Текст книги "Прежде чем мы проиграем (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

Хорошо, что она пришла. Хорошо, что он не один и ему не пришлось лихорадочно перебирать мысли в одиночестве, выискивая ответы и решения. Её присутствие отвлекает и заставляет желать расслабления, а не мозгового штурма.

– Если хочешь знать всё, то Тёмный лорд поручил мне убить Дамблдора, если Малфой не сможет.

– Но… ты же не будешь? – тут же подняла голову Гермиона, устремив на него взгляд.

– Нет, – качнул слабо головой Том, снизу вверх разглядывая уставшее лицо собеседницы. – Снейп обещал Дамблдору, что он убьёт его.

Та шумно выдохнула и снова опустила голову на плечо, украдкой поглядывая на тлеющий уголёк сигареты в другой руке Риддла.

– А что ты скажешь… ему?

– Давай не будем сейчас это обсуждать. Я найду, что сказать, – чуть поморщился он, снова посмотрев в потолок. – Это должно подождать до утра.

Гермиона ещё раз выдохнула и несмело вытянула руку, чтобы обнять Тома за талию, после чего раздался его тихий смешок, а ладонь чуть крепче сжала её плечо.

Он почувствовал, как в тишине она стала прислушиваться к стуку его сердца, после чего буквально через минуту ощутил, как смятение в ней начинает превращаться во что-то трепетное и волнительное.

– О чём думаешь? – с ноткой любопытства спросил Том, полностью отстраняясь от сложностей, туша сигарету и выдыхая остатки дыма.

– Почему ты куришь? – тихо спросила она, игнорируя вопрос.

– Если я скажу, что это не твоё дело, обидишься? – серьёзно отозвался он, затем хмыкнул и более мягко продолжил, прикрывая глаза: – В сороковые были очень известны карточные дома, где заходишь и кроме дыма на расстоянии дальше двух метров ничего не видишь. Долохов любил отдыхать там, иногда я составлял ему компанию. Закурить за карточным столом – святое дело.

– И давно ты так?

Том приоткрыл глаза и попытался вспомнить, затем легко отозвался:

– Нет, наверное чуть дольше года. Я курил не часто. Здесь… уже здесь я хорошо подсел на сигареты.

– Успокаивают?

– Хочешь попробовать? – со смешком отозвался он, приоткрывая глаза и опуская на Гермиону взгляд.

На удивление Тома она чуть отстранилась, посмотрела на него и тихим голосом протянула согласие. Он снова задрал голову к потолку, задумавшись, затем произнёс:

– Это не успокаивает. Просто если куришь, то в такие моменты, как, например, этой ночью, хочется курить много. Это… что-то вроде действия, которое… позволяет сосредоточиться?.. Или расслабиться.

В подтверждении своих слов он достал ещё одну сигарету и зажал в зубах, произнося:

– Ты вряд ли поймёшь. Тебе не нужно.

– Но я хочу, – возразила Гермиона, полностью выпрямляясь и сбрасывая с себя обнимающую ранее руку.

Том выгнул бровь, пристально всматриваясь в тёмные глаза Гермионы, затем вынул изо рта сигарету и протянул её ей.

– Ну, держи, раз хочется, – с ноткой любопытства отозвался он.

Она смело выхватила её и приставила к губам, не умеючи зажимая между ними. Том достал вторую сигарету, не отводя взора от Гермионы, подкурил сначала себе, затем ей. Медленно затягиваясь дымом, он проследил как чуть ярче загорелся огонёк на конце её сигареты, после чего волшебница закашлялась, выдёргивая сигарету изо рта, чем вызвала тихий смех.

– Чёрт, ты вообще никогда не пробовала что ли?

Откашлявшись, она больно сглотнула и покачала головой, стыдливо взглянув на Тома.

– Смотри, – оживился он, отталкиваясь от спинки дивана, – берёшь вот так, не сильно зажимаешь губами, вот, смотри… и медленно-медленно вдыхаешь в себя дым, но только лёгкими… глубокий вдох.

Он коснулся сигареты и медленно сделал глубокий вдох, а после тяжёлый выдох со струящимся дымом и улыбнулся.

– Давай, делай как я.

Гермиона с меньшей уверенностью прикоснулась к сигарете и, не отводя взгляда от того, как затягивается дымом Том, сделала медленный глубокий вдох. Сначала дым зашёл легко, но спустя пару секунд она снова закашлялась, опуская сигарету вниз, неумело сжимая между пальцами.

– Почти, – подбодрил он, – давай ещё раз.

Гермиона чуть поморщилась, но всё равно предприняла ещё одну попытку. Затянувшись дымом, она затаила дыхание и выдохнула только тогда, когда Том показательно это сделал. С её губ слабой струёй вылетел антрацитовый дым, за которым Гермиона внимательно проследила, затем взглянула на Тома и слабо улыбнулась, вновь прижимая сигарету к губам. Он улыбнулся ей в ответ и сильно затянулся сигаретой, после чего выпустил огромную струю, демонстрируя её ей. Та попыталась сделать так же, но ей не хватило дыхания, потому она быстро выдохнула то, что смогла вдохнуть, и кашлянула.

– Что скажешь? – лукаво в полном воодушевлении спросил Том, щуря глаза от едкого дыма, клубящегося с кончика уголька.

– Это… это… – Гермиона на мгновение закусила губу, приставила сигарету и более размеренно вдохнула, выждала секунду и медленно выдохнула густой дым, заулыбавшись ещё сильнее, – отвратительно, но хочу ещё.

Том усмехнулся и снова выпустил клубы дыма, пристально наблюдая, как сигарета касается чуть полноватых губ Гермионы.

Спустя несколько затягов она стала ещё больше выпускать дым и тихо посмеиваться.

– Кружится голова, – сквозь слабый смех призналась она и снова затянулась.

– Это пройдёт.

Гермиона снова выпустила антрацитовую струю, очень ровную и густую.

– Тебе не идёт сигарета, – подняв в усмешке один уголок губ, произнёс Том, затем проследил, как она в очередной раз выдыхает, и понял, что постоянно смотрит, как клубы дыма, касаясь увлажнённых губ, мягко выкатываются наружу, а сами губы плавно складываются в трубочку, после чего выгибаются в странной слабой улыбке.

– Тогда не смотри, – отозвалась Гермиона.

– Хотя… выглядит интересно, – продолжая завороженно смотреть на то, как складываются и выгибаются губы, медленно и странным тоном произнёс Том.

Та подняла на него взгляд, усмехнулась и снова притянула к себе сигарету, пряча глаза, ощутив странную стыдливость.

Том молча продолжил следить за ней, и когда она выкурила, плавно протянул ещё одну. Гермиона легко взяла её, выждала, когда он подкурит ей и снова начала тянуть дым под пристальным взором.

– Что? Чего ты так смотришь? – слабо засмеялась она, понимая, что вся комната буквально наполнена её волнением и неуверенностью, вызванными непонятно чем.

Том молча потушил свою сигарету, затем притянулся к Гермионе, произнеся:

– Дай мне.

Та сначала недоуменно уставилась на него, затем сообразила, что он просит сигарету, потому подставила её к его губам. Он вдохнул и тут же выпустил дым ей в лицо, усмехнувшись.

– Вот!.. Чёрт, зачем?.. – стала отмахиваться Гермиона, однако засмеялась.

– Дай, ещё кое-что покажу, – интригующе произнёс Том, выпрямляясь перед ней и приближаясь к её лицу снова.

Она второй раз протянула сигарету к тонким губам, позволяя затянуться, и стала выжидать, что же будет дальше, потому что Том задержал дыхание. Неожиданно он резко обхватил её за плечи, притянул к себе и в приоткрытые губы выдохнул дым. Гермиона сначала вдохнула, но тут же закашлялась, а тот отстранился и тихо засмеялся.

– Если будешь курить, то буду делать так всегда.

Та закатила глаза и затянулась дымом.

– Я всего лишь хотела попробовать. Потом не буду.

– Я тоже так думал первый раз, – лукаво отозвался Том и откинулся на спинку дивана, по-прежнему не отрывая взгляда от лица Гермионы.

Странное чувство укалывало уже на протяжении десяти минут: ему было интересно наблюдать за ней, за каждым её движением, за каждым вдохом сизого дыма, который превращался в антрацитовый и мягко соскальзывал с приоткрытых губ, оставляя на них привкус его сигарет.

Когда Гермиона закончила курить вторую сигарету и выбросила её в пепельницу, Том притянул к себе обратно волшебницу и прикрыл глаза, ожидая прежнего умиротворения, но оно уже не возвращалось. Разум туманился от усталости, но внутри чего-то не хватало, и это “что-то” заставляло говорить с Гермионой, чувствовать в своих руках, остро ощущать её эмоции.

– До сих пор кружится голова? – прошептал он.

– Да, – в тон ему ответила она.

– Если бы сигареты всегда так действовали, – слабо улыбнулся он, принявшись неторопливо наматывать локон Гермионы на палец.

– Если бы не вкус, то согласна.

– Ко вкусу привыкаешь и потом не замечаешь, даже наоборот, нравится.

Гермиона ничего не ответила, лишь устроилась поудобнее на груди и вытянула руку, чтобы обхватить Тома. Внезапно он вспомнил кое-что и ему стало смешно, потому он издал тихий смешок.

– Три месяца назад могла представить себе такое?

– О чём ты?

Том снова усмехнулся и уткнулся носом в густую копну растрёпанных волос, затем в них спокойно прошептал:

– Что будешь сидеть вот так вот и ждать утра, чтобы вернуться в школу.

– Я не жду утра, – тут же ответила она.

Том насмешливо улыбнулся ей в волосы, зная, что она всем своим нутром чувствует эту улыбку, и легко ответил:

– А чего тогда ждёшь?

– Я просто не жду утра.

– Почему?

– Я не хочу возвращаться в тот мир.

Том вскинул брови в удивлении, посмотрел перед собой, затем на Гермиону, пытаясь понять, что она имеет ввиду, и выразил своё предположение:

– Мир, в котором нет этого места, нет рядом меня, а где-то недалеко поджидает опасность, а может и смерть?

– Да, примерно так, – почему-то смеющимся голосом отозвалась та, затем подняла голову и взглянула на Тома, мягко добавляя: – Мне сложно. Мне… мне кажется, ещё немного и я сломаюсь. Правда, не сейчас. Завтра.

В темноте он долго рассматривал её, не нарушая тишину, затем медленно прикрыл глаза, приоткрывая губы, и, едва шевеля ими, обратил загадочный взгляд из-под полуопущенных ресниц, произнеся:

– Ты просишь помочь тебе сейчас?

– Твои сигареты ни черта не успокаивают, – с полу усмешкой и ноткой неловкости ответила она, отклоняясь от его груди и выпрямляясь перед ним.

– Твою мать, Грейнджер, – лениво с лукавостью отозвался он, качнув головой и демонстративно закатив глаза. – Учись называть вещи своими именами.

Том медленно поднял руку к бледной шее, остановился у артерии, тихо трепещущей под кожей, и подал импульс тепла, быстро ощущая, как расслабляется Гермиона, и как странно на него влияет передача магического потока.

Внутреннее существо, которое беспробудно спало долгое время, очнулось и заёрзало, только почему-то не стало точить острые когти, раздирая сущность на части, а неожиданно ласково растеклось по венам, задевая нервы и вызывая тяжесть в ногах.

Из-под полуопущенных ресниц Том удовлетворённо проследил, как Гермиона подалась к нему ближе, медленно, как под каким-то наркотическим опьянением, прислонилась лбом к его щеке, зачем-то задерживая дыхание, а затем тяжело выдохнула, поворачиваясь затылком к спинке дивана, закрывая глаза.

Он был для неё как яд, действующий сильно и мгновенно. И в то же время был противоядием, которое способно заглушить и убрать любую боль.

Том завороженно наблюдал и чувствовал, как она плавится в знакомых ощущениях, выгоняя из головы разум и сознание с мечущимися в них проблемами, оставляя только раскалённое тепло, жарящее душу и тело. Её рука лениво поднялась к воротнику рубашки, а затем ладонь медленно опустилась к груди, пытаясь зацепиться за плотную ткань. Том прерывисто вздохнул, на мгновение опустив ресницы, услышал наэлектризованный гул где-то вдалеке и сверкнул глазами, приподнимая веки и заостряя полностью всё внимание на волшебнице.

Он не совсем понял, в какой момент свободная ладонь оказалась на заострённой ключице, выглядывающей из-под воротника женской рубашки, поднялась выше, к щеке, и повернула голову Гермионы к Тому, заставляя ту приоткрыть глаза и бросить на него туманный, ничего не понимающий взгляд.

– Тебе хватит? – ничего не видя перед собой, кроме тёмных глаз, спросил Том и не узнал свой голос, который прозвучал странно и как-то отдалённо.

Хоть и решил не углубляться в прелести тепла циркулирующей магии, он не смог замереть и не поддаться состоянию Гермионы: она, вместо ответа, медленно повернула голову в его сторону, обнажая часть шеи, на которой лежала его рука, обратно закатила глаза и коснулась щекой своего плеча. Том принял это за отрицательный ответ, приблизился к манящим губам и едва ли преодолел желание вытянуть изнутри мерцающую нить. Едва касаясь их, он закрыл глаза, чтобы не видеть палитру преобразовавшихся вокруг цветов и прерывисто задышал, сохраняя разум, но пульсирующая от его тепла сущность Гермионы заставляла всё самообладание послать к чертям и поддаться искушению и подступающему треску тока в ушах.

– Грейнджер, просто скажи, что тебе хватит, – улыбчиво прошелестел он в губы, раз за разом отнекиваясь от их сладости.

Она томила молчанием, не отстраняя и не приближая к себе. Она давала ощутить его губам, как на её проявляется странная улыбка, время от времени угасая и снова проявляясь. И он медленно стал понимать, что без её слова не сможет отстраниться сам: ему незачем этого делать, ему слишком тепло, и всё вокруг становится мягким и эластичным, поддающимся его сжатиям пальцев, чтобы придать ту форму, которую нужно. Впервые он ощутил, как мягкая тень чего-то громоздкого и величественного обхватывает за плечи, обнимает и обволакивает, окутывает и тянет вниз, в пропасть, устремляя на дно. И он позволяет этому, чему-то невидимому и невероятно тёплому и обволакивающему, утащить, выпустить из рук соломинку, сорваться и полететь в темноту, настолько очаровательную и умопомрачительную, что заставляет перестать дышать.

Он медленно выдыхает остатки воздуха, а с ним и самообладания, забывает сделать вдох и замирает, лишь сильнее сжимая тонкую шею, отчего Гермиона поворачивает голову на него и приоткрывает глаза, продолжая играть полу странной полу блаженной улыбкой на губах.

Пальцы сдавливают её сильнее, словно сейчас будут лепить из неё фигурку, и она издаёт приглушённый, судорожный, чуть болезненный стон, но не находит сил, чтобы дать этому сопротивление, потому лишь чуть шире приоткрывает веки и пытается разглядеть Тома.

Неожиданно его глаза начинают поблёскивать ослепительным светом, просвечивающим сквозь полуопущенные ресницы, Том оживляется и требовательно обхватывает Гермиону за спину, притягивая к себе и находя её губы, которые тут же отвечают ему. Поддаваясь тяжести невыразимой тени, нависшей за спиной, он ещё сильнее прижимается к ней, вонзает ладони в волосы, опускает ниже, беспорядочно скользит по всем изгибам тела и снова впивается пальцами в шею, ощущая кожу чем-то сродни глине: податливой, гнущейся, выгибающейся. Губы срывают с её прерывистый болезненный стон, но тут же чувствуют, как они в ответ накрывают его, липкие пальцы касаются его кожи возле распахнутого ею воротника, нежные ладони устремляются к открытой шее, притягивая Тома ближе, заставляя его нависнуть над Гермионой.

В ушах затрещало так, что казалось, сейчас заискрит в глазах. Тепло тягучей жижей растеклось повсюду, коснувшись каждого волокна нерва, и Том вздрогнул, ощутив, как непослушные пальцы стали теребить его рубашку, не сразу понимая, что они расстёгивают маленькие пуговицы, пропуская к телу прохладу ночного воздуха, струящегося из окна.

И он прерывисто выдохнул с усмешкой на губах, не поднимая ресниц, чтобы взглянуть на Гермиону, которая решительно заканчивала своё дело. Если она окончательно потеряла голову, то у него что-то ёрзало внутри, заставляя почти неслышно из-за треска в ушах и не своим голосом прошептать ей в губы:

– Ещё шаг и пути назад нет…

– Его уже нет, – практически не различая её голос, слышит Том и выпрямляется на коленях, утягивая Гермиону вверх, из-за чего ей приходится запрокинуть голову так, что передавливает глотку.

– Это отвратительно, – эхом звучит его ответ, тонущий в треске и громком дыхании обоих.

– Но хочется, – добавляет она, снова давая ощутить блуждающую улыбку его губам.

Вдруг он резко отстраняется, наконец, открывает глаза, обнажая источающую из них белизну, настолько ослепительную, что видит её в отражение в тёмных глазах Гермионы, но не обращает никакого внимания, хочет что-то сказать, но моментально накрывает влажные губы своими и жадно проникает внутрь, вызывая её танцевать в страстном танце внутренних и потаённых желаний. Пальцы путаются в непослушных волосах, рыщут по изгибам, возвращаясь к волосам, а затем нащупывают пуговицы, стремительно справляясь с ними.

И Гермиона отступает, слабо оседая обратно на диване, разъединяя губы. Том спускается за ней, подгибая колени, и снова завладевает ими, жадно прижимая волшебницу к себе, не давая ни единой возможности ещё раз отступить.

Она дышит ещё тяжелее, пытаясь вдохнуть, начинает колебаться, а комната наполняется каким-то страхом, перемешанным с неудержимым желанием, которое быстро берёт верх, как только Том проникает под расстёгнутую рубашку и касается ладонями округлых плеч, спуская рукава вниз.

Гермиона вздрагивает, замирая и позволяя сделать всё, что ему хочется. Его движения легки, умелы и точны, – они не дают воспротивиться снова, не дают отстраниться, не дают побороть искушение и потушить вспыхнувшее желание, – он чувствует, как она начинает дрожать и непослушными пальцами медленно подниматься к плечам, оголяя их и также спуская рубашку вниз.

И это ужасно приводит в азарт, вызывая хищную улыбку на губах.

Том вонзается зубами в её нижнюю губу, медленно и сладко тянет на себя, сверкая белизной, которая приобретает дьявольский оттенок, пугающий, но притягивающий к себе, и Гермиона не может отвести взгляда. Он ощущает исходящую от неё взволнованность и жгучее любопытство, которое заставляет её играть в эту игру, где Том до умопомрачения, до безумия, до беспамятства сводит с ума. Он чувствует её, как никогда сильно, и ему это всё слишком нравится.

В его ладонях она начинает дрожать ещё сильнее, как только губы плавно спускаются вниз и впиваются в шею, – Гермиона издаёт шумный судорожный вздох и полностью подчиняется выгибающим её рукам, телом прижимаясь к груди, а голову запрокидывая на спинку дивана, полностью обнажая шею, где Том, как властелин, начинает рыскать и завладевать каждым сантиметром, ладонями спускаясь к застёжке лифа за спиной. Ещё немного и она остро чувствует, как спадает одежда и обнажается грудь, отдаваясь сначала холодному воздуху, совсем не отрезвляющему, а потом горячим ладоням, от прикосновения которых Том буквально слышит, как её внутренний голос кричит в беспамятстве от неизведанного ранее касания. Губы спускаются ниже, по ключице к груди, и накрывают своей мягкостью, сначала нежно обхватывая сосок, а затем умело дразня.

Тишину пронзает глухой тянущийся стон, и непослушные пальцы тут же больно вонзаются ему в волосы, сминая их. Её пронзает невыносимое тепло, лавиной обрушившееся и топящее её в горящем вулкане, из которого, казалось, не выбраться живой. Её чувства пронзают Тома насквозь, вызывая безудержное желание обладать этим жаром, вытянуть из неё всё, что в ней есть, без остатка. Ему хочется постоянно чувствовать эту дрожь обнажённого тела в руках, так сладко манящую своей невинностью и искушённым любопытством.

Его губы невыносимо терзают, заставляя сладострастными стонами нарушать тишину, и ей хочется избавиться от этой пытки: безумной, пьянящей, что выводит на грань.

Поднимается выше, находит пересохшие губы и играючи ласкает своими, вырисовывая контур по изгибу уголков, а затем проникает внутрь, уверенно переплетая языки, и выпускает магию, которая проникает в податливое тело, приводит в лихорадочную дрожь и начинает дрожать сам, сгорая от желания.

Он накрывает её своим телом, опускается рядом, жадно рыскает всюду и спускается к животу, чувствуя, как от его касаний он начинает дёргаться, а с губ Гермионы срываться тихий стон. Ладонь быстро спускается к бедрам и задирает юбку, стремительно спуская чулки, затем касается мокрого нижнего белья, и Том понимает, что она буквально на глазах начинает сходить с ума.

Её руки тянутся к ремню, расстёгивают его и штаны, лишь на секунду касаются его желания, и в этот момент он больно прикусывает ей губу, пропадая во всех оттенках цветов и тонах звуков.

Как в порыве безумия, он подрывается, одним резким движением спускает вниз юбку и нижнее бельё, опускается к ней и мгновенно входит, отдавая свой глухой протяжный стон, потонувший в треске тока, Гермионе в губы и ловя её болезненный крик.

Она начинает брыкаться, пытаясь отстраниться, не сдерживая надрывный стон, испытывая шок, но Том неумолимо снова движется ей навстречу, заставляя её распахнуть широко глаза и неотрывно смотреть в ослепительный, как молния, свет зрачков.

– Том… – жалостливо умоляющим тоном произносит его имя, умоляя прекратить пронизывающую боль, прекратить болезненную муку, но трясущимися ладонями тянется к шее за жизненно важным теплом, тянется губами к его, в надежде получить противоядие.

И он делает ещё несколько болезненных толчков, не сдерживая сладострастный стон, пропадая в нестерпимых ощущениях, сверху вниз надменно смотрит в испуганные глаза и даёт плавящее тепло целиком ей, выплёскивая незримые потоки, плавящие Гермиону, словно в раскалённом до жидкого состояния металле.

Она кричит и стонет, задыхается и с дикой яростью сдавливает и царапает ему кожу на груди и плечах, умоляет то убить её, то продолжать пытать. Она теряется в спектре невыразимых ощущений, в смеси невозможной боли и нестерпимого сладкого желания, кусает ему до невыносимой боли губы, пронзает клыками до крови, улавливая тяжёлое дыхание и надрывно кричит ему в глотку, не сдерживая слёзы. Плавящее тепло постепенно заставляет неумело двигаться навстречу, глотая в себе и переживая тупую, тянущую боль, которая медленно уступает проникающему в кровь сладкому яду, отравляющему её полностью, пропитывая всем существом Тома: его жаром, его чувствами, его стонами и рваным дыханием, его желанием обладать ею, выпить её сосуд до дна, его потребностью разбить её на куски и впитать все частички души и магии.

Истерзать её. Воссоединить с собой, превратить в единое и нерушимое.

Сделать её полностью своей.

И он не сдерживает сладостный стон, услышав, наконец, в её стоне сладость.

Дрожащими губами Том прикасается к её губам и вытягивает белую нить, заставляя свои глаза мерцать молниями. Пропадает в невыносимой неге, не видя и не слышала ничего вокруг, ловит молящий голос Гермионы, отдаётся её беспорядочным ласкам рук, трётся пылающей щекой о волосы, глаза, щеки, губы, шею, двигаясь размеренно и чувственно, с блаженной улыбкой ощущая, как она начинает выгибаться ему навстречу, прижимаясь к нему как можно сильнее. Он не сдерживается и закусывает ей губу, слыша болезненный стон, превращающийся в сладострастный, и снова вытягивает нить, беспрерывно, как заблудший путник, нашедший в пустыне воду.

Он больше не может, он больше не терпит, он крепко прижимает к себе разгорячённое тело, изгибы которого так утончёны и умопомрачительны, вонзает ладонь в растрёпанную копну волос Гермионы, оттягивает назад и ускоряется, жадно наблюдая туманным взглядом за тем, как та мечется в болезненном экстазе, полностью и безвозвратно отдавая ему всю себя. Она отдаёт ему магию, отдаёт тепло и жизненные силы, позволяет белоснежным нитям выходить из неё с умоляющими стонами и глухими вскриками.

Неожиданно её взгляд преображается и начинает блестеть, загораясь яркими белыми огоньками.

Том завороженно всматривается в них, ослабляет напор и чувствует, как Гермиона овладевает его губами и слабо отстраняется, показывая схваченную нить и поглощая её со странной улыбкой на губах. Он насмешливо улыбается в ответ, наклоняет голову и проникает к ней, выискивая украденное, ощущая, как искренняя привязанность и необходимость в Гермионе слишком велика и до безобразия невероятна.

С ней хочется быть. Ею хочется обладать. Её хочется иметь всегда возле себя, ощущать её сладость, постоянно проводить ладонями по изгибам тела, раскрывать её тайные и скрытые желания, ласкать и терзать влажные губы, и никому никогда ни за что не отдавать.

Он сделал резкий и глубокий толчок, тяжело дыша, протяжно простонал, судорожно задрожав, и сорвал с губ Гермионы самый сладкий стон, буквально ощущая свою победу на вкус. Она вытянула последний раз из него нить и замерла возле его губ, разглядывая, как он, опуская ресницы, закатывает глаза, пряча белизну зрачков, а через пару секунд расслабляется и перекатывается набок, ни на дюйм не отстраняясь от лица Гермионы.

Чуть позже он замечает, как её колотит, как её губы дрожат в сменяющих эмоции улыбках, но глаза продолжают сверкать молнией и неотрывно с некоторым ошеломлением смотреть на него.

Он мягко улыбается, превращая улыбку в привычную насмешливую, но глаза источают невиданное ей ранее тепло и необъяснимую заинтересованность, выраженную в пристальном, завороженном взоре, от очарования которого Гермиона не может отвести глаз.

– Ещё нужна сигарета? – спрашивает Том, дрогнув голосом, понимая, что до сих пор не слышит себя.

Она качает головой и опускает глаза, но он тут же приближается к губам и оставляет на них словно невидимую печать.

– Ты была девочкой, – хрипло произносит и внимательно разглядывает вблизи каждую черточку её лица.

Она отводит взгляд и приоткрывает губы, но ничего не говорит.

Поток тепла медленно и плавно снова обволакивает её, притупляя трепещущую взволнованность. Том снова наклоняется к ней и с хрипом серьёзно произносит:

– Это хорошо. Потому что моё принадлежать может только мне.

Комментарий к Глава 15. Сегодня ночью

Итак, принимаются ваши пожелания к следующей главе. Чьими глазами рассказать? :)

========== Глава 16. Стать тобой ==========

Комментарий к Глава 16. Стать тобой

Глава не бечена, работает ПБ :)

Конец главы посвящаю тебе, LizHunter ❤️

Том резко открыл глаза, посмотрел в потолок, быстро перебирая в голове события прошедшей ночи и опустил взгляд к распахнутому окну, за которым уже царил день: серый, пасмурный и слишком тёмный. Вдохнув прохладу влажного воздуха, которым наполнилась за ночь вся комната, он повернул голову к спящей рядом с ним Гермионе, внимательно разглядел её расслабленные черты лица и прикрыл веки, подавляя в себе шумный вздох.

Всё казалось каким-то идиотским сном, в котором он оказался игроком в игре Долохова, полностью пренебрежён Дамблдором, неизвестен взрослому себе и брошен в капкан своей же магии с Грейнджер.

Тяжёлые мысли тут же обрушились на голову, заставляя перебирать все известные факты, узнанные буквально за одни сутки.

Чем он занимался до этого несколько месяцев? Пытался разгадать тайну Исчезательного шкафа? Помочь Малфою прикончить Дамблдора? Вынюхивал иерархию Пожирателей смерти и пытался понять, кто же так сильно насолил Руквуду? Носился от псов Тёмного лорда и показывал им зубы? Морочил голову Тонкс, чтобы тупо удовлетворять потаённые желания своей внутренней сущности, которая вечно драла когти и заставляла насытить себя магией?

Какая глупая трата времени и сил!

Том скрипнул зубами, открыл глаза и снова посмотрел на Гермиону.

О чём она подумает, когда проснётся, вспомнит прошедшую ночь и посмотрит ему в глаза? Магия это была или нет?

Нет, он задавал сам себе вопрос: магия была это или нет?

Отголоском прошлой ночи внутри что-то строптиво затрепетало, как в калейдоскопе, в голове пронеслись воспоминания, настолько точные, настолько чёткие, до каждой детали, до каждого судорожного вздоха, до каждого болезненного или сладострастного стона, до каждого пристального взгляда и умоляющего голоса. И всё в мире меркло, не имело никакой важности, никакой значимости по сравнению с тем, как светились белизной глаза, как взгляд различал тысячи оттенков разных цветов и звучали все тона звуков, как ток скрежетал в ушах и сводил с ума, как беснующее чудовище растекалось и плавило все нервы, всю душу, заставляя сердце быстро биться, а дыхание замирать.

Как что-то громоздкое оказывалось за спиной, мягко и тепло обнимая за плечи, обволакивая своей величественностью, заставляя сорваться в пропасть и лететь бесконечно в бездну, где не мелькала ни одна звезда, ведущая к спасению из этого лабиринта.

Том вздрогнул, ощутив, как от воспоминаний возвращается невидимая тень, вновь накрывающая его незримым плотным одеялом, таким необычайно гладким, что хочется нежиться в нём и никогда не позволять этой тени исчезнуть.

И он снова закрывает глаза, расслабляет мышцы лица и пропадает в обнимающем тепле: заманчивом, интригующем, загадочном и приятном.

Это магия, но этого что-то большее, чем её суть. Она дурманит и восхищает. Она делает его сильным и величественным, но дарит ему слабость, которая сейчас лежит рядом с ним.

Или это не слабость?

Том опять открыл глаза и посмотрел на Гермиону, прислушиваясь к её равномерному дыханию.

Она безмятежно спит и, возможно, видит сны: яркие или мрачные, счастливые или облачные, вселяющие радость или опасность. И что бы там ни было, она предпочтёт присутствовать в его жизни, видеть своё призвание изменить этот мир и наслаждаться теми днями, когда он слишком лоялен к ней, обнимает её, раскрывает тайны и дарит ей тепло. Она точно не выносит вечера, в которых он подстрекает её, проявляет свою жёсткость и напористость, пренебрежительно относится и играет с ней в игры, чтобы вновь и вновь разрушить её внутренний мир, который и так разбился вдребезги, был собран по кусочкам и склеен в той форме, в которой ему было нужно.

Такая тонкая, но строптивая душа, вечно бьющаяся надломленными крыльями о прутья клетки, выискивая уже не выход из неё, а лишь воду, чтобы не помереть от жажды. Она уже не видит ничего, кроме замка, что он выстроил в её голове, накрыв тёмной вуалью всё то, что могло бы её завлечь, заставить оступиться и сбежать.

Ей не хватало воздуха? Уже нет, – только его.

Ей не хватало свободы? Она больше не гналась, – её свободой был он.

Ей не хватало тепла? Что же, теперь она получила его сполна.

И глупо думать, что ею овладел только он. Им тоже овладели, его ощутили, его прочувствовали насквозь, его увидели в самых сладких муках и в лучах самой невообразимой победы. Запомнили его невероятно заинтересованный взгляд, источающий магию, его расслабленные черты лица с блуждающим взором и сладкой улыбкой на губах, подаренной только ей, его дрожащий голос и сокровенный, неслышимый никому стон, олицетворяющий коротковременную слабость, покорность природе и мужскому мышлению.

Это отвратительно, но этого хотелось. Даже сейчас.

Том медленно вытащил придавленную головой Гермионы руку и уже собирался подняться, как та зашевелилась, сжала плотно губы и нахмурила брови.

Усмирённая магия почувствовала её пробуждение и то, как после забвения, она снова возвращается к нему своим присутствием, своими эмоциями и чувствами.