Текст книги "Прежде чем мы проиграем (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 48 страниц)

– Это будет ещё один наш маленький секрет, – тихо и медленно произносит он задумчивым тоном.

Гермиона поднимает руки выше и обхватывает Тома за шею, согласно протянув в ответ, затем аккуратно переставляет ногу в сторону, слабо качнув плечами и возвращая в обратное положение. Через секунду повторяет снова, словно покачивается под неслышимую музыку, от чего Том сначала немного отпрянул, не поддаваясь жесту, но на следующий раз повторил её шевеление и тоже переставил ногу чуть дальше.

– Что ты делаешь?

– Тебе рассказать, как это называется? – издаёт слабый смешок Гермиона, отпрянув от плеча, чтобы заглянуть в тёмные глаза.

Том сначала вздёргивает бровь, неожиданно дарит слабую улыбку, заставляет Гермиону покачиваться сильнее, потом перехватывает одну ладонь, поднимая вверх, и кружит волшебницу вокруг, после чего хватает за другую руку. На второй раз она начинает тихо смеяться, а на пятый закатывать глаза от хохота, с искренним удовольствием позволяя дёргать и кружить себя, терять каждый раз равновесие, наблюдая, как Том тихо посмеивается над её ребячеством. В этот момент она почувствовала себя самой счастливой, беззаботной и живой. Все ужасы и проблемы моментально вылетели из головы, оставляя детскую радость, веселье и восторг. Звонкий смех врезался и отлетал от стен, наполняя комнату чем-то умопомрачительно сладким и пьянящим.

Она ощущает безмятежность, наполненность чувствами, искреннее обожание и сильную привязанность, нисколько не зудящую, а наоборот, ласковую и нежную. Её словно вырвали с этой планеты и закинули в сказку, где всё заканчивается хорошо и счастливо. Там не может быть плохих концовок. Она в сказке, потому что только там Том будет танцевать с ней под неслышимую мелодию, отдалённо звучащую в их головах.

Вскоре Том крутанул последний раз, тут же поймал в руки и прижал к себе, замедляя покачивания и сводя их на нет. Гермиона, успокоившись, опускает глаза на пол и глубоко вздыхает, чувствуя, как рассыпаются радостные ощущения, ставшими впоследствии ярким воспоминанием. В голову медленно возвращается тяжесть дней и сложившихся обстоятельств, но слабая, хоть и грустная улыбка не сходит с лица.

Они молчат долго, замерев на месте, затем Том отстраняется и спокойно спрашивает:

– Тебе лучше?

Она кивает, а гнетущие эмоции снова подступают к горлу, образуя комок.

Некоторое время они продолжают стоять молча, затем Том отпускает её, едва слышно вздыхает и отходит к креслу. Гермиона видит, как с каждым его шагом мир сыпется на мелкие кусочки, окрашенные в тёмные оттенки, пространство бледнеет, и сказка испаряется.

Это реальная жизнь, и здесь предусмотрены плохие концы.

Она наблюдает, как ровное лицо немного хмурится, а тёмные туманные глаза перестают блестеть, рассеянно глядя на неё. В душе мелькает чужое сожаление, перемешанное с лёгким раздражением, которое мгновенно хочется убрать.

Нет-нет-нет! Она не хочет, чтобы он сожалел о недавнем порыве, потому подходит, опускается перед ним и хватает за руку, ловя пустой, лишённый каких-либо эмоций взгляд.

Гермиона пытается дать толику тепла, заставить его поддаться ей, и на свои попытки получает лёгкую полуулыбку, но глаза так и блуждают в безжизненной пустоши, в которой ей явно нет места. Там никому нет места, кроме него самого.

И сейчас Гермиона понимает, что игра Тома, окружившая её со всех сторон, не с ней, а у него – с самим собой. Нужно лишь помочь победить ему в этом.

Она медленно складывает свободную ладонь на штанину, ведёт по ней вверх и цепляет холодные пальцы руки, лежащей на бедре, замечая, как пустой опущенный на неё взгляд начинает загораться любопытством.

Она вымученно улыбается ему, притягивает пальцы ближе, чтобы обхватить ладонь, и наблюдает, как уголки тонких губ пару раз дёргаются.

– Понимаешь, с кем связываешься? – звучит задумчиво и легко, но таит какую-то загадку.

Гермиона на пару секунд опускает голову, чувствуя, как хочется закричать во всю глотку, но вместо этого спокойно отзывается:

– Расскажи мне всё, что считаешь нужным. Я помогу.

Том в удивлении приподнимает брови и чуть наклоняется к ней, но та не сдвигается с места, а лишь прислоняется щекой к коленке.

– Я сделаю, что скажешь, – добавляет ко всему, затаив дыхание.

Она выжидает столько, сколько требуется Тому сложить что-то в своей голове и решиться на какой-то шаг, наблюдает, как тёмные глаза мимолётно пробегаются по комнате, возвращаясь к ней, чувствует чужое колебание и сомнение, затем ловит резко изменившийся на самодовольный взгляд и завороженно прислушивается к мягкому тембру голоса, произносящему слова:

– Поднимайся, сядь сюда.

Гермиона опирается на ногу, встаёт с пола, выпрямляется и аккуратно садится на указанный подлокотник, устраиваясь поудобнее. Неожиданно Том притягивает ближе, сверкая глазами, закусывает губу, пытаясь спрятать слабую улыбку, и медленно произносит:

– Раз ты согласилась, я дам то, что ты хочешь, но теперь назад пути нет.

У Гермионы снова складывается впечатление, что её обвели, переиграли и вытянули то, что ему было нужно, но на фоне ожидаемого это показалось ничем, может быть, не такой высокой ценой.

– Я расскажу кое-что, ты будешь знать больше, но прежде… – Том нарочно делает паузу, задумываясь на мгновение, затем чуть щурит глаза и с тенью игривости в голосе заканчивает: – но прежде докажи, что я действительно тебе нужен.

Гермиона чувствует подступающее изумление, но быстро берёт себя в руки, чуть наклоняется к нему и спрашивает:

– Ты серьёзно?

– Ты же хотела серьёзно, – доверчиво отвечает он, – и я решился дать тебе попытку.

– Я не хочу, чтобы это выглядело, как договор, – она опускает грустный взгляд вниз и тяжело вздыхает.

– А это не договор, Гермиона, – улыбчиво отвечает Том, притягивает к себе, заглядывая в заискрившиеся глаза, и прикасается губами к её, добавив: – Я тоже серьёзно.

========== Глава 12. Общая цель ==========

После ссоры с Лестрейнджами в поместье Малфоев воздух пропитался недосказанностью и напряжением. Казалось, все обитатели и гости образно разделились на два фланга: те, кто косился на Тома, время от времени бросая испепеляющие взгляды или поджимая губы, и те, кто предпочитал не обращать ни на что внимание, но украдкой обнажать слабую улыбку, переводя исподлобья взгляд с Тома на Лестрейнджей, и наоборот. Однако ни те, ни другие с Томом больше не обмолвились и словом, лишь Долохов вёл себя как обычно, словно ничего и не произошло.

В свою очередь, Том продолжал невозмутимо ходить по поместью, посещая столовую в положенное время, библиотеку и общий зал, где обычно собирались домочадцы, чтобы в тишине провести время за книгой, игрой в волшебные шахматы или почти неслышной беседой.

Даже Нарцисса Малфой, впервые увидев в гостиной Тома после того инцидента, слабо поморщилась и демонстративно отвернулась, возвращаясь к беседе с мужем, который, к слову, даже не посмотрел на вошедшего, предпочитая сделать вид, что здесь никого нет. Некоторые поддерживали поведение Малфоев, бросая высокомерные взгляды, сталкиваясь с Томом на входе в поместье. Большая же часть Пожирателей смерти с любопытством взирали, как хозяева косятся на новобранца и не смущались подшучивать по этому поводу между собой. Сами же Лестрейнджи были вне себя от ярости и не кривили душой лишний раз выразить своё недовольство и абсолютное презрение, однако напрямую Тому ничего не высказывали – походило на то, что Тёмный лорд запретил вообще с ним разговаривать. На удивление, лишь Рабастан Лестрейндж совсем ничего не говорил, чего нельзя сказать о Беллатрисе, и даже не фыркал, как это позволяла себе Нарцисса. Августус Руквуд больше не появлялся в доме Малфоев, и по слухам Том понял, что даже в Министерстве ему дали небольшой отпуск.

Риддлу было не впервые приспосабливаться к нормальному образу жизни в обществе напыщенных аристократов, задирающих свои головы выше потолка. Ему это чем-то отдалённо напомнило первый курс в Хогвартсе, когда мальчишки-однокурсники недоверчиво, а то и с неким презрением наблюдали за сироткой, происхождение которого никому не было известно, от чего явно все делали вывод, что он не чистокровный волшебник. Но тогда он был маленьким, а сейчас он уже взрослый, хоть и аристократы тоже не его одногодки. Если в тот раз Том настойчиво убеждал себя в исключительности и самостоятельности, чтобы справиться с навалившимся на его плечи грузом, то в этот раз его абсолютно ничего не смущало – достаточно было вспомнить изумление и замешательство мадам Лестрейндж перед тем, как она уносила свой ноги от мощного проклятия, происхождение которого не знал даже сам Волан-де-Морт. Более того, он шугнул аристократов, утёр им нос и добился неприкосновенности в свою сторону. Том оставался для них самой настоящей загадкой.

Прошло немало дней, прежде чем он сообщил Тонкс, что их встречи могут возобновиться, и при первой же возможности та поделилась впечатлениями о произошедшем, намеренно избегая единственную деталь – белеющий взор Тома и странную магию, щёлкавшую на весь гаражный массив. Тот, в свою очередь, выложил результаты своих посещений в школу, ведь в момент, когда Нимфадора встречала его и провожала до открытой дороги к замку, они не могли разговаривать, опасаясь навострённых ушей авроров, сторожащих школу. Тонкс была заинтригована действиями Малфоя-младшего, потому нисколько не сомневалась в необходимости Тома вынюхивать его делишки дальше. Уже было не секретом, что её кузен стал Пожирателем смерти, и это настораживало.

Антонин Долохов взял привычку приходить в комнату к Тому каждый третий день, чтобы обсудить царящую обстановку, рассказать свежие новости в стане Пожирателей смерти или выпить несколько рюмок чего-то крепкого за пустой болтовнёй. Когда у молодого волшебника не было настроения на дискуссии, он молча ютился в глубоком кресле и бросал на него задумчивые или, наоборот, безмятежные взгляды, время от времени перебирая пальцами белые манжеты, торчащие из-под мантии.

Но в тот раз Антонин пришёл ближе к ужину, да и в тот день, когда его визит не ожидался. Он невозмутимо прошёлся по комнате, заглянув в газету, которую читал Том, вальяжно расположившись на стуле за столом, затем подошёл к окну, внимательно оглядывая сад, и легко спросил:

– Как успехи с Исчезательным шкафом?

Тот оторвал взор от строчек, задрал голову к потолку, чтобы видеть стоящего за спиной Антонина, и с любопытством ответил:

– Пока что никак. А ты что-то нашёл?

Долохов, в своей манере, выдержал внушительную паузу, затем медленно повернулся к волшебнику и улыбчиво отозвался:

– Нет, но, мне кажется, я нашёл место, где можно попытаться хоть что-то узнать о магии, которая наложена на шкаф.

Том оторвался от спинки стула, выпрямился, откладывая газету, и обернулся к собеседнику.

– Что за место и как ты его нашёл?

– Я всего лишь предполагаю, – уточнил Долохов, принимаясь обходить стол под пристальным вопрошающим взглядом. – Если мы не можем найти информацию в книгах, которые хранятся в свободном доступе, значит, нужно искать там, где доступ закрыт.

– Только не говори, что школьная библиотека наверняка содержит такую информацию, – поморщился тот, запуская руку в карман брюк, чтобы достать сигарету. – Если в министерской библиотеке ничего нет, то я сомневаюсь, что кто-то решил посвятить в этот секрет школьников.

– Нет, я подумал немного и вспомнил, что как-то в юности, в школьные годы, ты рассказывал про тайник Салазара, где собрана личная коллекция книг, артефактов и прочее…

– Предлагаешь, наведаться туда и поискать что-то об этом? – заинтересованно поднял голову Том, резко выдыхая табачный дым.

– Вряд ли там написано об Исчезательном шкафе, конечно, сам понимаешь, но вот как творится магия с перемещением – вполне возможно, – чуть приподняв бровь, закончил мысль Антонин, остановившись через стол напротив собеседника. – И на твоём месте я бы занялся этим сейчас.

Том долго смотрел в глаза Долохову, не мигая, затем быстро поднялся со стула, затягиваясь сигаретой, тряхнул рукой, звякнув наручными часами, и посмотрел на циферблат.

– Я планировал через два часа оказаться в замке, – зажимая фильтр зубами, отозвался он, снова посмотрев на Антонина.

– Лучше не теряй время. Мало ли, каким окажется результат, – легко произнёс тот, демонстративно отворачиваясь с таким видом, словно ничего до этого не говорил.

Том взял с комода плащ, надел на себя и, вцепившись в воротник, чтобы поправить, неожиданно замер, бросая пристальный взгляд в сторону собеседника.

– Это может подождать два часа.

– Может быть, может, а, может быть, нет, – пожал плечами тот, надел шляпу на голову и неторопливо направился к выходу.

Риддл несколько секунд смотрел ему вслед, затем быстро засобирался, прошёл мимо стола, чтобы потушить недокуренную сигарету, и вышел следом, поднимая воротник, тем самым закрывая часть лица.

На улице капал небольшой дождик, бесконечно падая с антрацитового неба вот уже целый день, но, когда Том трансгрессировал к школе, там его встретил настоящий ливень, который за минуту намочил волосы и всю одежду. Отвратительная погода.

Встреча с Тонкс назначена на два часа позднее, поэтому ему пришлось наложить на себя дезиллюминационные чары и отправиться искать её. Повезло, что её пост был в поле, потому не так много времени ушло на поиски и дальнейшие объяснения. Нимфадора провела Тома на территорию замка и ушла, едва слышно пожелав удачи.

Зайдя в школу, он начал размышлять, что сделать в первую очередь. Соблазн сначала добраться до Гермионы был велик и с каждым пройденным шагом становился сильнее, но Том настырно отбивался от такого желания, с лестничного пролёта сворачивая в коридор второго этажа. Неужели он не может элементарно побороть своё наваждение? Вспыхнувшее на задворках сознания раздражение накатывало медленной волной, но он пытался угомонить, как одно, так и другое чувство. Пока выходило неважно.

Наконец, показался до боли знакомый коридор, ведущий к девчачьему туалету, но вдруг возникло внезапное чувство оцепенения и страха. За первые несколько секунд Том ничего не понял, что произошло, но когда внутри отчётливее проявились паника и ужас, он мгновенно сообразил, – Гермиона испытывает устрашающие эмоции, а значит, находится в опасности.

Он резко развернулся и, опираясь на интуицию и способность ощущать неразрывную связь с волшебницей, побежал к лестницам. Дорога оказалась короткой – всего лишь следующий этаж, но за это время Том успел продумать несколько возможных событий, которые могли случиться с Грейнджер, а также как повести себя в ситуации, если она с кем-то.

Очевидно было, что с кем-то, и этот «кто-то» вызывал в ней невозможный, несдерживаемый ужас.

Том толкнул дверь аудитории и залетел внутрь, быстро оглядывая обстановку, чувствуя, как забурлившая магия поднялась незыблемой волной, желая мгновенно притянуться к источнику паники и страха, чтобы задавить ужасно зудящие и неприятные чувства. В первую минуту поддаваясь именно этому порыву, он взялся за тянущуюся к нему ладонь и тут же невольно выпустил рвущееся наружу тепло, от которого Гермиона впала в некого рода транс. Её безжизненный взгляд выискивал его в воздухе, рассеянно скользя по невидимому лицу, а затем обратился к волшебнику, бездвижно лежащему на полу. Том последовал её примеру, и вид гриффиндорца заметно отрезвил его. Он тут же выпустил руку Гермионы, поднялся, преодолел несколько шагов и опустился перед парнем, замечая, как густая тёмная кровь впитывается в белый воротник рубашки. И тут до Тома дошло, почему та растерянно и пугливо шепчет его имя, подзывая к себе, не имея возможности справиться со своими эмоциями.

Предполагаемая картина заварушки, получившая такой исход, моментально прояснилась в голове после того, как в парне он узнал Кормака Маклаггена, успевшего проявить себя не с самой приятной стороны, чем вызвал впоследствии в Гермионе появляющиеся приступы страха от близости с противоположным полом. К счастью, такие выходки на Тома не распространялись, потому как связующая магия, внутреннее тепло и элементарная влюблённость не позволяли испытывать к нему какие-то отвратительные чувства, наоборот, притягивая и заставляя желать его присутствия и постоянной близости.

Она снова звала, повторяя имя, как какую-то мантру, и он не сдержался и снова рванул к ней, притягиваясь, как магнит, пальцами к побледневшей щеке. Внутри что-то неприятно сжалось от вида волшебницы, захлёбывающейся в своих домыслах, и это «что-то» захотелось мгновенно вырвать, изничтожить, сжечь и развеять пеплом на ветру. Чтобы избавиться от нового и странного чувства, пугающего своей неизвестностью, Том небрежно опустился пальцами по щеке к шее, нащупывая сонную артерию, чтобы подать ещё больше волшебства, которое должно убаюкать и свести на нет зудящие эмоции. Он прекрасно понимал, почему Гермиона трясётся, как осиновый лист, чуть ли не стуча зубами во время дрожи, потому наклонился к ней и спокойно произнёс:

– Он жив.

Но она не поверила, словно не слыша или не понимая, что он ей сказал. Очередной стон сорвался с блёклых губ, на что Том невольно отреагировал, заставляя внутреннее тепло, отдаваемое ей, пронзать всю сущность, добираясь до каждого нервного волокна, но в один момент происходит какой-то сбой установившейся связи после слов, которые сорвали с дрожащих губ:

– Я тебя ненавижу!

Внутри всё заколебалось, расшатываясь так, словно жидкость, наполняющая Тома, как в каком-то сосуде, тут же выльется через край. Захотелось мгновенно закричать или зашипеть в ответ на лживые слова, но вместо этого пальцы вонзились в нежную кожу шеи, жёстко скользя к затылку, а слова сами сложились в точной фразе:

– Ты не убила.

И после этого во всю мощь внутри заиграла чужая слезливость, сожаление и растерянность. Гермиона жалела себя, но ничем не могла утешиться, а Том, обычно ощущая к чужим слезам равнодушие, чуть опустил голову, слегка поморщившись, покосился в сторону лежащего без сознания волшебника и почувствовал, как злость на него молниеносно начинает испепелять внутренности. Этот ублюдок в прошлый раз вмешался в его жизнь и взаимоотношения с Гермионой, с чем, к счастью, Том смог справиться, поманив своим теплом и проявив осторожность и максимальное сочувствие и понимание, на которое был способен его крестраж. В этот раз он снова зачем-то попытался и удачно нарушил состояние волшебницы, от которой зависело и его душевное равновесие. Какое он имел право влезать в её жизнь, ужасая своей навязчивостью? Какое право он имел вмешиваться и портить ей внутренний баланс, который Том тщательно и постепенно выстраивал на протяжении нескольких недель? Какое право он имел преследовать и прикасаться к тому, что он уже давно считал своим?

Злость разрывает нервы, заставляя потерять рассудок, броситься к беззащитному парню и добить его, причём не обычным взмахом палочки, а своими собственными руками, чтобы потом ощутить наступающий холодок, медленно остывающего мёртвого тела. Что-то заставило повернуться лицом к Гермионе и, увидев её безжизненный взгляд, Том снова загорелся желанием задавить гнетущие эмоции, с которыми та не справлялась. Это было как в тот раз, когда она узнала, что перед ней не кто иной, как будущий лорд Волан-де-Морт, что гоняется за мальчишкой, ставшим ей лучшим другом с детства. Хотя нет, наверное, хуже. И терпеть это было невыносимо.

Она что-то мямлила об убийстве, пытаясь заламывать руки от отчаяния, чувствуя себя подавлено и разбито, и он решился укротить её состояние тем же способом, что два месяца назад. Том резко выпрямился, дёрнул Гермиону за плечи, обхватил рукой за талию, властно прижимая к себе, и впился в губы, беспрепятственно приоткрывая их и осторожно вдыхая скользящее изнутри тепло. Она затряслась ещё сильнее, не в силах преодолеть и поглотить столько магии, сколько отдавал он ей, заставляя броситься в мягкую пропасть, в которой она уцепилась за соломинку ужаса и боли, не желая отпускать ненависть и страх. Но сопротивляться ему долго Гермиона не могла, потому замерла, уловив проявляющуюся в себе жадность и пристрастие, после чего Том отстранился и позволил ей самой выбрать то, в чём сильнее всего она сейчас нуждалась. И, конечно же, она снова потянулась к нему, небрежно вцепившись во влажный после дождя плащ, пальцами скользнула к шее, затем к мокрым волосам, выискивая тёмный взгляд, отчего он решил воспользоваться её замешательством и желанием, полагая, что сейчас Гермиона будет сидеть спокойно и безропотно выполнять все указания. Том подхватил её на руки, оттеснил к столу и посадил на него, приказывая оставаться здесь и ждать.

После этого он обернулся и взглянул на Кормака, у которого участилось дыхание, раздаваясь тяжёлым, едва слышимым сопением. Скидывая с себя дезиллюминационные чары, Том в то же мгновение оказался рядом с ним, опустился к полу и схватился в руку, с упорством преодолевая желание убить мальчишку на месте. Здравый смысл, который так сильно был необходим в этой ситуации, настойчиво не покидал его, ведь убей он его – в первую очередь обвинят в убийстве Гермиону, а в худшем случае – обнаружат его существование в этом мире. Поэтому, как бы ни хотелось выплеснуть гнев и выразить недовольство, максимум, что Том мог сделать – заломить руку, принося щемящую боль в придачу к болезненным ощущениям в голове от сильного удара. Однако он хотел его убить и мысленно пообещал себе при первой же возможности проучить гриффиндорца.

Том угрожал, растянув губы в кривоватой усмешке, нашёптывал предостережения сквозь хрипы и крик, заламывал ладонь до ужасно неестественной позы, пока судорожный вздох за спиной не привёл в чувство. Отказавшись вершить правосудие дальше и вымещать несдерживаемый гнев, он, фыркнув, поднялся с пола и медленно повернулся к Гермионе, снова ощущая, как неизвестное чувство хватает за горло, зудит, требуя вцепиться в волшебницу и утащить подальше от происходящего. Том пытался быть невозмутимым, борясь с пылающими эмоциями и в какой-то момент у него это странным образом получилось. Внимательно вглядываясь в испуганные черты лица, он осознал, как сильно сейчас опустошён, выдавая своё волшебство Гермионе, набравшейся от него сил, чтобы избавиться от гнетущих ощущений.

Удивительно, она воспринимает его пустоту по-своему, мгновенно решая, что он избавился от неё, выдернув связующую нить. Как же глупо и опрометчиво так заблуждаться, не помнить, как в самом начале он срывал с пересохших губ ту самую нить, не имея возможности устоять перед этим. Гермиона загнала себя в угол, выдавая неимоверно болезненные ощущения в душе, отчего у обоих перехватило дыхание. Было больно и неприятно, потому Том моментально оказался возле неё, поднял со стола и потащил на выход, желая убраться с этого места куда подальше. Его снова подмывало обернуться на гнусного волшебника, посягнувшего на Гермиону, на его источник нескончаемой магии, на то, что сидит у неё внутри и принадлежит ему. Собственнические инстинкты заиграли в подсознаний, но вот он уже хлопнул дверью, поставил на ноги растерянную девушку и едва преодолел желание сжать в руках. Здравый рассудок упорно кричал, что нужно взять себя в руки и оказаться в безопасном месте, где никто не увидит и где можно выразить всю гамму скопившихся эмоций. Какая-то отвратительная нежность просачивалась наружу, застряв в глотке, защекотав нервы и заставив пристально оглядеть Гермиону, похожую на приведение.

Совсем секундное наваждение, и всё резко исчезает, отдаваясь под контроль логике и рассудку. Том мгновенно наложил на них дезиллюминационные чары, взял за руку и повёл наверх, в Выручай-комнату.

Когда они там оказались, первым делом Гермиона начала оправдываться, судорожно вздыхая, глотая слова, пытаясь чётче выразить мысли. Глядя на трепещущие влажные ресницы, обрамляющие покрасневшие глаза, Тому стало немного не по себе: он подумал над тем вариантом развития событий, если бы по наставлению Долохова не оказался в школе на два часа раньше. Всё могло бы закончиться трагично, как минимум.

Отбросив эти мысли, он засмотрелся на дрожащие губы и поймал себя на том, что хочет прикоснуться к ним без какой-либо на то причины. В конце концов, если Гермиона принадлежала ему, почему бы и нет?

Том был уверен, такой уровень взаимоотношений положительно отразится на ней – она не будет жалить себя тоскливыми мыслями, травить душу переживаниями и надеждами, а в любой подобной ситуации без сомнений станет полагаться на него, выдержав определённый уровень доверия, который только увеличится. И тут же в голову пришёл гениальный план: это не только хорошо отразится на Гермионе, но и поможет провернуть несколько дел, однако для этого необходимо рассказать настоящее положение вещей и некоторые тонкости происходящего.

От таких мыслей Том показал насмешливую улыбку и, продолжая разговор с Гермионой, произнёс:

– Ты ненавидишь меня. Ну же, скажи это! Скажи это вслух ещё раз!

Та покачала головой, разрываясь от тёплых и щемящих чувств к нему.

– Скажи.

Он не хотел давить, но чувствовал, как это необходимо, чтобы наверняка привязать её к себе после неприятного инцидента. Всё время казалось, что этого мало, мало её любви, ему нужно больше. Хотя бы для того, чтобы в следующий раз её безропотность стала максимально нерушимой, а сама Гермиона покладистой и доверчивой. В самом деле, он же и правда не собирался причинять ей боль.

– Скажи, почему тебе стало больно, как только в голову пришла глупая мысль, что я избавился от тебя?

– Я…

– Ты привязалась ко мне?

Это был факт, который должен прозвучать в очередной раз и не только сейчас, но и потом много-много раз. Такие вопросы невольно укрепляли связь душевных порывов и рассудка, позволяя Гермионе думать обо всём этом, как о настоящем. И Том не спешил опровергать самому себе, что это действительно настоящее, ведь они привязаны друг к другу оба.

– Да, – отворачиваясь, согласилась та, но он не дал ей отвернуться, сжимая плечо так, чтобы она посмотрела ему в глаза.

– Так с чего ты взяла, что я не смог? С чего ты взяла, что твои проблемы меня не интересуют? С чего ты взяла, что я решил оставить тебя?

Неловкость, которую испытывала Гермиона, смешила и приятно тешила самолюбие. Чем-то напомнило школьные годы, когда он впервые затискал почти незнакомую девчонку, что и слова сказать не могла, пялясь на него неверующими, но восторженными широко раскрытыми глазами. Остро ощущая чужую неловкость, Том невольно входил в образ хищника, который не прочь поиграться с жертвой. Снова стало казаться, что пересохшие губы пульсируют, чем притягивают внимание и усиливают желание поиграться с ними, ощутить на себе тот самый рассеянный, но восхищённый томительный взгляд.

Том медленно положил ладони на хрупкие плечи, не выражая ни магии, ни тепла, позволяя Гермионе растеряться от пустоты и свободы ощущений, не заполненных привычным привязывающим волшебством. Он наклонился, обдавая горячим дыханием закрытые глаза, прикоснулся губами к уголку рта и поймал туманный взор, заставивший в душе рассмеяться.

– У меня нет сил, чтобы дать тебе магию, – нелепо возразила Гермиона, однако противоречиво чуть вздёрнула подбородок, растворяясь в объятиях.

Том впился в нижнюю губу и долгое время игрался с нею, пока та что-то медленно соображала, сначала рассеяно, а затем неожиданно рассмеявшись, но вдруг Гермиона посерьёзнела, чуть отвернулась и спросила:

– Что я должна сделать?

– О чём ты?

– Ты чего-то добиваешься от меня своими… действиями.

Мнимая проницательность и недоверчивость смешила, очевидно, пробудившаяся от недавних воспоминаний, когда крестраж бессовестно лгал о каких-то чувствах, потому Том закусил её губу и быстро отпустил, отвечая:

– Ничего.

– Не лги, Том.

– Разве ты почувствовала, что мне больно сейчас? Нет. Значит, я не солгал. Если бы мне нужно было что-то от тебя, то я бы воспользовался магией – это проще простого.

– Но зачем тогда?..

– Просто хочется, – слова слетели с губ без скрытого намёка, не требуя какой-то логики, опираясь лишь на мысль: если хочется, то почему бы не воспользоваться?

Простота ответа, имеющего лишь один смысл, вызывала блуждающую улыбку на чуть пухлых губах, и, наконец, Том уловил томный взгляд, которым рассчитывал упиваться, побуждая этим желание потереться, как кот, о нежную кожу.

Странно, но желание было не умеренным, а довольно импульсивным. Глядя в миловидное лицо, хотелось обнажить такую же блуждающую улыбку, и, наверное, должны рухнуть стены замка, чтобы он опомнился и отпрянул от возникшего сближения с Гермионой, иллюзорно выстраивая и подбирая какие-то аргументы, зачем ему это нужно. Пока всё держалось только на личной потребности испытать спектр редкостных и малознакомых ощущений, манящих своим теплом и мягкостью.

– Твои порывы меня пугают, – пробормотала она.

– Меньше болтай, больше будут радовать. Иначе я могу изменить решение, потому не вынуждай – что-то мне подсказывает, я этого не хочу.

– Том, не играй со мной. Если это не по-настоящему…

– Разобью тебе сердце, я знаю, – перебил и приоткрыл её пересохшие от волнения губы.

Зачем ему Грейнджер с разбитым сердцем, таящая обиду от неудовлетворения своих душевных порывов? Зачем ему волшебница, задохнувшаяся в иллюзиях и надеждах, которые ежедневно плавили её сущность, и чем дольше Том упивался этим, тем мертвее становилась она в повседневной жизни, оживая только с его присутствием? Конечно, это её слабость, которой он пользовался, но разве это приносит ему что-то неудовлетворительное и неприятное? Что-то подсказывало, он сам давно ходит по краю этой пропасти, не до конца осознавая, что уже добровольно прыгнул в безграничную темноту, наслаждаясь её неизвестностью, пьянящей атмосферой и обволакивающим со всех сторон теплом, обнимающим за плечи, сладко напевающим какой-то замысловатый мелодичный мотив.

Том ослабил захват, медленно дыша и странно улыбаясь в губы. Он почувствовал, как Гермиона расплавилась в его руках, осторожно прижавшись к груди, словно боясь спугнуть возникшую реальность, которая, скорее, напоминает мираж, потому отстранился и уткнулся губами в копну волос, вдыхая привычный аромат шампуня, которым она пользовалась.

– Это будет ещё один наш маленький секрет, – прошептал Том, задумавшись над тем, насколько далеко его лояльность по отношению к Гермионе может зайти.

Он никогда не отличался переменчивостью в интересах, наоборот, с некой одержимостью увлекался тем, что его могло заинтересовать. Но что он будет думать об этом завтра или послезавтра, или вообще спустя некоторое время?