Текст книги "Кровь и туман (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

– Ладно, – соглашается Бен. – Так или иначе, хоть прокатимся, развеемся немного.

В отличие от Лии, Бен правилами дорожного движения пренебрегает. Всё, что остаётся мне – это вцепиться пальцами в ремень безопасности и надеяться на хороший исход.

– Могу я сказать, что ты хорошо держишься? – интересуется Бен.

– Можешь, но это будет неправда, – отвечаю я.

– Ну, я то было подумал, тебе станет ещё хуже… – Бен замолкает, притормаживая перед светофором. – Не пойми меня неправильно, но …

– Чтобы мне не понять тебя неправильно, тебе стоит наконец заткнуться, – говорю я.

– Да, да, – Бен отмахивается. – И всё-таки, когда ты успела заиметь стальные яйца?

– Мужская способность приравнивать силу к самому слабому своему органу вызывает у меня дикое умиление, – протягиваю я. – А вообще, я просто… – Вздох. – Знаешь, раньше я думала, моё состояние – это результат происходящего вокруг, но оказалось, что именно оно является всему причиной. Я давно преодолела свой критический рубеж и уже больше не могу просто двигаться вперёд. Это как американские горки, знаешь? – Я перевожу взгляд со своих коленок на Бена. Он жуёт губами, не сводя глаз с дороги. – В какой-то момент жизненно необходимо менять курс и идти либо вверх, либо вниз.

– Очень мудро, – произносит Бен.

– Не смейся надо мной.

– Даже не думаю. Это действительно очень мудро, и я… – Бен быстро простукивает большими пальцами по рулю. – Круто, когда ты сама в состоянии поставить себя на ноги.

Слова Бена имеют физическую тяжесть и фактическую ценность.

– Спасибо, – искренне благодарю я.

И ловлю себя на мысли, что похвала Бена как друга для меня действительно многое значит.

Отворачиваюсь к своему окну. Бен включает радио, салон наполняется звуками знакомой музыки. Он слушал эту группу у себя на телефоне, когда мы проводили время за изучением изменений. Я начинаю покачивать головой в такт мелодии; она оказывается не такой противной, если мы просто едем по дороге и не обременяем собственные головы информацией, которая на практике, большая вероятность, всё равно будет применена неправильно.

Даже тихое подпевание Бена меня не раздражает. Я продолжаю следить за меняющейся картинкой за окном, пока лишённый в последние сутки сна разум не решает, что самое время наверстать упущенное. Я закрываю глаза. Но лишь на секунду, как мне кажется; вскоре поступает лёгкий толчок в бок, требующий моего внимания.

– Кажется, мы прибыли, – сообщает Бен.

Открываю глаза. Перед нами небольшая стоянка грузовиков и прилегающая к ней заправка. Бен останавливает внедорожник у дверей, и я различаю в окнах магазинчика двух мужчин.

– Оружие есть? – спрашивает Бен.

Он глушит мотор, но ключи оставляет в замке зажигания. Я хлопаю по нагрудным карманам куртки и по поясу, куда прицепила пистолет.

– Да. У тебя?

Бен шарит рукой за спинкой своего сиденья и достаёт оттуда ружьё.

– Разумеется! – довольно сообщает он.

– А ничего поменьше взять не мог? – спрашиваю я, следя за тем, как Бен покидает салон.

С опозданием, но следую за ним.

– Не вижу смысла.

Я не успеваю ответить, потому что Бен открывает дверь магазинчика. Трель колокольчиков оповещает хозяев о нашем приходе. Мы с Беном притормаживаем на пороге, и происходит именно то, о чём я предполагала: мужчины мгновенно реагируют на Беново ружьё.

– Что вам здесь нужно? – спрашивает один из них.

Раньше я видела только его спину, а потому от удивления в очередной раз забываю выдохнуть, когда он разворачивается, и в меня впериваются два ярких голубых глаза. Высокая фигура, скрытая за фланелевой рубашкой и джинсовой жилеткой, когда-то явно принадлежащей кому-то раза в три крупнее нынешней владелицы, никак не выдаёт в ней девушку, но это она и есть: русоволосая, хмурая и хорошо знакомая не только мне, но и Бену.

– Романова, – моя фамилия, срывающаяся с губ Лизы, напоминает предупреждающий рык.

Лиза дёргается на нас, но рядом стоящий мужчина успевает перехватить её за руку, останавливая. У него, в отличие от девушки, глаза горят оранжевым. Кажется, именно его я видела за рулём грузовика, который мы с Лией обогнали, когда колесили по городу.

– Зачем вы пришли? – спокойно интересуется, как я понимаю, тот самый Боунс.

– Просить о помощи, – отвечает Бен.

Я рада, что он взял инициативу в свои руки. Пока передо мной очередной изменившийся призрак прошлого в лице Лизы, я временно парализована и растеряна, но впервые за всё время ни капельки не напугана, даже несмотря на враждебное отношение.

Одно понятно точно: мы с ней знакомы, раз она знает меня по фамилии, но явно не друзья, раз она выглядит так, словно готова вырвать мне позвоночник.

– Романова, – повторяет Боунс сказанное Лизой. – Дочь Дмитрия?

Я молчу. Бен легко толкает меня, побуждая хотя бы кивнуть.

– Да. Меня зовут Слава.

– Я думал, тебе сейчас лет десять, не больше, – Боунс ухмыляется. Лиза, замечая добродушное расположение к нам своего товарища, выпрямляет спину и немного расслабляется. – Быстро, однако, время летит!

– Что вам здесь нужно? – снова повторяет свой вопрос Лиза.

– Лизавета, – произносит Боунс на отцовский манер.

– Я не собираюсь быть с ними милой, Бо, – заявляет Лиза. – Она, – не глядя в мою сторону, Лиза указывает на меня пальцем. Вместо ногтей у неё коричневые острые когти, – посадила меня за решётку на трое суток.

– Ты была участницей драки, – напоминает Боунс. – И заслужила своё наказание в качестве напоминания о том, что есть правила, нарушать которые нельзя.

– Но я не хочу…

– У тебя нет другого выбора, – уже более строго произносит Боунс.

– А мне Слава нравится, – произносит кто-то третий.

Хозяина голоса мы видим только когда он выходит из-за стеллажа с журналами. Тай. Я улыбаюсь ему, он, что немного удивляет, отвечает тем же. Я рада, что с этим несносным ребёнком всё в порядке.

– Она освободила меня.

– Но сначала схватила, – ворчит Лиза, правда, уже не так уверенно.

Она знает, что Боунс ей на это ответит и знает, что правда снова будет на его стороне.

– Мне казалось, вы с сестрой враги, – говорю я Таю.

Лиза реагирует первой:

– Ты кому попало о наших семейных проблемах треплешься?

– О! – Тай округляет голубые глаза. – Хочешь поговорить о семейных проблемах теперь, когда я по доброте душевной принял тебя обратно после того, как ты считала своей, – Тай показывает “кавычки”, – “семьёй” наших врагов?

– Они были частью нашей стаи!

– Они убили отца, Лиза!

Лиза фыркает. Мне кажется, она знает, что виновата, просто слишком гордая, чтобы это признать.

– Но я же вернулась к тебе, Тай, – тихо произносит она, опуская взгляд на свои ботинки. – Сама. Меня никто не выгонял.

– И что мне теперь, может, памятник тебе поставить?

– Кого-то они мне напоминают, – шепчет мне Бен.

– Ага, нас, – отвечаю я. – Правда, мне повезло больше – ты мне не родня, и я в любой момент без зазрения совести могу от тебя избавиться.

– Если вы оба планируете продолжать ссориться, то можете сразу собирать свои вещи и отправляться на все четыре стороны, – Боунс ещё не выходит из себя, но уже явно на грани. – Ваш отец не хотел бы, чтобы вы так себя вели. Разве он не говорил вам, что вы друг у друга – это единственное, за что стоит бороться?

– Говорил, – нехотя отвечает Лиза.

– Так почтите его память молчанием, – Боунс кивает на дверь позади себя. – И идите мыть туалет, сегодня ваша очередь. – Боунс провожает нерадивых оборотней взглядом, и только когда обе спины исчезают за нужной дверью, обращается к нам: – Так какая у вас ко мне просьба? И зачем нужно было приносить с собой ружьё?

– Вы на него не обращайте внимания, у него просто мания величия, – говорю я, хлопая Бена по плечу. Моя глупая шутка Боунсу нравится – он улыбается. Я принимаю это за хороший знак и решаю сразу перейти к делу: – Наш друг умирает, и обращение в оборотня – последний шанс его спасти.

– Вы, должно быть, испробовали абсолютно всё, если пришли к тому, что кроме этого у вас вариантов нет.

– Его погребло под обломками здания. Пробита голова, повреждён мозг, переломаны рёбра, руки и ноги, внутренние органы повреждены. Сейчас его сердце бьётся только благодаря одному невероятно сильному ведьмаку, но даже он не сможет поддерживать в нём жизнь достаточно долго для того, чтобы организм начал восстанавливаться сам.

Я произношу Ванину историю спокойно. Мой голос не дрожит ни на одном слове. Это было бы похоже на чертовски профессиональный скептицизм, если бы при этом внутри я не испытывала чувство страха перед отказом Боунса оказать нам помощь.

– Это ужасно, – Боунс снимает кепку, кладёт её на прилавок. Оказывается, головной убор скрывал пышную копну платиновых блестящих волос. – Мне очень жаль.

– Спасибо.

– Но я не знаю, смогу ли вам помочь…

Вот он – первый тревожный звоночек. Сомнение. Я гляжу на Бена. Он опускает ружьё, которое до этого держал на плече словно бейсбольную биту, и ставит у входной двери, упирая его прикладом в пол.

– Бармен со странным именем Мими сказал нам, что вам требуется действительно весомый повод, чтобы обратить кого-то, – произносит Бен. – Как считаете, спасение жизни подходит под эту категорию?

Боунс проводит ладонями по лицу, задерживаясь, чтобы потереть пальцами глаза.

– Проблема в том, что каждому обращённому требуется покровитель, – произносит он устало. – Кто-то, кто объяснит ему, как жить дальше, чтобы не попасть в неприятности. Особенно, если ген достаточно активен, чтобы считаться доминантным даже при новоприобретённости. У меня, – Боунс кивает на дверь позади, – уже есть два чужих ребёнка, оставшихся после смерти старого друга. Я давно немолод, а должен заботиться о них и о бизнесе. Мне будет сложно…

– С этим мы справимся сами, – перебиваю я, не давая Боунсу найти ещё хотя бы один повод, чтобы отказаться. – Поверьте мне, – я делаю шаг к Боунсу, – вы не пожалеете. Конкретно эта жизнь больше всего на свете стоит спасения.

Боунс качает головой. Я не понимаю, отказ это или согласие, до тех пор, пока он снова не водружает кепку на голову.

– Отличные колёса, – произносит он, указывая куда-то нам за спину.

– Кузов из парабима и сто пятьдесят лошадей под капотом, – с гордостью сообщает Бен.

– На бензине? – Бен коротко кивает. – Могу заправить, если хотите. Бесплатно.

– За бесплатно, даже если бы бак был забит под завязку, я бы отказаться никак не смог и вам пришлось бы разливать мне топливо по пакетам.

Боунс зовёт Тая, который появляется сразу же, довольный, что его избавили от грязной работы, и велит ему заняться нашей машиной, но Бен не может позволить, как он сам выражается, “подростку ошиваться возле своей ласточки”, а потому выходит на улицу вместе с Таем, не забывая прихватить ружьё и бросить на меня предупреждающий взгляд:

“Порядок?”

“Порядок” , – киваю я.

– Сколько у нас осталось времени, прежде чем будет совсем поздно? – спрашивает Боунс.

Он заходит за прилавок, щёлкает по кнопкам кассы. Достаёт деньги из выдвигающегося лотка. Я слежу за тем, как он ловко пересчитывает их, цепляя каждую купюру тонким когтем.

– Меньше двенадцати часов.

– Хорошо.

Деньги Боунс прячет в сейфе, скрытом, в свою очередь, за пробковой доской, на которой представлены мелкие сувениры: магниты, значки, брелки-открывашки с изображением Дуброва. В этот город до сих пор наведываются туристы?

– Сколько ему лет?

– Восемнадцать.

– И что родители? Они в курсе вашего плана?

– Чьи? – уточняю я. – Мои или Ванины?

– Значит, его зовут Ваня, – протягивает Боунс.

Я киваю.

– Так вы поможете или нет? Я готова на всё, чтобы он выжил.

Боунс выходит из-за прилавка. Подходит ко мне ближе, останавливаясь в паре шагов. Суёт руки в карманы потрёпанных джинсов.

– Ты любишь его? – интересуется Боунс, чуть выгибая одну бровь.

От вопроса я теряюсь. Любовь. Я так давно не чувствовала ничего подобного, что уже даже сомневаюсь, существует ли она вовсе.

– Ваня мне почти как брат, – отвечаю я. – Он… он член моей семьи.

Боунс качает головой.

– Это моего вопроса не меняет. Знаешь, Слава, семейные отношения часто строятся на чём угодно, кроме любви. На доверии, например. Или на привычке.

– Как у Тая и Лизы?

– О, нет! – Боунс легко смеётся. – Только со стороны кажется, что они совершенно друг о друге не заботятся, но на деле у них просто свой странный способ сказать: “Я люблю тебя. И сделаю всё, чтобы ты был в безопасности”. – Боунс замолкает, приподнимая подбородок. Мне кажется, он прислушивается к чему-то. – Тай давно простил Лизу. Да и Лиза, несмотря на свой уход, никогда бы по-настоящему не предала Тая. – Боунс вздыхает, и я понимаю – за этим вздохом скрывается целая история, которую мне никогда не посчастливится услышать. – Семейные отношения редко похожи на сказку, но от этого они не становятся ненастоящими.

Я думаю о Ване. Семья Филоновых, за всё то время, которое я могла с ней познакомиться, более чем напоминает мне сказку. А сказки должны иметь счастливый конец. С надеждой на лучшее будущее. И никаких смертей.

– Я помогу вам, – наконец Боунс произносит то, чего я боялась уже не услышать. – Только тебе придётся пообещать, Слава Романова, что ты возьмёшь всю ответственность за обращение на себя. Если что-то пойдёт не так… Мне нельзя в тюрьму, кроме меня у Тая и Лизы никого нет.

– Обещаю, – уверенно говорю я.

– Тогда нам пора. Время твоего друга и так на исходе. – Боунс слегка дёргает головой, и мне, должно быть, чудится, но я вижу, как волос на его лице становится больше. – Надеюсь, ты действительно понимаешь, на что идёшь, девочка.

***

Чтобы скрыть присутствие Боунса в стенах штаба, приходится изловчиться. Бен уезжает в штаб на машине, а я открываю прямой портал в медкорпус, но прежде чем позволить Боунсу через него переступить, решаю удостовериться, что помещение не содержит хозяев ненужных нам глаз и ушей. Мне везёт. Для подстраховки, я опускаю жалюзи на каждом из окон.

У Боунса будет всего пятнадцать минут, прежде чем система “почувствует” в нём врага. Действовать нужно быстро.

Я ещё раз перепроверяю обстановку. Прикладываюсь к двери ухом, вслушиваясь. Лишь небольшой коридор отделяет медкорпус от корпуса миротворцев. Случись что, первый страж появится здесь меньше, чем через десять секунд.

Я выдыхаю, справляясь с накатывающей волнами паникой, и возвращаюсь в портал за Боунсом. Когда мужчина оказывается в штабе, я замечаю, с каким беспокойством он озирается по сторонам.

– Всё в порядке? – уточняю я.

– Я был здесь единожды, – отвечает Боунс. – В другой комнате, той, что с камином.

– Гостиная, – киваю я. – Зачем вы приходили, если не секрет?

– Моя сводная сестра была добровольцем, и мне иногда было дозволено навещать её, – Боунс улыбается. Его рука скользит по жилету к нагрудному карману рубашки. Там явно что-то лежит, но Боунс не достаёт это на всесеобщее обозрение. Должно быть, что-то, что связывает его со своей сестрой.

Серебряный кулон на шее прожигает мою кожу. Я хотела снять его, но не смогла, и теперь он камнем тянет меня к полу.

– Где она сейчас? – интересуюсь я.

– Почила.

– Ох. Я не… не знала. Мне очень жаль.

– Спасибо, – кивает Боунс. Быстро оглядывает помещение. Его взгляд останавливается на двух точках: на Ване и Нине. В нашем разговоре я называла Ваню по имени, и Боунс знает, что спасти ему необходимо парня. Именно на него он и указывает: – Он?

– Да.

– Ужасно выглядит.

Откровенность Боунса можно понять. На Ване не осталось живого места. Он похож на плохо сделанный макет человека для тренировки по хирургии. Боунс подходит к койке, берёт карточку пациента, которую за прошедшее время Сергей успел наполнить новыми данными. Вид, с которым оборотень вчитывается в круглый почерк куратора миротворцев, наводит на мысли о том, что он не так прост, каким кажется, облачая себя в старую фланель, джинсы с высоким поясом на толстом кожаном ремне, жилет с многочисленными карманами и бейсболку с символикой какой-то спортивной команды.

– Как, ты говоришь, он до сих пор жив? – спрашивает Боунс, не глядя на меня.

– Помог член Совета.

– Член Совета? – брови Боунса ползут вверх. – Этот парень настолько важен штабу?

– Нет, – я качаю головой. – Важен мне. А я важна его временному спасителю.

Боунс откладывает карточку обратно на прикроватную тумбу. Взгляд, которым он одаривает меня в следующую секунду, нельзя назвать изучающим или заинтересованным. Это настоящий сканер, забирающийся под кожу и нервные окончания; чёрные зрачки то сужаются, то расширяются, давая больше или меньше места оранжевому сиянию. Непроизвольно, я дёргаю плечами.

– Тебе говорили, что ты очень похожа на Дмитрия? – спрашивает Боунс.

– Было пару раз, – подтверждаю я.

– Считается, что девочки, похожие на отцов, проживают счастливую жизнь.

– Смею категорически не согласиться.

Боунс ухмыляется. Распахивается дверь, к нам присоединяется Бен, который сообщает, что сделал кое-что, за что его, скорее всего, пожизненно будут отправлять на дежурства, но, по крайней мере, теперь нас не должны потревожить.

Я не могу быть благодарна ему ещё больше, чем есть сейчас.

Время словно замедляется. До самого конца, до момента, когда Боунс наклоняется достаточно низко к Ваниной сонной артерии, я не свожу с него взгляд. Стоит только рту мужчины открыться, обнажив клыки, я резко разворачиваюсь на пятках и прячу горящее лицо в ладонях.

Правильно ли я поступаю?

– Эй, – обеспокоенно произносит голос над моим ухом.

Пропахшие табаком руки обнимают меня за плечи. Я убираю ладони и прижимаюсь лбом к груди Бена. Впервые за все время запах сигарет действует на меня не раздражающе, а успокаивающе. Мне становится легче, но лишь на короткие мгновенья, пока я не слышу шуршание простыней позади себя. Бен объятий не размыкает, но позволяет мне развернуться. Боунс стоит ровно, глядит на лежащего перед ним Ваню внимательно, изучающе. Раны, включая и укус на шее, затягиваются на глазах. Ванина голова снова приобретает правильные очертания, а не форму расплющенного персика; череп срастается. Синяки и ссадины, маленькие и большие, растворяются на бледной молочного цвета коже.

– Это хорошо? – спрашиваю я, как мне сначала кажется, в собственной голове.

Но Боунс поднимает на меня свой взгляд и отвечает:

– Да. Он обращается. Химические процессы в клетках запущены: они начинают устранять изъяны принимающего организма, чтобы подготовить его к мутации.

Ваня всё ещё не выглядит полностью здоровым, но теперь я не чувствую спазмов в животе, когда гляжу на него. Это воодушевляет, и, переполненная эмоциями, я накрываю Бенову ладонь, которая, пересекая мою грудную клетку, покоится на плече, своей.

– Сработало, – говорит Бен, реагируя на моё прикосновение. – Слав, сработало!

Я хочу выдохнуть с облегчением, но не могу. Что-то всё ещё держит меня в напряжении, не позволяя поверить даже в увиденное собственными глазами.

Боунс выполнил свою часть договора, теперь моя очередь. Ответственность за Ваню полностью ложится на мои плечи. Мне больше ни на секунду нельзя терять контроль над ситуацией. Если раньше моё поведение влияло только на мою жизнь, то теперь оно легко может подкосить другую, более важную и ценную.

Я буду оберегать его. Если надо, сделаю всё, чтобы он ни на секунду не почувствовал себя зря оставленным в живых.

Я стану ему сестрой, которой должна была стать бесконечное количество фатальных решений назад.

***

Боунс говорит, нужно некоторое время, чтобы клетки перестроились: для каждого уникальное, и конкретно Ване он даёт не больше получаса. Бен провожает Боунса через портал туда, откуда мы его забрали, а я остаюсь с Ваней. Присаживаюсь на край его койки. Хочу взять его за руку, но что-то останавливает меня. Тогда я просто поправляю его простынь и перевожу взгляд на окно, которое уже успела открыть.

Близится зима. Она ещё не в воздухе, но уже в мыслях. Я думаю о празднике, который принесёт её первый месяц. День собственного рождения кажется мне чем-то тёмно-серым, тягучим и вязким, словно мазут, и я очень не хочу в это вляпаться.

Есть ли вероятность, что никто, кроме родителей, о нём не вспомнит? Знает ли Влас?

– Кто закрылся? – доносится женский голос из коридора.

Точно! Бен же запер нас изнутри на замок! Я подскакиваю словно ошпаренная. У того, кто увидит полностью выздоровевшего Ваню без сознания и меня с ним в одной комнате, явно возникнут вопросы.

Ручка двери ходит ходуном. Её с силой дёргают во все стороны в попытке открыть. Я пытаюсь лихорадочно придумать, как действовать дальше. Первое, что приходит в голову, тут же воплощаю в жизнь – хватаюсь за край хлопчатобумажной ткани и накрываю Ваню простынёй с головой.

Так, это явно не вариант. Подумают ещё, что я его хоронить собралась.

Раскрываю обратно. Что-то поблёскивает на Ванином лице в белом свете ламп, и я замечаю лёгкий пушок – зачаток звериной шерсти.

Этого ещё не хватало!

– Эй! – голос настойчив. Его хозяйка явно не собирается никуда уходить. – Есть там кто? Ау? Сергей? Это Лена Никитина, хранительница. Хочу проведать Ваню Филонова. Можно?

Я бросаюсь к дальней пустующей койке, возле которой стоит перегородка. Звук, который издают её колёсики, кажется мне оглушающе скрипучим и выдающим моё присутствие с потрохами. Я качу её со сжатой челюстью. Размещаю так, чтобы Ваня был скрыт со стороны входа.

К входной двери подхожу максимально спокойно, старательно выравнивая и дыхание, и походку. Пальцы хватаются за ключ. Брелок, состоящий из трёх маленьких флакончиков, в каждом из которых есть крошки неизвестного мне цветного вещества, легко бремчит.

Я поворачиваю ключ, и дверь сразу же толкают на меня. Едва успеваю отойти и выпустить ключ; чуть не получаю в лоб дверью и не лишаюсь пальцев.

– Слава? – на лице Лены злость сменяется удивлением. – Что ты здесь делаешь?

Её взгляд кидается к Ване. Не находя его лица и натыкаясь на непрозрачную ширму, Лена озадачено сводит брови.

– Что происходит?

Я открываю рот, но вместо слов из горла вырывается лишь полный безнадёги выдох. Я не знаю, что сказать Лене, чтобы она мне поверила, решив не проверять всё своими глазами.

– У тебя тоже астма, как у Дани? – спрашивает Лена, но я вижу по её взгляду, что она и без меня прекрасно знает ответ на свой вопрос, а это всего лишь сарказм.

– Нет, – сипло произношу я.

Ладони сильно потеют. Я завожу обе руки за спину, сцепляю их в замок. Не сейчас. Слишком быстро. Я надеялась выкроить хотя бы полчаса, прежде чем придётся выдвинуть правду на всеобщий суд.

– Что с Ваней? – так и не дождавшись моего ответа, Лена уверенным шагом направляется к Ваниной койке.

Я хватаю Лену за руку, останавливая. Взгляд, которым она одаривает, когда сначала глядит на своё запястье в моих пальцах, а потом на меня, не говорит ни о чём хорошем.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, прежде чем ты его увидишь, – тихо произношу я.

Нас в помещении только двое. Единственный источник звука – аппарат искусственной вентиляции лёгких Нины, но даже его писк не способен перекрыть звук моего голоса.

– Что?

– Это… это будет звучать, как полнейшее сумасшествие, но ты должна меня понять, – я трясу головой. – Другого выбора у меня не было.

Лена сужает глаза.

– Ты пугаешь меня, – произносит она тихо. Оборачивается на Ваню. Снова на меня. – Слава. – Мою короткую форму имени давно не произносили с таким нажимом. – Что ты сделала?

Ответить на её вопрос мне не даёт громкий стон. Мы с Леной одновременно поворачиваемся в его сторону; тень за ширмой поднимается с постели, кажется, обхватывает голову руками.

– Мы что, вчера что-то отмечали? – спрашивает хриплый, неприятный голос, напоминающий скрежет ногтей по металлу. – Голова раскалывается…

Я не понимаю, кто первой срывается с места: я или Лена. Но возле Вани, живого, сознательного и, главное, абсолютно здорового (и похожего на человека!) мы оказываемся одновременно.

– Как?… – только и вырывается у растерянной Лены.

Пока она стоит столбом, я времени зря не теряю и набрасываюсь на Ваню с объятьями.

– Я тоже рад тебя видеть, Слав, – смеясь, сообщает Ваня.

Для него это – якобы шутка. Он почему-то совершенно не беспокоится ни о чём, словно… Каждая клеточка моего тела превращается в бетон.

Ваня не помнит, что с ним произошло.

– Как я очутился в медкорпусе? – Ваня спускает ноги с кровати и лишь теперь обращает внимание на свою одежду.

На нём медицинский халат. Сергей выгнал всех, кроме миротворцев, когда после проведённого Власом ритуала решил привести Ваню в относительно нормальный вид. Миротворцы переодели его, смыли песок, каменную крошку и кровь с его кожи. Залатали открытые раны, зафиксировали закрытые. В общем, сделали всё, чтобы приходящих проститься с ним больше не тошнило.

– А что ты помнишь? – спрашивает Лена.

Она наконец отмирает. Её подбородок поджат, пальцы лихорадочно перебирают пуговицы на платье. Она не верит собственным глазам. Ваня для неё – оживший мертвец.

– Мало, – Ваня чешет затылок. – Помню, как Славу выгнали из команды, и в эту же ночь мы пошли на задание. Помню, как Даня и Марс ушли осматривать периметр на наличие свидетелей, а я остался сканировать помещение на предмет улик. Помню треск. – Ванины глаза стекленеют. – Помню, как что-то слева от меня посыпалось с потолка. Дальше – сплошная темнота. – Ваня осматривает Лену, потом меня. – Что я здесь делаю?

– Ты… – начинаю я, но меня перебивают: и жестом, крепко схватив за предплечье, и словом, когда произносят:

– Ты был мёртв больше двенадцати часов. – Голос Лены дрожит. – Твоё сердце билось только благодаря Власу.

Я смотрю на рыжую со стороны и осознаю, почему она так сильно была напугана обычной медицинской шторкой. Та, кто считает дни до собственных похорон, едва ли когда-нибудь могла представить, что раньше, чем её укутают в сине-чёрную мантию и проводят в последний путь до кремационной печи, она будет лицезреть смерть своего близкого друга.

– Это невозможно, – Ваня дёргает воротник халата, заглядывая под ткань. – Я цел и невредим, на мне ни единой царапины. Как я умер?

Лена чуть толкает меня бедром, когда подходит ближе к Ване и присаживается рядом с ним на край кровати.

– Тебя погребло под завалами того здания, – говорит она. Я решаю и вовсе не вмешиваться, даже делаю большой, но старательно незаметный шаг назад. – Ты был сильно покалечен.

Ваня не верит. Тянется к карточке пациента. Хрупкая бумага мнётся в его тонких пальцах, которые, возможно, дрожали бы, если бы на его месте был Даня. Но Ваня спокоен. Ему просто нужно разобраться в новой информации, не более того.

– Я должен быть мёртв, – заявляет Ваня серьёзно, когда заканчиваются строчки в карточке. – Сломанный позвоночник, проткнутые рёбрами лёгкие, лопнувшая селезёнка, пробитая грудная клетка, повреждения двух из трёх частей мозга. – Ваня резко закрывает карточку. – Ни клятва, ни магия, ни уж тем более обычная медицина не могут излечить такое, не оставив меня прикованным к кровати овощем.

– Так и есть, – подтверждает Лена.

Как только она переводит взгляд на меня, Ваня делает то же самое. Теперь они оба знают, к кому стоит идти за ответами.

– Слава? – зовёт Ваня требовательным тоном.

Он поднимается с кровати в одно ровное, быстрое движение. Я смотрю точно ему в глаза и пытаюсь понять, почему их цвет так и остался кофейным.

Ваня всё ещё ждёт, но отвлекается на то, чтобы поднести руку к лицу и помассировать виски. Что-то не так – я понимаю это, когда замечаю, как он на мгновение морщит нос.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Ваня честно качает головой, и, кажется, это приносит ему ещё больше боли. Ваня зажмуривается, кладёт одну ладонь на лоб, вторую – на грудную клетку.

– Не уверен, – произносит он сбивчиво.

Где-то в середине короткого предложения проскакивает что-то инородное. Ваня откашливается, проводит языком по зубам и губам. Я жду, когда он откроет глаза, затаив дыхание. И когда это случается, лишь крепко впившиеся в ладонь ногти не позволяют мне вскрикнуть.

Оранжевые огни Ваниных радужек горят ярче, чем звёзды на ночном небе.

– Со мной что-то происходит, – говорит Ваня.

Ему не видны очевидные изменения, но теперь уже точно нет никакого смысла их от него скрывать. Я молча разворачиваюсь и плетусь к шкафу. Первой зеркальной поверхностью, попадающей мне в руки, становится небольшая металлическая миска для хирургических инструментов. Беру её, разворачиваюсь на пятках и иду обратно. Протягиваю Ване миску, на что он лишь вопросительно выгибает бровь.

– Это ещё зачем? – с лёгкой ухмылкой на губах спрашивает он.

Оборачивается на Лену через плечо, мол, видела, что Слава удумала, – и это становится его большой ошибкой. Лена вскрикивает и одновременно вскакивает на ноги. Она в ужасе, а потому теперь и Ваня обеспокоен.

Он медленно поднимает миску на уровень с лицом и рассматривает своё искажённое отражение в поверхности, хорошо передающей цвета.

– У меня оранжевые зрачки, – констатирует Ваня.

– Так бывает, если ты оборотень, – отвечаю я.

Повисающая в медкорпусе тишина оглушает.

***

Все Филоновы и Романовы собрались в квартире первых, чтобы обсудить мой поступок.

“Мой поступок” . Дмитрий сказал это таким тоном, словно я ограбила банк или убила котёнка.

Это напоминало водоворот. Каждый, кто приходит в медкорпус, после приводил с собой нового гостя, чтобы взглянуть сначала на Ваню, потом на меня и строго покачать головой.

Я была на грани.

Ни нарушив ни одного действующего закона, (в чём меня уверила Тильда – единственная, кто реагировал спокойно), – я умудрилась привлечь внимание не меньше, чем пираты, которые, на самом-то деле, и были во всём происходящем виноваты. Точнее, один, бывший мне когда-то другом. Но о его вине никто, кроме меня, не знает. А я, может, и хотела бы рассказать, но что мне противопоставить в качестве доказательств, кроме медальона, оказавшегося не просто детским символом дружбы, но и прямой связующей цепью от моего разума к его?

Такая долгожданная пустая квартира впервые за всё время мне противна. Ни Артура за стеной, слушающего музыку в наушниках так громко, что я могла различить слова песни, ни мамы, спорящей с Дмитрием о всяких мелочах и никогда – по-серьёзному. Я сижу на кровати, прижавшись спиной к стене, и кручу в пальцах медальон со стрелой в круге. Наверное, нужно его уничтожить. Да, именно так будет правильно.

Правильно – но лучше ли?

Я не знаю. Всё повторяется по-новой: стоит только мне решить, что я – творец своей жизни, как история берёт меня в оборот и указывает, где моё место. Сколько бы раз я ни пыталась взять себя в руки, она бьёт меня обухом по голове и заставляет усомниться в каждом, даже изначально правильном не только с моей точки зрения, решении.

Когда-нибудь это кончится?

Я бросаю медальон на подушку, слезаю с кровати. Плетусь к столу и достаю из выдвижного ящика пластмассовую белую бутылочку с широким горлом и изображением какой-то травы на картинке. Я тайком стащила её у Саши, когда Шиго и Бен оставили нас одних в комнате, так как решила, что это могут быть одурманивающие вещества, которых и в алкоголе для Саши хватает. Однако Полина, к которой я обратилась с вопросом о составе, уверила меня, что это всего лишь снотворное, хоть и достаточно сильное.