Текст книги "Кровь и туман (СИ)"

Автор книги: nastiel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

Это он говорит Филире. Больше у нимфы вопросов нет, а выражение её лица, в свою очередь, отвечает на все мои.

– Полминуты, – отчитывается Влас.

– Влас, тебе реально стоит ускориться, – говорит Ваня.

Нервные нотки в его голосе передают беспокойство и мне. Я поворачиваюсь по направлению, куда смотрит Ваня, и у меня немеют ноги.

Нас окружают бездушники. Капюшоны больше не скрывают их лиц, и теперь я вижу, что они пусты.

Абсолютно. Только натянутая на кости кожа – и больше ничего.

– Слушай, – Влас, стоящий ко всему этому спиной, рвано выдыхает. – Это тебе не две жидкости смешать, третью получить. Тут нужна предельная сосредоточенность, и…

– Ясно. Север?

– Я всегда готов, полуоборотень.

– Полуоб.… Эй! Это обидно!

Север становится волком. Ваня глядит на свои руки. В последний раз, когда он был вынужден обратиться, ему не удалось сразу вернуть человеческий облик. Теперь он сомневается.

– Вы нашли Вету, – раздаётся громкий голос. Все вздрагивают. Источника голоса здесь нет, но все знают, кому он принадлежит. – Её можете забрать. Но я ничего не говорила о том, что пираты тоже могут уйти.

Я закусываю губу. Вот он, лёгкий путь . И ведь никакого обмана – банальная недосказанность. А я почему-то всегда наивно полагала, что это позволительно и зла не приносит. Оказывается – нет. Совсем. Даже хуже, чем ложь, потому что предательство чистой воды.

– Я не вернусь к ней, – чуть не плача, произносит Филира. – Это рабство!

– Вам и не надо, – говорю я.

Безоружна, но сдаваться не собираюсь. Закатываю рукава куртки. Кажется, впервые за долгое время единственное оружие, которое у меня есть – это я сама. Умею ли я им пользоваться? Вот сейчас и узнаем.

– Готово! – сообщает Влас.

– Пираты останутся, – повторяет голос. – А иначе не уйдёт никто.

Мы продолжаем топтаться на месте. Смотрим друг на друга. Каждый ждёт, что у кого-то появится идея. Но секунды тянутся, а никто так ничего и не произносит.

Звериный взгляд Севера останавливается на Гло. Так они глядят друг на друга, затем Гло поворачивается к Филире и что-то говорит ей жестами.

– Вы идите, – вслух произносит Филира, обращаясь ко мне, парням и Вете. – А мы останемся. Что-нибудь придумаем.

Она лишь озвучивает решение, которое принял Север. Спорить с ним – не спорит, но явно не одобряет происходящее из своих личных побуждений и переживаний, и я не виню её, потому что если бы перед моим носом пытались закрыть спасительные двери, я была как минимум в ярости.

– Нет! – восклицаю я. – Нет! Вы серьёзно, что ли?

– Если у тебя есть другое предложение, самое время его озвучить, – говорит Ваня.

Ему всё равно на судьбу пиратов, и он даже не собирается это скрывать. Его право, осуждать не буду. Но сама так не могу.

Друзья моего друга – мои друзья. Даже если со стороны мы кажемся заклятыми врагами.

– Влас? – спрашиваю я. – Что ты думаешь?

Ваня – за. Я – против. Пираты, понятное дело, в голосовании не участвуют. Если Влас примет мою сторону, всё будет решено. Мы хотя бы попробуем дать отпор, а если не получится… что ж, так тому и быть. А если он будет за Ваню… пусть тогда уходят втроём. Ради Кирилла и его памяти я должна остаться.

– Я думаю, что нужно уходить, – говорит Влас, и у меня сердце в пятки уходит. – Но не всем, – добавляет он, облизнув губы. Оставляет портал, сам подходит ко мне. Близко. Я уж было бояться начала, что он больше никогда не захочет сокращать расстояние между нами до такого минимума. – Ты должна позаботиться о Вете… и ещё о той куче народа, о которой ты всё время беспокоишься. Только сейчас понял, представляешь. А раньше всё гадал, что в тебе так изменилось. Та Слава… она хоть и никогда не была безучастной, всё же видела разницу между помощью и старанием взвалить на себя чужие проблемы. Мой тебе совет – будь с этим осторожнее. Как говорила моя мать, только тот, кому уже нечего терять, может пойти на самоотречение ради других.

– Почему это так похоже на прощальную речь? – спрашиваю я.

– Потому что это она и есть. Вы с Ваней и Ветой уходите, я остаюсь. У пиратов гораздо больше шансов выжить, если я помогу.

– Влас, нет…

– Время! – напоминает Ваня.

Его голос тонет в странном шелесте. Его издают бездушники. Кольцо, в которое они нас заключили, сужается и вот-вот станет непригодным для безопасного нахождения в центре.

– Поспоришь со мной, когда мы снова встретимся, – обещает Влас.

Протягивает руку Вете. Она хватается, но с опаской. Он подводит её к порталу, что-то шепчет, наклоняясь к лицу. Не знаю, что именно, но это помогает Вете обрести немного уверенности и шагнуть в портал. Следующим идёт Ваня, которому, разумеется, не нужно особое приглашение. Он жмёт Власу ладонь, второй свободной рукой хлопает его по плечу.

– Удачи, – бросает напоследок.

– Удача – удел слабых.

– Вот говнюк ты, конечно, тот ещё.

Влас хмыкает. На его лице столько эмоций, что они топят не только его самого, но и меня, когда приходит моя очередь прощаться.

– Будь осторожна, – говорит он. – Кем бы ты ни была на самом деле, Слава Романова, береги себя.

– Ладно, – только и могу выдавить я.

Влас наклоняется и целует меня в лоб. Пока он касается губами моей кожи, я крепко зажмуриваюсь, но стоит ему только отстраниться, открываю глаза. Не хочу, чтобы последним, что он запомнит обо мне, было отчаяние.

Влас остаётся с пиратами. Я ухожу. Так не должно быть, но ни один из нас не предлагает поменяться местами. Я – потому что знаю, что он не позволит мне, Влас – потому что считает своё решение правильным.

Перешагивая порог портала, мы оказываемся в том же спальном районе Дуброва, откуда брали начало пути. Когда закроется портал, Влас навсегда останется недоступен, поэтому я до последнего смотрю на знакомую высокую спину и лохматый затылок.

Влас чувствует это. Чуть поворачивает голову, но недостаточно, чтобы взглянуть на меня.

– Они расходятся, – говорит Ваня. – Смотри.

Бездушники и правда размыкают кольцо, снова превращаясь в аморфных ходячих мертвецов. Королева получила то, что хотела, а значит ей больше нет необходимости третировать пиратов.

Влас в безопасности.

Портал закрывается.

***

Ни Ваня, ни я не считаем свои квартиры безопасным местом, поэтому мы плетёмся в штаб. На улице слишком темно, снег хрустит под ногами. Истощённая Вета дрожит; я чувствую это, потому что держу её за руку. Приходится отдать ей свою куртку, но даже оставаясь в одной кофте, я холода не чувствую. И боль в носу ушла.

– Он будет в порядке, – говорит Ваня.

– Знаю.

– Ты вообще хотела бы, чтобы он пошёл с нами?

– Конечно! – от такого вопроса у меня даже брови поднимаются в удивлении.

– И чтобы вы всё равно были вместе – тоже?

Это сложнее. Я пожимаю плечами, не находя, что ответить.

– Я тут подумал, – продолжает Ваня. – Как считаешь, Боунс захочет взять меня к себе на попечительство, если я очень попрошу?

Я опешиваю от резкой смены темы. Останавливаюсь. Гляжу на Ваню. И вдруг осознаю: то, что для меня является неожиданностью, для него – следствие долгой подготовки.

Ваня “Я со всем справлюсь сам” Филонов наконец научился просить о помощи.

– Изначально, Боунс уверил меня, что со всем тебе придётся справляться самому, – говорю я, вспоминая разговор днём, когда я чуть не потеряла одного из своих самых близких друзей. – Но если ты очень попросишь, думаю, он согласится. Боунс хороший.

– Ага, – соглашается Ваня. – Да и Тай сдружился с ребятами в штабе. А ты с Лизой. Боунс наверняка понял, что мы – не враги, и всегда готовы помочь. Может и сам захочет отплатить тем же. Добром за добро, или типа того.

Выходим на главную дорогу. Молчим, и я отмечаю, что вокруг так неестественно тихо. На автомате ближе прижимаю Вету к себе.

– Вань, мы совсем забыли о том, что именно оставили в Дуброве, когда уходили, – произношу я.

– О чём ты?

Вместо моего ответа раздаётся взрыв лампочки в фонаре неподалёку. Вета вздрагивает и дёргается, словно пытается убежать. На месте её удерживает лишь моя крепкая хватка.

– Об этом.

В конце дороги появляются фигуры в чёрных балахонах.

Точка кипения. Глава 8

Гнори хватает меня за горло. Сильно сдавливает. Что-то хрустит, и я могу лишь надеяться, что не мои шейные позвонки. Ноги больше не касаются земли. Я пытаюсь закричать, но выходит то ли хрип, то ли лай.

Перед глазами всё плывёт, идёт белыми пятнами. Я машу руками в надежде, что удастся оказать гнори хоть какое-то сопротивление, но несмотря на хилый внешний вид, эти существа обладают невероятной силой. Одно движение – и я чувствую страшную боль в затылке и спине: меня прибивают к асфальту, вдавливают в него, не оставляют ни единого шанса на спасение.

Одна мысль вертится в голове: успеет ли Ваня?

Несколько минут назад он, превратившись в лиса, унёсся в штаб за помощью. Мы с Ветой остались, чтобы отвлечь внимание на себя, но вместо приманки сразу оказались жертвами.

Я не слышу и не вижу Вету. Это – самое страшное для меня. Помню, как она пряталась за моей спиной, пока я провоцировала гнори, отвлекая их от Вани и кидая в них свою обувь. Теперь один из них медленно расправляется со мной. Можно, конечно, представить, что Вета использовала свою магию, чтобы защититься, но она слишком ослабла после города, в котором была заложницей.

Значит, её дела нисколько не лучше моих.

Закрываю глаза… Или мои глаза уже закрыты? Не понятно.

Новый приступ боли. Теперь нога. Горит огнём. Чувствую, как струи крови огибают бедро и стекают вниз. Кричу. То есть, снова пытаюсь выдавить из себя хоть что-то, что облегчит страдания.

Становится только хуже. А теперь меня ещё и осушат, как картонный пакет сока.

– Вон они! Романова!

Это моя фамилия… моя же? Вроде как.

Мозг совсем не соображает. Попытки отвлечься от боли заканчиваются провалом, даже не начавшись.

Я пытаюсь открыть глаза, но веки будто залило свинцом. Я больше не могу пошевелить ничем, даже губами, чтобы позвать на помощь.

Звуки выстрелов повсюду. Раньше мне казалось, что они громыхают намного тише, а сейчас словно в горле застрял пистолет и выпускает всю обойму прямо мне в голову через нёбо.

– Эйэйэйэйэйнукаоткройглаза…

Слова сливаются в одно. Я не могу разделить их, не могу понять, кто это и что он говорит. Чувствую только, как мою голову приподнимают, беря за лицо.

– Славапожалуйстапосмотринаменя…

Легче сказать, чем сделать. Каждая клеточка моего тела парализована. Нервы и кости – железные штыри. Мышцы – бетон. Единственное, что существует – это боль.

Как только она достигает своего пика, в голове звенит колокольчик, и всё вдруг кончается.

Теперь я тону.

Опускаюсь вглубь подсознания и отключаюсь, как только носки касаются дна.

***

Это странно. Не происходящее в частности, но всё сразу. Я знаю, что это не реальность, с той самой секунды, как оказываюсь посреди цветочного луга, но пугает меня вовсе не это.

Я не понимаю, сон ли передо мной или то, что видят люди после смерти.

– Не драматизируй.

Христоф. Похож на ангела в этой белой одежде. Даже смешно. Появляется из ниоткуда, словно в атмосфере открывается невидимый портал, через который он и шагает ко мне навстречу весь такой сияющий и какой-то слишком живой, даже румянец на щеках розовеет.

– Опять ты, – вздыхаю я. Стучу себя костяшками пальцев по макушке. – Плотно у меня в голове засел. Я думала, пропал с концами, а ты вот он – явился.

– Не много ли на себя берёшь, Рюриковичевская дочка? – Рис подходит близко и шепчет: – Я более реальный, чем тебе бы хотелось.

Внезапно все сомнения пропадают. Я оглядываюсь. Луг, посреди которого мы стоим, не имеет ни конца, ни края. Голубое небо. Ни единого облачка. Жарко припекающее солнце.

Что-то тянет вниз, и я опускаю глаза. На мне такой же наряд-распашонка, как и на Рисе, только вместо костюма – сарафан.

– Где мы? – я дёргаю свою юбку. – В раю?

– Я, может, и гений, но точно не сумасшедший, чтобы наивно полагать, что после всего сотворённого имею хоть малейший шанс отправиться в рай. К тому же, прими за данное: ни рая, ни ада, ни всего, о чём тебе могли говорить, не существует. – Рис разводит руки в стороны. – Мы в четвёртом измерении. Все души попадают именно сюда.

Души . Короткое, но весомое слово цепляет слух. Я пытаюсь восстановить в памяти последние события, но вспоминаю лишь страшную агонию.

– Я умерла?

– Спрашиваешь, будто я здесь решаю такие вопросы.

Рис отворачивается. Глядит на солнце, прищурившись. Очень, очень похож на Власа, аж сердце заводится: бьётся в груди сильно, быстро, неудержимо. И так припекает, а у меня теперь ещё и в груди что-то полыхает огнём.

– Странное место, – произносит Рис, отвлекая меня от концентрирования на глухих ударах. Потягивается, сонно зевает. Скребёт подбородок. – Почему именно луг?

Спрашивает явно у меня. В ответ лишь пожимаю плечами.

– Когда я попал сюда, меня встретила пустыня. И дождь. Противный такой, холодный… за шиворот затекал. Меня до дрожи знобило. Я простоял под ним, наверное, около суток, прежде чем за мной пришли. – Рис бросает на меня косой взгляд. Ждёт, что я поинтересуюсь… И, возможно, моё любопытство действительно съедает меня изнутри, но я слишком много раз уже играла в его игры. Поэтому молчу. – Потом всё стало обыденно, даже приелось, в какой-то степени. Жизнь после смерти скучнее, чем жизнь при жизни. Вот парадокс, да? А казалось бы, должны быть как минимум золотые горы.

– Для тебя, скорее, котлы с кипячёной смолой, – само срывается с языка.

– Спасибо, – губы Риса растягивает улыбка.

– Это не комплимент.

Но он всё равно продолжает улыбаться. Прикладывает ладонь ребром ко лбу, гляди на горизонт. Ему только не хватает зажатой в зубах соломинки – и прям очаровательный селянин получится.

– Значит, не рай и не ад, а четвёртое измерение? – ещё раз уточняю я.

По интонации – как бы невзначай. Мол, всё равно о чём-то нужно говорить. Риса проявление моего любопытства устраивает, что даже странно. Может, здесь у него совсем нет друзей? Если, конечно, общение внутри четвёртого измерения вообще возможно, а не напоминает хаотичный поток душ, каким его представляю себе я.

– Ага, – Рис кивает. – Энергия. Живая материя. Бог, Сатана, ангелы и демоны в одном лице. После смерти все приходят сюда влачить своё бесполезное существование. Как раз где-то между прошлым, в котором умершие ещё живы, – ну, относительно времени, – и будущим, где их фактически никогда не будет. Теория сложна, согласен, – добавляет Христоф, когда видит моё озадаченное выражение лица. – На практике всё проще.

– Но я не хочу умирать, – протестую я.

– А кто хочет-то? – Рис ерошит волосы на затылке. – В этом деле, знаешь ли, твоё мнение спрашивают в последнюю очередь.

– Ладно. Предположим, что я поняла, о чём речь. Но разве тогда это четвёртое измерение не должно быть переполнено мертвецами, как людьми вагон метро в утренний час?

– Представь себе дом с нескончаемым количеством этажей. Так и здесь. У каждого – свой этаж. Иногда они пересекаются, если материи кажется это необходимым.

– Интересно, с чего это материя решила, что, попав сюда, я захочу общаться именно с тобой, – ворчу я недовольно.

– Это уже к тебе вопрос.

Хочется стереть его улыбку с лица прямым ударом в челюсть – это раз. Материя, как и судьба, как и история – та ещё сучка, – это два.

– Я бы больше предпочла встретиться с другими своими старыми знакомыми, – говорю я. – С теми, кому при жизни я много что сказать не успела…

– Ну, извини, что не оправдал ожиданий, – Христоф разворачивается на пятках и уходит прочь.

Не обиделся. Снова играет. Знает же, что я всё равно последую за ним, деваться-то мне некуда. Вот и тешит своё самолюбие. Мысль о том, что не зря я пустила ему пулю в лоб, прогоняю сразу, но успеваю словить себя на том, что угрызений совести при этом совсем не испытываю.

– Стой! – я нагоняю Риса, который, вообще-то, не особо и торопился уходить. – А ты можешь следить за жизнью живых?

Рис хохочет. Искренне и даже хватаясь за живот. Самое время толкнуть его, чтобы не зазнавался. И я почти собираюсь сделать это, когда он вдруг успокаивается, выпрямляется и становится предельно сосредоточенным:

– Я не на облачке сижу, ноги свесив, – заявляет. – Ты вообще слушала то, что я тебе до этого рассказывал?

– На всякий случай спрашиваю, – оправдываюсь я. – Хотя, наверное, тогда ты бы наверняка спросил меня о Власе…

– О Власе? – переспрашивает удивлённо. – А что с ним?

– Ничего. Живёт.

– Хм.

“Хм”? Я только что упомянула имя его племянника, благодаря которому ему почти удалось провернуть свой план, и всё, что я получаю – это “хм”?

– И как он?

– Не злой гений вроде его дядюшки, – сразу сообщаю я.

Рис облизывает губы. Хмыкает.

– Я не об этом. Как он в общем?

– Тебя правда это волнует? После всех тех моментов, когда ты использовал его ради собственной выгоды?

– Я уже мёртв, Ярослава, – напоминает Рис, делая акцент на на втором слове. – Считай, за всё своё расплатился. Так что хватит сыпать упрёками.

– Расплатился? Как-то маловато, тебе не кажется?

Рис отмалчивается. Выпячивает подбородок, и я думаю: вот она, черта, которую ему бы не хотелось, чтобы я переходила. А я танцевать на ней готова, лишь бы только это причинило ему хоть каплю той боли, которую из-за него пришлось испытать мне.

– Он умнее, чем ты, – говорю я, когда пауза затягивается, а глядеть на одни и те же виды мне надоедает. – Намного. И сильнее. Он ведь мрачная гончая. Он спасает, в отличие от тебя.

– Рад за него, – бесцветно отвечает Христоф.

– Он в Совете. Не знаю, за что отвечает, но какая-то важная шишка – точно. А ещё в штабе преподаёт.

– Получается, всё-таки гений, – поправляет мои уже сказанные слова Христоф.

– Да, – киваю я. Затем быстро добавляю: – И мы с ним встречались.

Я жду реакции в стиле дикого удивления с элементами полуобморока, но получаю слова то самое злополучное “Хм”, даже с той же интонацией и без единой доли подтекста.

– Делаю ставку на то, что ты умер в конце девятнадцатого века и не знаешь, что “встречаться” значит больше, чем пересечься на улице или в каком-либо месте. Мы… – я щёлкаю пальцами. – Не знаю, как в ваши времена это называлось… Мы были парой, как парень и девушка, которые вместе, но не в смысле “вместе” типа вдвоём, а “вместе” типа…

– У меня от твоих объяснений голова болит, – стонет Рис. – Я понял. Вы были возлюбленными.

Возлюбленные. Ведь это предполагает, что я любила Власа в ответ, верно? Но я не знаю… Не уверена. Что-то с моей стороны только начало зарождаться, когда всё внезапно кончилось, а сейчас я определённо точно скучаю по нему. И надеюсь, что он когда-нибудь сможет простить меня.

– Теперь, по крайней мере, понятно, откуда взялась ваша связь.

– Какая ещё связь? – спрашиваю я.

Выходит почему-то возмущённо, словно Рис как минимум обвинил меня в чём-то порочном.

– Та, что не позволила тебе убить его и тем самым остановить меня.

– Мы не убили Власа только потому, что он был жертвой, – поясняю я. – Ты же не будешь обвинять жертву насилия в том, что её изнасиловали?

– Но и отправлять себя в прошлое, рискуя не только своей жизнью, но и жизнями моих близких, чтобы остановить насильника, я тоже не буду.

Отчётливо понимаю, к чему именно ведёт Христоф, но в голове это никак не хочет складываться во что-то определённое. Оставили Власа в живых потому, что так надо было. Убей мы его, разве это можно было бы считать успешно законченной миссией?

– Знаешь, – произносит Христоф. Внезапно касается моего локтя, хотя я и так слушаю его очень внимательно. – Говорят, некоторые были рождены для того, чтобы встретиться и повлиять на судьбы друг друга. Может, вы с Власом – именно этот тип душ.

Я пожимаю плечами.

– Мысли подобного рода пугают меня, поэтому я стараюсь о них не думать.

– Пугают? Почему?

– Потому что это значит, что от меня совершенно ничего не зависит. Во время рождения мою историю создаёт судьба, а после я перехожу в распоряжение некой материи. Что мне остаётся?

– То, что идёт посередине, – отвечает Христоф. Ставит ладони параллельно друг другу и перпендикулярно земле, показывая небольшой отрезок. – Тебе остаётся жизнь, Слава. Да, твоя история уже написана, но ты в ней – единственная, кто имеет право на внесение правок.

– Ты мог бы быть отличным чьим-то другом, если бы не был одержим своими идеями, Рис, – говорю я.

Христоф поджимает губы. Странный блеск в его глазах заставляет меня напрячься.

– Не помню уже, когда меня в последний раз называли Рисом, – поясняет он свою реакцию. – И мне правда очень жаль, что ты умираешь.

– Думаю, тебе приятно будет узнать, что не все твои… – я откашливаюсь. Слово “творения” – это явно слишком для вполне реальных разумных существ. В конце концов, мы говорим не о монстре Франкенштейна. – Не все те, кого ты сделал химерами, представляют собой чистое зло.

– Они и не должны были этим…

– Не перебивай, – прошу я.

– Извини, – Рис хмыкает. Делает разрешающий жест рукой. – И продолжай.

– Я лично знаю одну… его зовут Антон, он преподаёт в штабе боевые искусства. Хороший мужчина. Живёт полноценной жизнью. У него есть друзья и… ребята, которые видят в нём пример для подражания.

– Вау, – протягивает Рис. Надо же, не скупое “хм”, а хоть и неполноценное, но какое-никакое удивление. – Это… спасибо, Ярослава. Мне нужно было это услышать. И, кажется, тебя, в отличие от меня, так просто отпускать не собираются.

Рис кивает мне за спину. Едва я успеваю обернуться, как меня накрывают объятья и знакомый голос буквально кричит:

– Сумасшедшая!

Отстраняется. Бьёт кулаком в область ключицы так сильно, что я бы не удивилась, если бы кость дала трещину.

– Нина? Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. А потом вспоминаю всё, что рассказал Рис, и протяжно охаю. – Ты умерла?

– Типун тебе на язык, Романова! – отмахивается Нина. – Ты же знаешь, я живее всех живых!

Глядит мимо меня на Христофа. Взглядом друг друга буквально испепеляют.

– Ларионова родственница, да? – брезгливо уточняет Рис.

– Допустим, – произносит Нина, подражая интонации собеседника. – А тебе какое дело?

Христоф разводит руками.

– Абсолютно. Никакого, – отчеканивает он.

И как-то меняется в лице. Становится понурым, отрешённым. Отходит в сторону, позволяя нам с Ниной побыть одним.

– Пошли, – Нина сразу хватает меня за руку и тащит прочь.

– Куда? – спрашиваю я, а сама то и дело оглядываюсь на продолжающего стоять на месте Риса.

Спиной стоит. Даже не видит, что мы отдаляемся. Крикнуть, что ли?

– Домой, куда ж ещё. А то гляньте на неё, умирать она вздумала!

– Я разве не уже?

– Да кто тебя отпустит? В тяжёлом состоянии ты, – Нина коротко хохочет. – Добро пожаловать в клуб, называется. При смерти, но не умираешь.

– Тогда ты что здесь делаешь?

– А меня срубило точно после тебя, спасибо нашей связи. Будто бы мало я намучилась, пока вы были в Волшебных землях!

От упоминания недавнего путешествия мурашки по коже бегут.

– И многое ты видела? – уточняю я.

– Достаточно. Жаль, что так с Власом получилось.

Я торможу и себя, и Нину заставляю остановиться.

– Что? – спрашивает она удивлённо. – В чём дело?

– Я не уверена, что хочу вернуться.

– Э-э-э, – протягивает Нина, округляя глаза. – Ещё раз хватит смелости повторить?

– Я не уверена, что… Нин, я пытаюсь научиться жить по-новому с тех пор, как стала стражем, но у меня совсем не выходит. А тут… теперь, когда я знаю, что жизнь после смерти вполне себе конкретная и не представляет собой вечные пытки, я думаю, что могу здесь остаться.

Нина спокойно выдыхает. Разглаживает складки на своём сарафане, и я только сейчас замечаю, что они у нас одинаковые.

– Смотри, – говорит она. – Я сейчас сосчитаю до трёх, и если ты за это время не скажешь мне, что это была шутка, я тебя ударю. Вот прям в лицо, Слав. Прям в нос. А у меня убийственный хук, чтоб ты знала.

– Нин…

– И сразу добавлю, пока ты глупостей не наговорила других: я не за себя прошу. Мы с тобой, конечно, уже и огонь, и воду прошли, но есть кое-кто, по кому твоя смерть с утроенной силой ударит.

Близнецы, думаю я. Мама. Артур.

– И они тоже, – кивком подтверждает Нина. Значит, четвёртое место позволяет читать мысли? – Я знаю, бывают времена, когда очень хочется опустить руки, но мы ведь уже на финишной прямой. Типа, поздно, что ли. Либо раньше надо было давать заднюю, либо уже не вариант.

– Тебе бы речи поддерживающие писать, – хмыкаю я. – Очень воодушевляет.

– А то! – Нина хлопает меня по плечу. – А теперь давай-ка вернём тебя домой.

Я оборачиваюсь, но больше не нахожу Риса. Мы ушли недостаточно далеко, чтобы он пропал из виду; значит, сам ушёл. Больше не нужен – так посчитала материя.

Не нужен… И правда. Но спасибо за помощь, Рис.

– Домой, – повторяю я.

Туда, где горячий душ, тёплая постель, вкусная еда и те, кто готов быть рядом даже в мои худшие дни.

***

– И чего?

Доносится издалека. Слух фокусируется сначала на жужжании лампы, потом на голосе.

– И ничего, – второй. Не менее недовольный. – Всё. Дальше вы знаете.

– Да уж, история из разряда врагу не пожелаешь, – короткий смешок. – Надо было с вами идти!

Фырканье.

– И какой от тебя был бы прок?

– Ваши задницы бы охранял! – на пределе самоуверенности. Впрочем, ничего нового.

– Справились и без тебя, как видишь.

– Да уж, – скрип. – Вижу.

– Кое-кто тут, вообще-то, спит, – лениво ворочая языком, произношу я, когда мне надоедает слушать перепалку двух знакомых голосов. – На полтона потише нельзя?

Чтобы открыть глаза, приходится приложить неожиданно много усилий. Каждая клеточка тела ноет от боли, и вместе с ними стенаю и я, когда верчусь на месте и пытаюсь найти положение, в котором будет легче.

– Ты как? – спрашивает Ваня.

Первым на глаза попадается именно он. Нависает. Осматривает. Ещё и руками к лицу лезет, веки тянет, фонариком медицинским светит. Цокает недовольно, будто и правда что-то понимает.

– Эй, эй! Врач тут я!

Второй подлетает. Данька. Так рада его видеть, даже улыбаюсь, несмотря на боль.

– Приве-е-ет! – протягиваю.

И вдруг понимаю, что говорю как-то странно. С акцентом, что ли.

– Ты на обезболивающих, – поясняет Даня, видимо, прочитав непонимание на моём лице. – И на антибиотиках. Сейчас как пьяная.

– Просто замечательно.

Ёрзаю на месте, пытаюсь приподняться на локтях. Не выходит. Каждая мышца в теле ватная, неспособная не то, чтобы к сокращению, но даже к тому, чтобы просто поддерживать мои руки в приподнятом положении.

– Зачем так много-то? – спрашиваю я, со вздохом откидываясь обратно на подушку. – На что мне сила клятвы, в конце-то концов?

Даня с Ваней не отвечают. Мнутся, переглядываются.

– Большинство костей в моей правой руке превратилось в осколки, – говорит Даня. Его рука сейчас перетянута эластичными бинтами, но выглядит более-менее здоровой. – И клятва не справилась с этим полностью. – Я вижу, как нервно дрожат пальцы его правой руки, когда он растопыривает их, демонстрируя мне внутреннюю сторону ладони. – А это был всего лишь многочисленный перелом и трещины.

Всего лишь … От сочетания этой фразы и того, что идёт после, меня как-то странно передёргивает. А после – это гримасы. Близнецы не подражают друг другу, но в точности подхватывают настроение: грусть одного перетекает в грусть другого, а затем и в сожаление, и в испуг, и в желание всё исправить.

– Что со мной? – с опаской спрашиваю я.

Но голос вдруг твёрдый. Уверенный. Или то, что я пытаюсь принять за стойкость, является безразличием?

– Ничего, что могло бы позволить тебе делать такое страшное лицо, – раздаётся голос Бена.

Чтобы увидеть его, мне приходится повернуть голову в сторону. Нас разделяют прикроватная тумбочка и пустая больничная койка. Бен сидит на стуле, запрокинув на эту самую койку ноги. Выглядит… мягко сказать, не очень. Всё лицо в ссадинах, кровоподтёках. Он либо тормозил им, когда с идущего на всех парах поезда сходил, либо попал под каток – третьего не дано.

– А с тобой что? – фыркаю я. – Выглядишь паршиво.

– Ну, мы тут, в отличие от вас, в отпуск в Волшебные земли не отправлялись. У нас война в самом разгаре была.

Бен встаёт со стула. При упоминании Волшебных земель, в голове активизируется цепочка несвязанных между собой событий, которая ведёт меня к единому итогу: я позволила Власу остаться.

Поджимаю губы. Никогда мне, видимо, от этого ядовитого чувства уже не избавиться.

– Угадай, сколько времени нас не было, – говорит Ваня, переключая моё внимание на себя.

– Не знаю, – отвечаю я. Голос дрожит. Я откашливаюсь. – Пару часов?

– Ага, почти. Десять дней, если быть точнее.

– Чего?

– Сам в шоке.

Влас говорил, что время в Волшебных землях идёт по другому, но я и подумать не могла, что разница настолько велика.

– Погодите… Что с оборотнями? С Лизой, с Таем? Была инициация?

Ваня с Даней снова переглядываются. Не знаю, специально ли они это делают, но пугает всё то меня до чёртиков.

– Так, завязывайте уже, – я скидываю с себя одеяло. – Хочу видеть всё своими собственными глазами.

Хочу спустить ноги с кровати, но слушается только одна, правая. Левая так и остаётся лежать на мягком матрасе. Я, не отрываясь, смотрю на неё. На туго перевязанное бедро. Гипнотизирую. Пытаюсь заставить ногу пошевелить хотя бы пальцами, но всё тщетно.

– Что со мной?

Собственный голос в полупустом помещении медкорпуса отталкивается от стен и возвращается приговором. Ещё никто ничего не ответил, а я уже представляю себе все эти страшные диагнозы.

– Разрывы мягких тканей, – говорит Даня. – Сильные. Многочисленные.

– Гнори буквально оторвал от тебя кусок, чтобы глотнуть крови, – подключается Бен.

Я окончательно поднимаю корпус. От резкого движения всё плывёт перед глазами. Осторожно трогаю своё бедро. На ощупь никаких изменений, нога как нога.

– Благодаря участию одного из союзников штаба, тебе в экстренном порядке нашли донора и провели операцию.

– У меня, что, нога чужая? – слова дикие, с трудом в предложения составляются. И всё же я произношу это, потому что других вариантов я не вижу.

– Только часть.

– Ча… Это вообще возможно?

– Ты всё ещё задаёшь подобные вопросы после всего, что случилось? – скептически подмечает Ваня.

– А кто донор?

– Антон, – отвечает Бен.

Я теряюсь в потоках новой информации. Ваня и Даня хватают меня за руки, когда я порываюсь размотать бинты и взглянуть на результат операции.

– Стоп, – я напрягаюсь. – Как это – Антон? Ему что, больше его нога не нужна?

– Типа того, – осторожно произносит Даня.

Прищуривается. Прикидывает, не слишком ли – говорить подобное.

– Антон умер, Слав, – за брата договаривает Ваня. – Погиб. Это было его решение.

Голова идёт кругом. Я падаю обратно на подушку, закрываю глаза. Дышать нечем. Касаюсь шеи, но ничего её не сдавливает.

Паническая атака. Чёрт.

Ну здравствуй, старая подруга. Давно не виделись.

– Лиза бросила вызов Магдалене, чтобы законно занять место альфы. Магдалена согласилась, но поставила единственное условие на инициацию: Лиза должна была сразиться с кем-то из штаба насмерть, чтобы доказать свою преданность стае… На эту роль были даже волонтёры. – Даня хмыкает. – Ты бы видела! Моя мама и дядя Дима – в первых рядах. Но Антон переплюнул всех. Заговорил про какую-то охоту на таких, как он, и про то, что ему всё равно недолго жить осталось… В общем, на том и порешили.