Текст книги "Волки в овечьих шкурах (СИ)"

Автор книги: Хель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Эмма вынуждена была признать: несмотря на то, что сама бы так никогда не поступила, решать за Регину она не вправе. Каждый поступает так, как считает нужным. В зависимости от своего взгляда на вещи. Эмме может нравиться, может не нравиться, но пресечь чужой поступок она, по большей части, не в состоянии. Особенно, если не догадывается о нем.

Регина приподняла бровь, ожидая продолжения. И Эмма продолжила, с едва ощутимым отчаянием в голосе:

– Но во что я не верю, так это в твою тираду насчет «стокгольмского синдрома».

Она ударила наугад, не будучи до конца уверенной в своей правоте. Да, Регина врала, это было очевидно, но насчет чего конкретно? Здесь Эмма не стала бы делать ставки, однако с чего-то следовало начать. Почему не с этого?

Регина чуть побелела. Сжала губы так, что они почти превратились в тонкую нить, хотя с их пухлостью еще следовало постараться, чтобы так получилось. Поймав себя на том, что смотрит на них слишком пристально, Эмма поспешно перевела взгляд чуть выше.

Глаза Регины все еще были злыми. Очень злыми. А общее выражение лица Эмма никак не могла считать. Ей казалось, что Регина хочет выложить всю правду и одновременно жаждет убить того, кто от нее эту правду требует. В принципе, одно другому не мешало никак. Глаза ее могли бы извергать карающие молнии, укрыться от которых было бы невыносимо трудно. Какое счастье, что она продолжала оставаться обычным человеком.

– Что же мешает вам поверить?

Вкрадчивость в голосе Регины была обманкой, Эмма отлично это понимала. А еще она понимала, что близка к тому, чтобы вынудить Регину сорваться. Вот только сорвется ли она в пропасть правды или же в лаву еще большей ненависти и лжи?

– Ты мешаешь, – кивнула Эмма, заставляя себя оставаться спокойной. – Твое поведение.

Она говорила максимально открыто. Выкладывала то, о чем давно думала. В самом деле, очень сложно понять, как себя вести, если человек напротив не позволяет тебе считать его настоящие эмоции. Ты бы, может, уже давно валялся в ногах и просил прощения, но человек показывает тебе, что все в порядке, что не надо ничего делать, что ты можешь расслабиться и заниматься своими делами. А когда ты действительно начинаешь заниматься своими делами, человек приходит в ярость: это совсем не то, что он от тебя ожидал! В результате никто не может быть удовлетворен, никто не может обрести покоя. Что же это за глупая игра такая, в которой никогда не будет настоящего победителя?

С губ Регины сорвался смешок – нервный. Очень нервный. Злость во взгляде внезапно оказалась разбавлена – растерянностью. Эмма с невесть откуда пришедшим удовлетворением отметила, что, кажется, начинает набирать очки в этой странной, нелепой партии.

– Мое поведение? – повторила Регина. Затем вдруг встала, с шумом отодвинув стул, и в несколько шагов очутилась возле вмиг напрягшейся Эммы: та вжалась в спинку кресла, немного жалея, что дальше некуда отстраняться.

– Значит, вы считаете, что мое поведение было каким-то не таким? Или даже продолжает быть?

Регина стояла возле Эммы и буквально вдавливала ее в кресло своим взглядом. Красивое лицо ее выглядело опасным. Эмма поразилась, как вообще может думать о красоте в такой момент, но, к счастью, эта мысль оказалась очень короткой и быстрой и растворилась в панике, не оставив осадка.

– Считаю, – храбро ответила Эмма, которой совершенно нечего было терять: по крайней мере, она так думала. Регина еще какое-то время рассматривала ее, а потом вдруг засмеялась. Смеялась она недолго и достаточно наигранно, Эмма же нетерпеливо ждала, пока она перестанет. А затем услышала то, что заставило ее покрыться холодным потом вновь.

– Что вы станете делать, мисс Свон, если я скажу вам, что была не против ваших действий тогда, на лестнице?

К губам ее приклеилась усмешка, глаза изучали застывшую Эмму. На первый взгляд Регина абсолютно контролировала ситуацию, но Эмма отчетливо чуяла: она боится. Боится того, что сказала. Боится того, что услышит в ответ. Боится в принципе, потому что ее откровения могут завести туда, откуда не будет дороги обратно.

– Как это? – переспросила Эмма, не понимая или не желая понимать. – Ты хотела, чтобы я тебя?..

Она не договорила, потому что язык не послушался.

Что? Она не ослышалась? Регина действительно это сказала?

Эмма не знала, как реагировать. Она все ждала, что осознание вспышкой ударит по глазам, но ничего не происходило. В кабинете висела тишина, Регина криво усмехалась прямо в лицо Эмме, а сама Эмма словно приклеилась к креслу и не могла шевельнуться.

– Я, – начала Эмма, но ее перебили.

– Знаешь, что самое плохое? – Регина склонилась к самому лицу Эммы и говорила очень тихо, отрывисто, некоторые слова получались шипящими.

– Нет, – Эмма подавила порыв отодвинуться, да и некуда уже было отодвигаться. Регина оскалила в улыбке зубы. Глаза ее сверкнули отчаянной решимостью. Она явно была готова обнажить душу. Наконец-то она была готова. И, похоже, ей начало это нравиться.

Повеяло настоящей опасностью.

– Самое плохое в том, – она не говорила, она почти пела, – что я получила удовольствие тогда. По-настоящему. Я хотела твоих эмоций, хотела реакции – и ты мне их дала. С размахом.

Слова наконец обухом ударили по затылку.

Хотела? Она хотела… того, что случилось? Хотела, чтобы ее изнасиловали? Так не бывает. Это невозможно. Никто не может такого хотеть.

Эмма потрясенно молчала.

Что тут можно было сказать? О чем спросить? Как вообще можно о таком спрашивать?

Регина снова усмехнулась, Эмме показалось, что горько, и продолжила:

– Вижу, ты не слишком-то мне веришь? – она покачала головой. – Что ж, это неудивительно. Я бы тоже предпочла себе не верить. Гораздо удобнее верить в насилие. И шантажировать тебя этим.

Она подмигнула, гортанно засмеявшись, но ее смех все еще был насквозь искусственным. Вымышленным. Как, видимо, и многое из того, чем она жила и чем кормила Эмму. Эмма сидела ни жива, ни мертва и все пыталась осознать то, что ей сейчас говорили.

Она же хотела правду? Хотела. Вот она – правда. Сердце подсказывало, что правдивее не бывает. И хотелось бы не верить, но…

Регина не врала. Эмма слышала это по отчетливому ликованию, прорвавшемуся в голос. Видела по сумасшедшему блеску в глазах. Ощущала в прерывистом дыхании. Регина все еще хотела, чтобы Эмма ушла. И поэтому цеплялась за любую возможность. Даже за ту, что, очевидно, никогда не рассматривала.

Эмме действительно надо было уйти. Не глотать все то, что запихивала в нее Регина. Не пытаться переварить. Потому что это было… Страшно. Регина говорила, что специально поставила Эмму в такое положение. Наслаждалась тем, как Эмма пыталась выбраться из него. Смотрела со стороны и не собиралась исправлять ситуацию. И не исправила бы, не прояви сейчас Эмма твердость.

Но Эмма продолжала сидеть на месте.

Слушать.

Впитывать.

– Шантажировать тебя было прекрасно, – вдохновенно продолжила Регина. – Поэтому я поступила именно так. Не стала тебе препятствовать – или ты думаешь, я не справилась бы с тобой, пожелай я этого?

Она шире раздвинула губы, и вот уж эта улыбка была настоящей. Насквозь.

Она справилась бы. Сейчас, прямо здесь, Эмма сидела напротив торжествующей Регины и понимала: ее саму спустили бы с лестницы. Если бы расчет не состоял в другом. И совсем не плохо было сознавать собственную слабость. Плохо было то, что ее вынудили поверить в силу. В необходимость этой самой силы.

– Регина…

Но Регина как раз не желала слушать. Получив возможность выговориться, она, кажется, собиралась ею воспользоваться до конца. Она все еще стояла напротив Эммы, чуть склонившись к ней, и говорила: торопливо, будто боясь не успеть, словно желая высказать все Эмме до того, как заставит ее уйти. Но Эмма не собиралась никуда уходить. Она попросту не могла.

– Мне нужно было что-то, за что я могла бы возненавидеть тебя еще сильнее, потому что я чувствовала: эмоций по поводу Генри начинает не хватать. И вот ты сама подкинула мне идею. Знаешь, с каким удовольствием я уцепилась за нее?

Регина продолжала улыбаться, улыбка цвела в ее взгляде, слышалась в голосе, скользила энергией по телу. Она говорила страшные, невозможные вещи, и ей это нравилось. Ей нравилось, как правда действует на Эмму. Ей нравилось, что поводья снова в ее руках, и она может управлять этим безумием.

– Зачем? – едва слышно спросила Эмма, у которой кружилась голова. – Зачем тебе было ненавидеть меня?

Не хватало эмоций? Почему? Куда они начали пропадать?

Регина пренебрежительно хмыкнула: видимо, она считала, что не понимать этого невозможно.

– Ты портила мне жизнь, Эмма Свон. Всю мою прекрасную, заслуженную жизнь. И я не собиралась однажды просто смириться с этим.

Теперь она сидела на краю стола и выглядела… Эмма бы сказала, что легко. Словно избавлялась от ноши. Регина за считанные минуты отчаянно помолодела, пусть даже и до этого ее нельзя было назвать старухой, но сейчас она выглядела совсем как девчонка. Эмма помнила ее такой лишь однажды. В машине. Выйдя из которой, Эмма застрелила Руби.

Что-то сдвинулось в Эмме. Что-то, что позволило ей выйти из транса, сбросить оцепенение и быстро спросить:

– Ты и сейчас ненавидишь меня?

Вопрос ее застал Регину врасплох. Она явно его не ждала. Резко втянув носом воздух, она бросила, чуть сбившись:

– Сейчас… сейчас это не играет роли. Мы говорим не про сейчас.

Она помотала головой, как бы лишний раз подтверждая свое нежелание уходить от изначальной темы.

– В том числе, – возразила Эмма, приподнимаясь. Если до этого она сидела, скорчившись, в самой глубине кресла, то сейчас готова была встать. Сравняться с Региной. Посмотреть ей в глаза.

Невесть откуда взялись силы. Будто узнанная правда придала их Эмме. В самом деле, было невыносимо трудно не знать ничего и хватать лишь ошметки, случайно брошенные со стороны. Да и те постоянно оказывались уже основательно подгнившими.

– Ты боялась, – Эмма вспомнила, как пару раз ловила у Регины странный взгляд, который, по ее мнению, выражал отношение к происходящему. К произошедшему. Тогда она все еще была единственной виновницей. Тогда она не думала, что кто-то из них может так отчаянно лгать.

Регина прищурилась. Злость по-прежнему витала где-то в воздухе, но уже не так агрессивно. Эмма смогла бы отмахнуться от нее, если бы захотела.

– О, несомненно, – Регина чуть растеряла кураж, в ее словах больше не было того предельного ликования. Однако она продолжала держать лицо.

– Но почему? Почему ты меня боялась? – потерянно спросила Эмма. Что такого она сделала, чтобы Регина ее боялась? Черт, она же только реагировала на то, что Регина говорила или делала! Реагировала в меру своего понимания происходящего.

Эмма впилась взглядом в Регину, ожидая ответа, но Регина молчала. Откуда-то Эмма знала: она борется с собой. Борется, чтобы не сказать лишнее. Решает, что может считаться лишним.

И, кажется, наконец, решила.

– Вот только не тебя, Эмма, – Регина надменно вскинула подбородок, всем своим видом показывая, что делает большое одолжение, просто отвечая на заданный вопрос. – Себя. Что выдам себя. Что покажу, чего хочу на самом деле. Что ты поймешь, чего я хочу.

Она говорила это будничным тоном так, что Эмма вновь растерялась, не понимая: правда это или искусная ложь? Регина действительно облегчает душу или делает вид, чтобы дать Эмме то, что она от нее хочет? Эмма вновь прислушалась к своим ощущениям.

Правда.

Регина не врала. И, видимо, ей было проще сделать вид, что все нормально, чем показывать кому-то, как она переживает. Словно то, что крутилось у нее в голове все это время, ничего не значило. Просто мелочь, через которую можно с легкостью переступить.

Эмма все же встала. Одернула куртку. Переступила с ноги на ногу, решая, не стоит ли подойти к Регине. И не подошла. Только тихо спросила:

– Так чего же ты хотела на самом деле, Регина?

Она думала, что знает. Она была уверена, что знает.

И оказалась не готова.

Регина усмехнулась ей в лицо прежде, чем сказать:

– Тебя.

Глаза ее сверкнули вызовом.

В горле Эммы пересохло. Пришлось сглотнуть, чтобы выдавить:

– Это так страшно – хотеть меня?

В голове шумело. Сердце билось в рваном ритме. Мысли путались.

Эмма не знала, как разложит по полочкам весь этот разговор. Сумеет ли вообще это сделать. Сможет ли понять Регину и принять то, чем с ней пожелали поделиться.

Регина хотела ее? И поэтому подначила сделать то, что Эмма сделала? Черт возьми, что за извращенный способ добиться желаемого!

Регина не отрывала от нее взгляда. Ждала реакции. Питалась эмоциями, словно вампир.

– А ты как сама думаешь? – ответила она вопросом на вопрос.

Эмма покачала головой.

– Никак.

Регина подставила ее. И продолжала подставлять целый год. Отлично зная, в какой заднице находится Эмма, она старательно заталкивала ее туда поглубже вместо того, чтобы хоть немного облегчить ношу.

Эмма знала, что должна была оскорбиться. Но не получалось. В отношении Регины у Эммы много чего не получалось. И она проигрывала – по всем статьям. Только ли потому, что не обладала нужной информацией? Может быть, ей хотелось проигрывать?

Регина молчала и, прищурившись, смотрела на Эмму. Наблюдала. Готовилась к следующему раунду. В ней не ощущалось больше тяжести, какую Эмма чувствовала всякий раз, начиная разговор. Если бы Регина была вещью, Эмма сказала бы, что ее только что отмыли, начистили так, что она засверкала. По крайней мере, снаружи. Что там у Регины еще осталось внутри, Эмма гадать никогда не взялась бы: неблагодарное это было дело.

– Зачем ты сказала, что у тебя «стокгольмский синдром»? – спросила Эмма вдруг. Ей было интересно: Регина пыталась принизить ее? Или себя? Быть может, обеих?

Регина только вздохнула.

– Я хотела, чтобы ты ушла, Эмма, – она сказала это оскорбительно снисходительно. – Чтобы можно было ничего не рассказывать, ничего не обсуждать. Тебе надо было просто уйти из моей жизни. Я очень сильно хотела этого. И хочу до сих пор, – она помедлила, колеблясь, но все же добавила нехотя, наконец отводя глаза: – Возможно, немного меньше.

Эмма была поглощена переживаниями и не сразу услышала окончание монолога. Она стояла, понурившись, и пыталась понять, что же такого плохого она сделала Регине, что та закрутила столь отвратительную интригу. И ради чего! Ради того, что все равно прошло, потому что кончилось его время!

– Я не планировала отбирать у тебя Генри, – пробормотала она наконец, не веря, впрочем, что это чем-то поможет. Раз уж Регина убедила себя в обратном… и сплела такую искусную сеть из обмана… Разве теперь ей есть резон просто взять и все переиграть? Даже с учетом того, что ее планы вынесены на всеобщее обозрение?

Регина хмыкнула.

– Ты бы и не смогла, – в ее голосе превалировала уверенность. Эмма подняла голову.

Мало-помалу внутри успокаивалось. Еще минуту назад все бурлило и кипело, требовало выхода, хоть какого-то. А теперь… Теперь хотелось просто спокойно договорить. Чтобы потом уйти и разложить все по местам.

– Зачем ты врала мне? – Эмма потерла переносицу. – Ты хотела меня, – и торопливо добавила, видя, что Регина хочет что-то возразить: – И не отрицай, ты сама только что это сказала! Ты хотела меня – и накрутила столько лжи, столько боли. Зачем? Я не понимаю.

Она правда не понимала. Неужели все это было из-за Генри? Или Регина не смогла смириться со своим желанием? Ей было стыдно?

Регина помолчала, сосредоточенно царапая ногтями край стола. Эмме хотелось подойти, обнять ее, но она сдерживала себя. Не знала, как Регина отреагирует на это. Не знала, как отреагирует сама. Наконец Регина вздохнула и нехотя произнесла:

– Ты действительно думаешь, что мне очень легко сидеть вот так перед тобой и рассказывать все то, с чем я жила последний год?

В голосе ее послышался надлом, который она тут же замаскировала усмешкой. Эмма увидела, как пальцы ее впились в то место стола, что она только что пыталась расцарапать.

– Я не знаю. Ты мне скажи.

Эмма все еще не была уверена, что то, что она будет говорить, не заставит Регину отступить. Не позволит ей вновь спрятаться в раковину, где она пробыла так долго. Не вернет их на круги своя. Она понимала, что подобный разговор для Регины слишком сложен. Что Регина не привыкла обнажать свои эмоции. Тем более, перед Эммой, которую она ненавидит. Но ненавидит ли? Или же это просто старая привычка?

Эмме тоже было непросто. Да, она только что узнала, что не является насильницей. Вроде бы груз с души должен был спасть, но почему же он все еще там? Почему она не поняла замысел Регины сразу? Почему не почувствовала? Она ведь всегда знала, где фальшь!

Всегда.

Но только не с Региной. Регина была абсолютно несчитываемым носителем. Словно закодирована, запаролена, защищена от чужих глаз и рук.

– Скажи мне, – настойчиво повторила Эмма и все же подступила чуть ближе. Их с Региной теперь разделял один шаг. И Эмма не планировала пока преодолевать его.

Регина искоса поглядела на нее, словно желая убедиться, что говорить придется. Эмма кивнула, подбадривая.

– Я не планировала откровенничать с тобой, – Регина криво усмехнулась, затем с вызовом вздернула подбородок. – Я планировала оставить тебя с чувством вины. С моим чувством вины, которое я должна была тебе передать, – она ткнула указательным пальцем себе в грудь, словно бы в подтверждение сказанному. – Потому что я хотела тебя, там, на лестнице.

Она скривилась, всем видом своим показывая, как отвратительно ей то, что случилось. Она очень старалась. И переигрывала из-за этого старания.

Хоть Эмма и знала уже всё, но услышанное все равно гулко стукнулось где-то внутри. Ноги слегка задрожали. Сжимая кулаки, Эмма заставила себя прийти в себя. Она должна была выслушать до конца то, что Регина хотела ей сказать.

А Регина хотела сказать еще многое. И пусть ее лицо теперь было отрешенным, а голос зазвучал равнодушно, Эмма все равно знала правду. Теперь – знала. И никуда уже от этого не деться.

– Я хотела ненавидеть тебя и чувствовать в себе, – Регина обхватила плечи руками, нахохлилась, как печальная ворона. – Злилась, потому что знала: у нас никогда ничего не будет. Потому что я не должна была хотеть. Я должна была ненавидеть тебя. Из-за Генри. Ради него. Господи, да как я вообще могла тебя захотеть? Я задавалась этим вопросом и задавалась, пока сами слова по отдельности не начали казаться мне полным бредом. Я, Регина Миллс, хотела какую-то девчонку из Бостона. Немыслимо. Невозможно. Отвратительно.

Эмма на мгновение прикрыла глаза.

Зачем Регина придумала себе этот бред? Зачем накрутила себя? Эмма приехала в Сторибрук с желанием сразу уехать обратно. Если бы Регина не повела себя так, если бы не развязала войну… Никому не пришлось бы ненавидеть. Никому не пришлось бы проигрывать.

Регина посмотрела на Эмму, и та поймала ее взгляд: вновь немного настороженный, словно спрашивающий «Стоит ли продолжать?» «Стоит», – молча ответила Эмма. И Регина продолжила:

– Но это уходило, мое желание видеть тебя своим врагом, – она грустно усмехнулась, качая головой. – Я очень не хотела его упустить, однако пальцы мои разжимались против моей воли. Веришь или нет, мисс Эмма Свон, я никогда не желала женщин. Они мне неинтересны. Но вот в городе появилась ты, – она помедлила. – И что-то изменилось, – она сказала это так, что Эмма мгновенно поняла: она знает, что именно изменилось, но не скажет. Есть ли смысл спрашивать?

– Я злилась на тебя из-за собственного желания, а потом ты просто дала мне еще более удобный повод злиться. Повод, который я могла озвучить тебе в лицо и не почувствовать себя уязвленной. Убить разом всех зайцев, за которыми я только бежала, – Регина помолчала, словно обдумывая что-то, потом улыбнулась. – Фактически, ты очень помогла мне, Эмма. И за это я тоже ненавидела тебя. Потому что где-то внутри я хотела совсем иных эмоций от тебя, – она прерывисто вдохнула. – Потому что не могла быть благодарна.

Впервые за все время разговора в ее глазах не оказалось злости. Они были задумчивы. И эта задумчивость невольно передалась Эмме.

– Ты никогда не желала женщин? – спросила она, размышляя, как же так получилось, что Регина оказалась столь умелой в этой области.

Регина прижала ладонь к лицу и покачала головой, с мученическим вздохом интересуясь:

– И это все, что ты запомнила из того, что я сказала? Невероятно.

Она тихо и немного неуверенно засмеялась, словно не знала, уместен ли будет смех.

Эмма внезапно почувствовала, что пик пройден. Что все откровения высказаны и услышаны. Что Регине больше нет резона злиться. Эмма и сама ощутила какое-то спонтанное спокойствие, которого не ожидала. Тогда она уверенно сказала:

– И все же ты была.

Это понималось очень отчетливо.

Теперь уже настала ее очередь ликовать, пусть даже очень тихо.

Регина недоуменно подняла брови.

– Что? О чем ты?

– Ты спала со мной, – нетерпеливо пояснила Эмма. – После. Хотя дело даже не в сексе. Ты просто общалась со мной. Может быть, ты не хотела меня благодарить, но ты благодарила. Своим способом.

Она умолчала о том, что Регина купила ей квартиру. Да разве ж она поступила бы так, ненавидь она Эмму на самом деле? Что за изощренный мазохизм такой!

Регина хмыкнула. Возможно, она хотела сделать это надменно или унижающе, но получилось только растерянно.

– Я спала с тобой, потому что хотела, Эмма, – ответила она немного устало. – И это самое отвратительное из всего, что я когда-либо хотела.

Она продолжала настаивать на том, что желание может быть гадким. По крайней мере, ее желание Эммы. И вот уж с этим Эмма не хотела мириться. Больше нет.

– Эй! – возмутилась она, все же преодолевая тот самый шаг, что оставался между ними. – Я никогда не была так уж плоха.

Она коснулась кончиками пальцев подбородка Регины, заставляя ее посмотреть на себя.

– Или была?

Регина выглядела уставшей. И все равно – очень красивой. Теперь уже можно было об этом подумать, такая мысль не казалась странной. Даже после всего того, что услышала, что узнала, Эмма считала Регину совершенством. Она готова была любоваться ею. Готова была защищать, если придется.

Готова была простить.

Может быть, она даже готова была любить ее.

Эмма склонила голову, желая поцеловать, но Регина отвернулась в последний момент, и губы скользнули по щеке.

– Вот этого не надо, – Регина поспешила соскочить со стола и отошла в сторону, к окну. – Не надо.

Там она застыла в оборонительной позе, словно ждала, что Эмма проявит настойчивость.

– Ладно, – покладисто согласилась Эмма. – Скажешь, когда будет можно.

Она почти не удивлялась тому, что в сердце ее не нашлось ответной ненависти к Регине. В самом деле, она даже могла ее понять. Все, что Регина хотела – так это остаться с Генри. Эмма была угрозой. Регина просто растерялась. Испугалась. А растерянные и испуганные люди способны на многое. И на ошибки в том числе. Регина тоже человек. Она выбрала неправильный путь. Эмма была рада, что вынудила ее оглядеться.

– Не скажу, – Регина продолжала стоять возле окна. – Эмма, я теперь с Робином. Тебе надо просто… принять это.

Она выглядела так, словно сомневалась в собственных словах.

Эмма не взялась спорить. Она понимала, что теперь, зная всё, не отпустит Регину. Заберет ее у Робина. Что Регина и сама не жаждет остаться с ним до конца времен. Она ясно доказала это тогда, в ресторане, и позже, когда пришла к Эмме в комнату. А теперь уж, после всех откровений и признаний…

Но сейчас стоит поговорить о другом. О том, что обязательно нужно сказать.

– Прости меня, – Эмма все же подошла вновь ближе, готовая отступить, если будет надо. – Я не знала. Я не почувствовала…

Она сделала паузу, тщательно подбирая слова, видя, что Регине интересно продолжение.

– Я думала, что все в порядке. В относительном, конечно, но все же. Я не понимала, как такое может быть, и вот это тревожило меня гораздо больше, чем собственно чувство вины. Я не понимала тебя. Не знала, как вести себя с тобой. Это убивало больше остального. А не то, что я тебя изнасиловала. Черт, да я даже ночами спала спокойно!

Эмме действительно было стыдно. Как же она, со всем своим «шестым чувством», которым активно пользовалась до приезда в Сторибрук, упустила столь важный момент? Как она заставила себя поверить, что все может быть в порядке? Может быть, потому что хотела в это верить?

Регина намеревалась разозлиться, это было заметно по выражению ее лица, но что-то не получилось. Вероятно, она слишком устала, чтобы злиться снова.

– Хоть кто-то из нас спал спокойно, мисс Свон.

Эмма поморщилась.

Вот оно снова. Не надо.

– Пожалуйста, – попросила она искренне, – не называй меня мисс Свон. У меня есть имя. Мне нравится, когда ты произносишь его.

Эмма не думала, что убедит Регину своей просьбой. Скорее, наоборот – раззадорит. И изумилась, услышав в ответ:

– Я знаю. И я попытаюсь.

Регина… улыбалась. Не очень счастливо, не очень ловко, но улыбалась. И это была не привычная усмешка.

Что-то оборвалось внутри, стало легче дышать. Должно быть, Регина тоже устала от всего этого, от подколок, от сарказма, от дистанции, на которой приходилось держать себя.

Эмма, не задумавшись, протянула руку.

– Прости меня, – снова сказала она. – Если бы я была чуточку умнее, если бы я настояла на разговоре раньше…

То им не пришлось бы целый год жить вдали друг от друга. Не было бы Робина. Не было бы Лили.

Ох, Лили…

В момент, когда Эмма со стыдом подумала о ней, Регина вложила свои пальцы в ее ладонь.

– Этого разговора не должно было быть, – она покачала головой. В глазах ее быстро мелькнуло и пропало сожаление. В самом деле, что теперь жалеть? Сказанного не вернешь.

– Теперь ты убьешь меня, как единственного свидетеля?

Эмма рассчитывала пошутить, но Регина смотрела на нее очень серьезно. Словно и впрямь обдумывала убийство.

– Нет, – сказала она наконец. – Не сегодня, – и добавила, вздернув бровь: – Но не думай, что все будет так легко, Эмма.

– Я понимаю, – торопливо согласилась Эмма, сжимая руку Регины, не желая ее отпускать. – Я готова.

Ей до безумия нравилось, что Регина называет ее по имени. Что между ними пала эта стена, как и многие другие стены.

Регина прыснула вдруг от смеха, как девчонка.

– Готова? К чему ты готова, Эмма?

Она склонила голову к плечу, все еще не забирая своей руки, и Эмма была ей за это благодарна. Она поцеловала ее пальцы перед тем, как сказать:

– Я не знаю, сколько времени нам с тобой потребуется, чтобы преодолеть все это. Но я готова ждать столько, сколько тебе нужно. Я буду рядом. Просто позволь мне быть рядом.

Лицо Регины вытянулось. Она явно растерялась. Может быть, она хотела сказать что-то в роде «Нам с вами? Нет никаких «нас», мисс Свон!» или «Вам надо, вы и ждите, а у меня масса дел, которые сами себя не переделают!», но Эмма поймала ее взгляд и не отпускала до того момента, как не убедилась: рубеж пройден окончательно. Ненависть, если и была у Регины, то ушла. Она принимала за нее злость – на себя, на Эмму, на обстоятельства. Но вот стоило им поговорить – и буря в душе улеглась. Неохотно, но все же. Скорее всего, она будет пытаться вернуться, однако сил ей уже не хватит.

– Я не знаю, что ответить тебе, Эмма, – сказала наконец Регина.

Эмма мотнула головой.

– Я хочу просто общаться с тобой, – искренне произнесла она. – Мне важно, что ты слушаешь меня. Что ты рядом.

Она говорила абсолютную правду. Что мешало ей сказать такое раньше?

Регина. Ее холодность. Ее отчужденность. Эмма боялась, что ее не поймут, что ее оттолкнут. Будучи оттолкнутой множество раз, она боялась делать первый шаг. Не хотела снова оказаться в дураках. Почему же сейчас этого страха не было? Рядом с Региной она ощущала себя иначе. Словно…

Словно ее услышат в любом случае. Даже если посмеются.

Регина долго смотрела на Эмму. Разглядывала ее так, словно видела впервые. Потом нехотя кивнула.

– Хорошо.

– Хорошо? – обрадовалась Эмма и снова поцеловала ей ладонь. На этот раз Регина мягко, но уверенно забрала руку.

– Никто не должен знать, Эмма. Вы… Ты понимаешь, о чем я?

Ее глаза потемнели. Она явно переживала из-за того, что открылась. Все еще не до конца доверяла Эмме. Может быть, руководствовалась собственным пониманием ситуации и проецировала свое возможные поступки на Эмму. Ее можно было понять: она скрывала правду столько времени, что привыкла считать ложь единственной истиной. Привыкла жить в тени своей ошибки и думать, что все идет правильно. Что иначе и быть не может.

– Я понимаю, – заверила ее Эмма. – И я просто рада, что мы все прояснили.

Быть может, кому-то другому показалось бы нелепым то, что такая серьезная проблема оказалась разрешена в считанные минуты. Но Эмма знала: они решали ее на протяжении целого года. И сегодня всего лишь обговорили завершающий этап. Взрыв обычно происходит за считанные секунды. А вот подготовка к взрыву…

– Полагаю, не стоит упоминать, что Генри тоже не должен ничего знать? – Регина села за стол и вопросительно поглядела на Эмму. Та развела руками.

– Я почти не общаюсь с ним. Да и после недавнего… что ты ему сказала… вряд ли он захочет говорить со мной.

Она не хотела, чтобы в голос закралось сожаление, но избавиться от него не получилось.

– Господи, я ничего ему не сказала, – вздохнула Регина, прикрывая глаза. – Я пыталась всего лишь объяснить, почему мы целовались, но он и слушать не захотел.

– Я бы тоже не стала, – хмыкнула Эмма, радуясь тому, что Регина снова соврала. Значит, она не настраивала Генри против нее? Черт, одна хорошая новость за другой!

– Известие, что он весь в тебя, мало меня радует, – холодно проговорила Регина. Эмма присела на краешек стола.

– Может быть, нам стоит поговорить с ним вместе? – осторожно предложила она. Регина, занявшаяся было раскладыванием бумаг, подняла взгляд.

– Эмма… – ее голос показался немного напряженным. – Мне кажется, ты не поняла меня. Нет никаких «нас». Я живу с Робином.

В темных глазах проскользнуло нечто неопределенное. Кажется, Регина начинала уставать от разговора.

Эмма быстро замахала руками.

– Регина, стоп, стоп! Я совершенно не об этом! «Нам» в смысле вдвоем. Просто вдвоем, ничего больше. Ну, он же видел нас вместе. Тебя и меня.

Упорство Регины немного огорчало Эмму, но она понимала, что не может иметь все сразу. Регина должна успокоиться. Расслабиться. Понять, что Эмма ей не враг и никогда им не будет. Чтобы вся откровенность не была напрасной.

Эмма готова была начать с дружбы. И, кажется, Регина тоже.

– Если так… тогда хорошо, – Регина кивнула с явным облегчением. – Сейчас, правда, Генри все равно ничего не захочет слушать. Может быть, на следующей неделе.

– Можно и так, – согласилась Эмма. Понаблюдала немного за возней Регины с документами и спросила, ни на что особо не надеясь: