Текст книги "Хозяйка Бруно (СИ)"

Автор книги: Voloma

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

Дефанис подошел к Маркусу и поднял на ноги, но не успев водрузить себе на плечо, как намеревался, чтобы крепко сжав руками, не дать жертве возможности пошевелиться и закинуть веревку на шею, внезапно почувствовал, что руки у Дэнвуда свободны.

Одно резкое движение и широкие ладони Дефаниса сомкнулись на собственной шее, прикрывая жуткий разрез, из которого хлынула кровь.

Расчет Маркуса был точным и холодным.

Пока Шарлин с упоением рассказывала о пытках, которые она придумала для Анны, он разрешился ей вдоволь полюбоваться на ужас на его лице, пока мало по малу работал лезвием бритвы, рассекая веревки на связанных руках. Бритву удалось достать из кармана, только когда он резко дернулся и Дефанис усадил его обратно. Незаметным движение, которое явно бы не укрылось от внимания этих двоих, сделалось под налетом страха и паники.

Нужно было, чтобы грек не издал ни единого звука, драться с ним было бессмысленно. Маркус понимал, что не одолеет его, а убить двух зайцев одним выстрелом вариант все же был.

Распороть Дефанису горло – сонную артерию...

Кровь зальет, голосовые связки и дыхательные пути. Ни звука, ни сопротивления и достаточно быстрая смерть.... Спасибо Сезару за долгие утомительные рассказы с полезными подробностями.

Маркус хладнокровно смотрел на бьющееся в предсмертных конвульсиях тело мужчины, который выпучив глаза пока еще барахтался на полу. Его лицо с каждой секундой бледнело все больше и больше.

До проверки охраны, оставалось около пяти минут. Дефанис перестал двигаться. Маркус не пропустил мимо ушей фразу Шарлин, что она будет ждать в машине. Он метнулся к окну и выглянул на улицу, безошибочно выцепив на парковке в тени деревьев огромный черный Эскалэйд. Черт!

Дэнвуд знал, что двигатель не заведется без отпечатка пальца Денфаниса. Он посмотрел на острое лезвие бритвы, которое до сих пор было у него в руке. Для сомнений не было времени. Маркус метнулся к неподвижному телу.

Пока он рассекал кожу вокруг сустава большого пальца, он думал, как ему пройти мимо полицейских. Тем более, что на парковке внизу, стояла их машина, в которой также находились еще двое человек в форме.

Единственный вариант был, попасть на крышу и перейти на соседний дом, с которого можно было спуститься по пожарной лестнице, находившейся на торце здания. Наверняка и Шарлин со своим головорезом попали сюда тем же путем. Маркус уже слышал, как загудел лифт. Ребята из управления развлекались в особняке и пользовались его излишествами вдоволь. Ступенек на лестнице было слишком много...

Маркус наконец отсек палец и пулей вылетел в дверь. Его кровь, казалось, сейчас состояла из чистого адреналина, сердце бешено колотилось. Перепрыгнув на крышу соседнего особняка он со всех ног побежал к противоположному краю и начал спускаться по неудобной лестнице, сделанной из тонких железных прутьев.

Оказавшись на земле, он услышал, крики, доносившиеся из дома, на крыше заметались лучи ручных фонариков, застрекотали рации. Стараясь держаться в тени, Дэнвуд обошел огромный черный джип сзади, чтобы Шарлин не заметила его и резко дернув ручку дверцы со стороны водительского места, запрыгнул внутрь. Полумрак, царивший в салоне дал ему драгоценные секунды, пока Шарлин не поняла, кто перед ней находится.

Как все прошло? – послышался ее беспечный голос.

Маркус быстро приложил отрезанный палец, мотор мощно загудел, включилась подсветка приборной панели, освещая его лицо. Быстро пробежав глазами по многочисленным кнопкам, он первым делом нажал на центральный замок, так что все двери мигом заблокировались, завидев еще одну полезную опцию в этом автомобиле, он довольно улыбнулся.

Между передними и задними сиденьями, медленно поползла вверх тонированная перегородка.

Что ты делаешь....Что?

Маркус посмотрел через плечо на забившуюся в истерике женщину.

Тваааааарь!!! Как ты смог? Ублюдок! Выпусти меня!– недоумение Шарлин за секунду перешло в бурную истерику.

Она кинулась к нему, желая схватить за волосы, но перегородка уже подползала к потолку, грозясь просто раздавить тонкую женскую руку. Шарлин начала колотить в окна и двери, но ее сил было явно мало, чтобы преодолеть столь серьезные барьеры.

Резко вырулив на дорогу, Маркус услышал как взвыла полицейская сирена и кто-то несколько раз выстрелил, метя явно в лобовое стекло.

Эскалэйд был бронированным. Ну, хоть одна хорошая новость.

Нажав педаль газа до упора, Дэнвуд почувствовал, как рванула мощная машина. Но куда он должен был ехать?

Слова Шарлин стояли у него в голове. С судом и обвинениями явно уже все решено. Его сделают козлом отпущения. Кому довериться? Кто поможет?

Маркус глянул в зеркало заднего вида, за ним уже гнались три или четыре полицейские машины. Ему ни в коем случае нельзя было останавливаться. В противном случае, его сразу засадят за решетку, а Шарлин, как жертва останется на свободе и Анну ждут самые настоящие пытки.

План, который Дэнвуд все же разработал самым последним был и самым пессимистичным. Его наличие, вызывало болезненный спазм в животе, но и вселяло определенную долю уверенности, ведь речь уже шла не о его жизни, а о жизни Анны и их с Маркусом ребенка.

Останавливаться было нельзя.

Маркус слышал, как начали стрелять по колесам. Шины могли пробить в любой момент.

Время шло на секунды, и Маркус принял самое тяжелое решение в своей жизни, ему не дали времени ни на что... Ни на сожаления, ни на сомнения, ни на рвущееся отчаяние.

Вдруг его взгляд метнулся к телефону, который был среди прочих дополнительных опций в этом танке на колесах. По памяти набрав номер и включив музыку, чтобы немного заглушить вопли Шарлин, Маркус едва различал длинные гудки, пока не раздался знакомый голос.

Алло!

Сезар, друг мой! Извини, что так поздно!

Отчаянная радость на секунду прогнала страх.

Маркус?!– сонливость сменилась явным удивлением. – Что-то случилось?

Просто ребята меня тут по городу катают, не спится мне..., – нервная улыбка заиграла на губах Дэнвуда.

Что-то я не припомню, чтобы подобные прогулки входили в программу по защите свидетелей.

Не важно. Можно вопрос задам, а то меня тут депрессия преследует? Почти буквально, – Маркус снова улыбнулся своей шутке и глянул в зеркало, которое только и отражало красно-синие огни полицейских сирен.

Конечно! У тебя, что там сирена воет?

Я все правильно сделал, что сдал в суд компанию и улики на убийство Магды? Хотя скорее это все окажется пустым... Или нужно было тихо исчезнуть и все?

Что за дурные мысли! Что.... Конечно ты поступил правильно, не вешай нос, я с тобой! Что у тебя там происходит?

Все хорошо, Сезар. Спасибо тебе, – Маркус был рад услышать голос человека, который был одним из немногих, кто был близок ему и важен.

Проглотив комок в горле, Маркус глубоко вздохнул, чтобы прогнать дрожь в голосе.

Завтра заскочу к тебе на работу.

Идет! Не катайся там долго и РЕБЯТАМИ... Доброй ночи!

Недовольный, бурчащий голос друга смолк.

Доброй....Прощай, Сезар.

В телефоне послышались короткие гудки.

Вокруг была агония и паника, но в внутри сразу растеклось непонятное тепло и жестокий мир, который обрушился всей своей лицемерной сущностью на Маркуса, перестал рвать его легкие, слух и зрение... Он понял, что не увидит своего сына, не увидит никогда лицо Анны, не разделит с ней жизнь и надежда, которая переполняла его до этого мгновенья была просто жестокой шуткой в его грязной, никчемной жизни, которая только и могла, что избавить этот мир от другой жизни, жуткой и мерзкой, не имевшей правды на существование – жизни Шарлин.

Дыхание выровнялось, руки намертво вцепились в руль. Стрелка спидометра рванула к цифре 250.

Раздался истошный женский вопль, полный ужаса.

Маркус закрыл глаза и в ту же секунду перед ним возник образ матери... Она приветливо улыбалась и протягивала к нему руки, спеша утешить, как когда-то в далеком детстве, если ее неугомонный сын попадал в очередную неприятность...

30-31 глава

–30-

По улицам проходили все те же люди, практически в одно и то же время.

Каждый день Анна, не смотря на ухмылки на знакомых лицах, как ни в чем не бывало отправлялась на прогулку не боясь косых взглядов городских сплетников. Скрывать беременность уже было бессмысленно, выпирающий живот и отсутствие кольца на пальце, свергли Анну с пьедестала образца для подражания, на который она никогда не стремилась взгромоздиться.

Слух о том, что богач из Франции попользовал святошу Версдейлов и обрюхатив, умчался без оглядки, стал излюбленной темой всего города.

Двадцать первый век наступил не для всех, можно даже сказать больше – для единиц. Провинция, особенно, английская глубинка, держалась за свои традиции и устои, которые во все времена давали чувство умиротворения и стабильности.

Другим злейшим врагом маленьких городов была скука. Именно она способствовала развитию гипертрофированной чести и распуханию морали на языках у домохозяек, пожилых и не очень. И даже не важна сама суть, о ком сплетничают и первопричины обсуждаемых событий. Важен сам факт произошедшего, особенно, если это бросает тень на уважаемых и честных людей.

Осуждение Анна читала даже в глазах своего бывшего персонала. Однако это не так угнетало как жалость. Словно только одна Анна верила в благополучный исход из своего положения. Но что была ее вера против мощного потока людской убежденности «проверенной временем»?

Пока Анна им упорно противостояла. Она игнорировала окружающий мир, упорно высматривая свое счастье на горизонте.

С годами Анна выработала определенное мнение о собственной натуре и все чаще убеждалась, что является достаточно толстокожей и умеренно сентиментальной. Списывая на переменчивый характер, который свойственен всем беременным, Анна с трудом узнавала себя прежнюю и сквозь очевидный немой психоз, с любопытством взирала на то жалкое существо, в которое она превратилась.

Всякий раз, как она ловила себя на мысли, что жизнь ее превратилась в ночной кошмар ранее независимой женщины, она находила уединенное место и в полной тишине воскрешала воспоминания о Балестранде, к своему великому стыду. Жить прошлым, это была последняя стадия упадка для личности. Ценности и задачи, которые имели первостепенную важность и приоритет, такие как материнство вне брака, процветание собственного дела, забота о близких, теперь будучи достигнутыми в разной степени, были при близком рассмотрении не такими уж и радостными. Подобная метаморфоза жизненных ценностей повергала Анну в шок и уныние.

Щедро зачерпнув настоящего счастья с любимым мужчиной, который за жалкие недели стал центром личной вселенной, заставили Анну склонить непокорную голову перед замусоленной фразой о настоящей любви, необходимости жертв для этой стервы и признанием себя заурядной дурой, которая жила с раздутым самомнением о собственной стойкости к отношениям с мужчинами.

Пытаясь отгонять от себя мрачные мысли Анна ненароком ловила себя на том, что испытывает панический страх из-за беременности. Она понимала, что это все больше и больше походит на паранойю, но, тем не менее продолжала пребывать в тревожном беспокойстве… Крепко цеплялась за перила лестниц, если ей приходилось с ними сталкиваться, чтобы не упасть, вычитывала статьи о питании беременных, чтобы не повредить развитию ребенка, заставляла себя медленнее ходить и прислушиваться к каждой мало-заметкой колике, продолжала с ужасом уходить в туалет по-маленькому, в страхе увидеть кровь на белье, которая бы не предвещала ничего хорошего.

Ко всему прочему, Анна жутко переживала за Маркуса, который обделял ее подробностями того, как продвигаются его дела в суде. Его странный голос, уставший и глухой, подтверждали все опасения.

Так Серж, несколько раз и заставал ее врасплох, когда она, в тихом разговоре с самой собой утешалась, что беременным свойственны бредни и страхи, которые развивают неврастению. Все телефонные разговоры с Маркусом, Анна помнила чуть ли не наизусть и радовалась до слез после каждого. В такие дни, сомнения оставляли ее сердце и голову, и она чувствовала, что терпения хватит... На все и на всех.

За окном лил дождь, он бился в окна, не смотря на май месяц отопление работало исправно и успешно противостояло стихии. Ясными днями погода радовала редко этой весной. Анна ходила по квартире закутанная в теплую шаль. Ее словно знобило. Редко спускаясь в пустой зал ресторана и кухню, Анна часто ловила себя на мысли, что дикость событий, произошедших с «Бруно» и ее отрешенность по данному вопросу были слегка ненормальными.

Может быть количество событий, способных довести ее до безумия, выпавших на ее долю за последние пол года уже превысили лимит и это просто защитная реакция организма. Но покопавшись в себе чуть дольше обычного, Анна вынуждена была признать, что спокойно положила бы свой бизнес и благополучные отношения к ногам непонятной и удивительной любви, которая переполняла ее сердце. Любви к Маркусу.

Это была не страсть, не вожделение, ни влюбленность, которой свойственны поспешные свадьбы и как следствие кризисы трех, пяти и десяти лет. Именно, та самая, настоящая книжная любовь, которая могла терпеть, прощать и переносить чудовищные пытки от самого безжалостного инквизитора – жизни. Лишь бы только с «ним» все было в порядке.

Не смея рассчитывать на такие сильные чувства, Анна невольно заходила в своих планах на счастливое будущее дальше, чем было положено. От того и контраст был ярким от перехода из мира ее грез в реальность: угрюмое старинное здание, одиночество и беременность, тривиально выворачивающая ее нутро наизнанку.

Время близилось к полудню.

Поддаваясь давлению одиночества, Анна попросила мать и невестку заехать к ней на обед.

Поначалу Анна с гордо поднятой головой посещала чаепития у местных кумушек, убежденная, что отказ лишь подстегнет распространение сплетен.

Так и ярлык трусихи недолго на себя навесить, что допустить было совершенно невозможно.

Но визит к Бет Фелкет выбил всю прыть и браваду из головы девушки.

В приглашении было заявлено, что соберется не более семи-восьми человек. Кларисса заехала за дочерью в половине четвертого. Анна старалась как можно меньше садиться за руль, потому что стала замечать за собой изрядную рассеянность и пару раз по ее вине на дороге возникала аварийная ситуация.

Облаченная в самое скромное платье Анна представляла собой воплощенное спокойствие и бесстрастность. С легкой полуулыбкой она встретила сияющую от возбуждения Бет, которая не изменяя себе выбрала для «обычной встречи» с подругами ярко красный костюм. Темные волосы женщины были собраны в хвост, а губы горели в тон костюму от помады.

По своему обыкновению Бет в очередной раз пыталась разыграть очередное представление, чтобы можно было обсуждать его с подругами следующие пол-года. Скучающая жена местного, скромного по притязаниям к карьере юриста, Бет отказывалась работать, прикрываясь воспитанием затурканного ею же сына. Чай у нее был пресным, печенье не хрустящим, но "представления" отменными.

Когда Анна прошла в гостиную, за столом и в креслах сидело как минимум человек пятнадцать, тогда то она и поняла, что на горячее сегодня подавали ее.

– Всем добрый день, – не изменившись в лице, сказала Анна, хотя уже пожалела, что приняла приглашение. Она пропустила мать вперед, предложив более открытое место, а сама уселась с краю стола и обвела взглядом присутствующих.

«Сколько же любезностей они выдержат, пока не перейдут к теме, ради которой собрались?» – подумала Анна.

Немного округлившийся живот Анна прикрыла руками инстинктивно, сама она могла выдержать все что угодно, но ее мутило от одной мысли, что ее еще не родившегося малыша сейчас будут, так или иначе подводить к приговору – «дитя греха», а так и будет, эта мысль порождала в ней слепую ярость и отчаяние. Сейчас Анна была готова отказаться от своей гордости, назваться трусихой и сбежать в свою квартирку прямо босиком по снегу.

Пока ее мысли путались, глаза обведя всех, уперлись в накрахмаленную кружевную скатерть, правой рукой Анна потирала толстый браслет мужских часов, с которыми не расставалась.

– Дорогие мои, как же давно мы собирались! – воскликнула Бет, устанавливая на стол поднос с сандвичами и печеньем.

Женщины закивали, и подвинулись ближе к своим чашкам.

– Особой причины не было, то есть,.... повода, – поддакнула старая Лиза Ботверелл.

– Ох, Лизи, милая, неужели нам обязательно нужен повод, – проворковала с удивлением Бет, кидая хитрый взгляд на лучшую подругу Веру Шуккерман – невестку Гойи. Анна была в курсе яркой неприязни старого торговца к жене своего сына из-за ее глупости и склочничества.

На пару с Верой, Бет давно задумала выведать парочку деталей из жизни Версдейлов, которые никого не посвящали в свои семейные проблемы. Вера даже свекру обмолвилась о запланированной встрече и ее истинных причинах, на что Гойя круто задумался и попросил невестку поделиться с ним позже вынюханными подробностями. К Анне он не имел никаких претензий, он был прекрасно осведомлен, что Версдейлы стоят друг за друга горой, а потому проблемы у одного из членов семьи заденут весь клан. Мистер Шуккерман все лелеял надежду порадоваться нервотрепке, которая свалилась на Бена Версдейла, xотя про себя, с сожалением отнесся к положению дел его внучки Анны, так как испытывал к ней симпатию.

Вера устроилась напротив Анны, чтобы видеть ее лицо, так как считала себя крайне проницательной и в случае, если непогрешимая Анна решит солгать, она сразу это заметит. Миссис Шуккерман всегда считала, что Версдейлов переоценивают, а Анна со своей привлекательной внешностью и внутренней уверенностью вызывала в ней зависть. От природы бледная кожа Веры в молодости страдала от прыщей, которые оставили свои следы на скулах, густые волосы были бы ее украшением, но нелепая прическа «под горшок» старила женщину на пару лет, неумелый макияж и пастельные тона в одежде губили ее образ окончательно.

Порой казалось, что Бет специально держит у себя в лучших подругах бледную и тусклую Веру. И так казалось не только Анне, которая иногда даже жалела недалекую женщину.

Кларисса, тем временем, старалась непринужденно улыбаться, отгоняя от себя тревожное предчувствие, но надежды улетучились очень быстро.

– Анна, Кларисса, на самом деле повод у нас есть, что кривить душой, – заулыбалась Бет и ее глаза заблестели. Кумушки закивали.

– Анна, дорогая, позволь заверить тебя, что ты можешь рассчитывать на нашу помощь и поддержку в любое время.

Не спеша отпив чаю, Анна нарочито медленно поставила ее на блюдце и отодвинула от себя.

– Извини, Бет. Ты о чем?

– Боже, дай мне хоть на йоту приблизиться к такому самообладанию как у Анны Версдейл! – Бет покачала головой и ее глаза пытались изобразить сочувствие. – Городские сплетники не перестают судачить о твоем интересном положении, дорогая. Но ты держишься молодцом и мы все тобой гордимся...

«Интересный пассаж!» – с сарказмом подумала Анна и ее замутило от огромной дозы лицемерия.

А, как, по Вашему мнению мне держаться! Или сочувствия с Вашей стороны, удостаивается любая беременная женщина? – Анна мило улыбнулась.

Положение такое бывает у всех женщин испокон веков, – отшутилась Кларисса, настойчиво разыгрывая дурочку.

Нет же, Кларисса! Дай Бог, здоровья Анне, но как с ней поступил отец ребенка?! Это шокирует, наша Анна этого не заслуживает! – возмутилась Вера и в комнате воцарился гомон.

Негодяй! Сказано, что француз, – ляпнула Филли Сэнингтон, которая вышла замуж исключительно шантажируя своего теперешнего мужа беременностью.

А вы осведомлены, к слову о сплетниках, – Анна посмотрела на сидящих за столом женщине, которые от скуки, готовы были разорвать ее жизнь и сожрать вместо печения, прихлебывая чаем. – Он не более достоин этого звания, нежели многие жители нашего города, которые обманом и увертками разбивают семьи, боятся собственных мужей и ночуют у подруг, судятся с собственными родителями из-за имущества, избивают детей и пользуются расположением семьи, сидя на шеях у своих супругов и высасывая все соки из бедолаг, – взорвалась Анна.

Всего одно мгновенье и стало понятно, насколько чужой Анна чувствовала себя в родном городе, среди «знакомых», которые слетелись на свежий соленый привкус сплетни, чтобы развлечься, потому что их собственные жизни напоминают стеклянную банку в темной комнате, из которой если и вырвешься, то не ясно в какую сторону двигаться.

В комнате воцарилось гробовое молчание.

Одни женщины сидели, уткнувшись в свои чашки, другие с ненавистью смотрели на Анну залившись краской негодования и злости. Ведь молодая Версдейл за минуту перебрала их собственное грязное белье, тыкая их носами в их же жизни.

– Извините, вынуждена Вас покинуть. Меня вдруг затошнило. Не хочу вам испортить чаепитие. Всего хорошего!

Анна медленно вернула чашку на блюдце и встав из-за стола вышла из комнаты.

Кларисса с гордостью посмотрела на дочь и подняв голову, без традиционного прощального перечмокивания вышла вслед за Анной.

Той ночью Анна спала в Чепкроуте, в своей родной среде, мать отпоила ее липовым чаем и уложила в ее спальне, где каждый сантиметр был пропитан беззаботностью детства и действовало крайне успокаивающе.

На следующий день, рано утром Бен с довольной миной стоял на кухне у окна. Его взгляд по-хозяйски прохаживался по открывающемуся взору пейзажу. Ночью выпал снег, утренняя дымка и тяжелые серые тучи лишний раз напоминали ему о тепле и защите, которую дарили старые толстые стены его его дома, объединившие его семейство. Они защищали и оберегали от холода и ветра не только как погодных явлений, но и как от жизненных неурядиц и проблем.

Вот-вот должна была спуститься Анна. Она изрядно удивила его еще вчера вечером, перед тем как подняться к себе в спальню. На удивление жизнерадостная до недавнего времени, его любимица уставилась на него не по возрасту уставшим и взрослым взглядом.

– Деда, – Анна кашлянула. – Отвезешь меня завтра в город? Я соберу вещи и перееду к вам, поживу немного в Чепкроуте.

В пору было бы радоваться главе Версдейлов, но сердце у старика екнуло от подобной просьбы. Ему не доставляло удовольствия видеть свою внучку сломленной и молчаливой. Анна стала меньше улыбаться, ее лоб часто прорезала складка беспокойства и тревоги и это открытие в какой-то степени потрясло и разочаровало главу семьи. Однако, полагаясь на богатый жизненный опыт, Бенджамин был уверен, что столь неxарактерное для Анны поведение – явление временное, да еще и беременность сказывается, в любом случае – она вернулась «в семью», а это самое главное.

Бен с удовольствием отхлебнул горячего чаю, еще немного постоял у окна и вышел на улицу, чтобы прогреть двигатель в автомобиле.

Жизнь в имении действовала как новокаиновая инъекция на приеме у дантиста. Все знали что не так радужны дела в семье Версдейлов, как всем бы хотелось бы. Такая подмена ожидаемому благотворному воздействию родных стен немного удивила Анну, она переехала сюда с надеждой убежать от одиноких вечеров и пугающих мыслей, но платой была печать сожаления от родственников и их удивительная уверенность в своей правоте на счет непорядочности ее избранника.

А правда по-версдейловски, была очевидна как национальность Джапхи – слепая доверчивость со стороны Анны к поддонку Дэнвуду завершилась хоть и трагично, но вполне предсказуемо, разумеется ожидания эти были занесены в раздел «крайностей».

Родные создавали вокруг Анны «белый шум», который вырывал ее из отчаяния. Еще позже она поняла, что все больше наслаждается обстановкой, которая царила в цитадели Версдейлов, запахом комнат, возней Элен на кухне, бурчанием Бэйли, бесконечными телефонными разговорами матери. Анна, как и прежде, просыпалась рано, наравне с дедом. Они вместе шли на кухню и в тишине пили чай с булочками, которые накануне испекла Элен. Потом Бен уходил на ферму, чтобы, как он сам говорил – дать разгон своим бездельникам. И дед, и внучка понимали, что «как прежде» уже не будет никогда, но все развивается и движется вперед, застревать в прошлом, каким-бы хорошим оно не было – верный путь к деградации и упадку.

Еще одним плюсом, скорее всего неожиданным, для Анны стал тот факт, что родственники избегали всяческих разговоров относительно Маркуса. Только у матери иногда вырывалось замечание или вопрос относительно семейного табу «Дэнвуда», когда она забывалась, но вовремя пойманный взгляд свекра или мужа быстро поправляли самый неустойчивый из кляпов для миссис Версдейл – тактичность.

Серж приезжал практически через день: рано утром или поздно вечером, всегда предупреждая о своем визите. Не признавая безделья, он нашел работу в новой забегаловке на окраине города, не особо радуя Анну подробностями о коллективе и хозяине, потому что радовать особо было не чем.

Он всегда отказывался от предложенного ему завтрака, поэтому Анна вела его в темную гостиную и при свете одной единственной лампы они усаживались на диван и Серж рассказывал все, что происходило накануне, делился своими планами на грядущий день, спрашивал как у Анны самочувствие, ложил свою огромную лапищу ей на живот в надежде почувствовать как толкается малыш.

– Маркус, когда прощался, несколько раз сказал, что мне будет намного проще, чем ему. Что у меня теперь новая забота, – она погладила живот.

Анна замолчала. Ее глаза наполнились слезами.

– А я вот еще не осознала, что скоро стану матерью. Он шевелится, толкается, ночью, так вообще караул..., – улыбнувшись сквозь слезы, Анна на секунду выпустила наружу варево из эмоций, которые подавляла каждый день.

Почувствовав учащенное сердцебиение матери малыш получил свою порцию переживаний и возмущенно пнулся. Серж растерянно улыбнулся и вытер слезы, ползущие по щекам Анны. Про «караул» и степень ее отчаяния он догадывался и сделать ничего не мог, кроме того, как быть рядом, пока его не заменит Маркус. А это лишь вопрос времени...

Что будет с ним после того, как он получит отлучение от Анны, Серж и думать боялся. Время перемен близилось и для него.

За Маркуса Серж ничего не спрашивал, никогда. Телефонные разговоры с Дэнвудом приносили Анне временное облегчение и через пару дней ей как правило, становилось совсем худо. У Анны был подавленный вид и она могла целыми днями молчать. Она никогда не разговаривала с Маркусом в Чепкроуте. Серж приезжал, забирал ее в город, они шли в парк, выбирали уединенную скамейку и в дали от посторонних глаз по очереди разговаривали с Маркусом. Анна долго, Серж коротко бурчал несколько слов, после чего внутри у обоих растекалась пустота. Анну добивало ожидание, Серж жил в тихой панике, потому что не мог найти слов, чтобы облегчить Анне жизнь. Они сидели в полном молчании, молодые, красивые, с уставшими глазами, в которых давно не было блеска.

Перемены давались тяжело.

Потом Серж отвозил Анну обратно к родне, доставал пару пластиковых контейнеров, в которых были: пирожные с белым шоколадом и малиной, замаринованные утиные грудки, чтобы Анна их приготовила себе на обед, булочки от миссис Бигль. Он передавал снедь, крепко обнимал Анну и просил проводить до двери. Иногда он сталкивался в предрассветных сумерках с Беном, который крался на кухню к своей законной чашке чая, здоровался со стариком и сразу же прощался.

Бен уважал Сержа и даже глубоко в душе желал, чтобы его внучка не была такой слепой по отношению к этому парню. Старого Версдейла трудно было провести в чем-либо, поэтому Сержа он встречал и провожал всегда с хитроватой улыбкой на лице, которая словно вытаскивала на обозрение всему свету самую из сокровенных тайн этого кулинарного фанатика.

Раз в неделю приезжала Кейт. Вот как раз ее визиты Анну вводили в некое подобие нервоза, хотя подруга никогда не задавала лишних вопросов относительно того когда Анна собирается возвращаться в свою квартиру и всячески избегала затрагивать тему Дэнвуда.

Тем не менее, Анна очень холодно разговаривала с Кейт и только по делам, которые касались непосредственно суда и апелляции: подписывала нужные документы, давала рекомендации и прочее.

Все объяснялось очень просто – жизненный опыт Кейт сам по себе был упреком, который получают неразумные дети от матерей с предостережением от беды в случае ослушания. Само присутствие Кейт наводило Анну на нежеланные мысли, их голосок еще был очень слаб, но они уже начали проклевываться в мозгу, хотя она себе еще отдавала в этом отчет.

Поведение Анны сначала озадачивало Кейт, и вполне заслуженно, по отношению к лучшей подруге начала зреть обида. Сначала Кейт упорно относила поведение Анны к ее переживаниям и трудностям с личной жизнью, но все оправдания со временем стали терять силу и мало-по-малу таяли.

Хваленая рациональность и справедливость Анны под натиском личных переживаний дали заметную трещину. Разум ей подсказывал, насколько она неправа по отношению к близкой подруге, что самолично разорвала преданную дружбу и опять по одной и той же причине, по которой ее отношения с родственниками висели на волоске от подобной ситуации – Маркус.

Большую часть дня Анна проводила с дедом на сыроварне или ездила с ним в город, опять же по делам семейного бизнеса. В доме она не могла выносить сочувствующие взгляды Элен и Лоис, женщины упрямо не следовали вполне определенным рекомендациям, которые им дала Кларисса по поводу выражения лиц в присутствии своей дочери.

К середине июня у Анны возобновился токсикоз, ее воротило от еды и на этой почве девушка выглядела чуть ли не прозрачной. Удивительно, но нежданным спасением стал большой зал сыроварни, где молоко нагревали на первой стадии и добавляли ферменты. Спасение пришло в запахе молочной сыворотки. Анна даже попробовала ее пить, потому что сильно испугалась за малыша, но после перового же глотка едва успела выбежать из помещения, где ее вырвало.

Поэтому в течении недели у Анны был еще один постоянные визитер – доктор Роберт Берклат. Тихий, улыбчивый пожилой мужчина, немного полноватый – он сумел расположить к себе свою пациентку уже после первого же приема. От семейного врача Анна отказалась наотрез, а когда ее спросили почему, она не смогла дать вразумительного ответа.

Доктора Берклата посоветовала давняя знакомая Клариссы, как хорошего специалиста по плохому самочувствию беременных барышень. Он избегал медикаментозного подхода до последнего и применял все от точечного массажа до безвредных травяных настоев, которые и в отношении Анны дали положительный результат, правда хоть и не сразу. Доктор никогда не отказывался от предложенного ему угощения, выпивал по пять чашек чаю и поглощал немерено печенья. Он безропотно приезжал даже среди ночи, если Анне совсем становилось худо.