Текст книги "Паучий престол I (СИ)"
Автор книги: Lelouch fallen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)
//-//
Цок. Цок. Цок. Дз-дз-дз. За эти несколько дней Саске успел возненавидеть этот старенький будильник, успел привыкнуть к нему, успел научиться его игнорировать, но все это не отметало тот факт, что издаваемый им звук был неприятен и раздражающ. Так и не оторвавшись от монитора ноутбука, подросток протянул руку и смачно приложился по кнопке, получая какое-то извращенное удовольствие от того, как надрывно скрипнул этот механизм, вновь начиная свое размеренное «цок». Семь утра, а сна уже ни в одном глазу. В выходной, когда можно, наконец, выспаться. А ведь до недавних пор Учиха не верил во все эти порчи и сглазы, которые лишают сна и покоя, оставляя после себя неопределенно чувство, словно всю ночь кто-то стоял над твоей постелью, пристально всматриваясь в твое лицо.
Конечно же, он утрировал. В этом месте преувеличение и необъективный взгляд на ситуацию вошли уже в привычку. Под глазами появились темные круги. Руки начали дрожать все чаще. А ведь, по сути, он не испытывал никакого дискомфорта, разве что все ещё выбивался из привычной колеи из-за нового режима дня, который начинался в пять утра. Вот и сегодня, вскинувшись на постели ни свет, ни заря, он так и не сомкнул глаз, пытаясь вспомнить, что ему мерещилось в сонном бреду, прислушиваясь к звукам вокруг и с облегчением понимая, что этот скрип – это всего лишь стон старых половиц под ногами шаркающего туда-сюда фермера. Что-то его волновало, отметая сон, но, что именно, Саске пока так и не определил.
К его удивлению или же вновь-таки по непонятным ему законам вселенской справедливости модем наконец-то поймал сеть в доме, тем самым избавив его от необходимости рыскать с ноутбуком по всей ферме в поисках более-менее пристойного сигнала. Понимая, что уснуть у него все равно уже не получится, Саске решил заглянуть на свою страничку, которую не просматривал со второго дня своего пребывания в ссылке, не имея на это ни времени, ни сил, ни желания. Раньше лечь во втором часу ночи и встать в семь утра для него не составляло проблем, шести часов ему вполне хватало для того, чтобы чувствовать себя бодрым и полным сил, но здесь, в деревне, его вырубало уже после десяти, и он ничего не мог с этим поделать, чувствуя себя совершенно обессиленным и все равно просыпаясь со вторыми петухами, чтобы, как бы непривычно это ни звучало, помочь Какаши по хозяйству.
Да, отныне у него была четкая обязанность – сбор яиц, большее Хатаке ему, скорее всего, не доверял, потому что как-то не верилось подростку в то, что птичник заботится о нем и старается не перенапрягать. Не то чтобы он смирился, покорно выполняя поручения одноглазого, просто, проанализировав ситуацию, понял, что пререкаться с упрямцем бесполезно, а ему и без Какаши хватало пищи для размышлений. Например, тот же Наруто. Блондин упорно отказывался уходить из его головы и занимал все его мысли, причем, порой, мысли не самого скромного и приличного содержания. Пытался ли Саске с этим бороться? Отчасти, понимая, что не стоит тешить себя напрасными надеждами, и в тот же момент оставляя себе крохотный шанс на то, что Намикадзе может видеть в нем кого-то более значимого для себя, нежели просто друга. К тому же, не была похожа забота Наруто на товарищескую, по крайней мере, об Инудзуке и Собаку он так не пекся. Хотя, сколько бы Учиха ни размышлял, он так и не смог понять, в чем же суть тайны его деревенской души.
Просмотрев свою страничку в соцсети, он не был ни удивлен, ни разочарован, предполагая, что так оно и будет, зная, что репутация и признание приходят и уходят вместе с человеком, но все же то, что о нем позабыли так быстро, его задело. За последние несколько дней ему писали только Шикамару и Суйгетсу. Ну, как писали: Нара оставлял незамысловатые смайлики, которые должны были соответствовать результатам дня прошедшего, а Ходзуки писал ему чуть ли не мемуары, углубляясь в такие детали, которые самому Саске были совершенно ни к чему. Карин прислала свою фотку в новом платье. Саске посмеялся и прокомментировал – утро приобрело более насыщенные краски.
Нужно было отписаться Ходзуки, тем более что последняя запись на его страничке, к которой тот ограничил доступ, была более чем провокационной. Это была видеозапись из ночного клуба, любительская, определенно сделанная на телефон, в которой вместо звука был только восторженный визг девушек, а так же Ходзуки, танцующий стриптиз на сцене и не отказывающийся от сотенных банкнот, которые ему активно пихали в боксеры тонкие женские пальчики, задерживаясь там явно дольше необходимого. «Надеюсь, тебе, в твоей глуши, так же весело, Ледяной Принц! Если же нет – я еду к тебе! Зададим деревенским миссионерам жару!»
– Придурок, – проворчал Учиха, быстро перебирая пальцами по клавиатуре, но все же он улыбался, и хорошо, что этот блондинистый засранец не видел эту радостную и неуместную улыбку.
Ходзуки Суйгетсу был ещё той оторвой, хотя раньше, в средней школе, как Саске знал по слухам, он был тихой и скромной милашкой, которую не задирали только потому, что его родители были не последними людьми в Лос-Анджелесе, а старший брат оберегал его как коршун, бдя и пресекая любые попытки навредить. Изменения произошли после гибели его родителей: это случилось летом, как раз накануне перехода Суйгетсу в «Harvard School», и вызвало фурор в прессе. Чета Ходзуки возвращалась с уикенда. Воскресенье. Ночь. Пустынная трасса. Водитель не был пьян и не уснул за рулем. Машина была исправна. Видеорегистратор не зафиксировал ничего постороннего на полосе. Резкий поворот руля. Визг тормозов. Кювет. Падение. Взрыв. Выжил только Суйгетсу.
Ходзуки не любил распространять на эту тему, даже, поговаривают, во время допроса молчал и не отвечал на вопросы следователей. У него остался только старший брат Мангетсу, который в те выходные не уехал с семьей по причине выпускных экзаменов в университете и который после оформил опеку над своим несовершеннолетнем братом. Саске не спрашивал. Он никогда не вмешивался в личную жизнь других, даже друзей, даже Итачи, но как-то раз Суйгетсу обмолвился, что он, и правда, ничего не помнит, хотя, кажется, его кто-то достал из машины прежде, чем она взорвалась. Но кто это был и почему он не помог его родителям, которые, как свидетельствовала экспертиза, действительно сгорели заживо, подросток припомнить не мог. Скорее всего, это было убийство, но по этому делу следствие зашло в тупик, поскольку улик, как таковых, не было. Несчастный случай – и гриф «закрыто». А Суйгетсу стал другим, более раскованным, стремительным, прожигающим дни в их насыщенности событиями, словно за одну свою жизнь пытался прожить целых три.
Саске закрыл ноутбук и устало помассировал переносицу двумя пальцами: может, он поступил опрометчиво, но все-таки он написал Ходзуки, что сегодня собирается на конною прогулку и пикник с деревенскими, и не стал дожидаться ответа, наверное, все же опасаясь быть не понятым и высмеянным. Опрометчиво – вот что подумал Саске, отбрасывая одеяло и выбираясь из постели, но, проведя некоторое время с Намикадзе и его друзьями, он как-то по-другому взглянул на понятие дружбы. Не то чтобы Ходзуки, например, хоть раз попросил у него поддержки именно в личностном плане, но это ведь ещё не означало, что она ему не нужна. Да, это была всего лишь догадка, и Саске старался не зацикливаться на том, что она пришла ему на ум после того, как он обдумал свое собственное положение. Возможно, им троим тоже нужно пересмотреть свои отношения, которые они гордо именовали дружбой, и начать больше доверять друг другу?
– Чего так рано-то? – приподняв бровь, спросил Какаши, когда он вышел на крыльцо. Птичник сидел в плетеном кресле и пил кофе, щуря единственный глаз и лениво пыхтя сигаретой. Саске склонил голову вбок, присматриваясь: птичник сегодня был каким-то уж слишком довольным и примирительным, тем более что до этого момента он только чуял на мужчине запах сигарет, но никогда не видел, чтобы тот курил. Брюнет вдохнул поглубже – запах ментола. Хатаке точно псих, раз курит ментоловые сигареты, которые напрочь сажают сердце. Впрочем, он не обязан заботиться о Какаши, поскольку это именно одноглазый должен заботиться о нем, что он, к слову, выполнял так себе, только для галочки.
– У меня планы, – пожав плечами, ответил Саске. Не хотелось углубляться и раскрываться, хотя бы до того момента, пока за ним не заедут Наруто и остальные, но Хатаке, похоже, и не собирался расспрашивать, словно он и так все знал наперед или же ему было все равно. Впрочем, сейчас Учихе было не до этого.
В груди снова начала подыматься волна волнения, и Саске не мог поверить в то, что он чувствовал. Неужели он, и правда, так плохо спал потому, что нервничал и, как бы по детски это ни звучало, боялся проспать, вздрагивая и смотря на часы едва ли не каждый час? Это же должна была быть обычная прогулка. Он ведь уже привык к Наруто, Кибе и Гааре. Он даже мог назвать их друзьями. Он не должен был опасаться оставаться с ними наедине, когда вокруг не было сотен пар глаз и не нужно было скрывать себя истинного под масками. Его не должно было волновать то, что в неформальной обстановке он может увидеть их в ином свете, особенно Наруто. Значит, у его волнения была иная подоплека. Определенно, потому что все, о чем он только что подумал, было абсурдным, бессмысленным и не соответствовало его, учиховскому, характеру.
– У вас же небольшая ферма, Какаши, да? – у него не было необходимости развивать разговор дальше, по большому счету, ему было все равно до птичника и его бизнеса, но все же они жили бок о бок, Хатаке, в своей манере, конечно же, присматривал за ним, кажется, даже пытался привить ему какие-то навыки и взгляды, что, впрочем, не увенчалось успехом, но и оставаться совершенно чужими друг другу людьми, живя под одной крышей, тоже было как-то неправильно. – Вы же не нанимаете работников и со всем справляетесь сами.
– Почему же, нанимаю, – затушив окурок в пепельнице, ответил Какаши, так и не взглянув на него, – на период полевых работ, когда нужно сеять и молотить зерно. А так, – мужчина пожал плечами, – ферма у меня, действительно, мелковатая, но мне для прибыли и жизни вполне хватает тех нескольких контрактов на поставку яиц и мяса, которые я заключил с местными супермаркетами и базами по переработке. Да и перо птицы, знаешь ли, сейчас в цене.
– Ясно, – коротко бросил Саске. А на что он, собственно, надеялся, начиная расспрашивать? На то, что одноглазый чудак будет с ним многословен и откровенен? На то, что между ними наладится какой-никакой контакт? Глупо было предполагать, что между ним и Какаши возможны более близкие взаимоотношения, нежели между сожителями, и вообще, сегодня с утра он просто был не в своей тарелке, вот и поддался неуместным порывам.
– Пойду собираться, – он развернулся, направляясь в дом: пусть Какаши как хочет, а о своих планах он его уведомлять не намерен, все-таки пепельноволосый должен всего лишь присматривать за ним, а не контролировать каждый его шаг. Похоже, для Хатаке он такая же обуза и нарушитель личного спокойствия и размеренной, состоявшейся жизни, как и сам пепельноволосый для него. Всего лишь человек, образ которого сотрется с памяти сразу же, как только все вернется на круги своя.
– Да-да, – отстраненно пробормотал мужчина, махнув рукой, мол, поступай, как знаешь. И Саске резко хлопнул входной дверью, зарекаясь, что это был первый и последний раз, когда он попытался пересмотреть свою жизненную позицию и намеренно с кем-то сблизиться. Какаши же, вновь прищурив свой единственный глаз, довольственно улыбнулся уголком губ, потянувшись к открытой пачке за новой сигаретой.
========== Глава 5. Часть 1. ==========
Когда я буду засыпать,
Утешишь ли ты меня?
Когда мое сердце будет страдать,
Спасёшь ли ты меня?
Будешь ли ты рядом,
Когда мне холодно?
Будешь ли ты рядом, когда я буду падать?
Ты будешь рядом?
* Skillet. Will you be there?
Наверное, в этом было что-то эпичное – троица всадников на проселочной дороге – и, возможно, если бы Саске обладал каким-нибудь творческим талантом, например, искусством передачи действительности с помощью красок, он бы запечатлел эту картину для потомков, которым, вполне возможно, не суждено узреть столь первозданное зрелище. Но, увы, Учиха Саске был прагматиком, реалистом и, чуточку, скептиком, веря лишь аргументам, фактам и логическому обоснованию. Наверное, именно поэтому, поняв, что он стоит у калитки едва ли не с открытым ртом и завороженно смотрит на всадников, подросток одернул себя, нахмурившись. Как-то неуместно восхищаться тем, что не соответствует твоему мировоззрению и привычному обывательству, а чувство прекрасного… что ж, никто из нас не идеален.
– Спишь ещё, гарадской, что ли? – вот Киба, например, точно не сочетался с понятием прекрасного, одним лишь своим присутствием развеивая в прах даже ту толику глубинного восхищения, которое все ещё теплилось в его душе. Наверное, у каждого человека все-таки есть какой-то особый талант, и талант Инудзуки заключался в том, что он, как никто другой, умел дать пинка так, что падение с небес на землю было не столько болезненным, сколько стремительным.
– Чего? – Саске насупился, вскинув голову и смотря Собачнику прямо в глаза. Эта ситуация его… не устраивала. Он не любил смотреть на людей снизу вверх, но даже не потому, что это как-то принижало его гордость или же заставляло чувствовать себя неуютно, просто Киба был не тем человеком, который мог смотреть на него свысока, при этом нагло скалясь и демонстративно гарцуя на пегом жеребце. К слову, Инудзука был одет обычно – джинсы, кофта-американка, кеды – и совершенно не соответствовал образу, достойному запечатления, разве что это мог быть сельский стиль… Саске про себя фыркнул, заметив, как Инудзука, оценив его снисходительно-пренебрежительный прищур, недовольно скривился и отвел взгляд – возможно, конная прогулка будет не такой уж и гиблой, как ему показалось ещё минуту назад.
– На озеро поедем, – отстраненно бросил Гаара. – Речка далеко, да и не сезон сейчас, – Собаку из-подо лба посмотрел на недовольно сопящего шатена, с которым, скорее всего, провели какую-то усмирительно-воспитательную беседу, а Учиха кивнул, полностью соглашаясь с аловолосым. Техас, конечно, не Лос-Анджелес, но даже сейчас, в середине октября, здесь было тепло, солнечно и довольно таки заманчиво, учитывая то, что город ангелов дышал цивилизацией, а этот кусочек земли – первозданностью, тем более, собираясь на своего рода пикник, Саске все же на что-то надеялся, пусть и не был против того, чтобы существенно сократить время езды верхом. Не то чтобы ему претило весь уикенд провести с чудаковатым, одноглазым фермером, по сути, Какаши не так уж и сильно вмешивался в его жизнь, особенно, если он, не пререкаясь, выполнял его поручения, но и назвать этого мужчину компанейским человеком было сложно.
В Лос-Анджелесе он посещал вечеринки и всякого рода приемы только потому, что статус обязывал, впрочем, в свое время, та же участь постигла и Итачи, который относился к подобным выходам в свет с допустимой для ответственности члена семьи Учиха снисходительностью, но Саске так не мог. Толпы его утомляли. Возможно, в какой-то мере он был мизантропом, тем более, если речь шла о малоприятных ему лично мероприятиях, на которых приходилось чопорно играть свою роль. Как бы сказал его психолог, это все последствия детской травмы, результат того, что малыша Саске родители постоянно таскали с собой на все банкеты и корпоративы, демонстрируя его обществу, как какую-то домашнюю зверушку. Но, на самом деле, вся соль была в том, что подросток просто предпочитал одиночество. Ни к кому не привязываться и ни на кого не полагаться – вот чему его за семнадцать лет научила жизнь, и Учиха сильно сомневался в том, что и в тридцать или же сорок он изменит свою жизненную позицию. Сделай сам и ответь за свой поступок тоже сам – таковым было одно из его жизненных правил. Относительно же оказания поддержки другим… по сути, любая услуга имеет свою цену. Но здесь, в деревне, эти правила почему-то не действовали. Он принимал поддержку, более того, желал её, привыкнув к ней, видя в ней необходимость, и это раздражало, пусть то плечо, на которое он опирался, и принадлежало Намикадзе Наруто.
– На озеро – так на озеро, – Саске обыденно пожал плечами, но не сделал ни шага, все ещё хмурясь и за этим выражением скрывая собственную растерянность. Честно сказать, он слегка нервничал, даже пришел к выводу, что спал так плохо потому, что ему мешало волнение. Словно проигрывая один и тот же дубль несколько раз, но в разных вариациях, он пытался представить себе эту прогулку, намереваясь выработать линию поведения.
Да, намеревался, но с Наруто это было невозможно, потому что поступки блондина не поддавались анализу и прогнозированию, а ход его мыслей был ещё той загадкой, к которой хотелось подобрать ключик. Да, хотелось, но Саске не поддавался столь скоропалительному желанию, потому что привязанности ещё никогда не оправдывали того доверия, которое в них вкладывали. По крайней мере, в его случае. Итачи не в счет. Брат – это исключение, то самое, которое Саске презирал, которым пользовался сам лишь в единичном случае и ввиду которого не смог отказаться от Итачи, когда он перестал быть частью жизни семьи Учиха. К тому же, именно сейчас, когда он украдкой взглянул на Намикадзе, на его щеках вспыхнул предательский румянец, который, как надеялся сам брюнет, не будет воспринят самим блондином как-то двусмысленно. А все потому что, а ведь утром подросток совершенно позабыл об этом, вчера, перед сном, он размышлял над тем, а что было бы, если бы на пикник они с Наруто отправились только вдвоем?
– Это Ласка, – Наруто, держа в руках поводья, спрыгнул с лошади и подошел к нему, ведя за собой рыжую кобылу с белым пятном на морде. – Она завидно спокойна, так что не волнуйся, – блондин улыбнулся, – не сбросит.
– Я и не волнуюсь, – Саске нахохлился – да такими темпами первые морщины появятся у него ещё до совершеннолетия! Но как иначе нужно реагировать на столь выразительную близость, когда твое личное пространство сужается до закостенелых предрассудков, ломаясь под напором стремительного индиго? Тут либо подпускать, либо отталкивать – золотой середины нет, а Саске старательно пытался её найти, хотя и понимал тщетность своих попыток. Наруто просто не позволит – это единственное, что понял Саске. Для этого человека, в плане отношений, существует только черное и белое, и нет тех, которых можно держать на предельно допустимой дистанции, ожидая, когда понадобится эта мнимая связь. Наруто своей жизненной позицией напрочь выбивал его из колеи.
– Зато я волнуюсь, – этой улыбке невозможно было противостоять, в ответ на неё кощунством было хмуриться и притворяться, что тебя не цепляет, но все-таки Саске не поддался слабости, понимая, что подобной реакцией он обнажит всего себя, причем не только перед Намикадзе, и если Собаку волновал его мало, этот парень вообще, казалось, не придавал значения тому, что происходило вне его личностного мира, то Инудзука уже сейчас подозрительно щурился. – Я же в ответе за тебя, Саске, – это определенно было излишне, хотя, скорее всего, Намикадзе не вкладывал в эту фразу никакого двойного смысла, но Учиха был слишком честен сам с собой, чтобы не признать, что плевать он хотел на Собачника и его шельмовскую улыбку. Барьер был внутри него самого, вокруг него и, если нужно, вместо него, а Наруто тоже было плевать – и на его барьеры, и на мнение окружающих. Намикадзе всегда поступал так, как хотел, как считал нужным и правильным. Наруто, со всей непонятливостью его взглядов, убеждений и позиций, был индивидуален и ярок даже в каждом своем вдохе и взгляде. Саске таким не был. Он был выточен и огранен угодным и правильным, соответствующим и образцовым, должностным и показательным. Они просто были слишком разными, чтобы не притягиваться с такой гипнотической силой.
Он аккуратно взял поводья, стараясь не прикоснуться к руке Наруто, пусть его нарочитая осторожность была слишком заметна. И Намикадзе заметил: его светлые брови чуть сошлись на переносице, а глаза вновь взглянули из-под густой челки так, словно порицали за сдержанность, точнее, за обман… обман Саске самого себя. Но Учиха не мог иначе. Казалось, Наруто намеренно провоцирует его на чувства, эмоции, опрометчивые действия, которые он не мог себе позволить ввиду множества причин и обстоятельств. Возможно, стоило поговорить с Намикадзе, таки вытребовать ответы на свои вопросы, расставить все запятые и точки, перестать жить в неопределенности и двусмысленности происходящего, но Саске, впервые за последние несколько лет, был растерян. А ещё Саске боялся, но только пока ещё сам не понимал чего – то ли того, что после всех выяснений и объяснений Наруто перестанет быть его другом, то ли того, что тем самым он лишит себя пусть и крохотного, но все-таки шанса быть Наруто не только другом. Саске ненавидел понятие друг. Отныне. Потому что, как оказалось, грань между дружбой и… заинтересованностью может быть слишком тонкой и гибкой.
– Что, гарадской, стремаешься? – странно, но Саске не обиделся, пусть Инудзука намеренно над ним стебался и провоцировал его на ответные колкости. Он был благодарен, пусть так и не понял, то ли Собачник просто был в своем репертуаре, то ли оказался настолько сообразительным, что вовремя пришел ему на помощь, пока сам Учиха, поддавшись волне неуверенности, не повернул обратно, проще говоря, пока он не сбежал.
– Или, может, – Киба подался вперед, наклоняясь к шее лошади, и переходя на громкий шепот, – гарадской мальчик не знает, как оседлать деревенскую кобылу? – шатен рассмеялся, пусть его никто и не поддержал, но сам Инудзука находил свою шутку смешной и, похоже, ему было все равно на то, что друзья могли посчитать его придурком.
Похоже, внутри этой троицы существовало негласное правило, которому они неукоснительно следовали: всегда и во всем оставаться самим собой. Возможно, именно поэтому никто не таил зла на Гаару за его поступок. Возможно, именно поэтому выходки Кибы воспринимались с должным снисхождением. Возможно, именно поэтому Наруто не скрывал своей заинтересованности в нем. Но Саске так не мог, пусть и пытался в новой среде, где никто его не знает и он сам никому ничем не обязан, не прятаться за выработанными масками и не цепляться за марионеточные нити, которыми он был незыблемо соединен с фамилией Учиха. И Наруто, похоже, понимал, что что-то удерживает его в рамках, останавливает на полпути, одергивает, когда он уже готов сделать шаг, пусть и не знал истиной причины, поэтому и взял на себя ответственность за его, так сказать, адаптацию. Вот только самому Саске не нужно было внимание со стороны понравившегося ему человека только потому, что тот был ему чем-то обязан и просто выполнял данное обещание.
– Хн, – Саске не нравилась эта его вредная привычка всегда, когда он был уверен в своей правоте или же в своем превосходстве, издавать этот многозначительный звук, но, как говорил Ходзуки, в этом была его фишка, и Учиха превратил этот недостаток в достоинство, научившись произносить это “хн” с такой интонацией и в такой манере, что собеседник сразу же терялся.
– Поверь, Инудзука, – Саске, поставив левую ногу в стремя, обернулся, бросив на шатена превосходствующий взгляд через плечо, – я седлал ещё и не таких кобыл в то время, когда твоя собственная седлалка была ещё слишком мала для быстрых скачек, – и лихо запрыгнул на лошадь, даже сам удивившись тому, насколько привычно тело отреагировало на подзабытое ощущение. Нет, конным спортом Учиха не увлекался, но и глупо было думать, что он согласился бы на прогулку верхом, если бы не обладал соответствующими навыками. Просто сын четы Учиха должен быть безупречен во всем, так что в свое время он получил несколько базовых уроков верховой езды, пусть это так и не стало его увлечением.
– Да я чуть ли не с рождения в седле! – Киба, ожидаемо, возмутился, и Саске снова фыркнул, улыбаясь и поглаживая смирную лошадь по шее. Впрочем, он не злорадствовал, просто эта непосредственность шатена его забавляла и, в какой-то мере, уже стала частью его деревенской жизни.
– Так и я не совсем о лошадях, – Учиха решил добить и не прогадал. Инудзука вспыхнул, как расцветший мак, вдохнул, но так и не выдохнуть, меча просящие взгляды на Собаку и Намикадзе, которые предпочли отмолчаться в стороне. Наверное, он одеревенщился, раз позволил себе столь пошлую и неприемлемую шутку, но вины за собой подросток не чувствовал, считая, что Собачник справедливо напоролся на то, за что боролся. Скорее всего, его психолог, оправдывая окрыленное после шалости состоянии своего подопечного, выискал бы какое-нибудь заумное определение для сего феномена, уже до занудства привычно ссылаясь на травмированную психику ребёнка или же подростковое отрицание реальности через перенос сознания. А Саске было просто хорошо, и дело было отнюдь не в том, что он не оглядывался на правила и нормы, ляпнув то, что первым пришло на ум. Может, таковым и должен быть юноша его возраста? Может, в семнадцать лет вполне допустимо и простительно просто быть тем, кем ты есть?
– Да пошел ты, гарадской, – проворчал Инудзука, дернул поводья, разворачиваясь, пришпорил коня и потрусил по проселочной дороге в только ему известном направлении.
– Бля, – протянул Саске, всматриваясь в спину прилично отдалившегося от них шатена, который, осадив лошадь до шага, мерно покачивался в седле, явно поджидая их. – Я не думал, что он так обидится, – вот то, о чем Учиха не уставал себе напоминать и все равно, поддавшись порыву, позабыл – реакция окружающих на твои поступки и их последствия. Он проигнорировал то, что многого не знал об этом наглом собачнике, и пусть Инудзука и сам не был эталоном нравственности и такта, но ему это было простительно, потому что это был Инудзука, и другого такого не было, а вот он, Учиха Саске, ни в коем случае не должен был забывать, кто он на самом деле. В первую очередь потому, что все это было временным и вынужденным. А ещё потому, что, оставив это мир позади, сделав его лишь частью воспоминаний, снова становиться наигранным подобием себя было бы слишком больно.
– Он и не обиделся, – Гаара поравнялся с ним, восседая на своем черном жеребце с достойной королей осанкой и величием. – Просто ты задел его за наболевшую струну, – только сейчас, когда Собаку оказался так близко, Саске заметил, насколько нереально он выглядит. Бледная кожа, подведенные изумрудные глаза, алые волосы, легкая черная рубашка до середины бедра с разрезами по бокам, застегнутая лишь на одну, центральную, пуговицу, черная футболка без рукавов, но под горло, узкие штаны и сапоги до колен на невысоком каблуке, – мистический образ и слишком реален, чтобы быть таковым.
– Только не говорите, что вы все ещё девственники, – Саске фыркнул. Это был даже не вопрос, а, скорее, сарказм, ведь он не слеп и не глуп. Он все видел и понимал. Эта троица была слишком завидной и популярной, чтобы придерживаться монашеских порядков и хранить свой венец целомудрия. Но Гаара нахмурился, точнее, его взгляд стал более глубоким и потемневшим, отдаленным, устремленным вперед, словно указывающим на поникшие плечи шатена. Наруто же совершенно не изменился на лице, точнее, если бы Саске знал его чуть лучше, он бы мог что-то прочесть в этой индиговой безмятежности, но, увы, сейчас он видел в них только неприкрытый ответ на свой вопрос.
– Мы – нет, – с расстановкой, но не грубо, за себя и Намикадзе, ответил Собаку, – и Кибу это задевает, – аловолосый слегка тронул лоснящиеся на солнце бока коня, и тот прибавил шагу, настигая лошадь Инудзуки. Они с Наруто остались вдвоем.
– Значит, седлал кобыл? – Саске кожей почувствовал, что Наруто смотрит на него, причем смотрит не укоризненно и даже не вопросительно, а просто равнодушно, задавая вопрос, в ответе на который он не нуждался, объяснения по поводу чего ему были совершенно не нужны, оправдания относительно которого были бессмысленны. Намикадзе лишь чуть сильнее натянул повод, и его, тоже гнедой, конь неспешно потрусил вперед, настигая двоих всадников, а Саске остался один, пусть от остальных его и отделяла всего лишь пара метров.
Он допустил ошибку – Учиха это понимал, но эта ошибка не была уж прям такой непоправимой или имеющей ужасающие последствия, просто он снова оценил ситуацию, исходя из собственного, как бы сказал Инудзука, гарадского опыта. Но в том ли была его вина? Учиха Саске вырос в ином мире, с другими законами и устоями, ввиду которых, касаемо именно этой, конкретной, ситуации, он рассудил вполне логично. Почти все его сверстники, тем более парни, уже не были девственниками, девушки же на эту тему не особо распространялись, но девушки лично Саске и не волновали. Это было привычно, для него. Это не было табу, в их компании. Это воспринималось, как вполне естественная часть жизни современной молодежи, в его мире. Да, не было причин упрекать себя в чем-то только потому, что здесь, в мире, к которому он не имеет никакого отношения, выделяясь на фоне остальных, как ядовитый сорняк в цветущей оранжерее, властвовали иные законы бытия и правила восприятия.
Все это было чушью. Мелочью. И уж точно не вязалось с тем, что только что произошло. Ему должно было быть все равно, но все равно не было. Почему-то вспомнилась староста их класса, Шион, и озорной, охотничий блеск в её глазах, когда она смотрела на Наруто. Но разве и это причина? Причина какой-то непонятной тоски, которая сжимала его сердце и заставляла отводить взгляд, чтобы не видеть спину отдаляющегося блондина. Разве это повод сожалеть о том, что он не может предложить Наруто что-то большее, кроме дружбы? Разве имеет он право на ревность, чувство, которой раньше было ему не ведомо? Разве сам Намикадзе имел право привязывать его к себе, а после, когда ему что-то не понравилось, отталкивать? Или, может, он опять что-то не так понял? Может, Наруто не бросил его, а сам сбежал, то ли стыдясь, то ли боясь, что он, Саске, узнал о нем что-то, что могло пошатнуть его доверие? Глупый Наруто. И он глупый. Оба они глупцы, которые пытаются удержать черту между ними, которая разрушилась ещё при первой встрече. И Саске тоже пришпорил лошадь, понимая, что иногда нужно не выжидать, что последуют за тобой, а самому последовать за кем-то, взяв на себе ответственность за сделанный шаг.
