Текст книги "Паучий престол I (СИ)"
Автор книги: Lelouch fallen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
Он помнил, как два года назад в их доме разгорелся нешуточный скандал, когда его родителям стало известно, что Итачи сожительствует с любовником, да ещё и с бывшей шлюхой – Саске об этом знал, но молчал, понимая брата – и когда вопрос о будущем старшего наследника стал ребром. Сам он на этих, так сказать, семейных совещаниях не присутствовал, мал ещё был, чтобы иметь право голоса, но знал, на что пошли родители, дабы Итачи с Деем расстались именно врагами, а у старшего сына и мысли больше не возникло связывать свою жизнь с мужчиной, и, наверное, именно поэтому, чтобы избежать очередного противостояния в семье, его родители заслали своего младшего сына в глушь, так сказать, подальше от соблазнов.
Впрочем, как понимал Саске, зреть нужно намного глубже, и если бы он не знал своих родителей, то подумал бы, что они боятся потерять и его тоже, но он знал, какие жизненный приоритеты присущи его отцу и матери, и среди них сыновья никогда не стояли на первом месте. Так называемый позор Итачи удалось замять, и даже пресса осталась в неведение относительно того, почему же наследник корпорации «Katon» был отправлен в Японию в малоперспективный филиал без каких-либо объяснений, и именно поэтому, потому, что брат отказался идти на поводу у амбиций родителей и предпочел статусу любовь, над ним, младшим, так корпели.
Скорее всего, за Итачи тоже наблюдали, но не потому, что родители беспокоились о том, как живет и выживает их старший сын, а для того, чтобы пресечь любые возможности утечки информации, хотя в таком случае брата действительно могли отправить в другой город или даже страну, приказать ему уехать, но не сделали этого, почему-то. В общем, Саске много чего не понимал, а Итачи уклончиво уходил от темы его личных отношений с родителями, и именно поэтому подростку сейчас было так обидно – потому, что ни его, ни брата, ни мать, ни отец даже не пожелали выслушать, навязав свою волю.
По сути, наказание было не таким уж и страшным. Но для Саске, который вырос в большом городе, который привык к жизни в городе, которые не видел своей жизни без того же ноутбука или телефона, без шопинга и ночных клубов, без привычной обстановки, в конце-то концов, это было даже не наказание, а бессрочная пытка, моральная и психологическая, потому что что-то подсказывало подростку, что среди деревенских он не приживется.
Ввиду всего этого – неудобной постели, раздражающих звуков, запахов и образов, тяжелых мыслей – Саске удалось уснуть только тогда, когда свет луны сменился мягким отблеском зари, ведь, как бы там ни было, а тело требовало отдыха, тем более что завтра ему предстояло свершить чуть ли не подвиг – посетить новую школу.
Кажется, он даже ещё толком и уснуть не успел, когда его как-то неловко, словно то ли опасались, то ли избегали, ткнули в плечо, при этом ещё и демонстративно кашлянув, будто этого тычка и так было недостаточно, чтобы хрупкий сон развеялся.
– Вставай, Саске, – как бы мимоходом, словно он куда-то спешил, сказал Какаши, сразу же разворачиваясь и направляясь к двери, следующую фразу бросая уже через плечо. – Завтрак в полседьмого. Опоздаешь – останешься голодным.
Учиха в ответ только фыркнул: к нему относились, словно он маленький, постоянно пугая тем, что оставят то без ужина, то без завтрака, будто Хатаке был единственным в этом доме, кто умел готовить. Конечно же, мастером кулинарии подросток не был, но сварить себе кофе или же сделать чай, поджарить яичницу или бекон, намазать тосты маслом или джемом, он мог запросто, хотя эти свои умения он, конечно же, скрывал, ибо не пристало «золотому мальчику» пачкать свои холеные ручки готовкой. В общем, утрировал этот одноглазый птицевод, считая, что без него мальчишка пропадет. Пф! Не пропадет, разве что заплутает во всех этих полях, одни только воспоминания о необъятных просторах которых вызывали у брюнета головную боль.
Потянувшись, Саске сел на кровати, морщась от того, что тело, и правда, словно онемело, став малоподвижным и скрепя едва ли не каждым суставом и каждой натянутой мышцей. Будь он дома, подросток непременно сделал бы зарядку, легкую, чтобы разогнать кровь и разогреть мышцы, после принял бы душ, уложил волосы, привел себя в порядок, и только после, красивым, опрятным и сияющим, покинул бы свои комнаты, дабы позавтракать и отправиться в школу на личной машине с личным водителем, но деревня на то она и деревня, что все в ней шиворот-навыворот, поэтому Учиха сперва решил присмотреться к местным порядкам, а после уже составлять свой режим дня. Кстати, о дне.
На улице было светло – это понятно, но какая-то, едва ощутимая прохлада зябко покрыла кожу мурашками, что и заставило Саске нахмуриться и опасливо покоситься на настольные часы. Он выставил будильник ещё вчера, на полвосьмого утра, зная, что занятия в деревенской школе, хотя на самом деле это была школа в ближайшем городке, одна на несколько вот таких вот фермерских поселков, начинаются в девять, и рационально рассчитав каждую минуту, но, похоже, его планы нарушили, причем, как чувствовал подросток, кардинально.
Саске едва будильник из рук не выронил, когда увидел время, а после чуть не швырнул его о стену, злясь и негодуя, но, тем не менее, уже ничего не в силах сделать, потому что, несмотря на то, что было только начало шестого утра, сна больше не было ни в одном глазу.
– Адский фермер! – прорычал Учиха, мужественно выбираясь из кровати и решительно шлепая босыми ногами к шкафу.
– Сам не спит и людям не дает, – натянув шорты и футболку, подросток фыркнул, понимая, что обыденную нужду нужно идти справлять на улицу, при всем при этом будучи неумытым, нечесаным и злющим, наверняка, до красных пятен на лице, которые точно не гармонировали ни с его светлой кожей, ни с темными глазами, ни с черными волосами. – Птичник хренов! – ещё раз фыркнув и демонстративно отвернувшись от своего непрезентабельного вида в зеркале, Саске решительно вышел из комнаты, намереваясь в обязательном порядке поговорить со своим надзирателем по поводу его неадекватного поведения.
– О, Саске! – подросток даже вздрогнул, когда его окликнули, поскольку весь путь от туалета и обратно он судорожно оглядывался по сторонам в поисках дьявольского петуха, Пакуна, который вчера, пока Какаши не запер его в курятнике, буквально преследовал его, так и норовя то клюнуть в лодыжку, то вцепиться в волосы.
– Что? – буркнул Саске, оборачиваясь. Как для столь раннего утра, вопиюще раннего, Хатаке выглядел довольно бодро, щеголяя по двору в уже знакомом брюнете джинсовом комбинезоне поверх застиранной клетчатой рубашки, и это стразу же насторожило подростка, как и то, что мужчина как-то загадочно ухмылялся, недобро щуря свой единственный глаз.
– Вот, – Какаши подойдя ближе, поставил перед подростком большую плетеную корзину, – собери яички и отнеси их в камеры, а я пока свежего сена на подстилку натаскаю.
– Чего? – Саске недоуменно переводил взгляд с корзины на мужчину и обратно, понимая, что тот не шутит, но все равно отказываясь верить в то, что его собираются эксплуатировать, как дешевую рабочую силу, более того, что ему, похоже, настоятельно, указывают на то, что разбудили его так рано именно для того, что он оказал помощь по хозяйству, и, скорее всего, это станет его привычным режимом.
– Курочки несутся, в основном, на нижних насестах, но советую заглянуть и по углам, – мужчина миролюбиво улыбнулся, – ведь мало ли кому и где могло приспичить.
– Я отказываюсь! – возмутился подросток, понимая, что курятник – это не только сено и яйца, но и перья, и пух, и все прочее, чем ещё сопровождается жизнь пернатых. – Я не обязан!
– А жить в моем доме и сытно кушать обязан, да? – взгляд мужчины стал серьезным и пронзительным, словно он не спрашивал и не утверждал, а иронизировал, указывая на то, что выбора, как такового, у его иждивенца нет.
– Отец платит вам за это деньги, – стоял на своем подросток, понимая, что для него это уже дело принципа, потому что ссылка ссылкой, но труд на благо фермы одноглазого мудака определенно не входил в его расписание. Да его родители просто не допустили бы этого, особенно мама, которая пеклась о его внешности так, словно он был девчонкой, претендующей на победу в конкурсе «Мисс Вселенная», а отец, естественно, посчитал бы хозяйственный труд недостойным своего отпрыска, но взгляд Хатаке почему-то заставил его поежиться и отступить на шаг назад, словно у того в нагрудном кармане комбинезона был припрятан не один козырь.
– Он платит мне за то, чтобы я за тобой присматривал, – совершенно спокойно и уверенно парировал Какаши, – но твое комфортное проживании и питание зависит только от тебя, мальчик. Так что, – взгляд мужчины ужесточился, а голос наполнился непререкаемыми, командными интонациями, – если тебе ближе куриный насест и ужин дарами природы, можешь спокойно развернуться и уйти.
Саске хотел фыркнуть, развернуться и уйти, считая угрозы одноглазого очередным блефом, но, похоже, о Хатаке Какаши у него сложилось обманчивое впечатление, потому что сперва он принял мужчину за простачка из глубинки, при этом не увидев в нем явного армейский стержень. Не впору было возвращаться к мысли, каким же образом этот человек мог быть связан с его отцом, но подросток подумал об этом невольно, вспышкой, понимая, что Учиха Фугаку, даже желая наказать и проучить своего сына, ни за что бы и ни под каким предлогом не доверил бы его тому, кто бы не смог не только защитить, но и обуздать его нрав. Да, похоже, отец продумал все и до мелочей, поставив его в действительно жесткие рамки. Почему-то Саске не сомневался в том, что стоит только Какаши позвонить старшему Учихе и намекнуть о его неповиновении, как отец тут же ужесточит меры и лично прикажет ему подчиняться своему надзирателю во всем.
Было обидно и неприятно, складывалось такое впечатление, что его просто хотят сломать, ставя в такие условия, которые были диаметрально противоположны тем, к которым он привык, и дело было даже не в раннем подъеме и не в том, что он должен был помогать по хозяйству, а в том, что все эти меры должны были исковеркать его личность. Наверное, его родители все-таки в чем-то были наивны, раз полагали, что можно сменить ориентацию под давлением и путем лишения привычной среды, потому что сексуальное влечение к своему полу, именно в его случае, это не прихоть, не гормоны, не глупость и не банальный подростковый протест, это сознательный выбор, и единственного, чего могли добиться отец с матерью с его стороны, так это ещё более твердой, уже на грани упрямства, уверенности в своей жизненной позиции.
– Как скажите, – буркнул подросток, после чего, подхватив корзину, направился к длинным хозстроениям, понимая, что за один заход он не управится, как и то, что времени у него в обрез, ведь раз сказал Какаши, что завтрак в полседьмого, значит, и правда, так оно и есть, а будет он голодным целый день или же сам о себе позаботиться, мужчину совершенно не волновало. Пришлось снова шмыгнуть носом, сделав вид, что глаза увлажнились из-за неудачной попытки чихнуть.
К его облегчению, приказное поручение Какаши оказалось не таким уж и непосильным или претившим ему, просто непривычное, но терпимое. К тому же, Саске-то думал, что ситуация в курятнике обстоит хуже некуда, а там оказалось чисто и убрано, похоже, Хатаке уделял много внимания своим питомцам, да и не пришлось ему лазить по насестам, отбиваясь от назойливых кур, хотя косились на него наседки подозрительно, словно безмозглая клуша способна понять хозяин перед ней или же нет, но выполнять поручение не мешали. К тому же, за что, скорее всего, нужно было поблагодарить Какаши, чего тот никогда не дождется, конечно же, Пакун, это пернатое исчадие ада, так и не попался ему на глаза. То ли Хатаке его где-то прикрыл, то ли держал подле себя, обстоятельства чудесного исчезновения петуха Учиху волновали в последнюю очередь, но черноперого монстра в курятнике не было, что, несомненно, спасло не только его волосы, но и другие части тела, в которые петух так и норовил его клюнуть вчера. Рабочая курточка поверх футболки, резиновые сапоги вместо шлепанец, матерчатые перчатки на руки и кепка на голову – что бы там ни говорил Какаши, но все-таки он позаботился о его моральном здоровье, по крайней мере, подростку так хотелось думать.
Точнее, на мысли у Саске времени как раз и не было, потому что дело подходило к завтраку, а он так и не принял душ, более того, даже зубы ещё не почистил, из-за чего все тело ощущалось невероятно грязным, запыленным и потным, хотя, по сути, так оно и было, потому что он, и правда, вспотел, а после ещё и чихал от запаха свежего сена, которым фермер столь любовно, что-то приговаривая, устилал насесты. В общем, душ ему был необходим в срочном порядке, но даже в столь нехитром и обыденном деле юный Учиха столкнулся со вселенской несправедливостью и задевающими его гордость обстоятельствами.
В душ во дворе, который в своем строении напоминал тот же нужник, а, точнее, состоял из деревянного короба, решетчатого пола и бака, из которого был выведен рассеиватель, подросток ступил стойко, подмечая, что в нем и крючки для полотенец есть, и коробка пластиковая к стене прибита, чтобы туда можно было поставить туалетные принадлежности. Ступил и фыркнул, чувствуя, что настроение медленно подымается, ведь ничто так не приободряло подростка и не придавало сил, как горячая, ароматная ванная… ну, или душ. Главное, что после водных процедур Саске всегда, в каком бы настроении или состоянии он ни был, становилось легче. Да, фыркнул и даже улыбнулся, насвистывая, ровно до того момента, пока из рассеивателя не полилась вода – холодная.
Зашипев, словно кот, Саске отпрянул из-под струи и прижался к стенке, зябко поджимая пальцы на ногах и прикрывая пах руками, будто это могло спасти его тело от ледяных капель. Резко рванув с крючка полотенце, подросток замотался в него, грозным, негодующим и чертовски злым взглядом буравя стену перед собой, словно та могла вспыхнуть от одного его взгляда, а вместе с ней и одноглазый фермер, и все его хозяйство. По сути, он бы и сам мог пораскинуть мозгами и подумать, что, какими бы теплыми ни были техасские ночи, но было раннее утро, роса на траве, влажность в воздухе, щекотливый ветер на коже, поэтому вода в бачке, естественно, не могла быть горячей.
Нужно было смириться и либо, гордо вскинув голову, удалиться к себе, либо мыться так, в холодной, что, похоже, и придется сделать, потому как предъявлять какие-то претензии Какаши бесполезно, а требовать от него что-то и подавно. Было обидно, не так как с курами, конечно же, но достаточно для того, чтобы Саске начал шумно пыхтеть через нос и хмурить брови. Казалось, что Хатаке хочет сломить его волю, перекроить его внутренний мир, вывернуть его душу наизнанку, превратить в чистый лист, на котором после можно будет написать все, что угодно, но вряд ли отец мог дать одноглазому такую установку. Вряд ли, да, но это же был Учиха Фугаку, человек, который, без тени сомнения, вычеркнул из своей жизни старшего сына, так что от него можно было ожидать чего угодно.
Ну, уж нет, не будет этого. А с Саске такое бывало, впадал он в крайности, особенно, если это касалось его гордости и убеждений, что он не любил демонстрировать на людях, считая такую черту своего характера недостойной фамилии Учиха, хотя, как подростку, подобные метания он мог себе простить. Раз его хотят сломать – он будет противиться до последнего, но не сдаться, даже если ради этого ему придется пройти через унижения и лишения, тем более что холодный душ – это не смертельно, по крайне мере, если он заболеет, то виноват в этом будет только Какаши.
Не менее резко сорвав из себя полотенце, Саске уверено шагнул под душ и тут же снова зашипел, но не от того, что вода была ледяной, а как раз наоборот, потому, что она была горячей. Не мог подросток в это поверить, не укладывалось у него это в голове, диссонировало с тем, насколько он решительно и негативно был настроен против своего надзирателя, но факт оставался фактом – Хатаке, специально для него, набрал горячей воды из-под крана и залил её в бачок. Когда одноглазый успел провернуть это нехитрое дело, Учиха не знал, не видел и даже мысли не допускал о подобном, но и благодарить Какаши, пусть тот, возможно, и заслуживал простой, односложной фразы в свой адрес, не собирался, считая заботу о себе прямой обязанностью своего попечителя.
И все-таки его нервная система, да и психика, скорее всего, не выдержит подобного издевательства несколько месяцев. Во-первых, потому, что он никогда не примет и не смирится с тем, что его запихнули в эту дыру только для того, чтобы перекроить его ориентацию лишениями, а, во-вторых, потому, что сам Хатаке Какаши своим поведением доводил его до белого каления, при этом упрекнуть одноглазого в чем-то, тем более переспорить его, было невозможно. Казалось, Хатаке – это скала, грубая, необтесанная и непробиваемая, но при этом скрупулезно хранящая в себе множество заманчивых тайн. Все эти мысли подростка были к тому, что фермер поразил его дружелюбием и участливостью за завтраком, а ещё тем, что, похоже, все-таки проявлял к нему и уважение, и снисхождение, и понимание, хотя Саске не мог не признать, что это задевало его, то есть столь несвойственная, пусть и грубая забота, которая поселила в его душе сумятицу и противоречивые эмоции.
– Ты, Саске, это, – после продолжительного молчания за завтраком, словно до этого они говорили о чем-то обыденном, начал Хатаке, – учти просто, что ты сейчас не в большом городе, а в маленькой деревеньке, где все друг друга знают, и где каждому есть дело до жизни другого, в том числе и личной.
– О чем это вы? – Саске сразу же нахохлился и подобрался, понимая, что его пытаются нравоучать, пусть это и было похоже на заботливое предупреждение. Скорее всего, Какаши делал намек на то, что ему не стоит открыто демонстрировать свои нетрадиционные наклонности, предостерегая, чтобы он даже не думал проявлять интерес к кому-нибудь из деревенских парней, словно чувствовал, что один, этот самый, деревенский, уже приглянулся Учихе. И это возмутило подростка. Пусть он ничегошеньки и не смыслил в особенностях деревенской жизни, но Саске достаточно хорошо знал о том, что свою личную жизнь нужно держать при себе, в скрупулезной скрытности, потому что не только в глубинке, но и в городах именно это, личное, всегда, во всем времена и наиболее, интересовало народ. Неважно убил ты кого-нибудь или же обокрал, хулиганил или разбойничал, был нечестен на руку или же растерял последние крохи совести, главное, с кем ты связан узами – партнерства, дружбы, любви или секса. Это всегда интересовало массы и это же всегда становилось причиной самых громких скандалов и среди богемы, и среди разнорабочих обывателей – этот урок Саске выучил уже достаточно хорошо. Именно поэтому, сейчас, когда Какаши пытался столь неумело открыть ему глаза на правду деревенской жизни, Саске снова вознегодовал, понимая, что его самого принимают за несведущего простачка.
– О том, что в школе тебе нужно будет завести друзей, – пожал плечами Хатаке, подкладывая насупленному брюнету в тарелку ещё парочку тостов, обжаренных в тертой смеси сыра, колбасы, морковки и кетчупа. – Пойми, Саске, одиночкой быть не получится, у нас это не приветствуется и даже порицается. Да и заскучаешь ты со мной, в четырех стенах-то, – мужчина понимающе улыбнулся, – тем более что не так уж у нас все и гибло, в деревне-то, а до ближайшего городка, если на машине, так и за полчаса добраться можно, а там тебе и кино, и торговый центр, и клуб ночной какой-никакой, но имеется.
– Учту, – насторожено поглядывая на собеседника, буркнул подросток. – Спасибо за совет, – пришлось поблагодарить, хотя в тот же момент Саске был в растерянности, не зная, что ответить. Конечно же, нельзя изучить человека за сутки, потому как лишь единицы искренни всегда и во всем, в то время когда большинство предпочитает быть кем угодно только не самим собой, но Какаши он совершенно не мог понять. Возможно, мужчина прибегал к тактике кнута и пряника, и приручая, и воспитывая, а, возможно, это он, Саске, в силу своего, так сказать, городского воспитания не мог понять ход мыслей и душу деревенского обитателя.
Далее завтрак прошел в молчании, как в молчании Саске поднялся из-за стола и пошел к себе в комнату, намереваясь, наконец, привести свой внешний вид в надлежащий порядок. Впрочем, даже в этом, столь нехитром и привычном для него деле подростка одолевала сумятица. Был бы он в городе, все было бы намного проще, потому что Учиха привык к светскому обществу, назубок знал все его негласные правила и при этом никогда не чувствовал себя в нем неуютно, но предстоящий, так сказать, выход в деревенский свет его слегка пугал.
Что надеть и как выглядеть в принципе? Не косятся ли местные с подозрением на парней, которые укладывают волосы? Не посчитают ли украшения на шее и руках признаком мажорства? Нужно ли соответствовать стереотипам подростковости или же, наоборот, необходимо подчеркнуть свою индивидуальность? Все эти вопросы роились в голове брюнета, который перешерстил уже весь свой гардероб, пока что поняв только одно – школьная форма «Harvard School» точно не подойдет.
После длительного маяния, неопределенного покусывания нижней губы, постукиваний пальцами по дверцам шкафа и прочих выражений, жестов и действий нерешительности и неопределенности, Саске, которому просто надоело терзаться глупыми вопросами, поступил, как ему казалось, более чем разумно, оставшись самим собой, но при этом постаравшись не особо выделяться на предполагаемом фоне деревенских учеников. Черная, матово-блестящая рубашка, ворот которой он оставил расстегнутым, дабы открыть вид на гибкую шею и нитку серебряной цепочки вокруг неё – подарок от Итачи и его супруга на пятнадцатый День Рождения – и подвернутые до уровня три четверти рукава, ведь день, судя по всему, будет жарким. Черные брюки, классические, с ровными, отглаженными стрелками, но не болтающиеся на нем, а облегающие бедра и с узкой трубочкой штанин. Туфли, мягкие, начищенные до блеска, удобные и нежаркие. Выровнять тон лица, замаскировать слегка проступившие от полубессонной ночи темные круги под глазами, подкорректировать линию бровей, уложить волосы в привычную прическу и отойти от зеркала, придирчиво себя рассматривая. Да, возможно, его внешний вид никто и не оценит, скорее всего, будут коситься на него и шепотом обсуждать в малых и больших компаниях, но через это проходят все новички, а Саске хотелось себя зарекомендовать. Не выпендриться, нет, и не показать, какой он городской, и поэтому смотрит на деревенских свысока, а просто подать себя таким, какой он есть, потому что… потому что, учась в «Harvard School», у него такого шанса, шанса быть настоящим Саске, не было.
К тому же, имелась ещё одна причина того, почему Учихе хотелось выглядеть неподражаемо и захватывающе, но об этой причине он старался не думать, понимая, что, скорее всего, эта самая причина даже не рассмотрела его в салоне авто толком, не то что запомнила или же заприметила. Впрочем, Саске имел ещё одну черту характера, которой не знал, то ли гордиться, то ли пытаться её искоренить, а именно – ослиное упрямство и упорство, особенно, если это касалось того, чего было трудно, но вполне возможно достичь или добиться.
– Ты ещё здесь? – удивленно спросил Какаши, застыв в дверном проеме и с хитрым прищуром осматривая вертящегося перед зеркалом подростка.
– А где мне, по-вашему, нужно быть? – недовольно буркнул Саске, поражаясь умению мужчины неприметно, словно тень, подкрадываться, что только усиливало его догадки относительно того, что прошлое одноглазого явно не было связано с буднями простого фермера.
– Ну, кто его знает, – пожал плечами Хатаке. – Может, – пепельноволосый иронично выгнул бровь, – у калитки, ожидая школьного автобуса, который мимо моей фермы проезжает в полвосьмого.
– В полвосьмого? – с недоверием переспросил Саске, и что-то у него внутри неприятно екнуло, словно в преддверии неприятной, щекотливой ситуации. – Но я думал, что вы…
– Что я буду отвозить тебя и забирать? – Какаши хмыкнул. – Уж прости, Саске, но у меня, знаешь ли, обязанности, работы полевые, курочки, да и почти все ученики добираются в город на автобусе, поэтому советую поторопиться, потому что… – мужчина посмотрел на наручные часы, – уже полвосьмого.
– Как?! – встрепенулся Саске, чувствуя, как волна негодования стремительно приливает к его щекам гневной краской. Хотелось высказаться этому невыносимому и просто изводящему его до белого каления мужлану, но время, судя по всему, поджало его неумолимо и даже опасно, поэтому, одарив опекуна злобным взглядом, Учиха, схватив школьную сумку, в которой пока что было всего несколько тетрадей, его личное дело и ещё так, по мелочи, но всего необходимого, метнулся из комнаты, при этом успев заметить, что хитрая улыбка так и не сошла с губ Какаши.
На то, чтобы выскочить из дома и пробежать несколько десятков метров по проселочной дороге, ведущей к ферме Хатаке, на трассу, у Саске ушла буквально минута, но, когда до дороги оставалось совсем ничего, подросток резко притормозил, увидев, как желтый автобус на приличной скорости пронесся мимо, подняв на обочине тучу дорожной пыли.
Саске застыл, судорожно вцепившись в ручку сумки, и не зная, что ему делать, ведь, как он понял, автобус ушел прямо и бесповоротно, а Какаши… Пожалуй, о характере этого человека с уверенностью брюнет мог сказать только одно: свои решения мужчина никогда не менял.
– Примерно в двух километрах отсюда, дальше по дороге, есть остановка, – Саске обернулся, не ожидая, что Хатаке последует за ним, но тот последовал, вот только зачем, чтобы поглумиться над ним, ибо мужчина точно знал, что на автобус его подопечный опоздает, или для того, чтобы все-таки хоть чем-то подсобить, подросток так понять и не смог, потому что лицо опекуна было предельно серьезным, но единственный глаз смотрел на него уж с довольно заметным насмешливым блеском.
– Около восьми автобус привозит из города ночную смену рабочих молокозавода, а после возвращается обратно, так что, если поторопишься, – пепельноволосый ему подмигнул, словно подстрекая, – можешь ещё успеть или же, – Хатаке развернулся и направился к дому, уже добавляя через плечо, – будешь идти пешком.
И снова Саске сдержался только потому, что промедление в его ситуации могло иметь слишком большую цену, а ещё и потому, что Какаши отчетливо дал понять – в школе он должен оказаться сегодня при любых обстоятельствах, даже если ему, действительно, придется идти пешком. Выбора не было, поэтому подросток развернулся и, выйдя на трассу, уныло побрел по обочине, склонив голову.
Как-то раньше Саске и не задумывался над тем, что он может быть таким ранимым, и что может обижаться даже из-за сущей мелочи. Нет, то, что Какаши заранее не предупредил его об автобусе, мелочью, конечно же, не было, мужчина сделал это сознательно, чтобы, так сказать, проучить и привить сельскую дисциплину, в чем брюнет не сомневался, и не должен был он, Учиха, реагировать на подобное столь эмоционально. Возможно, вся суть была в том, что это в Лос-Анджелесе он был Учихой, и только одно звучание этой фамилии заставляло окружающих уважать его и относиться к нему с завидной осторожностью, а здесь его происхождение было совершенно неважным, будто он не прожил уже семнадцать лет, а начинал свою жизнь заново, с отправной точки. Да, не задумывался, пусть и знал, и понимал, что очень многим обязан именно своей фамилии, да и пример Итачи был более чем показательным, но как-то подросток и подумать не мог, что без того, что вызывало у него отвращение к светскому обществу, ему будет столь натужно.
Вот теперь Саске было слегка страшновато, ведь никто не мог дать ему гарантий относительно того, что подобное, то есть отношение к нему, как к человеку, а не как к Учихе, не повториться в школе, где ему придется полагаться только на себя. Да, Саске считал себя сильным… раньше, но теперь подросток казался себе таким слабым и беспомощным, как только что родившийся котенок, будто перед ним резко, рывком и неумолимой волной открылся истинный мир. Не могло это быть правдой. Не могли два, настолько кардинально непохожие друг на друга миры существовать бок о бок, при этом руководствуясь одними и теми же законами. Просто не могли. Не в его понимании. Не с его привычками. Не в рамках его принципов и взглядов.
Растерянность граничила с паникой, и Саске чувствовал, как в пальцы возвращается неуверенная дрожь, дрожь страха, с которой он безуспешно боролся вот уже два года, и о которой мало кто знал. Даже родители не знали, потому что… потому что эти нервные приступы начались именно после того, как Итачи ушел, и Саске понял, что он остался один. Сейчас он тоже был один, а вся ситуация усугублялась ещё и тем, что рядом не было никого знакомого, ничего знакомого и привычного, словно его забросило не в другой штат, а в совершенно иной мир, к которому он никогда не сможет приспособиться. А ведь это только второй день его ссылки. Как же, поминутно сталкиваясь с ошеломляющими его фактами, он сможет продержаться в этой чуждой среде несколько месяцев? Впрочем, была ещё надежда, что в школе все же будет не так уж и плохо, потому что нельзя судить об обстановке и обстоятельствах, исходя только из повадок и характера полуумного фермера. Хотя, подростки – это тоже своего рода социум, причем, зачастую, очень жестокий и со своей особенной иерархией, в которой Саске ещё только предстояло завоевать свое место. Желательно, не у самого основания ранговой пирамиды.
Примерно на средине пути пришлось остановиться, но не потому, что подросток устал, ему было жарко или же начали болеть ноги, а потому, что Саске заметил то, что раздражало его в мужчинах почти так же, как и небритость, а именно – грязная обувь. Да, брюнет понимал, что до остановки ему ещё идти и идти, что туфли все равно покроются слоем придорожной пыли, и что их придется вытирать ещё не один раз, но уж таким был Учиха Саске, и эта нечищеная обувь мучила бы его всю дорогу, отвлекая от цели.
Достав из сумки платок, Саске наклонился, тщательно протирая туфли, при этом плотно стиснув зубы, потому что ему просто, от несправедливости, смеси гнева и обиды, подымающейся жары, пыльного воздуха и вообще в принципе, хотелось выкричаться, тем более что, куда ни посмотри, безлюдный простор, поэтому искушение поддаться эмоциям было очень велико. Возможно, он так бы и сделал, точно сделал бы, если бы… если бы сперва не услышал размеренное урчание мотора, а после и не увидел притормаживающие подле него колеса.
