Текст книги "Паучий престол I (СИ)"
Автор книги: Lelouch fallen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)
Чуть подавшись назад, Саске посмотрел на корзину и снова фыркнул: если кому-то не понравится, пусть не смотрят, и вообще, это всего лишь деревенский праздник, а не художественная выставка. К слову, только сегодня он узнал, что праздник урожая – это не просто местные гуляния, а своего рода демонстрация: все фермеры округи привозили на праздник, так сказать, результаты своих трудов, и, насколько правильно понял Саске, все угощения были бесплатными, а выручка от всякого рода развлечений шла на благотворительность. Между прочим, благотворительностью занималась именно Узумаки Кушина, под опекой которой находилась не только местная больница, но и приют для сирот, а так же школа, в которой они все учились. Удивительная женщина, характер которой очень импонировал Саске. Пожалуй, если бы она, и правда, стала его свекровью, он был бы только рад.
– Закончил? – спросила Кушина, упаковывая в фольгу большой и ароматный мясной пирог, который Саске собирался попробовать в первоочередном порядке.
– Да вроде, – Учиха ещё раз скептически осмотрел свое творение, над которым безалаберно возвышались колосья пшеницы, и снова фыркнул. Ну, эстетического в нем мало – что поделать? Идеальным во всем мог быть только Итачи. Кстати, стоило сегодня, воспользовавшись шумихой, снова позвонить брату, если, конечно же, Фугаку ещё не прознал об их общении и не заблокировал его карточку.
– Тогда поможешь отнести мне все это в машину, – задумчиво бросила Кушина, чуть хмуря тонкие брови, после чего, щелкнув пальцами, полезла в навесной шкафчик, доставая оттуда салфетки и одноразовую посуду. А Саске задумался.
Наруто с отцом занимались во дворе лошадьми, которые Минато собирался если не продать на аукционе в рамках фестиваля, то хотя бы продемонстрировать, каких красавцев он вырастил на своей ферме, а ещё Намикадзе что-то упоминал о запоздалых покупателях скота, которым вздумалось осмотреть и приобрести товар именно сегодня. Это был шанс – вот что, пусть и запоздало, потратив более часа ценного времени, понял Учиха. Да, миссис Узумаки может не ответить, но ничего не мешает ему, Саске, спросить, тем более теперь, когда вопросов относительно человека, который нагло украл его сердце, накопилось ещё больше.
– Скажите, миссис Узумаки… – Саске даже оглянулся воровато, памятуя свой прошлый неудачный опыт, но все вроде как было тихо, – что случилось с Наруто в детстве? – Кушина резко обернулась, а Учиха судорожно сглотнул, видя, как опасливо расширились её зрачки, практически заполняя радужку, но отступать было уже поздно. – Почему ваш сын в двенадцать лет оказался в психиатрической лечебнице?
Комментарий к Глава 7. Часть 1.
Все силы ушли на гос. Глава нудная. Готов ловить запас тапок на несколько зим наперед
========== Глава 7. Часть 2. ==========
Ты знаешь, я могу слышать это,
Слышать каждую душу.
Когда ты чувствуешь меня, я чувствую себя.
Ты знаешь это время…
Ты знаешь, что,
Возможно, это время для чудес.
*А. Ламберт. Time for miracles
– Это Наруто тебе рассказал? – осторожно и даже слегка недоверчиво спросила Кушина, смотря на него тяжелым, полным затаенной боли взглядом. И Саске стало совестно, ведь он не хотел, чтобы было так, не хотел тревожить устаревшие сердечные раны этой доброй женщины, которые, похоже, так и не затянулись.
– Он лишь упомянул об этом, – осторожно ответил Учиха, опуская взгляд, потому что боль матери оказалась тяжелым грузом, тем более для него, человека, который никогда не стремился разделить чужую боль, а ведь она с этим жила уже несколько лет, будучи примерной матерью и женой, но при этом, наверняка, скрывая свои оправданные страхи от сына и мужа. – Но я спрашиваю не из-за интереса, – Саске задумчиво покусал губу, не находя решения. Вот как объяснить матери свои попытки разузнать о прошлом её сына, чтобы она не восприняла это, как банальное любопытство?
Наверняка, она очень настороженно относится к подобным вопросам. Саске даже представить не мог, что пришлось пережить семье Намикадзе несколько лет назад, ведь деревушка-то маленькая, и, скорее всего, скрыть внезапное исчезновение сына, да и саму его болезнь, было сложно. Конечно же, она не доверяет, тем более незнакомцу, гарадскому мальчишке, о котором совершенно ничего не знает, но при этом относится к нему, как к собственному сыну. Означало ли это, что он мог предать её доверие? Возможно, стоило все-таки расспросить самого Наруто, а не идти в обход и за его спиной вынюхивать семейные тайны?
Это было жестоко – вот что понял Учиха. Ему нравились эти люди. Они были радушны и добры, словно окутаны притягательным, светлым теплом. Рядом с ними Саске чувствовал себя так, будто это и его семья тоже. А то, как Минато поздоровался с ним за руку, поинтересовавшись его здоровьем и успехами в учебе, причем отнюдь не для галочки, а искренне и участливо. Как Кушина расспрашивала, хорошо ли он питается у этого отъявленного холостяка и эгоиста Какаши, который уже давно не навещал их просто так, чтобы посидеть, выпить и поболтать ни о чем. Как она волновалась и расспрашивала о том, как к нему отнеслись в школе, и как улыбалась, когда он рассказал, столь многим обязан Наруто и его друзьям, как сдружился с ними и что это для него, Саске, значит. Даже просторабочие фермы Намикадзе, которые приветствовали его по имени, но на «вы», желали ему приятных праздников, словно он тоже был частью их большой, дружной семьи. Было не просто совестно, а ещё и жутко неприятно, словно он предал доверие этих людей, позарившись на ту сторону их жизни, к которой не имел права даже прикасаться. Для этих людей он никто. Он даже не мог признаться им в том, что любит их сына и готов на многое, слишком многое и неприемлемое, как для Учиха, чтобы быть рядом с Наруто. Все-таки родители не ошиблись в выборе наследника, наверняка, видя, что он ещё слишком человечен, чтобы не обращать внимания на такие мелочи, как интересы, чувства и жизни других.
– Я спрашиваю потому, что Наруто много делает для меня, а я даже не знаю, что могу сделать для него в ответ, – Саске вздохнул, понимая, что его слова прозвучали, фактически, как признание, ведь даже дружба между двумя парнями не предопределяет подобную заботу и ту гамму эмоций, которая, наверняка, отобразилась на его лице. – Но он не расскажет мне сам, даже если я попрошу, поэтому я спрашиваю вас, – он поднял голову и посмотрел на женщину, видя, что её взгляд потеплел и смягчился. – Я бы хотел, чтобы Наруто мог на меня положиться в любой ситуации, как не так давно я положился на него в том, о чем до этого момента не мог рассказать никому, – какие-то глупые и нелепые объяснения, и Саске даже не надеялся на то, что они что-то изменили кроме того, что к его просьбе перестали относиться настороженно. Кушина вздохнула и присела напротив него, а он затаил дыхание, готовый ловить каждое произнесенное слово.
– Мы с Минато поженились, когда нам было по девятнадцать, – Кушина улыбнулась, вспоминая прошлое, и Саске даже не сомневался в том, что, как по его меркам, столь ранний брак был заключен по любви, как в любви был и рожден, и воспитан Наруто.
– Я же не здешняя, пусть и оказалась в местном приюте в восемь лет, – продолжала женщина, явно слегка волнуясь и поэтому бессмысленно вытирая полотенцем тарелки, перекладывая их с одной стопки на другую, – и я много лет, уже будучи замужем, искала своего младшего брата, которому ещё и года не было, когда умерла наша мать, но так и не нашла, – Узумаки вздохнула, а Саске удивленно моргнул, не понимая, почему она начала именно со своей истории, когда он просил рассказать о Наруто. Неужели между этими фактами была какая-то связь, которую он, из-за отрывочности и непоследовательности повествования, пока что ни понять, ни уловить не мог?
– Я и подумать не могла, что прошлое может напомнить о себе через столько лет, – спустя несколько тяжелых вздохов, продолжила Кушина, невидящим взглядом смотря на столешницу, в то же время, механично-медленно, до скрипа, натирая посуду. И Саске поежился, когда за шиворот пробрался мерзкий холодок, скользнув по хребту, от чего волоски на теле встали дыбом, словно первый укол нехорошего предчувствия.
– Я была не самым примерным ребёнком: задирала младших и дралась с мальчишками, сбегала из приюта, жила на улице и воровала, все порываясь найти брата, в память о котором мне осталось лишь имя, которое вполне могли поменять приемные родители, – Кушина фыркнула, тем самым давая понять, что это сейчас она осознает всю безответственность своего поведения и не собирается стыдиться своего прошлого. А Саске мог только слушать и впитывать каждое слово, не имея причин, чтобы не верить, но при этом, смотря на примерную жену и мать, будучи не в состоянии сопоставить то, что он видит, с тем, о чем ему рассказывали. Кушина из прошлого и женщина, сидящая перед ним, были слишком разными, чтобы объединить их в одну личность.
– Думаю, именно поэтому, исходя из моей наследственности и учитывая мое поведение, меня и определили именно в Техасский приют закрытого типа для девиантных детей. Ну, знаешь, – женщина горько усмехнулась, – для педагогически-сложных детей с душевными травмами или психическими расстройствами, хотя я считала себя вполне нормальной, а вот моя задиристость… – багряноволосая фыркнула. – Я была просто ребёнком, который отказывался принимать правду, а ещё – слишком упрямой и самоуверенной, считая, что смогу противостоять целому миру.
– О чем вы говорите? – ненавязчиво перебил женщину Саске, чувствуя себя слегка не в своей тарелке, потому что он не привык, не знал, не понимал, но вездесущая интуиция вынуждала слушать все, от корки до корки, словно каждое слово было на вес истины. – Что значит, «исходя из наследственности»?
– Моя мать была шизофреничкой, которая во время очередного приступа покончила с собой, – горько ответила женщина, говоря о своем прошлом с примирением, словно она долго не могла принять эту правду, но время все расставило по своим местам, излечив её раны, а он, Саске, своим нелепым стремлением снова их растревожил. И все-таки было страшно. Страшно вот так вот, вдруг, столкнуться с чем-то подобным, ведь, живя в этом огромном мире и даже зная, столь разнообразны человеческие судьбы, никогда не задумываешься о чем-то и близ схожем, пока не сталкиваешься с ним сам на сам. И пусть это была не его история, и даже никого из тех, кого он знал и кто был ему близок, но все равно было тревожно от осознания того, что от превратностей судьбы не застрахованы даже Учиха.
– А ваш отец? – робко спросил Саске, все ещё не будучи уверенным в том, что он имеет право знать столь личную тайну не только этой женщины, но и семьи Намикадзе.
– Я не знаю, – Кушина сокрушенно покачала головой. – Я не знаю тех мужчин, которые были нашими с братом отцами, но мать постоянно твердила, что мы с братом – дети зла, – женщина закусила губу, а Саске застыл, опутанный липким страхом, предчувствуя и желая остановить это поток, который не предопределяет пути назад, но лишь молчал, внемля каждому слову.
– Болезнь исказила её память и рассудок. Моя мать до последнего вздоха твердила, что её дети – это дети демона, которому она продала душу за возможность жить в роскоши и достатке. Да-да, – губы женщины изогнулись в горькой улыбке, – моя мать была богатой и влиятельной женщиной, пока болезнь окончательно не уничтожила в ней все человечное. Она утверждала, что отродьям Ада нет места на земле, и была уверена в том, что рано или поздно отец-демон придет за своими чадами, а для меня, ребёнка, существовал лишь страх и непонимание того, почему нас с братом ненавидит собственная мать, – Кушина замолчала, но Саске не торопил её, и давая возможность собраться с мыслями, и переваривая услышанное, тяжкое, горестное и болезненное, явно не должное выпасть на долю этой добродетельной женщины.
– Курама – так она называла этого демона, то проклиная его, то благоговейно шепча его имя, словно он, и правда, стоял перед ней, а она просила у него прощения за то, что не могла полюбить их проклятых детей. А потом… – женщина шумно выдохнула, и Саске заметил, как в уголках её глаз блеснули слезы, но так и не сорвались с ресниц, словно уже давно были выплаканы и пережиты, и ему оставалось только догадываться о том, сколько же слез на самом деле было пролито и оставлено в прошлом. – Потом мама попыталась задушить брата подушкой, а, когда вмешалась я, она бросилась на меня с ножом, окончательно обезумев и проклиная демона, которого любила до жгучей ненависти. В конце концов, – тяжелый вздох, вместе с которым постепенно начал отступать вымораживающий страх, – прислуге удалось оттащить её от нас, но это не помешало матери самой броситься на нож. Её смерть была мгновенной. Тридцать лет прошло, – женщина провела ладонями по лицу, словно стирая с него печать былых воспоминаний, – а я все помню так, будто это было вчера, в том числе и её взгляд, в котором, как мне тогда показалось, не было ни капли безумия, словно она искренне верила в то, что этот демон, Курама, и правда, существует.
– Это ужасно… – пробормотал Саске, чувствуя себя совершенно разбитым. Знал бы, чем обернется его любопытство, ни за что бы не спросил. Но, с другой стороны, это было малодушно и ещё раз доказывало его беспомощность, как человека, который действительно всю свою жизнь провел в клетке, мир дальше которой он не видел и видеть не хотел.
– Господи, прости, Саске, – спохватилась Кушина, потянувшись к нему и накрыв его подрагивающие ладони своими. – Я не должна была взваливать на тебя все это.
– Ничего страшного, – сглотнув, ответил Учиха, и мир резко стал прежним, словно он только что, и правда, погрузился в воспоминания этой женщины, насколько яркими были образы в его голове, а в ушах до сих пор приглушенно звенело от фантомного крика безумной матери. – Что было дальше? – он был твердо убежден в том, что стоит выслушать до конца, как бы неуютно и неприятно ему не было, ведь именно ради этого, для того, чтобы понять Наруто, он и затеял всю эту канитель вокруг истины, впрочем, даже не предполагая, во что выльется его эгоистичное желание правды. – Ну, после того, как вы вышли замуж.
– Ну, вообще-то сперва я стала Минато сестрой, уже а потом женой, – улыбнувшись, от чего её лицо сразу же просветлело, ответила Кушина, а Саске удивленно подобрался, приготовившись к чему-то, вновь ошеломляющему и поражающему.
– Мне было четырнадцать, когда я снова сбежала с твердым намерением добраться до дома, которого могло уже и не быть, и вплотную заняться поисками брата. На вокзале меня и подобрал Джи, забрав к себе и став моим опекуном.
– Джи? – Саске заинтересовано приподнял бровь, при этом бросив быстрый взгляд на часы – время неумолимо утекало, а он так пока что и не получил ответ на свой вопрос, хотя это и не означало, что услышанное не было для него важным.
– Джирайа Намикадзе – отец Минато, – Кушина фыркнула, не зло, пусть и слегка осуждающе, но её легкая улыбка выдавала располагающее отношение женщины к этому человеку – любящее и теплое, и Саске даже не сомневался в том, столь много значил для неё Джирайа Намикадзе.
– Джи трудно назвать примерным отцом и семьянином, хотя он был замечательным человеком, – с толикой ностальгии продолжала Узумаки, а Саске взял на заметку это «был», связывая его с тем, что Наруто рассказывал ему о своем деде и семье Собаку, – пусть сам Джи называл себя закоренелым романтиком, – на этой фразе фыркнул уже Учиха – кого-то этот незнакомый мужчина ему напоминал. – Все путешествовал, как он говорил, в поисках себя и своего места, но при всем при этом он смог поднять всех нас на ноги, преподав нам бесценные жизненные уроки.
– А ферма? – решил уточнить Саске, так, на всякий случай, ведь, как говорил ему отец, не бывает бесполезной информации, просто не всегда выпадает шанс её использовать. – Наруто говорил, что вы начинали практически с нуля, – может, этот Джи, и правда, был не самым примерным семьянином, но то, как о нем говорила Кушина, подкупало. Тем более, Саске сильно сомневался в том, что безответственный человек взял бы под свою опеку и примерно воспитал бы брошенных детей, не только Кушину, но и, как он понял это «всех нас», троих Собаку.
– Джи говорил, что он не слышит голос земли, а это, по его мнению, залог успеха любого фермера, так что, да, мы с мужем начали с нуля, – Кушина улыбнулась, окидывая комнату таким взглядом, словно сейчас она смотрела на широкие просторы своих угодий. – И я очень горжусь тем, что нам с Минато удалось создать своими руками, – Саске кивнул, понимая, сколько трудов и усилий было вложено в эту ферму, но тем самым он только ещё больше убедился в том, что все его предположения нелепы.
Конечно же, он не мечтал, просто размышлял над тем, что, возможно, если бы Наруто все-таки ответил на его чувства, он бы смог убедить блондина уехать с ним в Лос-Анджелес. Глупо было в своих фантазиях забегать настолько наперед, тем более что это была чистой воды авантюра, но мысли были приятными, и Саске не спешил их отпускать. Теперь же, когда он убедился в том, насколько эта ферма была важна для Намикадзе, Саске не сомневался, что Наруто, как единственный сын и наследник, не бросит все, даже ради него, а он сам… Возможно, если бы родители смирились с выбором Итачи, и брат таки перенял семейный бизнес, он был бы и не против поселиться в этой уютной деревеньке вместе с Наруто и даже, а почему бы и нет, заняться сельским хозяйством.
– Первая беременность протекала у меня легко, а вот роды были тяжелыми, – продолжала Кушина, и её взгляд вновь потемнел, как понял Саске, женщина снова вспоминала что-то неприятное, более того, похоже, они, наконец, подошли к волнующим его фактам. – Мы с Минато и не надеялись, что у нас ещё будут дети, пусть и не переставали мечтать о большой семье, но чудо все-таки произошло, – Саске, даже не видя, просто смотря на её мечтательную улыбку, понял, что женщина прикоснулась ладонью к животу, но в тот же момент настораживал тот факт, что Кушина говорила о втором ребёнке, которого, как знал Саске, у четы Намикадзе не было.
Что-то липкое, словно предупреждающее предчувствие, шевельнулось внутри, своими мерзкими щупальцами опутывая бешено колотящееся сердце, вынуждая его биться в ещё более рваном и нестабильном ритме. Может, в погоне за собственными прихотями он копнул слишком глубоко, добравшись до сердцевины отчаяния, которое наполняло каждое последующее слово Кушины? Может, его эгоизм и амбиции, и правда, мешали ему стать тем сыном, о котором мечтали его родители? Но откуда это все? Кто воспитал в нем эти неуместные качества, если он всегда брал пример с брата, который был безупречным Учиха? И как, черт подери, все это было связано с Намикадзе? Мерзкие щупальца внутри шевельнулись, словно потешаясь и измываясь над его беспомощностью, а Саске лишь крепче сжал кулаки, приготовившись не только услышать правду, но и разделить её с Узумаки Кушиной в равных порциях.
– Гроза была страшной, – и снова взор женщины стал отстраненным, словно она окунулась в тот день, который искромсал её жизнь. – Молнии били о землю, а гром грохотал так, что дребезжали стекла и звенело в ушах. Дождь хлестал, полностью скрывая видимость, а ветер с кореньями выворачивал деревья, но у нас с Минато не было выбора, – Кушина вздохнула, тяжело и надрывно, переступая себя и свою боль, рана от которой уже никогда не заживет. – С моим состоянием здоровья я не могла рожать дома, да и условия были не те: ни света, ни горячей воды, ни телефонной связи, – поэтому Минато принял отчаянное решение двинуться в бурю, надеясь на то, что бог не оставит нас. Но оставил, Саске, – подросток вздрогнул, когда взгляд остекленевших глаз устремился точно на него, будто женщина по его лицу читала воспоминания из своего прошлого, и от этого по телу ползли мурашки, вынуждая задыхаться во тьме и холоде, из-за которого, казалось, изо рта шел пар. – Бог оставил нас с Минато и забрал нашего сына.
– Простите, я не хотел… – пролепетал Саске, даже не пытаясь себе представить состояние матери, потерявшей ребёнка, но от того, что он услышал после, у подростка волосы стали дыбом, а вместо крови в венах запульсировали жгучие клубки страха.
– Мы сами виноваты, – отвернувшись, на грани слышимости ответила Кушина. – У нас с Минато был выбор: либо я, либо наш не рожденный сын, – и мы выбрали меня. Господи, как же это тяжело, – женщина прикрыла лицо руками, её плечи дрогнули, и Саске даже было приподнялся, чтобы подойти, обнять, утешить, пусть он до сих пор не знал, как себя вести. Но ведь примерно так же делают люди, когда хотят кого-то поддержать?
– После мы с Минато изо дня в день сожалели о столь опрометчивом поступке, потому что, как бы там ни было, а мы не должны были опускать руки, а всеми силами бороться за нашего ребёнка. Я не знаю, что двигало нами обоими в тот момент, что мы оба приняли одинаковое решение, – Кушина, немного успокоившись, чинно положила руки на колени и даже больше не смотрела на него, уставившись на собственные пальцы, которыми она до побелевших костяшек вцепилась в подол платья, – но время, действительно, лекарь, и оно залечило наши раны, оставив глубокие шрамы вечной памяти о том, кого мы так и не смогли подержать на руках. Мы думали, – может, Саске и показалось, но это была слегка безумная улыбка, словно женщина и осознавала происходящее, но при этом с головой окунулась в фатум предопределенности, – что останемся безнаказанны за убийство.
Она немного помолчала, словно к чему-то прислушивалась, и Саске молчал вместе с ней, давая женщине, которая будто чувствовала, что её собеседник каждое слово и эмоцию пропускает сквозь себя, более того, позволяет им осесть у себя на душе, время собраться с мыслями и мужеством, чтобы продолжить нелегкий разговор, для них обоих. Саске не хотел так. Он даже подумать не мог, что ему придется столкнуться с настолько жизненными реалиями, но они были таковы, и с ними нужно было смириться и принять их, потому что его любовь к Наруто была настоящей, а настоящая любовь – это не только безмятежность и радость. Любовь – это умение разделить с возлюбленным каждый миг его жизни, в том числе и такой, болезненный и, откровенно говоря, пугающий.
– Наруто было одиннадцать, – наконец, продолжила Кушина, но, говоря о сыне, её лицо так и не просветлело, а, наоборот, на нем отчетливо проступила сеточка до этого едва заметных морщин, словно печать разъедающей её сердце боли, – и мы с Минато гордились тем, что у нас растет такой смышленый и жизнерадостный сын. Наруто стал нашей отдушиной, за которой мы прятали свою боль. Мы с мужем пытались любить Наруто за двоих, и были за это наказаны, – тяжелый вздох, а после поток просто ужасающих слов, которые для Саске были хуже приговора на мученическую смерть.
– Сперва мы все воспринимали как игру, – с горькой усмешкой продолжала женщина, – ведь многие дети придумывают себе друзей, о чем-то фантазируют, бояться темных чуланов и шкафных монстров, поэтому и не придали значения тому, что Наруто изменился. Знаешь, Саске, – Кушина повернулась к нему, положив руки на стол, и посмотрела, уже не скрываясь, влажными, но все равно так и не пролившими слез глазами, – Наруто так ждал появления братика, что, когда я вернулась из больницы одна, он продолжал твердить, что братик родился. После он стал убеждать нас в том, что играет с неким мальчиком, очень добрым, но слегка задиристым, после, что упал с дерева потому, что его невидимый друг его толкнул, что разрисовал краской школьные ворота потому, что его новому другу это показалось забавным, и прочее, прочее, прочее, на что толкал его этот невидимый некто.
– Для переходного возраста вроде как было рановато, да и не был Наруто никогда столь непослушным и хамоватым. А ведь он, действительно, начал дерзить, – со вздохом продолжила женщина, и Саске заметил, с какой силой она сцепила пальцы в замок только бы не выдать, что у неё трясутся руки, – стал просто неуправляемым, дрался с другими детьми, не слушался ни учителей, ни нас, порой, вытворял такое, что больше походило не на шалость, а едва ли не на преступление. Мы с Минато пытались с ним поговорить, но Наруто все сваливал на своего невидимого друга, мол, это он его заставляет, подначивает, говорит, что, кроме него, его никто не любит и не понимает, что все вокруг считают его монстром и уродом, даже мы, родители, так считаем. А ведь, и правда, – Узумаки удрученно покачала головой, – его так и называли, монстром и уродом, – Кушина резко вскинула голову, – малолетним демоном, – Саске вздрогнул, как от хлесткой пощечины, но заставил себя слушать дальше, хотя, казалось, это было выше его моральных сил. Хотелось все забыть, обратить время вспять и даже не вспоминать о том, что он, ухватившись за осколок истины, вывернул нутро столь зловещей подноготной. Но отступать было поздно. И некуда. Оставалось только смириться и приложить все усилия для того, чтобы понять.
– После очередной выходки, когда домой Наруто привели полицейские, я настолько вспылила, что потребовала забыть об этом друге. Я кричала на него и вымогала отречься от того, кто толкает его на путь злоумышленника, наседая и напирая, считая, что таким психологическим приемом я смогу убедить его в том, что этот некто ушел и больше не вернется. Но Наруто упрямо стоял на своем, и я… – женщина запнулась, внутренняя боль исходила от неё волнами, задевая его, Саске, которому только и оставалось, что приготовиться к чему-то, к чему подготовиться просто невозможно. – Я впервые ударила сына, вцепилась в ворот его одежды, пытаясь вытряхнуть из него все эти дурацкие фантазии о мнимом друге, на что он просто отцепил от себя мои руки и так серьезно, по-взрослому, ответил, что… – и снова тень этой улыбки, безнадежной и надеющейся в одночасье, настолько неестественной, что мороз забрался под кожу, до кромешного ужаса холодя кровь, – что он не может отказаться от него, потому что его братику, Кураме, будет больно, ведь его снова оставят совсем одного.
До этого бешено колотящееся сердце замерло, пропуская удар за ударом, словно отказываясь перекачивать эту горечь и боль, которая мешалась с его кровью. Как бы неуместно сейчас это не звучало, но Саске вдруг понял Ходзуки, который никогда не рассказывал о том, что с ним произошло. Да, подобное больно вспоминать. Такие воспоминания никогда не стираются и не замещаются новыми. Они назидают, порой, словно змеи, выползая на поверхность и ввергая в пучину прошлого. А прошлое никогда не отпускает. Оно преследует, живет вместе с человеком, словно вторая тень, и цепко держит замок из пальцев-воспоминаний вокруг шеи, чтобы периодически сжиматься на ней, не позволяя забыть. Так было и с Узумаки Кушиной. Так было с Минато Намикадзе. Так было с Наруто.
Они все помнили, но делали вид, что прошлого не было. Что это просто ночной кошмар, от которого они смогли проснуться. Что произошедшее никак не повлияло на их семью. И если бы сейчас Саске не услышал эту историю, он бы ни за что не подумал, что этих, таких добрых, светлых, замечательных людей коснулось подобное горе, которое никогда не утихнет до последнего болезненного витка, став гладью. Да, это страшно, тем более для него, Саске, который никогда не сталкивался ни с чем подобным, которого, возможно, даже отгораживали от естественно-человеческого, которое, между прочим, все-таки переходило рамки здравого понимания.
Конечно же, он не пропустил мимо ушей ни единого слова, в том числе и имя преследовавшего семью Узумаки демона, которое въелось в его память, и Учихе казалось, что он никогда не сможет его забыть. Это имя пульсировало у него в голове назойливой мыслью о том, что он его где-то слышал, словно невидимые, но знакомые нотки, в каждом звуке и их сочетании, будто одно лишь это имя, произнесенное вслух или мысленно, позволяло увидеть демона Кураму, о котором как-то узнал двенадцатилетний мальчик.
– Мы с Минато никогда не говорили о моем прошлом в присутствии Наруто, – словно прочитав его мысли, продолжила Кушина уже более уверенно, словно только что она преодолела самую неприступную преграду и теперь могла двигаться дальше, – поэтому, когда я услышала это имя, я сама чуть не сошла с ума. Подумать только, – женщина сокрушительно покачала головой, – я действительно считала, что нашу семью, семью Узумаки, преследует этот демон, сперва забрав у меня мать и брата, после не рожденного сына, а теперь желая отнять последнее и самое дорогое.
– Это все людские страхи, – Саске попытался вернуться себе уверенность и невозмутимость, чувствуя себя обязанным поддержать эту женщину, но его голос был сиплым и подавленным, а сам подросток чувствовал себя так, будто его выворачивало наизнанку желчным ядом, который он впитал вместе со столь ужасающей правдой.
– Люди, сталкиваясь с чем-то, чего не могут объяснить, но, как вид социальный и разумный, а в нашем случае ещё и уверенный в созданных им технологиях, желая найти объяснение тому, что не могут понять, обращаются к первобытным страхам и суевериям, которые заложены в нас на уровне инстинктов, но приглушенны беспечностью развитого социума, – Учиха пожал плечами, чувствуя, что он постепенно входит в привычную колею и, в какой-то мере, радуясь этому, потому что подобная правда может оттолкнуть, но не его, его чувства к Наруто были сильнее. – Возможно, миссис Узумаки, я покажусь вам циничным, но я считаю, что человек сам взращивает и питает свои же страхи, не борясь с проблемой, а только усугубляя её. Я осознаю трагичность того, с чем вам пришлось столкнуться, – он таки позволил себе практически недопустимое и прикоснулся к руке женщины, сперва осторожно, только кончиками пальцев, а после и накрывая её ладонь своей, – но так же я верю в то, что вы, все вместе, справились с этим, не позволив отчаянью и горю погубить вашу семью.
Саске и не думал, что способен на такие слова, ведь раньше ему никого не приходилось утешать. Для Учиха утешать вообще не свойственно. Это слабость и жалось, а ни один Учиха не потерпит того, чтобы его жалели и уж тем более никому не покажет свои слабости. Саске учили быть сильным и никогда не полагаться на поддержку других, пусть он все-таки и полагался на брата, но здесь, рядом с Наруто и его семьей, он понял, что разделить с кем-то свою боль – это не слабость и даже не попытка переложить свои проблемы на других, это возможность облегчить душу, никого и ни к чему этим не обязывая, но получая возможность двигаться дальше, оставив часть тяготившего в прошлом. Возможно, за пару недель он научился у этих людей большему, чем за семнадцать лет у собственных родителей. Точнее, не большему, а… более человечному, что ли.
