Текст книги "Паучий престол I (СИ)"

Автор книги: Lelouch fallen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

//-//

Даже верхом до озера пришлось ехать не меньше часа, и Саске, спешившись, не стал сдерживать вздох облегчения, притопывая, чтобы разогнать кровь. Все-таки, каковы бы ни были его навыки, но даже Учиха Саске не может быть безупречен во всем, а на лошадь он не садился уже больше года. Сама поездка прошла в какой-то неопределенной атмосфере: они говорили, что-то обсуждали, о чем-то спорили, над чем-то смеялись, но некая неуютность все равно чувствовалась. С чем это было связано, Саске так и не смог понять, потому что изначальный инцидент вроде как был исчерпан, Киба даже не стал принимать во внимание его скомканных попыток намекнуть, что он как бы сожалеет, бросив ничего незначащее “да все нормально”, но неприятной осадок все равно остался, по крайней мере, в его душе.

Подумаешь, поймал себя на ревности. Наверное, это нормально, ревновать, когда тот, кто тебе симпатичен, проявляет интерес к другому, хотя его собственная ситуация была далека от общепринятого шаблона понятий ревность и собственничество. Он ревновал к чему-то призрачному и неподтвержденному, к тому, что было всего лишь его догадкой и приобрело образ нахальной блондинки только потому, что он сам считал, что между Наруто и Шион что-то было или есть до сих пор. А ведь он элементарно мог ошибаться. Помимо Шион мог быть ещё кто-то, и не факт, что это вообще была одна девушка, это Саске знал по собственному опыту. Кстати, а могло ли то, что он так открыто заявил о собственной личной жизни, неприкрыто указав на её насыщенность, задеть Наруто? Трудно было сказать, но почему-то от этой мысли в груди разливалось странное, обволакивающее, приятное тепло, которое, впрочем, быстро сменялось опасливым холодом, когда подросток допускал мысль, что блондин мог не приревновать, а выказать свое пренебрежение, посчитав его ветреным и фривольным. Саске мотнул головой, заталкивая неуместные размышления поглубже: похоже, накручивать себя вошло у него в привычку, вредную, между прочим, недопустимую и зудящую, связанную именно с Наруто Намикадзе. Что ж, будет, что вспомнить, когда его жизнь вольется в привычную колею: Наруто – тот, из-за кого он впервые испытал ревность.

– Бля, какая-то мразь побывала здесь до нас! – возмутился Киба, пиная пустую банку из-под пива и, брезгливо морщась, осматривая тот беспорядок, который царил вокруг. – Я серьезно, Намикадзе, – повернувшись к блондину, Инудзука упер руки в бока и с нажимом продолжил, – как только начну зарабатывать, сразу же возьму это озеро в аренду и оставлю для охраны местности парочку своих боевых псов, чтоб всякого рода хуйло не разводило здесь срач.

– Не матерись, Собачник, язык отсохнет, – Гаара, соскочив с лошади, порылся в седельных сумках, а после, перебросив поводья Намикадзе, подошел к шатену и сунул ему в руки целлофановый пакет.

– Главное, чтоб не член, – хохотнул парень, наклоняясь, подымая банку и забрасывая её в пакет. Аловолосый только головой покачал, мол, какого ещё ответа можно было ожидать от шута горохового, а после присел, помогая Инудзуке собирать мусор, который оставили после себя безответственные отдыхающие.

– Нужно привязать лошадей, – пальцы Наруто скользнули по его ладони раньше, чем он успел что-то заметить или же как-то отреагировать, и весь мир снова сузился до них двоих. На заднем фоне, так и не приняв во внимание замечание друга по поводу матерных слов, все ещё возмущался Инудзука. Гаара что-то ворчливо отвечал ему. Фыркали лошади, слегка утомленные дорогой и тянущиеся к воде. Шелестели деревья, и шумел прибрежный камыш. А Наруто стоял напротив и снова смотрел на него так, как смотрел несколько дней назад, в пустом коридоре возле шкафчиков, слегка прищурив глаза цвета индиго и заполняя собой все его внимание.

Саске хотел дышать и боялся. Казалось, даже его выдох, который, определенно, получился бы судорожным, жарким и выдающим его внутреннее напряжение, может в дребезги разрушить то выразительное молчание, которое воцарилось между ними. Наруто был слишком близко, чтобы просто развернуться, сделать шаг в сторону или же пройти мимо, и в тот же момент их разделяло внушительное расстояние, чтобы позволить себе, после не пожалев, приблизиться, сделав продиктованный эмоциями шаг. Осознавал ли Намикадзе, какую власть сейчас имеет над ним? Казалось, что он сдался без боя и пленен без пут. И убеждать себя в том, что это всего лишь смена обстановки, что во всем виноваты непривычные ситуации и иные люди, что его чувства увязнут в рамках этих трех месяцев и останутся на задворках памяти, было до смеха глупо, но и признаться себе в том, что ты проиграл, даже не вступив в эту самую игру, означало проявить обыденную слабость, а Наруто, похоже, не интересовался обыденностью.

– Да, конечно, – может, получилось и не так уверено, как хотелось бы, но, по крайней мере, Саске нашел в себе силы не отвести взгляда и ответить, смотря в глаза цвета индиго. Кажется, на миг губы Намикадзе озарила уступающая улыбка, и Саске выдохнул с облегчением, когда блондин, забрав поводья, отошел в сторону, пусть и понимая, что победа не досталась ни одному из них. А ведь раньше он никогда не упускал возможностей и уж тем более никому не позволял загнать себя в угол. Признаваясь себе, а в последнее время это стало в порядке вещей, в этом самом углу было не так уж и плохо, когда путь к отступлению был отрезан именно Намикадзе.

Воспользовавшись уединением и попутно пытаясь привести свои мысли и чувства в порядок, Саске осмотрелся, отмечая, что место, в которое они приехали, было более чем живописно, вновь-таки вызывая непонятное желание поддаться творческому порыву. Саске это не нравилось – не замечал он за собой ранее подобной сентиментальности и стремления к прекрасному, но в этом уголке девственной природы, действительно, было приятно находиться, свободно дыша и не чувствуя на себе тех пут, которые навязывают рамками социума.

Скорее всего, в этом месте подземный родник выходил на поверхность, от чего и образовалось небольшое озеро, обросшее деревьями и высокой травой. Такой себе оазис посреди техасской степи, тем более что, и правда, озеро располагалось на границе чьих-то угодий, и, кому оно принадлежало на самом деле, было не понятно, но, если в это место приходят и другие отдыхающие, значит, никакой буквы закона они не нарушают, а то, как Инудзука возмущался по поводу мусора… Может, и правда, у этих деревенских есть чему поучиться? Впрочем, Саске стереотипами не страдал, считая, что, по большому счету, все зависит от самого человека, а не только от среды его воспитания, хотя о себе подобного он сказать не мог.

– Можно располагаться, – довольно резюмировал Киба, осматривая безупречно-чистый участок под деревьями, в тени которых они и устроились, а после закипела работа.

Не то чтобы Саске было неуютно, в конце-то концов, отдых на природе для него не был в новинку, но ощущения и впечатления кардинально отличались от его предыдущего опыта. Во-первых, плед прямо на голой земле, который упорно укладывал, разглаживал и утрамбовывал Инудзука, так как трава была высокой, и покрытие бугрилось над ней, словно волны. Во-вторых, предполагаемый пикник, как оказалось, нужно было приготовит самому, по крайней мере, большую его часть, из тех продуктов, которые Гаара достал из седельных сумок, и которые надо было резать, мазать, мешать и заправлять. В-третьих, разжигание костра оказалось довольно кропотливым делом, которое сочетало в себе не только физическую силу и опыт в поиске сухостоя, но и сноровку, а так же, что больше всего заинтересовало подростка, умение правильно определить место для этого самого костра. Естественно, как Учиха, Саске не мог остаться в стороне от столь выверенного процесса, и поэтому после долго чихал и фыркал, старательно обнюхивая себя со всех сторон, когда густой дым неожиданно повалил в его сторону. В общем, он не прогадал, когда надел старые джинсы, футболку и ветровку, которую пришлось снять, потому что все тело покрылось испариной, а на щеках проступил яркий румянец. И, в-четвертых, как бы Учиха ни старался, брюнет никак не мог примениться к ситуации, понимая, что он только путается под ногами и всем мешает. Казалось, что он трехлетний ребёнок с синдромом почемучки, и если Намикадзе и Собаку относились к этому с должным снисхождением, прощая гарадскому и его любопытство, и беспомощность, то Инудзука задевал его чуть ли не каждую минуту, комментируя каждый его безоговорочный провал.

Саске сердился, дулся, пыхтел, но все равно упорно рыскал по оазису в поисках сухих веток, помогал распаковывать продукты и даже, вооружившись газетой, стойко и методично, как ему показал Наруто, махал на тлеющие искорки, пока от костра не повалил тот самый, едкий дым. Глаза слезились, Саске их тер и часто моргал, пытаясь унять жжение и понимая, что, если так пойдет и дальше, он останется слеп, потому что линзы придется снять, а без них он, как крот, выбравшийся на поверхность в полуденный зной. В итоге, его заставили промыть глаза питьевой водой, которую привезли с собой, а после усадили на плед, дали в руки нож и приказали заняться овощами и бутербродами, словно девчонку, в то время как брутальные мужчины занялись, как выразился Инудзука, тем, ради чего, собственно, и затевалась эта поездка.

Была ли задета его гордость? О, ещё как! Саске хотелось раскромсать эти овощи на мелкие кусочки, а после со всей силы вонзить нож в землю, резко подняться на ноги и, наконец, высказать все, что он думает об этих деревенских, но… Но рука замерла именно в тот момент, когда он понял, что улыбки на лицах этой троицы настоящие, радостные, довольные, может, чуточку и глумливые, но не со зла, а просто потому, что так нормально, обычно, привычно, потому, что таков этот, деревенский, мир.

– А вот это, гарадской, – Инудзука, неся перед собой эмалированную кастрюлю так, словно она была сделана из золота, подошел к нему и аккуратно, как самую большую ценность, поставил тару перед ним, – то, ради чего, собственно, мы и выбрались на природу.

– Мм? – Саске даже на миг забыл об овощах, к которым никак не смог приноровиться без разделочной доски, и осторожно, словно ожидая увидеть там что-то из категории фильмов ужасов, заглянул в кастрюлю, задумчиво покусывая губу. Удивить его, конечно же, не удивили, все-таки пусть к мясу он и не испытывал особого пристрастия, но некоторые блюда из него были довольно-таки вкусными, но подобное он видел впервые. Кусочки свинины с луком, явно приправленные большим количеством специй и, судя по запаху, замоченные в винном соусе, выглядели подозрительно, во-первых, потому, что были сырыми, и Саске пока что ума приложить не мог, как это, собственно, готовится, а, во-вторых, потому, что запах был настолько изумительным, что во рту скопилась слюна, а живот предвкушающе заурчал.

– Шашлык, гарадской, – гордо заявил Киба, нравоучительно приподняв указательный палец. – И это, заметь, не ресторанные деликатесы и даже не обыденная кухня. Это, – шатен демонстративно цокнул языком, – вершина кулинарного искусства на природе.

– И как? – Учиха скептически посмотрел на уже тлеющий костер, прикидывая в уме, что жарить они его, шашлык этот, точно не будут, разе что… разве что в золу закапывать, что ли? – И как это готовится?

– На шампурах, – Гаара присел напротив, скрестив ноги по-турецки и положив на них длинные, тонкие, металлические шпажки, на которые, очевидно, и собирался нанизывать мясо. – И это важное дело, – аловолосый, запрокинув голову, с какими-то непривычными, теплыми, смешливыми искорками посмотрел на Инудзуку, – Собачникам доверять не стоит.

– Подумаешь, – фыркнул Киба, обиженно скрещивая руки на груди, – пару раз пальцы себе проткнул. Кто не совершает ошибок – тот на них не учится, – и снова эта странность в словах, которые напрочь диссонировали с образом хулигана, и, опять-таки, в глазах аловолосого скользнула предупреждающая тень, а Инудзука виновато взъерошил свои растрепанные волосы, будто ему и самому было неловко. И все это, эти несоответствующие фразы, которые спешно нивелировались каким-то отвлекающим жестом, эти выразительные взгляды, смысл которых, зачастую, понимался лишь поверхностно, эти ситуации, которых просто не должно было быть ввиду того, что обстановка не соответствовала, отношение к нему самому, словно он не часть, причем вынужденно приштопанная, а целостное звено этой компании, – вот все это и наталкивало Саске на мысль о фальшивости.

Не хотелось в это верить, тем более что не мог же отец зайти так далеко, что прямо создал для него все условия, те условия, которые должны были перевоспитать его, но чего только не бывает в жизни. Какаши был с ним то жесток, то снисходителен, то дразнил его, то подбадривал, то мешался в его жизнь, то молчаливо оставался в стороне, рождая в его душе смятения и мешая выработать правильную линию поведения, и при всем при этом Саске так и не смог понять, что служит связующей нитью между фермером-птицеводом и главой корпорации «Katon».

Инудзука – образец хамства и беспардонности, он постоянно его задевал, подтрунивал над ним, буквально тыкал его носом в то, что он – гарадской, и поэтому ни черта не смыслит в здешних устоях жизни, демонстрируя свое пренебрежение к его гарадским стереотипам. Киба словно топтался по его гордости и убеждениях, по его мировоззрению и по всей его личности, заставляя размышлять над правильностью собственного восприятия мира.

Рядом с Собаку он чувствовал себя до жути неуютно, пусть уже мало-мальски и привык к этому взгляду мясника, убийцы и маньяка, но это можно было принять, с этим можно было считаться, игнорировать, в конце-то концов, но было что-то такое в Гааре, чего не было у него самого, чем этот аловолосый, деревенщина, фермерский отпрыск, превосходил его, Учиху Саске. Эта некая тайна будоражила брюнета и подначивала его на открытое противостояние, чему он, естественно, не поддавался, но в некоторые моменты, когда, например, Гаара отвечал на вопрос учителя быстрее и исчерпывающе, чем он, чувствовал ситуацию острее него, действовал более сдержанно, четко и слаженно, одним лишь взглядом мог высказать то, на что ему самому потребовалось бы с десяток слов, Саске обуревала… зависть.

Да, рядом с Собаку но Гаарой, пусть и иногда, он чувствовал себя неполноценным, и это угнетало, словно снова повторялась та же ситуация, которая лет пять назад сложилась у них с братом. Итачи всегда ставили ему в пример, почти что приказывая равняться на старшего брата, которого называли гением и истинным Учихой, которого тоже не баловали и, порой, ставили ещё в более жесткие рамки, нежели его, но все равно только Итачи мог удостоиться редкой похвалы от родителей за свои труды, в то время как он, будучи лучшим в учебе, спорте, светской жизни, всего лишь оставался младшим, глупым братишкой Итачи, и, казалось, каждый его новый успех ещё больше отдалял его от желаемого результата. Да, может, и не так, но очень близко: кое в чем Гаара его превосходил, был на шаг впереди, и Саске понимал, что ширина этого шага – пропасть, которую он тщетно пытается перепрыгнуть.

А вот Наруто… Да, с Наруто было наибольше туманностей и странностей. Мало того, что Намикадзе оказался его личным идеалом мужчины, так этот блондин ещё и вел себя так, словно у него, Саске, были шансы на что-то… просто на что-то. Люди, конечно, бывают разными, и Учиха мог поверить в то, что этот парень остановился возле него просто так, что помог сориентироваться в школе в первый учебный день, как прилежный ученик, что по доброте душевной отгородил его от традиционного «боевого крещения новичка и проверки на вшивость», но поверить в то, что во всем этом не было двойного дна, все равно было сложно. Наруто сам, своим поведением, своим отношением, своей неестественной расположенностью к нему давал предостаточно поводов для того, чтобы не верить в его искренность, честность и бескорыстность.

Саске чувствовал себя долбаным героем «Шоу Трумена», словно весь этот мир создали именно для него, для того, чтобы проверить его стойкость и волю, чтобы воспитать и отточить в нем необходимые качества лидера, чтобы, скорее всего, с помощью предательства человека, которому он, увы, уже доверился, напрочь развеять иллюзии по поводу отношений с мужчиной. Мог ли так поступить Учиха Фугаку? Мог. А почему бы и нет с его-то деньгами, возможностями и связями, тем более что после отречения от Итачи младший сын остался единственным и слишком важным наследником огромной корпорации? Да, мог, но верить в это не хотелось. Как не хотелось и обжигаться. Хотя, возможно, в том, чтобы сгореть в пламени собственных ошибок и не было ничего плохого. Болезненного – да, но ведь, черт подери, лучший учитель – это, действительно, личный опыт, и чем он горше, тем быстрее и крепче закаляется характер. Не этого ли добивались его родители, ссылая своего сына в эту глушь? Не к этому ли стремился сам Саске, позволяя себе увязнуть, чтобы после, содрав кожу и мясо до костей, выбраться и больше никогда не попадаться в топи человеческих чувств?

– Эй, о чем задумался? – Саске вздрогнул: погрузившись в свои размышления, он потерял из вида Наруто, точнее, с того момента, как они приехали, блондин обходил его стороной, будто бы и не намеренно, но все равно оказываясь в противоположной стороне, и вот, сейчас, Намикадзе снова оказался непозволительно близко. Подросток повернул голову, окидывая парня пристальным прищуром с тенью недоверия – пожалуй, это впервые он именно так смотрел на Намикадзе, и этот взгляд не понравился Наруто, он слишком четко дал это понять.

– А теперь ещё и смотришь, как на заклятого врага… – задумчиво протянул Намикадзе, словно его уже и не волновал заданный ранее вопрос, более того, блондин, нарочно усевшись подле него, огладил подбородок, склонив голову, и посмотрел в ответ с таким азартом и предвкушением, что Саске задохнулся от возмущения.

– Какие же пазлы сложились в твоей голове, Саске? – Наруто словно издевался над ним, будто прочел его мысли, будто пробрался в его сердце, обвив его путами порочности своей улыбки, будто распахнул его душу этим пробирающим взглядом, будто всем своим видом говорил, да, Саске, ты близок, но не прав, ты видишь, но не зришь, ты понимаешь, но цепляешь лишь поверхность, ты в шаге от победы, но финишная лента уже давно крепко зажата в моем кулаке, и это окончательно выбило Учиху из колеи.

– Каким же образом и почему из принца я превратился в чудовище? – вот как? Как Наруто удавалось читать его, словно открытую книгу? Неужели так было всегда, и он лишь мнил, что может скрывать все свои эмоции в то время, когда их буря плескалась в глубине его глаз? Неужто этот блондин, и правда, был лжепринцем, подобранным специально для него, чтобы в один миг действительно стать чудовищем, выпустив когти и вонзив их ему в сердце? Саске не понимал Наруто. Саске не понимал сам себя. Казалось, это абсурд, ведь даже Учиха Фугаку не воспользуется столь низменными и отвратными методами, чтобы достичь своей цели, но, с другой стороны, именно Учиха Фугаку был тем человеком, который способен абсолютно на все, даже по отношению к собственным детям.

– Просто я в замешательстве, – пробормотал Саске, отворачиваясь, и, чтобы отвлечься, приноравливаясь к помидору, который Гаара попросил его нарезать, кажется, кольцами. – С одной стороны вы все, – подросток неопределенно махнул рукой, в которой крепко, до побелевших пальцев, сжимал рукоять ножа, – и ты особенно так хорошо приняли меня, гарадского, отличающегося от вас, что мне впору подобострастно благодарить вас за поддержку, но с другой… – использовав одноразовую тарелку как своего рода доску, Учиха примерялся и плавно разрезал помидор на четыре части, взяв одну дольку, присматриваясь к ней и понимая, что он что-то сделал не так. – С другой все слишком сказочно, чтобы быть реальностью, – глупо сказано, но пусть лучше так, одной фразой, чем сейчас, при свидетелях и сам ещё окончательно не разобравшись ни в себе, ни в ситуации в целом, изливать свои мысли, свои сомнения и свою боль, тем более тому, кто сам был причиной всех этих чувств. Хотя, возможно, он просто надеялся на то, что Наруто, как и минуту назад, поймет его без слов.

– Ты не романтик, Саске, – фыркнул Намикадзе, и брюнет повернулся к нему резко, нахмурившись, уже, было, открыв рот, чтобы возмутиться, ведь то, что происходило сейчас, здесь и с ним, не имело абсолютно никакого отношения ни к общепринятым стереотипам романтики, ни к его личному определению этого понятия. – А я романтик, – улыбаясь так же, бессовестно, продолжил блондин, подаваясь вперед, – и считаю, что это нормально – своими руками написать сказку для того, кто тебе дорог, – Наруто наклонился ещё чуть-чуть, и Саске замер, буквально чувствуя, как на его лице застывает выражение человека, застигнутого врасплох, затаил дыхание, смотря только перед собой, в глаза цвета индиго, напрягся, дабы та пружина, которая резко сжалась у него внутри, не дала волю слабостям, поддавшись которым, ему стало бы плевать на то, что они не одни, и на то, что после он определенно будет сожалеть о своем опрометчивом и порывистом поступке. Если бы пружина разлетелась на осколки, он бы поцеловал Наруто, впился бы в его губы и терзал бы их собственнически, в шальном темпе, запечатлевая на них собственный вкус, и он был близок к этому, уже чувствуя, как по венам, просачиваясь сквозь кольца внутреннего контроля, струится тепло желания.

Наруто оказался ещё ближе, фактически, их разделяли сантиметры, и этот глубинный, гипнотизирующий, слегка хищный блеск в глазах не оставлял сомнений – блондин желал того же. А после Намикадзе резко наклонился и губами легко выхватил из его ослабевших пальцев дольку помидора, чуть мазнув по ним губами и языком, выпрямляясь, демонстративно жуя и лыбясь, как чеширский кот. Саске выдохнул, кажется, разочаровано, но миг наваждения прошел, пружина внутри перестала дрожать под натиском эмоций, контроль вернулся, а вместе и с ним легкий стыд. Саске отвернулся, осознавая, что его подловили, как мальца, но слишком выдохнувшись морально, чтобы пререкаться с Намикадзе по поводу двусмысленности и бесчестности его поступка.

Нужно было заняться помидорами и таки нарезать их кольцами. Сок неприятной струйкой потек по пальцам, и Саске, как-то даже не задумываясь над тем, что делает, быстро слизал эти капельки, лишь на долю секунды обхватив губами кончики. Слегка причмокнул и обессилено опустил руку, а после медленно поднял её, прикасаясь ещё влажными пальцами к губам, которые пылали жаром. Осторожный, вкрадчивый взгляд, но он и так знал, что Наруто смотрит, более того, Намикадзе ждал этих действий, этого понимания и этой реакции.

Блондин, сейчас явив ему воистину ухмылку инкуба, наблюдал и наслаждался тем, как он, Саске, осознает, что то, что только что проделали они вдвоем, можно назвать непрямым поцелуем. Неужели Наруто, и правда, способен продумывать наперед столько шагов? Или же это он сам слишком очевиден и предсказуем? Или же… или же они оба, действительно, просто сделали то, чего хотели, но не могли себе позволить в присутствии лишних глаз? Могло ли быть так, что неизбежное стало лишь вопросом времени?

========== Глава 5. Часть 2. ==========

Когда я сдамся,

Могу ли я убежать к тебе?

Излечу ли я свою боль,

В твоих объятиях?

Будешь ли ты рядом,

Когда мне холодно?

Будешь ли ты рядом, когда я буду падать?

Будешь ли ты рядом?

* Skillet. Will you be there?

– Бля, у меня от этого запаха слюни уже текут и живот сводит, – уже в которой раз, жадно сглатывая, пробормотал Киба, то и дело поглядывая на румянящееся над жаром мясо, сок из которого, капая на угли, не только издавал приглушенное шипение, но и источал просто умопомрачительный аромат. – Не был бы гуманистом – сожрал бы так, сырым, и даже не задумался бы над тем, что делаю, – продолжал вещать шатен, ерзая на пледе и постоянно задевая локтями сидевшего рядом с ним Собаку.

– А причем здесь гуманизм? – напряжение, наконец, отпустило. Да, спустя почти час, но ему удалось прийти в себя и выровнять дыхание, правда, теперь он сам сторонился Намикадзе, а тот, казалось, намеренно старался быть ближе к нему. Нож у него отобрали, тот же Наруто, когда он, все ещё дрожа от жара, которым пылали его щеки и уши, едва не отрезал себе палец. Ну, дело обстояло не совсем так, просто царапнул по коже, едва ли капелька крови выступила, но Намикадзе был упрям и настойчив, а самому Саске в тот момент меньше всего хотелось вступать с блондином в любого рода контакты, потому что… потому что он даже взглянуть на него не мог.

Заметили ли Инудзука и Собаку ту сцену, которую они сыграли друг для друга, только один сознательно, а второй пойдя у него на поводу, Учиха не знал, но оба парня даже виду не подали, что их самих что-то смутило или же, что произошло нечто, не укладывающееся в рамки деревенской повседневности, а кто-кто, а шатен точно молчать бы не стал с его-то тягой к стёбу. Может, и не заметили… Впрочем, все это могло быть лишь спектаклем одного актера, который плясал под дудки своих кукловодов. Глупо звучало, но Саске так и не смог окончательно и бесповоротно отмести догадку о том, что все это, даже Наруто с его мягкой улыбкой и слегка навязчивой заботой, всего лишь очередное капиталовложение Учиха Фугаку, который поставил на кон будущее целой корпорации.

– Ну, я как бы будущий ветеринар, – замялся Киба, опять стараясь уйти от прямого ответа, словно, употребив это слово, гуманизм, он дал о себе знать что-то такое, что пытался старательно скрыть, хотя, к слову, могло быть и так. – Профессиональная этика или как там оно называется, – и шатен захохотал над собственной шуткой, которая самому Саске абсолютно не показалась смешной, но шатен смеялся так искренне и неподдельно, снова ерошил свои лохматые волосы и был настолько убедителен в своих эмоциях, что даже Учиха улыбнулся, в какой-то мере оценив остроумие Собачника.

– Ну, я, пожалуй, таки искупаюсь, – в миг стерев со своего лица улыбку, Инудзука поднялся, отряхивая джинсы. – Кто со мной? – все, выражая единомыслие, посмотрели на шатена недоуменно: пусть и было тепло, но все-таки октябрь, да и вода в озере не внушала особого доверия, тем более Саске, который не признавал иных водоемов, кроме закрытых, оборудованных пляжей, бассейнов, для посещения которых требовалась медицинская справка, и собственной ванной, по которой сейчас так ностальгировало его тело.

– Я пас, – сразу же отказался Гаара, укладываясь на плед и подложив руки под голову. – Это противоречит моей природе, – и аловолосый прикрыл глаза, щурясь под лучами, которые падали на его лицо сквозь кроны деревьев.

Смотря на непривычно-довольно щурящегося парня, можно было подумать, что Собаку любитель солнечных ванн, но его слишком светлая кожа свидетельствовала совершенно об обратном, к тому же, неприкрытыми участками его тела, кроме лица и шеи, конечно же, оставались только ладони. Саске вообще не видел Гаару даже в рубашке без рукавов, от физкультуры парень был освобожден по состоянию здоровья, поэтому-то он и не мог представить Собаку не то что играющим в баскетбол, а даже в командной форме, которая прям таки настойчиво предопределяла шорты и футболку. Может, у аловолосого какая-то фобия или же Учиха снова мудрит, и Гаара просто не любит или не может выставлять свое тело на показ, ведь бывает же такое, что человек стесняется себя или же у него аллергия на солнце. Хотя, честно сказать, Собаку но Гаара был совершенно не похож на аллергика и уж тем более не был стеснительным.

– Себялюбивый демон песка, – Собаку чуть повернул голову, так, что встретился с ним взглядом, резким, прямым, категоричным, словно бросающим вызов. – Так можно перевести мое имя, – изумрудный взгляд стал ещё более завораживающим, в нем было что-то слегка неприятное и чуточку безумное, и Гаара, именно сейчас, кажется, впервые не прятался за выработанным равнодушием ко всему внешнему миру, – а можно и не так, – аловолосый пожал плечами, снова подставляя лицо скользящим лучам. – В общем, как ни крути, а песок воде не товарищ, – и Саске тоже передернул плечами, сбрасывая минутное оцепенение.

Да, человек человеку – рознь. Бывает, что некоторым личностям и в глаза смотреть страшно, настолько подавляюща их, так сказать, аура. Например, его отец – редко кто осмеливался смотреть Учиха Фугаку в глаза, он тоже не всегда смотрел, боясь увидеть в темноте зрачка безразличие – но смотреть в глаза Гаары было не страшно, а жутко, будто, присмотревшись, в их глубине, и правда, можно было увидеть предвкушающие огоньки затаившегося безумия. Впрочем, именно благодаря этому моменту, Саске понял кое-что очень важное: смотреть так, будто видя твое нутро до каждой косточки и потаенной мысли, мог только Собаку… И Намикадзе… Может, и Инудзука мог, только то ли не умел, то ли не хотел пользоваться этим фирменным взглядом, который, похоже, был своеобразной, но неотъемлемой частью уз этой троицы.

– Опять твои выебоны, Шу! – возмутился Инудзука, в ответ на что получил лишь очередное пожатие плечами и умиротворенное выражение на лице аловолосого. Ещё одна, своего рода, загадка, которая для Саске пока что так и осталась даже без намека на ответ: почему Шу? Конечно, прозвище могло привязаться к человеку вне зависимости от его имени, фамилии, рода деятельности и прочего, будучи связанным да хоть с каким-то коряво брошенным словом, которое въелось в память и прицепилось к носителю, но брюнет чувствовал, что с кем-кем, а с этими тремя ничего не может быть просто и обыденно. К тому же, “Шу” Собаку называли очень редко, и это прозвище звучало, скорее, как оскорбление, нежели, как удобное сокращение.

– Я тоже не хочу, – фыркнул Наруто, последовав примеру своего друга и тоже вытянувшись на пледе, причем так, что его макушка чуть-чуть, но все-таки не касалась бедра Саске. – Да и за шашлыком надо кому-то присматривать, – брюнет, уже в который раз за день, замер и, не дыша, покосился на светловолосую голову у своих ног.

Он был против. Он не хотел садиться рядом с Намикадзе, уж лучше возле Собачника, но не подле этого парня, от одного осознания близости которого обострялись все его ощущения. Но Собаку и Инудзука, словно сговорившись, уселись рядом, а Наруто был настолько невозмутим, что было бы постыдно и трусливо артачиться, упираться и придумывать какие-то нелепые отговорки, тем более что плед был большим, и расстояние между ними было приличным и неопасным. Вот именно, было. Теперь же достаточно опустить руку чуть ниже и можно с легкостью коснуться этих золотистых волос, зарыться в них пальцами, сжать у корней и потянуть на себя, вынудив запрокинуть голову и посмотреть в ответ полными лукавого блеска глазами цвета индиго… Саске фыркнул: кажется, он повторялся, потому что подобное желание у него уже возникало, вот только… вот только возникало-то оно только относительно Намикадзе Наруто и никого более.