Текст книги "Паучий престол I (СИ)"
Автор книги: Lelouch fallen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
– Да пусть обгладывают, пока не подавятся, – вольно машет рукой, словно давая позволение. – А вот причины твоей неприязни кажутся мне занимательными.
– Нет никакой неприязни, – отвечает, снова пожимая плечами. – Просто шалость – это я по поводу журналов, – Сора тоже не собирается уступать. Смотрит упрямо и настойчиво. Его право – так решает невозмутимый Учиха Саске. – А вообще, для тебя же старался, чтобы, – скалится дико, насмешливо, – уберечь твое хрупкое сердечко.
– Какая своеобразная забота, – бросает небрежно, пропуская все колкости мимо ушей. – И за что же, по-твоему, я должен тебя благодарить?
– Останешься с Наруто – и он тебя уничтожит, – серьезно, резко, категорично, словно и не сомневается в своих словах. – В моральном плане, конечно же. Поверь, я даже знаю, как он это сделает.
– Да ну? – спрашивает скептически, снова приподнимая бровь, а у самого что-то скребется внутри – неприятное и острое, словно осколок, давно зудевший, но от которого он никак не мог избавиться. Приглушенная трель звонка доносится до него, как сквозь вату. Этот разговор нужно заканчивать. Великодушно простить мышонка и настойчиво посоветовать ему не лезть не в свое дело. А потом разобраться с самим Намикадзе, даже если для этого придется прижать Ко. Если, конечно, он придумает, как их прижать.
– Послушай, Сора, – выдыхает, равнодушно и слегка устало, – какими бы мотивами ты не руководствовался – забудь. Мы с Наруто сами разберемся, – ужесточает тон голоса, назидая. – Без посторонней помощи. Ясно?
– Да разбирайтесь, пожалуйста, – мышонок фыркает, обижаясь. – Только когда будете говорить, так сказать, по душам, не забудь задать ему два вопроса. Первый, – приподнимает согнутую руку и оттопыривает указательный палец, – кто такой Курама? А второй, – средний палец добавляется к указательному, – кого он пытается заменить тобой?
– Если ты знаешь ответы на эти вопросы, – цедит, сжимая кулаки, ведь это больно – понимать, что кто-то знает о твоем возлюбленном больше, чем ты, – так, может, сам же и расскажешь мне?
– Э-э-э, нет, – тянет хитро, самодовольно, упиваясь его бессильной злобой. – Это пусть Намикадзе тебе расскажет, что на самом деле у него в голове, – эти слова звучат как-то двусмысленно, с подтекстом и издевкой, и Саске, ведомый горьким отчаянием, срывается.
– Если ты о его болезни, то мне все известно! – рычит, словно дикий зверь. За пару шагов преодолевает расстояние между ними. Обеими руками хватая мальчишку за шиворот. – Чтоб ты знал – между нами нет тайн! – а у самого душа наизнанку выворачивается, сочась лживым ядом. Слова о том, что он – замена, впиваются в сердце. Очередные осколки-занозы, которые не вытащить. По крайней мере, не только собственными стараниями.
– Да ну? – шепчет, растягивая губы в глумливой улыбке. – Ты лжешь, гарадской. Намикадзе лжет твоими же устами. Лжет о том, – бескровные губы едва шевелятся, но от этого, слетевшие с них слова, не становятся менее щадящими, – что демона больше нет.
– Мразь! – отталкивает, сильно и не задумываясь о последствиях. Сора падает на пол и снова смеется. Как псих. Здесь все психи. И он сам постепенно сходит с ума, тщетно барахтаясь в этой паутине безумия. Найти Наруто – вот что сейчас заботит более всего. Найти и задать эти чертовы вопросы. Мышонок победил. Браво! Овации и аплодисменты. Ему же, поверженному, только и остается, что с достоинством покинуть поле брани.
Разворачивается и уходит. Пытается уйти, но удар о дощатый пол мутит мир перед глазами, сливая его в единое, слепящее пятно. Опрометчиво повернулся спиной к врагу, считая, что тот удовлетворен своей победой. Забыл, что за личиной серой мышки скрывается коварная змея.
– Ни черта ты не знаешь, Учиха, – шипит ему на ухо, а у горла холод смертоносной стали. – Уезжай из деревни. Уезжай и не возвращайся. Пока ещё можно оборвать паучьи сети.
– Ты – псих, Сора, – хрипит, сглатывая вязкий ком. Мальчишка знает, что делает. Руки заломлены за спину, хватка железная, острые колени давят на ребра так, что тяжело дышать, а нож у горла опасно царапает кожу. Не дилетант. Слишком профессионально и нереально, чтобы в это поверить.
– Не больше твоего, – приглушенно смеется, а после прикасается языком к уху. Мерзко и противно. Словно его головой макают в вонючую слизь. Его сейчас вырвет. От этого забивающегося в нос запаха ладана.
Он барахтается, извивается, ползет. Лезвие царапает горло и горячие струйки текут под рубашку. Щекочут, словно насмехаются. Все, как в тумане. Внутри пульсация клубков инстинктов. Выжить, ломая ногти о пол, сдирая кожу пальцев до крови, крича в надрыве, уворачиваясь от липких прикосновений губ и языка к коже.
Душащая тяжесть сменяется неожиданной легкостью. Звуки приглушены, но от этого не менее отвратительны. Крик двух знакомых голосов. Смех. Снова крик. Ругательства. И смех… смех… смех… переходящий в кашель и хрип.
Саске содрогается. Упирается кровоточащими ладонями в пол и садится. В ушах звенит. Перед глазами туман. Воздух со свистом рассекает что-то тяжелое. И снова хрип. Саске пораженно отопревает назад. Опять свист. Собаку не щадит мышонка. Бьет по лицу – добротно и с оттяжкой. Ухмыляясь.
Гаара не остановится – вот что понимает Саске, видя, что Сора уже и не сопротивляется. Просто лежит сломленной куклой и тяжело дышит. Нож в свете падающего луча поблескивает своим багровым лезвием.
Саске тянется и что-то хрипит. Сил нет. Совершенно. Тьма, сочась из углов его забытого прошлого, снова надвигается. Источая страх, мелькая перед глазами кровавыми всполохами и криками знакомых голосов.
Громкий лязг выводит Саске из транса. Надрывные ругательства и снова борьба. Он устал. Слишком. Проще поддаться темени и уйти в забытье. Саске проводит рукой по лицу и приоткрывает глаза. Собаку рвется из мертвой хватки, что-то шипя. Его кулаки крепко сжаты, сбиты и окрашены алым. Саске выдыхает. С облегчением. Утыкается лицом в ладони и трет, пытаясь привести себя в чувство. Помогает. Надолго ли?
Резко вскидывает голову. Глаза болотного цвета смотрят на него сочувственно. Лишь миг. Сменяясь резким и пронзительным. Хлесткая пощечина, и Собаку затихает, словно его пыл вмиг испаряется. Сакура обнимает, гладит по спутанным алым волосам и что-то шепчет.
Взгляд цвета индиго жжет. Выжигает дыру в его сердце. Наруто подходит, приседает напротив и берет его за руку.
– Ты как? – спрашивает взволновано, беспокойно рассматривая его изломленные ногти.
– Жить буду, – отвечает ворчливо, прислоняясь лбом к плечу Намикадзе. Его обнимают за плечи и успокаивающе баюкают, как ребёнка.
Обманчивая идиллия, в которую Саске больше не верит.
========== Глава 10. Часть 2. ==========
Проклятие его силы отравляло ему жизнь.
Подчинение короне было страшным преступлением.
Его душа была измучена любовью и болью.
Он очень хотел убежать, но клятва заставила его остаться.
*Within Temptation. Hand of Sorrow
Прикоснуться к шершавым пластырям и тут же одернуть руку, зажмурившись. Провести пальцами по ладони и ничего не почувствовать, хмыкнув. Прислониться затылком к стене и позволить холоду течь сквозь твое тело, излечивая. Все это действие обезболивающего, которое ему, похоже, вкололи в изрядном количестве. Сам Саске был против. Он хотел чувствовать эту боль. Она была нужна ему. Она напоминала, что произошедшее буквально час назад не было сном.
Сидеть в узком коридоре невыносимо душно. Стены сжимаются, пульсируют мягким, ядовитым светом ламп, зудящих под потолком и нависающих прямо над головой. Приглушенные голоса по ту сторону двери не разобрать. Саске уже сотню раз напрягал слух, пытаясь выхватить хотя бы слово, но, увы, тщетно. Он должен знать, что творится за этой белесой дверью с куском пластика и золотом надписи «Директор мр. Хирудзен Сарутоби». Что-то важное происходит в этом коробе из железобетона, за плотно прикрытыми жалюзи, за монолитным директорским столом. И Учиха решает, что если из него никто не выйдет до того, как стрелки часов сойдутся на цифре два, он сам войдет в кабинет директора. Саске просто больше не может ждать.
Чуть повернув голову, смотрит на сидящего рядом Собаку. Тот спокоен и совершенно бесстрастен. Его лицо, будто каменное изваяние, с такими же пустыми глазницами и мертвенно-бледными губами. Гаара считает, что он поступил правильно. Саске благодарен ему за принятое решение. Даже, самую малость, благодарен судьбе, которая столь виртуозно расставила пешки на клетчатой доске. Но осуждение и настороженность скребутся внутри, словно бездомные коты, отчаянно пытающиеся выбраться из вонючей помойки. Мерзкое ощущение. Притупленное тем же обезболивающим. Но от этого не менее остро воспринимающиеся.
Сору увезли в больницу. Оно и понятно – после кулаков Собаку его лицо превратилось в нечто синюшно-одутловатое, заплывшее и безобразное. Он сам отказался ехать в больницу. Нечего ему там делать, тем более что лечащий врач просто обязан уведомить о произошедшем инциденте не только полицию, но и родителей виновников, пострадавших и всех участников в целом. А знать Учиха Фугаку о том, во что вляпался его примерный младший сын, точно не стоит. Уж с Какаши он как-нибудь договорится.
Они приехали почти одновременно: полиция, сестра Гаары, родители Сакуры, Какаши, Минато и опекун Соры. Сейчас же они все вместе с кураторами находились в кабинете директора. Их с Сакурой уже расспросили о том, что произошло, Сору же собирались допрашивать позже, в больнице. Что-то подсказывало Саске, что у мышонка не только лицо пострадало, судя по тому, что Собаку ни силу ударов не сдерживал, ни местами их нанесения не ограничивался. Гаара, словно приговоренный, дожидался своей очереди. В кабинете директора сейчас был Наруто.
Кто его знает как других, а его спрашивали о причинах конфликта, его друзьях, странностях, которые он мог заметить, и о порезах на его шее. Саске рассказал то, что понимал. О том, с чем он ещё и сам не разобрался, Учиха умолчал, ведь, в таком случае, в этой деревушке ещё на одного диагностируемого психа станет больше. На вопрос о том, как он получил порезы, Саске пожал плечами. Был в состоянии аффекта. Не помнит. Полиция опечатала спортзал. Нож не нашли.
– Сора сказал, что я – замена, – смотрит на так и не шелохнувшегося Собаку, придирчиво и въедливо. – Ты что-нибудь знаешь об этом? – просто надоело молчать. Надоело быть марионеткой, которую каждый пытается прибрать к рукам, словно в нем заключена какая-то особая ценность. Мышонок был прав. Саске чувствует себя так, будто он барахтается на самой кромке паутины, ещё не глубоко увязнув, пытаясь выкарабкаться, но с каждым рывком лишь ещё больше запутываясь в паучьих тенетах.
Собаку ничего не отвечает. Саске фыркает. А чего он, собственно, ожидал? Что Гаара выдаст тайны лучшего друга? Собаку слишком предан, словно цепной пес, готовый лизать руки своему хозяину, но в тот же момент у него слишком заточены клыки, чтобы столь самоуверенно протягивать ему открытую ладонь. Наверное, его все-таки отстранят от занятий, если вообще не исключат из школы. В какой-то мере, Саске жаль этого человека, но Собаку но Гаара не приемлет жалости. Для него, считающего себя проклятым, это естественный ход вещей.
Собаку медленно тянется к карману джинс. Достает телефон. Устало смотрит на темный экран, а после, простым прикосновением пальцев, оживляет застывшую темноту, озаряя её светом. Вот бы и в жизни все было так же просто.
– Вот, – протягивает ему телефон, откидываясь назад и упираясь спиной в стену. – Это ответ.
Саске осторожно вынимает телефон из кажущихся окоченевшими пальцев. Они, и правда, слишком тонкие, холодные и синюшные. Косточки, обтянутые бледной кожей. На несколько секунд его снова накрывают жалость и сочувствие. Наруто, как бы он ни старался, не смог помочь лучшему другу. Никто, наверное, уже не сможет, учитывая то, какую именно правду скрывает семья Собаку.
На дисплее фотография. Парни улыбаются на фоне до щемящей боли знакомого пейзажа. Инудзука маячит где-то на заднем плане, размахивая тяжелыми, закаленными шампурами. Собаку привычно сдерживает улыбку, но все же тянет уголок губ. Наруто искренне улыбается. Обнимает за плечи темноволосого парня, на лице которого выражение застывшей театральной маски.
Саске, и правда, больше не нуждается в ответах. Оказывается, одно фото может рассказать о целой вехе из жизни любимого человека. Болезненно, но справедливо. Каковы бы ни были мотивы Собаку, но Саске ему благодарен за проявленное великодушие.
Они с этим парнем совершенно не похожи, но все же что-то общее в их внешности есть. Не бледная кожа, не черные волосы и не темные глаза. Просто схожее. Очень отдаленное и смутное. Образное – так бы сказал Саске, рассматривая фото, придирчиво, въедливо, до мелочей, изучая каждую деталь. Каждую из тех, которые настойчиво шепчут, что он – замена.
– Наруто было шестнадцать, когда он начал ухаживать за одним парнем, – прикрыв глаза, приглушенно и слегка устало, начинает Собаку. Саске вздрагивает и до побелевших костяшек вцепляется в телефон. Словно боится, что его отберут. Глупо. Но эту боль хочется запечатлеть и никогда не отпускать. Помнить, чтобы сплести из неё непробиваемый щит вокруг собственного сердца.
– Знаешь, он вел себя с ним, как придурок, – Гаара фыркает. На его губах тень улыбки. Наверное, его слова не стоит воспринимать, как оскорбление. Скорее, как комплимент наивности и неосведомленности Наруто. Его романтичным порывам.
– Как с девчонкой, – продолжает Собаку все с той же, ностальгирующей улыбкой на устах. Жаль, что его глаза сейчас прикрыты. Саске кажется, что по ним он узнал бы куда больше. И как-то при этом не думает о том, что рассказываемое Собаку не должно иметь для него никакого значения. Если он все ещё не надеется таки склеить осколки, конечно же.
– Ну, знаешь, цветы там, подарочки-безделушки, прогулки за ручку, скромные поцелуйчики, – Гаара коротко смеется, зарываясь пальцами в жесткие, алые волосы. – Да и тот парнишка пиздец как на девку смахивал, а пятнадцать лет – возраст, знаешь ли, нежный. Он на своего Ромео, как на божество смотрел. Все ресничками хлопал, да смущался.
– Нежный, говоришь? – Саске осторожно кладет телефон, а после, что есть сил, сжимает кулаки. Насмешка Гаары над чувствами Наруто ранит его. Как ранит и то, что этот парень хочет казаться таким себе бруталом, который цепляет взрослых мужиков ради забавы и секса. Гаара хочет, чтобы все так думали. Но его не обмануть. Больше. За этой маской-скорлупой, скорее всего, скрывается ненависть. И Учиха уверен, что эта ненависть продиктована убеждением в собственном уродстве. Поэтому Собаку и выставляет напоказ свою ориентацию и поэтому прячет собственное тело.
– Такой же нежный, как и двенадцать? – злость говорит за него. Несмотря на содранные до мяса ногти и общую вялость Учихе хочется врезать аловолосому. Прямо по его кривой ухмылке, за которой тот снова что-то прячет.
– Нет, не такой же, – чеканит Собаку, косясь на него сквозь темень жирных, черных линий. – В двенадцать лет, обычно, ещё боишься признаться в том, кто ты есть на самом деле, – пытается презирать нежность, романтику, ласку, чувства как таковое, считая, что он, урод, их недостоин. Саске только и остается, что надеяться, что Гаара ещё встретит человека, который сможет убедить его в обратном.
– Да, скандал был изрядный, – снова прикрыв глаза, так же, невозмутимо, продолжает Собаку. – Ну, когда родители мальчишки узнали о его отношениях с Намикадзе. Парнишку из школы, естественно, забрали. Даже его семья куда-то переехала, дабы избежать позорящих пересудов, но Намикадзе то бросить ферму не могли. Вот и пришлось жить с тем, что выползло наружу.
– У Наруто хорошие, добрые и понимающие родители, – Саске вступился за чужую семью. Потому, что, говоря о них, он не кривил душой. Но Собаку лишь снова фыркает, балуя между пальцев серебро цепочки.
– Не суди о них только по тому, что они закрыли глаза на ваши с Наруто отношения, – сейчас Собаку не кажется жестоким. Он не хочет намеренно уязвить его или же оскорбить. Просто эти тайны, которым он, Саске, дышал все эти недели, резко сжались на его горле, словно пасть бывалого вожака на хрупкой шее молодого волчонка, выдающего себя за матерого хищника.
– Ты особенный – тут ничего не попишешь, – шепчет Гаара, кусая собственные губы, словно ему тяжело признать подобное, – но и не незаменимый. Запомни это, Учиха, – на этот раз взгляд аловолосого открыт и пренебрежителен. Смотрит, словно Саске уже его предал. Предал ещё тогда, когда посмел влюбиться в Наруто. Он сам никогда не спрашивал, просил Намикадзе не рассказывать о бывших, но, может, все-таки стоило узнать, а не было ли чего-то такого… особенного между ним и Собаку?
– Потом были попытки построить какие-то отношения с Сакурой, – скучающе продолжает Собаку, опять смотря в никуда, словно и не было этого недоброжелательного выпада. Так, показалось из-за обезболивающего. – После их провала – куколка Шион, которой просто хотелось красиво смотреться с завидным парнем. Ну, а потом, – Гаара кивает на все ещё разделяющий их телефон, – в жизни нашего принца появился Сай.
– Кто он? – Саске не выдерживает и таки спрашивает. Собаку сам виноват, начав этот разговор. Сам спровоцировал, многозначительно замолчав. Сам сказал «А», вроде как задумавшись над тем, а существует ли «Б» в принципе.
– Да никто, – цедит Собаку, кривясь. – Гарадской художишка, которому вздумалось порисовать девственные пейзажи. Мразь! – Гаара зло сплевывает, резко хватает телефон и прячет его в карман.
Подборка сходств просто впечатляет. Словно смеется над ним, вторым, идущим по уже проторенному пути. И объясняет ещё больше, чем мог представить сам Саске. Значит, не только Наруто, но и все видели в нем этого Сая. Какое убожество! Учиха должен фыркнуть и не принимать близко к сердцу. Кто такой этот Сай и кто он? Где этот художник и где он? Главное, с кем. Вот только мысль о том, что ты занял чье-то пустующее место, словно сел на не для тебя предназначенный трон, зудит, не давая покоя и намертво прибивая гвоздями-кольями гордыню к кресту отчаянья.
– Помнишь, как там: «Лето красное пропела, оглянуться не успела…», – Собаку снова насмешливо фыркает. – Вот и Сай так же: все картины свои рисовал, да задницу повыше под Намикадзе задирал, а потом – бац, – Гаара обыденно пожимает плечами, – исчез, словно его и не было. Нарисовался и укатил в свой город. Ни записки, ни прощальных тебе слов, – и замолкает. Однозначно. Словно у этой истории нет продолжения. Нет последствий. Нет настойчивого желания переиграть все то же, словно в ремейке знаменитого фильма, просто заменив одного актера другим.
– И в чем же апофеоз? – невозмутимо осведомляется. Гнев кипит, но он его бережет. Для человека, на которого он действительно должен обрушиться.
– Влюбился Наруто в него, – равнодушно сообщает Собаку. – Рвался за ним в город, искать собирался, в любви признаваться и просить приютить, словно он бездомный щенок. Тряпка – вот как оно выглядело на самом деле, гарадской, – как-то не верится, что Наруто может быть таким. Тряпкой, как говорит Собаку. Он зол на Наруто, но Наруто для него – идеал. Саске понимает, что смотрит на Намикадзе сквозь розовые очки своей любви, даже обида и прочее, смешанное в бушующий коктейль эмоций, тому не помеха, но тряпка… Он не верит Собаку. По крайней мере, не тому, что какому-то там художнику удалось сломить Наруто. И ставить себя на место Намикадзе именно в этой ситуации – нелепо. Он, со своим учиховским воспитанием, не сможет понять и толики того, что на самом деле переживал Наруто в тот момент.
– Ты не подумай, Саске, – не часто Собаку обращается к нему по имени, но если и делает это, то только в тех случаях, когда говорит серьезно, когда говорит о том, что прячет под маской, – я никогда не относился к тебе предвзято и не видел в тебе Сая. Вы, – Гаара скептически осматривает его от носков туфель до растрепанной макушки, – как небо и земля, но общая личина бросается в глаза первой, так что тебе удалось слегка меня взволновать.
– Тоже думаешь, что я замена? – бросает, готовый к любому ответу. Даже к тому, что Собаку на него просто все равно. Главное, чтобы его лучшему другу было удобно. И если Наруто хочет в нем кого-то видеть, то Гаара будет делать вид, что тоже видит. Как и Инудзука.
– Я много о чем думаю, – уклончиво и так несвойственно его обнажающей манере отвечает Собаку. – Посмотрим, что будет впоследствии.
За дверью что-то заскрипело-зашуршало. Голоса становятся более отчетливыми, уверенными, менее взволнованными. Саске переводит взгляд на назидающую своим смыслом табличку. Интересно, куда все-таки делся нож?
Наруто выходит первым. Спокойный, невозмутимый, словно с немейским плащом на плечах. За ним бледный Умино. Озадачено скользит по коридору беспокойным взглядом темных глаз с полным кругом черных зрачков. Замирает на нем. Отводит взгляд. Саске неприятно. Учителю не должно быть стыдно за то, что натворил другой человек, пусть и его ученик. У него есть свой классный руководитель, опекун, голова на плечах, в конце-то концов. Но Умино совестно, пусть он и не просит извинения. Только потому, что подобное не соответствует его статусу.
– Заходи, Гаара, – мужчина прилагает все усилия, чтобы его голос был мягким и располагающим, но интонация выдает взволнованную усталость и легкую нервозность.
Собаку подымается. Странно, но он не смотрит ни на него, ни на Наруто. Только вперед. Как обычно, с вызовом. А ещё других называет глупцами. Сам глупец, если в этой ситуации будет упорствовать. Но это же Гаара, и как то по-другому, смягченно, уступчиво, снисходительно, этот человек не воспринимается.
Дверь в кабинет снова закрывается. Её лязг бьет по барабанным перепонкам. Табличка сотрясается и чуть накреняется. Директор тоже, между прочим, тот ещё крепкий орешек: раз за него стоял многовековой, умудренной и видавшей виды скалой, то и за остальных, наверное, так же. Сарутоби Хирудзен не из тех людей, которые обращают внимания на что-то, кроме личностных качеств.
Взгляд медленно перемещается на Наруто. Тот даже не смотрит на него. Может, все ещё обдумывает произошедшее? Саске великодушно дает ему время. Наверняка, с Намикадзе разговаривали жестче, чем с ним. Потому, что у Наруто – незаурядное прошлое, а он – Учиха.
Саске ждет. Наруто молчит. Учиха смотрит на часы и великодушно выделяет Намикадзе ещё пару минут. Наруто вскидывает брови, словно что-то решил, засовывает руки в карманы, разворачивается и просто уходит. Саске кажется, что только что его тело превратилось в каменное изваяние, которое неспособно даже на жалкий хрип.
– Постой! – Наруто замирает, но не оборачивается. Смотрит в окно, испещренное линейками жалюзи. Видит тусклый, серый, исковерканный мир.
– «Как раз для таких, как мы», – сухо констатирует демон, пусть и знает, что Наруто с ним в корне не согласен. Не сейчас, когда к плечу осторожно, словно к жаровне, прикасается ладонь любимого человека.
– Почему ты отворачиваешься и уходишь? – Саке шепчет тихо и доверительно, чуть касаясь грудью его спины, пальцами комкая одежду на плече, выдыхая куда-то в затылок. Такое ощущение, что, если бы не он, воробушек упал бы со своей жердки камнем, смиренно сложив крылья, которые все ещё способны ловить потоки ветра свободы.
– Винишь в случившемся себя? – Наруто не винит. Наоборот, ему кажется, что он сделал все возможное, дабы не допустить ничего подобного, но судьба – дама со скверным характером и, порой, ей бывает достаточно и искры, чтобы разворошить пожарище. Наруто думает, что в этом мире просто есть те вещи, которым суждено случиться при любых обстоятельствах. Кажется, их называют ключевыми.
– Никого не виню, – отвечает честно, приободряюще похлопывая прохладную ладонь на своем плече. – По крайней мере, в этом инциденте, – ему хочет сорваться, обернуться, сжать лицо Саске в своих ладонях и, смотря в беспокойную темень глаз, высказать все. Проклятый демон хрипло смеется:
– «И как ты себе это представляешь, мальчишка? – смех сменяется неприкрытым укором. – Как сможешь объяснить этому человеку, – демон нарочито подчеркивает это «человеку», словно клеймит Учиху, принижает, заведомо указывает на то, что он не сможет понять, – например, мое существование?»
– «А, может, ты и правда всего лишь плод моего воображения», – мысленно, задумчиво тянет Намикадзе, словно он действительно сомневается. Начал сомневаться именно тогда, когда ему пришлось выбирать между демоном и человеком.
– «Разве это, – Курама ощетинивается, начиная пульсировать алым ореолом тех остатков сил, которые он ещё не исчерпал за столетия своего заточения, – похоже на плод человеческого воображения?»
– «Ты даже не представляешь, сколь изобретательна человеческая фантазия», – Наруто фыркает, а Саске вздыхает, принимая это на свой счет. Курама во многом прав, но не во всем. Даже демоны могут ошибаться. А Наруто верит в то, что Курама ошибается по поводу Учихи.
– Давай начнем все с начала, – со вздохом, неожиданно предлагает Саске. Эта фраза, словно та, последняя капля, из-за которой трескается переполненная емкость.
Наруто оборачивается резко. Сбрасывает его ладонь со своего плеча. Смотрит угрюмо и насторожено. Не хочет разочаровываться. И проигрывать демону жизненноважное пари. А воробушек лишь недоуменно хлопает своими угольными ресницами и неуверенно что-то бормочет, словно боится продолжать.
– Что ты этим хочешь сказать? – в такие моменты, когда эмоции берут над ним верх, его устами говорит демон. Образно, естественно.
Кураму можно назвать паразитом, хотя самому демону говорить об этом не стоит. А ведь суть от этого не меняется. Демон просто обитает в его теле. Словно вторая душа, если у человека, естественно, есть собственная. В её наличии, души этой, Наруто сильно сомневается, ибо за все восемнадцать лет ещё ни разу не имел чести быть ей представленным. Демон, каким бы сильным и ужасающим он ни был несколько столетий назад, сейчас только и может, что разговаривать со своим единственным собеседником, как он говорит – сосудом, хотя кто кого использует – это уже спорный вопрос.
– Только то, – насторожено, но все-таки продолжает, – что нужно начать с того дня, когда в деревню приехал Сай, – заметно, что воробушек дрожит. Оно и понятно. Саске сомневается в том, стоит ли затевать этот разговор, да ещё и посреди школьного коридора, но нетерпение и неуверенность побеждают. Он ценит рвение Учихи, не медля и окончательно, расставить все точки над «І», хотя кое-кому не собирается прощать столь не присущую ему болтливость.
– Да, я был не прав, когда не рассказал тебе о нем сразу же, – соглашается. Потому, что сам много думал над этим. Потому, что прислушивался к советам демона. Не со зла, вредности или же иных корыстных мотивов, а потому, что Курама тоже боится потерять Учиху.
– Ты, возможно, не прав, – поправляет его Саске, топчется на месте в нерешительности – полшага назад, пол вперед. Не хочет давить ответственностью их чувств. Уважает его право не оглядываться на то, что уже было между ними. Хочет, чтобы все казалось таким, будто они только встретились и познают друг друга. – Не прав, если действительно искал замену тому парню.
– Все совершенно не так, Саске, – если воробушек вверяет ему право решать за них двоих, он не собирается его игнорировать. Делает шаг вперед. Воробушек остается на месте. Ещё шаг. Теперь они вплотную друг напротив друга. Наруто решает, что ему позволено взять Саске за руку, переплести пальцы, открыто посмотреть в глаза. Сделать все так, как нужно было сделать сразу же, как только он решил, что Саске будет его и только его.
– Сай тут совершенно ни при чем, – шепчет, словно кто-то может их подслушать. Курама снова тянет скептическую улыбку и тактично делает вид, что занят какими-то своими, демонскими делами.
– «Точно очеловечнел», – мысленно фыркает, зная, что ему ещё припомнят эту колкость.
– Я не искал замену Саю, хотя и не отрицаю, что у меня к нему были сильные чувства. Этот человек предал меня, Саске, – тихий вздох, ведь, оказывается, об этом все ещё неприятно говорить. – Он лгал мне о своих чувствах, и найти я его собирался только потому, что хотел посмотреть в глаза и спросить, зачем ему это все было нужно.
– Это просто захватывающе. Не буднично, – Учиха пожимает плечами, но глаза грустны и отведены в сторону. – Думаю, как человек творческий, этот художник черпал вдохновение из того, необычного, что происходило с ним.
– Ну, у меня по этому поводу слегка иное мнение, – отвечает с легкой улыбкой, ещё раз убеждаясь в том, что его воробушек смотрит на мир со все ещё детской наивностью, пусть и пытается выдать её за профессиональное суждение. – Но мой пыл угас сразу же, как только Гаара доходчиво объяснил мне, какова цена такому человеку, как Сай, – ностальгически, с виноватой усмешкой трет челюсть, и Саске тоже улыбается, взглядом, все ещё пытаясь быть серьезным и строгим. – Так что о замене мы не говорим. Ни в коем случае, – он отрицательно качает головой, прикасаясь ладонью к груди, в которой ровно и равномерно бьется его сердце. – Потому, что нельзя сравнивать страсть и любовь.
Саске удивлен – это читается в его глазах. Хочет что-то сказать, приоткрывает губы, выдыхает и теряется. Отводит взгляд, отчаянно краснея. Считает, что он все правильно прочел между строк. Наруто улыбается. Берет за руку. Слишком интимный момент и так не хочется его рушить. Но выбор принадлежит Саске, не ему, так что о своих чувствах они обязательно поговорят как-нибудь в другой раз.
– Помнишь, я говорил тебе, что Джирайа взял опеку над Какаши? – Саске кивает, все ещё смотря в пол. Румянец так и не сходит с его щек. Он крепко сжимает его ладонь в своей. Дышит глубоко и часто. Покусывает губы в нерешительности. Слегка дрожит. Наруто кажется, что он предает этот миг, ломая его той правдой, которую не стоило скрывать с самого начала.
– А ещё я знаю, что Какаши как-то связан с моим отцом, – шепчет Учиха, удивляя не только его, но и демона. – Он сам мне об этом сказал, – наконец, смотрит на него. Наруто замирает, прислушиваясь к раздраженному копошению Курамы. Они оба давно не наивны, но все же были убеждены в полной неосведомленности Учиха. Саске уже ухватился за ниточку, потянув за которую, можно разворошить клубок змей, и хорошо, что не потянул, иначе сейчас ему, Наруто, пришлось бы намного сложнее.
– Именно поэтому я должен признаться в том, что, изначально, мое мнение о тебе было предвзятым, – сознается, со вздохом и смирением. Демон шепчет о том, что правду нужно не взваливать на человека, как груз, а уметь подать так, чтобы она воспринялась, как что-то само собой разумеющееся, пусть Наруто и не согласен с тем, что это именно тот случай.
