Текст книги "Прежде чем мы проиграем (СИ)"

Автор книги: wealydrop

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 48 страниц)

Ей показалось, что она взорвалась и разлетелась на тысячи осколков. Тело обуяла настолько мощная дрожь, что Тому пришлось вцепиться ладонью в грудь и крепко прижать к себе, продолжая поглаживать набухший клитор, не позволяя Гермионе осесть на пол.

Он дразнит её приоткрытый уголок губами, властно рыщет ладонями в сокровенных местах и вторит каждому вздоху, улавливая горячие стоны, безропотно слетающие с губ. Гермиона отдалённо понимает, что не может больше терпеть, съёживается, пытаясь сдержать в себе влагу, напрягая мышцы, и приходит в ошеломление от того, что её действия ещё сильнее вызывают невыносимую негу, удушающую, болезненную и до ужаса сладкую. Она выгибается к Тому, упираясь в него и трётся о пах, умоляя избавить её от невыносимых чувств.

Он улыбается ей в губы и беспечно продолжает дразнить, надавливая на эрогенные зоны, отчего Гермиона скулит и сходит с ума, чуть ли не бросаясь в рыдания, хватаясь за плечи и жёстко сжимая их.

– Терпи, сладкая, – хрипло произносит Том и жёстко впивается в губы, ускоряясь пальцами.

Та приоткрывает светящиеся глаза, умоляющее глядя в бездонную антрацитовую пропасть, и чувствует, как лавина тепла рушится на неё, заставляя хныкать от смеси необузданной эйфории и невыносимо сладкой пытки, которую просто невозможно было уже стерпеть.

На глазах навернулись слёзы, звук тока становится слишком рядом и уж слишком невыносимо было слышать его треск. Казалось, он прямо сейчас разорвёт перепонки и шарахнет её насмерть.

– Расслабься, – в ухо шепчет Том, и его голос уже кажется не живым, а механическим, с какими-то помехами на частоте.

Гермиона больше не способна терпеть, с силой тянется вниз, к полу, чтобы припасть к нему, и, как только коленями касается поверхности, ослабевает и, наконец, понимает, что значит расслабиться.

Ток оглушительно щёлкает в ушах последний раз, заставляя её вздрогнуть и быстро повалиться назад в объятия. Том накрывает открытые от протяжного сладкого стона губы Гермионы, задыхающуюся от пульсирующей истомы, замедляет движение пальцев и через пару секунд совсем замирает, ощущая ими слишком много влаги.

Её потряхивает так, словно посадили на электрический стул, а с губ продолжает слетать скулёж, только полностью наполненный облегчением.

Том опускает Гермиону ещё ниже, обнимая за плечи, а другую руку вытаскивает наружу и обхватывает за талию, прижимая крепко к себе и со странным выражением внимательно изучает расслабленные черты лица. В тёмных глазах Гермиона видит белизну своих зрачков, тяжело и рвано дышит, не улавливая в голове ни одной мысли.

Проходит по меньшей мере пять минут, она более менее восстановила дыхание, собрала немного мыслей в голове и после этого незнакомым для себя хриплым со странным оттенком голосом шепчет:

– Это… почему так?

Том закусывает свою нижнюю губу, смотрит на видимую из-под рубашки часть обнажённой груди, затем переводит взор к её лицу и медленно, стараясь ровно произносить слова, отвечает:

– Ты сказала, чтобы ускорить процесс перевоплощения, нужна крепкая эмоциональная близость. Так вот, Грейнджер, – Том переводит дух и показывает откровенную улыбку, – секс – это не настолько духовная близость, и во время него лучше всего раскрывается мужчина, а не женщина. Что касается тебя – да, это нереально шокирующий для тебя шаг, учитывая твою невинность. Но запомни, сладкая, – он плавно приближается к раскрасневшемуся лицу и сбавляет тон, продолжая объяснять прямо в губы: – если хочешь получить настоящую эмоциональную близость от девушки, то заставь её буквально умирать в твоих руках, не позволяя даже коснуться себя.

Гермиона зачарованно смотрит ему в глаза и невольно переживает недавние ощущения, вздрагивает от них, и Том тут же ласково прижимает к себе ближе, скользнув губами по щеке.

– А ты очень горячая, – Том возвращает в свой голос насмешливость, тем самым вызывая в Гермионе, наконец, очнувшиеся смущение и стыдливость, однако он ещё крепче сжимает её в объятиях, словно успокаивая, и шёпотом добавляет: – Теперь можешь не переживать, сладкая. Я завладел твоими эмоциями, и прими мои поздравления: теперь я владею тобой полностью.

========== Глава 19. Он зовёт за собой ==========

Щёки запылали, Гермиона не сдерживается и стыдливо утыкается Тому в плечо, преодолевая желание тряхнуть головой и выкинуть из головы услышанное. Противное сомнение подкрадывается сзади и желает облепить её вязкой жижей полностью, но она сопротивляется и не подпускает отвратительные мысли.

Что если Том действительно видит в ней только оружие?

Долгие месяцы она точно была уверена, что это не так, и даже видела, что он испытывает к ней не только влечение, вызванное магией. Она без сомнений считала, что он каким-то образом привязался к ней, таит в себе чувства и злится от того, что не может признаться себе в этом. Но сейчас? Неужели она ошиблась?

Мягкие объятия, прижимающие её к мужскому телу, говорят об обратном. Несмотря на прозвучавшие слова, несущие в себе какую-то угрозу и безысходность, тёплые руки аккуратно держат её и внушают доверие, и Гермиона понимает, что снова окончательно запуталась в махинациях Тома.

Друг или враг держит в руках? Друг или враг зовёт её за собой?

Так или иначе, отступать было поздно, и осталось только услышать вердикт, который покажет, насколько сильно Гермиона загубила свою жизнь.

Вдруг вязкая жижа из сомнений резко отступает, словно её и не было, а внутри проявляется уверенность, вступившая в бой со стыдливостью. Том медленно покачивается, почти не дыша, и у Гермионы появляется странное чувство, будто кто-то ворвался к ней в душу и стал учинять свои порядки, наделяя всё вокруг спокойствием и выдержкой. Это необъяснимое вмешательство за считанные секунды выгоняет прочь стыд и растерянность, приводя её в чувство. Гермиона резко отстраняется от плеча, поднимает голову и с вызовом произносит:

– Объясни.

– Объяснить что? – невозмутимо отзывается Том, опуская на неё взгляд.

– Какое отношение имеет эмоциональная близость и то, что ты сделал?

– Разве ты сейчас не стыдилась пару минут назад?

– Да, но причём здесь это?

– Тогда спроси себя, почему тебе вдруг стало стыдно? Кажется, в тот раз, и хочу заметить, в твой первый раз, ты нисколько не пребывала в таком состоянии.

Гермиона на секунду задумывается, затем приподнимается с пола и выпрямляется перед сидящим на коленях Томом, чуть приближается к нему и смело выражает мысль:

– В тот раз мы смотрели друг другу в глаза, а в этот раз ты смотрел на меня, где тебе вздумается.

– Неверно, – он качает головой и показывает короткую улыбку. – В тот раз ты видела меня насквозь, а в этот раз только я видел твоё самое тайное… откровение.

Она закусывает губу и, поддаваясь спокойствию, неожиданно для себя качает головой и отзывается:

– Чёрт с ним. Просто объясни нормальным языком, что меня ждёт дальше.

Гермиона с любопытством поворачивается к Тому, поправляя рубашку, и выжидающе наблюдает, как тот удивлённо смотрит на неё в ответ.

– Хочешь сказать, ты решила сдаться, при этом не узнав, что с тобой будет дальше?

– Я знаю, что всё это прилепило меня к тебе безвозвратно и мне поможет только создание крестража. Я о тебе спрашиваю, Том. Что ты собираешься делать со мной дальше?

Его глаза странно сверкают, и спустя некоторое время он легко отвечает:

– Ничего.

Гермиона долго и пристально смотрит ему в глаза, затем звонко смеётся.

– Я знаю тебя не один день, Том! Будто кроме приятного в этом нет для тебя полезного!

Удивительно, но он неожиданно закатывает глаза, слегка отвернувшись в сторону, и тяжело вздыхает.

– Послушай, милая, научись различать два разных обстоятельства. Раньше ты была по другую сторону от меня и, конечно, я всё делал ради своей пользы. Сейчас ты превращаешься в подобие меня, это необратимый процесс, разве что ты вздумала всё-таки создать крестраж, но ни о каких выгодах здесь не может идти и речи. Да, ты полезна, но ты тут сидишь со мной не поэтому.

– Значит, я свободна как ветер? – подыгрывает ему Гермиона, выгибая бровь, полностью копируя его выражение, которое секундой ранее появилось на его лице.

– Смотря, что ты называешь свободой. Смелости тебе не хватило рассказать правду друзьям, а сейчас уже поздно, потому что так или иначе после предательства ты заскулишь и побежишь за мной, если, конечно, я сам первый тебя не найду. Что касается твоего решения добровольно подчиниться мне, то я оценил, подлости от меня можешь не ждать, но ты сама должна была понимать, что в таком случае твой выбор уже ограничен моими решениями, а значит не совсем понимаю, о какой свободе ты меня спрашиваешь.

– Вроде бы ты довольно легко отзываешься о моей попытке создать крестраж и избавиться от тебя, – замечает Гермиона с таким видом, словно говорит о погоде.

– Я вижу тебя насквозь, – со смешком отвечает Том и берёт в руку её ладонь. – Ты ещё не настолько изменилась и стала мною, чтобы безропотно кого-нибудь прикончить.

– Но придёт время и!.. – она пытается возразить, но резко вскрикивает, наблюдая, как он легко заламывает ей кисть, а внутри чувствует щекотливую боль. – Что ты делаешь?!

– Думаю, когда придёт время, это обязательно понадобится, и ты сделаешь это, но не сейчас, – спокойно произносит Том, не обращая внимания на возглас и то, как Гермиона вырывает свою руку и встряхивает ею после болезненного захвата.

Она хмурится и понимает, что он снова о чём-то не договаривает и, кажется, выяснил что-то новое.

– Ты что-то скрываешь от меня.

Том долго смотрит ей в глаза, словно что-то взвешивая, затем поднимается на ноги, поправляя рубашку, и помогает подняться ей, протягивая руку и произнося:

– Сходи пока в ванную и приведи себя в порядок, а я принесу что-нибудь поесть.

– Холостяцкая берлога пополнилась едой? Вау! – не сдерживает смешок Гермиона и направляется к выходу из гостиной.

– Сейчас кто-то будет сидеть голодной и больше не приблизится ко мне ни на шаг, – слышит насмешливый ответ за спиной, после чего закатывает глаза, не сдержав улыбку от того, что Том оценил её шуточки в его стиле, и кричит уже из коридора:

– Значит кто-то пойдёт искать на пятую точку приключения в поисках еды и тепла, а потом кому-то придётся спасать и возвращать свои слова обратно!

– Домашний арест, Грейнджер. Я без шуток!

– Будто я пошутила, – себе под нос бубнит Гермиона и заходит в ванную.

– Ещё раз повтори, – требует Том, оказавшийся за её спиной так неожиданно, что она испуганно подпрыгивает и оборачивается на него.

– Твою мать, зачем так пугать? – морщится, спокойно отворачивается и подходит к умывальнику, чтобы включить воду.

– Ещё раз повтори, – второй раз требует Том, плечом опираясь о косяк двери, скрещивая руки на груди.

– Я пошутила, честно, – сдаётся Гермиона и отводит открытый кран в сторону.

– Надеюсь, осознаёшь, что тебя ждёт, когда отправишься искать еду и тепло в другом месте.

– Более того, осознаю, что будет с тем, у кого найду это, – на выдохе произносит она и подходит к Тому. – Выйди и закрой с той стороны дверь.

– Я могу закрыть и с этой, – с озорной улыбкой отзывается он, закусывая губу, чтобы не рассмеяться.

– Я сказала, выйди. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее накормишь меня…

– После услышанного я не могу оставить тебя одну даже здесь, – ехидно подмечает Том.

– Думаешь, я смоюсь в канализацию и сбегу от тебя по трубам? Нет, такие перспективы не по мне в отличие от некоторых, – парирует Гермиона и с удовольствием улавливает, как Том реагирует на её намёк на Тайную комнату.

– Кому-то через минуту вырвут язык.

– Кому-то не понравится потом целоваться и выжимать из меня магию.

– Кстати за тобой должок, Грейнджер.

– Эй! Какой? – не понимает Гермиона, наблюдая, как Том невозмутимо выходит из комнатки и направляется на кухню.

– Ночью расскажу, – хмыкая, бросает назад, отчего та закатывает глаза, затем громко хлопает дверью, задвигает щеколду и поворачивается к струящейся воде.

Том – невероятно сложный человек. Никогда не знаешь, что он сделает в следующую секунду: улыбнётся?.. гневно сверкнёт глазами?.. или примет безразличный вид, полностью обесценивая слова собеседника?

Он слишком редко шутил, чтобы сейчас Гермиона, забираясь под тёплый душ, не улыбалась.

Хоть сейчас было не до смеха.

Подставляя воде уставшее лицо, она морщится, и тяжесть ситуации снова ложится на плечи, напоминая о том, почему она оказалась именно здесь, в этом доме, а не в доме своих родителей и то должна оказаться только через месяц. Буквально некоторое время назад она рассталась с друзьями на вокзале и каждый остался при своих мыслях, захламляя голову крестражами, фальшивым медальоном и тем, что же их ждёт дальше.

Очевидно, никто из них не вернётся в школу – ещё немного, и её займут сторонники Волан-де-Морта, который, к слову, лишился, возможно, не одного лучшего бойца.

Перед глазами предстал недавний образ волшебницы, что лежала на пригорке леса с раскинувшимися на земле кудрявыми, чёрными, словно ночь, волосами, с высеченными на коже тёмными шрамами. И запах горелой плоти. Отвратительный и настолько омерзительный, что сейчас стошнит.

Гермиона наклоняется и едва сдерживает рвотный позыв, откашливается, а затем выпрямляется, стараясь выбросить из головы увиденное.

Она чувствовала невероятно странное напряжение вокруг: казалось, воздух пропитался влагой и вот-вот обрушит крупные капли дождя, а где-то рядом сверкнёт ослепительная молния, поджигая кроны деревьев, пугая своим звуком всех, кто собрался в ту ночь на улице, чтобы разобраться в случившемся. Но молния попадает не в кроны деревьев и даже не в пустое поле – она попадает в волшебницу.

И всё это вызывало бы тупое отвращение, если бы не то, что Гермиона явно чувствовала: это произошло не без её помощи.

Это так странно было видеть, как из Тома вырывается непонятный белоснежный шар, который в одно мгновение затмевает всё вокруг ослепительным светом и с протяжным, оглушительным гулом исчезает, растворяясь в ночи. Это было впечатляюще, это было невероятно мощно, и Гермиона в тот момент почувствовала минутную слабость, словно из неё высосали жизненные силы, а затем наполнилась чем-то невообразимо воодушевляющим и победоносным. Ей показалось, она готова повторить то же самое за Томом, если это не обезвредило бы противников.

Но это обезвредило и, наверняка, с печальным исходом.

Гермиона отворачивается к стене, опирается на неё рукой и шумно выдыхает, пытаясь выдернуть этот эпизод из головы.

И как странно, Том даже не помогает в этом, хоть и явно чувствует её отвращение и нервозность.

Выключает душ, встряхивает волосы и хватается за полотенце, чтобы вытереться насухо. С какой-то пустотой в груди и отчуждённым бессилием она встаёт на холодный пол, закрывает на некоторое время глаза, а затем распахивает и вглядывается в своё отражение.

Мерлин, в кого она превратилась?

Отражение насмешливо поднимает уголки губ и дарит ей блестящий, полный воодушевления взгляд, который медленно опускается на острые ключицы, рассматривает бледную кожу шеи и округлость плеч, а затем снова поднимается выше и любуется цветом малиновых губ.

Разве отражение не прекрасное? Разве эта другая и непохожая на её улыбку не красива? Разве она не может гордиться тем, кем она стала?

И становится дальше.

Гермиона оборачивается, хватает одежду и одевается, снова поворачиваясь к зеркалу и наблюдая за каждым движением, и когда с этим было покончено, подходит к двери, отворяет щеколду и выходит в коридор.

Кругом стоит тишина, разве что дождь из приоткрытого окна в гостиной стучит и стучит, кажется, усилившись.

Она оглядывает проход на кухню, догадываясь, что там пусто, заходит в гостиную и останавливается, не увидев там Тома. С мгновение замешкавшись, Гермиона разворачивается и направляется в спальню, приоткрывает дверь и заглядывает внутрь.

– Ты здесь? – тихо произносит она в темноту.

– Здесь, – раздаётся за спиной его голос, Гермиона оборачивается и расслабляет мышцы лица, наблюдая Тома с двумя тарелками в руках. – Тут хочешь или туда пойдём?

– Можно и здесь, – полностью входя в комнату, отзывается она, включая приглушённый свет.

Том обходит её и ставит тарелки на журнальный столик, затем снова покидает комнату и возвращается с двумя чашками чего-то горячего.

– Скажи, что это зелёный чай, – просит Гермиона, присаживаясь на постель.

– Я единственный, кто умеет чувствовать твои желания? – невинно спрашивает Том, ставя перед ней кружку зелёного чая.

Это вызывает в ней искреннюю улыбку, она опускает голову вниз, наблюдая за горячим паром, затем снова смотрит на Тома, который присаживается рядом, не отводя от неё взгляда.

Том – своеобразный человек. Никогда не поймёшь, что он выкинет в следующую секунду: покажет насмешку?.. одарит тёплым взглядом?.. или демонстративно отвернётся, словно всего этого сейчас не было?

Он продолжает смотреть на неё и показывает слабую улыбку, затем медленно опускает ресницы и неторопливо отворачивается, чтобы посмотреть на свою чашку.

– Зелёный чай не рекомендуют на ночь, – так легко произносит он, словно они обычная семья, которая собралась поужинать перед сном.

– Тем не менее, ты сделал именно зелёный.

Том снова поворачивается к ней, берёт чашку и делает глоток.

– Я не спал два дня, а ты без сил. В этой ситуации он будет полезен.

Гермиона ничего не отвечает, притягивает к себе тарелку и принимается за еду.

В тишине они проводят поздний ужин, который показался Гермионе идеальным: чувствуя себя необычно в такой обстановке, как поздняя трапеза с Томом, она напрочь забыла о проблемах и предстоящем разговоре, с аппетитом доедая рожок мороженного после горячего грибного супа. Но этой идиллии когда-то должен был прийти конец.

Том медленно отклоняется от стола, суёт руку в карман и достаёт две сигареты, протягивая одну из них ей.

Гермиона отрицательно качает головой, закидывая ноги на кровать, откидывает влажные волосы назад и с удовольствием ложится на подушку, желая спокойно уснуть после того, как живот оказался набитым.

– Как церемония? – спрашивает Том таким голосом, словно говорит о прошедшей прогулке.

– Очень… внушающе, – в тон ему отвечает Гермиона и тяжело вздыхает. – Много незнакомых людей, все в чёрном – праздник, не иначе.

Том ярко улыбается, слыша в её голосе сарказм, выпускает струю антрацитового дыма и сквозь улыбку отвечает:

– Завещание было на церемонии?

– Завещание? – чуть хмурится, а затем переводит задумчивый взгляд на свои ноги, понимая, что об этом даже не подумала. – Нет, завещание не оглашали. Думаешь, там есть что-то интересное?

– Неужели ты сомневаешься в том, что Дамблдор не оставил миллионы подсказок Поттеру, чтобы он довёл начатое до конца?

– Я не думала об этом, – признаётся и снова смотрит Тому в непроницаемые глаза. – Если это так, то как быть?

– Смотря что он оставил в подсказках, – уже без улыбки отзывается он и продолжает выпускать дым изо рта. – Тебе нужно быть с Поттером.

– Мы не вернёмся в школу. Гарри планирует искать крестражи и, кажется, собирается отправиться в одиночку.

– Идиот.

– Я так и сказала, – кивает Гермиона.

Том ничего на это не отвечает, тушит сигарету, встаёт с постели и начинает расстёгивать рубашку.

– Тёмный лорд поверил Снейпу, – внезапно произносит он и отворачивается, снимая с себя одежду и кидая её на стул, после чего обходит кровать и наклоняется к одеялу.

Гермиона тут же притягивает к себе коленки, убирает из-под себя край одеяла, чтобы позволить Тому встряхнуть его, а затем поднимается и быстро раздевается.

– Ему рассказали, что я тебя защищал и без тебя теперь я могу туда не возвращаться, – устало выдыхает он и прячется под одеялом, поворачиваясь набок, лицом к ней.

Гермиона ложится рядом, натягивая до глаз толстый край и смотрит на Тома в ответ, ожидая продолжения.

– Думаю, понимаешь, что ты стала такой же главной целью, как и Поттер.

Да, она прекрасно это понимает, и попадись она кому-то из дружков Волан-де-Морта, её тут же попытаются схватить и доставить по назначению. А там давление на Гарри, давление на Тома, хотя в его способности вернуться к Тёмному лорду без потерь она не сомневалась, и, как следствие, неминуемая смерть. Даже если Том придумает способ спасти, то рано или поздно, они всё равно окажутся в руках Волан-де-Морта, и исход снова становится неизбежным.

Потому Гермиона видела лишь один вариант: если и придётся предстать перед тёмным волшебником, то только с мешком уничтоженных крестражей, и тогда есть смысл хоть как-то побороться за свою жизнь, иначе полный провал.

Ещё немного подумав, Гермиона приняла во внимание, что крестражами Волан-де-Морта являются и Гарри, и Том, а значит, абсолютно никакого выхода нет, как бегать всю жизнь от волшебника и уничтожить только в тот момент, когда этих двоих не будет в живых.

И сердце Гермионы рухнуло, разбившись на множество осколков.

У них нет никакого выбора. За них уже давно решили всё. Она могла бы сбежать сама ещё на несколько дней до этого, оставить всё и остальные забыли бы о её существовании, но теперь, когда Том сбежал от Волан-де-Морта, а тот примерно знает важность Гермионы, ей уже не скрыться ни от врагов, ни от самого Тома.

Так и о какой свободе она спрашивала у него до этого?

Птичка попала в клетку обстоятельств и больше не сможет взмахнуть крыльями, пока чья-то сторона не победит. И если она приложит все усилия на то, чтобы выжить и покончить с тёмным волшебником, то без вариантов она проиграет и Гарри, и Тома. Если победит Волан-де-Морт, то она проиграет полностью.

Дамблдор дал шанс магическому миру на истребление волшебника, но кто тогда уничтожит его, если не останется никого? Рон и она? Поэтому Дамблдор настаивал на том, чтобы они всё знали?

И, в конце концов, зная о Риддле, как он полагал справляться с ним? Или Дамблдор понимал, что на тот момент он должен исчезнуть?

А что если смерть здесь отправит Риддла назад?

Гермиона смотрит на Тома, в его тёмные антрацитовые глаза, которые блестят от тусклого света, и начинает понимать, что он все эти варианты уже рассмотрел, перебрал на тысячу рядов со всеми последствиями, и теперь, наверняка, выбрал более подходящий вариант развития событий. Только какой он?

Он говорит, что ей нужно быть с Поттером, а значит, Том видит смысл в том, чтобы найти крестражи Волан-де-Морта и уничтожить их. Придумал ли он что-то о том, как поступить с его крестражем?

– Том, почему ты не говоришь мне о решениях? – тревожно спрашивает она сквозь одеяло.

Он неотрывно наблюдает, опять что-то взвешивая в своей голове, затем показывает слабую насмешливую улыбку и тихо отвечает:

– Какие решения тебя интересуют?

– Ты в бегах. Гарри вот-вот исполнится семнадцать и он останется без защиты. За меня объявят награду. Мы не знаем, где искать крестражи, а тем более не понимаем, что они дадут, если и ты, и Гарри – крестраж! И без вашей смерти никак не удастся покончить с Волан-де-Мортом!

Том долго смотрит и ничего не отвечает. И не потому что у него нет ответа, а потому что снова взвешивает, что именно он уже может рассказать ей.

– Помнишь, я говорил тебе, что меня здесь при всём желании убить не получится?

Гермиона хмурится, припоминая этот разговор, а затем опускает взгляд на руку Тома, лежащую на одеяле, и замечает на одном из пальцев кольцо, которое Дамблдор умудрился уничтожить, однако у Тома оно было целым и невредимым.

– Выход отсюда – это смерть, но не та смерть, что навсегда уничтожит меня.

– Так возвращайся назад! – тут же шепчет Гермиона, поднимая взгляд на Тома.

– Чтобы всё забыть и стать тем самым Волан-де-Мортом? Я могу, но какой смысл, если всё снова начнётся заново и по кругу, а после моего исчезновения моя будущая копия имеет все шансы на победу? И… что ждёт тебя в будущем, в котором меня нет? Подумай всего лишь на минутку об этом.

А в том будущем закатывалось солнце за горизонт и пылало ярким огнём, предвещая глубокую мрачную ночь, которой не будет ни конца, ни края, а рассвет уже вряд ли когда-то наступит, и если наступит – она не доживёт.

И теперь Гермиона смотрит на Тома и понимает: он – это единственный шанс на то, чтобы не запылал красный закат и на весь мир не опустилась ночь. Он должен оказаться в своём времени и кто-то должен изменить его жизнь.

И она, наконец, понимает, к чему клонит Том.

– Ты ищешь способ, как утащить меня в свой мир.

Том поворачивается на спину, смотрит в потолок и тихо отвечает:

– Да, я ищу способ. И он должен быть, иначе всё это не имеет никакого смысла. Пойми, что даже победа или поражение Волан-де-Морта не имеет какого-либо смысла, потому что я вернусь назад и всё повторится снова. И ты – это единственный здесь волшебник, который может отправиться со мной, потому что ты со мной по доброй воле, а не с принуждением. Ты меня любишь, и ты сделаешь всё, чтобы изменить мою жизнь, хоть я и не вспомню о ней.

Перед Гермионой начинает мелькать калейдоскоп грядущих событий, если всё получится именно так, как видит это Том: она попадает в прошлое, находит его, но… он ничего не помнит, он не обратит на неё внимания, а у неё, в отличие от Тома и его петли, есть только один единственный шанс убедить его, заставить верить и изменить его жизнь.

Всего один ничтожный шанс вырастить из него не Волан-де-Морта, а кого-то другого.

Она резко подрывается с подушки и с паникой смотрит ему в глаза, понимая, какой же на самом деле ролью он решил её наделить.

Да, она оружие, но оружие против него самого.

Том выжидает дальнейшую реакцию, пристально рассматривая, как та мечется в своих чувствах. Это не крестражи уничтожить или помочь другу спасти свою шкуру. Это изменить полностью жизнь Тома, тем самым изменив весь мир.

А ему лишь нужно разгадать загадку: как утянуть Гермиону за собой.

– Я… я… я не понимаю, как ты себе это представляешь? Как я, по-твоему, смогу изменить твою жизнь?!

– Разве ты до сих пор меня не знаешь? Разве ты не знаешь, какой ко мне нужен подход? Разве ты не знаешь мои секреты, чтобы убедить меня верить тебе?

– Я также прекрасно знаю, на что ты способен, если тебе не понравится это всё. И в том случае, Том, меня никто и ничто не убережёт от твоей жестокости. Тебе незачем будет моя жизнь.

– Она мне будет нужна, если ты сделаешь кое-что.

– И что же?

– Влюбишь в себя, – легко отвечает он и улыбается.

Гермиона смеётся, потому что это невозможно. Если здесь их связали время и магия, то там нет ни одной зацепки, а её жизнь превращается в ничто. Да и здесь он не шибко-то влюблён.

– С чего ты взял, что такое вообще возможно?

– Ты станешь совсем другой, даже не как сейчас. Думаешь, я уже не подумал о том, почему эта петля и этот разрыв магии вынуждает тебя меняться? Для чего магия это делает, ты хоть раз задумывалась? Почему она требует твоей покорности и максимального духовного сближения? Не потому что она хочет воссоединится, хотя это тоже факт. А лишь для того, чтобы ты стала подобной мне и справилась с тем, что тебе, кажется, суждено сделать.

Он выдерживает драматичную паузу и с усмешкой заявляет:

– Ты станешь мной, Гермиона. А себя я полюблю.

Ей смешно. Это не укладывается в голове. Она уже в курсе, что превращается в него, но неужели ей придётся поступать как он?

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать? Я тупо перестану быть собой, мне станет плевать на всё и всех, и в чём тогда логика, если я и так уже кого можно предала и торчу здесь с тобой?

– Знаешь,чем я занимался до того, как попасть сюда? – расслабился Том, посмотрев в потолок. – Я занимался вербовкой людей на то, чтобы снести эту шаткую власть в Европе, занять там нужное место и держать под контролем волшебников, которые уже уважали меня или только начали уважать. Я начал объезжать города, искал единомышленников и многим мои идеи очень нравились. Они с открытыми ртами слушали мои речи, активно участвовали в обсуждениях и развёртывании планов на будущее. Где-то внутри они прекрасно понимали, к чему клонит мой политический курс – к распаду настоящей власти, к её неспособности функционировать, к ненависти, которую они должны были испытывать в после военное время. Я часто напоминал им о фашизме, оккупации и потерях близких, родных, знакомых, и их горечь и гнев разрастались, сердца наполнялись местью, а когда война закончилась – почему-то ничего в их жизнях не изменилось. Они не способны вести мирную жизнь, власть не защищает их от грабежа, нападений, мародёрства, и никто не может гарантировать то, что завтра не выскочит из тюрьмы Гриндевальд и не придёт на порог именно их дома, чтобы совершить суд. Ни одна власть не может гарантировать то, что завтра на их дом не обрушится бомба магглов, которые решили продолжить войну и делёжку территории. А самое страшное то, что три великих державы начали гонку вооружений, и только в своём времени ты знаешь, что это была Холодная война и, к счастью, она не закончилась гибелью целых государств с их населением. Ядерное оружие уже создали и никто им не воспользовался. А теперь представь, каково жить там, в 1947 году, когда никто ещё не отошёл от потерь и войны, от натиска фашистов и Гриндевальда, от расстрелов и бомбёжки, а тут ещё некое ядерное оружие, которое способно нанести настолько невероятный ущерб, что ни одна магия тебе не поможет выстоять против ядерного удара. И это только потому что эти три мировых державы не могут договориться, а значит, это гнилая власть. Это гнилые люди, устремившиеся за своей силой и могуществом, но никак не за тем, чтобы о чём-то договориться и жить в мире. И, оказавшись здесь, я прекрасно понимаю, что нельзя стремиться за силой и могуществом, ибо это разрушительно и приводит меня к тому, кто гонится за твоим дружком. Хочешь знать, почему я создал крестражи?

Гермиона неотрывно смотрит на него и завороженно вслушивается в каждое слово, не смея перебить.

– Я создал крестражи только для того, чтобы в случае войны, бомбёжки или расстрела я смог выжить. Я сделал первый крестраж в Хогвартсе, и честно скажу, это вышло случайно. Но я это сделал уже после того, когда в конце августа была бомбёжка Лондона, и… наверное, тогда я чудом остался жив. Я поклялся себе, что найду способ жить вечно, и не потому что я боюсь смерти, а потому что те твари, что сидят выше и делят между собой власть, разделяют целые нации, решают жизнь миллионов людей, должны сдохнуть. Я не хотел быть тем, чью жизнь по их приказу могут забрать оружием или ядерной бомбой. Я решил стать тем, кто сам сможет раздавать приказы и решать жизни миллионов людей. Я начал с Европы и конечной целью должна была стать Британия. Я полагал, что именно там я займу ложе Министерства, которое способно влиять на правительство магглов. Я точно знал, что приложу все усилия на то, чтобы Великобритания победила в этой войне оружия. И организация под названием Пожиратели смерти, что создал Волан-де-Морт, должна была нести не тот смысл, что сейчас. Это должны были быть обученные шпионы и агенты, которые должны сотрудничать с правительством магглов и с их спецслужбами МИ-5 и МИ-6. И вся эта политическая структура должна была развалить холодную войну, закончить всё победой и уничтожением ядерной угрозы, а также любой другой войны. Вот, что должно быть, Гермиона. И я вырвал из себя любые чувства и упрятал в крестраж только для того, чтобы не вздрагивать от сожаления и сострадания к потерям других, просыпаться без чувства разбитости и одиночества, жить без надежды на лучшие времена и целеустремлённо идти к своей цели. Я просто хотел снести тех ублюдков и занять их место, показать остальным, что всё может быть по-другому и… полагаю, я увлёкся в этой войне. Из меня вышел тот самый Волан-де-Морт, который не смог захватить толпы людей, не смог завоевать власть и уничтожить тех ублюдков, магглы стали ненавистны из-за чёртвого ядерного оружия, а после, наверное, я стал существовать для самого себя, и я явно заработал врагов в лицах всех магических министерств стран. А сейчас я с полным непониманием наблюдаю за своей жизнью, которая свелась к тому, что гоняюсь за каким-то мальчишкой, который по неосторожности стал моим крестражем.