сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 54 страниц)
Что же касалось второго участника драки, то его нигде не было видно. В конце концов намётанный взгляд сержанта, пробежавшись по залу, выхватил подходящую фигуру: на центральной площадке парадной лестницы стоял какой-то рыжий тип с раскрасневшимся лицом и разорванным воротником рубашки. Рожа у типа была зверская.
— Он! Бери его и сразу в участок! — скомандовал сержант. — А я пока с этой знаменитостью разберусь.
При ближайшем рассмотрении знаменитость оказалась одним из крупнейших местных бизнесменов, поэтому полицейский ужом просочился между репортёрами и осторожно похлопал Сержа по плечу:
— Простите, мсье, но... кхм... вам придётся проехать с нами, — и, видя его перекошенное лицо, поспешно добавил: — Исключительно для дачи показаний по этому... э-э... прискорбному делу.
Серж даже обрадовался. Он даст такие показания, что этого мазилу упекут в каталажку года на три!
А второй полицейский быстрым шагом подошел к обеспокоенно оглядывающемуся по сторонам Максу и официальным тоном заявил:
— Вам придется проехать с нами.
— Вы его забрали? — рыжий сразу подумал, что Дэн влип в историю, и сейчас ему требуется если не адвокат, то хотя бы психолог, и художник пожелал, чтобы к нему привели друга.
А полиции, по всей видимости, был нужен тот, кто сможет привести в чувство разбушевавшегося Ривенхарта. Поэтому Макс вздохнул и безропотно последовал за полицейским.
Когда нарушители спокойствия были выявлены и рассажены по разным машинам во избежание ненужных разборок, полицейский кортеж, включив мигалки, покатил в отделение.
Потерпевшего определили однозначно, и потому, с положенными по его статусу почестями, тот был посажен на заднее сиденье. А вот ничего не подозревающего Макса довольно бесцеремонно сунули в «автозак», что несказанно удивило ни в чем не повинного психолога.
В отделении всё еще пышущий злобой бизнесмен вновь живо описал, как был зверски избит за справедливое замечание, пообещал затаскать по судам зарвавшегося мазилу и требовал немедленно изолировать этого бешеного типа от общества.
— Думаю, если бы у него был пистолет, он уже застрелил бы меня, — напоследок добавил трагизма Серж, когда его с извинениями выпускали из полиции. — Сделайте всё возможное, чтобы он подольше отсюда не вышел, — дал напутствие бизнесмен, перед тем как сесть в поданный его личным водителем автомобиль.
========== Глава 50. ==========
Когда кавалькада патрульных машин остановилась, рыжий облегченно выдохнул и стал дожидаться, когда его наконец-то выпустят. Он уже сформулировал убийственную фразу, которая должна была поставить на место не в меру разгулявшихся стражей порядка.
Каково же было его удивление, когда полицейский, весьма смахивающий на великана, скрутил ему руки за спиной и грубо выволок из автозака.
Согнувшийся буквой «г» психолог, шипя и постанывая, семенил рядом с человеком-горой, мысленно обкладывая отборным трехэтажным матом и своего конвоира, и Дэна, и Марго, и юбиляра, и тот проклятый день, когда он согласился поехать на этот гребаный приём.
— Что вы себе позволяете?! — вскипел Макс, когда великан втолкнул его в кабинет. — Я буду жаловаться! Это нарушение моих гражданских прав. С каких это пор полиции позволено хватать законопослушных граждан без суда и следствия?
Сидящий за столом сержант скривился и, игнорируя активно жестикулирующего рыжего, проворчал:
— Какого черта ты его сюда приволок, Мишель? Вот начальство утром вернётся, пусть с ним и разбирается. Отправь его в обезьянник. Пусть там пока протрезвеет и подумает над своим поведением. Заодно, глядишь, остынет и хамить перестанет.
Громила выразительно махнул дубинкой в сторону выхода из кабинета, и Макс, на сей раз самостоятельно заложив руки за спину, как арестованный, проследовал в КПЗ.
Полицейский открыл дверь, но рыжий остановился на пороге.
— Кажется, у вас тут кто-то умер? — осторожно заметил он, указывая пальцем на лежащее в дальнем углу камеры тело.
— Нет, — буркнул страж порядка.
— Вы уверены? Странно, а воняет, как разложившийся труп.
— А ты его пни. Убедишься.
Макс брезгливо поморщился.
— Думаю, не стоит. Боюсь, если эту кучу расшевелить, то она будет вонять еще больше.
— Хватит болтать! Заходи, — рявкнул великан, и рыжий, вздохнув, послушно вошел внутрь.
Шевелить кучу не пришлось — она достаточно успешно сделала это сама. Из груды вонючего тряпья возникла лохматая седая голова с чудом державшимися на носу покосившимися очками и, разя жутким перегаром, невнятно произнесла:
— Безвест-тность есть... это, какиво... благо!
Рыжий решил игнорировать негигиеничного соседа, но тот, видимо, проснулся окончательно и теперь не унимался:
— Вот вы, мллдой ч-чловек... Вы хто будете? Вот я, — для верности он ударил себя кулаком по впалой груди и почти попал. — Я — этот... философ! Вот. Киник! Наследник эт-того... какиво... Сократа и Диогена!
Рыжий подумал про себя, что потомок Диогена, пожалуй, попытался выпить всю винную бочку целиком, прежде чем в ней поселиться, и в изрядной степени преуспел.
— Из грязи был создан человек! В грязь — ик! — и вернётся! И в этом... какиво... ист-тина, — бомж поднял указующий перст и даже привстал, но тут же потерял равновесие и рухнул обратно.
— Я смотрю, истину вы постигли на собственном опыте, — съязвил психолог, на всякий случай отодвигаясь в противоположный угол камеры.
— Безвест-тность... тока она есть б-благо! — назидательно повторил клошар. — Вот я, понимаешь, всю жизнь мою... какиво... в Сорбонне фи-ло-софью преподавал. Может, знаешь. Сорбонну эту, едрит её малина... Клод Базиль моя фамилия! — с гордостью сообщил он, поправляя окончательно съехавшие на сторону очки.
Макс не знал, верить ли пьяным излияниям случайного соседа, или он уже с головой погрузился в беспокойные волны алкогольного делирия. На профессора Сорбонны он был похож не больше, чем сам управляющий — на чихуахуа.
Хотя, пожалуй, сейчас его вполне можно было сравнить с этой карманной собачкой: рыжей, с выпученными глазками и трясущимися ножками. Тогда почему бы его собеседнику не оказаться профессором Сорбонны?
— И вот прпдавал я там, значить, прпдавал... И вот пдумал... К-какая наука самая необходимая? Наука з-забывать это... какиво... ненужное! Ну, я и забыл. Того... окнчатьльно. Перешёл, ткскзать, от теории к практике, — продолжал мсье Базиль тоном заправского лектора.
— Это очень похвально, — неуверенно одобрил психолог.
— Аскесис, апедевсия, автаркия! — неожиданно ясно выговорил бывший профессор. — Эт я от-твечаю. На все, значить, вопросы б-бытия. Культура есть умр... умервщ... ущмрв... мёртвое, короч-че, знание! И по-се-му... — пьяный, грязный лектор завис на середине фразы, икнул и почесал ухо, явно забыв, что намеревался сказать дальше, — я т-тебе шо говорю? А? Тлен! Всё с-сущее — тлен!
Рыжий охотно в это верил. Ссущим сосед по камере был однозначно. Причём, судя по всему, не всегда мог сознательно контролировать этот процесс. А что касается тлена... пожалуй, тлен бы так омерзительно не вонял.
За оставшуюся часть ночи Макс узнал о философии много такого, чего предпочёл бы не знать никогда. Бывший профессор, освобождённый от догм культуры и оков собственности, постепенно трезвея, обретал всё большее красноречие и заговорил рыжего до того, что тот был готов признаться во всех мыслимых и немыслимых злодеяниях, лишь бы оказаться подальше от пахучего словоохотливого соседа и в конце концов поспать.
Когда утром дверь КПЗ распахнулась, рыжий с криком:
— Какое счастье, что вы наконец-то пришли! — едва не запрыгнул к громиле-полицейскому на руки.
— Выходите. Начальство приехало, — на всякий случай с опаской отступив на шаг, сообщил тот.
Слегка всклокоченный, невыспавшийся Макс с видом исстрадавшегося мученика вошёл в уже знакомый кабинет и с удивлением обнаружил, что место вчерашнего сержанта теперь занимает миловидная миниатюрная блондинка с пухлыми губами. Поэтому он тут же приосанился, провел рукой по растрёпанным волосам, улыбнулся и вальяжной походкой приблизился к столу.
— Доброе утро, мадемуазель. После постигших меня вчера неудач, я уже и не думал, что смогу произнести подобную фразу. Видимо, сама судьба сжалилась надо мной. Никак не ожидал, что утро окажется добрым и таким... очаровательным.
«Очаровательное утро» хмыкнуло, не уступая в мастерстве самому Максу иронично приподняло бровь, взъерошило коротко стриженые светлые волосы на затылке и с изрядной долей ехидства заметило:
— Вы ещё на плече у меня от счастья порыдайте!
— Благодарю, — глаза рыжего по-кошачьи сверкнули.
Хотя предложение было высказано не слишком любезным тоном, Макс обогнул стул миниатюрной красавицы, и, склонившись, прошептал ей на ушко своим самым эротичным голосом:
— У вас тут совершенно нечеловеческие условия содержания заключённых... Я буду требовать компенсации.
— Значит, так, — заявила маленькая представительница правоохранительных органов, поднявшись во весь рост и глядя помятому рыжему ловеласу прямо в глаза. Для этого ей пришлось запрокинуть голову и слегка привстать на цыпочки, но вид всё равно получился грозный, — вношу ясность. Я — помощник окружного комиссара. И вопросы здесь задаю я. А вы, — она принюхалась и брезгливо сморщила остренький носик, — задержанный. По подозрению... — помощник комиссара бегло прошуршала бумажками, оставленными вчерашним дежурным, — ...в организации покушения на убийство, клевете, оскорблении чести и достоинства, причинении материального ущерба и нанесении телесных повреждений.
— Надо же. Когда это я успел? — задумчиво произнёс Макс. — Вы меня точно ни с кем не путаете?
Блондинка взглянула на него так свирепо, что рыжий невольно отступил назад, случайно смахнув с её стола бумажный стаканчик с недопитым кофе.
— О, простите, мадемуазель... — Макс попытался обворожительно улыбнуться, но после бессонной ночи в компании вонючего философа-практика улыбка вышла кривоватой. С другой стороны, она отлично оттеняла мешки под глазами.
— Я вам не мадемуазель, а помощник комиссара майор Джеллико, — отчеканила миниатюрная служительница закона.
— Дорогой майор, простите меня за то, что лишил вас кофе, — извинился рыжий, — я сейчас всё уберу.
Он повернулся и наклонился, чтобы поднять стаканчик, который, к счастью, был практически пуст. Открывшийся майору вид на подтянутый зад психолога, вызвал у неё совершенно неожиданную реакцию.
— Та-ак... Вот так и стойте, — безаппеляционно заявила блондинка, обходя вокруг опешившего Макса, послушно замершего в интересной позе. — Да... эту задницу я определённо где-то видела совсем недавно. Ну-ка, снимите брюки.
— Что, прямо сейчас? — озадаченный рыжий уже и не знал, что думать. Хрупкая, но бойкая сотрудница полиции ставила его в тупик. — Я, конечно, польщён, что вызываю у вас такой живой интерес и мне нравится ход ваших мыслей, но нельзя же так сразу...
— Снимайте-снимайте! — тон майора не терпел возражений.
Психолог, почему-то отчаянно смущаясь, приспустил брюки.
— Точно! — так радостно воскликнула блондинка, что рыжий отскочил, испугавшись, что сейчас она звонко хлопнет его по ягодице.
Он торопливо натянул штаны обратно и только после этого оглянулся. Помощник комиссара уже не обращала на него никакого внимания. Она отыскала на столе среди горы бумаг служебный телефон и теперь кому-то звонила:
— Да, это я. Да. Слушай, помнишь, всем отделением видео с Вадимова регистратора смотрели? Да, то самое, где задница... Так вот: эта задница сейчас сидит у меня в кабинете! Да! Нет, драка, лёгкие телесные, оскорбление чести и достоинства... Нет, уж лучше ты. Да. Перешли мне все материалы по делу. Мы ему ещё и нарушение общественного порядка туда же закатаем...
Макс остолбенел и, подвинув к себе стул, тяжело плюхнулся на ту самую, как оказалось, весьма знаменитую задницу.
Комментарий к Глава 50.
Джил - https://fotki.yandex.ru/next/users/svb4010/album/496271/view/5090236
========== Глава 51. ==========
Ривенхарт буквально выскочил из машины и яростно хлопнул дверью, чем вырвал у Теда протяжный болезненный стон. По мнению гонщика, обращение с таким роскошным автомобилем подобным неделикатным образом являлось немыслимым кощунством. Однако, судя по всему, художнику было абсолютно на это плевать, потому что он, не оборачиваясь, быстрым шагом прошёл в дом, при этом дверям особняка от него досталось еще больше — из них едва не повылетали витражные стёкла.
Убедившись, что её обидчик скрылся внутри, Лия дрожащим голосом пискнула Теодору:
— Пока, — и поспешила к себе в комнату, чтобы вдоволь нарыдаться.
А Дэн закрылся в мастерской, сжимая в левой руке маленький бархатный мешочек и, как за спасительную соломинку схватился за карандаш. С лихорадочно блестящими глазами он принялся рисовать Кору — отчаянно и страстно, сминая и раздраженно отбрасывая в сторону листок за листком. Её образ, раньше так легко вызываемый в памяти, упорно расплывался и терял очертания. Сквозь окутывающую его зыбкую дымку художник видел совсем другое лицо в обрамлении длинных рыжих волос и невольно переносил своё видение на белые листы. Результат его всё больше злил, и он в бешенстве принялся разрывать бумагу с набросками в мелкие клочки. Будто это она, словно волшебное зеркало, искажала светлый лик его Коры, превращая в ненавистное лицо этой рыжей ведьмы.
Как он мог так забыться? В какой момент потерял связь с реальностью? Глупо спорить — ему действительно было с ней хорошо. Впервые за столько лет Дэн позволил себе беззаботный флирт с женщиной и сейчас задыхался от внезапно накатившего на него чувства вины. Мучился, как от тяжелого похмелья, очнувшись наутро после долгой пьянки.
Он приговорил себя давно. Сам. Жестоко и беспощадно. Хотя суд тогда и оправдал его: экспертиза показала, что доза алкоголя в крови была в переделах допустимого. Но с той самой минуты, как ему сообщили, что возлюбленная погибла, обезумевший от горя Дэн решил, что не имеет морального права оставаться на этом свете, и уж тем более устраивать свою личную жизнь, раз безответственно отнял её у юной красивой девушки, которая полностью доверилась ему.
Они любили друг друга неистово и безудержно, вопреки воле её родителей, которые считали начинающего художника не слишком подходящей партией для привыкшей к роскоши дочери. Очаровательная Кора обожала верховую езду и дорогие украшения…
Дэн снова принялся за спасительный коньяк, но ни первый, ни второй бокал не помог воссоздать в памяти чёткий образ любимой.
— Прости меня, прости… — вновь и вновь повторял он, доставая из тайника резную шкатулку. — Нет уж, Макс, их ты точно никогда не получишь, — криво ухмыльнулся он, когда алкоголь уже привычно начал туманить ему сознание. — Я не позволю отобрать у меня еще и это.
Художник трепетно перебирал пальцами фотографии и письма, которые вынул из шкатулки.
Вечно летающей в облаках Коре в век интернета, электронных почтовых ящиков и смс, казалось невероятно романтичным писать бумажные письма на рифлёной гербовой бумаге. Её «Ромео» улыбался и с удовольствием потакал ей в этом. Девушка неизменно восхищалась и радовалась, как ребенок, находя его ответы, написанные изумительно красивым каллиграфическим почерком, в дупле старого вяза в парке особняка её отца. Дэну навсегда врезалось в память, как восторженно заблестели глаза любимой, когда он предложил ей побег. Если бы он знал тогда, чем всё это закончится…
От рвущих душу воспоминаний ему вновь стало душно. Художник судорожно дернул за ручку, открывая окно, и в мастерскую радостно ворвался промозглый осенний ветер. Сквозняк тут же распахнул дверь, пронёсся вихрем, разбросав все бумаги и растрепав черные, как смоль, волосы Дэна. А одну фотографию стремительным потоком воздуха выдуло в коридор. Она плавно спланировала вниз и улеглась на паркете у витой ножки изящного столика. Уже изрядно пьяный Ривенхарт, раздраженно заперся на ключ и принялся ликвидировать последствия налетевшего «урагана», торопливо пряча сокровища обратно в шкатулку, пока не вернулся управляющий и не спалил его за этим занятием. Поглощенный сокрытием улик, пропажи ценного фото он так и не заметил.
***
Полина, расстроенная серьезной размолвкой с дядей, а еще больше — невозможностью повидаться с Роджером, утешала себя чтением захватывающего любовного романа с кипящими, как раскаленная лава, страстями, и пила какао с зефирками. Когда благородный пират красавец и сердцеед Фернандо Альварес с голым мускулистым торсом прижал к себе трепещущую юную Кончиту, зефирки неожиданно кончились. Без них погружаться с пучину страсти было не так сладко. Девушка отложила книгу и с сожалением взглянула на пустую тарелку.
— Ну вот, а у Патрика на кухне их целый пакет, — вздохнула она. — Надо было сразу весь утащить. Потом отнесла бы, что осталось.
