Текст книги "Паучий престол I (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

– Придурок! – снова вспыхивает, как спичка, и выбирается из плотных объятий. Конечно же, все это Намикадзе говорит не серьезно. Саске это знает и не обижается, но все же, порой, думает, как долго ещё они смогут прятать свои желания за вот такими вот шутливыми, поддевающими фразами.

– Пойдем, Саске, – Наруто помогает ему одеться и покинуть палату, поддерживая под руку.

Ко, естественно, едут с ними. Инудзука, как заводной, болтает без умолку. В основном, поносит «Звук» и все грозится разгромить их в пух и прах. Собаку привычно молчалив, но Саске знает, что проигрыш задел его. Он перегибается через сидение и приободряюще сжимает его ладонь. Молча и смотря в глаза.

Гаара ладонь одергивает и отворачивается. Он зол и раздражен. По взгляду кажется, что голыми руками разорвал бы всех звуковиков, но он сдерживает этот гнев, плотно сцепив зубы и смотря в окно. Его зеленые глаза темны, но осмысленны. А большего пока что и не нужно.

К ферме Хатаке они подъезжают уже затемно. Наруто заходит в дом вместе с ним. В темноте Саске видит ещё хуже, а после, входя в ярко-освещенное помещение, на миг вообще становится слеп, как крот.

– Как игра? – осведомляется Какаши, колдуя над очередным своим кулинарным шедевром. Оказывается, птичник отменно готовит, просто не всегда и не для всех. Саске только вздыхает, улавливая чарующий аромат мяса. Он надеется, что Намикадзе все-таки чем-то его покормит.

– Саске ослеп, мы продули, но прошли в полуфинал по очкам, – сдержано, как по пунктам, отвечает Наруто, – а Ирука просил передать, что сперва заедет домой.

– Чудно, – бормочет Какаши, а Саске фыркает. Вот что не поменялось, так это то, что птичнику, по крайней мере, в подобные моменты, наплевать на все. Его подопечный, понимаете ли, почти ослеп, а Хатаке волнует только то, чем он может заменить в рецепте соевый соус, который Ирука не признает ни в каком блюде.

– О! – Какаши переводит удивленный и чуточку хмурый взгляд на упавшую поварешку. – Кто-то придет, причем, – неожиданно сплевывает через левое плечо, – она.

– Точнее, уйдет, – вставляет свои пять копеек, обращая внимание на себя. – Я, – он указывает на себя, а после на блондина, – к Наруто. До утра. И это не обсуждается.

– И полнолуние сегодня, – озадачено ворчит Какаши. – Точно не к добру.

– Значит, ты не против, – делает вывод из своеобразного молчания опекуна и плавно разжимает пальцы, которыми цеплялся за руку Намикадзе. – Я сам. Ладно?

– Уверен? – Наруто обеспокоен, но Саске удается изобразить успокаивающую улыбку.

– Конечно, – Наруто не должен за ним пойти, иначе весь настрой падет прахом и потом он точно никуда не поедет.

– Ладно. Я подожду, – соглашается на удивление легко, и Саске это должно бы насторожить, но он слишком занят. Прислушивается к рваному биению своего сердца, целенаправленно ищет в своей памяти тот далекий день, когда он обыскивал дом Хатаке в поисках телефона, пытается припомнить все детали. В конце концов, Какаши – гей и у него есть Ирука, так что в этом доме просто обязано быть то, что ему нужно.

Неприятно, конечно, словно он влезает в чужую жизнь, но Саске все-таки заходит в комнату Какаши, в которой, оказывается, есть отдельная ванная. К черту очки. В конце концов, если все пойдет так, как он того хочет сам, вряд ли они ему понадобятся. А ещё Саске думает о том, что это не дурное предчувствие. Просто волнение. Ведь не каждый же день он принимает решение стать чьим-то душой, сердцем и телом.

//-//

Дом встречает их тишиной. Наруто не медлит, не позволяет Саске спрашивать, бормотать, отшучиваться. Берет его за руку, холодную и заметно дрожащую, и ведет к себе в комнату. Саске не противится, доверяет, осторожно семенит за ним, зорко оглядываясь. И так от самой фермы Какаши.

Его воробушка что-то беспокоит. Он непривычно тих и молчалив. Всю дорогу смотрел в одну точку и, противореча самому себе, медленно шевелил губами, словно молитву шептал. Напряжение его тела ощущается, передается ему вместе с прикосновением. И Наруто теряется, замирая посреди своей комнаты. Демон, к его удивлению, тоже молчит. Угрюмая обстановка, какой ей не положено быть. Не тогда, когда они с Саске только вдвоем.

– Может, чай или кофе? – бормочет воробушек, хотя это он, Наруто, на правах хозяина дома должен позаботиться об их комфорте. Он обязан сгладить эту тревожную обстановку, пока мир между ними по возникшей, словно ниоткуда, причине не треснул. – Или нет… – озадачено выдыхает Учиха, и он вместе с ним. Они оба замолкают.

Наруто хочет повернуться, ведь негоже так, стоять спиной к своему возлюбленному, словно прячась. В комнате горит только настольная лампа. Такое ощущение, что темнота выползает изо всех закоулков и тянется к ним. К Саске. Благоразумно обходя его, саму черноту, стороной. Причина в сомнениях, которые все ещё отгораживают их друг от друга, и Наруто думает, что это была поспешная идея – привезти воробушка к себе, когда родителей нет дома.

– Может, уже сделаешь что-нибудь, Намикадзе?! – раздраженно шипит за его спиной, и этот взгляд, чуточку злой, но ещё более растерянный, чувствуется. Наруто фыркает. Они с Саске просто загоняют себя в так претившие им обоим рамки условностей, которыми их обременило общество. Но сейчас, в этой комнате, они только вдвоем, так почему бы не сделать так, чтобы все условности остались вне стен их маленького мира.

– Люблю тебя, Саске, – резко оборачивается, произнося те слова, которые до этого они выражали только взглядами и прикосновениями. – Здесь и сейчас. Остальное считаю неважным.

– А говорил, что романтик, – снова ворчит, но на этот раз смущается, отводя взгляд. Уголки губ дрожат, сдерживая счастливую улыбку. – Где эти, как их там, фанфары, лепестки роз с неба и много-много красных, воздушных шариков в форме сердца?

– Там, – он небрежно машет рукой в сторону окна, а после делает пару резких, стремительных шагов, крепко обнимая. – Это все всего лишь прилагается к тебе, Саске. Моему Саске, которого я люблю.

– Ты что, Намикадзе, – воробушек запрокидывает голову, хитро щурясь, – пытаешься затащить меня в постель?

– А что тут пытаться-то? – пожимает плечами, а после ловко кружит легкого воробушка на месте, опрокидывая его на мягкую кровать. – Уже затащил, – Саске смеется, искренне и звонко. Притворно барахтается в его крепких объятиях, уворачивается от поцелуев, брыкается, но тем самым только ещё больше раскрывается.

Саске тяжело дышит. Его щеки слегка раскраснелись. Губы блестят. Коленки опасно прижимаются к его бокам. Он гладит смоляные пряди, зарывается в них пальцами, скользи по ним к лицу. Прикасается. Замирает. Словно миг, запечатленный на фотокарточке. А после чувства прорывают плотину.

Он целует Саске. Грубо, вынуждая открыть рот и впустить себя, покусывая губы и собственнически сжимая подбородок. Тонкие пальцы путаются в его собственных волосах. Тянут требовательно, с острым намеком на умышленное причинение боли, смешанной с удовольствием. Он фыркает в поцелуй. Обзывает воробушка маленькой садюгой, за что получает кулаком между лопаток.

– Сам такой, – словно обиженный ребёнок, тяжело дыша, шипит Учиха. И, уже миг спустя, он сам лежит на спине, а Саске покусывает его губы и напирает своим неистовым, жадным поцелуем, заключив в безысходные объятия.

Они барахтаются на широкой кровати, ерошат простыни и сбрасывают подушки. Дурачатся и смеются. Целуются и дразнятся. Подначивают и провоцируют. Играются, пока Саске не оказывается под ним, тяжело дышащий, прижатый обнаженной грудью к упругому матрасу и спиной к его телу.

– Саске, – выдыхает на ушко, чуть касаясь его губами, – я хочу поласкать тебя.

– О, массаж, – довольно тянет Учиха, удобно укладывая голову на скрещенные руки. – Давай, Намикадзе, – чуть елозит под ним, подначивая. – Я весь в предвкушении.

– Не совсем массаж, – отстраняется, скользя ладонями по доверчиво-расслабленной спине. – Хочу поласкать тебя здесь, – оголяет собственные желания, распахивая душу, и чуть сжимает пальцы на вмиг напрягшихся ягодицах. – И спереди тоже.

– Я не… – выдыхает. Смущенный, открытый, прекрасный и желанный. – Я не знаю… – приподнимается, поворачивает голову и тревожно смотрит. – Думаю, я не совсем готов к… такому, – а в глазах просьба не уступать. Впервые Саске просит, пусть и взглядом, не осторожничать и не оглядываться на последствия. Хочет, чтобы именно он сделал этот шаг за них обоих.

– Да брось, – щурится лукаво, скрещивая руки на груди. – Будто я не знаю, – понижает тон голоса до интимного полушепота, – зачем мы заезжали к тебе домой.

– За очками! – воробушек вспыхивает, но не отворачивается. Буравит его жгущим взглядом, в темной глубине которого плещется страсть.

– И где же они? – подается вперед, выдыхая прямо в приоткрытые губы.

– Не нашел, – смущенно и отчетливо-лживо, соблазняя отведенным и скрытым за пушистой темнотой ресниц взглядом.

– Врунишка, – бормочет, а после заставляет снова повернуться к себе, напористо целуя.

Они снова клубком, путаясь в простынях и собственной одежде. Бесовский Учиха носит предательски-узкие джинсы, а у него впервые дрожат руки, не в силах справиться с пряжкой собственного ремня. Они смеются и фыркают, когда воробушек с умно-неуместным видом выдает:

– Я читал, что в носках ощущения более яркие, потому что ноги в тепле.

– А я вот знаю, – шепчет в улыбке, прикусывая острый сосок, – что ярче, когда в тепле немного другая конечность. Желательная температура тепла – тридцать шесть и шесть.

– Облом, – выстанывает Учиха, выгибаясь в его руках. – У меня, определенно, все сорок.

– А вот при такой температуре белок, увы, сваривается.

– Ты просто невозможен, Намикадзе! – выкрикивает Саске, задыхаясь то ли от смеха, то ли, и правда, от жара его поцелуев. Он фыркает, обдавая горячим дыханием влажную кожу, и снова ставит свои, нарутовские, метки, позволяя Саске царапать свою спину.

Страсть поглощает их, захлестывает, испепеляет в своем горне, словно двух мифических птиц, которым суждено переродиться из собственного пепла. Дрожит на кончика их пальцев, ласкающих друг друга. Срывается с губ стонами и вскриками. Покрывает их тела испариной. И уводит за отчаянную грань, заманивая в силки пламенного удовольствия.

Саске идеален. Во всем и везде. Он смотрит на воробушка из-подо лба, глубоко дыша. Тот дрожит, тяжело прислонившись к изголовью, и комкает простыни в кулаках. Он гладит стройное бедро и смотрит в глаза. Целует дрожащий живот и смотрит в глаза. Осторожно разводит в стороны напряженные ноги и смотрит в глаза. Касается губами вершины трепещущей плоти и смотрит в глаза. Саске вскрикивает и прикрывает веки, тяжело дыша через распахнутые, алые губы. Он скользит глубже, лаская, сжимая, дразня языком, и тонкие пальцы, наконец, требовательно впиваются в его волосы, задавая ритм.

Он ласкает его долго, но медленно. Саске дрожит, срывается, мечется, шипит и бормочет, пытается засадить свой член поглубже ему в глотку, сам толкаясь навстречу. Такой открытый, доверчивый воробушек. Желанный и страстный. Обнаженный. Не только телом, но и душой.

– Хн… – недовольно срывается с искусанных губ.

– Перевернись, – шепчет, облизывая перепачканные губы. – Если уж пробовать, то все и сразу.

– Может, сперва дашь нам обоим кончить? – шипит раздраженно, но все-таки поворачивается, сразу же заманчиво приподнимая попку.

– Этим я как раз и собираюсь заняться, – фыркает в мягкую половинку, прикусывая. Очередная, яркая, чуточку болезненная метка, от которой Учиха выгибается словно кот. И сразу же, как кот, но уже строптивый, рвется вперед, пытаясь уйти от прикосновений языка к плотно сжатой дырочке.

– Черт… черт… черт… – бормочет Учиха, тяжело плюхаясь грудью на кровать. – Это просто… просто… Хн!

– Дико, – выдыхает прежде, чем снова коснуться мягкого, приоткрытого входа языком.

Он снова ласкает Саске. Спешно. Слишком возбуждены, чтобы наслаждаться томностью и постепенностью. Хочется сгореть в этом пламени страсти. Сейчас. Не медля. Под аккомпанемент стонов и рингтона уже в который раз трезвонящего телефона.

Сжимает в кулаке собственный член и резко, пару раз, с нажимом проводит по нему. Прикасается к члену Саске, едва сжимая, и глубоко толкается в него языком. Он кончает первым. Саске дрожит, все сильнее и сильнее, доходя до какого-то предела, а после просто срывается, горячим семенем выплескиваясь ему в ладонь.

Первая волна жара уходит, остывая соленым потом на теле. Он тяжело дышит, уткнувшись носом между острых крыльев лопаток. Саске под ним даже не шевелится. Дышит мелко и надрывисто, все ещё крепко сжимая простынь в кулаках.

– Живой? – спрашивает беспокойно, приподнимаясь на локтях. Даже для него, с опытом, это было слишком. Голова до сих пор кружится, а в ушах звон, но тело по-прежнему напряжено, как и плоть, дрожащая и снова сочащаяся смазкой.

– Твоими стараниями – нет, – ворчит привычно и недовольно. Значит, уже пришел в себя.

– Может, чай или кофе? – спрашивает ехидно, заваливаясь рядом на бок.

– Придурок? – серьезно, чуть приподнимая голову и укоризненно смотря на него сквозь прорехи мокрой челки.

– Просто пытаюсь угадать, чего ты сейчас хочешь, – расслабленно шепчет, водя пальцами по гладкому плечу.

– Даже не знаю, – тянет задумчиво, а после, неожиданно, щелкает пальцами. – Нет, знаю, – в ответ он лишь приподнимает бровь, полностью увлекшись созерцанием своих меток. – Хочу отсосать тебе, – он давится собственными похабными мыслями, признавая, что воробушку удалось напрочь смести его уверенность в собственной прерогативе.

– И эту штуку, – кивает назад, медленно подбираясь к нему и пальчик за пальчиком сжимая ладонь на его налитом члене, – тоже хочу ещё раз. Нереально круто.

– Сперма на животе ещё не обсохла, чтобы просить повторить, – фыркает, делая вид, что совершенно не заинтересован.

– Значит, – тянет это «а», как матерый искуситель, начиная двигать рукой, – подойдем к этой проблеме с другой стороны, – и прикасается губами к его шее, начиная скользить поцелуями вниз. Наруто прикрывает глаза и ерошит влажные, чуточку колючие волосы.

Мобильник, оттрезвонив ещё раз, моргает десятью вечера. До утра у них ещё много времени. И сегодня он, наконец, выполнит свое обещание. Этот рассвет Саске встретит в его объятиях.

//-//

Он просыпается нехотя. Лениво приоткрывает глаза. За окном брызжет рассвет. Переворачивается в плотном кольце рук, утыкаясь носом в теплую шею. Прикасается губами. Обнимает в ответ. Собственнически забрасывает ногу на сильное бедро, игнорируя недовольное уханье. Вспоминает, какой сегодня день. Улыбается и снова погружается в дрему. По крайней мере, пытается.

– Алло, – бурчит сипло над ухом, но он не придает этому значения. Мало ли какому смертнику, например, Инудзуке, не спится в такую рань.

– Шутишь, что ли? – ворчит, но приподнимается. Он пинает Намикадзе в ответ и тут же укладывает голову ему на грудь, игриво прикусывая торчащий сосок.

– Он спит, – прислушивается, но все равно не воспринимает слов. Сам готов вырвать надоедливый телефон из рук Наруто и зашвырнуть его куда подальше, а после ещё долго валяться в постели. Ну, может, не совсем валятся. Саске кажется, что лучше, чем было вчера, ему уже не будет, но ведь для надежности можно и проверить, ведь так?

– Ладно, – выдыхает, толкая его в плечо. – Саске, это тебя, – он лениво приподнимает голову, сдувая с лица непокорную челку. – Какаши.

– Совесть у этого птичника проснулась, что ли, – ворчит, но трубку берет, ведь мало ли что, а Хатаке беспокоить просто так точно не будет. – Что там? – Какаши его приветствия и пожелания ни к чему, как и самому Саске. Он все ещё грезит о валянии в постели до самого обеда и обеде в этой же постели.

– Домой, Саске, – не просит, приказывает. И он резко садится, совершенно не стыдясь собственной наготы. Тревожно смотрит на Наруто, замечая в его индиговых глазах тень такой же тревоги.

– Что-то случилось? – сглатывает, таки натягивая на себе простынь.

– Вроде того, – отвечает уклончиво, а у него сердце екает в преддверии плохого, очень плохого предчувствия.

– Полчаса, – бросает спешно и отключается. Почему-то дрожит, обхватывая себя руками. Он доверяет своей интуиции, а она отчаянно шепчет, убеждает, чтобы он не ехал, чтобы спрятался здесь, словно его не найдут и беда минует его стороной.

– Что там? – спрашивает, хмурится, обнимает, гладит по всколоченным волосам.

– Не знаю, – шепчет в крепкое плечо, – но надо возвращаться.

– Собирайся, я отвезу, – целует в макушку и подымается, уходя. Он ещё пару минут сидит на постели, кутаясь в холодную простынь.

Смотрит вокруг, словно не узнает комнату. Багряный рассвет его пугает. В уголке копошится паук, в своем липком танце обхаживая хрупкого мотылька. Саске отворачивается. Зажмуривается. Но отвратительно-жизненная картина все равно стоит у него перед глазами. Саске чувствует себя таким же мотыльком, добровольно летящим в паучьи сети.

Повинуясь шепоту той же интуиции, он просит остановить машину у въезда на ферму. Наруто хмур и сосредоточен. У них есть ещё пару минут, но Саске не знает, на что их истратить.

– Это плохо, Саске, – бормочет Намикадзе, и он чувствует этот лихорадочный жар, исходящий от блондина. – Ты не должен уходить, – бросает на него странный, неузнаваемый, почти что багряный из-за восходящего солнца, наверное, взгляд. – Я не могу тебя отпустить.

– Дурачок, – тянется к нему, дрожащему и напряженному. Целует, вкладывая в касание губ неистовство собственных чувств. Зарывается пальцами в волосы и лбом касается покрытого испариной лба.

– Люблю тебя. Слышишь? – Наруто кивает, зажмуриваясь. Саске и самому неспокойно на душе, но не может же быть так, что именно сейчас вокруг них все рушится. Ему это просто кажется. Из-за волнения и ожидающей его неопределенности.

– Как только узнаю, что случилось, сразу же возьму у Какаши телефон и позвоню тебе. Хорошо? – впервые он успокаивает Наруто. Хотя, скорее, заверяет, будто Намикадзе может ему не верить. Внутри все переворачивается. Чувства путаются с ощущениями. Интуиция с разумом. Мир кружится перед глазами, покрываясь чернильными, тлеющими пятнами. Саске встряхивает головой, прогоняя это настойчивое видение.

– Обязательно перезвони, – просьба в глазах, а после Наруто просто сжимает его ладони в своих, снова становясь прежним – уверенным и непоколебимым. – Люблю тебя, Саске.

– И я тебя, – говорит уже второй раз. Не только Наруто, но и в принципе. Улыбается в последующий поцелуй, который не хочется разрывать. Но он отстраняется. Улыбается чуточку грустно. Не выдерживает и снова чмокает Наруто в губы. Резко, пока не передумал, выбирается из машины, спешно направляясь к ферме Хатаке.

– «Он не вернется, мальчишка, – ехидно шипит Курама. – Такой же, как и все Учиха».

– Закрой пасть, демон! – сжимая кулаки до боли и выступившей на ладонях крови, впервые давая понять демону, кто из них двоих хозяин, а кто гость. – Вернется. Потому, что пообещал.

– «Буду только рад, если я ошибся», – обижено ворчит Курама, но, на самом деле, не злится.

Наруто выдыхает и ещё некоторое время сидит в машине. Провожает взглядом, пока Саске не скрывается из виду. Прикрывает глаза, подавляя желание наплевать на все и броситься следом. Саске любит его и дал обещание. Он ему верит. Заводит мотор и резко разворачивает машину. Срывается с места, оставляя после себя лишь клубы багрово-грязной пыли.

Незнакомый автомобиль у дома Какаши настораживает. Сердце замирает, когда он узнает мужчину за рулем. Ноги становятся ватными, и он пятится, отчаянно мотая головой, словно увиденное – наваждение. Ведь не может же быть так… Нет, он знал. Думал об этом. Неоднократно. Они с Наруто говорили об этом, но как о чем-то далеком, возможно, произойдящем не с ними. Но реальность всегда жестока. Здесь, в деревне, рядом с Наруто, он опрометчиво позабыл об этом, считая, что сможет скрыться от неизбежного.

Крыльцо скрипит под его ботинками. Саске старается ступать мягко. Дверь приоткрывает так, словно ожидает, что сейчас ему на голову хлынет ушат ледяной воды. Лучше уж так, чем окончательно убедиться в очевидном.

В доме везде горит свет. И неестественно тихо. Пахнет растворимым кофе и до дрожи знакомыми духами. Смешиваясь, эти ароматы создают отвратную смесь. Саске вязко сглатывает и переступает порог, снова крадучись. Ему кажется, что у него все ещё есть шанс проскользнуть в свою комнату незамеченным, чтобы, как в детстве, юркнуть под одеяло, накрываясь с головой.

– Саске, – его мечты разбиваются и гулко осыпаются осколками, когда он слышит родной, но нежеланный в данный момент женский голос. – Ну, наконец-то, – Микото Учиха медленно подымается с потертого дивана. Перед ней остывшая, нетронутая чашка кофе, а в глазах непререкаемая сталь.

– Где ты был? – он бросает взгляд на хмурого Какаши. Знает, что мужчине изрядно досталось за самовольство, но птичник не из тех, кто будет прогибаться даже перед Учиха. Саске понимает, почему атмосфера в доме столь напряжена.

– Ночевал у одноклассника, – говорит первое, что приходит на ум. – Праздновали выход баскетбольной команды школы в полуфинал – он много раз слышал о том, что нету лжи более действенной, чем частичная правда. Судя по легкой ухмылке Хатаке, мужчина думает так же.

– Какое убожество, – цедит Микото, осматривая его с ног о головы. Саске ежится, инстинктивно поправляя воротник кофты. Если мать увидит все эти отметины на его теле, скандала не избежать. А подставлять ни Наруто, ни Какаши он не собирается.

– Ладно, поговорим обо всем этом, – рукой она чертит что-то неопределенное в воздухе, отдаленно напоминающее силуэт, – потом, – заметно, что она не смирилась. Саске согласен, что сейчас он похож на тень того себя, который приехал в деревню. Его самого это совершенно не волнует. Саске считает, что, в кои-то веки, отец принял правильное решение. Правильное, если смотреть на него с его точки зрения, но явно не по мнению Микото Учиха.

– Мы возвращаемся, Саске, – бросает в явной спешке. – Я уже собрала твои вещи.

– Как?.. – выдыхает пораженно, отступая на шаг. – А как же наказание? Как же решение отца?

– Глупости! – фыркает Микото, неодобрительно косясь на Какаши, и Саске может только догадываться, что именно увидела его мать, неожиданно нагрянув на ферму Хатаке. – Померились упрямством и на этом достаточно. Мы уезжаем.

– Нет! – отчаянно, сжимая пальцы в кулаки. – Я никуда не поеду! – он не может бросить Наруто. Не сейчас. Не так. Не при таких обстоятельствах. С его сторон это будет похоже на бегство. Как с тем парнем. С Саем. Какаши, конечно, может все объяснить Намикадзе, но это не изменит тот факт, что их разлучают. Что они, скорее всего, больше никогда не увидятся.

– Что? – тонкие брови сходятся на переносице, и Саске понимает, что у него нет выбора, ведь не зря же в дверном проеме уже маячит водитель-громила.

– В смысле, мне нужно время, чтобы привести себя в порядок, – он отчаянно цепляется хоть за какую-то возможность выиграть время, сам не зная, о чем думать. Может, сбежать через окно? Сбежать к Наруто. Глупо и опрометчиво, ведь его все равно найдут, и тогда будет только хуже, но ему нужно это время. Хоть для чего-то. Чтобы после он не корил себя за то, что даже не попытался что-то предпринять.

– В этом нет необходимости, – только сейчас Саске замечает, что у Микото Учиха под глазами замаскированные темные круги, а вокруг них сеточка едва заметных морщин, словно она не спала уже пару суток, а ещё была вся на нервах – это Саске замечает по чуть дрожащим кончикам пальцев. – У тебя десять минут. Я жду, – и снова присаживается на диван, бросая взгляд на дорогие наручные часы, и правда, засекая время.

Саске срывается. Бежит по скрипучей лестнице. Врывается в свою комнату, которая и не его вовсе. Приваливается спиной к двери и тяжело дышит. Что он может сделать за эти десять минут? Ничего совершенно. Разве что в окно. Нет, не вариант, но и просто закрыть глаза, уехать, бросить все, сделать вид, что ничего не было, не может.

Он отчаянно бросается к столу и коряво вырывает лист из первой же тетради. Быстро и размашисто, огромными буквами, сокращая слова, пишет. Кратко объясняет. Просит прощения. Обещает. Заверяет, что любит. Повторяется в своем признании. Снова и снова. Складывает лист в плотный квадратик и мчится вниз.

Было бы здорово, если бы Наруто что-то почувствовал, ворвался бы сейчас в дом Хатаке и похитил его прямо из-под носа матери и её телохранителя. Было бы, но на первом этаже ничего не меняется. Микото по-прежнему сидит и смотрит на часы. Какаши с опущенной головой подпирает стену. Может, мужчина и хотел заступиться за него, но в этой ситуации он бессилен.

– Передай это Наруто, – пихает Хатаке записку в кулак и плотно сжимает его пальцы своими. – Обязательно. Прошу. Он должен это прочесть.

– Обязательно передам, – Какаши смотрит на него своим единственным глазом. Сжимает кулак ещё крепче. Понимает. И у Саске появляется надежда. Как бы там ни было, а они оба будут искать способы, чтобы встретиться. Будут искать и найдут, даже если для этого потребуется много времени.

– Что ж, Какаши, – Микото вежливо кивает мужчине, холодно и бездушно, формально, – спасибо вам за заботу о нашем сыне.

– Мне было не в тягость, – Хатаке пожимает плечами, и Саске фыркает, понимая истинный смысл этого ответа. – Приезжайте ещё.

– Сомневаюсь, что это возможно, – цедит Микото, твердым шагом направляясь к выходу. – Пойдем, Саске. Всего доброго, Какаши.

– Передай ему, пожалуйста, – шепчет на прощание. – И спасибо.

Какаши улыбается и ерошит его спутанные волосы. Саске понимает, что никогда не забудет этого человека, и, не имея выбора, спешит за матерью. Неизвестность гложет его. Саске не понимает, к чему такая спешка. Чувствует, что что-то произошло. Серьезное, иначе мать не приехала бы за ним лично. Саске предполагает, что полиция все-таки связалась с родителями и сообщила им об инциденте в школе, пусть интуиция и подсказывает, что в таком случае за ним бы приехали ещё пару недель назад и явно не лично. Сердце снова стучит в шальном ритме, словно он только что потянул на себя дверь, за которой скрывается страшная тайна.

В машину садятся быстро. Спешно отъезжают. У Саске все мешается перед глазами. Словно он в тумане. Думает о Наруто. Даже косится на дверь, размышляя над тем, насколько это опасно – выпрыгивать на ходу. Сразу же отметает эту мысль, потому что решение им уже принято. А ещё он должен верить в Намикадзе.

Огни фермы Хатаке отдаляются. Саске прикрывает глаза, чтобы не видеть этого. Не видеть мать напротив. Микото Учиха, словно струна. Неестественна и слишком, даже для неё, скупа на эмоции. Саске судит только по ощущениям и открывает глаза лишь тогда, когда машина, выехав на трассу, набирает скорость.

– Может, наконец, скажешь, что случились и к чему такая спешка? – напрягается, когда замечает, как бастионный самоконтроль сменяется зыбкой усталостью и тяжестью печали. Его обдает холодом темени, хлынувшей из распахнутых дверей. Саске вцепляется пальцами в собственные колени и напряженно смотрит. Смотрит на то, как прямо на его глазах Учиха Микото превращается просто в мать.

– Саске, – выдыхает надрывно, переводя на него полный отчаянья и безысходности взгляд, – твой брат… Итачи… он в коме.