Текст книги "Волки в овечьих шкурах (СИ)"

Автор книги: Хель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

Эмма передала документы Спенсеру, но тот не воодушевился. Буркнул что-то себе под нос, Эмма даже не стала вслушиваться, и закрылся в своем кабинете. Эмма вернулась в участок и попыталась подвести черту под всем, что сейчас происходило в ее жизни.

Участие Руби в смертях Кэтрин и Сидни не доказано, Эмма до сих пор изгой из-за того, что случилось.

Подвести Голда под ответ не удается. Он почти не попадается на глаза, прекрасно зная, что домой к нему никто не сунется. Как выяснилось к великому удивлению Эммы, суеверные горожане – и прокурор в их числе – всерьез полагают, что Голд может сглазить или испортить карму. Что он какой-то там колдун или знахарь. Да, рядом с ним иногда бывает весьма неуютно, но это не повод прикрывать собственную трусость и нерешительность какой-то нелепой магией!

Лили пытается наладить отношения. Пожалуй, это единственный более-менее светлый момент во всем происходящем.

Джонс либо зачем-то врет о том, что нападавший был женщиной, либо был пьян настолько, что его показания все равно окажутся спутанными и неправдоподобными. Да и будут они совершенно не о том.

Регина не звонит и не пишет и явно живет своей собственной счастливой жизнью. Ее не прижать к ногтю, даже учитывая, что она имеет отношение ко всем творящимся странностям. Ну и скатертью дорога!

Никогда раньше Эмма не отказывалась от важных частей своей жизни вот так запросто, едва решив. Ей всегда требовалось время на раздумья. Пусть хоть немного, хотя бы день или два. Так было, когда она решила больше не видеться с Лили. Так было, когда она запретила себе любить Нила. Так было, когда она отдала Генри на усыновление. Но теперь… Теперь словно кто-то или что-то ускорили обменные процессы внутри, и Эмма практически не сомневалась.

Все было послано к черту. Все попытки расследования, которые предпринимала Эмма. Если бы у нее имелись настоящие помощники или хотя бы те, кто поддерживал ее морально, она бы справилась. Она бы нашла зацепки. Сплела воедино все нити и закрепила бы концы. Но она все еще была одна. Против всех. А Регина теперь ходила под руку с Робином, и это, наверное, оставалось самой тяжелой из всех неудач, что обрушились на Эмму.

Но три месяца она как-то вытерпела. А дальше стало гораздо легче.

– Отлично, – сказала Эмма, прикрывая глаза и большим пальцем поглаживая корпус мобильника. – Мне тебя встретить?

Она хотела бы встретить.

За прошедший год они с Лили переписывались и созванивались почти каждый день. Поначалу Эмма делала это только потому, что так хотела Лили, а Эмме нужно было лишь отвлечься от переживаний. Но однажды Лили не позвонила. И не написала. Прошла целая неделя прежде, чем Эмма поняла: она должна позвонить ей сама. Она так привыкла к их разговорам и смайликам в конце писем, что теперь уже никак не могла без них.

Может быть, именно тогда Эмма подумала, что они могли бы начать все сначала. Совсем все. Но Лили не планировала возвращаться в Сторибрук, а Эмма не намеревалась переезжать обратно в Бостон. Им только и оставалось, что писать письма и тратить деньги на междугородние звонки. Пока Эмма жила у Питера, она предпочитала интернет, но в собственной квартире можно было не ограничивать себя в телефонных разговорах. Даже учитывая опасение, что Регина может прослушивать линию. Разве она стоит того, чтобы ее бояться?

– Встреть, – ответила Лили, и Эмма по голосу поняла, что она улыбается. – На площади. Я ведь все равно буду на машине, но если встретишь, оставлю ее где-нибудь и пройдусь пешком.

Целого года Эмме оказалось достаточно для того, чтобы простить Лили. В конце концов, тогда они были детьми. А дети часто бывают слишком жестоки. Эмма думала, что совершенное Лили оставило отпечаток в душе, и так оно и было. Но дети вырастают, и поверх того отпечатка наслаивается новая кожа, не такая тонкая, не такая податливая. Теперь Эмма была готова ко всему.

– Как там Джефферсон? Его уже перевели?

Лили ничего не рассказывала о своих делах, зато много говорила о личной жизни. Эмма поступала с точностью наоборот. Такая удобная компенсация недостающих элементов. И, главное, что обе были только за.

В деле Джефферсона Эмма продержалась около месяца. Она все надеялась, что он образумится, что произойдет чудо. Такого, конечно же, не случилось. А исходящая от него угроза усилилась, Эмма почти физически ее ощущала. В конце концов, она все же сдала Джефферсона в психушку, когда тот в очередной раз пришел в участок. Санитары скрутили его по рукам и ногам, сбили шарф, обнаживший покалеченную шею, и приложили лицом об пол. Покрасневший и обездвиженный, Джефферсон молча смотрел на Эмму, прижавшись щекой к грязному линолеуму, и Эмма ощущала себя очень неуютно. Она видела в его глазах обещание вернуться. Обещание это не было злым или каким-то еще, но все же Эмме не хотелось дожидаться этого возвращения. Она позвонила Вэйлу и попросила его при первом же удобном случае перевести Джефферсона в Бостон или куда-нибудь еще, подальше от Сторибрука. Кроме того, она рассказала о происшествии Лили и попросила совета: впервые за долгое время Эмма хотела, чтобы ей подсказали, как следует поступить. Всегда, всегда она предпочитала решать проблемы самостоятельно. Так было проще и продуктивнее, никто не путался под ногами, и не надо было сваливать на чужие плечи неудачи. Эмма сама ошибалась и сама несла ответственность. Честно и коротко. И никаких лишних людей.

Возможно ли было увидеть Регину на месте Лили? Несомненно. Но в момент, когда Лили высказала свое мнение по поводу Джефферсона, Эмма про Регину уже не думала. По крайней мере, не так часто.

– Нет. Вэйл говорит, что не получил подтверждения от штата, а без этого сделать ничего нельзя. Он все еще в больнице.

– Может быть, ты все-таки вернешься в Бостон? Он по-прежнему ждет тебя.

Лили настойчиво звала Эмму в Бостон с самого дня их первой после разлуки встречи. Она говорила о том, что в большом городе больше возможностей, что она всегда поможет Эмме устроиться – и в быту, и на работе. Слова ее были горячи, но Эмма воспринимала их лишь как попытку загладить вину и не рассматривала серьезно. До поры, до времени. А когда пришла к выводу, что действительно стоило поступить именно так, то стало поздно. Нет, конечно, уехать из Сторибрука она могла в любой момент. Вот только это было бы уже даже не бегство, а… Эмма не могла подобрать названия, однако четко сознавала: если она поступит так, то пожалеет об этом. Жалеть ей не хотелось, у нее было, о чем пожалеть, и без этого.

– Нет. Еще много дел всяких, надо бы расправиться с ними.

Дел у Эммы не было. Ни одного. Попытки распутать случившееся с Руби и остальными она бросила окончательно, поняв, наконец, что старания ее не найдут отклика. Прошло много времени, Голд важно ходил по улицам и непременно окликал Эмму при встрече, даже если она шла по другой стороне улицы. Эмма отлично понимала, что он наслаждается своей победой, но виду не подавала. Старательно улыбалась и отвечала на вопросы, которыми Голд ее засыпал и которые всегда относились к тому, как прочно Эмме сидится на ее месте. Голд намекал на то, что Эмме надо бы оставить город, и, может быть, еще и поэтому она так держалась за Сторибрук. Остаться назло всем, сдюжить, не прогнуться под обстоятельства. Пусть маленькая победа, но победа!

– Ладно.

Лили никогда не спорила и не настаивала. Отходила в сторону и предоставляла Эмме право оставаться при своем. Иногда Эмму это злило, иногда она бывала благодарна. Но чаще всего относилась равнодушно. Будто это касалось не ее.

– Слушай, где можно снять квартиру? Я не хочу останавливаться в гостинице. Да и ты говорила, что единственная приличная у Лукас, а у нее мне как-то не с руки…

– Ты можешь жить у меня, – сказала Эмма легко. Легко, потому что последнюю неделю только и думала, как бы это сказать так, чтобы вышло намеком, но не приглашением. Крутила на языке и переставляла слова, гадая, как фраза прозвучит лучше. Лили должна была понять, что это не просто приглашение.

А если Регина устроила слежку за квартирой, то непременно увидит Лили.

Эмма могла не признаваться никому, но совсем избавиться от мыслей о Регине так и не сумела. Потому что не хотела. Она была вправе говорить себе все, что угодно, убеждать себя в чем угодно, но убеждения не действовали до конца, потому и сама Эмма не до конца хотела забыть Регину. Да и как забудешь, пока живешь с ней в одном маленьком городе и временами все же сталкиваешься там, где не ожидаешь?

Эмма знала, что Регина усиленно строит отношения с Робином Гудом. Словно доказывает самой себе или кому-то еще, как правильно все должно быть в ее жизни и жизни Генри. Спохватилась, ха! Мальчишка всю дорогу воспитывался без отца, она всерьез полагает, что Робин сможет как следует воздействовать на него? Эмму так и подмывало разыскать Нила и привезти его сюда, чтобы Регина понервничала. Но в таком случае нервничать начала бы и Эмма: все-таки Нил еще вызывал боль. Далекую, но вполне ощутимую. Да и как он поведет себя, узнав про сына? А если захочет отобрать? Настолько портить отношения с Региной Эмма не желала, пусть даже уже испортила все, до чего смогла дотянуться.

Она не могла ненавидеть Робина. В конце концов, он не был виноват в том, что Регина положила на него глаз. Или какую-то другую часть тела. И его интерес к ней тоже никак не мог осуждаться. Эмма знала, что горожане восприняли новую пассию мэра благосклонно, а Мэри Маргарет даже сделала попытку вернуть расположение Эммы: вроде как теперь Эмма снова должна была ненавидеть Регину. А если так, то им есть, о чем поговорить. Но вот беда – Эмма не ненавидела Регину. Она просто не хотела с ней общаться. И разговоры о ней ничем бы не помогли. Да и подругами с Мэри Маргарет уже очень сложно было бы стать вновь. После всего того, что между ними произошло… Эмма не считала себя злопамятной, но отлично помнила, как Мэри Маргарет пыталась убедить Регину заменить шерифа, прекрасно осознавая: после такого Эмме останется только уехать из Сторибрука, потому что другой работы она не найдет. Так что о каких возвращениях в прошлое может идти речь?

Робин пытался пару раз встретиться с Эммой. Разумеется, однажды он узнал, в каких отношениях та состояла с Региной. Возможно, он хотел обсудить именно это. А может быть, пригласить на обед, в ходе которого попытался бы всех примирить. Эмма усиленно игнорировала его попытки, лишь один раз будучи застигнута врасплох. Тогда Робин пришел в участок, явно дождавшись, пока Дэвид отправится на обед. Эмма с трудом переборола желание закрыться от Робина в туалете и с относительно милой улыбкой выслушала все, что он посчитал нужным ей сказать.

Робин начал с того, что призвал Эмму зарыть топор войны. «Регина, – сказал он, – не желает ссоры. Она не понимает, что случилось, почему ты больше не приезжаешь к Генри. Пару раз она тебе звонила, но ты не брала трубку…»

Эмма пожала плечами. Серьезно? Регина считает именно так? И поэтому послала Робина, чтобы он все передал? Она забыла, что гонцов убивают?

Хе, Регина говорит с Робином про Эмму. Неожиданно. И как много она уже успела ему рассказать.

Интерес Регины к Робину явился для Эммы шоком. Не было ничего – и вдруг стало все. Их появление на людях вместе, их смех, их разговоры, их счастливый вид – Эмма отворачивалась, но совсем не замечать не могла. Неужели Регина так быстро полюбила его? Или она просто решила, что должна быть с ним, и сделала это? Для Генри? Для себя? Для Робина? Чтобы насолить Эмме?

У них ведь не было отношений, Регина сама сказала. Зачем было обставлять все… так? Или это из-за того, что произошло тогда на лестнице? Проклятье, Регина никогда не выдавала своих истинных эмоций по этому поводу, Эмме оставалось довольствоваться лишь внешними проявлениями, а они бывали слишком различны. И как, в итоге, она должна была прийти к правильному выводу, которого Регина, кажется, от нее ждала?

Робин был мягок и осторожен в высказываниях. От него Эмма не услышала осуждения, и именно этот факт мог бы растопить намерзший внутри нее лед, однако слишком сложно было абстрагироваться от мысли: теперь Робин спит с Региной. Целует ее, ласкает и обнимает по ночам. Эмма знала точно, что он ночует в доме под номером 108 – она следила пару раз, коря себя за неуместность. Пряталась за деревом и смотрела на горящий в окнах свет. А потом, сутулясь, шла домой и пинала попадающиеся под ноги камни, стараясь не думать ни о чем, что вызывало боль. Иногда даже получалось.

«Я непременно обдумаю твои слова, – обтекаемо отозвалась Эмма, когда Робин закончил свою пламенную речь. – И, может быть, даже приду на ужин…»

Робин искренне обрадовался и пообещал приготовить что-нибудь особенное. Эмма смотрела на него и думала: он действительно так глуп? Или так равнодушен? Или… Да что с ним такое? Если его на самом деле послала Регина – он просто смирился с тем, что пришел уговаривать бывшую любовницу своей женщины? А если он проявил собственную инициативу – чего он намеревается добиться? Хочет, чтобы Регина полюбила его еще больше за попытку все наладить для нее? Эмма не знала, что хуже. Зато она знала, что не имеет права осуждать: так или иначе, но Робин пытался сделать что-то для Регины. И та, судя по всему, очень это ценила.

Конечно, Эмма не пришла в их дом – теперь он считался их домом, домом Регины и Робина. Может быть, однажды они даже разошлют приглашения на белых карточках, где будет написано: «Регина и Робин приглашают вас на свадьбу, которая состоится тогда-то и там-то». Эмму передергивало от подобных мыслей, и она продолжала игнорировать звонки Робина, пока, наконец, тот просто не сдался. Или пока Регина не сказала ему прекратить. В любом случае, прошло достаточно времени перед тем, как Эмму пригласили в мэрию для вручения премии.

Хм, это Регина так пыталась заретушировать действия Робина? Извинялась за его рвение? Или же у нее была другая причина?

Итак, Эмма получила квартиру месяц назад и с того момента чувствовала себя немного неловко. Ладно, очень неловко. Гораздо более неловко, чем до этого. Все же такая премия, по ее мнению, была слишком щедра. Да и за что ее выдавать? Эмма не раскрыла ни одно преступление, горожане ее не любили, она приносила больше убытка, чем прибыли. Может быть, Регина просто наконец вспомнила, что Эмма вынуждена ютиться в чужой квартире из-за того, что спасла ее? Или ей захотелось что-то сделать для Эммы в память… о них?

Вероятно, стоило бы обговорить все это с Региной, но Эмма не хотела лишний раз соваться в мэрию. Она уже переболела их недоотношениями – по крайней мере, она искренне считала, что переболела, – вот только осадок никуда не делся. Всякий раз при виде Регины у Эммы что-то дергалось внутри. Она научилась не обращать внимания, честно. Но приятного было мало. Слишком мало. И вот – Лили. Женщина, которая непрочь завести отношения – по крайней мере, так кажется. Зачем тянуть?

– Жить у тебя? – повторила Лили задумчиво, когда Эмма уже начала думать, что ее слова потерялись в эфирном пространстве. – А я тебя не стесню?

Эмма хмыкнула и покачала головой так, будто Лили могла ее видеть.

– Я бы тебя не звала. Кроме того, я думаю, вдвоем нам будет веселее.

Она сказала это с намеком, надеясь, что Лили поймет. Она должна была понять.

Никогда не узнаешь, пока не сделаешь.

И Лили согласилась.

Закончив разговор, Эмма развила бурную деятельность. Да-да, в субботу, в которую она все равно вставала по будильнику, чтобы не так сильно отдаляться от будней и не испытывать впоследствии резкое недовольство от смены режима. Ее, конечно, могли вызвать в любую минуту, но хотелось надеяться, что такого не случится. Сторибрук был тихим местечком. Не считая, разумеется, ужасных интриг, но от них Эмма давно постаралась отдалиться.

Итак, она помыла полы, вытерла пыль, перестелила постель, перетряхнула диванные подушки, полила чахлый цветок и сходила в магазин, твердо решив приготовить что-нибудь вкусное. Тот факт, что готовить она не очень хорошо умела, Эмму не смущал. В конце концов, всегда можно найти простенький рецепт, в котором сложно ошибиться. Главное, чтобы там все было расписано пошагово. Как для идиотов. Ха, почему как?

Закружившись и заработавшись, Эмма очнулась уже около полуночи, когда квартира сияла, а в холодильнике лежала горка аккуратно нарезанных сэндвичей – кто сказал, что это не блюдо? Еще какое! И вот уж в нем совершенно точно трудно переборщить с ингредиентами! Довольная собой, Эмма блаженно растянулась на кровати и прикрыла глаза, планируя поскорее заснуть, чтобы так же скоро добраться до следующего дня. И не поняла, на какой минуте очутилась в лифте, заполненном сиреневым дымом. Или теперь он уже стал фиолетовым?

Кашель тут же разорвал легкие, Эмма упала на колени, утыкаясь лбом в пол, надеясь, что это поможет. Разумеется, не помогло. Лифт гудел и поднимался куда-то вверх, а Эмма корчилась в нем, сжимая кулаки, и пыталась считать секунды, откуда-то зная, что на десятой двери откроются. Так и случилось. Ползком Эмма выбралась наружу, продолжая надсадно кашлять. Она выгибала спину так, что, казалось, та вот-вот сломается. Боль чудилась далекой и одновременно слишком близкой, чтобы выносить ее. На очередном вдохе Эмма не удержалась, дрожащие руки подогнулись, и она упала на бок, неосознанно вдохнув еще больше дыма. А вот следующий вдох сделать уже не смогла.

Кто-то смотрел на нее сквозь сплетение сиреневой мглы. Эмма понятия не имела, почему еще видит хоть что-то слезящимися глазами, но все же видела. Какие-то неясные очертания, описать которые было невозможно и из-за отсутствия слов, и из-за дыма, заполнившего собой даже мысли. Эмма лежала на боку, глаза ее медленно закрывались, все тело резали невидимые ножи, а кто-то неясный следил за ее мучениями и не делал ничего, чтобы помочь. Когда Эмма уже теряла сознание, ей показалось, будто огромная тень сдвинулась в ее направлении, и что-то красное мелькнуло в разводах дыма. А потом она очнулась. Легкие саднили, горло болело от кашля, глаза слезились. Сон последовал за ней в реальность, и это, признаться, было совсем нехорошо. Выкашливала остатки дыма из легких Эмма уже в ванной и там же умывала лицо и жадно пила ледяную воду, надеясь унять резь в животе. А после лежала, не шевелясь, на кровати и не хотела засыпать, боясь, что снова попадет в это дымный ад. К счастью, до самого утра ей больше ничего не снилось, а утром и этот кошмар показался далеким и каким-то ненастоящим. Мало ли что там снится.

Воскресенье ознаменовалось для Эммы ожиданием. Признаться, она не рассчитывала, что будет так взбудоражена приездом Лили, однако не находила себе места и слонялась по квартире, переставляя с места на место немногочисленные безделушки и поглядывая на часы. Лили обещала сообщить, как въедет в город, но время тянулось очень медленно, как и всегда в ожидании. Наконец Эмма заставила себя открыть ноутбук и включить какой-то фильм из тех, что давно скачала, но никак не успевала посмотреть. Кажется, она дошла до середины, когда зазвонил мобильник.

– Ну, – весело сказала Лили. – И где ты? Я уже почти на месте.

Эмма подскочила и бросилась одеваться, а через двадцать минут нетерпеливо вышагивала из стороны в сторону на главной площади Сторибрука. Дул холодный ветер, нависшие над городом тучи обещали снег, Эмма куталась в куртку и жалела, что не взяла шапку. Да и отсутствие перчаток тоже давало о себе знать. Мимо проходили занятые своими делами горожане, может, кто и узнавал Эмму, но вида не подавал. Да и вообще вся истерия по поводу Руби схлынула почти в тот самый момент, когда Регина впервые появилась на людях под руку с Робином. Нашлась новая тема для обсуждения и осуждения – кажется, Робин был завидным холостяком, – и Эмма отошла на второй план. Лукас, конечно, ничего не забыла, и вход в ее кафе все еще был для Эммы заказан, но вот в остальном потихоньку налаживалось. И это не могло не радовать.

Эмма успела намотать около десятка кругов, когда заметила Лили. Та была одета в теплое серое пальто и шла быстрым шагом к Эмме, которую явно увидела давно. Эмма облегченно выдохнула и отправилась навстречу, стараясь не замечать, как сильно колотится сердце. В самом деле – зачем нервничать? Разве она видит Лили впервые? Но сердце все равно колотилось и с каждым шагом все больше. Наконец расстояние между ними сократилось до минимума, и Эмма улыбнулась, глядя Лили прямо в глаза.

– Привет.

– Привет, – ответила Лили, ставя сумку на землю. А потом обняла Эмму за талию, притянула к себе и поцеловала на виду у всей площади. Эмма только и успела, что беспомощно вскинуть руки да закрыть глаза.

Губы у Лили были прохладные и упругие, а язык – теплый. Это был их первый поцелуй, и он случился совершенно неожиданно. Эмма знала, что была бы готова к нему вечером, после ужина, но только не сейчас. А может быть, так оно и лучше?

Лили целовала ее нежно, осторожно, словно спрашивая разрешения. И Эмма дала ей его, чуть приоткрыв губы. Чужой язык тут же скользнул внутрь и встретился с языком Эммы – буквально на мгновение. А в следующую секунду Лили отстранилась, всматриваясь горящими глазами в глаза Эммы.

– Надеюсь, я не?..

Она не закончила фразу, и Эмма поспешно кивнула. Или помотала головой – она так и не поняла. Ей захотелось поцеловать Лили самой, но она сдержалась, поймав на себе чей-то удивленный взгляд.

– Идем, – она подхватила сумку и взяла Лили за руку, собираясь отвести ее к себе домой.

Сердце застучало еще быстрее, в горле пересохло, Эмма невольно облизнула губы.

В ту секунду она не позволила себе думать про Регину. Запретила сравнивать. Потому что Регина никогда бы не поцеловала ее на виду у всей площади.

Не сравнивала Эмма и позже, когда Лили поцеловала ее вновь – уже за закрытой дверью, в тепле и полумраке. Она была выше Эммы, той пришлось чуть запрокинуть голову, и это ощущение оказалось совершенно новым и возбуждающим. Вряд ли Эмма ждала именно его, но оно было. И оно не могло не нравиться. У Эммы не было никого с того момента, как она вышла из мэрии год назад и отправилась на ужин с Лили. Конечно, она не мужчина, но и для женщины год – весьма солидный срок. Не исключено, что именно поэтому Эмма практически сразу поняла, что может обойтись и без прелюдии. Если, конечно, Лили согласится с ней в этом. В конце концов, они достаточно долго шли друг к другу.

Лили была согласна. Она не стала спрашивать, почему Эмма целует ее крепче и прижимается бедрами, а просто выдохнула «Где у тебя кровать?» в момент, когда Эмма нетерпеливо думала, что готова остаться на месте, главное – избавиться от мешающей одежды. А в следующую секунду настойчиво зазвонил мобильный.

Эмма честно пыталась проигнорировать звонок. Она обнимала Лили, запрокидывала голову, подставляя шею под поцелуи, зажмуривала веки и с наслаждением ловила удовольствие от того, что кто-то проделывал все это с ней. Предвкушение заставляло дрожать, а между ног было мокро. Но мобильник все звонил и звонил, и в конце концов Лили засмеялась, отстраняясь.

– Ответь, – попросила она, поправляя волосы. Эмма потянулась было за ее руками, чувствуя утрату, но встряхнулась и полезла в карман. В висках стучало, дыхание оказалось сбито напрочь. Пришлось пару раз глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Лили наблюдала за дыхательными упражнениями, чуть прищурившись и прикусив губу.

– Да, – сказала Эмма в трубку, не сводя настойчивого взгляда с Лили. – Я слушаю.

Она хотела продолжения. Если еще и оставались когда-то сомнения, то сейчас их не было совершенно точно.

– Привет, – сказал Дэвид. – Я не помешал? Ты долго не подходила.

– Помешал, – Эмма не сводила взгляда с Лили. – Что-то важное?

Ей хотелось повесить трубку и продолжить начатое. Очень хотелось: до пульсации в самых неожиданных местах. А может быть, места были самые что ни на есть подходящие для такого случая.

Лили улыбалась. Она не могла не видеть, что Эмме не стоится на месте. И она смотрела на Эмму, как бы говоря, что никуда не уходит и что останется здесь так долго, как потребуется. У них за плечами болталось слишком много лет в разлуке. Но все можно наверстать.

– Нам тут прислали какие-то видеозаписи. Тебе надо подъехать и посмотреть.

Эмма шумно выдохнула.

– А ты не можешь посмотреть? – досада закралась в голос.

Лили покачала головой и развела руками.

– Едь, – сказала она одними губами. – Я пока немного отдохну.

Эмма не хотела уезжать. Она планировала, что проведет этот день с Лили, а не с какими-то записями – откуда они вообще взялись?

– Не могу.

– Зачем мне их смотреть-то? – немного сердито осведомилась Эмма. – Это относится к какому-то делу? Так мы не ведем сейчас ничего.

Эмма надеялась, что ей удастся задержать нужный момент. Поймать его и не отпустить. Но Дэвид развеял все ее надежды:

– Посыльный передал записку, в которой говорится, что Эмме Свон надо взглянуть на эти записи. Хочешь проигнорировать? – он хмыкнул.

Эмма тут же подобралась.

Сколько она готова поставить на то, что это записи, имеющие отношение к делу Руби? Она не знала, почему так уверена в этом, но от ощущений никуда было не деться.

Сердце забилось учащеннее.

Кто мог такое прислать? И главное – откуда взялись записи? Она ведь проверяла: камеры не работали в тот день. Ни одна из тех, что могла бы запечатлеть происходящее.

Нет, нет, вряд ли все так просто. Все еще некому ей помогать. И незачем. В этом городе она белая ворона, никто не захочет отчищать ее перья.

– Скоро буду.

Годичная уверенность в том, что она не вернется к этому делу, развеялась моментально. Словно ее и не было.

Эмма посмотрела на Лили, убирая мобильник в карман.

– Мне надо уехать, – с искренним сожалением сообщила она. – Ты… все нормально?

Она подумала, что если бы Лили сказала, она бы осталась. Вот просто взяла и никуда не поехала бы. Тем более, что ей хотелось остаться. Очень. Разве записи эти куда-нибудь денутся?

Лили покачала головой. Подошла и, обняв Эмму, оставила мягкий поцелуй на ее щеке.

– Это работа, я понимаю. Кроме того, пока тебя нет, я могла бы тоже немного поработать. Или приготовить ужин.

Действительно, Лили ведь приехала не просто так. В Сторибруке у нее какие-то дела. Она всегда смеялась и говорила, что, однажды приехав сюда, теперь так и мотается, потому что начальство решило, что ей тут понравилось.

– Хей! – возмутилась Эмма, легонько шлепая Лили по плечу. – Я вообще-то его приготовила!

– Правда? – Лили подняла брови. – Дай-ка угадаю… сэндвичи?

Они смеялись, как пара, которая давно вместе. И Эмма, всегда с трудом вступающая в новые отношения, чувствовала себя спокойно и свободно. Совсем не так, как с Региной. О которой она не собиралась думать, между прочим.

Лили осталась дома и обещала звонить, если что. Эмма получила от нее на прощание еще один поцелуй и в последний раз за сегодня удивилась тому, каким легким оказалось происходящее. Подспудно Эмма опасалась, что что-то пойдет не так, что кому-то из них станет слишком неловко, что они не найдут общего языка. Но язык нашелся без проблем. Все возможные языки.

Эмма ехала в участок с приподнятым настроением. В конце концов, скоро она вернется, и тогда у нее будет целая ночь с Лили. Мысли об этом горячили кровь, между ног стыло предвкушающее возбуждение, от которого Эмме не хотелось избавляться, и она почти не смотрела на светофоры, проскакивая их на своем юрком «Жуке». К счастью, в выходные дни горожане не так уж часто появлялись на улицах: погода была не слишком расположена к прогулкам.

Дэвид встретил Эмму у входа. Он явно был в предвкушении и едва ли не потирал руки.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросил он сходу.

Эмма, думающая о Лили, немного растерялась.

– Не знаю, – ответила она. – А о чем ты думаешь?

Дэвид взъерошил волосы.

– Это могут быть записи с того дня. Ну, ты понимаешь, – он округлил глаза.

Эмма поджала губы. Она хотела бы верить в то же, во что верил Дэвид, но…

– Сомнительно. Столько времени прошло – откуда бы взяться записям? Ты же помнишь, я проверяла камеры. Они не работали.

– Это тебе сказали, что они не работали, – со значением проговорил Дэвид.

Эмма подумала и кивнула.

Ей так сказали, да. Тот парень, что отвечал за их настройку. Тогда в квартале вырубался свет, и камеры не включились после. Эмма не помнила, так ли действительно это было, но ведь она была занята. Региной.

Она, правда, потом лично смотрела записи за тот день, и действительно – ничего в указанный период. Так откуда же они взялись?

Тряхнув головой, Эмма велела Дэвиду резче, чем собиралась:

– Давай, показывай, что там у нас.

Дома ее все еще ждала Лили.

И только она.

В участке никого не было. Эмма какое-то время поборолась с желанием спросить Дэвида, что он тут вообще делает, учитывая, что не его смена, потом смирилась с невозможностью игнорировать этот интерес.

– Почему ты не дома?

Дэвид, вставляющий кассету в видеомагнитофон, пробурчал что-то непонятное. Эмма, недолго думая, переспросила. Тогда Дэвид вздохнул и сказал отчетливее:

– Поссорился с Мэри Маргарет.

Эмма приподняла брови, желая подробностей. Дэвид покосился на нее весьма неодобрительно.

– Она считает, что я заслуживаю повышения, – пробормотал он и поджал губы.

Старая, старая песня. Мэри Маргарет в своем репертуаре и не намеревается его менять.

Эмма улыбнулась.

– Могу предложить поменяться местами.

– Нет! – с отчетливым ужасом воскликнул Дэвид, наконец, справившись с видемагнитофоном. – Я против!

Эмма не сдержалась и засмеялась в голос. Она могла понять Дэвида. Если уж ему сейчас приходится постоянно контактировать с Региной, что же будет потом? Да и собирать всех собак, которых навешают на него при первом удобном случае… Нет, не катит, конечно. Это не для Дэвида. Он прекрасен на своей должности помощника, она ему нравится, с ней он отлично справляется. А лишняя ответственность будет лишь давить. На Эмму давит. Она, разумеется, уже привыкла, но иногда все равно оттягивает указательным пальцем воротничок рубашки, пытаясь сделать нормальный вдох.

Дэвид взял пульт, подошел к Эмме, сидящей на краешке стола, и нажал на «Пуск». Сердце Эммы учащенно забилось, она невольно подалась вперед, ожидая увидеть то, что решит все ее проблемы. И…

Ничего не было.

Дэвид, кажется, тоже думал, что увидит что-то другое. Он покачал головой, всматриваясь в мельтешение серых черточек и точек на экране, пощелкал пультом, гоняя запись вперед-назад, и сокрушенно признал:

– Ничего.

– Ничего, – повторила Эмма. Ее охватило стремительное уныние.

А на что она надеялась, в самом-то деле? Что на этих кассетах, которые наверняка размагничены – или что там происходит со старыми кассетами? – найдутся доказательства того, что Руби убила Кэтрин? Или Сидни? Что она принимала наркотики? Что она – оборотень?