только Том.

Волан-де-Морт не поверил ему.

В ту ночь, когда Том отправился в оплот Пожирателей смерти, Гермиона осталась с друзьями и долго выслушивала неразборчивый шёпот друга, который каждый раз твердил о предательстве Снейпа и падении с башни Дамблдора. Она особо не вслушивалась в тихое мычание, а беспокойно пропадала в себе, выискивая ощущения Риддла. Она ужасно нервничала и не могла найти себе места, вышагивая по пустой гостиной, и, наконец, получила первую отдачу: Том колебался, раздражался и закипал, как чайник на огне.

Что с ним? Что ему сказал Волан-де-Морт? О чём они говорят?

Рон впервые тогда нарушил тишину и попросил Гермиону присесть, чтобы не мельтешила перед глазами.

Наполняясь таким же раздражением, Гермиона фыркнула, прошла к камину и облокотилась о стену, бросая на друга вызывающий взгляд, но Рон не обратил внимания и снова переключился на Гарри.

А он всё шептал и шептал, повторял себе под нос, как заклятие, медленно сходил с ума и ужасно раздражал своей несобранностью и отчаянием. Ему не понять, что Снейп на самом деле не предатель и что Дамблдор сам выбрал такой удел, но прожигать время бездействием и наблюдать, как друг размазывает сопли по стенам, было не самым лучшим занятием.

Том накалялся и распускал поток прожигающей лавы, которая вот-вот проникнет в Гермиону и взорвёт её, как вулкан, разъедая кислотой и антрацитовым паром.

Он уже близко. Он уже подступает к кратеру и готов вылиться наружу.

– Хватит! – резко выкрикнула Гермиона, сверкнув зрачками.

Гарри замолчал, а Рон поднял на неё ошеломлённый взгляд.

– Что ты смотришь так на меня? Разве ты не видишь, что он тратит время и нервы?

– Не кричи на меня! Ты не одна в отчаянном положении, чтобы выплёскивать свой псих!

– Я не в отчаянном положении, а думаю, что делать дальше, Рональд! – раздражённо отозвалась Гермиона, дёрнув желваками.

Рон заметил этот незнакомый ему жест и поморщился.

– И как? Что-нибудь придумала уже? Дамблдора нет, крестр…

– Заткнись! – перебила та, коротко взглянув на Джинни. – Стоит заглянуть в библиотеку и поискать что-нибудь, а не прожигать время зря!

– Какая ты у нас умная! Так сходи среди ночи и поищи, в чём проблема? – съязвил Рон.

– Ребята, перестаньте, – подала голос Джинни, притягивая к себе колени.

– Успокой своего брата, я не начинала. Видите ли, ему мешает, как я хожу и размышляю.

Гермиона продолжила ходьбу, не обращая внимания, что в ответ пробубнил Рон. Эмоции стали выплёскиваться через край – Том был вне себя от ярости.

Неужели Волан-де-Морт настолько дурак? Неужели он не верит ни единому слову своей юной копии, заставляя его злиться и выходить из себя?

Помешанный, одержимый, невероятно самоуверенный, обманутый Дамблдором и Снейпом! Настолько глупый, что не верит самому себе! Если он не послушает Тома, Гермиона ни за что не позволит умереть Гарри, участвовать в играх и планах Дамблдора, разыгрывать театральную трагедию, в которой Гарри просто обязан умереть, если тот будет стремиться убить Волан-де-Морта.

Мерлин! Гарри – кусочек души тёмного волшебника, которого прежде чем убить, нужно убить самого Гарри, а ещё и Риддла.

Не слишком ли высокая цена за смерть Волан-де-Морта? Неужели он будет продолжать нагнетать атмосферу в магическом обществе, захватывать власть и преследовать Поттера?

– Дай мне мантию, Гарри, – дрожащим от ярости голосом произнесла Гермиона.

– Не глупи, Гермиона, утром сходишь в библиотеку, – произнесла Джинни, подняв взгляд на неё. – Ты видишь, Гарри сейчас не в состоянии…

А Гермиону разрывало и жгло.

– А мне плевать, в состоянии он или нет! Вы все слишком разложились в себе и не понимаете, что уже нужно действовать! Защищать школу некому! В любой момент сюда может снова заявиться свора Пожирателей! Шкаф до сих пор открыт в Выручай-комнате, а мы тут сидим и прожигаем!.. Ах!..

Гермиону тряхнуло, и она замолчала, не сумев договорить мысль. Яд полностью проник внутрь и стал плавить всё живое, в ушах сначала застучала кровь, затем зашипел ток, а перед глазами заискрили молнии, из-за чего гостиная расплылась и чуть ли не исчезла, оставляя только белоснежное свечение, увеличивающееся в размерах.

– Гермиона? – нервно, словно где-то издалека позвал её Гарри.

– С ней что-то не то, – ещё отдалённее прозвучал голос Рона.

– Что с её глазами?.. – выдохнула Джинни.

Две пары рук прикоснулись к предплечьям и потянули вперёд, после чего Гермиона ощутила под собой мягкую поверхность дивана и согнулась пополам, буквально выплёвывая ненависть и злобу.

Её разрывало от боли на тысячи мелких кусочков, на осколки стекла без возможности собраться воедино. Было отвратительно злостно и невыносимо горячо, словно её плавили как пластмассу.

Но в какой-то момент это прекратилось, сменяя всё на приятное и восторженное, болезненно зудящее и невероятно тёплое, толкая в спину, после чего Гермиона будто оступилась и бросилась вниз, в мягкую бездонную пропасть, обнимающую невыносимой тоской и желанием притянуться к чему-то незримому и бархатному, – к тому, что несёт в себе утешение.

Она не помнила, что было дальше, как оказалась в своей комнате, раскинувшись на кровати. Тусклые глаза устремились в потолок, кругом тишина, пустота и одиночество, окутывающее каждую часть тела. И больно, ужасно тоскливо и больно, словно кровоточит открытая рана в ушах, продырявленных насквозь.

Там сквозит. Там холодно и безутешно.

Гермиона подорвалась с кровати, понимая, что Том получил увечье, как-то ранен, а она здесь, не может выбраться и прийти к нему на помощь.

И так прошёл целый день: в метаниях от прожигающего яда до полного отсутствия мыслей и чувств.

Ему было плохо. Ужасно плохо и холодно.

На другой день она продолжала сторониться друзей, кутаясь в школьную мантию и скрещивая руки на груди, всем своим видом показывая, что лучше сейчас не подходить к ней.

Отстояв церемонию прощания с Дамблдором, Гермиона тут же направилась в спальню и погрузилась в пустоту, меланхолично раскачиваясь и молясь, чтобы день отъезда в Лондон наступил быстрее.

На третий день она, наконец, вышла в гостиную и присоединилась к друзьям, которые с мрачным видом продолжали молчать и о чём-то думать.

И Рон, наконец, нарушает тишину, спрашивая, что случилось с Гермионой.

Но она молчит, смотрит на каминную полку и пропадает в сжигающих ощущениях, которые через минуту сменяются тоской.

– Гермиона, ты слышишь меня?

– Я слышу, Рон.

Она ещё несколько минут смотрит перед собой, затем медленно оборачивается и тихо вздыхает.

– Я сильно перенервничала. Пойми, Рон, то, что произошло, совсем не шутки, и в любой момент Вол…

– Не произноси его имя! – тут же перебивает Уизли и устало опускает глаза.

Гермиона хочет возразить, приоткрывая рот, но резко останавливает себя, передумав.

– Дело в не в том, что произошло, Гермиона.

Совсем тихо и ровно разносится голос Гарри по пустой комнате. Он, наконец, что-то сказал вразумительное. Он, наконец, переключился на другие проблемы, которые раньше не меньше волновали его.

– Дело в том, – продолжает он, – что не один месяц ты ведёшь себя очень странно, словно тебя кто-то запугал до полусмерти, а затем подменил.

– Гарри, мы уже много раз обсуждали… – на выдохе отзывается Гермиона, но друг не даёт закончить.

– И ни разу ты не сказала, что на самом деле случилось, – так же ровным голосом произносит Поттер. – Сколько раз ты неожиданно пускалась в слёзы? Сколько раз ты почему-то резко отвечала и грубила на мои вопросы? Сколько раз ты говорила, что словно сошла с ума?

Гермиона закрывает на несколько секунд глаза, в очередной раз укоряя себя за то, что ещё в первый месяц не справилась со своими эмоциями и глупо думала, что Гарри способен её понять и оказать помощь.

Это было опасно: говорить о существовании Тома Риддла в этом времени, раскрывать его планы и замыслы и, наконец, их взаимосвязь, за которую вряд ли кто-то погладит её по голове.

Сначала Гермиона была слабой, немощной, вечно ищущей утешения, боясь упустить из вида последнюю надежду в образе Гарри, но спустя некоторое время она точно осознала, кто является её последней надеждой.

Гарри раздражал, когда говорил о Малфое, о том, что он Пожиратель смерти, или когда пропадал и неожиданно появлялся, объясняя, что караулил у Выручай-комнаты.

Гермиона злилась на то, что друг просто тратит время зря, пытаясь вынюхать хоть что-то. Она сомневалась в этом, как и Рон, пока Том не открыл один из своих секретов: Малфой действительно Пожиратель смерти. И тогда всё изменилось.

Она перестала наматывать сопли на кулак и терять голову в истериках от того, что не может спокойно прожить дня без Риддла. Её вечно тянуло к нему, сущность страстно желала воссоединиться, а возникающее тепло согревало так сильно, что хотелось в нём засыпать и никогда не открывать глаза, растворяясь в мягких, но таких редких объятиях Тома.

Одержимая Гермиона.

Её сущность прогибалась, а потом ломалась под давлением магии, которая ещё не до конца впиталась в неё и вечно устраивала бунт, требуя сдаться, броситься к горячему дыханию, таящее в себе ту белоснежную нить, чем было физическое проявление волшебства, желающее сплестись окончательно и оказаться в ком-то из них полностью.

Да, Гермиона поняла, что эта нить, – магическая сущность и сердцевина Тома, – разделилась, попала к ней, привязываясь к её влюблённости – условию, которое требовалось для активизации крестража, – и переплелась с её магическим стрежнем. Магия Тома желает вернуться назад, стать единой и полноценной, и всё логично: его часть из Гермионы не выдернуть, разве что упрятать в какой-нибудь предмет, создав крестраж.

Или поддаться и не препятствовать уже давно зародившемуся процессу.

Гермиона долго изучала книжку, что нашла в апартаментах Слизерина, вчитывалась в каждое слово, посвятила всю себя находке и пыталась разделить свои настоящие чувства и те, что навязывала магия. Бесконечными ночами она лежала на кровати и смотрела в потолок, пытаясь распознать свою суть без постороннего влияния, понять, насколько далеко зашла её влюблённость и на что она способна, чтобы тешить это чувство. Представляла разные варианты событий, то веря в искренность Риддла, то подозревая его в очередной ловушке, в которой Гермиона оружие в руках врага.

Что она чувствовала и как бы относилась к Тому, если бы он когда-то вскрыл свои карты и сообщил, что просто пользовался ею?

Часы в таких размышлениях были самыми тяжёлыми и невыносимыми, но Гермиона заставляла себя думать даже о таких вариантах, а также предусмотрительно выискивать лазейки, как выбраться из такого провала.

К концу этого месяца она стала собранной, уверенной в себе и, возможно, крайне резкой. Она не могла не заметить, как медленно, но верно становится похожей на Тома, копируя его поведение или манеру держаться. И эта чёртова книга в Тайной комнате совсем выбила её из колеи – у неё есть два пути: убийство или смерть той Гермионы, что ещё была в ней несколько месяцев назад.

Эти варианты совсем не веселили, однако она стала издевательски посмеиваться над собой: её никто не заставлял брать ту диадему, так что во всём она может винить только себя.

И в этот самый момент Гермиона почувствовала, как в ней ещё сильнее пробудилась незнакомая ранее ей натура: если бы не диадема, она жила бы в неведении, не знала бы о планах Дамблдора, не знала бы, что Гарри поджидает смерть, если он начнёт воплощать те замыслы в жизнь после смерти директора. И сейчас у неё многое есть в руках, чтобы изменить запланированный сюжет, перевернуть всё в свою пользу, руководствуясь какими-то приоритетами.

Она уже не верила прошлой себе, не верила, что всегда поступала правильно, справедливо или честно. Не верила, что всегда боролась за истину, что её ценности и приоритеты были настоящими и самыми благородными. Однажды Том доказал ей в одном из повторяющихся дней, что она не идеальна и все её решения тоже. Раньше она всегда противоречила себе, считая одно, а поступая по-другому.

Но теперь она верила Тому.

Она остро осознала, что любой герой в жизни не может похвастаться благородством и чистотой помыслов, и теперь, зная, о чём на самом деле думал Дамблдор, Гермиона без сомнений была уверена в том, что каждый обязательно имеет свой тёмный уголок души и бесспорно действует только в личных мотивах, но никак не в общественных.

Взять того же Поттера: в нём не кипит желание освободить весь мир от натиска тёмного волшебника, – им руководствуется только жажда жить и защитить самого себя от покушений. И сейчас его беспокоит не смерть директора, а только вымышленное предательство Снейпа. Вот что острее всего может пронзить сердце! Вот что смертельно для каждого из них!

Все ненавидят предательство: и Гарри, и Рон, и Гермиона, и Том, и Волан-де-Морт. И когда-нибудь этот предатель, этот заточенный нож, вонзится и проткнёт насквозь. Это всего лишь вопрос времени.

Вот только если взглянуть в корень вещей, Гермиона уже предала и делает это до сих пор.

Да-да, она настоящий предатель, и стала им ещё в тот момент, когда наотрез отказалась от мысли выложить всю правду Гарри о том, что с ней приключилось и кто заставил её вести двойную игру. И если она уже предала, уже ступила на эту тропу, то давно назад пути нет. Она может идти только вперёд. Она может идти туда, где по другую сторону всего действия стоял Том и безукоризненно ждал, когда же она перестанет сопротивляться.

И взвесив в себе истинные чувства, прозрев настоящую суть самой себя, Гермиона приняла решение: ей нужно быстрее оказаться там, где находится Том.

Она не готова создавать крестраж и вырывать из себя чувства, не готова рассказать друзьям всё, как было на самом деле, понимая, что это только усложнит ситуацию, и тогда ей точно придётся быть меж двух огней, боясь либо смерти с одной стороны, либо абсолютного непонимания с другой. Расскажи обо всём друзьям – и ей тут же придётся выбирать. Хотя выбор уже будет сделан, и он может стоить ей жизни.

Гермиона поняла, что каждый из них в первую очередь действует, руководствуясь инстинкту самосохранения, и если на кон поставлена жизнь, то человек пойдёт на что угодно, если где-то там, вдалеке, мерцает слабый свет надежды, манящий и призывающий к себе.

И пусть её лучше убьют чувства, убьёт предательство Тома, если он обманывает её, пусть она захлебнётся в луже собственных несбывшихся надежд, – это будет равноценная плата за предательство друзей, однако ни за что её палочка не поднимется на другого человека только для того, чтобы вырвать из себя это гнетущее волшебство.

Но всё же Гермиона сердцем чувствовала, что никакого обмана нет. Если Том до сих пор не причинил ей боль и, более того, посвятил её в некоторые тайны, значит она движется верно, значит она не просто оружие, но и верный спутник на этой дорожке. Значит она равноценный… партнёр?

И в последнюю ночь перед тем, как появиться перед Томом с книгой в руках и информацией по Малфою, она точно решила, что с этого момента готова ускорить всё происходящее с ней: поддаться магическому стержню Тома, кружащему в ней, и максимально сблизить себя с ним.

Не сразу ей пришёл в голову ответ, как необходимо это сделать и что значит моральное и эмоциональное сближение, о котором накануне прочитала из книжонки Слизерина. Все занятия она провела в глубоких раздумьях, перебирая возможные варианты: откровенные разговоры, признания, узнать друг друга лучше, добиться чистейшей дружбы, заставить Тома полностью доверять ей и прочее. Но к моменту прихода Риддла в школу, идя по пустому коридору на второй этаж, Гермиона резко остановилась и ошеломлённо уставилась перед собой, находя единственный верный ответ: физическое сближение будет являться самым мощным зарядом, который подтолкнёт ко всему, что она весь день перебирала в голове. Раскрыть себя во всём, увидеть самую сокрытую и несдерживаемую улыбку и лицезреть самое истинное лицо Тома, услышать настоящий, неподдельный звук, срывающийся с его губ – это будет самое откровенное признание.

И всё получится, если Том по-настоящему готов принять её. По-настоящему готов открыться ей и хоть на мгновение показать истинного себя.

И всё получилось.

Не успела Гермиона открыть глаза на следующее утро, а что-то невидимое уже поселилось в груди и тянуло к Тому, лежащему рядом с ней. Чувства обострились, эмоциональный фон стал более разборчивым и утончённым. Всё вокруг приобрело тона, которые она ранее никогда не различала. И сам Том – он стал чем-то более значимым и необходимым. Он стал тем, кому хотелось уподобиться, кого хотелось добровольно слушать и внимать.

Кого не хотелось отпускать от себя дальше, чем на пару шагов.

И вот сейчас, за один миг прокручивая это всё в голове, Гермиона смотрит в зелёные вопрошающие глаза друга и уверенно отвечает: