Текст книги "Кровь и туман (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

Бен сидит на соседнем с моим стуле, и я могу спокойно положить ему ладонь на колено, чтобы этого не заметил никто из присутствующих.

Так я и делаю.

Стоит только моим пальцам коснуться мягкой флисовой ткани спортивных штанов, как Бенова нога перестаёт дёргаться.

Я знаю Бена. Я понимаю его, пожалуй, даже лучше, чем мне хотелось бы. Так уж вышло; мы столкнулись при обстоятельствах, совершенно не предназначенных для того, чтобы заводить здоровые дружеские отношения, и, наплевав на правила, стали друг другу далеко не чужими людьми.

Мы даже были связаны. Пару раз буквально, по рукам и ногам, но, что более важно, были соединены мысленно. Такое, я полагаю, бесследно не проходит.

Я слегка сжимаю Беново колено, прежде чем снова вернуть руку на стол. Бен никак не выдаёт себя: ни головой не вертит, ни напрягается сильнее прежнего.

По крайней мере, больше не нервничает.

Я делаю ещё несколько глотков какао и толкаю кружку по столу в Бенову сторону.

– Это ещё что за подачки? – спрашивает он, но без той уверенности, когда ты точно знаешь, что переубедить человека не удастся.

– Больше не хочу, – пожимаю плечами я. – Слишком сладко.

Бен, продолжая разыгрывать пренебрежение, принимает кружку. Принюхивается. Делает один глоток, затем второй. Я едва успеваю моргнуть, как Бен ставит на стол пустую кружку.

– Да, ты права, – произносит он, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Слишком сладко. И вообще не так уж и вкусно.

Ваня отвечает на критику к своему кулинарному шедевру высунутым языком. От того, чтобы затем открыть рот и разразиться речью недовольства, его отвлекает подошедшая Лена. Она сходу вовлекает Ваню в свой диалог с высокой блондинкой, – как я понимаю спустя секунду, когда её называют по имени, – той самой Тильдой, занимающей место Виолы в “Альфе” и влюблённой в Марка.

Мне бы удивиться тому, как быстро Ваня понимает, о чём девушки говорят, и как скоро он находит нужные слова в подтверждение или в опровержение уже сказанного, но я одёргиваю себя, напоминая о том, что передо мной стоят хранители.

Мало того – оперативники. Лучшие из лучших. Если кто-то и может так ловко обращаться с информацией, то только они.

– Дмитрий решил, что мы закроем этот вопрос, – из мыслей меня вырывает голос Лены.

– Из-за Амадеуса? – предполагает Ваня.

– Из-за Ольги, – свою версию выдвигает Тильда.

– Из-за обоих, – Лена ведёт плечами. – И чтобы сильнее не накалять и без того сложную ситуацию между оборотнями и нами.

– А что с Лизой? – Ваня упирается ладонями в стол, чуть подаётся вперёд. Сейчас они с Даней, сидящем на стуле и имеющим более расслабленную позу, совсем непохожи даже при абсолютной внешней идентичности. – Она ведь в розыске.

– Что, кстати, противоречит этой самой политике антиконфликта, – замечает Тильда, поднимая указательный палец вверх.

– Не забывайте, – Лена быстрым движением опускает руку подруги. – Лиза совершила преступление

– Несостоявшееся, – Ваня выпрямляется, складывает руки на груди. – Ольга-то жива.

– Это не меняет сути проблемы, – Лена качает головой. – Было совершено покушение на убийство. Слава Богу, оно, конечно, успехом не увенчалось, но из-за прокола Лизы никто не собирается списывать этот факт со счетов до тех пор, пока она наконец не доведёт начатое до конца. – Сначала Лена вторит Ваниной позе, но уже спустя мгновение её руки расслабленно опускаются вдоль тела. Взгляд зелёных глаз скользит по мне. – Слава тоже в потенциальной опасности, ведь именно она поймала Лизу на месте преступления… – Короткий кашель. – Точнее, именно из-за неё оно и не состоялось. А все мы знаем оборотней: когда дело касается мести, для них это – дело чести.

– Прям рэпчик, – довольно хмыкает Даня.

Правда, его радостное настроение никто из присутствующих уже не разделяет.

Прошлое обрастает фактами, знать о которых я совсем не горю желанием. Конечно, кое-что для меня не новость: Бен уже успел рассказать почти обо всех ребятах из штаба, чьи жизни изменились кардинально, чтобы я, в случае чего, не наломала дров своими неуместными комментариями. Поэтому о том, что Лиза здесь – оборотень не только по факту рождения от альфы одной из главных стай, но и по полному набору генов: от когтей и до нечеловеческой силы, я осведомлена.

Как и о том, что стражем она не стала, выбрав отца, свою стаю и младшего брата Тая. В свою очередь Амадеус умудрился в какой-то момент выбрать Ольгу – куратора команды “Альфа” и женщину, с которой он планировал связать свою жизнь. К сожалению, не всем членам стаи такая затея пришлась по душе. Развязалось восстание, в результате которого погиб Амадеус, а отношения между стражами и оборотнями накалились до абсолютного предела.

Теперь это – одна из тех политических проблем, которые в ежедневнике Дмитрия помечены красным маркером.

– Дмитрий боится войны, – произносит Ваня на тон тише, однако для меня эти три слова звучат словно гром среди ясного неба.

– Дядя Дима ничего не боится, – поправляет брата Даня, кривя губы.

– Ты знаешь, что я имел в виду.

– И всё же. Дядя Дима не хочет, чтобы всё повторилось… Миры не станут давать нам второго шанса, – под недовольные взгляды Марка, Даня закрывает тетрадь, где остаётся недоигранная партия в морской бой. – Вспомните, что было после Кровавого пира, и какой ценой пришлось потом восстанавливать связь с некоторыми из народов и рас.

Все ребята по очереди, так или иначе, соглашаются с Даниными словами: кто-то качает головой, кто-то кивает, кто-то молча переводит задумчивый взгляд в сторону. Я же решаю нарушить паузу, продолжить беседу. Пока есть возможность узнать побольше о творящейся ситуации, нужно действовать.

– Значит, Тая искать не будут? – уточняю я, обращаясь к Лене.

Она отрицательно качает головой.

– Его – нет. Но вопрос о том, кто же его выпустил, всё ещё волнует Дмитрия.

Внутри меня всё холодеет. Я гляжу на Бена, он одними губами просит меня успокоиться.

“Всё нормально”, – это даже не шёпот, что-то ещё тише, беззвучнее.

Но я слышу. И стараюсь выдохнуть.

– Видео с камер наблюдения смотрели? – спрашивает Даня.

– Смотрели, только нет там ничего, – отвечает Лена. – Причём буквально ни-че-го. Таймлайн показывает – кто-то подчистил запись.

Собственное поведение кажется провально выдающим во мне того, кто знает больше, чем говорит. Руки дрожат, когда я скрещиваю их на груди.

Кто-то подчистил запись… О том, что я сделала, знает только Бен.

Я снова бросаю на него вопрошающий взгляд, но в ответ опять получаю лишь одно:

“Всё нормально”.

У кого? Точно не у меня!

– Доступ к камерам имеют только Анита и миротворцы, – Даня хмурит брови.

– Это сужает круг подозреваемых, – добавляет Ваня.

Так как я всё ещё таращусь на Бена, от меня не утаивается его быстрое перемигивание с Марком.

Он рассказал ему?

– Тебе не кажется, что подозревать своих же – это как-то по-свински? – спрашивает Даня, оглядывая брата.

– По-свински – это выпускать преступника из-за решётки без разрешения вышестоящего руководства.

– Боже мой! – Даня хлопает себя по лбу. – Если закрыть глаза, тебя с такими речами от Дмитрия не отличишь! Ты точно не его сын? А, Слав? Ты не в курсе?

Услышав своё имя, я вздрагиваю.

– Что?

– Забей, – вместо Дани отвечает Ваня. И тут же меняет тему, подмечая: – Ты сегодня какая-то рассредоточенная. Всё нормально?

– Да, просто… – врать бесполезно, поэтому я решаю выбрать наименее безопасную из правд. – Новый куратор и эта его полоса препятствий… Немного вывело из колеи.

Ваня сводит брови к переносице, явно ожидая пояснений.

– Антон сегодня устроил им проверку на вшивость, – к разговору присоединяется до этого отмалчивавшийся Марк. – Сказал, что все предыдущие результаты не будет учитывать и соберёт оперативников заново, на общих условиях.

В подтверждение его слов я киваю. Ваня принимается шевелить губами, ничего не произнося вслух. Выглядит странно, но от этого зрелища у меня дежавю. Я уже много раз лицезрела что-то подобное, когда сидела у Филоновых дома. Так Ваня думает, размышляет. Пытается поднять в голове какие-то факты, старые знания. Сравнивает, вычисляет и только потом выдаёт конечный результат – обычно, правильный.

– Мда, – Ваня цокает языком. – Это не нарушает никаких правил.

– К тому же, Татьяна сама дала ему на это добро, – добавляет Бен.

– Блин, – Ваня выпячивает челюсть. Стол облетает в секунду, протискивается между Леной и Тильдой, обходит Бена и занимает свободный стул слева от меня. – Меня не радует перспектива того, что ты можешь оставить нас с Даничем на произвол судьбы. – заявляет Ваня и хлопает меня по плечу. – Так и как ты себя показала?

– Лучше тебе не знать, – наконец можно показать своё расстройство во всей красе, тем более после того, как Ваня озвучил главную возникшую передо мной проблему – я могу потерять связь между мной и близнецами в плане нахождения нас в одной команде.

– У неё был один-единственный шанс на то, чтобы не опозориться, и она опозорилась, – вставляет Даня.

– Скажи мне то, чего я не знаю, – фыркаю я.

– Приблизительный возраст Огненных земель – два с половиной миллиарда лет, если ориентироваться на самую древнюю найденную там породу, – задумчиво произносит Ваня.

– Вы ещё и издеваетесь? – я прячу лицо в ладонях.

Голоса ребят переплетаются в сумбурном диалоге. Одни возвращаются к беседе об оборотнях, другие – о предстоящих занятиях, третьи – о чём-то стороннем, своём. Я пытаюсь делать всё сразу: и слушать, и абстрагироваться. В итоге не выходит ни того, ни другого, а голоса вокруг и вовсе превращаются в сплошной белый шум.

После возвращения из прошлого моими вечными спутниками стали не только апатия и чувство сосущей пустоты, но и нечто, что диагностировать мне ранее не удавалось. Оно появлялось раньше предыдущих двух: возникало яркой вспышкой, а затем пропадало, уступая место желанию лечь и больше не подняться.

Теперь я внезапно понимаю, что это. И от этого лишь грустнее.

Смирение.

За несколько недель я успела свыкнуться с тем, что жизнь больше никогда не будет такой, как прежде; что всё валится из рук; что мои друзья и моя семья – это лишь тени того, что я когда-то имела и чем когда-то дорожила.

Раньше мне казалось, я чувствую боль потому, что всё ещё не могу смириться. Как оказалось, всё куда прозаичнее: я сдалась.

– Слав, – зовёт Бен. Я поднимаю на него глаза. – Нам нужно разобраться с домашкой по военной топографии, помнишь?

Нехитрый код, за которым Бен предложил маскировать дела, не касающиеся других ребят, но зато всегда действующий – все не понаслышке знают, каким суровым у нас является преподаватель по этому предмету.

– Да. Пошли.

Наше дезертирство, разумеется, ни от кого не скрыть. Ребята замолкают, стоит нам с Беном только встать со своих стульев.

– Вы куда? – спрашивает Ваня.

– Нас ждёт домашка по военной топографии, – враньё с губ Бена срывается легко и непринуждённо даже во второй раз. – Геннадьевич сожрёт меня с потрохами, если я не разберусь с цветовым оформлением.

– Ну вот чего там разбираться? – Даня закатывает глаза. – Леса и сады – зелёным, водные объекты – синим, элементы рельефа – коричневым, автострады – оранжевым, грунтовые дороги – жёлтым.

– Слышь, Пикассо, – Бен тычет в Даню указательным пальцем. – Тебя никто не спрашивал.

Даня продолжает перепалку, демонстрируя Бену средний палец. Может, они и дальше что-то друг другу объясняют с помощью жестов, но я уже ухожу прочь. Покидаю столовую, преодолеваю коридор. На главной лестнице поднимаюсь наверх. Между комнатами “Альфы” и “Дельты” выбираю первую. Близнецы не обладают тактичностью Марка, способного, если что, и Тильду на пороге придержать, пока мы с Беном разговариваем по душам.

По крайней мере, я планирую сделать именно это.

Ручка двери “Альфы” поддаётся от лёгкого кручения. Только комнаты кураторов здесь имеют замки, всё остальное – на доверии, честном слове и детском завете от матушки про то, что чужое брать нельзя.

– О, вот ты где, – констатирует Бен, просовывая голову в щель.

Едва он закрывает за собой дверь, я сразу спрашиваю в лоб:

– Ничего не хочешь мне рассказать?

В ответ он хмурит брови:

– Например?

Проходит вглубь комнаты и, не притормаживая, плюхается на свою кровать, успевая развернуться спиной к матрасу, лицом ко мне.

– Насчёт камер наблюдения, болван.

– Вот вопрос, конечно, спорный, кто здесь болван, потому что из нас двоих именно ты ворвалась на этаж КПЗ и аки какой-то неуловимый мститель принялась выпускать преступников на свободу!

– Тай – не преступник.

– Это ты, видать, головой ударилась, когда он тебя повалил на землю и пытался растерзать, да?

Я хочу протестовать, но вместо этого вся злость выражается на моём лице оскалом, а из глотки вместо слов вырывается животное рычание.

Бен усмехается.

– Так он тебя ещё и укусил!

Первое, что попадается мне под руку – висящая на спинке стула рубашка в красно-жёлтую полоску. Секунда – и она, скомканная, летит в Бена. Он успевает перехватить её, но рукав всё-таки бьёт его по лицу манжетом с пуговицей, отчего Бен морщит нос и прикусывает губу.

Я подхожу к кровати с синим пледом. Очевидно, принадлежит она Тильде. Чтобы удержать себя от попытки задушить Бена, я выбираю именно её как расположенную у противоположной стены. Присаживаюсь на самый край, стараясь перенести вес тела на ноги. Тильда мне совсем незнакома. Мало ли, какие у неё “тараканы” насчёт личных вещей.

– Кому ты рассказал? – спрашиваю только тогда, когда чувствую, что начинаю успокаиваться. – Марку? Аните? Всем сразу?

– А ты как думаешь? – Бен подкладывает ладони под голову, закидывает ногу на ногу. – Марк – мой лучший друг. Не знаю, как ты, а я под этими двумя словами подразумеваю полное доверие.

– И что он знает?

– То, что не выставило бы меня сумасшедшим в его глазах.

– Это он подчистил запись?

– Ага.

– А Анита?

– Она ничего не знает, спасибо моему бесподобному актёрскому таланту.

Я хватаю в руки подушку в чёрной наволочке. Бен готовится к удару, поднимая корпус и прикрывая лицо руками, но я не собираюсь ничего кидать: лишь сжимаю подушку пальцами и объявляю вслух, что представляю на её месте его шею.

– Помощь Марка нам будет полезной, – оправдывается Бен. – Считай, теперь у нас есть миротворец на все случаи жизни!

– Ну да, – я скептически фыркаю. – Осталось только раздобыть хранителя.

– Кстати, об этом я тоже думал…

– Бен! – вскрикиваю я, перебивая. – Ты головой чисто из принципа не думаешь?

– А что? – Бен искренне не понимает причину моего возмущения, и это бесит меня ещё сильнее.

– А то, что я вообще-то никому ничего не рассказываю, хотя очень хочется! Молчу, потому что не хочу подвергать опасности тебя и Нину. Ты не думаешь о том, что у людей возникнут вопросы, если ты вдруг скажешь: “О, а вы не знали? Я, кстати, изменил настоящее!”.

– Я…

– Знаю, что тебе тоже тяжело, но перед тем, как делать что-то подобное, ты мог бы посоветоваться со мной. Ну так, знаешь, для галочки.

Бен вдруг кардинально меняется в лице. Переставая пытаться найти оправдание своему поступку, теперь он выглядит так, словно виноватая здесь я.

– Во-первых, всё, что я сделал – это сказал Марку, что ты выпустила Тая и тебя нужно прикрыть. Не знаю, кого ты пытаешься до сих пор во мне разглядеть, но я не козёл отпущения, чтобы считать нормальным на меня срываться.

Всё это Бен произносит совершенно спокойно, что сильно контрастирует с тем, что испытываю я.

– Извиняться не собираюсь, – огрызаюсь я, хотя в этом уже нет ни смысла, ни необходимости.

– Не очень-то и хотелось, – Бен окончательно покидает кровать, перемещаясь на подоконник. Там он обхватывает колени, прижимая их к груди, и устремляет взгляд в окно. – Предлагаю сегодня пройтись по тем, кого в нашем настоящем не было. Таких тут пол-штаба, кстати, но до большинства мы доберёмся потом, по ходу дела, а пока можно заняться знакомыми и друзьями.

Я веду себя, как свинья, а Бен всё равно помогает мне.

В конце концов, мне не хватит ни денег, ни времени, ни возможности, чтобы расплатиться с ним по таким большим счетам.

– Например, твоими. Ты уже видела Марью?

Я киваю:

– Девочка с зелёными волосами.

– Так вот, как ты говоришь, девочка с зелёными волосами – твоя протеже.

– Серьёзно? – новость не то, чтобы шокирует, но заставляет задуматься.

– Как сердечный приступ, – Бен поигрывает бровями. – Она в штабе всего четыре месяца, и ты была той, кто помогал ей на первых порах, когда девчонка только принесла клятву. Марья тебе разве что в рот не смотрит.… Знаешь, это даже немного обидно. У меня вот нет личного поклонника, а я, между прочим, подольше некоторых в стражах хожу!…

Это так странно. Я никогда не была и не стремилась стать чьим-то примером для подражания, а потому сейчас мне сложно разобраться в своих чувствах. С одной стороны, это, конечно, гордость. Кто-то хочет быть такой, как я – значит ли это, что в этом мире я что-то вроде героя? Но с другой, сколько ответственности это теперь накладывает на меня и мои поступки! Я не могу пускать всё на самотёк, зная, что кто-то со стороны всегда наблюдает за мной с нескрываемым желанием перенять опыт.

– Я недавно столкнулся с ней в коридоре, мы разговорились, – продолжает Бен. – Она сказала, что ей очень повезло, что вокруг тебя одни парни: брат Артур, Ваня, Даня. Ты всегда хотела иметь сестру, поэтому разрешила ей тусоваться рядом с собой и отнеслась благосклонно к её желанию у тебя учиться.

– Это всё – её слова? – уточняю я.

Бен переводит взгляд с окна на меня:

– Нет. Марья сказала – твои.

Здесь у меня есть не только семья по крови, но и та, которую я выбрала сама. Длинными бессонными ночами мне казалось, что я буду готова пойти на любые изощрения, лишь бы только вернуть себе свою жизнь до прыжка во времени, но теперь, когда моя новая история заполняется всё большим количеством имён людей, чьих жизней я когда-либо коснулась, я понимаю, что деваться больше некуда.

Я дам шанс этому настоящему, и кто знает, может Вселенная, заметив, что я играю по её правилам, позволит мне наконец перестать бояться и снова начать жить?

***

– И куда мы идём? – спрашиваю я.

В одной ладони Власа моя рука, в другой – здоровенная клетчатая сумка. На губах – сладкая, немного коварная, но безумно обаятельная улыбка.

– В твоё любимое место, – отвечает он.

Мы выходим на улицу. Я поднимаю глаза на небо, и у меня разом пропадает весь воздух в лёгких. Звёздное, освещённое почти полной луной, оно выглядит по-сказочному нереальным.

– Идём.

Влас тянет меня за собой, и чем ближе мы подходим к пожарной лестнице, тем тяжелее мне становится перебирать ногами.

Кажется, я догадываюсь, какое место любит здешняя Слава.

– На крышу? – с надеждой на отказ уточняю я.

Влас кивает. В панике я сильнее стискиваю его пальцы.

– Знал, что тебе понравится, конечно, но ты мне сейчас что-нибудь сломаешь, если не ослабишь хватку, – всё с той же улыбкой произносит Влас.

Я разом разжимаю все пальцы. Влас выходит чуть вперёд, чтобы ступить на лестницу первым. Я слежу за тем, с какой лёгкостью и непринуждённостью он перебирает ржавые ступеньки в своих чёрных кожаных сапогах, и с каждым его шагом во мне всё с большей прогрессией возрастает желание убежать.

– Слава? – окликает меня Влас.

Чтобы поднять голову и взглянуть наверх, мне требуется приложить немало усилий. Влас преодолел уже полпути, пока я всё ещё топчусь на месте. Не удивлюсь, если раньше я бежала на крышу быстрее его – именно поэтому, должно быть, сейчас он так удивлён.

– Уже поднимаюсь, – я салютую Власу оттопыренным в кулаке большим пальцем. – Уже в пути, блин, – добавляю себе под нос. – Сейчас, только парашют прихвачу и чиркну пару строчек в завещании.

Ноги и руки дрожат одинаково. Вместе с ними ходуном идёт лестница. Влас исчезает за краем крыши, и я наконец позволяю себе выругаться матом. Главное, не смотреть вниз. И наверх, пожалуй, тоже. И вообще лучше передвигаться на ощупь; так, по крайней мере, если я вдруг сорвусь, то пойму об этом не раньше, чем меня расплющит по земле.

Преодолевая пролёт за пролётом, я вспоминаю похожий вечер, когда собственноручно загнала себя на эту же лестницу в попытке проверить, не изменилось ли моё восприятие высоты после первой миссии. Тогда меня спас Бен. Здесь выкручиваться придётся самой.

Не знаю, сколько времени мне требуется на подъём, но я делаю больше перерывов, чем должна. Когда наконец оказываюсь на крыше, Влас уже расстелил клеёнку и плед, разложил скромный ужин, установил две переносные лампы. Теперь лежит на спине, сложив руки под голову, и разглядывает звёзды.

Стараясь не думать о том, что под нами сейчас четыре этажа, я иду к нему.

– Ты чего так долго? – спрашивает Влас, когда я устраиваюсь рядом.

Он переворачивается на бок ко мне лицом. Я не смотрю на него прямо, но чувствую его взгляд на себе.

– Мне позвонили, – неумело вру я. – Я остановилась, чтобы поговорить.

– Странно. Я не слышал мелодии звонка.

Я облизываю губы, удерживая паузу. Если скажу, что телефон на виброрежиме, то Влас сразу поймёт, что я блефую. Лучше просто промолчать.

– Я принёс фруктов, – Влас привстаёт на локтях. Я снова вторю ему. – И сыр с хлебом. И шампанское.

– Выглядит так, словно мы что-то отмечаем, – протягиваю я, оглядывая скромные, но вкусные на вид угощения. Власа моё выражение заставляет приподнять брови, и я спохватываюсь: – Что? Я и правда забыла про какую-то годовщину?

– Нет, – смеясь, отвечает Влас. – Мы празднуем твоё выздоровление.

Ну да, я же, типа , болела.

– Это очень мило.

Я улыбаюсь. Влас садится. Тянется ко мне, как я понимаю сразу, чтобы поцеловать. У меня две секунды на размышление.

Один. Хочу ли я, чтобы он поцеловал меня?

Два. Почему бы и нет.

Чуть наклоняюсь вперёд, наши губы находят друг друга. Я чувствую, что Влас уже успел попробовать шампанское, пока я поднималась.

– Я очень соскучился, – произносит Влас, едва отстраняясь. – Ты немного меня напугала, хотя сама знаешь – это очень непросто.

– Прости. Я не хотела.

– Я знаю, – Влас откидывается обратно на плед.

Нахмуренные густые брови и направленный в никуда взгляд; и вот передо мной словно тень Христофа. По телу пробегает дрожь, приносящая физический дискомфорт, но я держусь из последних сил, стараясь её перебороть. И чтобы это сделать, начинаю отмечать те, даже самые мелкие, различия, которые есть между Власом и Христофом; как внешние, так и внутренние.

Влас хороший. Влас никогда не сделает больно тем, кого любит. Волосы Власа совершенно не вьются. Влас чертовски мудр. На ладонях у Власа есть мозоли, как от поднятия тяжестей. Влас редко смеётся заливисто, предпочитая глухие, короткие смешки.

Влас. Влас. Влас. Влас . Я слышу, как кто-то раз за разом произносит его имя у меня в голове с одной и той же интонацией: нежной, с придыханием. Я любила его. Мне кажется, я любила его слишком сильно, чтобы сейчас не чувствовать совсем ни чего.

До Власа, – и это я точно знаю, – у меня не было парня ни в этом настоящем, ни в том, что пришлось оставить. Поэтому мне тяжело судить, действительно ли он такой хороший, или мне просто не с кем сравнивать, но… хочется верить, – и верится, на самом деле, без особого труда, – что мне, Славе Романовой из Дуброва, действительно очень повезло встретить парня, – чужой? – мечты.

– О чём думаешь? – спрашивает Влас.

Сейчас мы оба смотрим на небо, но он всё равно каким-то образом чувствует, что сейчас я нахожусь где-то ещё дальше этих созвездий.

– Обо всём по чуть-чуть, – честно отвечаю я.

– Например?

– Ну… – я привстаю на одной руке, поворачиваюсь, пытаясь взглянуть Власу в глаза. Он тихо посмеивается над тем, как я неуклюже, едва не падая, пытаюсь разместиться на животе. Наконец, складывая ладони вместе у него на груди и кладя на них подбородок, я спрашиваю: – Почему мы вообще вместе? Как ты меня выбрал?

Влас вопрошающе глядит на меня. Тени от ресниц падают ему на щёки.

– И ты решила поинтересоваться об этом после стольких месяцев?

– Просто я наверняка не самая умная, самая красивая, самая интересная из тех, кого ты встречал за всю свою долгую жизнь…

– Только не произноси эту цифру вслух, молю!

– Не буду, – смеюсь я. – Но тем не менее.… Насколько же низкие у тебя критерии?

Влас улыбается, и я чувствую сердцем, что раньше частенько видела эту улыбку: добрую, тёплую, как его объятья, и сладкую, как чёрный чай с двумя ложками сахара, который он так любит.

– Я не выбирал тебя, – отвечает Влас. – Я искал родственную душу. Поиск затянулся на целый век и был временами настолько сложен, что я… знаешь, когда встречал кого-то особенного, мне казалось, будто вот она – та самая золотая рыбка, которая волшебным образом превратится в …

– Это другая сказка, Влас, – смеюсь я. – Там была царевна-лягушка.

Влас морщит нос:

– Знаю, но лягушки противные.

– Вот то-то и оно. Золотые рыбки нравятся всем, потому что они красивые. А лягушки нравятся только тем, у кого проблемы со вкусом. Я – лягушка. Поэтому и интересуюсь, как так вышло, что меня к себе решил взять самый рьяный фанат золотых рыбок.

– Ты сегодня на занятиях головой не билась? – Влас вытаскивает одну руку из-под своей головы и ерошит ладонью мои волосы. – Странные разговоры ведёте, миледи.

– Миледи, – повторяю я. – В таких словечках есть что-то возбуждающее до тех пор, пока я не вспоминаю, каким веком от них попахивает.

Влас смеётся, и его задорное настроение передаётся мне лёгкими вибрациями в его мышцах.

– Возвращаясь к твоему вопросу…

– Забей, это была глупость, – я уже жалею, что вообще подняла эту тему, но Влас перебивает меня:

– Возвращаясь к твоему вопросу, – повторяет он настойчиво. – Давай просто сойдёмся на том, что мы были предназначены друг другу? Как того, кто был свидетелем зарождения сотен любовных историй, такой сюжет меня устраивает больше всех других. А тебя?

– Ну, – протягиваю я. – Думаю, с этим можно работать.

И вроде уже не так уж и неловко. И Влас кажется чем-то хорошо знакомым и родным, как возвращение домой после десяти лет путешествий в других странах.

Как возвращение домой… Дом.

Неужели возможность снова его обрести наконец маячит на горизонте?

Влас вздыхает и снова переводит взгляд в небо. Я же продолжаю разглядывать его самого. Не хочу, очень не хочу вспоминать Власа слабого, изнеможённого и находящегося под влиянием Христофа, но образ сам всплывает в голове, накладываясь на реальность искажённой маской.

Он был мучеником, несмотря на злодеяния. Всё, что он делал, было последствием, а не изначальной целью.

Я безоговорочно поверила ему уже тогда, несмотря на всех, кто был уверен в провальности моего мнения. Значит ли это, что мы с ним изначально понимали друг друга гораздо лучше остальных?

– Хватит так пристально на меня смотреть, – произносит Влас. – Лучше взгляни на небо. Сегодня оно как никогда красиво.

– Нет, – я, несмотря на неудобную позу и уже затёкшую шею, качаю головой. – Ты мне нравишься больше неба.

На мою глупость ответить Влас не успевает – его перебивает трель, доносящаяся из кармана моей куртки. Чтобы достать телефон, приходится выбраться из объятий и подняться на ноги.

На дисплее – имя Вани.

– Алло? – отвечаю я.

– Ты где? – голос запыхавшийся, а на его фоне ещё как минимум два, о чём-то разговаривающих наперебой.

– Что-то случилось?

– Да. И тебе лучше это увидеть.

Мне хватает с головой. Я виновато гляжу на Власа, продолжая выуживать из своего телефонного собеседника необходимые факты: где он будет меня ждать и что мне стоит взять с собой.

Влас тоже поднимается. Как только я сбрасываю звонок, он спрашивает:

– В чём дело?

– Задание, – отвечаю на удивление спокойно. Сую телефон обратно в карман. – Мы сегодня дежурная команда, а я совсем забыла.

– Мне пойти с вами?

– Зачем? – уточняю я с осторожностью. – Не бери в голову, это обычный вызов, может даже ложный.

– Тогда почему ты так взволнована?

Разумеется, это он заметил. Как же иначе.

– Я не взволнована, – говорю я. Касаюсь его предплечья. – Просто расстроена, что приходиться прерывать наше свидание.

Влас едва ли верит мне, и всё же свою помощь больше не предлагает.

Он так и остаётся стоять высокой, чёрной, мрачной, худой статуей посреди крыши, пока я исчезаю на ступеньках, в этот раз собирая в кулак не только мужество и силу воли, но и необходимость как можно скорее оказаться рядом с близнецами, которые могут не дождаться меня и попасть в неприятности.

У Вани был слишком обеспокоенный голос, чтобы проигнорировать это.

***

Мне кажется, я помню, как тихо по ночам бывает в этом районе. Кто-то из моих знакомых, должно быть, живёт здесь, потому что я ощущаю, что раньше уже была на этих улицах в столь поздний час.

Спальный район. Скамейки, бродячие кошки, частые фонари и звенящая сумеречная тишина.

Это в идеале. В моей голове и видении людей, здесь живущих.

Сейчас же всё изменилось.

Я смотрю на тлеющую деревяшку, когда-то бывшую опорой для одной из горок, чувствую неприятный запах жжёной краски и пытаюсь прикинуть, сколько же всё это длилось, если стражи прибыли на место спустя всего лишь пять минут после звонка, а от строений на детской площадке уже остались лишь головешки.

Я думаю о детях, которые могли бы здесь находиться, если бы не поздний час, и меня едва не выворачивает наизнанку.

– Самодельная ручная граната кустарной сборки, – говорит Ваня, когда я подхожу к нему, сидящему на корточках и что-то исследующему. – Маленький радиус поражения, поэтому загорелась только площадка. Ты бы, кстати, маску надела, а то надышишься.

– Я в порядке, – отмахиваюсь я. Сам Ваня правилами не брезгует, а потому разговаривает со мной через респиратор. – Что за состав?

– Точно сейчас не скажу, но явно ничего местного. Химикат или средство, привезённое из другого мира.

– И что, кто-то решил просто подорвать детскую площадку веселья ради?

– Сомнительное времяпрепровождение, – Ваня прячет пробы в мешок, выпрямляется. – Дань, у тебя что?

Я оборачиваюсь на второго близнеца, стоящего с вызвавшей стражей женщиной. На ней тонкий шёлковый халат и пушистые тапочки с мордой собаки. Каштановые волосы собраны в съехавший на бок хвост, на лице красуются следы ещё днём, должно быть, лежащего идеально макияжа. Навскидку, ей лет тридцать. А потому ситуация с опросом её восемнадцатилетним парнем со стороны кажется немного абсурдной.

– Пять секунд! – кричит Даня в ответ.

Ещё что-то говорит женщине, затем протягивает ей руку, сжатую в кулаке. Когда ладонь раскрывается, женщина берёт с неё что-то маленькое, затем прячет это в кармане халата.

Даня прощается с ней, разворачивается на каблуках и бежит к нам.

– Короче, вот как ты и думал, – Даня хлопает брата по грудкам. – Свидетелей как минимум половина двора, они до сих пор обрушивают на штаб звонки. Вот, – Даня протягивает нам свой наладонник экраном вперёд, – Анита пересылает мне их контакты на всякий случай. – Я слежу за бегущей строкой, обновляющейся каждый раз, как я моргаю. – Первой дозвонилась Тарасова Юлия Сергеевна, восемьдесят пятого года рождения, проживающая в угловой пятиэтажке на втором этаже. Она курила в окно, когда увидела четырёх молодых людей в странных масках с красными дырами на месте глаз. Они под гогот и шумные разговоры двигались по периметру двора и, как она сказала, всё высматривали что-то в окнах. Женщину это напугало, и она даже присела, спрятавшись за подоконник, когда шайка обратила внимание на её дом. Немного погодя она выглянула снова и увидела, как один из ребят забрался на растущее дерево, с которого прыгнул в окно третьего этажа соседнего дома. Раздались крики, мешаемые со смехом шайки, и несколько мгновений спустя из разбитого окна что-то вылетело. Юлия Сергеевна не поняла, что именно, но она утверждает, что хруст, с которым это что-то приземлилось на одну из фигур на детской площадке, она запомнит надолго. Затем один из тех, кто стоял на земле, кинул что-то в упавший мешок, и по району пронёсся звук взрыва. – Даня делает паузу, чтобы облизать губы. – Юлия Сергеевна бросилась к телефону, чтобы звонить в штаб.… Дальше вы знаете.