Текст книги "Прежде чем мы проиграем (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

Наконец Гермиона судорожно вздыхает, кладя ладонь на его плечо и приоткрывая губы.

– Том, что ты… делаешь?.. – тонким голосом начинает она, но тут же взвизгивает, почувствовав, как он больно прикусывает нижнюю губу.

– Обожаю тебя, не видишь? – томно отзывается он и, переводя дыхание, прижимает своим телом Гермиону к стене, завладевая губами.

С насмешкой Том остро ощущает, как она пребывает в замешательстве от того, что он до сих пор не позволил своей магии циркулировать, ведь обычно ему только это было нужно от неё?..

– Гермиона? – вдруг раздаётся озабоченный голос Поттера за дверью.

Стараясь сдержать тяжёлый вздох, Том разрывает поцелуй и, вперившись возбуждёнными глазами в Гермиону, в которых буквально различил направленный на неё свой звериный взгляд, подставляет палец к губам, призывая не раскрыть себя.

– Д-да? – дрогнувшим голосом слабо отзывается она, не спуская завороженный взгляд с Тома.

Он не ждёт, а тут же прижимается губами к её тонкой шее и слабо прикусывает кожу, с силой сжав плечо, заставляя ту покрыться мурашками и издать тихий стон. Она поднимает глаза кверху и закусывает краешек губы, пытаясь не выдать себя звуком, но ласковые пальцы Тома словно издеваются, проникая под одежду к груди.

– Ты в порядке? – спрашивает Поттер.

Том очерчивает незримую линию губами, поднимаясь с шеи к мочке уха, и судорожно выдыхает, дурманя Гермиону своим упорным и неудержимым желанием.

– Д-да… я… – она запинается, пытаясь опереться на стену, чтобы не упасть под натиском Тома, и, закрывая глаза, томно продолжает: – я просто… споткнулась… устала…

Том спускается к её скулам и сквозь насмешливую улыбку дразняще вычерчивает линию кончиком языка по пересохшим от взволнованности губам Гермионы.

– Хорошо, – отзывается Гарри и как-то неуверенно добавляет: – Если что я у себя.

– Д-да… – шёпотом вторит та, но Том не уверен, что ответ уже предназначался Поттеру.

По стихшим шагам становится ясно, что он отошёл от двери, и Том, снова вовлекая в страстный поцелуй Гермиону, достаёт палочку и накладывает чары неслышимости, а после небрежно роняет кусок дерева на пол и жадно вцепляется в женскую рубаху, сминая так, что верхняя пуговица с глухим звуком отрывается и отскакивает куда-то в сторону. Гермиона вздрагивает, но не успевает что-то произнести, как рука тут же поднимается к волосам, вонзаясь в них, и тянет её голову вниз, обнажая нежную кожу шеи, в которую Том, рвано дыша, впивается губами.

Она повторяет свой судорожный вздох и одеревенелыми пальцами пытается сжать его плечи, но Том уже выпускает её волосы, жёстко обхватывает за талию и, круто разворачивая над полом, заставляет пятиться назад, пока она не упирается в кровать и не падает на неё, мгновенно оказываясь как под нависшей скалой. Он беспорядочно гладит её тело, упиваясь восторгом от ощущения мягкой кожи, которую хотелось сдавливать и сминать, вызывая тихий скулёж Гермионы, до сих пор пребывающей в некотором оцепенении, пока её пальцы наконец медленно не вонзаются ему в кудри, разглаживая беспорядочные пряди. Он отзывчиво поддаётся её движению, заставляя сделать так ещё раз, а затем выпрямляется на локтях и внимательно вглядывается в блеск в глазах Гермионы, которая успевает опешить от того, как резко Том переключился со страстной волны, на которую она практически настроилась.

Для чего он это делает?

Она кажется самым совершенным человеком на земле: некоторого рода скульптурное изваяние, с раскинувшимися беспорядочно на постели каштановыми кудрями; лицо кажется высеченным руками самого искусного скульптора, отчего оно такое ровное и гладкое, мраморного оттенка, на котором пляшут тени веток, танцующих за окном; и во всём этом зачарованно выглядят живые глаза, блестящие и выражающие так много очарования и тепла, что в этом хочется утонуть и пропасть в глубинах скрытых ощущений, – с таких девушек одарённые художники обычно рисуют картины, вычерчивая их миловидные изгибы тела и черты лица.

Всё тело наполняется невыразимым восторгом при виде того, как с упоением она вглядывается в его темноту глаз, восхищаясь его сумасшедшей красотой, жадно прикоснуться к которой он позволяет только ей. Перед глазами снова вспыхивают образы пережитых с Гермионой дней, противоречащих тем, о которых он ранее вычитал из предыдущих историй, и Том наклоняется к её губам, мягко улыбается, отчего та решительно завладевает ими, обнимая его за плечи, а он поддаётся её натиску, ослабевая захваты, и даёт волю над собой.

Она мгновенно сжимает его губу, затем отпускает и устремляется к шее, отодвигая воротник рубашки, жадно припадая к трепещущей коже, и Том перекатывает Гермиону, чтобы оказаться под ней, расслабляется, закатывает глаза и крепко прижимает её к себе, растворяясь в горячем дыхании, как в жерле вулкана. Её пальцы жадно начинают рыскать в тёмных волосах, а другая ладонь до боли сжимает грудь, заставляя задыхаться и тут же машинально отвечать на её ласки, разглаживая спину и устремляясь под рубаху. Вскоре она снова находит его губы и готовится терзать их, но Том немного приподнимается и возвращает инициативу себе, заставляя Гермиону сесть на нём, поднимаясь за ней следом, а его тонкие пальцы мгновенно берутся расправляться с пуговицами.

И всё это время он смотрит в её блестящие глаза – они стали другими, взгляд совсем не похож на тот, который раньше он привык наблюдать, когда пробирался к ней в школу и скрашивал её ночи болтовнёй; совсем не похож на тот, когда она была заперта с ним несколько недель в этой квартире и целеустремлённо старалась стать им, держа в голове мысль о том, какие трудности ей предстоит ещё пережить, – сейчас она кажется уже взрослой и самоуверенной, словно в ней, как она выразилась, заменили какую-то существенную деталь, вырвали и поставили вместо неё новую, испытывающую холодное спокойствие и безразличие в повседневности и жар чувств, проявляющихся в темноте наедине с ним.

Она ловко и быстро справляется с его рубашкой и подставляет его тело свету фонарей, горящих за окном, с силой вонзается пальцами в кожу, но так и не отводит глаз, словно находя в его чертах что-то завораживающее и умопомрачительное – то, что не может заставить её прикрыть веки и погрузиться в танец чувств.

Том обнажает блуждающую улыбку, аккуратно и неторопливо спуская с её плеч одежду, ожидая, что будет дальше, и спустя некоторое время Гермиона прикасается ладонью к щеке и приближается губами к его, но замирает, словно требуя следующего шага от него, на что тот тихо смеётся и нежно притрагивается пальцами к ключице, вычерчивая невидимую линию.

Слабый треск тока коротко звучит где-то за спиной, и оба чувствуют, как воздух быстро заряжается, наполняя комнату влажностью как перед дождём. Том снова проводит невидимую линию по светлой коже, и раздаётся ещё один щелчок тока, который в этот раз с болезненной истомой отзывается в груди Гермионы, призывая приблизиться к нему, а сам он ощущает, как за спиной настигает невыразимая и необъятная в своих размерах тень, готовая прикоснуться шёлковым лоскутом плаща и обнять за плечи, бросая в бездонную пропасть тепла.

Том замирает и чувствует, как импульсы магии готовы сорваться и проникнуть в кожу Гермионы, чтобы больно ужалить её нервы, запустить яд и прогнать его в крови до самых мельчайших капилляров, но пока продолжает смотреть в тёмные глаза, взгляд которых становится умоляющим. Плотная тень становится ближе, она уже дышит ему в спину – Том чувствует её всем нутром, готовясь быть окутанным ею, – треск тока учащается, а комната начинает постепенно сливаться в бесформенные оттенки, позволяя фокусироваться только на расширившихся глазах волшебницы. Несколько мгновений он, наслаждаясь напряжением и уплотнённым воздухом, соблазнительно подрагивающим невидимыми искрами, сдерживает тепло, прежде чем его коснётся бархат невидимого существа, а затем сдаётся и поглощает в себя превосходство стихии, резко хватая Гермиону за плечи, впиваясь во влажные губы и срывая с них мерцающую нить, осветившую их обнажённые тела. Она вздрагивает и томно вздыхает, закатывая глаза, в которых пропадает появившееся отражение загоревшихся белых огоньков, а после ослабляет хватку на груди Тома, обессилев.

И движимый мощной энергией он грубо отталкивает её вбок, отчего она валится на постель, возвышается над ней сверху и задрожавшими зубами вонзается в нежную кожу обнажённой части груди, вызывая болезненный вскрик Гермионы. Она лениво пытается отодвинуть его, но Том с неконтролируемым упрямством принимается изучать губами обнажённое тело, срывая лиф и ощущая, как её липкие пальцы стали динамично сминать ему волосы и плечи, словно сдавшись напору. От прикосновения к груди она начинает биться под ним, как от разрядов тока, закусывая губу и сдерживая в себе судорожные всхлипы, но всё же они проскакивают вопреки её желанию, разбавляя оглушающий треск высоковольтного напряжения, в котором тонут сладкие стоны и тяжёлое дыхание. Он пронзает её теплом, ласкает языком и наслаждается тем, как странно и отдалённо слышит своё имя, которое слетает с пересохших губ Гермионы вперемешку с томными вздохами. Его начинает потряхивать от мелодичности тона, и он перестаёт покрывать кожу губами, притягивается к ошеломлённым от испытываемых ощущений глазам и зарывается в пушистые волосы, с протяжным вздохом погружаясь в нестерпимый огонь волшебства, улавливая раскалённые потоки лавы, прожигающие их двоих от невыразимых ощущений. Машинально он снова погружается в исследование миловидного лица, вычерчивая невидимые узоры, а она пытается поймать его улыбчивые от эйфории губы, но не может, после чего Том чувствует, как её пальцы расправляются со штанами, расстёгивая их так быстро, что он не успевает предотвратить её замысел. Её торопливость смешит, и словно в отместку он проникает ладонью к ней в джинсы, заставляя Гермиону выгнуться и прижаться ближе, опуская сладострастный судорожный вздох ему в глаза. Она начинает дрожать телом, и сквозь импульсы шалящего тока Том слышит постукивание её зубов, замечает, как линия её губ искривляется в странном очертании, выражающем нестерпимую пытку эмоций, пронзающих его насквозь истомой. Она не сдерживается и выдаёт приглушённый протяжный стон, больно вонзив ногти в его кожу, а затем распахивает глаза и ищет его взор, жадно припадая к тонким губам.

Том не может больше сдерживаться от жара прожигающей лавы, сцепившую их сердца в горячем танце, потому отстраняется от Гермионы, мгновенно снимает с неё оставшуюся одежду, сбрасывает всё с себя, возвращается обратно к притягательным губам и двумя пальцами входит в неё, собирая изобилие влаги дрожащей в истоме Гермионы. Она снова впивается ногтями в его кожу и закусывает себе губу, протыкая до крови, отчего Том чувствует солоноватый привкус на языке и ласкает рану нежным поцелуем, приоткрывая слегка припухлые губы, с которых снова начал вырываться горячий стон.

Ему хочется, чтобы она не сдерживала себя, полностью отдаваясь его ласкам, потому сильнее надавливает пальцами, тем временем закусывая ей губу, и из глубины её души вырывается ещё один протяжный судорожный всхлип, который он ловит ртом с невыразимым превосходством, словно это награда за её поражение в игре их тел. Её голос вновь приглушённо вмешивается в треск тока, нашёптывая его имя и желание покончить с этим, но Том остаётся непреклонным, наслаждаясь исступлением от испытываемой ею эйфории, которая стремительно превращалась в сладкую пытку, что невозможно выносить.

И она решает схитрить, прикасаясь к его члену, теперь в нём вызывая ответную дрожь и желание закусить губу, чтобы не выпустить стон, однако это происходит так неожиданно, что Том судорожно выдыхает и на секунду закатывает глаза, захлёбываясь в нестерпимой истоме, разрывающей его сущность на части. Он не сразу понимает, как долго звучит его протяжный рык, и только после останавливает его, закусывая губу, но Гермиона уже смотрит на него, как на побеждённого, продолжая поддерживать его эрекцию горячим касанием ладони, заставляя метаться между желанием, чтобы она отпустила член и освободила его от пытки или с головой погрузиться в нестерпимую негу, сводящую с ума и заставляющую кровь кипеть, прожигая вены от нещадной эйфории. Его тело на некоторое время становится словно парализованным, погружаясь в пучину захлёстывающей истомы, в которой лицо разглаживается, обнажая покорность настигнувшим чувствам, и, насладившись очарованием выгнутых в блаженной улыбке тонких губ, Гермиона отпускает член, прижимает Тома к себе за шею и выгибается к нему. Он тут же сдаётся, покорно входит в неё, и оба судорожно выдыхают, переплетая непослушные пальцы и крепко сжимая влажные ладони.

Всё кругом становится чёрным пятном, в котором Том на ощупь улавливает горячие губы и вытягивает из них белоснежное мерцание, поглощая безудержную магию, начиная размеренно двигаться внутри узкого набухшего от возбуждения влагалища, плотно сдавливающего его стенками. Кажется, ток буквально пробегает по позвоночнику жгучим разрядом, отчего его начинает трясти и приходится снова кусать уже и так истерзанные губы, чтобы не закричать, предпочитая этому задыхаться. Гермиона подносит к себе свободную ладонь к лицу и закусывает пальцы, на что Том усиливает толчки, сдаваясь во власть протяжных стонов, обрушившихся на комнату, а затем убирает её ладонь, заставляя женским гортанным вздохам звучать в унисон его. Гермиона начинает выгибаться ему навстречу, обхватывая его тело бёдрами и скользя по намокшей от пота груди ладонью, заглядывает ему в белоснежные зрачки, и Том в эйфории наблюдает, как растерявшийся и ошеломлённый взгляд буквально пожирает его восхищением, выражая полное подчинение любому его жесту. Он прижимает к её губе большой палец, касаясь острых зубов, и проводит им по линии, собирая влагу, а после прижимается к ним своими губами, вдыхая в неё свою сумасшедшую привязанность и невыразимое желание обладать ею. Внутри всё выворачивает чёрт знает как и зачем, из-за чего его движения ускоряются, а тело вжимает Гермиону в постель, словно желая в ней раствориться, на что та так же крепко обвивает его руками в ответ и жмурит глаза от глубоких толчков.

Чёрт, она так хороша, что из неё хочется лепить фигурки, выгибая очертания намокшего тела под разные совершенные формы, сменяя одну за другой. Её горячее дыхание кажется единственным воздухом в комнате, и он жадно глотает его, вонзая липкие пальцы в пушистые локоны, ритмично сжимая и разжимая их. Он немного отстраняется от лица, желая, чтобы Гермиона смотрела ему в глаза, и улавливает её взор своим вожделеющим, не отпуская из власти очарования своего белого мерцания. Ей приходится больно сглатывать и рассыпаться вновь и вновь на тысячи мелких осколков, которые Том каждый раз постоянно собирает в той конструкции, которой ему хочется, превращаясь в образ дьявола, не выпускающего её из неукротимой истомы, ведь ей уже хотелось сдаться.

Он тешит её озорными и насмешливыми улыбками, дразнит губами и заставляет всё тело напрячься натянутой струной, с которой вскоре должен сорваться последний звон. Его движения немного замедляются и превращаются в проникновенные удары, от которых у Гермионы сбивается дыхание, а бёдра до боли начинают сжимать его тело, ввергая ту в ещё большую агонию, в которой она непрерывно судорожно кричит и задыхается, царапая кожу на его плечах до крови. Том резко вонзается зубами ей в губу и с силой кусает в ответ на свою боль, а после исступлённо запрокидывает голову, снова улавливая чёрный ошеломлённый взгляд, в котором огоньками пляшут его дикие белоснежные зрачки. Её глаза заполняются слезами, вызывая некоторое недоумение, а губы искривляются в странной улыбке, с которых вырываются смешки, после чего Том чувствует, как её мокрые стенки так сильно сужаются от набухания, что становится невыносимо горячо, как в аду, и в следующую секунду ощущает слишком много влаги, которая беспрепятственно вытекает наружу, а всё тело Гермионы поддаётся необычной конвульсии. Она томно закатывает глаза, и Том тут же обхватывает её губы, чтобы поймать самый сладкий и заключительный в её партии стон, так тонко и протяжно звучащий, словно это самая последняя высокая нота, после которой порвётся струна. Он чувствует невозможный жар, закусив губу, кончает вслед за ней и вытаскивает из последних сил мерцание с дрожащих губ, глухо вздыхая и поддаваясь собственной дрожи.

Комната сгущается мраком, и Том, опуская веки, тонет в обволакивающем бархатном тепле магии и насквозь пронизывающих его волнах непередаваемого экстаза, погружаясь в плавную трясину умопомрачения. Он издаёт приглушённый стон, расслабляется и открывает глаза, чтобы посмотреть на Гермиону и уличить в ней обожание, на что та, словно почувствовав это, приоткрывает веки, смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, с которых соскользнули слезинки, и продолжает сдавливать мокрую кожу на его груди, словно не зная, как расцепить пальцы. Она подрагивает губами, и в этот момент Том касается их пальцем, смахивая проступивший пот, после чего нежно целует в уголок рта, медленно спускается к шее, совершив последний толчок, и выходит из неё, перекатываясь набок, сбрасывая с себя женские бедра и ладони.

Они впервые так долго молчат, нарушая тишину сбивчивым дыханием, не имея ни одной мысли в голове, и лишь спустя несколько минут Том возвышается над Гермионой и меркнущими огоньками смотрит на неё. Даже не шелохнувшись, она лишь переводит взгляд на него в ответ, и его пальцы машинально тянутся к обнажённому телу и берутся проводить беспорядочные линии на влажной коже, после чего та, наконец, приходит в движение, приподнимается и смело заглядывает ему в лицо, оказавшееся перед ней буквально в паре дюймов. Она осторожно прикасается к его груди, повторяет узор ссадин от её ногтей, уводит пальцы к линии шеи и тянется к тонким губам, которые мгновенно расплываются в озорной улыбке. Ток за спиной снова начинает шуметь, стремительно набирая амплитуду ударов, и Том с усмешкой выдыхает ей в губы:

– Тебе мало?

– Нет, – хрипло отзывается она, качая головой, едва касаясь губами его губ, затем томно с восхищением шепчет: – Просто ты… ты слишком невозможен.

Её глаза лихорадочно блестят и внимательно вглядываются в него, словно пытаются запомнить каждую чёрточку на его лице – вычертить в памяти, выжечь в сердце и сохранить как самое яркое воспоминание, которое она пронесёт сквозь время, где шанс увидеть его таким откровенным, погружаясь в его сумасшедшую красоту и растворяясь в ней, будет близок к нулю.

Том трясёт беспорядочно уложенными кудрями, чувствуя исступление от бесспорного обожания, и показывает блуждающую улыбку, которой прижимается к мягким губам Гермионы.

========== Глава 27. Прежде, чем мы проиграем (1) ==========

Том досконально изучил во всех пергаментах с предыдущими историями жизни момент, где Гермиона, Поттер и Уизли отправились в банк гоблинов, чтобы украсть чашу, и его внимание привлекло то, что первая преображалась в Лестрейндж, которая должна была потребовать провести её к сейфу. С ней же была палочка Беллатрисы, которой в этой петле не оказалось. Будет ли это проблемой? Более того, рядом с ними не было гоблина, который согласился провести ребят к сейфу, а это значит, что нужно было обдумать с точностью до мелочей, как им без посторонней помощи пробраться вглубь банка.

В поместье Малфоев почему-то всё произошло не так, как должно быть. Ночью Гермиона рассказала, о чём они разговаривали с Поттером на кухне. Гоблин, Лавгуд и Олливандер были перемещены домовым эльфом в неизвестное, но безопасное место, и даже Поттер не знал об их дальнейшей судьбе. Они обсудили возможность взлома сейфа Лестрейнджей, но это действительно показалось им невозможным, и тогда на протяжении недели Том, имея все сведения о банке, начал продумывать операцию.

Но прежде, буквально на следующее утро после потрясений в доме Малфоев, Поттер постучался к Гермионе с новостью, попросив выйти для её обсуждения на кухню.

– Он нашёл её, – серьёзно произнёс он, наблюдая, как Гермиона разливает кипяток в чашки.

– О чём ты? – нахмурилась та, поставив чайник, присев за стол и пододвинув к себе чашку, от которой исходил густой пар.

– Он нашёл Бузинную палочку, – пояснил Поттер. – Она принадлежала Дамблдору. Это… это непобедимая палочка, Гермиона, и она у него.

Повисла тишина, в которой та поджала под себя ногу и посмотрела в сторону Тома, который облокотился на столешницу и ловил каждое слово, находясь под чарами невидимости.

– Не думаю, что она будет слушаться его, – наконец отозвалась Гермиона, словно прочитав мысли Тома. – Он же не выиграл её в честном поединке.

– А чтобы палочка слушалась, нужно победить её владельца? – задумчиво поинтересовался Гарри после того, как глотнул чай.

– Да, я читала об этом. Если победить владельца палочки в честном поединке, то она меняет свою преданность. Кстати, у кого ты отобрал палочки?

– Одна из них точно принадлежала Малфою, а другая даже не знаю. Кажется, его матери.

– Слабоватые у них палочки, – задумчиво отозвалась Гермиона, достав ту, что была короче и которую она себе уже присвоила. – И непослушные.

– Гермиона, если следовать твоим словам, что палочки могут менять владельцев, то значит палочка Дамблдора должна была признать нового владельца в Драко Малфое – это он обезоружил Дамблдора тогда, на башне.

– И что нам это даёт?

– Ну… – Поттер опустил глаза на стол и продолжил что-то соображать, затем медленно произнёс: – Палочка Малфоя оказалась у меня в руках, значит я её… отобрал?

– Гарри, забудь о Дарах смерти, – вздохнула Гермиона, покачав головой, выражая полную незаинтересованность в разговоре. – Наша задача найти и уничтожить крестражи. Не пойдешь же ты к Сам-Знаешь-Кому отбирать палочку, верно? Лучше подумай, как нам пробраться в сейф Лестрейндж.

С тех пор Поттер больше не заводил разговор о Дарах, а Том пришёл к ясному осознанию того, что известный ему из пергаментов сюжет стал слишком разниться из-за того, что не совпадала одна-единственная деталь: с ними не было Уизли. Более того, размышления Поттера о владельцах палочек были очень интересными и наводили на невероятную мысль, которую Том пока не торопился высказывать Гермионе вслух.

Больше недели ушло на то, чтобы разработать план по ограблению банка, и когда он был готов, Том озвучил его Гермионе, дал все инструкции на этот счёт и потребовал как можно скорее обсудить это с Поттером. Ещё несколько дней Гермиона убеждала друга в успешности разработок, и третью неделю они готовились к налёту.

– Запомни: ты обязана настоять на том, чтобы защитные чары сняли, а я посодействую этому, – в последний раз напоминал Том.

Гермиона глубоко вздохнула, согласно кивнула и открыла дверь, в то время как тот накинул на себя дезиллюминационные чары. Через час она была уже под Оборотным зельем, превратившись в Беллатрису Лестрейндж, а Поттер держал мантию-невидимку за пазухой, с тенью отвращения глядя на преобразования подруги.

– Вот чёрт, это… Мерлин, лучше этого не видеть, – прошептала Гермиона, пряча огромную чёрную и гноящуюся рану на шее под шёлковый шарф.

Поттер внимательно вгляделся в её лицо, полностью выжженное шрамами, и отвернулся, сдерживая рвотный позыв. Том лишь смотрел на неё исподлобья, сильно сжимая скулы – зрелище действительно было не для слабонервных.

– Ну что? Идём? – глубоко вздохнула Гермиона, отворачиваясь от зеркала и крепче сжимая волшебную палочку.

Поттер кивнул. Гермиона подошла к другу, на секунду обняла его и, как было заявлено по плану Тома, нацепила на него маячок, дающий Тому возможность отслеживать Поттера, чтобы они оба, находясь под чарами невидимости, не столкнулись друг с другом. Гарри ничего не заметил, и когда Гермиона отшатнулась от него, накинул на себя мантию, и трое покинули дом.

Они оказались недалеко от мостовой, откуда ближе всего было добраться до волшебного банка. Гермиона тут же тряхнула копной густых волос и направилась по лестнице вверх, а Поттер пошёл следом на расстоянии от неё в паре шагов, о чём говорила мигающая в воздухе красная точка, видимая только Тому. Странно, но по ощущениям Гермиона почему-то не нервничала, а даже наоборот, пребывала в каком-то воодушевлённом подъёме, полностью концентрируясь на поведении Беллатрисы, разве что испытывая жуткий дискомфорт от раны, зудящей на шее.

Том принялся внимательно оглядываться, следуя за ребятами на приличном расстоянии, чтобы исключить любую возможность столкнуться с Поттером, и таким образом они добрались до банка и зашли в огромный зал, в котором отчётливо слышался скрип нескольких десятков перьев. Как только Гермиона зашла внутрь, некоторые гоблины подняли на неё взгляд, продолжая пристально следить за каждым её движением, а та, в свою очередь, побольше вдохнула грудью, вздыбив её, и обернулась, понимая, что за ней следует кто-то посторонний.

– Я не нуждаюсь в сопровождении, – резко высоким голосом бросила она и прошла к стойке, где неотрывно корпели гоблины, склонившись над пергаментами.

Том проследил, как охранник не решился идти за ней и остался стоять недалеко от входа в банк. Кажется, их предупредили о попытках взлома.

Гермиона уже стояла у стойки и разговаривала с гоблином, требуя провести её к сейфу, как вдруг к ним подошёл ещё один гоблин и что-то начал нашёптывать первому.

– Мадам Лестрейндж, не могли бы вы подтвердить свою личность? – наконец произнёс гоблин, учтиво кивая.

Гермиона на мгновение опустила глаза, покосившись в сторону, затем вздёрнула голову, тряхнув копной волос, и, встав на цыпочки, схватила за тонкое предплечье гоблина и с силой резким движением дёрнула его на себя.

– Я на кого, по-вашему, похожа, чтобы доказывать каким-то полукровкам свою личность? – зашипела она, находясь в паре дюймов от сморщеного лица гоблина, а её глаза безумно сверкнули совсем как у Беллатрисы.

– Н-но… таковы правила… – сипло и нервно гнусавым голосом начал гоблин, покосившись на второго, который тоже явно занервничал.

– Засуньте свои правила куда подальше, черти, или вы хотите, чтобы волшебники ещё больше вмешались в ваши дела, м? – не отступала Гермиона, а после перевела взгляд на другого гоблина, который слабо поморщился от вида ужасающих шрамов на лице. – К сейфу! Быстро! Не тратьте моё время.

– Извините, мадам Лестрейндж, – максимально вежливо произнёс второй гоблин, поклонившись, и махнул третьему, чтобы он принёс звякалки.

Гермиона отпустила наконец предплечье гоблина и выпрямилась, ещё выше запрокинув голову и колыхнув кудрями. Она максимально была похожа на сумасшедшую дамочку, какой запомнил её Том, и гоблины тоже ей поверили.

– Прошу за мной, мадам, – первый гоблин соскочил со стула, взял протянутые звякалки и обошёл стойку.

– Волшебный водопад убрать, – высоким требовательным голосом приказала Гермиона, поравнявшись с гоблином. – На мне много заживляющих чар.

– Но мадам Лестрейндж… – неуверенно заговорил тот.

– Я неясно выразилась?! – в тёмных глазах снова замерцал безумный блеск.

Гоблин обернулся и поманил пальцем второго гоблина.

– Мадам желает убрать защитные чары.

Второй гоблин поднял на неё взгляд и приготовился запротестовать, как Гермиона резко сдёрнула шарф и обнажила огромную рану, после чего скривила губы и дразняще отозвалась:

– Вы убить меня хотите, выродки?

Гоблин отвернулся, явно сдерживая рвотный позыв, и махнул рукой первому, чтобы они быстрее ушли.

– Всё будет сделано, мадам.

Гермиона снова тряхнула волосами, и оба направились ко входу в подземелья банка.

Когда они уже летели с невероятной скоростью вниз, Том с некоторым облегчением выдохнул от того, что Гермиона справилась сама и что никаких чар не пришлось накладывать на гоблинов. Наверняка Поттер пребывал точно в таком же состоянии, ранее не подозревая, что всё может сложиться многим лучше, чем они себе представляли.

С ветерком они добрались до нужной банковской ячейки. Гоблин первым вышел из тележки, освещая фонарём узкую дорожку, следом вышла Гермиона, затем Поттер, и Том выбрался последним, по привычке осматривая чуть ли не каждый дюйм обстановки. Буквально за углом их поджидал слепой дракон, который при звуке звякалок истошно заверещал, выпуская из носа густой чёрный дым, и принялся отодвигаться в сторону, чтобы освободить проход, и уже через несколько минут Гермиона с холодом в глазах внимательно рассматривала содержимое сейфа Беллатрисы.

Она была неописуемо богата. У Гермионы даже немного расширились глаза от увиденного, но она быстро переключилась на поиск того, зачем сюда пришла.

– Снимите заклинания, – следуя всем наставлениям Тома, приказала она, кивнув на гору золота, на верхушке которой поблёскивала чаша.

Гоблин смерил её тяжёлым взглядом, но в этот раз не стал ничего возражать, а щёлкнул несколько раз длинными когтями и затем жестом пригласил войти.

Гермиона уверенно шагнула за порог, прошла к золотым доспехам и коснулась их – ничего не произошло, – после чего прошла вглубь помещения, увидела меч-подделку Гриффиндора, схватила его и кончиком лезвия попыталась зацепить чашу. Спустя минуту чаша уже была в её руках, гоблин запечатывал сейф, а спустя ещё несколько минут все оказались в тележке и с бешеной скоростью помчались наверх, в главный зал.

Оказавшись в огромном белоснежном помещении, где невозмутимо продолжали свою работу гоблины, Гермиона даже не кивнула сопровождающему, а молча направилась к выходу – её уже подгоняла эйфория, что их операция была успешно завершена, ведь выйти из банка и трансгрессировать домой – лёгкое дело.

Казалось, ничто не может омрачить этот день: они обвели вокруг пальца охрану, провели гоблинов, ограбили банк и, взбудораженные успехом, преодолевали последние ступеньки, оставляя здание банка позади, как вдруг Гермиона резко остановилась и с ужасом уставилась на женщину, которая шла ей навстречу и тоже только сейчас заметила Гермиону – настоящая Беллатриса Лестрейндж, только с разницей в том, что на ней была бархатная чёрная маска, скрывающая большую часть обожжённого лица.

Трое среагировали настолько быстро, что три луча сразу же направились в Беллатрису, но та крутанулась, отбегая в сторону и отталкивая от себя сопровождающего её Пожирателя смерти, лицо которого было спрятано под маской. Ещё один Пожиратель пригнулся и выпустил в Гермиону фиолетовый луч, но та подалась в сторону и стремительно побежала по переулку, где час назад трое трансгрессировали к банку.

– Задержите её! – взвизгнула Беллатриса, указывая на скрывающуюся Гермиону, но та уже преодолела полпути, отталкивая от себя прохожих.