Текст книги "Огонь и Ветер (СИ)"
Автор книги: Ie-rey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)
– Хоа…
– Не подходи, – глухо прозвучал странно хриплый голос.
– Что…
– Не подходи ко мне!
Но Джин всё-таки шагнул вперёд и протянул руку, чтобы прикоснуться к плечу рыжего. И замер на месте, уставившись на собственные пальцы. Когти… Вся кисть будто упрятана в латную перчатку. И когти.
Это… не его рука!
Теперь Хоаран что-то сказал едва слышно, хлестнув золотом глаз по лицу, как плетью. И сказал не по-корейски, но Джин его понял.
“Ты – Другой”. Он сказал именно это.
Дежавю.
Когда-то Джин это уже слышал: тот же голос, те же слова, те же интонации, тот же язык. И должна бы придти боль, которую после сменят покой и забвение…
Джин невольно сделал шаг назад, ещё один, снова – и сам не понял, как вновь оказался в ванной. Стоял, прислонившись спиной к двери и крепко зажмурившись. Напротив двери висело зеркало, а он не желал сейчас увидеть собственное отражение. Точнее, боялся увидеть там…
Опустив голову, он всё же открыл глаза и посмотрел на руку. Недоверчиво моргнул и сжал кулак. Когтей нет, привычный вид, нормальная рука. И в зеркале отражался только он сам. Джин помотал головой, провёл ладонью по лицу…
Наваждение? Примерещилось? Или он задремал на ходу? Так много думал о предсказании старухи, вот и… Да, наверное, именно так. Самое простое объяснение, как правило, и есть самое верное.
Помедлив, он всё-таки вернулся в комнату. Хоаран лежал на кровати, вытянувшись на спине; одна нога согнута в колене, пальцы вцепились в простыню мёртвой хваткой… На лбу блестели капельки пота, брови болезненно изогнуты, губы едва заметно подрагивали, словно он пытался что-то сказать, но постоянно останавливал себя.
Поколебавшись немного, Джин всё же подошёл и сел рядом, осторожно положил ладонь на лоб рыжего и нахмурился – горячо. Хоаран что-то неразборчиво пробормотал и попытался сбросить руку Джина.
– Хоа…
– Имя…
– Что?
– Нужно вспомнить… имя… И я перестану быть…
– Твоё имя?
– У меня… его нет… Устал… быть…
Он в конце концов сбросил руку Джина со лба, перевернулся на живот, уткнувшись лицом в простыню, тихо застонал, а после уже спал спокойно. Повернул голову в сторону Джина, вздохнул, черты разгладились, даже брови уже не сталкивались угрожающе на переносице.
Джин не удержался, погладил рыжие пряди, стал их мягко перебирать, задумавшись. Это… Это было… Неужели? Неужели “чёртова дорога” пробудила то, что спало внутри рыжего? Может быть, именно поэтому ему там плохо? А как ещё можно объяснить случившееся после всего? После финала Пятого Турнира, после Шестого, после того, что случилось в проклятой пустыне?
И как понимать его бред? Если он вспомнит имя, то перестанет быть… Почему? К дьяволу тогда имя – ему и без имени вон неплохо живётся. По крайней мере, Джина больше устраивал вариант без имени с существующим Хоараном, чем вариант с именем и несуществующим Хоараном. Да уж… Это прозвучало бы, наверное, сущим бредом для посторонних ушей.
И что значит “устал быть”? Это рыжий-то устал? Да у него практически ни одного дня без чрезвычайного происшествия не бывает! Он же просто воплощение самой жизни – кипящей, бурной, искрящейся… То самое воплощение, которое столько раз возвращало Джина из тьмы, тормошило, встряхивало, не разрешало остановиться и исчезнуть.
– Я не позволю тебе перестать быть – даже не надейся, – мрачно пообещал Джин, вновь запустив пальцы в рыжие пряди. Наклонился и осыпал лицо Хоарана лёгкими невесомыми поцелуями. Тот тихонько вздохнул и подложил руки под голову, вытянувшись во весь рост на кровати. Его мышцы, похоже, свело от напряжения и боли – твёрдые, как будто отлиты из стали.
Джин забрался на кровать с ногами, решительно стиснул коленями узкие бёдра Хоарана и принялся разминать ему спину и плечи. Он уже наизусть знал, где и какой шрам на теле Хоарана: старался не задевать сложные и рваные рубцы, ласково обводил их кончиками пальцев, с тонкими и давними поступал смелее. Пришлось хорошенько потрудиться, дабы немного ослабить напряжение, – с Джина семь потов сошло, пока мышцы, наконец, не соизволили стать чуть мягче. Наклонившись, нашёл губами неровный шрам на левом плече, согрел дыханием и поцелуями, перешёл к другому. Один из старых рваных рубцов проходил рядом с позвоночником. Странно, что рыжий сохранил удивительную гибкость, потому что этот шрам обязан был отразиться на ней не лучшим образом. Под правой лопаткой – след от пули. Скорее всего, он остался после службы в ОСН. И, собственно, это не единственное напоминание о пулевом ранении на шкуре рыжего. Пулевые, ножевые, ожоги… Проклятие, да Хоаран просто ходячая энциклопедия всех возможных видов ран! Даже любопытно, сколько из них элементарно стёрлись “асфальтовой болезнью” [3]? Наверное, столько же, сколько осталось. Ну, с левой стороны тела точно стёрлось много – благодаря Джину, если можно так сказать. Тогда на шоссе рыжий именно на левом боку проехался по асфальту, лишившись внушительного количества кожи.
Джин устало рухнул на простыни рядом с Хоараном, перевёл дух и привлёк его к себе, спрятал лицо в рыжих волосах, вдохнул знойный аромат, смешанный с запахом пшеницы, и слабо улыбнулся. Приподнявшись, ухватился за край второй простыни, потянул её вверх, накрыв их обоих. Заодно стянул с себя полотенце, свернул и сунул под голову. Надо было сразу подушку поискать, вряд ли рыжий далеко её закинул. Хоаран мог спать без подушки и дальше, но Джин предпочитал всё-таки спать с подушкой. Под простынёй он вновь крепко обнял Хоарана и прижал к себе, мгновенно согревшись теплом обнажённого тела. Теперь ветер, бесцеремонно врывавшийся в открытое окно, совсем не страшен. Можно, конечно, закрыть окно, но ему совершенно не хотелось выпускать из объятий рыжего даже на одну секунду.
– Спокойной ночи, Эндзэру… – прошептал он, тронув губами горячий лоб Хоарана. – Пусть тебе приснится твоё небо.
***
Проснулся он от безжалостно бьющих в глаза рассветных лучей. Или уже не рассветных, а полуденных? Они проникали в комнату, когда ветер откидывал в сторону занавесь, отражались от зеркала на стене, усиливали мощь и попадали Джину в лицо, ослепляя даже сквозь плотно сомкнутые веки. Прищурившись, он слегка повёл плечами и ощутил приятную тяжесть: Хоаран спал, пристроив скрещенные руки на его груди и уронив на них голову. Тот ещё хитрец, потому что в таком положении солнечные лучи падали на него напрямую, без зеркального усиления, впрочем, пятна света нагло блуждали в спутанных прядях, придавая им ещё более насыщенный цвет, чем обычно. То ли благодаря этому, то ли чему-то иному, но Хоаран сейчас выглядел почти так же, как тогда – под водопадом: по-мальчишески юным и уставшим, даже измученным. Однако, не смотря на это, черты его лица оставались строгими, дерзкими и жёсткими, но – проклятие! – такими беспечно юными, что Джин уже засомневался, в своём ли он был уме, когда…
Вот именно!
У них же всё не так, как у людей! Вместо того чтобы позволить рыжему любить себя, позабыв о здравом смысле… Вместо этого Джин сам любил вот именно так – Хоарана, более того, сам и проявлял инициативу, сам… делал буквально всё для поддержания этих странных отношений, которыми в итоге рулил почему-то именно Хоаран. Чертовщина какая-то!
Он осторожно запустил пальцы в густые пряди, мягко перебрал их и закусил губу, когда солнечные лучи перескочили на гибкую спину и широкие плечи рыжего, бесцеремонно подчеркнув многочисленные шрамы – без прикрас. Носил их Хоаран, а чувствовал боль Джин, но, может, так оно и должно быть?..
Наглый мерзавец захапал себе простыню, служившую одеялом, – она обвилась вокруг пояса и окутала вольно вытянутые длинные ноги. На узкой ступне, торчавшей из-под простыни, нахально пристроилось круглое пятно света – прямо на пятке. Кроме того, мерзавец явно и не думал переживать из-за того, что Джин остался без “одеяла” вовсе. Ну, он и сам не особо-то переживал, устремив вновь взгляд на ярко освещённое лучами лицо. Тронул кончиком пальца тёмную бровь, медленно повторил её рисунок, нежно погладил и слабо улыбнулся. Опять всё неправильно: лежит тут и любуется рыжим заразой… Хотя у него всё равно иначе не выходило.
Хоаран зажмурился, а затем приоткрыл глаза, заставив сердце Джина пропустить удар. Видимо, из-за причудливого освещения из-под ресниц плеснуло ярким оранжевым пламенем. Рыжий зажмурился ещё раз, затем чуть приподнял веки уже с опаской. Теперь оранжевое пламя сменилось тёмным янтарём – переменчивым и искристым. И лицо тоже ожило: всё такое же неожиданно юное, сонное, с явной печатью усталости и с необъяснимым обаянием в каждой линии…
Мысли Джина внезапно переключились с внешности Хоарана на собственную. Точнее, на конкретный вопрос, до сих пор висевший в воздухе.
– Так что там с котминамом?
– И тебя, чёрт тебя возьми, с добрым утром… – беззлобно отозвался Хоаран, но глаза обречённо прикрыл.
– Подозреваю, что утро мы благополучно проспали. А рассказать ты обещал.
– Помню, – пробормотал рыжий. – С утра пораньше – самое то.
– Ну так…
– Котминам – это… – Хоаран нахмурился, выдержал небольшую паузу, но всё же продолжил: – Ккот – цветок, ми – чарующе красивый, нам – мужчина. Мужчина, чья красота подобна прекрасному цветку. Тебе полегчало?
– Э… Не сказал бы… – неизящно ответил Джин, несколько озадаченный подобным поэтическим сравнением, – особенно в части приложения этого “эпитета” к собственной скромной персоне. Выбивало из колеи, однако…
– Думаю, у вас в Японии есть что-то подобное.
– Но… Почему я? Логичнее было бы так тебя назвать.
Рыжий всхлипнул, уткнулся носом в грудь Джина – его плечи затряслись от приступа беззвучного хохота. В конце концов, он перевернулся на спину, вновь устроил голову на груди Джина и рассмеялся уже открыто, хоть и негромко.
Джин закрыл глаза, позволив себе утонуть в музыкальном звуке его смеха.
– Ну ты как скажешь… Во мне всё слишком яркое и очевидное, а значит, обычное, понятное и бесхитростное. А котминам… Это нечто иное, необъяснимое, то, что так просто словами не выразить, нечто за пределами обычности. Извини, но котминам у нас действительно ты.
– Мне совесть не позволяет… – ошарашенно выдал Джин, уставившись на Хоарана. Это в каком месте он обычный и понятный, если кое-кто до сих пор ломал голову над вопросом, почему это не может глаз отвести от его лица ночами? И не только ночами…
– А у тебя кто-то спрашивать будет? – хмыкнул Хоаран. – Есть слово и есть его значение. В отношении тебя всё прекрасно работает, так что совесть твоя чиста, словно простыня новобрачной.
Джин задумался прочно и надолго, ибо нечто в словах рыжего не стыковалось. Точнее, стыковалось, но двумя совершенно разными способами. Вот ведь зараза языкастый! Ему хоть прямо сейчас можно идти в дипломаты.
– А ты? Если не котминам…
– Я красивый, обаятельный и просто умница, – довольно сообщил ему Хоаран. – Мне даже можно доверить имущество. Ну… если не в особо крупных размерах, конечно. Завидно?
– Трепло… – вздохнул Джин, с удовольствием запустив пальцы в солнечные пряди снова.
– И ещё какое, – подтвердил с тихим смешком Хоаран. – Прибить бы такое, так ни фига ж не дамся.
Мысли Джина вновь соскочили на неправильность их отношений. Кто тут котминам, а кто трепло, уже выяснили, только с чего вдруг в итоге именно котминам сходил с ума по…
Чертовщина всё-таки!
– Для тебя это важно? – задумчиво спросил Джин.
– Ты о чём? – не понял рыжий.
– Ну… что я, как оказалось, котминам. И… И знаешь, если бы я тогда не попросил, ты… ты бы…
– Нет.
– Что? – Джин приподнялся на локтях и изумлённо – с долей возмущения даже – уставился на Хоарана.
Хоаран вздохнул, внезапно сменил положение и уверенно припечатал Казаму к постели, уперевшись рукой в его грудь. На миг из-под ресниц вырвалась на волю золотая ярость, а затем на лице Джина оказалась ладонь, принудившая последнего закрыть глаза. Губы согрел неожиданно мягкий, хоть и глубокий поцелуй. Пальцы медленно соскользнули с лица, и едва слышно прозвучало:
– Мне наплевать. Всё равно, как именно ты выглядишь. Я могу и вовсе не видеть тебя… И даже если уже никогда не увижу твоего лица…
Джин широко распахнул глаза – и встретил ответный – прямой – взгляд. Вдруг Хоаран вновь тронул его лицо пальцами – слепо провёл сверху вниз, словно незрячий, – и отчего-то внутри всё будто льдом сковало… будто… будто уже это было…
Дежавю. Опять.
– Даже если уже никогда… Это не имеет значения. Никогда не имело. Ты можешь выглядеть как угодно – мне всё равно. Человеческое тело – это всего лишь сосуд. Разве ты думаешь иначе?
– Я… – Джин запнулся. Потому что… Потому что он не мог так легко ответить на подобный вопрос. Для него Хоаран всегда был таким, как сейчас – именно с этой внешностью. По-другому он его просто не представлял. Но солгать… И будет ли это ложью? Или… – Я не думал об этом. Мне и в голову…
– Нет.
– Что? – Джин опять не понял, что имелось в виду.
– Нет. Если бы ты тогда не попросил, вряд ли бы мы сейчас здесь были.
– То есть, ты бы ничего…
– Ничего бы не сделал.
– Но почему? – Джин стиснул кулаки до боли, чтобы удержать обиду и ярость внутри.
– Не думаю, что смогу объяснить тебе… – вздохнул рыжий и уверенно провёл пальцами по шее собеседника, заставив его против собственной воли откинуть голову и испытать чувство приятной расслабленности. – Ты просто не понимаешь, что…
К пальцам присоединились губы. Не сдержав тихий стон, Джин обхватил Хоарана руками и притянул к себе.
– Не понимаешь… как мало мне нужно… – договорил Хоаран и наградил Джина быстрым поцелуем. – Это больше, чем надо…
С ещё одним полузадушенным стоном Джин обессиленно уронил руки, выпустив рыжего из объятий, и сгрёб постыню, сжал ткань в кулаках, отдавшись полностью на милость чутких и умелых пальцев и несдержанных страстных губ.
– Это больше… ещё больше моих ожиданий, – прозвучал хриплый шёпот.
И немного погодя, когда Джина накрыло первой волной, обещавшей скорое наслаждение, он выдохнул имя и слова, которые клялся никогда больше… тем более, на корейском. Но он их произнёс – рыжий слышал.
– И это больше, чем я мог когда-либо представить…
Он распахнул глаза, чтобы ещё раз в этот день встретить прямой открытый взгляд Хоарана. И растерянно понял, что Хоаран имел в виду сейчас себя – внутри его тела, а не произнесённые неосторожно слова.
– А что ты представлял? – едва смог выговорить Джин, бросив ладонь поверх косого шрама на груди и почувствовав бешеный стук сердца.
– Улыбнись! – коротко велел вдруг рыжий, остановившись в самый неподходящий, по мнению Джина, момент. Но улыбка вполне получилась – легко и искренне, само как-то так вышло. И кончик смуглого пальца медленно повторил очертания этой улыбки.
– Это всё, чего я хотел… Всё, что мне было нужно… – едва уловимой музыкой прозвучал шёпот над ухом. – Всё остальное – к чёрту. Есть – хорошо, нет – тоже нормально.
В данном вопросе, пожалуй, их мнения совершенно не совпадали, однако Джин оставил все возражения при себе. И даже если бы он захотел их высказать, ни под каким видом сейчас бы не смог. Сейчас он не только говорить – дышать разучился. И лишь рвущееся из груди сердце указывало на то, что он всё-таки жив. По сути, Джин совершенно не намеревался возражать против именно этого способа заполучить его улыбку, а вот любой иной готов был тут же поставить под сомнение.
Горячее дыхание обжигало шею, рыжие пряди приятно щекотали кожу – и дрожь всё ещё жила в телах обоих. Это получилось быстро, но удивительно неистово и напоминало самый настоящий поединок на Турнире, вот только Джин не рискнул бы назвать победителя.
Он прикоснулся к лицу Хоарана обеими руками, всмотрелся в дерзкие черты…
– Отстань. – Хоаран попытался высвободиться, но Джин не отпустил его, привлёк к себе и настойчиво припал к губам.
Проклятие, он всегда знал, что рыжий ни за что не солжёт, однако сейчас… Именно сейчас недавние пояснения Хоарана стали ложью – от первого и до последнего слова. Потому что Джин не мог принять это как истину. Слишком мало, чтобы уверить его в том, во что он желал верить. Ему – мало, недостаточно, катастрофически мало. И да, он не Хоаран, конечно же, и поэтому – мало тоже. Довольствоваться ничтожной улыбкой? Ещё и тогда довольствоваться, когда предлагали в сотни раз больше? Нет, он так не мог и не смог бы никогда. Поэтому – ложь! Всё это ложь! Возвышенные слова, не больше. Потому что рыжий не мог желать меньшего, чем есть прямо сейчас…
Не может, не должен, не смеет…
Джин невольно позволил поцелую стать глубже, чем предполагалось изначально.
“Я дам тебе больше – и только посмей отказаться! Ты нужен мне весь – на меньшее я не согласен”.
Хоаран внезапно отстранился.
– До тебя хоть что-нибудь дошло? – спросил он без особой надежды. – Тебе не обязательно быть со мной и терпеть меня, терпеть то, что я с тобой делаю. Ты можешь ненавидеть, избегать, презирать, проклинать, отталкивать, не замечать, вовсе забыть. Всё равно. Мне нужно мало, совсем немного. И ты всё равно останешься моим. – По его губам скользнула такая знакомая – неуловимая и призрачная – улыбка. И немедленно захотелось врезать рыжему.
– Я не твоя собственность! – взвился Джин. “Но было бы неплохо, если бы моей собственностью был ты…”
– Я, кажется, подобного и не говорил, – насмешливо фыркнул Хоаран. – Я сказал, что ты – мой, а не моё движимое или недвижимое имущество.
– Не чувствую разницы.
– Будешь упираться – дам в тыкву. Для лучшего регулирования чувствительности, – лениво предложил невыносимый мерзавец. – Чёрт, есть хочу… Ещё немного – и мой желудок сожрёт сам себя.
– Я не понял про разницу! – окликнул Хоарана на полпути в ванную Джин.
– Человеку нужна и пища для размышлений. Не хлебом единым, знаешь? Теперь у тебя такая пища есть. Всё равно тебе делать не фиг, а так хоть мозги разомнёшь…
Джин оторопело пялился на закрывшуюся за Хоараном дверь и пытался где-то и как-то отыскать подходящие к случаю слова. Ни черта не выходило. Потому что манеры одного отдельно взятого – и даже особо конкретного – корейского осла могли бы использоваться в крупномасштабных военных кампаниях в качестве беспроигрышного последнего средства – стопроцентно убойный эффект против любого противника и в любых условиях. Кстати, проверено же на практике: Хоаран как-то умудрился довести Джека до самоликвидации невинной богословской беседой о месте роботов в этом мире. У несчастного андроида все системы сразу накрылись медным тазом – называется, пообщался с рыжим минутку – и фатальный исход без возможности восстановления. И Хоаран ещё прибеднялся, что ни разу не грамотный, как уссурийский тигр… Ну да.
– Если ответ придумаешь только завтра, то не напрягайся. Завтра это будет уже не актуально, – послышалось из ванной.
Добивание. Про добивание рыжий мерзавец никогда не забывал. И Джин тихо прошипел нечто вроде “чикусё”, после чего со стоном рухнул на кровать, правда, почти сразу же вновь приподнялся на локтях и устремил взгляд в зеркало на стене – на собственное отражение. Кожу усыпали красноречивые отпечатки – свежие и не совсем, на обнажённом теле – как будто призрачный плащ сладкой истомы, по которому совершенно не трудно угадать, что именно с ним только что делали, губы казались яркими и немного припухшими – тоже ясно сразу, по какой причине, а ещё как-то странно светились глаза… И на ум немедленно пришло непрошенное – котминам. Джин сдавленно выругался и зажмурился, чтобы не смотреть на себя – такого себя, пусть и хотелось, но…
Из ванной вышел Хоаран, и Джин невольно открыл глаза. Он мог не смотреть на себя, но не на него. Хоаран одёрнул футболку и подмигнул.
– Ты вообще собираешься сегодня выбираться из кровати?
Рыжий остановился напротив зеркала, растерянно взъерошил влажные пряди и попытался их как-нибудь пригладить. Разумеется, Джин уставился на его отражение, а заодно и на своё. Выражение лица изменилось почти мгновенно, но он успел запомнить то, причиной которого стал Хоаран. Неужели у него всегда такое лицо, когда он смотрит на…
Хоаран вдруг оказался рядом; смеющиеся светло-карие глаза напротив и громкий щелчок пальцами.
– Я, правда, голодный, как тигр. Если быстро не соберёшься, уйду без тебя.
– Соберусь, – пообещал Джин и “поплыл”, уставившись на лицо рыжего. Так близко… Искорки смеха в янтарной глубине… И лёгкая тень усталости только прибавляла ему обаяния…
– Ты ещё долго будешь мыслить о…
– …высоком.
– Ну, я не такой сложный. Собирайся и давай вкратце свои высокие мысли. Попрошу на пальцах, но без участия среднего, – выглянув в окно, предложил Хоаран с ходу.
Джин старательно скомкал простыню и залепил импровизированным снарядом в затылок мерзавцу.
Если бы всё было так просто…
Мерзавец изящно уклонился от столкновения, а снаряд красиво выпорхнул в окно.
– Да уж, это точно не простыня новобрачной, – пробормотал он, полюбовавшись на зрелищный полёт постельной принадлежности на крыльях местного ветра.
Нестерпимо хотелось ухватить его за шкирку и удавить на месте, так ведь и впрямь же не дастся.
Пришлось Джину воспользоваться единственным возможным выходом: сделать вид, что не замечает рыжего, нацепить на лицо маску невозмутимости, а на губы наложить печать молчания. Так вот в ванную и отправился. А что ему оставалось? Против Хоарана только такая тактика и срабатывала. Иногда. Ибо выдержки хватало, честно говоря, далеко не всегда и отнюдь не надолго.
Когда Джин соизволил вернуться в номер, Хоарана там уже не обнаружил. Тихо ругаясь, пошёл в облюбованный ими ресторанчик. Всё-таки перекусывать там было намного удобнее, чем готовить самим.
Рыжий расположился за лучшим столиком со стаканом молока, и перед ним как раз поставили весьма аппетитное на вид блюдо.
– Пахнет вкусно, – заметил Джин, устроившись напротив. Уронил привычное “итадакимас”, ухватил палочки и подцепил солидный кусочек мяса, который заманчиво блестел от соуса.
– Ая, Чжин!.. – быстро начал Хоаран, но тут же умолк, потому что Джин активно зашарил руками в воздухе, выронив палочки.
Хоаран с невозмутимым видом налил в стакан негазированной воды и вручил ёмкость пострадавшему, который припал к живительной влаге так, словно скитался месяц в пустыне.
– Вот придурок… – загрустил рыжий. – За столько времени мог бы уже и привыкнуть.
– Не делай из меня придурка – сам могу! – огрызнулся Джин, прикончив четвёртый стакан воды. – Ты же всегда брал мне что-нибудь китайское или японское! Зато теперь ясно, откуда в тебе столько огня…
– Какого ещё огня?
– Этого! Если постоянно есть такое острое… Я же себя сейчас огнедышащим драконом почувствовал!
– Точно? Именно драконом?
Вопрос прозвучал крайне подозрительно, а если ещё приплюсовать хитрющие и чрезвычайно весёлые глаза Хоарана, так и вовсе…
– Ты это к чему? – заволновался Джин.
– Да так…
– Нет уж! Выкладывай!
– Ты не банк, чтобы принимать вклады. Просто ты не знаешь, что именно сейчас съел.
– И что же?
– Уж лучше тебе пребывать в блаженном неведении. На всякий случай.
– Лучше скажи.
– Неа, – улыбнулся Хоаран, решительно придвинул блюдо к себе и вооружился палочками. – Меньше знаешь… Ну, сам понимаешь.
И он с аппетитом принялся за еду, ничуть не переживая по поводу остроты и подозрительных ингредиентов.
– Гм… Закажи себе чёрной свинины. Только сразу скажи – без чеснока.
– Чеснок я переживу, – самоуверенно заявил Джин.
– Ага, щаз! Не переживёшь.
– Переживу!
– Тебя только что едва не прикончил слабенький соус, а чеснок… – Рыжий сиял, как новая монета. – Наш чеснок тебя сразу на тот свет отправит. Но ты, конечно же, мне не веришь. Ладно, пробуй, но не говори потом, что я тебя предупредить забыл.
– В такие моменты… – Джин старательно боролся с искушением. – В такие моменты так и хочется тебе врезать.
– А ты не рассуждай о моментах, ты лучше врежь, – поощряюще помахав палочками, предложил Хоаран и сверкнул улыбкой. – Хотя бы попытайся.
– Иди ты…
– Не пойду, – заупрямился корейский осёл редкой породы. Как там было… Окрас – насыщенный рыжий, высота в холке… – Я всё ещё надеюсь на поединок, если помнишь.
– Это вряд ли, – подумав с минуту, жестоко обломал Хоарана Джин. – Я воздержусь.
– Вот чёрт! А если я тебе колючек в ботинки насыплю?
– Потом будешь тщательно следить за собственными, – мрачно пообещал Джин и уделил внимание терпеливо ожидающему в сторонке официанту. Неуверенно заказал свинину, хотя на мясо как-то не тянуло, помедлил, но всё же попросил приготовить без чеснока – “пресное” блюдо. Официант и Хоаран весело переглянулись, снисходительно посмотрели на Джина и обменялись парой фраз по-корейски, после чего официант благополучно удалился.
– Что ещё? – закипая вновь, вопросил Джин и сердито смахнул длинную чёлку с глаз.
– Ничего. Не будь таким мнительным, – отозвался Хоаран, даже не попытавшись скрыть злорадство.
– Конечно! Вы же наверняка про меня говорили.
– Ну… Мы говорили о том, что мясо – самое то после активных упражнений в постели. – Хоаран слегка наклонил голову и полюбовался на шею Джина. Нетрудно догадаться, какие отметины там красовались. Джин, по крайней мере, сообразил сразу и даже немного покраснел.
– Тебя это так сильно беспокоит? – вопросительно вскинув бровь, поинтересовался рыжий.
– Меня скорее беспокоит то, что легко догадаться, как…
– Тебе только так кажется. Легко догадаться – как, но не с кем, – перебил его Хоаран. Вслед за словами – неожиданно серьёзный быстрый взгляд из-под ресниц. – Наплевать. Просто не обращай внимания.
– Хоа…
– Тема закрыта, – отрезал собеседник. И отрезал без шуток. Впрочем, Джин знал, что запретить оставлять эти следы на коже он не в силах. Никто не в силах. И он даже не испытывал уверенности в том, что действительно хотел запретить.
Нет.
Если говорить начистоту, то запрещать он совершенно точно не желал. Для него эти отметины всегда были теми словами, которые Хоаран никогда ему не скажет иначе, только таким вот образом – выгравировав их на его теле, вдохнув в его плоть. И прямо сейчас он до сих пор отчётливо ощущал на месте каждого отпечатка горячее касание губ Хоарана и тёплое дыхание, словно наяву. И хотя их разделял ныне стол, а вокруг негромко переговаривались незнакомые люди, они по-прежнему находились так близко друг другу, как никто и вообразить себе не мог. Словно так и не разомкнули объятия и чувствовали биение сердец, жар кожи и один на двоих ток крови…
– Странный остров… – опустив глаза, чтобы спрятать то, что в них сейчас отражалось, пробормотал Джин немного смущённо.
– Если бы… – вздохнул Хоаран. – Чёрт, делай, что хочешь, но когда вернёмся в Сеул, ты должен сдержать слово!
– Какое?
– Джин, сверну шею и скажу, что так и было! Учёба, работа – да что угодно, но чтобы у тебя были цель и занятие!
– А, ты об этом…
– А о чём ещё? В конце концов, я тебе не микстура три-шесть-девять [4]. А даже и если, то кроме три-шесть-девять на свете полно других вещей. Просто выбери что-то для себя, что-то, что понравится именно тебе – без оглядки на других и – уж точно – без оглядки на меня.
– Хорошо, я же обещал. А что такое микстура три-шесть-девять?
Хоаран отодвинул в сторону опустевшее блюдо и довольно хмыкнул:
– Ну вот, у тебя теперь есть причина для визита в библиотеку…
– Зараза! – прорычал глухо, но с чувством Джин.
– Неа, я великолепен, – обстоятельно возразил рыжий, – ибо в данный момент именно я являюсь двигателем твоего личного прогресса.
– Что? – Джин снова яростно боролся с искушением навешать мерзавцу прямо тут и от души.
– Что слышал. Ты есть будешь?
– Буду. Когда еду принесут. Салфетки можешь есть сам. Так что такое микстура три-шесть-девять?
– Просвещайся самостоятельно, остряк, – налетев на кимчи, проворчал Хоаран.
– А тарелкой по голове?
– Тебе тарелку ещё не принесли, это во-первых. Её ещё опорожнить надо, чтоб еда зря не пропадала, это во-вторых. А в-третьих, зачем напрягаться, если ты всё равно по жизни мазила? Только по моему байку и наловчился попадать. Или это мой байк наловчился попадать по тебе, как думаешь?
– Я тебе сейчас устрою повтор визита Тоётоми в Корею, хочешь? – с угрозой предложил Джин.
– Давай, а я тебе устрою битву в заливе Мённян [5]. И всё равно японцы Корею тогда так и не получили.
– Можно подумать, корейцы получили Японию!
– Ну да, – уверенно кивнул рыжий.
– Что?! – возмущённо зашипел Джин.
– Вспомни вездесущих корейских эмигрантов, – улыбнулся довольно Хоаран, выразительно помахав палочками в воздухе. – Или ты думаешь, что у них вдруг заведётся свой Моисей [6], который осуществит исход Хоаранев из Японии? С другой стороны, Моисей тогда прихватил у египтян весь государственный запас драгоценных металлов и вверг Египет в жестокий экономический кризис – о спецэффектах в виде десяти казней египетских я уже молчу. Небось, египтяне кашляли кровью, когда евреи бесились с жиру и превращали золотой запас в посредственные произведения искусства религиозного толка [7] …
Уел.
Нет, ну вот как с этим рыжим заразой вообще можно спорить?
– Кстати, вся египетская армия тоже накрылась медным тазом. Хотя нет – деревянным корытом, ибо медь евреи тоже спёрли – на умывальник религиозно-омывательного назначения [8] …
– Не знал, что ты так хорошо разбираешься в евреях и Библии.
– Если бы… – поскучнел Хоаран. – Это я просто поцарапал гонг в школе у парадного входа, случайно… Ну ладно, не совсем случайно. Или вовсе не случайно. И наставник заставил меня в качестве наказания прочитать Ветхий Завет и пересказать в подробностях близко к тексту, что следует понимать как “выучить наизусть”.
Джин содрогнулся и испытал неземное облегчение при мысли, что в ученики к мастеру Бэку угодил именно Хоаран. Все прочие рядом с Бэк Дусаном не протянули бы и недели.
– Если хочешь, могу тебе Новый Завет пересказать. Вкратце. Там всего триста страниц, если мелким шрифтом.
– Боюсь спросить, сколько же в Ветхом…
– Если мелким, то тысяча.
Джину поплохело.
– А что такого страшного ты нацарапал на гонге?
У Хоарана слегка порозовели скулы, но он всё же тихо пробормотал:
– Не нацарапал, вообще-то, а написал белой краской. Крупно и на самом видном месте – “Сам дурак”. А потом учитель заметил ещё и над входом в школу надпись “Ансамбль песни и пляски”. Ну и… Новый Завет пошёл в нагрузку.
Джин обречённо опустил голову и закрыл глаза ладонью. Небеса точно знали, что делали, когда посылали Хоарану в наставники Бэк Дусана. Все прочие рядом с рыжим не протянули бы и дня.
________________________
[1] Корейский тигр – символ Кореи. Однако корейские тигры – это на самом деле уссурийские тигры, которых в Корее принято называть корейскими. Согласно традициям изображения тигра, а ещё его когти или кусочек шкуры, защищают от нечистой силы, демонов и злых духов. И тигр является символом силы, отваги, стойкости, упорства, бессмертия, непреклонной воли и настойчивости.
