Текст книги "Alea jacta est (Жребий брошен) (СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

– Сколько лет вам тогда было? – спросил Малахов у Лары.

– Шестнадцать.

– Ужас! И что было дальше?

– А дальше мы с Ларисой пересекались лишь изредка, по-соседски, он ведь ее держал, как в тюрьме, просто так из дома не отпускал. А спустя недолгое время Ларка прибежала ко мне с воем. Она беременна, Валерий отволок ее к гинекологу, заплатил, и теперь, мол, ее правдами и неправдами заставят делать аборт. И ведь действительно могли если не заставить, то обмануть. Этой суке продажной в белом халате ничего не стоило на очередном осмотре ввести девчонке снотворное и абортировать. Я пошла вместе с ней к ней домой, сказала, что я гинеколог, что у меня лежит заявление Ларисы об отказе от аборта. И если с ребенком хоть что-нибудь случится, то ее заявление, вместе со снятыми побоями в марте месяце лягут на стол прокурора. Припугнула, соврав, что у меня огромные связи, хотя какие у меня могли быть связи, я же еще была совсем молодым врачом.

– Но он поверил и испугался?

– Да! Такие, как он, храбры лишь с женщинами да детьми, когда им дают мало-мальских отпор, они накладывают полные штаны. Тем более, что к тому времени у меня был чудесный компромат на это дерьмо, я его еще после побоев Ларисы накопала, и ему на него намекнула.

– Вот как? Не расскажете? Нам всем было бы интересно.

– Нет, пока придержу. Посмотрим, как он вести себя будет.

– Лариса, – сразу потеряв ко мне интерес, Малахов обернулся к подруге. – Тогда, может, вы расскажете нам, что с вами происходило дальше.

– А дальше он убил отца моей девочки, а меня продолжал изощренно пытать…

– Погодите, что значит – пытать?

– А как, кроме пыток можно назвать камеру-одиночку с надзором двадцать четыре часа в сутки? Как можно назвать битье мокрым полотенцем по пяткам и ногам? А ссылку в Рязань к такому же тюремному надзирателю, как он сам? Это не пытки? И все же, главная, самая изощренная, самая нечеловеческая пытка была впереди, когда «этот» пришел ко мне, измученной тремя сутками родов, да и всей беременностью, в послеродовую палату и приказалл мне написать отказ от ребенка в его и мамину пользу. Я только рассмеялась ему в лицо. Тогда он наклонился и злобно так прошипел:

– Напишешь отказ, я заберу заявление на этого твоего, его отпустят. Не напишешь – твой пойдет в тюрьму, а там сама знаешь, что делают с насильниками. И домой можешь не возвращаться, живи, как хочешь. Жри, что хочешь, чем хочешь, тем дочку и корми.

– Значит, дочка?! – обрадовалась я. – Ты не можешь не пустить меня в дом, я там прописана.

– Правильно, прописана, только кормить я тебя не обязан. Взрослая, чтобы рожать, значит взрослая, чтобы позаботиться о питании. Я тебе такую жизнь устрою, что сама сбежишь, только тогда уж я твою дочку не приму, в детдом сдам. Десять минут даю тебе на размышление. Потом мы с матерью уезжаем…

Я решила пойти на сделку с дьяволом, а потом, когда мы будем вместе с Димой, можно было бы и попробовать дьявола победить. «Он» зашел ровно через десять минут, и спросил, что я решила. Я сказала, что вначале хочу поговорить с мамой. И он ответил, что если я решу по уму, как ему нужно, то мама зайдет ко мне попрощаться. Тогда я сказала:

– Дай мне слово офицера, что ты заберешь заявление и Диму выпустят.

– Даю слово офицера! – сказал мне этот «офицер», хотя он уже знал, что на Диму пришла похоронка.

– Дай мне слово офицера, что назовете девочку Дашенькой и никогда не будете ее обижать?

– Даю. И тебя никто обижать не будет, а потом твой Дима за тобой приедет. И кормить тебя будут, – он стал выходить из палаты.

– А мама? – закричала я вслед.

– Как подпишешь все, так мама и придет.

Я все подписала, не глядя, что подписываю, но мама так и не пришла. И это была самая невинная ложь мерзавца, дважды давшего мне слово офицера, и дважды солгавшего.

– Что? Как это? Ларочка, это правда? Ааааааааа!

Это был самый драматический момент за всю передачу. Елена Александровна вскочила с места и с диким криком: «А-а-а-а-а-а-а-а», бросилась к бывшему мужу. Все произошло так неожиданно и стремительно, что даже охранники вмешаться не успели.

– Чтоб ты сдох, подонок, мразь, гадина, – кричала тетя Лена и, захлебываясь слезами, мертвой хваткой вцепилась в горло дяди Валеры.

Малахов объявил рекламную паузу, во время которой стража сумела расцепить руки Елены Санны, я успела уколоть ей коктейль от подскочившего давления с успокоительными добавками.

– Я подам на тебя в суд за попытку убийства, – прохрипел дядя Валера. – Мне нужна будет запись передачи.

– Простите, но этот момент мы как раз и не записали, – с сарказмом сказал Малахов. – Была рекламная пауза.

Когда ведущий сумел продолжить запись программы, тетя Лена уже сидела на своем диванчике, но все еще дрожала, как осиновый лист.

– Елена Александровна, что произошло? Отчего у вас такая реакция на то что вам и так было известно?

– Да нет же! Ничего мне известно не было. В один из дней этот упырь сказал, что позвонили из санатория, где была дочка, что Дима погиб в Афганистане, а Ларочка собирается сдать ребенка в детдом, что она не хочет портить себе жизнь. Я не знала, что он отправил Ларису в Рязань к своему собутыльнику. Я думала, что она в санатории, он так сказал. Я сама ему сказала, что не могу допустить, чтобы ребенка Ларисы забрали в детдом. В ногах у него валялась, молила забрать младенца. Он милостиво согласился и я готова была молиться на него, как на икону. Ларочка! Прости! Доченька, не было меня в Рязани, не знала я ничего. Я бы его тогда еще отравила. Господи! Сколько раз я хотела сделать это! Девочка моя, прости!

– Мам, успокойся. Я так и подумала, что все «он» врет.

Потом Лара рассказала про похищение Катюши и тюрьму, оказалось, что и о заключении дочери Елена Александровна ничего не знала.

Надо же, они же жили в одном доме после того, как тетя Лена ушла от этого. А о прошлом не говорили. Видно и одна и вторая боялись даже затронуть прошлое.

Затем вышла Катя, но там все было предельно ясно. Единственный тяжелый момент был, когда показали ее фото с синяками, и Катя буднично рассказала, как этот ее избил и хотел отправить в дурдом. И эта будничность была страшнее любой истерики.

– Валерий Сергеевич, – обратился Малахов к упырю. – я обещал, что дам вам возможность изложить свою версию событий? Перед тем, как в студии появятся последний гость, я могу дать вам возможность высказаться. Вам есть, что сказать?

– Есть! Ленка мне ноги должна мыть и воду пить, что я ее брюхатую замуж взял, блуд ее прикрыл, мужней женой сделал. А эту шалаву, – он кивнул в сторону Ларки, – я растил, как родную дочь, уберечь от блуда старался. Да она вся в мать пошла. Вот вы меня тут судите. Меня! А за что? За то, что я воспитывал ее быть скромной, порядочной, чтоб муж ее спасибо сказал, что она себя для него сберегла, и любил бы ее и уважал потом всю жизнь. За это вы меня судите, да? За это? Или за то, что я кормил ее? Вот они у вас хорошие, так? А я исчадие ада, правильно? А вы подумали, каково было мне всю жизнь жить рядом с бабой, которая в девках понесла от другого? В койку с ней ложиться и знать, что она потаск…

– Заткнись, ублюдок, – в один прыжок Сергей Валентинович подлетел к «этому». И выражение его лица было таким, что всей студии стало ясно – не останови его охранник, капитану в отставке пришел бы пиздец. Да такой, что только в черном мешке, да ногами вперед он покинул бы студию. – Да пусти ты меня, – вырывался артист из цепких объятий детины-стража.

– Что не нравится? – тявкнул, чувствуя себя в безопасности, «этот», – да ты не переживай, не много ты потерял, я за тебя всю жизнь с Ленкой мучился. Она же бревно бревном в койке.

Ах, тварь! А ведь я хотела промолчать, оставить в тени последнюю тайну упыря, только теперь я молчать не буду. Он решил, что имеет право топтаться по людям? Ну, нет! Посмотрим, как ему самому понравится, когда я живьем с него шкуру спущу.

А Сергей Валентинович вдруг успокоился, лицо его разгладилось, и губы растянулись в загадочной улыбке.

– Бревно, говоришь? Ну, это только с папой Карло Леночка могла быть бревном. За всю мою бурную жизнь не было у меня женщины более страстной и более нежной, чем она. Видно, знатным ты был импотентом, если даже ее не умел зажечь.

– И вы-таки правы, Сергей Валентинович, – сказала я. Блядь, после всего, что я тут услышала, я больше не собиралась хранить его секрет. – Ну, что, дядя Валера, расскажем миру, отчего это с нами такая беда приключилась? Отчего мы и детей иметь не можем, и, почему как мужчина, мы не состоялись. Расскажем?

– Ирка! Ты не имеешь права, это… это… нарушение врачебной тайны!

– Ничего подобного. Я вас от сифилиса не лечила. Я вас вообще не лечила. Вы в своем уме? Я гинеколог! Как я могла вас лечить?

– От сифилиса? – у Малахова загорелся глаз. Еще бы, я ему такую гранату в студию принесла, с уже выдернутой чекой.

– Так точно, от сифилиса, вы не ослышались. Этот герой по молодости с проститутками развлекался, вот и подхватил бледную трепонему, а уж потом придумал себе эпидемический паротит, которым он переболел в детстве.

– Что? – спросил Малахов.

– Придумал, что свинкой переболел. Тетя Лена, да вы не бледнейте, он задолго до вашей женитьбы вылечился, только вот детей уже не мог иметь, да как мужик говном стал во всех смыслах.

– Да, удивили вы нас, Ирина Петровна, – задумчиво сказал ведущий. Сделал паузу. – Я приглашаю в студию последнего нашего гостя. Генерал-майор Свиридов Евгений Семенович.

Генерал вошел в студию.

– Пушкарев, – рявкнул он. – Встать! – Валерий Сергеевич вскочил. Свиридов подошел к нему поближе и резко в два движения сорвал с него погоны. – За недостойное поведение, порочащее честь офицера, я разжаловал вас в рядовые. – Евгений Семенович повернулся к публике. – Я понимаю, что действия мои незаконны. Но я обещаю перед всеми, если хоть какая-то мало-мальски реальная возможность будет, я сделаю так, что в его отставных документах будет запись, что армию он покинул рядовым…

Комментарий к Рядовой Пушкарев…

Простите, что вчера не было продолжения. Очень жарко…

========== Удар под дых. ==========

POV Катя Пушкарева.

Если вы думаете, что после передачи «Пусть говорят» все наши проблемы ушли в прошлое, то смею вас заверить, что это не так. Далеко не так. Но вначале я расскажу о том, что хорошего произошло благодаря этому телевизионному шоу…

Мама Лена… Ну, вот, я опять назвала бабушку мамой. А что я могу с этим поделать – привычка, я же ее так двадцать четыре года называла. Хорошо еще, что мама все правильно понимает и не обижается.

Бабушка Лена переехала к дедушке. Имя дедушки я называть не буду. А зачем? Он у меня один, это бабушек две, вот и приходится называть их по имени, чтобы на запутаться, а дед у меня один. Мировой, как оказалось, дед. Это я поняла еще тогда, когда мы сразу после окончания съемок «Пусть говорят» поехали все вместе к нему на дачу. Да и застряли там на два дня. Мы – это бабушка Лена с дедушкой, Мама с Андреем и Ромкой, бабушка Маша и мы с Андрюшей. Дед звал и тетю Иру с Колькой, Викой и Юрочкой, как он сказал: «оказать ему честь своим присутствием», но они не смогли, у них были свои семейные дела.

И то верно, дел у Зорькиных сейчас, хоть отбавляй…

Во-первых, Воропаевы решили уцепиться за усыновление Юрика, чтобы лишить его наследства, в суд подали. Колька, весь из себя благородный дурак, уперся:

– Черт с ним, с этим состоянием, пусть подавятся. Даст Бог, Юркино наследство у них поперек глотки станет, вот пусть все его деньги им на лекарство пойдут. А я не собираюсь быть опекуном у сына.

И как его Вика не убеждала, как не уламывала, как не доказывала ему, что он не вправе лишать Юрика его законных денег, Колька стоял насмерть, мол, будем усыновлять, и точка, а то, мол, не будет у них в семье такого, что второй ребенок – это ребенок, а первый – приблуда чужая.

Слава Богу, за дело взялись адвокаты «Zimaletto», Ирина Петровна со своими связями, Андрюша с его возможностями, да и Кристина в сторонке сидеть не стала. Всем миром убедили-таки Сашку с Кирой забрать заявление, и написать нотариально заверенный отказ от претензий. Правда для этого пришлось на них подать заявление в милицию за воровство, откаты, уничтожение завещания и прочее. Да еще такая неприятность с Сашкой приключилась, что он ее надолго запомнит. В собственном подъезде, у дверей собственной квартиры напали на него хулиганы, лица которых скрывали черные шапки с вырезами для глаз. И такие странные хулиганы ему попались, не ограбили, не избили до полусмерти, а накостыляли легонько (всего недельку в больнице-то и полежал) да выдвинули требование забрать заявление о пересмотре раздела наследства и молчать о нападении, а иначе…

Во-вторых, Вика себя неважно чувствовала, получше моего, конечно, но и безоблачной ее беременность не назовешь.

В-третьих, подготовка к свадьбе и переезду. Колька с Викой продали ее квартиру, добавили денег и купили приличные хоромы, правда не в центре, но все равно в очень хорошем месте. Полину Сергеевну они забирают с собой, а Юрину квартиру решили сдавать, и деньги на его счет класть, чтобы в любом случае мальчик не остался ни с чем.

Где им было дедову дачу посещать, со своими бы делами справиться…

Бабушку Машу мы с Андрюшей хотели забрать к себе, но она не поехала, сказала, что дома ей каждый уголок о сыне напоминает, однако, когда я рожу и нужна будет помощь, то она с радостью переберется к нам. Видимся мы не так часто, как нам бы хотелось, нет времени. А вот к папе на могилку всегда вместе ездим. Мама навещает Марию Егоровну куда чаще нас, помогает ей. Самое удивительное, что баба Маша Ромку с распростертыми объятьями приняла, называет его сынок и все просит, чтобы он Ларочку не обижал. А он и не обижает, у них роман полным ходом. Да и попробовал бы он маму обидеть, у нее вот сколько защитников есть. И я, и Андрюша, и Андрей, и бабушки, и дед, и сама мамуля не в пуховой люльке росла, умеет за себя постоять. Вот только замуж за Ромио мама никак идти не соглашается, говорит, что не сможет подарить ему самого главного. Ладно, пусть разбираются сами, а как по мне, так я бы и еще от брата или сестры не отказалась.

«Этот» как с передачи пришел, так и запил, но мы не очень-то интересуемся им.

Вот, вроде, обо всех и рассказала. Осталось только о нас с Андрюшей, а тут… В общем, ситуация такая, что надо нам с ним разводиться. Он и слышать об этом не хочет, а я… Не могу я иначе.

… Примерно через неделю после «Пусть говорят» Андрей пришел домой поздно, очень поздно. Хмурый, задумчивый, в глаза мне старался не смотреть. Не могу сказать, что после моей истерики в студии у нас был исключительно сахарный период, нет! Я, конечно, срывалась, капризничала, но уже гораздо реже и не так бурно, а когда успокаивалась, могла признать свою неправоту и попросить прощение. Мы мирились.

Но в тот раз все было иначе. Я была паинькой, а Андрей все равно злился.

– Андрюша, случилось что? Может на работе?

– Все в порядке, малыш.

– Милый, ну, я же вижу.

– Что ты видишь? – сорвался он, но сразу взял себя в руки. – Не выдумывай, солнышко. Просто очень много работы.

– Андрюша, мне кажется, что я вполне могла бы уже на работу выйти. Я нормально себя чувствую, а тебе бы могла и помочь.

– Нет! – это было сказано резко, категорично, командным тоном.

Я обиделась, ушла в спальню, даже поревела немножко. Но Андрей, пришедший минут через десять, был так внимателен, так добр и так убедительно мне доказывал, что он всего лишь заботится обо мне с Дашенькой, что я растаяла.

– Для вас будет лучше, если ты забудешь про работу, будешь отдыхать и дышать свежим воздухом. Так ведь, маленькая?

– Я работать хочу, Андрюша. Сижу одна в четырех стенах, от скуки уже выть хочется.

– Катюнь, бабушка с дедушкой собираются на дачу на недельку, может ты с ними? Там и воздух свежий, и Сергей Валентинович такой интересный собеседник, что с ним не заскучаешь, и фильмы его, наконец, посмотришь. А? – и все это таким сладким тоном, что я насторожилась.

– Андрей, что случилось?

– Да, ничего не случилось, маленькая, ничего.

Но я уже знала, что он обманывает меня, чувствовала каждой клеточкой.

POV Андрей Жданов.

Примерно через неделю после передачи «Пусть говорят», когда все уже начало потихоньку налаживаться и успокаиваться, а наши с Катенькой отношения заметно улучшились, мне позвонила мама.

– Андрей, ты можешь сейчас приехать? – и такой взволнованный тон, что я испугался.

– Мам, что-то с папой?

– Нет, с папой все в порядке, но ты приезжай.

Я летел к ним за город не разбирая дороги, превышая скорость и нарушая все правила. Мне казалось, что мама просто скрывает, а на самом деле папе сейчас плохо. Но действительность превзошла все мои опасения.

– Мама, что? Где папа? – с порога спросил я.

– Ну, куда ты так летел? Я же сказала, что дело не в папе.

– Тогда в чем? – я почти кричал.

– Вот посмотри, – мама протянула мне большой распечатанный конверт.

– Что это?

– А ты сам взгляни.

В конверте был диск и какая-то, сложенная вчетверо бумажка, я развернул ее, и буквы запрыгали перед глазами:

Справка. Исх. № 109.

Дана гр. Воропаевой Кире Юрьевне, 1978 г.р.

в том, что она находится под наблюдением в женской консультации.

DS – установлена беременность 15 недель, без осложнений и патологий.

Справка дана по месту требования.

ЧислоПодпись.

Я вставил диск в дисковод и увидел как на экране что-то забилось и запульсировало.

– Кира приходила к вам? – голос мой сел.

– Да.

– Почему она раньше ничего не сказала?

– Говорит, что боялась.

– Чего?

– Что ты заставишь ее делать аборт. А теперь уже поздно.

– Чего она хочет?

– Говорит, что ей ничего не нужно, только чтобы ты признал ребенка.

– А может это ложь, может поддельная справка?

– У нее уже виден живот, Андрюшенька.

– Мам, это крах…

========== Визиты… Визиты… ==========

POV Андрей Жданов.

Я вставил диск в дисковод и увидел как на экране что-то забилось и запульсировало.

– Кира приходила к вам? – голос мой сел.

– Да.

– Почему она раньше ничего не сказала?

– Говорит, что боялась.

– Чего?

– Что ты заставишь ее делать аборт. А теперь уже поздно.

– Чего она хочет?

– Говорит, что ей ничего не нужно, только чтобы ты признал ребенка.

– А может это ложь, может поддельная справка?

– У нее уже виден живот, Андрюшенька.

– Мам, это крах…

Называйте меня, как хотите, хоть дерьмом бесчувственным, но ничего, кроме досады я к этому ребенку не почувствовал. Даже на экран компьтера неприятно было смотреть. Как в телевизор с помехами. Ну, да именно так я его и ощущал – помехой. Помехой мне, помехой Катеньке, и Дашеньке помехой. Умом понимал, что это несправедливо, что ребенок ни в чем не виноват, а сердце отказывалось видеть, а уж тем более принимать Кириного ребенка.

– Андрюша, не преувеличивай, никакой это не крах. Ребенок – это всегда благо. Не бывает лишних детей. Понимаешь?

– Зато бывают лишние матери. Я не хочу, чтобы Кира была матерью моего ребенка.

– Об этом следовало думать раньше. Теперь ничего не поделаешь. Не расстраивайся. Признаешь ребенка, будешь платить алименты, будешь им заниматься. И мы тебе поможем.

– Господи, да как ты не понимаешь, что я из-за этого… – не получалось у меня назвать его ребенком, только пальцем в экран тыкать получалось, – могу лишиться и Катюхи, и Дашеньки.

– Как это? Катя что, мож…

– Нельзя Катюхе нервничать. Совсем нельзя, – перебил я маму. – Как я ей скажу, что и эта стерва ребенка от меня ждет? Ну как? Мамочка, что мне делать?

– Бог мой, у Кати же был выкидыш. Ты прав Андрюшенька, нельзя ей сейчас ни о чем сообщать. Нужно вначале с ее врачом поговорить, подумать как это лучше сделать.

– Мамочка, ничего ты не знаешь. Ничего! У Кати такая трудная жизнь была, а она как солнышко светится, не смотря ни на что. Душа у нее чистая-чистая. Она уйдет от меня, чтобы дорогу этой стерве освободить. Уйдет, понимаешь?

– А вот это уже глупо. Почему ее ребен…

– Мой! Наш ребенок, мама. Я знаешь как Дашеньку люблю. О-о-очень.

– Хорошо, ваш, я же не против. Только почему ваш ребенок должен уходить на второй план?

– А у Катьки синдром жертвы, мамочка…

POV Маргарита Рудольфовна.

– А у Катьки синдром жертвы, мамочка, – как-то тоскливо и безнадежно сказал сын и… заплакал. Горько заплакал, как ребенок.

Это было не страшно, это было невыносимо, видеть как рыдает взрослый успешный сын невыносимо! В последний раз я видела, как плачет Андрюша, когда ему было шесть лет, но тогда причина была, тогда умерла его любимая бабушка. На его глазах. А сейчас-то что?

– Андрюшенька, что происходит? Расскажи мне все, я же мать. Я постараюсь тебе помочь, всем, чем смогу, постараюсь. Что за синдром жертвы? Что с Катюшей случилось? Мальчик мой, не молчи.

И он мне все рассказал. Все-все! И о Катеньке, и о себе, и о том какими непростыми были последние месяцы его жизни. И даже о том, что у него больше двух месяцев не было женщин, потому что Кате нельзя, рассказал. Я понимала, что так не бывает, чтобы во всех их ссорах был виновным Андрей, а Катюша всегда была права. Понимала, что он не врет, однако, нарочно все рассказывает так, чтобы его жена в моих глазах выглядела безупречной. Но и за это я тоже начинала любить ее, за то, что мой сын вот так ее боготворит. Он рассказывал, а я все больше и больше принимала Катюшу, жалела ее, впускала в свое сердце.

Раньше я любила Катю за то, что у Андрюши при ней глаза блестеть начали, и вообще он как-то расцвел. Нет, не расцвел – ожил. Когда он был с Кирюшей, он пил, гулял, прожигал жизнь, а живым все равно никогда с Кирой не был, глаза были тусклыми. И что теперь? Катя уйдет и Андрей снова погаснет? Ну нет! Ни за что не бывать этому. Костьми лягу, а не допущу. Да и Катенька выстрадала свое право на счастье. Я сама не заметила как, мне стала бесконечно дорога эта девочка сама по себе, может потому, что она так любит Андрюшу. Когда Андрей рассказывал, как плакала Катенька в телестудии, как просила его не бросать ее, у меня сердце сжималось, как будто она моя дочь. Ну, конечно же, вот в чем дело. С Кирой я чувствовала, что она у меня отнимает сына, с Катей я почувствовала, что я не теряю сына, я обретаю еще и дочку.

– Андрюша, нам нужно выиграть время. Может отправишь Катю в санаторий, будем к ней приезжать, а пока попробуем разобраться с Кирой.

– Зачем отправлять Катю куда-то, мама? Я дня не могу без нее, понимаешь?

– Затем, чтобы она пока ничего не узнала.

– Мамочка, это глупо. Кира может ей позвонить. Да и что мне эта неделя даст? Ребенок, это же не на неделю. Это же навсегда, мама!

– Ты прав, но и я права, нам нужно выиграть время. А там мы что-нибудь обязательно придумаем.

– Мамочка! – вдруг вскричал Андрюша. – Ира! Как же я сразу-то не подумал. Ира!

– Какая Ира?

– Помнишь, ты с ней познакомилась у меня дома? Ну, когда она меня лечила.

– И что Ира?

– Прежде всего нужно убедиться, что беременность не блеф. Так?

– Так!

– Я заставлю Киру пойти к Ирине Петровне. А уж если она действительно беременна, тогда и будем думать, что делать. Ты права, мам. Катюху нужно пока куда-то отправить. Слушай, а может Кира родит и просто отдаст нам ребенка?

– Андрей, это тебя куда-то не туда понесло. Какая мать отдас…

– А какая сестра поступит так, как Кира поступила с Юрочкой?

– Тоже правда. Но ребенок, это даже не брат.

– Нет, мама, нет! Человек или умеет продавать, или нет! Я ей деньги предложу. Хорошие деньги! А Катя примет моего ребенка, как своего примет. Вот увидишь. Она умеет и сострадать, и любить.

Ну, в этом-то я как раз не сомневалась, а вот о том, что Кира отдаст ребенка, по-моему, не могло быть и речи. Но гасить энтузиазм сына я не решилась…

POV Катя Пушкарева.

Я проснулась, услышав щелчок входной двери. Андрюша ушел на работу! Меня даже не разбудил, не поцеловал на дорожку. Еще накануне я поняла, что что-то случилось, но он не хочет меня расстраивать, поэтому и не рассказывает мне ничего. Ночь была бессонной, вот я и проспала его уход. Чего только я себе не придумывала вместо того, чтобы спать. От краха «Zimaletto», до ареста за избиение Сашки. От того, что он меня разлюбил, до другой женщины. Кстати, это единственное, что я бы, наверное, смогла пережить. Он же живой человек. Мужчина! Ему надо, а мне пока нельзя. Ничего нельзя, даже заводиться, матка почти все время в тонусе, да и обмороки случаются, а значит все наше интимное общение сводится к нежному объятию и поцелую в щечку. Нам и спать тетя Ира предписала на разных кроватях. И какой мужчина такое вытерпит? Да никакой! Даже Андрюшенька – лучший из них.

Раздался звонок, и я вскочила с кровати. Андрюшка! Вот балбес, как всегда забыл ключи.

– Ты вернулся, чтобы меня поцеловать? – радостно крикнула я, распахивая двери.

Сколько раз? Сколько раз мне Андрей говорил, чтобы я никогда не открывала двери, не посмотрев в домофон? Нет, как Андрей всегда забывал ключи, так и я всегда забывала глянуть, кто к нам пришел. А сейчас тем более, я же была уверена, что это Андрюша вернулся.

– Здравствуйте, Катерина, я могу пройти?

Кира была непохожа на себя – неуверенная, испуганная, какая-то заискивающая, что ли. И очень вежливая. Я даже растерялась.

– Если вы к Андрею, то его нет дома. Он только что ушел.

– Я знаю, я видела, как отъезжала его машина. Я к вам, Катенька.

Катенька? Это она мне? Заболела? Или задумала что-то гадкое? Кира не могла бы в трезвом уме и здравой памяти назвать меня Катенькой. Ой, что-то мне все это не нравилось. Но захлопнуть двери я уже не могла, она почти прошла в прихожую, пришлось бы с ней драться.

– Ну, проходите, если пришли. Раздевайтесь. Чаю будете? Или кофе?

Что это? Господи! Что это? Кира сняла свою шубку и осталась в трикотажном облегающем платье, которое очень явно подчеркивало ее выступающий животик. Мне стоило большого труда не запаниковать.

– Спасибо, но мне ничего не нужно. Если только стаканчик сока.

– Вы проходите. Я сейчас принесу. Только халат надену. Простите, но я вас не ждала.

Я опрометью бросилась в спальню, надела халатик, зачем-то схватила мобильный и быстро прошла на кухню, чтобы не видеть ни Киру, ни ее живот. То, что это ребенок Андрея, я уже поняла, а то зачем бы она ко мне пришла. Мне очень нужно было хотя бы пару минут, чтобы прийти в себя. Очень-очень. Но в себя почему-то не приходилось, а вот истерить я начала, это точно. Иначе как объяснить, что в карман я положила нож, а рука, словно сведенная судорогой намертво вдавила на мобильном кнопку три. Это была кнопка быстрого вызова Андрея и я услышала, как он кричит:

– Алло! Алло! Катенька. Алло! Что случилось?

– Кира, – сумела я выдавить.

– Катя, у вас все в порядке? – раздалось за спиной.

Я вздрогнула, мобильный выпал из руки и разлетелся на части. Пока я его поднимала и собирала, мне удалось хоть немного взять себя в руки.

– У меня все в порядке. Подождите меня, пожалуйста, в салоне. Я сейчас приду.

– Катенька, Бог с ним, с соком. Мне очень нужно с вами поговорить.

– О чем?

– У вас компьютер включен?

– Да, в кабинете мужа.

– Тогда вот, посмотрите. – она протянула мне какой-то диск.

– Это что?

– Посмотрите, вы все поймете сама.

– Это что?

– Это УЗИ.

– Я не хочу это смотреть.

– Тогда взгляните на это. Вот.

Я развернула листок и прочла справку о ее беременности. Я так и думала.

– Значит, вы хотите поговорить о вашем ребенке?

– Да. О моем ребенке.

– А почему со мной?

– Потому что больше мне никто не поможет, только вы.

– И чем я могу вам помочь?

– Вы же уже поняли, что это ребенок Андрея. Да?

– Допустим. И что я могу для вас сделать? Чем помочь? Я не врач.

– Мне не нужен врач.

– Тогда что вам от меня нужно? Говорите или уходите.

И тут такое произошло, что мне до сих пор не по себе, когда я это вспоминаю. Кира опустилась передо мной на колени.

– Катенька, я умоляю вас, не лишайте ребенка отца. Умоляю, – она обхватила мои ноги и заплакала.

– Простите, – шарахнулась я от нее, – но почему вы об этом просите меня? Разговаривайте с отцом ребенка. Неужели вы думаете, что ваш ребенок мне дороже моего? Что я оставлю своего ребенка без отца, для того, чтобы он был у вашего?

– Неправда, Катя, вы не беременны, иначе у вас бы уже тоже был виден живот.

– А у меня не виден! И все же мы с Андрюшей ждем ребенка.

– У вашего ребенка есть бабушки, прабабушки, дядя. У вас большая дружная семья. Вы богаты. А у моего малыша только я, у него никого больше нет. И отца вы отняли у него.

– Почему вы думаете, что я должна вас пожалеть? Вы-то не слишком пожалели Юру, а ведь у него вообще никого не было.

– Катенька, ведь вы же не я. Вы добрая, умная, чуткая…

– Хватит! – закричала я. – Андрей знает, что вы беременны?

– Конечно!

– Когда он узнал?

– Перед Советом Директоров.

– Вы врете.

– Нет, можете спросить у него сама. Если он не подлец, он скажет вам правду.

========== Как ее не любить? ==========

POV Андрей Жданов.

Я почти подъезжал к «Zimaletto», когда раздался звонок мобильного.

– Алло! – молчание. – Алло! Катенька. Алло! -молчание. – Что случилось?

– Кира, – сказала жена голосом робота.

– Что – Кира? Катенька! – но в трубке уже были только короткие гудки.

У меня похолодели кончики пальцев, я не мог знать, что случилось, но в том, что бомба уже взорвалась, я был уверен. Ругая себя последними словами за то, что сам вчера не рассказал Кате о беременности Киры, не подготовил жену к удару сам, я развернулся через сплошняк и вдавил педаль газа до предела. Черт с ней, с работой, позвоню и предупрежу Кольку с Ромкой. Катя с Дашенькой важнее.

– Катя! – влетел я в квартиру с криком. – Катюша, ты где?

– Я здесь, Андрюша, готовлю завтрак, – раздался ровный спокойный голос жены.

Пиздец, именно так спокойно и ровно она всегда говорит перед обмороком. Я бросился к ней, может успею еще исправить хоть что-нибудь. Картина, открывшаяся мне, была для людей с крепкими нервами. Катя одной рукой держала чайник перед открытым краном и даже не замечала, что он уже полон воды, что она течет через край, убегая в слив, а другая ее рука судорожно сжимала что-то в кармане ее халатика, застегнутого вкривь и вкось. Я подбежал вовремя, Катины руки разжались, чайник выпал в мойку, обдав нас обоих водой, а из кармана халата выскользнул нож и с гулким стуком шмякнулся о пол. Я успел подхватить Катю на руки, отнес ее уже бесчувственную в спальню, а дальше все по расписанию: нашатырь, уксус к вискам и таблетка.

Сколько раз я говорил Катюше, что нужно взять медсестру? Миллион! Ничего не хотела слушать. А если бы я не подоспел? И упасть могла бы, и расшибиться, и Дашеньку потерять, и порезаться. И только тут до меня дошло… Катя в кармане сжимала нож! Зачем? Неужели Кира не звонила, а приходила? Она что, угрожала Катюше?