Текст книги "Прежде чем мы проиграем (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 48 страниц)

Волан-де-Морт сжал губы, превратив их в тонкую полоску, быстро метнул взгляд на дверь и чуть сощурил глаза.

– Полагаю, твои герои, провалившие задание, – со скрытой усмешкой произнёс Том, расправляя плечи, демонстративно переводя взгляд в сторону.

Тот сильнее сдавил губы, но ничего не ответил. Вместо этого он взмахнул рукой и заставил дверь открыться.

На пороге стояли Лестрейнджи, выглядевшие хуже Тома. Беллатриса, не сразу заметив молодого волшебника, быстро затараторила, вытаращив бешеные глаза.

– Повелитель! Этот мальчишка – предатель! Он!..

И тут она остановилась, заметив Тома, который медленно обернулся назад и с невозмутимым видом посмотрел ей в глаза, опустив немного голову.

– Он здесь?! – не сдержала Беллатриса визг, ещё сильнее выпучив глаза.

– А ты думала, я соберу вещички и свалю? – спокойно отозвался Том.

– Да как ты смеешь?!.. – бросившись к нему, зашипела та, но на полпути остановилась.

– Тихо! – шикнул Волан-де-Морт, с недовольством рассматривая присутствующих.

Беллатриса сдула длинный локон, упавший на глаза от яростного мотания головой, а Рудольфус отошёл в сторону и облокотился на стену, с хмурым видом наблюдая за происходящим.

– А теперь спокойно объясни мне, Белла, что у вас произошло? – сменившимся тоном спросил Волан-де-Морт, посмотрев на женщину.

Та перевела на него взгляд и тихо, но быстро залепетала:

– Этот мальчишка носился с дрянной девчонкой, что ходит в подмётках у Грюма!

– С твоей племянницей?

– Она мне не племянница! – возразила Беллатриса, гордо вздёрнув головой с высокомерным видом. – В моём роду нет места поганым грязнокровым отребьям и любителям магглов!

– Значит, ты был на встрече с Нимфадорой Тонкс, – заключил Волан-де-Морт, бросив взгляд на Тома.

– Я не собираюсь отчитываться за свои действия перед этими… невеждами, – отозвался тот, покосившись на Беллатрису, которая тут же фыркнула и посмотрела на него в ответ.

– Помолчи, щенок, – раздражённо заговорила она и повернула голову к повелителю, продолжив: – Он защищал девчонку и оказал нам сопротивление!..

– Не кажется ли вам смешным, мадам Лестрейндж, что я один смог справиться с двумя взрослыми волшебниками? – продолжал издеваться Том, показывая при этом самую очаровательную улыбку.

Беллатриса резким движением достала кинжал и очертила в воздухе дугу, чудом не задевая лезвием Тома, от чего тот моментально отшатнулся назад, доставая палочку, чтобы выбить из рук оружие, но Волан-де-Морт среагировал быстрее, и кинжал упал ему в ноги.

Том рванул к волшебнице, вонзая пальцы в потрёпанную мантию на груди, и дёрнул на себя, впиваясь звериным взором в чёрные глаза, выразившие секундное замешательство. В эту же секунду от стены оттолкнулся Рудольфус, стремясь настигнуть Тома, но их остановил Волан-де-Морт, заставив молодого волшебника взмахом палочки отшатнуться от Беллатрисы.

– Грязнокровка! – не помня себя от злости, высоким голосом ошеломлённо выкрикнула она, задыхаясь от негодования.

– Успокоились! – рявкнул Волан-де-Морт, поочерёдно прожигая взглядом каждого.

– Маггловское отребье!..

– Белла! – высоким голосом отдёрнул тот, исказив лицо до неузнаваемости, отчего та потупила взгляд и виновато опустила голову, опасливо глядя на Волан-де-Морта исподлобья.

Том, наоборот, чуть поднял голову, взглянув на Беллатрису со слабой издевательской улыбкой, и медленно перевёл взор на тёмного волшебника, расправляя плечи и выравнивая осанку.

– А теперь говори, что произошло, – наигранно спокойным тоном закончил Волан-де-Морт, нагоняя напряжение.

– Мой лорд, этот мальчишка виделся с Тонкс, – не поднимая головы, стала объяснять Беллатриса. – Они гуляли в парке и о чём-то болтали.

– Вас заметили?

– Нет, когда я увидела эту грязнокровку, то напала на неё…

– А он? – перебил Волан-де-Морт, медленно качнув головой в сторону Тома.

– Он защищал её! – чуть громче выкрикнула та. – Мы не нападали на него, не имея такого приказа! Но нам пришлось из-за его атак отбиваться!

– Значит, вы пытались убить только Тонкс, но вам помешали, – ещё спокойнее давящим тоном заключил Волан-де-Морт.

– Этот мальчишка с ней заодно! Он – шпион!

Том демонстративно заходил желваками, медленно закатил глаза, отводя взгляд от Беллатрисы, и раздражённо выдохнул, дёрнув в нетерпении коленями.

– Прежде чем обвинять, мадам Лестрейндж, подготовьте доказательства, – с насмешливым раздражением произнёс он.

– Ты защищал девчонку, – протянул Волан-де-Морт, недоверчиво глянув на Тома. – Интересно…

– Я не собираюсь рассказывать то, чем я занимаюсь и для чего.

Беллатриса выпучила глаза, зашипев от удивляющей дерзости, в то время как тот продолжил, предчувствуя приступ злости:

– Ты подсунул мне эту чокнутую дамочку, чтобы она следила за мной! Настолько глупую и самовлюблённую, что рассчитывала, будто я не замечу её отслеживающего паучка, которого так непродуманно она подсунула в библиотеке, шарахаясь за мной по пятам! Неужели ты рассчитывал, что мне твои гениальные идеи придутся по душе?!

Беллатриса фыркнула от злости, с безумством в глазах ожидая реакции Волан-де-Морта на прозвучавшие слова, но тот лишь продолжал неподвижно стоять и пронзать Тома сощуренным взглядом.

– Ты выказал недоверие и подставил мою жизнь под угрозу, потому что эти сумасшедшие решили, что им нужно прикончить Тонкс и разрушить мои планы!

– И какие планы? – с вызовом спросил Волан-де-Морт, очевидно, сдерживая порыв ярости.

Том некоторое время молчал, поглядывая на Беллатрису, заинтересованно уставившуюся на него, затем медленно ответил:

– Мне кажется, или я один подумал о том, что было бы неплохо иметь своего человека в логове врага?

– Ложь! – выкрикнула Беллатриса.

– Объяснись, – требовательно заявил Том, поворачиваясь и пронзая ту стальным взглядом.

– Ни один Пожиратель смерти не будет нападать на своих!..

– Я не Пожиратель, и я не ваш, – жёстко оборвал он.

Беллатриса начала захлёбываться от дерзости волшебника, обрушивая на него ругательства.

– Ты будешь так называть грязнокровок, – снова оборвал Том, делая шаг в её сторону. – Я чуть не убил вас, поэтому закрой рот и думай, кого оскорбляешь!

– Как ты это сделал? – спокойно оборвал их Волан-де-Морт, собирая на себе взгляды.

Кажется, разыгравшаяся перед ним картина очень даже забавляла его.

– Есть сомнения в моих возможностях? – фыркнул Том, изогнув бровь.

– У него горели глаза! – тут же вставила Беллатриса, снова ожидая какой-то реакции от тёмного волшебника, и, наконец, она последовала после того, как та добавила: – Мы не нападали на него, но он применил какое-то заклинание, которое чуть не убило меня! А после этого он не дал прикончить девчонку, бросив проклятье, поразившее нас одновременно!

– На вашем месте я бы не хвастался подобным и промолчал, – заметил Том, напрягаясь от заинтересованности Волан-де-Морта.

– Проклятье, поразившее вас одновременно? – протянул тёмный волшебник, переводя взгляд на юную копию. – И что же это за проклятье, осветившее твои глаза?

– Это не имеет значения, – спокойно отозвался тот.

Волан-де-Морт с кривой улыбкой подошёл к нему, обошёл по кругу и остановился напротив.

– Полагаю, очень полезное заклинание, – продолжил он. – Думаю, мы все с удовольствием узнаем о нём и будем использовать против других, раз оно такое эффективное. Кажется, в тот раз на тебя с Люциусом обрушилось что-то подобное?

Волан-де-Морт посмотрел на кивающую Беллатрису, а Том усмехнулся, выпрямился ещё сильнее и ответил:

– Я не делюсь своими знаниями с волшебниками подобного сорта.

– Прочь, – коротко приказал Пожирателям тот.

Волшебники замешкались, но покинули кабинет, захлопнув дверь, а Волан-де-Морт снова посмотрел на Тома, сузив глаза.

– Ну.

– В целом, не собираюсь рассказывать свои секреты.

Волан-де-Морт показал на мгновение подобие улыбки.

– Мне ты их расскажешь.

Тот усмехнулся, отвёл взгляд и посмотрел прямо перед собой, приняв невозмутимый вид лишь на пару секунд, затем вернул взор на волшебника и жёстко отозвался:

– Может, тогда расскажешь, какого чёрта ты устроил за мной слежку и подослал этих сумасшедших?

– О чём ты разговариваешь с девчонкой?

– Вынюхиваю о твоих врагах, разве не логично? Или ты решил, что я метнулся в орден?

– Кажется, ты был не воодушевлён моим планом и желанием убить Поттера, – ответил Волан-де-Морт.

– Потому что ты не выяснил вторую часть пророчества…

– Потому что она не важна! – жёстко оборвал Волан-де-Морт.

– Она важна! – повысил голос Том, сверкнув глазами. – Ты гонишься за идиотской целью, считая, что смерть мальчишки приведёт к признанию и величию!

– А ты считаешь иначе, – оскалился тот.

– Нужно целить прямо в министерство, а не в школу, где спрятался никчёмный мальчишка под защитой старика!

– Дамблдор – это угроза моей политике…

– Так убей его и оставь всё остальное в покое! Без него все потеряют надежду!

– Они потеряют надежду, когда я убью Поттера! – прошипел Волан-де-Морт.

– Ты совершаешь очередную ошибку, – проскрежетал Том и плотно сжал губы.

– Не учи меня, что делать!

– По-твоему, разумно было следить за мной? – съязвил он, сузив глаза.

– Я знаю тебя и прекрасно понимаю, что ты можешь дёргать ниточки за моей спиной, – прошипел Волан-де-Морт.

– Допускаешь мысль, что могу вонзить самому себе нож в спину? И после этого ты говоришь, что твои идеи гениальны и разумны?

– Молчать! – раздражённо рявкнул тот. – Мы оба понимаем, что я имею ввиду! И разве не ты говорил, что можно верить только себе?

– Очевидно, ты так и не воспользовался этим правилом, иначе не положился бы на этих идиотов, которые моментально раскрыли себя, а потом прибежали ныть тебе, что какой-то юнец шарахнул их до потери сознания! И это твои соратники?!

Волан-де-Морт крутанул в руке палочку, и в эту же секунду открылась дверь, а в неё вошёл Долохов.

– Я выяснил, кто учудил разгром в аврорате.

– Подожди, – раздражённо отозвался тот, переводя взгляд на Тома, затем снова посмотрел на Антонина и махнул рукой. – Хотя нет, останься. Я почти закончил.

– Мы не закончили, – тихо ответил Том.

– Теперь послушай меня, – спокойно заговорил Волан-де-Морт. – Делаю вид, что последних двадцати минут не существовало. Можешь дальше вынюхивать у той девчонки любую полезную информацию, но докладывать обо всём мне. Я же, в свою очередь, отзываю Лестрейнджей и даю тебе свободу.

– Я и рассчитывал обо всём докладывать тебе, – невинно отозвался Том.

– Но если я почую хоть малейшую перемену ветра…

– Ты серьёзно думаешь, что я…

– Пока что думаешь ты, а я действую, – оборвал тот.

Том посмотрел на невозмутимого Антонина и обратно повернулся к Волан-де-Морту.

– Отчёт каждую неделю устроит?

– Вполне, – слабо кивнул тот.

– И скажи своим собакам, чтобы держались от меня подальше, иначе в следующий раз я не побрезгую непростительными.

Волан-де-Морт ничего не ответил, отвернулся и неторопливо прошёл к письменному столу, чтобы сесть за него. Том закусил губу, проводив все движения взглядом, посмотрел на Антонина, крутанулся на каблуке и направился к выходу. Не успел Долохов заговорить, как он обернулся и произнёс:

– И последнее. Научись признавать свои слабости.

– О чём ты? – раздражённо спросил Волан-де-Морт.

– Видеть в Поттере конкурента и пытаться воевать с ним, то же самое, что и считать своих псов искусными магами, которые не способны не то, чтобы выполнить такое простое поручение, как следить за мной, не раскрыв себя, но и справиться с детишками, помешавшими тебе добыть пророчество.

Том издал смешок и закрыл за собой дверь, услышав, как по другую сторону что-то щёлкнуло и неприятно скрипнуло.

Только на следующий день Антонин пришёл к нему, чтобы рассказать об успешном завершении операции. Лестрейнджи получили взбучку за проваленное задание, Волан-де-Морт утихомирился со слежкой, даже не поручив ему следить за Томом, но вместо этого появилось другое обстоятельство.

– Мне пришлось рассказать, что я там был, и как ты шарахнул Лестрейнджей. Детально.

– И? – с наигранным спокойствием отозвался Том, разглядывая голые ветки в окно.

– Поручил выяснить всё об этом проклятье.

Он затянул молчание, затем повернулся к Антонину и заглянул в стальные глаза.

– Не рассчитывай, что я помогу тебе в этом.

– Явно ты сам не знаешь, что это было, – невозмутимо продолжил тот.

– Допустим, – закусив губу, отозвался Том. – Но раз Волан-де-Морт поручил тебе разобраться в этом, то я не прочь и сам узнать, что это было.

Антонин кивнул и добавил:

– Руквуд признался, что он навёл бардак в аврорате.

– В самом деле? – слегка удивился тот, подходя к креслу.

– Угу, – самодовольно протянул Долохов. – Я же говорил, что это он.

– И с какой целью он подорвал защиту школы?

– Для Малфоя-младшего, чтобы тот смог заполучить кое-какую вещь для починки Исчезательного шкафа. Того шкафа, что связан с другим, стоящим у Горбина в магазинчике.

Всё сходилось. В тот день, когда защита школы надломилась, а Гермиона попала в повторяющийся день, Малфой рано утром покидал замок, чтобы получить недостающий артефакт, способный починить шкаф и пропустить Пожирателей смерти внутрь защищённых стен. Но всем нутром Том чувствовал, что что-то здесь не так, и только спустя пару минут понял, что именно.

Аврорат подвергся проникновению поздно вечером, когда Том направлялся в дом к Лестрейнджам, чтобы добиться встречи с Волан-де-Мортом, а не утром, когда возился ещё с Грейнджер!

– Ты уверен, что Руквуд признался во всём, и цель проникновения была именно такой? – нетерпеливо спросил он.

– Абсолютно, – легко отозвался Антонин, показав слабую улыбку. – Только он не смог передать Малфою необходимое.

– Почему?

– Ему не удалось воспользоваться замешательством аврората и подступить к школе.

Хорошо, Малфой мог заниматься какими-то другими делами рано утром на территории замка или в запретном лесу. Том решил, что этот момент можно упустить – он не играет никакой роли. Но…

– Почему он сразу не признался в этом Волан-де-Морту?

– Потому что появился ты, и я тебе рассказывал, какое отношение ты имеешь к нему. В его голове созрел план, как подставить тебя. На его же подаче Тёмный лорд приказал следить за тобой.

И ради этого стоило молчать, чтобы потом попасть под гнёт и ярость Волан-де-Морта? Либо Руквуд слишком глупый, либо Том снова чего-то не понимает.

– Как-то всё складно у тебя выходит, Долохов, – задумчиво протянул он, достал из кармана сигарету и зажал между губ. – Это какая такая месть кипела у Руквуда в крови, что он решился провернуть махинацию за спиной Волан-де-Морта, особо не касающуюся его, но соврать об этом?

– Не знаю, он был раздавлен смертью сестры, – пожал безмятежно плечами Антонин, – и не всё ли равно уже?

Том затянулся сигаретой и, едва шевеля губами и выпуская дым изо рта, беззвучно самому себе прошептал:

– Не всё равно.

Если исходить из мысли, что как для него устроили заварушку в министерстве, то кто-то знал, что он появится именно в этот день. Кто-то знал, что ему нужен доступ в школу. Кто-то знал, что нужен потому, что там находится Гермиона.

Руквуд, который провёл многие годы бок о бок с ним после того, как Астрид стала пускать слюни в его сторону? Хоть Антонин и утверждает, что Август преисполнен к нему ненавистью, но, может быть, Том вернётся в своё время, ничего не помня, однако невольно даст какую-то подсказку о своём приходе, а тот будет скрывать своё истинное отношение к нему, чтобы Волан-де-Морт не заподозрил никакой связи между ними? Водя за нос всех, ведь даже Долохов верит в слепую ненависть Августа к нему. Может быть, он тайный союзник, ожидающий удобного момента, чтобы поговорить с ним?

Или другой вариант: это не Руквуд провернул обманку в министерстве, и не важно, что он признался в несовершённых деяниях Волан-де-Морту. Ведь под его пытками можно признаться в чём угодно, лишь бы отстали! Но кто тогда остаётся?

Том пристально посмотрел на безмятежно ютящегося в кресле Долохова, который направил взгляд к окну, рассматривая плывущие тяжёлые тучи на небе.

– Антонин, – спокойно обратился он, – расскажи поподробнее, что было в жизни Волан-де-Морта после того, как прошло собрание в Берлине? Я хочу знать всё.

========== Глава 11. Для ярких воспоминаний ==========

Гермиона резко открывает глаза, в очередной раз замечая, как тяжело дышит после неясного, неразборчивого и тревожного сна. Она поднимается и садится на кровать и рассеяно переводит взгляд на пол. Привычка.

Уже больше недели ей снится какая-то чепуха, вызывающая тревожность и напряжение. Часто видит, как злосчастный шарик Лаванды заполняется густым антрацитовым туманом – Гермиона пытается выпустить его из рук, отцепить пальцами, выронить на пол, разбить о стену, лишь бы избавиться, но бесполезно: шарик пристал к ней навсегда, и это осознание под конец сна сводит Гермиону с ума, доводя сначала до раздражения, психа, злости, а затем до отчаяния и слёз.

Не редко она находит книгу в тёмном, зловещем переплёте, открывает её и невольно морщится от того, что сердце почему-то делает взволнованный кульбит, пробуждая страх, смешанный с омерзением. Перелистывает страницы, разглядывает иллюстрации, вчитывается в смутно знакомые строчки и понять не может – откуда их помнит? Гермиона читает, как разорвать свою душу, что нужно сделать и чем пожертвовать, ощущает, словно когда-то разрывала себя или только собиралась. С каждым прочитанным абзацем вспоминает о текст больше, припоминает, что читала, проникается к тёмной магии и пытается вспомнить, что её связывало с этой книгой? Да, и где она её нашла?

Каждый раз Гермиона проходит мимо аудитории, в которой ни разу не проводились занятия, и каждый раз её тянет заглянуть внутрь и посмотреть, что там находится. Но почему-то долгое время не решается, словно неизвестная аудитория хранит в себе какую-то опасность. Сегодня она осмелилась приоткрыть дверь и заглянуть, преодолевая страх неизвестности. Переступает порог, внимательно осматривает пустые парты, подходит к той, что стоит по центру, касается поверхности и сдвигает брови от странного предчувствия – что-то здесь не так. Обходит стол, приближаясь к следующему, и всё нутро призывает обернуться, как будто кто-то следует за ней, собирается поймать и сделать больно.

Гермиона резко оборачивается, но никого не видит, лишь смутно припоминает, что была здесь, и кто-то шёл за ней, пытаясь сцапать, ухватиться и что-то забрать. Что-то важное, ценное, невидимое, сидящее внутри неё.

Хочется тут же выбежать из этой аудитории, рвануть, не оглядываясь, но тут она открывает глаза и понимает – это всего лишь сон. Она проснулась.

Гермиона опускает веки и чуть склоняет голову, до сих пор испытывая тревожность, которую необходимо было тут же заглушить. Это стало вроде привычки: чего бы ни пугалась, ни боялась, о чём бы ни нервничала или ни переживала, она старалась мгновенно затупить чувства, чтобы они не дошли до того, кто способен уловить любой душевный трепет – до Тома. Ей было не в новинку осознавать, что кто-то может чувствовать мысли и эмоции, ведь за несколько долгих и тяжёлых дней ей пришлось свыкнуться с этим осознанием, воспринять его и прийти к мысли, что это можно и нужно контролировать. Если в повторяющемся дне Гермиона могла и злиться, и нервничать, и тревожиться и психовать, то в настоящем дне всё обстояло несколько иначе: любой неприятный позыв эмоций выводил из себя Тома; он подхватывал, впадал сам в свои какие-то ситуации, вызывающие напряжение, тревожность, гнев, ярость, после чего чужая магия, сидящая в ней и вонзившаяся в каждый нервный волокон без малейшей возможности быть изничтоженной, больно и невыносимо укалывала, иногда доводя до слёз. Пребывая в таких же чувствах последующие дни, Гермиона не только становилась слезливой, но и начинала впадать в неосознанные истерики, да так, что после того, как Том длительное время спустя всё-таки выискивал какой-то самоконтроль, сдержанность и едва ли притягивал остатки разумности, она не помнила, что делала в порыве жаждущего наваждения. Как правило, закрывалась в ванной вначале, а по окончанию безумного порыва заставала себя на холодном полу у раковины, над которой висело треснутое во многих местах зеркало. Болели корни волос, словно их дёргали и тянули не меньше двадцати раз, причём со всей силы, а основание мизинца на левой ладони ужасающе ныло, щипало, и при тщательном осмотре Гермиона наблюдала на тонкой коже глубокие следы от своих зубов.

Это было ненормально, ужасно и неправильно. И бороться с этим нужно было не только ей, но и Тому. Чем сильнее она впадала в истерики, тем хуже становилось каждому из них, и единственный вариант исправить это – перестать испытывать все угнетающие эмоции.

Со второй недели возвращения в обычный мир Гермиона только и делала, что выращивала из себя бесчувственную и невосприимчивую ни к чему куклу. Она игнорировала шутки Джинни, не обращала внимания на Лаванду, замыкала в себе переживания за Рона, узнав, что он чуть не отравился настойкой Слизнорта, нарочно не обращала внимания на подколы слизеринцев, дабы не вызывать в себе даже презрение, на занятиях перестала выкладывать знания с энтузиазмом, а к концу недели поняла, что движется в самом верном направлении.

Было тяжело – не быть собой, но это была цена за спокойствие и душевное равновесие. Пусть не идеальное и вечно тоскливое, жаждущее чужого присутствия, но оно было не устрашающим и не таким, как в первую неделю, доводя до истерик и даже провалов в памяти.

Тоска спадала лишь тогда, когда Том появлялся в замке. Гермиона не понимала, каким образом ему удалось выбить постоянный доступ в школу, при этом оставаться незамеченным. В любом случае, как бы это ужасно не звучало, но в глубине души она испытывала огромную незыблемую волну облегчения от того, что у Тома получилось воплотить свои мысли и желания в реальность. Кажется, в таком возрасте в нём было намного больше амбиций, смекалки и сообразительности, нежели в возрасте Волан-де-Морта.

Каждый раз, когда Гермиона отправлялась в Выручай-комнату, она уверяла себя, что сейчас не подастся магии, возьмёт себя в руки и так глупо и нелепо не притянется к Тому, но с каждой последующей встречей контролировать первые минуты становилось сложнее и по итогу даже невозможно. Она прикипела к нему, прикипела к необычной и, наконец, проявившейся снисходительности, нервно и жадно хваталась в чужие предплечья или ладони, уже не боясь стать отвергнутой, потому что каждый раз Том сдержанно и терпеливо помогал прийти в себя и нащупать точку, где безумная жажда и наваждение граничит с осознанностью и выдержкой. У него это выходило не всегда, в половине случаев и он первые несколько минут путался в миражах беснующей магии, но быстрее одумывался и брал себя в руки, помогая ей остановить порыв.

Это было уже не ужасно, а странно, что она приходила к Тому Риддлу, заглядывала в глаза, прикасалась к нему и получала необходимое, то, что успокаивало глубокую грудную рану, в которой всё пропиталось, как тряпка, неизвестным, но до мучения сжигающим ядом. Он приходил к ней, пряча свою необходимость за какими-то делами, постоянно спрашивая о Малфое, а в последнее время и о Снейпе, затем жадно отбирал витающую внутри магию, вытягивая белоснежную нить, и под утро молча уходил.

За последние два раза Гермиона заметила, что Том просыпается раньше её, и, чувствуя всем своим нутром, непрерывно наблюдает за ней, пока она не откроет глаза и не встретится с ним взглядом. О чём он думает по утрам? Какие планы вынашивает на предстоящий день?

Неизвестность сводила с ума. Тысячи переживаний закрадывались в голову, но Гермиона тут же старалась гасить их, не давая семенам страха и паники прорасти – прошло немало времени, и Том ещё не причинил ни ей, ни кому-то другому вред. Эта мысль помогала удерживать хрупкое равновесие между спокойствием и ужасом.

Она безумно хотела знать все его планы! Она хотела удостовериться, что не пропускает ничего важного! Ей жизненно необходимо услышать, что Тому можно доверять! Но как? В мире, помимо него, есть Волан-де-Морт, и Гермиона ни за что не поверит, что тот не имеет с ним связи.

Он не отвечал на её вопросы, но охотно вёл дискуссии на интересующие его темы, и между строк она различала то, на чём сосредоточено его внимание: пророчество, чем занимается Малфой и кто такой Снейп. Нередко ей приходилось вспоминать прошлое, рассказывать истории и приключения, о которых знали только она, Гарри и Рон. После таких рассказов Гермиона видела, как Том в голове сопоставляет какие-то известные ему факты, рассеянно смотрит перед собой и изредка дёргает желваками, если услышанное не приводило в восторг, а наоборот, вызывало раздражение.

Она научилась различать некоторые секундные эмоции, мелькающие на заострённом лице, точно знала, когда Том впадал в глубокую задумчивость или, напротив, ощущал безмятежность и незаинтересованность.

Гермиона ловила себя на мысли, что ей нравится выискивать хоть какое-то изменение в невозмутимом выражении, потому ещё пристальнее наблюдала за ним и едва смущённо отводила взгляд от вопрошающего взора, чувствуя всем нутром, как на тонких губах появляется слабая улыбка.

Ей любопытно узнать, как Том отреагирует на её настойчивость. В последнюю встречу она осознанно взяла его за предплечье и заинтересованно склонила голову вбок, вглядываясь в яркий блеск тёмных глаз, которые медленно отвели взор с лампочки, полыхающей зеленоватым светом, и обратили на неё внимание. В какое-то мгновение ей показалось, что Том выдернет свою руку, но он молча продолжал наблюдать, ожидая, что предпримет Гермиона дальше. Однако дальше она не знала, что предпринять.

Сносить невозмутимый и чуть ли не вопрошающий взгляд было тяжело, потому она, как всегда, отвернулась и ослабила захват.

– Знаешь, почему я смогу добиться в жизни признания, власти?..

Гермиона обратно перевела на него взор, ожидая продолжения.

– Потому что делаю то, что мне хочется. И не спрашиваю на это позволения, – ровным тоном закончил он, слегка приподняв бровь.

Тёмные глаза опустились на лежащую на предплечье ладонь. Гермиона так же опустила взгляд вниз, внимательно осмотрела свои тонкие пальцы и проследила, как они снова сжали рукав плаща. Волшебник, сидящий рядом с ней, был совсем не против, – не нужно быть гением, чтобы понять, как он сам охотно впитывал в себя циркулирующую магию, упивался ею и от удовольствия изредка опускал медленно веки, выдыхая чуть громче, чем обычно.

День, в котором ожидалась встреча, всегда был долгожданным и всегда был самым тяжёлым. Особенно после того, как Том не отверг её прикосновение, а лишь дал понять, что каждый может получить именно то, что хочет. И на удивление, наверное, это было обоюдно.

Гермиона просыпается после очередного напряжённого сна, в котором наконец-то зашла в манящую своей загадочностью аудиторию. Кошмарно, пугливо и тоскливо.

Она оглядывается, поднимается с кровати и, не видя ничего перед собой, как по инерции, идёт в ванную комнату. Уже без истерик и провалов в мыслях умывается, расчёсывает копну спутанных волос, невидящим взглядом скользит по отражению, откладывает расчёску и выходит в спальню, чтобы одеться. Она не различает, что воркует Лаванда сонной Парвати, не обращает внимания, как та время от времени поглядывает на неё недобрым взглядом, а просто проходит мимо, толкает дверь и направляется в гостиную.

Гермиона избегает встреч с друзьями – ей всё время кажется, что день начинает повторяться заново, когда внизу встречает Джинни, которая стала просыпаться раньше неё, – теперь Гермиона долго спит, едва вырываясь из объятий своих снов. Ей постоянно кажется, что Джинни снова спросит её о том, почему не пришла на тренировку перед игрой в квиддич, нахмурит брови и обвинит в излишнем увлечении книгами. Выходя из замка, чтобы дойти до оранжереи, часто мерещилось, что за спиной где-то вдалеке за ней наблюдают, но, оборачиваясь, никого не замечала. Тени пережитого гонялись по следам, проецируя на настоящее, тем самым вводя её в состояние, словно она находится во сне. И лишь приходя в Выручай-комнату, Гермиона ощущала, как именно в эту минуту идёт настоящая жизнь, происходят настоящие действия, течёт настоящее время, и она сама – настоящая.

Она обходит стороной Джинни, выходит из гостиной, плетётся на завтрак и не слышит, о чём оживлённо разговаривают гриффиндорцы. Посещает занятия, молча слушает преподавателей, но не слышит их; перо в руках старательно выписывает прозвучавшие слова, а в голове не остаётся ни единой мысли. Звенит звонок, ладони сметают принадлежности в сумку, которая тут же оказывается на плече, и Гермиона в одиночестве покидает кабинет, плетётся по коридорам и рассеянно думает о том, что осталось совсем немного времени, прежде чем окажется в Выручай-комнате, прежде чем снова почувствует себя по-настоящему живой.

Кто-то прикасается к плечу, из-за чего она резко оборачивается и взором скользит по знакомому лицу. Глаза в ужасе расширяются, а тело мгновенно цепенеет без шанса отмереть и убежать.

– Послушай, Грейнджер, объясни, почему?..

И не дослушав вопрос, Гермиона дёргается и пускается наутёк.

Она избегала всех, в особенности того, кто смог превратить её жизнь в ещё более мрачный полыхающий ад.

– Грейнджер!..

Сердце колотится так, словно сейчас же выпрыгнет из груди. Как прыткая лань, Гермиона бежит по коридору, не чувствуя ног, но тот на этот раз решил добиться хоть каких-то объяснений, потому кидается догонять.

Стены превратились в мутное тёмное расплывчатое пятно с редкими тёплыми огоньками свечей – они проносились мимо до тех пор, пока взгляд не стал цеплять двери аудиторий.

– Гермиона!

Она делает ещё один рывок, задыхаясь от бега, но в этот момент сильная рука цепляет её и заставляет остановиться. Гермиона толкает дверь, пытается отмахнуться и, наконец, кричит, чтобы её оставили в покое.

– Да остановись же ты! – в ответ кричит волшебник, тяжело дыша, но та строптиво отталкивает, истерично стонет и пытается скрыться за дверью.

Гермиона в паническом страхе понимает, что не может отвязаться от гриффиндорца, кричит и задыхается. Невыносимо вспоминать и переживать заново то, что было недавно. Невыносимо сносить того, кто заставил её избегать любых касаний. Невозможно смотреть в глаза, слышать голос, чувствовать присутствие, оставаться с безудержным страхом одной, как в маленькой мрачной комнате, в которой не видно никого, но точно знаешь, что тут кто-то есть.

– Да что с тобой?! – кричит он, пытается встряхнуть и прекратить истерику, непонятно, чем вызванную, пресекает попытку достать волшебную палочку и буквально старается выдернуть её из рук.