Текст книги "Кровь и туман (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)

– Мой лучший друг умер, и я по нему скучаю.

– О, – протягивает Шиго. – Сочувствую.

– Это нормально, – уверяю. – Грустить по Кириллу.

– Знаю, просто… думала, что уже не будет так больно.

Я вспоминаю сегодняшний разговор с папой. Похоже, не всем нашим ожиданиям суждено было сбыться.

– Мы прикроем тебя перед остальными, если ты хочешь уйти и побыть одной, – заверяю Славу.

Но та отрицательно качает головой.

– Нет. После всего произошедшего, если я что-то и поняла, так это то, что никто не должен справляться со своими трудностями один.

– Слава права, – соглашается Шиго. Но смотрит на меня, будто знает больше, чем я говорю. И чуть крепче сжимает мою ладонь. – Для этого и нужна семья.

Раздаётся самый громкий взрыв. Мы все переводим взгляд на небо, освещаемое дождём из падающих в разные стороны жёлтых, красных и оранжевых звёзд. Я щурюсь от ослепляющих искр, вжимаю голову в плечи из-за пробирающего до костей холода.

Это не кончится хорошо. Завтра утром я наверняка проснусь простуженной.

Но по крайней мере я точно знаю, что в этом городе обязательно найдётся тот, кто принесёт мне в постель горячий чай с лимоном и скажет, что я хорошо выгляжу, даже если из-за высокой температуры мне придётся три дня не мыться.

Ведь, как сказала Шиго, для этого и нужна семья.

Тихая гавань. Глава 6. Слава

Мне просто повезло, что смерть Кирилла выпала именно на тот период для стражей, когда были дела гораздо важнее, чем размышление о морали, законах и о том, что хоронить первостепенного врага человека в этом времени рядом с его возможными жертвами – как минимум неправильно. И пока стражей кремировали без последующей отправки их праха в силовое поле, временно пряча урны в склепе, мне удалось выбить для Кирилла место под землёй: крошечный кусочек на окраине кладбища, со стороны которого прилегающая к нему церковь видна небольшим холмиком на горизонте.

Никаких надгробий, никаких крестов – условие этой самой церкви, отказавшейся отпевать Кирилла, причисляя его к тем, кто этого не достоин. Не то, чтобы это было важно для меня как для человека, и вовсе далёкого от религии, но мне так хотелось сделать что-то особенное для Кирилла, пусть и посмертно, что в итоге Дмитрию, после всех моих стенаний, всё-таки удалось уговорить батюшку на небольшую металлическую табличку.

“От любящих друзей” – гласит она. – “Мы никогда тебя не забудем” .

Я хотела прийти сюда одна, но не хватило духу. Поэтому Даня стоит со мной рядом. До этого он отлучался к могиле их тёти, позволяя мне немного побыть наедине с Кириллом, а сейчас вернулся и топчется по правую руку. Молчит. Только шарф иногда поправляет, натягивая его край выше на кончик носа.

– Призму починили, а вместе с ней восстановили и силовое поле, – бубнит Даня в ткань шарфа. – Сегодня всех умерших стражей наконец сделают Спящими.

– И дядю Валю?

– Ага.

Я перехватываю трость левой рукой, правой беру за руку Даню. Она у него в шерстяной варежке, а моя – голая. Поэтому кожу на пальцах так неприятно колет.

– Как это проходит?

– Обычно те, кто хотят проститься с умершими, вместе с кем-то из Совета поднимаются на крышу штаба, где проводится ритуал присоединения праха к силовому полю. Но умерших в этот раз столько, что, боюсь, всей крыши не хватит, чтобы собрать всех горюющих. Поэтому дядя Дима предложил распределить прощания в течение дня.

– Во сколько наше?

– В шесть.

– Хорошо.

Мои пальцы крючками цепляются за шерстяную ткань. В ответ в ладони Дани ни одна мышца не дёргается.

– Знаешь, что самое обидное? – начинает он с надрывом, и я мысленно готовлюсь поддержать его, какими бы гневными, абсурдными или странными не показались мне его слова. – Папа оставил Ване подарок. Часы, о которых он так мечтал. А я… мне – ничего. Совсем. Они с мамой в голос, перебивая друг друга, всю мою жизнь твердили мне, что я – его копия. Папин сын. Удивительное сходство во всём, начиная от привычки кусать щёки с внутренней стороны и до фанатичной любви к крыжовнику. – Даня улыбается. Даже сбоку вижу – нехорошая улыбка. – Папин сын , – повторяет он ядовито. – А толку? Несправедливо…

Поворачивается на меня, чуть опуская подбородок. Смотрит из-под опущенных ресниц. Ждёт, что я скажу. Давала себе обещание согласиться, а сейчас не понимаю, с чем именно. Как кота в мешке покупать.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – честно признаюсь я. “ Папина дочка ” – это звенит в голове голосами десятков. – Знаю, каково это, когда родители не оправдывают твоих ожиданий. Но дядя Валя не был плохим примером отцовства. Возможно, неидеальным – тут тебе виднее, – но точно не плохим. Поверь мне. Я жила в мире, где Дмитрий бросил маму и меня. Мама взяла тебя к нам в семью, и тогда всё стало ещё сложнее. – Ловлю Данин вопросительный взгляд и уточняю: – Мать-одиночка с двумя детьми – так обычно не начинаются истории со счастливым концом.

– Наверное, идеальных родителей не бывает, – протягивает Даня медленно, будто с каждым словом он всё отчётливее начинает это понимать.

– Они и не обязаны быть таковыми в наших глазах. Пусть только любят. Дядя Валя ведь любил тебя?

– Угу.

– Ну вот. Считай, это его лучшее тебе наследие. Плюс, Филонов, – я, не переставая держать Даню за руку, легко налегаю на него боком, – можешь надо мной смеяться, но если у кого-то и есть сердце ещё более доброе, чем было у твоего отца, то это – твоё сердце.

Даня поджимает губы, но не в попытке скрыть смех и не потому, что ему нечем мне парировать. Скорее, наоборот. Наверняка слов столько, что трудно сложить в предложения.

– Я сказал всем, чтобы они перестали глазеть на твою трость и задавать кретинские вопросы, – вдруг произносит он. – Я не хвастаюсь, говорю, чтоб ты знала, кого, если что, обвинять во вмешательстве в твою жизнь. Но не я один виновен: ещё там был Андрей, и он сказал, что мозги каждого, кто вздумает мне перечить, в салат покрошит и съесть заставит.

– Что бы я без вас делала! – говорю, качая головой.

На самом деле, мне это не в радость. Конечно, хорошо, что никто не обращается со мной, как с больной, но… если так подумать – немного странно. Была операция – все знают. И нога не в порядке – видели. Костыли и трость стала использовать – никто не против, что я царапаю ими деревянный пол во всём штабе.

А теперь бац – и тишина . Я везде с тростью: на тренировке лежит рядом, на занятиях стоит, упершись в бок стола, в столовой в сложенном виде лежит на моих коленях, на прогулке и вовсе вечный мой спутник – и при этом абсолютно никто из знакомых не смотрит на неё и не предлагает какую-либо помощь.

Я знала, что это чья-то заслуга. Догадывалась, что не просто так при разговоре никто не опускает взгляд вниз. И то, что инициатором всего этого стал именно Даня, знать приятнее всего.

Может, уже не брат, но всё равно заботится обо мне так, словно нас связывает что-то большее, чем дружба с детства.

Я выпускаю Данину руку. Он подходит к могиле, хотя я этого не прошу, и стирает снег с таблички, который прячет под собой день смерти Кирилла и его имя.

Утро. Из дома я вышла в семь, сейчас, наверное, начало девятого. Сегодня страшный мороз, и я почти не чувствую щёк и пальцев, до этого горящих под сотнями морозных игл.

– Тебе не холодно? – спрашиваю, когда Даня возвращается обратно ко мне.

– Не-а, – протягивает тот.

И в этот раз сам берёт меня за руку, а потом суёт обе наши сцепленные ладони в карман своей куртки.

В окружении близких из прошлого настоящего, пускай даже один из них теперь покалечен, а второй – и вовсе мёртв, я чувствую себя почти как дома.

***

После кладбища мы с Даней идём по своим делам. Он – в штаб, где сегодня должен вместе с Марком заниматься в одной из секций оранжереи, а я возвращаюсь домой за тетрадями для занятий, но вскоре, после первой же лекции, мне приходит сообщение на телефон:

“Приходи в оранжерею, хочу тебе кое-что показать”.

От Дани. И мне ничего не остаётся, как отложить свои дела, отпроситься на десять первых минут с занятия по моделированию боевых действий и двинуть в определённом Даней направлении.

В оранжерею захожу, стараясь быстро прикрыть за собой дверь, чтобы не впустить внутрь промёрзлый воздух. Здесь, в отличие от улицы, очень тепло, а ещё приятно пахнет влажной, недавно политой землёй, и чем-то сладким, напоминающим мёд.

– Есть кто живой? – спрашиваю я в пространство.

Трость вязнет во влажной почве. Я сильно на неё не опираюсь, но всё равно выходит так, что только качаюсь из стороны в сторону, как неваляшка.

– Даня? Ты где?

– Дальше проходи! Мы в третьем секторе!

Легче сказать, чем сделать. Каждый метр даётся с трудом. Столько сноровки не требуется даже на миссиях. Мне приходится быть осторожной, чтобы не помять растения, но при этом ещё и нужно контролировать походку, чтобы не причинить себе лишнюю боль.

Даню и Марка нахожу среди цветов. Оба стоят на коленях, согнувшись, и что-то разглядывают в траве.

– Вы чего? – спрашиваю я. – Что за срочное дело?

– Тихо, – Марк прикладывает палец к губам. Затем машет мне, приманивая, и шепчет: – Подходи, только осторожно.

В моём положении это напоминает издёвку. Тихо, осторожно – как всё это совместить с тростью? Но я стараюсь. В итоге, мне даже удаётся. И когда я подхожу достаточно близко, наконец вижу предмет такого тщательного изучения со стороны парней – это птица. Белая, некрупная. Похожа на ворона… Только почему-то совсем не пугается прикосновений к себе и стоит как-то странно: одно крыло в сторону.

Интересно, белые вороны вообще бывают?

– Через форточку залетел, красавец, – говорит Даня, поднимая голову к потолку. Слежу за его взглядом и вижу небольшое открытое окошечко. Наверное, они используют ту здоровенную лестницу у входа, чтобы до него добраться. – У него что-то с правым крылом.

– Вылечить сможете? – спрашиваю я. – Выглядит не очень.

– Думаю, да, – задумчиво протягивает Марк. – Надо только поймать его и отнести в штаб.

Марк протягивает обе ладони к птице, но тот ловко, несмотря на рану, умудряется от него отпрыгнуть и даже приоткрыть клюв, выражая своё категорическое несогласие.

– Сварливый, – говорит Марк, убирая руки прочь, пока не цапнули.

– Он просто боится, – озвучиваю я логичное предположение. – Попал непонятно куда, так ещё и разглядывают как под микроскопом в три пары глаз. Может, прикормить его? Что едят вороны? Если это, конечно, ворон…

– Он самый, и они всеядны, – тут же отвечает Даня, и в нём так отчётливо виден Ваня, что я даже забываю, кто именно передо мной сейчас. – Наши припасы в шкафу ему годятся!

Марк, не дожидаясь больше ни слова от Дани, подрывается и бегом исчезает в соседнем секторе.

– Откуда ты знаешь, что это ворон? – спрашиваю я. – Миротворцы, что, ещё и орнитологами должны быть?

– Нет, просто я живу под одной крышей с Ваней, кредо которого: “Дурак стесняется спросить, умный боится не знать”. Так что, сама понимаешь.

Больше мы с Даней тет-а-тет ничем не успеваем перекинуться: Марк возвращается с плотно завёрнутым в пищевую плёнку небольшим кульком.

– Главное, не забыть потом запасы пополнить, – предупреждающе заверяет Марк, усаживаясь обратно на землю. Разматывает пищевую плёнку, спрятанные в ней предметы размещает у себя на бёдрах. Я вижу пакет с крекерами, сок в коробочке и протеиновый батончик. – А то как это обычно бывает: сейчас заначка никому не нужна, но стоит её вскрыть, как кому-нибудь обязательно понадобится.

На кормёжку ворону идут крекеры. Марк берёт несколько в ладонь и делает попытку покормить птицу, но та снова прыгает прочь.

– Ты ему не нравишься, – констатирую я. – Пусть Даня попробует.

– Э-э, не, – Филонов качает головой. – У меня и так только одна рука рабочая. Если он мне ещё и пару пальцев на здоровой пробьёт, будет вообще невесело.

Но Марк, вместо того, чтобы спорить, протягивает Дане зажатую в кулаке горстку крекеров. Одними глазами говорит: “Бери”. И смотрит так… воодушевляюще, что ли.

Сила веры – одно из главных оружий миротворцев. И Даня оказывается его жертвой, хоть и должен, наверное, как тот же миротворец, иметь иммунитет.

Берёт крекеры, несмело приближает ладонь к ворону. Тот, повернув голову в бок, внимательно изучает предложенную закуску. Делает несмелый, надрывный прыжок ближе, отчего Даня вздрагивает плечами, но вместо того, чтобы атаковать, ворон берёт один крекер, хватая его клювом.

– Я же говорила! – радостно восклицаю я.

Ворон съедает все крекеры, но от Дани отставать не собирается. Забирается на его всё ещё раскрытую ладонь, затем по рукаву кофты поднимается до плеча.

– Кажется, ты нашёл себе нового друга, – улыбаясь, сообщает Марк.

У ворона – правое крыло. У Дани – правая рука. Я слишком долго живу в мире стражей, чтобы верить в такие совпадения.

– Что ж, мама всё равно хотела завести собаку, – говорит Даня. Вроде, уже не боится, но всё равно продолжает с сомнением коситься на птицу. – Против ворона она тоже не будет… Не должна, по крайней мере. Ну, или у меня будут большие проблемы.

Даня несмело улыбается, глядя на ворона на своём плече. Я уверена, что тётя Аня не станет ругать сына за то, что делает его хоть немного счастливым в дни, когда этого особенно не хватает.

***

Как в народе говорят: “Смотришь в книгу – видишь…”… ну, ясно что. Только с книгами у меня, к счастью, проблем нет, тогда как с разными играми – вагон да маленькая тележка. Вот и приходится только делать вид, что шарю, когда Нина в очередной раз поворачивается ко мне и восторженно трясёт джойстиком в руках, приговаривая:

– Ты видала, как я ему выстрелила прямо в нос! Черепушка в хлам!

На экране телевизора полно зомби и тех, на кого они так старательно, но так безуспешно пытаются напасть. Первые активизируют воспоминания о химерах. Так я начинаю думать об Антоне и о том, что он похоронен где-то на том же кладбище, что и Кирилл, хотя после того, что сделал, он больше любого погибшего достоин стать Спящим. Но нет, ведь Антон не был стражем, как все мы. То, что Татьяна оставила его вместо себя, когда уехала в свадебное путешествие – лишь стечение обстоятельств. То, что ей разрешили это сделать – удача и привилегия той, кто находится на хорошем счету у руководства.

Ведь Антон отдал жизнь за штаб, за окончание войны и… нет, не перемирие, но хотя бы нейтралитет. Заслужил почести. Заслужил особое прощание и статус героя.

А что получил? Могилу, сплошь усыпанную букетами цветов и пожеланиями от тех, кого называл друзьями, но разве этого достаточно?

– Сыграешь? – спрашивает Шиго.

Они обе, и Нина, и Шиго, сидят на полу. Вторая играет роль опоры для первой, которая, в свою очередь, вальяжно развалилась в её руках, буквально используя феникса в качестве кресла. Шиго протягивает мне свой джойстик, но я отрицательно качаю головой, и тогда он быстро находит пристанище в руках Бена. Они с Ниной тут же вступают в бой в игре и параллельно в словесную перепалку. Комната Артура, и без этого переполненная людьми, запахами чипсов, звуками игры, – теперь и вовсе кажется забитой под завязку. Настолько, что я принимаю решение сделать небольшую передышку. Сначала иду до окна и открываю форточку, чтобы проветрить помещение, а потом выхожу в коридор.

– Ты куда? – летит в спину вопрос от Артура.

– Чайник поставлю, – говорю я первое, что в голову приходит.

И быстро закрываю за своей спиной дверь.

В кухне сидят родители. Знаю, что выпивают. Чуть позже пойдут в гости к тёте Ане и ещё и там добавят. Мама не злоупотребляет, поэтому за неё я спокойна, а вот Дмитрий – другое дело. На нём затянется. Только-только вроде перестал, а тут вторая волна.

Нехорошо.

Ковыляю в свою комнату за телефоном, а нахожу взглядом письмо от Власа на прикроватной тумбочке. Ваня не читал его, когда нашёл. Только открыл, увидел моё имя и доставил адресату со словами, что не его это дело.

Влас должен был уйти, не попрощавшись. Я бы так и поступила. Оставила бы обидевшего меня с ядовитым чувством собственной ничтожности на душе, которое начинало бы напоминать ему о предательстве каждое утро после пробуждения. Но Влас поступил по-другому. Потому что выше этого. Потому что слишком идеальный, как сказал когда-то Бен.

– Таких бояться надо, – заверял меня он. – Если кто-то так старательно сохраняет свой идеальный образ, значит, ему есть, что скрывать.

– Как и всем нам, – бурчу я под нос сама себе.

Присаживаюсь на кровать, кладу трость рядом. Беру письмо в руки. Его уголки помяты моими дрожащими и неспособными развернуть лист пальцами до такой степени, что скоро, кажется, останутся у меня в руках, когда я в очередной раз, не набравшись храбрости, соберусь убрать письмо прочь.

– Что это?

Вздрагиваю, совершенно не ожидая услышать кого-то в своей комнате. Поднимаю глаза и вижу Лию. Она просунула голову в щель приоткрытой двери и теперь глядит то на меня, то на письмо в моих руках.

А я замечаю, что на её волосах каплями воды блестит растаявший снег.

– Ты как здесь оказалась? – спрашиваю вместо приветствия.

– Твоя мама меня впустила.

Лия открывает дверь шире, не дожидаясь приглашения. Проходит в комнату, садится рядом.

– Она такая грустная. И Дмитрия тоже краем глаза видела – серее тучи. У вас всё нормально?

– Сегодня будет прощание с их другом.

– Ох, – понимая всё сразу и не нуждаясь больше в пояснении, выдыхает Лия. – Сочувствую. – Тычет пальцем в сложенный листок – А это что?

– Письмо от Власа, – отвечаю я. В очередной раз сминаю его уголок. – Он оставил его, когда приходил в квартиру за вещами и кошкой.

– Вы виделись?

– Нет, там был Ваня…

– А письмо, я так понимаю, ты ещё не читала, да?

– Не-а.

– Что мешает?

Хороший вопрос. Письмо сложено в несколько раз. Я открываю первый сгиб. Затем второй. Так мне виден почерк Власа. Ещё немного – и наконец смогу различить слова.

Но нет . Не хватает смелости. Сворачиваю обратно. Шумно выдыхаю. И вдруг зачем-то протягиваю Лие.

– Зачем? – непонимающе спрашивает она.

– Возьми. Прочитай. Может, если это будет не только моя тайна, мне будет легче столкнуться с ней лицом к лицу.

Лия осторожно, словно это какое-то хрупкое сокровище, берётся за край письма.

– Ты уверена? – уточняет, прищурившись. – Это может быть очень личное…

– Да. Пожалуйста.

Когда письмо оказывается в руках Лии, я встаю с кровати и, не беря трость, отхожу к окну, за которым вовсю светит, но ни капельки не греет солнце. Закрываю глаза. Так привычно легче, и вещи становятся не такими страшными.

Стою на своих двоих, но твёрдой опоры под ногами совсем не чувствую. Привыкла от чего-то отталкиваться за то время, что пользуюсь помощниками сначала в виде костылей, а потом и в виде трости, и теперь самостоятельная стойка кажется чем-то шатким и способным с лёгкую подвести меня.

Время, кажется, останавливает свой счёт. Ожидание бесконечно. Я стараюсь не думать, но получается наоборот, и за каждой попыткой отвлечься следует долгое размышление о возможных фразах, которыми наполнено письмо.

Ненавидит ли он меня? Просит ли забыть? Проклинает ли? Или наоборот предлагает найти его, когда я буду готова поговорить по душам?

– Слав? – зовёт Лия.

Сколько прошло? Час или меньше минуты?

Я разворачиваюсь на пятках и только потом открываю глаза.

– Он очень сильно любил тебя, да? – спрашивает Лия, складывая письмо.

У неё стеклянный взгляд. Мне это совсем не нравится.

Я несмело качаю головой.

– Да, только я была этого не достойна.

– А он явно думает иначе, – когда я подхожу, Лия протягивает письмо обратно. – Тебе стоит прочитать его. Поверь мне.

Я раскрываю письмо. Глаза цепляются за первую строчку:

“Милая Ярослава” ,

– и вот меня снова тошнит.

– Не могу, – складываю письмо и сую в задний карман джинсов. – Ты зачем пришла, кстати?

– А, да, – Лия принимается нервно покусывать губы. – Я рассказывала тебе, что оставила родителей в другом мире и вернулась сюда, потому что если бы мы не дали друг другу время на отдых после всего вранья, то я бы, наверное, кого-нибудь из них убила. – Вроде шутка, но Лия не смеётся. – Мы договорились, что снова встретимся, когда я перебешусь, но… есть кое-кто, по кому я очень скучаю.

– Твой брат?

– Да! – неожиданно резко и с излишним энтузиазмом восклицает Лия. Вскакивает на ноги, хватает меня за руку. – Я знаю, правила запрещают детям путешествовать между мирами без взрослых, но… я подумала, может, ты поговоришь со своим папой, всё ему объяснишь. Лео не будет один – с ним всегда буду я. Родители дали согласие и готовы предоставить документы, какие нужно.

Я не вступаю в спор и не пытаюсь разбить просьбу Лии о скалы своего скептицизма насчёт того, что это выгорит. Просто киваю и говорю:

– Сделаю всё, что в моих силах.

В конце концов, отец не сможет найти реально веской причины, чтобы отказать мне в такой маленькой просьбе. Что может сделать один подросток? Не угроза вовсе. Тем более, если его сестра – доброволец.

– Спасибо! – Лия лезет ко мне с объятиями. Её волосы попадают мне в рот, и я смеюсь, отплевываясь. – Спасибо, спасибо!

– Пока не за что.

– Всё равно! – настаивает Лия. – Теперь я буду тебе должна. Проси, что хочешь.

– Вообще-то, есть кое-что…

Лия отстраняется. По моему тону, должно быть, сразу поняла, что дело нечисто. Я поджимаю губы, пытаясь скрыть виноватую улыбку.

Марк настолько надоел Бену, что тот решился на отчаянный поступок и попросил у меня помощи, а я сдуру не только согласилась, но и даже пообещала надавить в случае, если встречу сопротивление.

Вот же чёртов язык без костей!

– Есть один парень, которому ты нравишься. Если ты сейчас никем не увлечена, может, сходишь с ним на свидание?

Лия выпячивает подбородок, скрещивает руки на груди. Ожидаемо от неё было бы услышать возмущения за попытку сосватать её заочно, но я точно уверена, что замечаю любопытство в её глазах.

– Кто-то из штаба? – уточняет она.

Я киваю с надеждой на то, что мне легко удастся поймать эту рыбку за хвост.

– Ну допустим, я даже заинтересована, – Лия покусывает нижнюю губу. – Я видела у вас нескольких крайне симпатичных парней и даже одного сногсшибательного красавчика. Итак, не томи, – расслабляясь, Лия принимается потирать ладони. – Какой из них мне светит?

– Планочку понизьте, будьте любезны, – протягиваю я. – Скорее всего тот, о ком я тебе сейчас скажу, в твоё понятие красавчиков не входит и, более того, маловероятно даже в ближайшем окружении находится.

Лия прищуривается. Её рот распахивается, но не чтобы что-то сказать, а чтобы с шумом набрать в лёгкие побольше воздуха.

– Это тот кудрявый парень, который с Беном ходит? – спрашивает она, хотя уже знает, чёрт возьми, ответ.

Не просто знает, а готова осуждать меня. Вон, как желваки ходят.

– Прежде чем ты обзовёшь меня всякими плохими словами и попытаешься наложить на меня проклятье, давай я попытаюсь рассказать тебе, какой он хороший, и что это совершенно ни к чему тебя не обязывает? – тараторю я.

Выставляю руки перед собой в примирительном жесте. Скорее, в шутку, разумеется, но Лия, видя это, вдруг серьезнеет.

– Ты правда думаешь, что я могу наложить на тебя проклятье? – спрашивает она абсолютно бесцветно , что пугает.

Слова, сказанные без задней мыслей, превращаются в камень в моей руке, которым я только съездила своей лучшей подруге по голове.

– Нет, я… – теряюсь. Извиниться? За непонятую глупую шутку? – Ты меня… я… Чёрт, Лия, я встречалась и вполне вероятно спала с ведьмаком, я против вас ничего не имею!

– Оп-па, – Лия снова меняется в лице. – Значит, вы с Власом успели и до постели добраться?

– Я максимально не хочу об этом разговаривать.

– Но тебе придётся, если ты хочешь уговорить меня на свидание с кудрявым.

– С Марком.

– Допустим.

– Я не знаю, успели мы или нет, – произношу я.

Должно быть, это было что-то особенное для них двоих. Момент близости. Больше нет границ. Они максимально доверяют друг другу…

Они? То есть, мы.

Почему всё должно быть таким сложным?

– Не помню, точнее, – продолжаю я. – Но я здешняя и Влас встречались, вроде, достаточное количество времени, чтобы захотеть друг друга… в том самом смысле.

– Тут времени много не надо, – отмахивается Лия. – Я видела Власа. В рубашке, конечно, но, знаешь, тут даже я готова поклясться, что там есть, на что посмотреть.

Я кривлю рот. Лия поднимает брови и уточняет:

– Слишком рано, да?

– Ага.

– Извини.

Минутная неловкая пауза, наполненная скошенными взглядами и короткими, ничего не значащими кивками.

– Ладно, – пораженчески протягивает Лия. – Я схожу на свидание с этим Марком, но только из-за того, что ты поможешь мне с Лео.

– Супер! – радостно сообщаю я. – Пошли, к остальным присоединимся.

– К остальным?

– В комнате Артура ребята играют в приставку. Там и Марк есть.

Лия салютует оттопыренным в кулаке большим пальцем, но радости в этом жесте не больше, чем у краба, которого собираются сварить заживо. Я подхватываю в одну руку трость, другой цепляюсь за рукав рубашки Лии и вытягиваю девушку в коридор. Чтобы подтвердить своё алиби, мне нужно поставить чайник, поэтому я провожаю Лию в комнату Артура, а сама направляюсь в кухню.

– Но, Дим… – мама цокает языком. – После того, как он появился в нашей жизни, думаю, будет справедливо рассказать Артуру правду.

Последний шаг из коридора в сторону кухни я так и не делаю. Прижимаюсь спиной к стене, превращаюсь в слух и надеюсь, что никто из ребят не решит выглянуть из комнаты Артура.

– Эдзе ушёл, – напоминает Дмитрий. – В этом больше нет необходимости.

– Каждый раз, когда Артур спрашивал у меня о своём отце, я говорила, что тот мёртв, но теперь у меня есть реальный шанс рассказать сыну правду…. Я не могу больше врать… Не хочу, Дим!

Я выхожу из коридора, оказываясь в поле зрения родителей. Несколько быстрых, неуклюжих шагов – и я уже в кухне. Пока ничего не произношу, лишь гляжу то на Дмитрия, то на маму. Вспоминаю другой разговор, которому я тоже однажды стала случайным свидетелем. Мама и Эдзе . И множество фраз, додумывать смысл которых было бы настоящей игрой в бинго, разве что вместо цифр: правда – неправда.

И почему мне всё время везёт там, где выгодным был бы именно проигрыш?

– Эдзе – отец Артура? – спрашиваю я.

Сразу. Без предисловий. Как пластырь сорвать.

Мама с Дмитрием переглядываются.

– Долго ты там стояла? – спрашивает второй.

– О, нет, нет, нет, – качаю головой. Усмехаюсь. – Давайте не будем сейчас делать вид, что моё любопытство – единственная проблема. Мам? – смотрю только на неё. – Мам, скажи правду: Эдзе – отец Артура?

Мама коротко кивает.

– Да. Когда я училась в университете, Эдзе преподавал там психологию. Я была юна, безрассудна и влюбилась в него по уши, и он воспользовался этим, – мама нервно сглатывает. – Избавляться от Артура я не стала, а Эдзе, узнав о моей беременности, из университета уволился и больше мне на глаза не попадался.

Холодно. Я дёргаю плечами. Дышать вдруг становится труднее из-за вязкого воздуха вокруг.

– Почему раньше не сказали?

– Это не тот тип информации, которую можно ненароком сообщить за обедом, – подключается Дмитрий.

Опирается двумя ладонями в столешницу.

– Но он спрашивал, – настаиваю я. – И вы говорили ему, что его родной папа мёртв… Почему?

– Потому что я не хочу, чтобы у моего сына был ещё один отец. – (Меня затыкает собственное эгоистичное любопытство. Я буквально прикусываю язык). – Я знаю, что было бы справедливее всё рассказать Артуру, но одна мысль о том, что он может захотеть общаться с ним, проводить время, начать называть его тем, кем он, по сути, не является, выводит меня из себя настолько, что я готов врать о смерти, если это позволит мне сохранить сына.

Опускаю глаза на свои носки. Следующий ход за мной. Нужно что-то сказать, но мысли путаются. Я могу понять Дмитрия, но… теперь и я знаю эту тайну, переставшую принадлежать только троим.

Я обещала себе, что больше не буру врать близким. Ведь именно я предложила Нине и Бену рассказать всем о том, откуда мы пришли. И если сейчас я закрою глаза на то, что узнала, это будет неправильно.

Нельзя выборочно хранить тайны, если я решила быть честной. Нельзя .

– Она расскажет, – говорит мама. – Ты же знаешь, они с Артуром ничего друг от друга не скрывают.

Я поднимаю на них взгляд. Дмитрий смотрит на меня, приподняв одну бровь. Ожидает подтверждения или отрицания маминого предположения.

Я только и могу, что пожать плечами.

– Это будет правильно, – говорю.

В этот же момент голоса ребят, сидящих в комнате, становятся громче, заполняют коридор.

– Ты чего тут так долго? – спрашивает Артур за моей спиной. – Наша партия следующая.

Я в последний раз гляжу Дмитрию в глаза, затем поворачиваюсь к Артуру, подошедшему ко мне близко и теперь стоящему в одном шаге, и говорю:

– Я знаю, кто твой родной отец.

Артур хмурится. Смотрит на меня непонимающе, дёргает головой.

– Что?

– Ты хочешь, чтобы я назвала его имя?

Смотрю на Артура. Жду ответа. Он, похоже, не до конца понимает, что я говорю серьёзно, поэтому с некоей иронией отвечает:

– Да.

Я на выдохе произношу это имя.

Имя того, кто умудрился стать значительной частью моей жизни, хотя когда-то давно обещал всеми возможными способами спрятать себя от нас.

Похоже, не у меня одной всё так часто идёт не по плану.

***

На крыше нас немного: тётя Аня, мои родители, близнецы, Артур, собственно, я и приглашённый член Совета. Эту женщину я вижу впервые. Внешне она явно старше мамы и тёти Ани. Думаю, мне она была бы скорее бабушкой. У неё длинные седые волосы, перекинутые через левое плечо струящимся водопадом, тёмные, практически чёрные глаза-пуговки и то, что на узком лице первым бросается в глаза – выпуклая уродливая родинка на подбородке.

Может из-за неё, а может по какой-либо другой причине, но та, кого Дмитрий во время приветствия назвал Стефанией, у меня вызывает стойкое отвращение.

– Кто отправит Валентина к Спящим?

Вопрос Стефании подхватывается ветром и разносится по крыше. Ближе всего ко мне стоят близнецы. Вопросительно гляжу на Даню. Он – на Ваню. Тот в ответ пожимает плечами.

– Думаю, Валя хотел бы, чтобы это сделал его боевой товарищ, – произносит тётя Аня. – И лучший друг.

Она протягивает руку в сторону Дмитрия. Он перестаёт вжимать голову в плечи, пряча пол-лица за высоким воротником тёплого пальто, и принимает ладонь тёти Ани. Секунду они жмут друг другу руки, удерживая зрительный контакт. Когда тётя Аня дёргает уголком губ, я различаю одинокую слезу, скатывающуюся по её щеке.

Даня и Ваня рассказывали, что она много плачет по ночам. То же говорила и мама. Но я ни разу не видела, чтобы тётя Аня позволяла себе выставлять слабость на всеобщее обозрение.

– Так будет правильно, – говорит Ваня, соглашаясь с маминым решением.

Даня молча кивает.

Дмитрий подходит к Стефании. Я, затаив дыхание, жду, что будет дальше. Стефания снимает с пояса какой-то железный предмет. Щелчок, предмет раскрывается… и я узнаю в нём обод, который мне на предплечье надели в день, когда я приняла клятву.