Текст книги "Кровь и туман (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 39 страниц)

Охота… Видимо, он знал, что кто-то убивает химер. А был ли в курсе, что этот кто-то – Эдзе?

– Антон поддавался, – сообщает Бен. Не знаю, зачем. Это нисколечко не обнадёживает и не делает ситуацию более приемлемой. – В любом другом случае, даже будучи волком Лизе было бы его не одолеть.

Я открываю глаза. Христоф мне больше не мерещится, но сейчас мне хочется обратиться именно и только к нему.

Во мне клетки Антона. Теперь я – химера. Ну что, ты доволен, Христоф?

– Я ходить-то вообще смогу? – спрашиваю я.

– Конечно. Но нужно время. А пока, вот. – Даня уходит, а возвращается уже с костылями.

Прекрасно . Просто прекрасно.

– Давай сюда, – прошу я.

Провести лёжа целую вечность я, конечно, тоже могу, но это уж точно не выход. Не за это погибли Антон, Кирилл, Валентин, Марья и все те, кого больше с нами нет.

Мне требуется много времени, много матов и много отказов на помощь от Бена и близнецов, но вот я наконец на ногах. Точнее, на одной. Вторую я не чувствую, и пока её мне заменяют деревянные кривые палки.

– Слав? – зовёт Бен.

Я поднимаю на него глаза, и внезапно ощущаю, как по щеке катится слеза. Одинокая. Будто и не моя вовсе. Единственная, которая не выдержала всего происходящего.

– Порядок, порядок, – отмахиваюсь я. Правда, неловко; приходится всё время быть в напряжении, чтобы придерживать костыли. – Готова.

К счастью, никуда подниматься не надо.

Мы приходим в общую гостиную, где не так много народа, сколько было в момент возвращения Вани, но всё же достаточно, чтобы чувствовать себя неуютно под их пристальными взглядами. Они явно не жаждали меня видеть. Скорее, просто занимались своими делами, и лишь совершенно случайное стечение обстоятельств подстроило нашу встречу.

– Слава! – восклицает Полина. – Ты встала!

– Сама в шоке, – сквозь зубы цежу я.

И дело не в излишнем энтузиазме и радости Полины, а в том, что я с этими чёртовыми костылями.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально, спасибо.

– Что-то не похоже.

Это говорит Дмитрий. Подходит с книжкой, зажатой под мышкой. Касается моего лба. Я вздрагиваю, но не отстраняюсь.

– Тебе объяснили, в чём дело?

– Да. И я не понимаю, как ты позволил Антону пожертвовать собой ради нашего блага.

– Слава, – произносит Дмитрий устало.

Ему не хочется спорить со мной в очередной раз. И я, хоть и начала всё это, внезапно понимаю, что и у меня нет желания. Устала. Поэтому просто делаю корявый шаг ближе к Дмитрию и упираюсь лбом в его грудь, протяжно выдыхая.

Папашка же. Пусть проявит немного любви, когда дочери это особо необходимо.

Так он и поступает, к счастью. Обнимает за плечи, забывая, что держит книгу, и та с грохотом падает на пол.

– Я вроде рада, что жива, – говорю я.

– Я тоже очень рад, – соглашается Дмитрий.

Я всё ещё не доверяю ему полностью, но то, что происходит – определённо прогресс.

Возможно, до полного сближения осталось совсем чуть-чуть?

Стоит только отстраниться от Дмитрия, как кто-то обнимает меня со спины. Гляжу вниз. Ручки тоненькие, маленькие ладошки. Мне трудно повернуться вокруг себя, и мой обниматель, похоже, понимает это, поэтому сам возникает перед моим лицом.

Вета. Живая. Одной проблемой меньше.

– Спасибо, – говорит юная фейри.

Теперь обнимает меня спереди.

– Тебе не только меня благодарить стоит…

– А остальных она уже и так затискала до смерти, – говорит Бен, плетущийся позади меня. – Крайне любвеобильная девчонка.

– Я бы посмотрел, каким был ты, если бы тебя держали в плену среди бездушников чёрт возьми сколько времени, – бурчит Ваня в ответ.

Отлепить от себя Вету удаётся не сразу. Фейри будто боится, что в любой момент вернётся в то ужасное место.

– Расскажите мне всё, – прошу я, когда снова чувствую, хоть и ограниченную, но свободу в действиях. – Что с оборотнями?

– Лиза победила Антона и стала альфой стаи своего отца, – говорит Дмитрий. – Даже Магдалене пришлось ей подчиниться.

– Значит, война окончена?

– Да. Мы решили взять временный нейтралитет до тех пор, пока не придём к консенсусу в наших будущих отношениях. Некоторые члены стаи всё ещё настроены крайне враждебно, благо они не могут пойти против своей альфы.

– Хорошо, – выдыхаю я. Одной проблемой меньше. – А что с гнори?

Дмитрий вопросительно глядит выше моей головы. Туда, где стоят близнецы и Бен.

– Она не видела, – говорит Ваня. Выходит вперёд. Обращается ко мне. – Когда я вернулся к вам с Ветой, я вступил в сражение с одним из гнори. Когда я начал проигрывать, он воспользовался моим секундным параличом и решил попробовать на вкус мою кровь… знаешь, странно было. Гнори вспорол мне бок когтями, приложился и вдруг начал биться в припадке. Что-то белое пузырилось на его губах, а из беззубого рта слышалось бульканье вперемешку с утробным плачем. – Ваня замолкает. На автомате тянется поправить очки, которых сейчас нет на его носу. – Во мне такое намешано, и, видимо, в этом всё дело. Моя кровь отравлена дважды: магией стражей, эхно, с самого рождения, и геном оборотня после клинической смерти. Гнори этого не вынести.

– Это как с алкоголем – правильно же говорят, что лучше не смешивать, – вставляет Бен.

Ваня глядит на него устало, но всё же кивает, соглашаясь.

– Мы не будем уподобляться королеве Зимнего двора и не станем переводить угрозу на другой мир, – говорит Дмитрий. – Мы дадим гнори и перитонам бой. И данное открытие сослужит неплохую службу в изготовлении оружия против них.

– Про королеву – это уже точно, что ли? – уточняю я, прищурившись. – Не догадки?

– Точно. Магдалена рассказала Лизе о том, что королева воспользовалась ненавистью оборотней и желанием причинить нам, стражам, всяческий дискомфорт, и передала им в руки не просто заклинание для вывода призмы из строя, а магию, создающую временный путь в Волшебные земли. Так она прогнала гнори и перитонов, пришедших в её мир. Правда… Магдалена говорила, что об этом им стало известно лишь после того, как всё произошло.

Я утвердительно качаю головой. Клео точно смогла бы такое провернуть. Могущества у неё для этого достаточно, как и сумасшествия.

– Но как создать оружие? Мы же не будем выкачивать из Вани всю кровь!

– Мы работаем над этим вместе со…

– Вместе со мной.

Сжимаю челюсть так сильно, что эмаль на зубах скрипит. Не оборачиваюсь. Не хочу лишний раз позволять Эдзе думать, что все вокруг то и делают, что жаждут его внимания.

– Я погляжу, ты уже на ногах! – восклицает Эдзе.

Вперёд выходит сам. Жмёт руку Дмитрию. Я почти уверена, что нарочито при этом остаётся ко мне боком, чтобы я разглядела белое клеймо на его запястье.

– Вы стали добровольцем, – констатирую я.

– После всего, что Миллуони сделал для нас, ввести его в круг доверия – совсем небольшая цена, – комментирует Дмитрий.

Разразиться моему громкому смеху не дают шаги. Кто-то присоединяется к нам, но я не вижу, кто именно. Да и неважно как-то, всё необходимое я уже узнала, а потому молча разворачиваюсь и выхожу из гостиной. Точнее, ковыляю прочь, уставившись в пол. Я знаю, что не виновата в собственной временной невозможности передвигаться нормально, но всё равно безумно стыдно.

В коридоре теряюсь. Воспользоваться лестницей и заставить себя сесть на карусель под названием “позорный подъём с одной здоровой ногой” сродни самоубийству. Открыть бы портал, но есть вариант, что не хватит сил. Кидаюсь ко входу в столовую. Дверь – ещё одно испытание. Стою перед ней, прикидываю в уме, как перехватить костыли, чтобы не упасть и одновременно схватиться за дверную ручку.

И вроде удаётся. Я тянусь… А в следующий момент получаю дверью прямо в лицо.

– Боже мой! Прости!

Шатаюсь на месте немыслимо долгое время. Костыли падают, чужие руки хватают меня, прижимают к себе.

Гляжу в мамины глаза на мужском симпатичном лице.

Артур.

– Сестрёнка, почему не в медкорпусе?

Артур ставит меня на ноги. Одновременно придерживает и поднимает ближайший костыль. А когда протягивает, его выражение лица меняется, но меня это не удивляет, потому что я знаю причину.

Причина – я.

– Слав… ты чего?

Реву как ненормальная. Никогда так не плакала. Истерика обнимает меня вместе с тем, как вокруг меня оборачиваются руки Артура. Мои всхлипы разносятся по далеко не пустому коридору, но я не слышу ни шагов, ни голосов за собственными громкими всхлипами.

Всё моё нутро горит. Всё моё тело. Действие антибиотиков тает, возвращается боль. Нога болит после операции, горло болит от плача, голова болит от мыслей.

Боль. Огонь. Так закаляется сталь. Надеюсь, это оно и есть. Разбитые части снова спаиваются воедино, чтобы сделать меня сильнее, а иначе…

Иначе это просто истерика, которая окончательно сотрёт меня в порошок.

– Ш-ш, – Артур гладит меня по спине. – Всё хорошо. Ты дома. Всё хорошо.

Резкая боль в плече. Я перестаю плакать, вскрикиваю. Веки вдруг тяжелеют. Я закрываю глаза. А прежде, чем окончательно вырубаюсь, слышу знакомое:

– Отнесите её в медкорпус. Операция была слишком сложной… Ей не выдержать.

***

Кто-то гладит меня по волосам. Я чувствую эту тяжёлую ладонь, но до последнего не открываю глаза. Жду, что будет дальше. Не шевелюсь. Хорошо, что едва, и то не до конца, пришла в себя – не нужно притворяться и дышать нарочито размеренно.

– Ну, как она?

Голос звучит поодаль. Словно в другом конце комнаты. Ладонь замирает в моих волосах.

– Что ты здесь делаешь?

Рука дрожит. Я боюсь, что мама вырвет мне волосы, если не перестанет волноваться. А волнуется она явно страшно; не только ладонь идёт ходуном, но и голос срывается то вверх, то вниз.

– Вообще-то, я спас её.

Никогда за всё время не слышала, чтобы Эдзе разговаривал так… тихо. Осторожно. Он будто ступает на тонкий лёд, заранее зная, что тот не позволит ему преодолеть весь путь и треснет уже на середине.

– Ждёшь, что я буду рассыпаться в благодарностях, как Дима?

– Том, ты же знаешь, мне это не нужно.

– Я совсем тебя не знаю… Даже твоё имя – и то ненастоящее.

– Меня зовут Эдзе. Правда. Полное имя – Иезекииль.

– Всё равно.

Мама вздыхает. Снова начинает гладить мои волосы. Перебирает отдельные пряди пальцами, путается в них. Я едва сдерживаюсь, чтобы не поморщиться, когда она задевает какой-то натянутый волосок.

– Что ты вообще здесь делаешь? – спрашивает мама. – Здесь – это в моей жизни, – поясняет она сразу же. – Когда уходил в прошлый раз, обещал больше никогда не возвращаться.

– Я был глуп.

– Это не тебе тогда было двадцать лет.

– Ты права, – соглашается Эдзе. Я легко представляю, как он кивает головой. – И всё же из нас двоих именно у меня всегда были проблемы с сознательностью.

Ладонь начинает скользить медленнее, останавливается на ухе. Мама о чём-то задумывается.

– Надо же было завести интрижку с собственным преподавателем! – говорит она, грустно хмыкая. – Мечтательная дура.

– Тебе в защиту напомню, что я был тем ещё красавцем, и ты была не первая в университете, кто на это повелась.

– Ещё хоть слово, и я…

– Не первая, но единственная. Я может и веду себя распутно, но никогда не был шлюхой.

Этот разговор переходит любые границы, в которых я могла бы терпеть своё в нём участие. Желание раствориться в матрасе превосходит любое другое, даже жажду, из-за которой язык липнет к нёбу.

– Она очень похожа на Дмитрия, – Эдзе где-то совсем близко. – В отличие от Артура. Парнишка – твоя копия.

– Да уж, Слава Богу, что от отца ему ничего не досталось.

– Ну, не скажи! Эта идеальная линия челюсти прямо-таки пышет аристократизмом!

– Ты ничуть не изменился. Даже после Доурины, Лукаса, Шиго и остальных своих детей. Почему так? Почему, Иезекииль?

– Первый детёныш, которого я полюбил как своего, превратился в монстра по моей вине. Я боялся, что всё повторится, если я снова привяжусь к кому-то.

– Не мели ерунды, – прыскает мама. – Тоже мне, великий страдалец.

Мамины слова повисают в тягостном молчании. Я страх как хочу открыть глаза и взглянуть на эмоции, которыми поглощены лица ведущих диалог, но сдерживаюсь.

– Мне кажется, ты за себя боишься, а не за других, – наконец произносит мама. – Боишься стать хорошим, потому что они погибают чаще плохих.

– О, милая, если бы я боялся смерти, я бы уже давно умер, как бы парадоксально это не звучало.

Кто-то хмыкает. Не понимаю, кто именно. Короткие шаги. Тишина, только лампы под потолком мерно жужжат.

– Ты хоть раз любил? Хоть кого-то? Хоть секунду? Кого-то, кроме себя?

Вопросы артиллерийским залпом. Спрашивает мама, а ответ, как я чувствую, хотят знать все присутствующие, включая самого Эдзе.

– Мне нравится обладать невероятными силами. Любовь – самая могущественная из мне известных. – Мама вздыхает. Я хорошо знаю этот вздох: она разочарована ответом Эдзе. – Да, Тамара, я любил, – договаривает Эдзе. – И когда я потерял того, кого любил – это было самое уничтожающее чувство из всех, что мне приходилось когда-либо пережить. Моё сердце было вырвано из груди и растоптано в пыль, и с тех пор я предпочитаю находить в отношениях только выгоду.

– Мне тебя жаль, – говорит мама.

Она перестаёт касаться моих волос. Я чувствую пустоту и холодок там, где только что лежала её ладонь.

– Но ещё сильнее мне жаль, что однажды я оказалась достаточно глупа, чтобы доверить тебе своё сердце.

– Теперь у тебя есть Дмитрий, разве ты не рада?

– Больше всего на свете. Он любит меня, я люблю его. А ещё он жизнь отдаст за мальчишку, который не является его сыном, в отличие от его реального отца.

– Рад за него. За всех вас.

– Мы не нуждаемся в твоей помощи. Перестань оказывать её, словно ты чёртов ангел-хранитель, потому что это не так, и ты сам прекрасно знаешь, почему. Один правильный поступок не перекроет всё, что ты натворил за несколько веков… Ты не герой, Эдзе.

– Их, Тома, вообще больше и не существует. Остались только менее виноватые и те, кому плевать на осуждение.

Последние слова, которые звучат в помещении. Затем тишина прерывается только шагами и хлопком двери.

Ещё некоторое время я лежу с закрытыми глазами, пытаясь расставить всё услышанное по полочкам. Когда мама снова принимается гладить меня по волосам (и одновременно с этим наконец перестаёт плакать, тихо всхлипывая), я открываю глаза и говорю:

– Привет.

Мама улыбается. Наклоняется, целует меня в лоб, оставляя влажный след, который я чувствую кожей. И отвечает:

– Позову Сергея. Он сказал, тебе нужно будет принять какое-то лекарство сразу после пробуждения.

Очень надеюсь, что в его побочные эффекты будет входить потеря памяти, а иначе то, что я теперь знаю, ближайшие ночи точно не даст мне уснуть.

***

Гляжу на ногу. Она почти не сгибается, но сейчас, после небольшого массажа голени и разгона лекарств по мышцам, я хотя бы могу пошевелить пальцами, не испытывая при этом адские муки.

– Вот, держи, – Нина кидает мне в руки охлаждающий пакет. – Сергей сказал, это поможет, если будешь ощущать дискомфорт под бинтами.

– Спасибо.

Прикладываю пакет к ноге. Приятных холод глушит под собой лёгкие покалывания.

– Значит, в четвёртом измерении я была с Рисом, да? – уточняю я.

Кажется, в третий раз. И это начинает порядком раздражать Нину, снова и снова повторяющую одно и то же предложение в одной и той же истории.

– Да, – всё ещё спокойно, но уже на пределе сообщает Нина. – И вы оба так спелись, что мне едва удалось вытащить тебя обратно.

– Но почему ты помнишь это, а я – нет?

– Не знаю. Я и после первого раза вернулась не такая, как вы с Беном. – Нина спускается по стене, садится рядом со мной на прохладный пол. Хлопает меня по здоровому бедру. – Это хорошо, что ты согласилась вернуться. А то из-за нашей связи и мне бы наверняка путь назад был бы заказан. Меня такое не устраивает, мы с Шиго только начали отношения налаживать… Да не хандри ты! – Нина толкает меня локтем в бок. – Романова, расслабляйся уже. Всё закончилось. Мы дома, и больше не надо бояться за завтрашний день…

– Ты забыла о гнори и их летающих зверюшках?

– Не нуди. За столько лет моей службы, я видела вещи и похуже.

– Верю на слово.

Сканирую взглядом защитников вокруг. Тренажёрный корпус полон, каждый занят своим делом, которое знает лучше таблицы умножения.

Я, сидящая на полу в окружении Нины и своих костылей, снова чувствую себя неумёхой новенькой.

Замечаю знакомый каштановый затылок впереди. Парень подбрасывает в руках гантели, прикидывает, нормальный ли вес. Поворачивается в мою сторону, я машу ему:

– Марс? – зову я.

Марсель наигранно вздрагивает, словно не ожидает услышать своё имя, но при этом сразу находит глазами того, кто его окликает.

– А?

– Иди сюда.

Подходит. Я достаю из кармана то, что сняла, когда часом ранее принимала душ, и протягиваю это парню на вытянутой ладони.

– Принадлежало Марье, а значит должно храниться у её лучшего друга, – произношу я.

Марсель сразу хватает медальон с именем подруги, как только понимает, что именно я ему отдаю. Прячет в заднем кармане штанов. Топчется на месте, не уходит. Нина внимательно глядит на него, затем на меня. В итоге со вздохом поднимается с пола и шаркающим шагом плетётся к боксёрской груше, оставляя нас вдвоём.

– Прежде чем ты скажешь что-то, – сразу начинаю я. – Хочу попросить тебя вернуться в “Дельту”.

– Но как же…

– Марс, куда я с такой ногой? К тому же и Даня, скорее всего, уйдёт из-за руки… Только Ванька останется. Если останется, конечно.

– Ты хочешь, чтобы я в “Дельте” был один? – с сомнением уточняет Марсель.

– Я хочу, чтобы ты стал фундаментом оперативной команды. Я попрошу Дмитрия, и он разрешит тебе участвовать в выборе миротворца и хранителя. Я знаю, что ты сделаешь правильный выбор.

– Круто, – восторженно говорит Марс. – Спасибо, Слав.

Улыбается. И хотя клятва не позволяет порезам тонкими белыми линиями оставаться на его предплечьях, я уверена – они чистые не поэтому, а потому, что Марсель больше не видит смысла причинять себе боль.

– Смотрите, кто идёт, – говорит Бен, появляясь рядом с нами.

Раньше, чем поворачиваю голову, до меня доносится щекочущий ноздри запах ацетона.

– Есть новые образцы, – сообщает Ваня.

С ним рядом Лена. У неё в руках подставка для пробирок, в каждой пузырится смесь одного цвета, но разной консистенции.

– Проверить бы… Сходите?

– Что значит “сходите”? – уточняю я.

Чтобы не смотреть на ребят снизу вверх, нужно встать на ноги. Чтобы встать на ноги, нужно взять в руки костыли и подняться, не уронив достоинство. Стискивая зубы и стараясь не сильно выдавать напряжение, которое приходится при этом испытывать, я сначала опираюсь на один костыль, потом помогаю себе другим.

Кое-как, но мне удаётся. Я чувствую на себе мажущие взгляды ребят, но никто, к счастью, не разглядывает меня особо пристально.

– Сходите – это значит сегодня ночью вы будете вооружены отравленными стрелами, дротиками и пулями, начинёнными этим, – Ваня указывает на пробирки. – Смеси номер ГП-08, ГП-09, ГП-10, ГП-11.

– А что случилось с предыдущими “ГэПэ”? – интересуется Марсель. – С теми, что с первого номера и по седьмой?

– Па-а-аре-е-ень, – протягивает Ваня. Чешет щёку. Убирает ладонь, и на его коже остаются чёрные полосы сажи. – Тебе лучше не знать. Кстати, Славка! – Если до этого Ваня выглядел профессионалом, сосредоточенным на своей работе, то в секунду он вдруг оживляется, с излишним энтузиазмом лезет в карман своего медицинского халата. Достаёт ежедневник. Сразу открывает на заложенной странице и демонстрирует её мне. – Смотри. Что думаешь?

Эскиз и какие-то пометки на полях. Чёрт ногу сломит, но я понимаю сразу, потому что всё на листе в клеточку именно о ноге, только о моей. Усовершенствованная трость со встроенным тонким, пятиконечным, как звезда, боевым мечом. Чёрный хромированный металл, мои инициалы на рукояти. Складной. Не только меч, но ещё и нунчаки.

– Восторг, – честно сообщаю я. – Вань, невероятно круто.

– Я рад, – Ваня захлопывает ежедневник и прячет его обратно. – Надо бы раскрутить оборотней на обсидиан…

Задумчиво потирает брови, снова пачкая лицо сажей. Лена указывает ему на это, но Ваня её слова принимает за шутку, и тогда девушка решает проучить его, больше ни о чём не говоря.

Ребята принимаются обсуждать сегодняшнюю миссию. Сначала и я участвую в разговоре, но покалывания в ноге напоминают, что не видать мне ни этого задания, ни ещё как минимум десяток последующих.

Костыли в руки – и я ковыляю в сторону, закусывая губу от обиды и злости на саму себя.

– Куда так усердно торопишься, коротышка?

Бен. Нагнать меня ему не стоит и пары шагов.

– Не хочу мешать обсуждению, – отвечаю я. – Всё равно меня на миссию не позовут.

– Да и забей. Не последняя же.

Я жму плечами.

– От меня ещё долго не будет никакого толку.

– Повторяю: забей! Отсидись спокойно в тылу, в этом нет ничего позорного.

Хочется согласится, но как-то не выходит. Гляжу на Бена грустно. Жду, что он вдруг волшебным образом сумеет излечить меня, и тогда я смогу снова стать полноценным стражем. Но Бен всего лишь человек, и не обладает никакой магией. А те, кто обладают, уже и так сделали всё, что могли.

– Эй.

Бен протягивает руку к моему лицу. Я замираю. Что он собирается делать? Убирает выпавшую прядь волос мне за ухо. Легко щёлкает по кончику носа.

– Улыбнись. Ты уже одержала победу во всех своих сражениях. А это – просто не твоё.

Я перестаю кусать губы и растягиваю их в подобии улыбки. Бену этого оказывается достаточным, чтобы удовлетворённо кивнуть, подарить мне ещё один многозначительный одобряющий взгляд и вернуться к ребятам, оставив меня… нет, не одну . Я больше никогда не буду одна, пока вокруг меня так много тех, кому не всё равно.

Бен прав. Одна, две или даже пять пропущенным миссий не значат, что с этого момента я совсем перестану сражаться. Просто сейчас отдых – самое правильное из того, что я могу себе предложить.

В тренировочном корпусе пахнет металлом, потом и пылью. Я впервые за долгое время улыбаюсь искренне и чувствую настоящее облегчение.

Нина ошибается. Это не конец – это большое и многообещающее начало.

Тихая гавань. Глава 1. Бен

Неделю спустя.

Я не помню её имени. Нет, оно совершенно точно начинается на букву “А”, но всё, что дальше, как топором вырубили. Верчу вилку в пальцах, сверлю взглядом салат на тарелке. Киваю. Надеюсь, хоть иногда в нужных местах.

А она всё говорит, говорит, говорит. Мы как сели – рот не затыкается. У меня, конечно, тоже, но по другому поводу: я – ем. Мы же, в конце концов, в ресторан пришли, а не на конкурс скороговорок.

“А”… Алиса? Алёна? Аня?

– … и что ты думаешь? – А. с грохотом ставит стакан на стол. – Он сказал, что я смогу забрать права только через полгода! Нет, ну за что? В какой вообще стране пересечение сплошной линии является таким уж серьёзным преступлением?

Я выгибаю бровь. Э-э-э, во всех цивилизованных?

– Да, забавно, – произношу вместо этого.

Лучше бы встал и ушёл. Ну, допустим, ещё перед этим заплатил по счёту, но это не точно.

Свидание с А. – идея Марка. После того, как выяснилось, что Лейла – единственная девчонка, запавшая на меня после Полины, – тот самый предатель в штабе, о котором говорил дедушка, Марк почему-то посчитал нужным или даже необходимым для меня отвлечься и встретиться с кем-нибудь новым, мол, чтобы не брать эту неудачу на свой счёт.

Марк волнуется за меня, и это приятно, но только не тогда, когда он начинает откровенно меня жалеть. Не понимаю просто, что за трагедия? Во-первых, я свободен, а не одинок – между этими понятиями целая пропасть различий. Во-вторых, Лейла мне всё равно никогда не нравилась.

А в-третьих, я ведь красавчик и жму сто двадцать от груди.

Какая девчонка устоит?

Хотя, есть одна. Не поняла бы мои намёки, даже если бы они были скорым поездом, на всех парах летящим прямо на неё.

Толстолобая, блин, как тысяча баранов.

Я помню, какой любовь была с Полиной, и здесь далеко не то же самое. Ни хуже, ни лучше – просто другое. Я не пускаю по ней слюни, но хожу вокруг да около как последний кретинос. Я не бодрствую по ночам, думая о ней, я просыпаюсь с мыслью о том, чтобы увидеть её и убедиться, что она в порядке. Я не мечтаю поцеловать её, я показываю ей, где она накосячила, а она в ответ называет меня придурком – и этого мне хватает, чтобы чувствовать себя счастливым.

– Андрей? – слышу своё имя. Приходится взглянуть на А. – Ты что думаешь?

Что я думаю? Что я думаю … Думаю, что ты ничего. Симпатичная. Красивая даже. Волосы у тебя шикарные, но я не люблю рыжих. Во-первых, напоминает о фейри, а во-вторых, я слышал, души у вас нет. Глаза здоровые, кукольные. Красная помада на губах смотрится миленько, но целоваться с тобой из-за неё я бы не стал, а то потом будет выглядеть так, словно из нас двоих именно я накрасился…. А мне катастрофически не идёт красный. Платье у тебя всё такое открытое. Специально что ли ножницами перед встречей от горла и до пупка полоснула? Нет, я не против, конечно, но, видать, отвыкнуть от всего этого успел.

Плюс, ты выше меня на полголовы на этих каблучищах, и вот это реальная проблема.

Так что я думаю в итоге? Думаю, что у нас ничего не получится. Точнее, знаю. Ещё с тех пор, как ты в ресторан зашла вся такая настолько сногсшибательная, что даже у плавающих в аквариуме рыб подскочило давление. А я – как с мешком на голове без прорезей для глаз. И по канонам жанра, не твоя это вина – моя. Правда. Просто мне другие девчонки нравятся. Конкретно одна. Блондинка с синдромом героя. Сильная. Весёлая. Иногда немного чокнутая, но тут уж ничего не поделать, работа у нас такая. Очень умная, практически настолько же, как и её занудный сводный брат. Невероятно добрая. Её сердце уже, наверное, миллион раз разбивалось на части, и то, как она всё равно не устаёт собирать его по кусочкам, действительно восхищает… и немного пугает, если быть честным хотя бы с самим собой. Потому что чёрт знает, что она ещё может, с такой-то удивительной способностью к самоисцелению.

Я не люблю её, но если твой вопрос ещё актуален, то я вот что тебе скажу: я думаю, что катастрофически близок к тому, чтобы в неё влюбиться.

– Алло! Приём! Алеся вызывает Андрея!

Алеся. Фуф. Хорошо, что она сказала это сама, а то меньше всего на свете мне бы сейчас хотелось срывать свидание и прощаться с ней, не зная даже её имени.

– Да, – я киваю. – Андрей тут… Пока что, – добавляю уже серьёзно. – Слушай, ты крутая и всё такое, но мне пора.

Встаю. Жалко, конечно, бросать недоеденным такой отличный кусок жареной рыбы, но если я не уйду сейчас, есть вероятность, что больше храбрости на такой жалкий поступок у меня не наберётся.

– Куда ты? – Алеся встаёт вместе со мной. – Что-то не так?

Всё не так, Алеся. Всё. Просто ты – не она.

– Я, это…. – мозг складывает лапки и отказывается придумывать качественный предлог. Как и хоть какой-нибудь предлог, к слову. – Мне надо… Короче, мне надо.

Браво, Прохоров. Придёшь домой, возьмёшь с полки пирожок. Гений, блин, русской словесности.

Больше ничего не говорю, чтобы не усугубить своё положение. Хватаю куртку со спинки стула. Проходя мимо Алеси, быстро клюю её в щёку, – алло, зачем?! – и сую ей в руку смятую купюру за ужин, который не состоялся.

Алеся оказывается умнее меня и не бежит по моим трусливым следам. Пока направляюсь к выходу из ресторана, слышу, как она громко и холодно просит у официанта счёт. Уже на улице ослабляю бабочку, давящую на горло словно удавка. Нажимаю на кнопку на брелке, разблокирую двери машины. Кидаю куртку на заднее сидение, потому что на соседнем с сидением водителя лежит букет, который я так и не подарил Алесе.

Вставляю ключ в зажигание, проворачиваю. Ноги на педалях, рука – на переключателе коробки передач, но я всё ещё стою на месте. Куда ехать? Ответ, конечно, очевиден, но сделать нечто подобное сейчас кажется мне страшнее, чем голой задницей угодить в крапиву.

Она будет не готова услышать моё откровение. Не знаю, нужно ли оно ей вообще, но если выбирать самый-пресамый неподходящий момент, то победителем определённо точно будет настоящее время – всего одна неделя спустя после произошедшего.

Деду бы позвонить. Посоветоваться. Хотя, смысл, если я уже знаю, что он назовёт меня “хреновым Дон Жуаном” или ещё чем-то подобным и предложит наконец начать думать головой, а не тем, что у меня в штанах. И не объяснить же будет, что это чувства, а не подростковые гормоны.

В кармане вибрирует телефон. Сообщение. Его читаю несколько раз, потому что ни с первого, ни с пятого не могу понять, как относиться к тому, что здесь написано.

“Надеюсь, Алеся тебе понравилась. Она классная. Только не прыгай в постель на первом свидании, ты же приличная девушка. Ах, да. Я послушала диск, который ты мне на ДР подарил. Спасибо. Круто”.

Круто – это типа “как тут два раза “лайк” поставить?” или “на один раз сойдёт, но больше мне такой хреновни не дари”? Как понимать?

Пишу в ответ:

“Посвящайся. Классики рока умерли за то, чтобы в один прекрасный день Слава Романова наконец соизволила их послушать”.

Затем стираю. Набираю:

“Рад, что понравилось. В мой день рождения жду от тебя что-то не менее офигенное”.

Но снова не то. Так ещё несколько попыток собрать слова в предложения, пока не приходит новое сообщение:

“Если не отвечаешь, значит, наверное, уже давно даже не на второй базе. Блин, я прям завидую. Не то, чтобы я сама на Алесю претендовала, но там даже Шиго чуть Нине подзатылок не отвесила, потому что когда Марк показал нам её фотку, она даже рот раскрыла”.

Нужно срочно что-то ответить. Не нахожу ничего умного и в итоге решаю перезвонить.

– Так, извращенец, ты звонишь, чтобы я стала свидетельницей ваших прелюбодеяний? – спрашивает Слава вместо приветствия. На фоне слышу другие голоса. – Марк говорит, что ты так бы никогда не поступил, а Нина – что запросто. Я больше верю Нине.

– Ничего не вышло, – отвечаю я. Чего ходить вокруг да около?

– Ох, – звучит вполне себе искренне. – Мне очень жаль. А почему?

– Не моё.

– Не твоё? Ха! Тебе бы видеть, как сейчас Нина чаем давится. Аж глаза на лоб лезут. Девчонка-то высший класс!

– Пусть, – выдыхаю я. – Это не отменяет того факта, что не моё. Не. Моё.

Секундная пауза. Не перегнул ли я палку со своей прямотой?

– Ладно, – говорит Слава. – Ладно, извини.

Просит прощения… Неужели, сейчас со стороны я звучу настолько жалко?

– И куда ты сейчас? – спрашивает.

Беспокоится? Надеюсь, что да.

– Не знаю… Домой поеду, наверное.

– К нам?

Дом – там, где сердце. Там где лучшие друзья, сослуживцы и девушка, которая мне нравится. Логично. И вполне похоже на правду. Но сейчас мне хочется оказаться именно внутри стен, за которыми я вырос.

– Не. Совсем домой.

Я молчу. Слава молчит. Чья очередь сейчас произнести хоть что-то? Её, потому что я был последним, или моя, потому что оставил слишком много недосказанного?

Говорю:

– К вам приеду утром. Вы уж постарайтесь без меня не вляпаться в неприятности.