Текст книги "По другую сторону надежды (СИ)"

Автор книги: Friyana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 52 страниц)

Снейп задыхался – и видеть его таким было больнее на порядок, на тысячу порядков, чем замкнувшимся в своем одиночестве. В своем горе.

– Убирайтесь, мисс Паркинсон, – почти беззвучно прошептал он, упираясь ладонями в кладку камина и снова впиваясь взглядом в беспощадный, всепожирающий огонь. – Просто… убирайтесь отсюда. Пожалуйста.

Я – не Драко, с мучительной тоской в которых раз подумала Панси, глядя на застывшую черную фигуру. Драко бы смог… ну, каким-нибудь образом… Мерлин, за что нам все это? Всем нам?..

* * *

От однообразной позы почему-то все время затекала шея. Шевелиться не хотелось совершенно – время от времени Гарри все же совершал вялые попытки передвинуться, но тело сопротивлялось, почти сразу же возвращаясь обратно.

К холодному, как лед, безжизненному плечу Драко.

Лежать, прижавшись к нему щекой, положив ладонь на неподвижную грудь, лежать, закрывшись с головой одеялом, уже который день, почти не поддаваясь на жалобные уговоры Луны и сдержанные угрозы Панси – Гарри и сам толком не мог объяснить – даже себе – какой в этом смысл. Малфой не подавал признаков жизни больше недели, и его слабые выдохи, которые все же удавалось почувствовать раз в несколько минут, были той последней ниточкой, за которую цеплялся Гарри.

Почему-то упорно хотелось думать, что, держа Драко в объятиях, он не позволяет ему уйти. Уйти – окончательно.

Что бы ни случилось, что бы ни привело Малфоя – к этому, что бы ни происходило с ним сейчас, Гарри твердо знал только одно – ни черта они, все трое, не понимают, что бы там ни кричали девочки и о чем бы ни твердили его собственные скомканные ощущения.

И что бы ни утверждала все это время Панси – которая первым делом, увидев, что происходит с Драко, рванулась к связующему амулету – впрочем, она и так держала его в руках. После чего, с удивлением констатировав, что Малфой жив, успокоилась и с завидным самообладанием заявила, что он «отлежится».

Пожалуй, это был второй раз в жизни – и за прошедшие сутки – когда Гарри отчетливо захотелось ударить ее. Сдержаться удалось, лишь до ломоты в челюстях стиснув зубы и вцепившись в плечи мгновенно рванувшейся к нему, намертво повисшей на шее и умоляющей обоих не ссориться Луны. И повторяя себе слова Малфоя – она просто так мыслит, Поттер. Ей так удобнее. Она не назло… она просто по-другому не может. Она – такая.

Успокоили в итоге, наверное, даже не сами слова, а проговаривающий их, звучащий в голове мягкий голос Драко. Его насмешливо-протяжные интонации, и едва ощутимые искорки тепла в них – они всегда были там, всегда, даже когда он не улыбался, даже когда не получалось договориться о чем-то важном и они начинали препираться и давить друг на друга, что случалось уж и вовсе нечасто…

Думать о Драко было невыносимо, не думать о нем не получалось вообще. Гарри проклял все на свете и сам себя в первую голову, лежа рядом с холодным, бесчувственным телом, уткнувшись в него носом и сжимая в объятиях. Он понимал, что должен был пойти к Снейпу – но, наверное, оставлять Малфоя было тоже неправильно. Как можно было не понять, не заметить, что тот едва балансирует на грани, не узнать безжизненную, засасывающе тусклую пустоту на дне его глаз – что-то подобное появлялось в них и раньше, после их первой вылазки в Малфой-Менор, после памятной битвы в бывшем здании Министерства Магии. После возвращения Гарри – ранней весной, под проливным дождем – когда он нашел бледную тень своей любви на террасе поместья.

Что-то, что однозначно утверждало – Драко выложился сильнее, чем мог позволить себе, не расплачиваясь чувствами и рассудком.

Гарри не знал, изменило ли бы что-нибудь его присутствие, не знал, мог ли помочь Малфою сразу – или удержать его в этом мире стало невозможно, когда он только переместился в сырой мрак ирландских прибрежных пещер. Он знал только, что не позволит никому – вообще никому – заставить его оторваться от Драко, пока его выдохи можно почувствовать хотя бы раз в несколько минут.

И неважно, что пульс не прощупывается уже давно – Малфой жив, потому что он дышит. В конце концов, пульс может попросту быть слишком слабым, чтобы удавалось его ощутить. И то, что никак не получалось отогреть дыханием ледяную кожу, всего лишь напоминало Гарри – Драко всегда замерзал, когда меня не было рядом. Когда он слишком выматывался, сдаваясь и позволяя его чертову вихрю запускать в него свои щупальца, вымораживая все, превращая глаза в застывшие осколками льдинки.

Он очнется. Однажды я проснусь среди ночи – и увижу, как трепещут его ресницы, и буду пялиться, как идиот, пока он не повернет голову и не посмотрит на меня, и тогда я увижу, что в его взгляде больше не осталось холода. И он улыбнется мне – так, как умеет один он, и шепнет – Поттер, ты почему не спишь? Ночь на дворе… А я вцеплюсь в него и буду целовать его руки, плечи, виски, пока он не отогреется, пока лед не исчезнет – весь, и буду остаток жизни сам холодеть в страшных снах, просыпаясь от мысли, что он мог не вернуться ко мне.

Что он мог оставить нас здесь.

Дни проходили, и реальность существовала, только пока Гарри прижимался к плечу Драко – короткие периоды, когда Луне все же удавалось ненадолго вытащить его из постели, на время занимая его место, становились кошмаром. Отрываться от Малфоя казалось чудовищно неправильным, и не помогали ни доводы Панси, ни попытки Луны расшевелить его разговорами.

Не помог даже демонстративно проведенный Ритуал Поиска, ясно подтвердивший – Драко находится в Хогвартсе. А на все логичные доказательства, что кристалл ищет не тело, а самого мага, то, что заменяет ему душу – ведь связь-то осуществляется, по сути, именно с ней, а не с телом, хотелось только поплотнее натянуть на уши одеяло.

Гарри и сам был уверен, что Малфой все еще находится здесь. Просто потому, что продолжал ощущать его – все так же, как тогда, в пещерах. Такое же заторможенное, апатичное, отстраненное, без единой мысли, присутствие – даже просто налет его, а не оно само. Но этого хватало, чтобы игнорировать весь окружающий мир и всю логику.

Этого было достаточно, чтобы продолжать надеяться – Драко вернется.

Однажды, когда Луна, как всегда, будет сидеть, уткнувшись носом в трансфигурированный в каплю связующий амулет – они давным-давно перестали выяснять, кто именно из них удерживает Малфоя, ведь это было неважно – кто, важным было только то, что он не отдалялся от них, или отдалялся слишком медленно, чтобы потерять веру. Однажды – когда Гарри будет лежать, поглаживая ладонью безучастное, ледяное плечо, он вдруг вздохнет и, не обращая внимания на подскочившего и вглядывающегося в его лицо Гарри, хмыкнет хрипловатым от долгого молчания голосом – Поттер?.. Я так и знал, что это – ты…

Что это я не даю тебе бросить нас? – цепляясь за него трясущимися руками, выпалит Гарри. Да я тебя сам прибил бы, если бы ты и впрямь хотел… мог… если бы ты действительно – сдался. Это был бы не ты, Малфой.

И в глубоких, полуприкрытых темно-золотыми ресницами глазах Драко мелькнет – я бы никогда не ушел от тебя, Поттер. Только не от тебя. Не от вас, придурок.

Вечера сменялись ночами, рассветы – днями, и назойливо возвращающийся глухой голос Панси уже почти не раздражал. Гарри уже научился не слышать, о чем именно она говорит с Лавгуд, что рассказывает, чем отвлекает. Он почти научился не злиться на нее за то, что она – единственная из них всех – может заниматься сейчас чем-то, что не имеет отношения к Драко.

При том, что никто из них не знает наверняка – жив ли Малфой до сих пор только благодаря им, или – благодаря непонятно чему еще. И не вернулся ли он бы давным-давно, попробуй они вытащить его – все втроем.

Гарри запретил себе думать о чем-то, что не касалось Малфоя. Все остальное могло подождать – на все еще будет время, и даже то, что в голосе Панси в последние дни все сильнее звенела тревога и обеспокоенность, почему-то не волновало ни чуточки. Мерлин, ну что может случиться с миром, в котором только что закончилась война? Они сделали то, что от них зависело – даже если сделали из рук вон плохо. Потыкать себя носом в собственные ошибки никогда не поздно – особенно, если сейчас в твоих руках находится безжизненное, но все еще не умершее тело того, рядом с кем мир проигрывает – и по значимости, и по ценности.

Рядом с кем проигрывают все.

Ну, или – почти все…

– Да я его просто сама так добью когда-нибудь!.. – долетел до Поттера сквозь толщу одеяла приглушенный и отчего-то всхлипывающий голос Панси.

Что именно отвечала Луна – Гарри не слышал, улавливая только мягкое, журчащее воркование. Успокаивает, мрачно подумал он, разрываясь между желанием встать и придушить излишне прагматичную девицу за язык без костей и нежеланием шевелиться и отрываться от плеча Драко.

– Пока этот прохлаждается, он там с ума сходит!.. – не унималась Панси.

Да пусть хоть все разом с ума сойдут, стискивая зубы и зарываясь носом в шею Малфоя, чуть не огрызнулся Гарри вслух. Ввязываться в очередной спор с занудной и временами липучей, как флобберчервь, Паркинсон, означало потонуть в перепалках до вечера – без надежды на ощутимый результат.

Тем более, что речь, похоже, шла снова о Северусе. О том, кто занимал почетное второе место в списке тем, о которых Гарри категорически не хотелось думать прямо сейчас.

Он лучше всех понимал, что именно переживает Снейп после гибели Джерри. В то утро, застряв на границе поселения магов, он видел настоящего профессора – пожалуй, впервые в жизни. И не горел желанием еще хоть когда-нибудь посмотреть ему в глаза – читая там справедливое обвинение.

Сам знаю, что виноват, мрачно подумал Гарри, крепче сжимая объятия, прячась в них. Но, если я подумаю об этом сейчас – я не то что Малфою помочь не смогу. Я и сам, наверное, рядом с ним сдохну…

– Никому ни до чего дела нет! – продолжала сквозь зубы шипеть Панси. – Я что, проклятая тут, за всех…

– Тебя никто не просил впрягаться! – не выдержав, процедил Гарри, откидывая одеяло и приподнимаясь на локтях.

– Легко говорить, когда плюешь на все заботы, – зло согласилась та.

– Хочешь, чтобы я озвучил, на что именно плюешь ты? – поинтересовался Поттер.

Что-то, что копилось в нем все эти долгие дни, подступало к горлу одним злым, горьким, темным комком. Что-то, от чего не получалось отмахнуться.

– Гарри… – осторожно вклинилась Луна.

– На убегание от собственного чувства вины? – почти вежливо осведомилась Панси, не обратив на Лавгуд никакого внимания.

– Хочешь повинить меня? – неверяще выдохнул Поттер. – Давай, сейчас самое время рассказать мне, какой я неудачник.

– Гарри… – снова виновато и как-то испуганно позвала Луна, одновременно дергая Паркинсон за рукав.

Та, не глядя, отмахнулась.

– От тебя мои слова, как горох от стены, отскакивают, – отчеканила она. – Ты ж всегда делаешь только то, что приспичило тебе самому. Тебе плевать, каким боком кому выходят твои решения.

– О, так теперь ты дозрела, наконец, покритиковать мои решения! Почему никто не возмущался, пока я возился с очередными мировыми заботами? Где ты была тогда, с твоей логикой и твоими потрясающе умными выводами?

– Гарри! – не выдержав, рявкнула Луна.

Только смотрела она почему-то не прямо в лицо, а куда-то вбок. Куда-то… влево.

Гарри, дернувшись и мгновенно онемев от перехватившего горло вдоха, обернулся туда же.

И наткнулся на хмурый, слегка расфокусированный взгляд Малфоя.

Слова пропали, казалось, вместе с мыслями – одновременно, сразу и напрочь, осталось только дурацкое желание протереть глаза – непреодолимое настолько, что едва получалось справиться с тянущимися к лицу руками.

Наверное, он открывал и закрывал рот, как рыба, боясь выдохнуть, потому что Драко перевел недоуменный взгляд на девочек.

– Ну и горазды вы орать, – совершенно ровным, хотя и тихим голосом сообщил он – и снова уставился на Гарри. – Я знаю, что мы должны сделать, Поттер. Мы давно были должны, я просто только сейчас понял.

Вот теперь вырвалось все – окончательно – все, что зрело и давилось в эти бесконечные дни, весь страх, и отчаяние, и только сейчас подступившее к горлу понимание – на самом деле, он никогда не верил толком, что Драко заговорит. Он просто не хотел думать, как именно будет жить без него.

Выдох рванулся и потянул за собой глухой неверящий всхлип, глаза защипало, и от злости на спокойного, как удав, Малфоя аж заломило виски.

– Утихни, а? – поморщился Драко. – Ты мне всю руку отлежал, кстати.

– Ты… что… Где ты был все это время?!! – заорала вдруг во весь голос Панси – с такой неожиданной обидой и яростью, что Гарри, на миг опешив, ошеломленно моргнул.

– Отдыхал, – как само собой разумеющееся, ответил Драко. – Я устал, и мне надо было подумать.

Гарри поймал себя на том, что едва сдерживает разрывающий грудь истерический смех.

Врет, скотина, – отметил он, чуть не валясь на постель от накатившего облегчения, разом превратившего мышцы в кисель. А потом, подумав – и все-таки валясь, прямо на Малфоя, утыкаясь лбом в его ключицу, поглаживая ребра, под которыми отчетливо билось сердце.

Он успел заметить, как мелькнуло за дрогнувшими темно-золотыми ресницами то, что уже не было нужды озвучивать. То, что нет смысла выражать банальным словом «спасибо».

* * *

– Что-что??? – неверяще выдохнул Гарри, от изумления едва не соскользнув с бортика, в который упирался локтями.

Малфой невозмутимо побаламутил ногой воду, разгоняя пену, откинул назад голову и принялся сосредоточенно изучать рисунок на потолке ванной старост.

Девочки машинально переглянулись – услышав их, Драко мысленно усмехнулся. Они не станут спорить. А даже если и стали бы… Это – правильный вывод. Единственно возможный. И Гарри согласится с ним – рано или поздно.

Поттер – мокрый, взъерошенный, без очков – меньше всего напоминал сейчас героя, дважды вытащившего Магическую Британию из заслуженных неприятностей. Скорее, он был похож на скульптуру в интерьере – окаменевшая композиция на тему «Изумление и паника».

Панси, вздохнув, вытянула ноги поперек джакузи. Они с Луной трансфигурировали в него несчастную ванную, сразу отрезав возможные перепалки и довольно категорично поставив Малфоя перед фактом – ему понравится. Драко, в целом, возражал разве что для вида, и то недолго – особенно если учесть, что, попытавшись встать после полуторанедельной отключки, он понял, как, наверное, чувствуют себя бревна, когда их заставляют самостоятельно двигаться. Мышцы застыли, тело едва подчинялось, и мысль о горячей ванне вызывала только желание благостно застонать и аппарировать прямо туда.

Еще бы в Хогвартсе можно было аппарировать…

Но гидромассаж и теплая вода, как оказалось в итоге, стоили путешествия через коридоры на руках Поттера – впрочем, крепкие, жаркие объятия и стук родного сердца стоили еще большего. Гарри вцепился в него так, словно в мире могли найтись идиоты, способные попытаться отнять свежеобретенного Малфоя у вспыльчивого гриффиндорца. И у Драко не получалось хотя бы сделать вид, что он недоволен этим.

Панси, настоявшая сначала на легком завтраке, потом – на массаже, потом – на горячей ванне, ни на миг не замолкала. Одним взглядом заставляя Луну и Гарри заткнуться, она до самой последней минуты тоном вышколенной секретарши вещала о Снейпе, политике Министерства, последних статьях в «Пророке», финансовых сводках и даже погоде. Едва успевающий запоминать вываливаемую информацию Драко только кивал и соглашался – сперва на завтрак, потом – на массаж, потом – на водные процедуры… Он бы с чем угодно сейчас согласился – слышать голос Панси, четкий и собранный, как всегда, чувствовать тепло ладони Поттера, видеть застенчивые улыбки Лавгуд – всего этого было и так слишком много, чтобы хотеть чего-то еще.

Всего того, что едва не осталось за гранью надежд и тепла, того, к чему привыкаешь – так быстро!

Горячая вода оказалась способной воздействовать, по-видимому, даже на Паркинсон – то ли выговорившись, то ли решив дать Драко передышку, то ли просто устав, она, наконец, замолчала, блаженно вытянувшись и пристроив затылок на бортик.

И Малфою пришлось заговорить – они умирали от любопытства, все трое, даже вечно рассудительная и невозмутимая Панси, пусть и не торопили его, не требовали рассказов и пояснений.

В конце концов, сказать все равно было нужно – необходимо. И ладно бы – только сказать…

Вот только – когда Поттер хоть с чем-нибудь соглашался сразу?

– И это – твое решение? После всего, что было, ты решил – это? Да ты с ума сошел, – убежденно заявил Гарри.

Драко пожал плечами, не отрываясь от созерцания потолка.

– Ну, мы же все равно должны будем уехать отсюда, так? – осторожно напомнила Луна. – То есть, я не имею в виду, что…

Гарри устремил на нее долгий испепеляющий взгляд. Луна безмятежно захлопала глазами – мечтательными и отрешенными. Как всегда, когда она пыталась прикинуться более безобидной, чем была по факту.

Как всегда, когда Гарри пытался давить.

Панси лежала, закинув руки за голову, и задумчиво молчала, покусывая губы и машинально сдувая пену с поверхности воды.

– Он прав, Гарри, – негромко сказала она наконец. – Если не мы, то кто?

Поттер фыркнул и, пристроив локоть на бортик, уперся лбом в подставленную ладонь. Отворачивается, машинально отметил Драко. Задумался, стало быть.

– Если больше некому, это не означает, что сможем – мы, – помолчав, глухо проговорил Гарри. – Ты хоть отдаешь себе отчет в том, какая это ответственность? Мы просто права не имеем…

– С человеческой точки зрения, – уточнила Луна.

Поттер устало прикрыл глаза.

– Я тоже считаю, что Драко прав, – добавила Лавгуд. – Симус… не стал бы таким, если бы не был один. Если бы Ханна не погибла так быстро. Если бы Джинни…

– И если бы Сюзан, – раздраженно закончил Гарри. – Люди умирают, маги – тоже. Этого мы изменить не в состоянии.

– Ты сейчас уже просто споришь ради спора, – усмехнувшись, заметила Панси. – Не переводи разговор.

Естественно, он спорит ради спора! – мысленно застонал Драко. Это же Поттер! Еще пять минут, и у него запал пройдет – вот тогда и начнет рассуждать. Зачем злить-то раньше времени?

– Я же не говорю, что мы должны принять решение сейчас, – спокойно сказал он вслух, обрывая перепалку в зародыше. – Гарри, ты просто подумай, ладно? В принципе. Почему да, почему нет. Нас, как я понимаю, прямо сейчас же отсюда не гонят?

Панси машинально кивнула.

– Гонят, но не прямо сейчас, – отстраненно пробормотала она. – МакГонагалл сдаст нас не сегодня, так завтра. Министр доживает последние дни и носом землю роет, чтобы найти нас, одарить орденом Мерлина и продлить этим свою агонию еще ненадолго. А, по мнению Минервы, это называется «признание заслуг», и она прямо жаждет, чтобы мы его получили.

Драко разрешил себе усталую улыбку.

– То убивают, то награждают… – проворчал он. – Потом опять убивать начнут…

Панси бросила на него быстрый взгляд.

– Неизбежно, – согласилась она. – Но еще несколько дней у нас есть. В крайнем случае – можно просто у Северуса некоторое время…

Гарри медленно поднял голову – и девушка осеклась.

– Нет, – тяжело обронил он.

Паркинсон тут же пожала плечами – нет так нет. Даже лучше, если нет – быстрее решение примет.

Никто не хотел думать о Джерри. Никто не решался заговаривать о нем – даже Панси, тихо зверевшая от очередного витка страусиной политики в исполнении Поттера. Да и Малфоя, похоже…

– Если бы мы сделали это раньше, то и с Джерри бы ничего не случилось, – вдруг тихо, но твердо заявил Драко, будто услышав ее мысли.

Гарри молчал.

– Если кто-то и может, то только мы, Поттер. Мы… не такие, как все. Ты сам это знаешь.

– Любой маг способен завести семью и начать играть в поддавки со смертью, – огрызнулся Гарри. – Просто не у каждого глупости на это хватает.

Малфой недовольно покосился в его сторону.

– Смелости, – поправила Луна.

– Это одно и то же, – лениво парировала Панси.

– Цыц, – невыразительно сказал Драко, не отрывая взгляда от Поттера. – Я не об этом. С нами – и только с нами – происходят вещи, которые не происходят больше ни с кем. Нет, заткнись и выслушай! Эти чертовы амулеты, например – ты хоть где-нибудь читал о том, что волшебные вещи разного класса могут самостоятельно сработать в паре? Мой портключ, который я делал, чтобы возвращаться из любой точки Хогвартса в свою спальню – ты знаешь еще хоть один случай, когда действия портключей выходили за рамки территории, на которую их настроили? А мы, напомню, с его помощью из Малфой-Менора сюда переместились. И ты хоть когда-нибудь хоть что-нибудь слышал о том, чтобы у мага был четырехцветный стихийный щит?

Локти все же соскользнули с бортика, и Гарри, зашипев, принялся отплевываться от мыльной воды. Панси и Луна, как по команде, одновременно вытаращили глаза на тяжело дышащего Малфоя.

– Что…

– Чего…

– Где?.. – сбивчиво выдохнули все трое, перебивая друг друга.

– В пещерах, – сквозь зубы процедил Драко. – Финниган швырнул в меня нож, когда я уже почти рехнулся, копаясь в его безумных гриффиндорских мозгах. Во-первых, Поттер, я не припомню, чтобы щит мага защищал его от посторонних предметов. А во-вторых – МОЙ щит всегда был СЕРЫМ, к твоему сведению, а не переливался четырьмя цветами. И в-третьих – чего он уж точно никогда не делал, так это не прочищал мозги. А после того, как от него отскочил нож, я вполне смог взять этот шедевр оружейников в руки, подойти к Финнигану и разворотить ему грудную клетку. Правда, при этом снова в глаза пришлось посмотреть… и довольно надолго.

– Куда нож летел?! – тут же выпрямляясь, выкрикнула Панси.

Драко перевел на нее непонимающий взгляд.

– В грудь, – спокойно ответил он. – Вот сюда, – и положил руку чуть ниже горла и впадинки между ключицами. – А что?

– Амулет… – ошеломленно прошептал Поттер.

– Что – амулет? – теряя терпение, спросил Драко.

Поттер и Панси переглянулись. В глазах Паркинсон мелькнуло сомнение.

– Не… – протянула она. – Гарри, ты что, он же контактный! Он работает, только когда его в руках держишь! Да ты сам сто раз видел уже. Драко никак не мог…

– И с портключом он никак не мог, – машинально отозвался Поттер. – А уж это, – он потянул за цепочку болтающееся на груди солнышко, – вообще никак не могло. И змея малфоевская тоже.

– Мне объяснит тут хоть кто-нибудь хоть что-нибудь? – рявкнул Драко.

Луна вдруг прыснула – и, взбрыкнув ногами и подняв тучу брызг, расхохоталась, пряча лицо в ладонях и невольно уходя с головой под воду. Паркинсон невозмутимо нырнула следом, возвращая ее в вертикальное положение.

– «Нетрудно доказать, что стихийные маги способны влиять на обычные волшебные вещи, как минимум, увеличивая их силу, а то и расширяя спектр применения. Степень этого влияния, вероятно, зависит от уровня силы мага и от его сиюминутного эмоционального состояния. Необходимо также учитывать связь мага с его партнером и их совместные переживания», – закатив глаза к потолку и срываясь на истерические смешки, на память процитировала облокотившаяся спиной на грудь Панси Луна. – Драко, ты это писал еще почти год назад! Сам! Записки сумасшедшего, часть вторая – «О стихийной магии», хранились в виде кипы пергаментов в библиотеке поместья, а сейчас – в твоем сейфе. Они до сих пор там лежат! Ты что, не перечитывал?

Малфой остолбенело моргнул.

– Ни черта мы не лучше других! – Луна радостно хлопнула кулаком о воду. Кулак почему-то отскочил, на что никто не обратил внимания. – Маги – могут – менять – принцип – действия – волшебных – вещей! И ты это сформулировал еще Мерлин знает когда!

– Я только предположил, – с завидным самообладанием защитился Драко.

– Между нами есть связь. Между нами – навалом совместных переживаний. И ни черта удивительного, что именно связующий амулет, активированный на всех четверых, ты смог использовать на расстоянии – тем более, что ты тогда и впрямь был на грани. Твой щит не мог тебе помочь, и амулет – в свою очередь – вытянул что-то из нас, чтобы усилить его.

Малфой нахмурился и замотал головой.

– Так, я запутался… Вытянул?

– Вообще, больно было, – задумчиво проговорил Поттер, потирая то самое место, чуть ниже горла. – Но так, знаешь… как будто ударило сильно. А потом ничего, отдышались…

– И амулет этот чертов светился! – мрачно ухмыльнулась Панси, все еще обнимая Луну. – Причем всеми четырьмя гранями, как если бы его кто-то за них одновременно трогал. Если б не было тогда настолько хреново, я бы даже задумалась – чего это он…

Драко медленно вдохнул и потер лоб кончиками пальцев. Выдохнул.

– Мне, между прочим, нравилась мысль, что я так крут, что у меня аж щит четырехцветный теперь, – проворчал он. – И летящие ножи отбивает… Удобно, вообще-то…

Луна фыркнула, откидывая голову на плечо Панси.

Гарри молчал и думал – если бы тогда, в ту секунду, он знал о том, что его боль – это жизнь Драко, он бы жаждал испытать ее.

А еще – о том, что, когда приходит боль, ты никогда не знаешь, что она означает – твою смерть или чью-то жизнь.

И твою жизнь тоже – в конечном итоге.

* * *

Северус всегда знал, что настоящей тишины не существует. Она наполнена звуками – и громкость не имеет значения, когда чуть слышный шорох взгляда, шелест спадающей пряди волос, перестук сердца или звон улыбки взрывают ее изнутри, превращая в мучительный крик.

Крик, которого никто не услышит. Никто, кроме тебя.

Треск огня, всплеск вина в бокале и опаляющий, мягкий мрак темноты – они дополнят картину. И где-то есть грань, за которой станет неважно, сидишь ли ты один, потерявшись в собственных страхах, или страх сидит напротив тебя, смущенно улыбаясь и не пряча пытливых, пронзительно-синих, по-юношески открытых глаз.

«… – Мистер Малфой просил передать это вам – вот, возьмите… Да нет, я знаю, что зелье от бессонницы – не выход, просто – либо мы с вами соглашаемся и принимаем его, либо толку от нашей работы… Мы же не можем сейчас ошибаться. А почему бы ему так не думать, если в последнее время вы еще бледнее, чем я, мистер Снейп?..»

Что с того, что Северус знал – всегда знал – что Драко и словом не перекинулся с мальчиком, в котором с самого начала видел потенциальную угрозу своей семье? Что с того, что зелья, приготовленные воспитанником, бывший профессор ни за что не перепутал бы с чьими-то чужими? Что с того – если этот детеныш протягивал ему флакон, пять из восьми компонентов в котором можно было достать, только сунувшись в Лондон и рискнув головой – ради чего? А вид мальчишки не оставлял сомнений, что уж он-то спит хорошо, невзирая на все упомянутые им «мы».

Молчать было проще. Молчать, одаривая мрачными взглядами – проще вдвойне. И то, что синие глаза продолжали мерцать улыбкой, с легкостью игнорируя мрачность, отфильтровывая и отбрасывая ее, принимая правила игры – упрощало все еще больше.

Позволяло брать – не давая. Презирая себя за слабость, за почти человеческое желание – просто взять, просто поверить, что ты и отдаешь тоже. Просто наслаждаться тем, чего не существует.

Это все усталость, глядя в камин, равнодушно подумал Северус. Если со смертью Лорда для меня закончилась жизнь – то с возвращением Поттера закончилось все. И резервация была идеальным выходом для того, кто согласился – и даже почти захотел – похоронить себя заживо. Кто устал настолько, что разрешил себе иллюзии на тему возможного покоя – пусть и тело, и разум так и не смогли до конца поверить в него, даже здесь придумывая себе занятия.

Я устал – и я проглядел, когда он влез в мою жизнь. Когда я стал ставить на стол два бокала, в одиночестве садясь перед сном к камину – вставать потом за вторым надоело так быстро… И я не оглядывался на хлопок двери.

Зачем – если иначе увидишь, как он смотрит на пустеющий второй бокал и придвинутое к огню кресло?

«… – А я учился в Дурмштранге, там отвратительно преподавали зелья… Почему? Хвалили часто… Все казалось слишком легким, чтобы действительно хоть чему-нибудь толком суметь научиться…»

Маленький льстец. Юнец, каждый раз внимательно и задумчиво выслушивавший весь поток его язвительности, чтобы чуть улыбнуться и сказать в конце – спасибо вам, мистер Снейп… Я еще подумаю, ладно?

И только тень от длиннющих пушистых ресниц на щеках. И тонкие, нервные пальцы, машинально поглаживающие ножку бокала – и бледная кожа, и золотистый отблеск от огня в мягких, пахнущих прохладой и тишиной волосах, и уютная – до боли, до крика – вкрадчиво знакомая тишь после долгих споров над картами и пергаментами, и расслабленность, лень – говорить не всегда обязательно, можно и не смотреть, просто прикрыть глаза, устало откинувшись затылком на спинку кресла, ощущая лишь запах, тепло, звон улыбки и шелест спадающей пряди волос…

«… – Простите меня…»

Мы все плачем, мой мальчик. Тот, кто сказал, что мужчины не плачут, просто был человеком – ему было позволено лгать. Тебе не за что извиняться, ты так же вымотался, как и я, и все дело не в том, всхлипываешь ли ты сейчас мне в плечо, сорвавшись посреди разговора – важно лишь, что ты сделаешь завтра. А ты соберешься, я знаю – я тебя так пугающе, так отчаянно знаю – всего… Сильнее страшит только мысль – как поверить, что, в свою очередь, ты не знаешь меня – так же пугающе и так же бесповоротно?

Боишься ли ты перепутать реальность с иллюзией – или веришь, как могут верить только юнцы? В твоих глазах нет восторга и трепета, твои руки не прячут подростковую неуверенность, и ты не пытаешься… ничего. Ты просто – есть, легконогий синеглазый вихрь, смеющийся мне в лицо и умеющий найти во мне тень улыбки там, где я сам давно забыл, как ее искать, плачущий у меня на руках, успевающий за день все и везде, чтобы к ночи войти – осторожно, без стука, смущенно – не всегда придумав подходящий повод.

Войти в комнату так же спокойно, как входишь в жизнь – легко, с любопытством оглядываясь, узнавая и запоминая. И уйти потом – с той же легкостью, с какой каждую ночь исчезал за порогом, уносясь, наверное, во все стороны одновременно – иначе как бы ты умудрялся успевать столько, да еще и спать иногда?

Варя для меня тайком зелья от бессонницы – потому что я, видите ли, еще бледнее, чем ты. Глупыш…

Не верь тому, что мужчины не плачут. Я не жду тебя… никогда я тебя не ждал. Просто знать, что ты явишься – это больше, чем ждать, даже если тебе, звонкой юности, неизбежно казалось иначе. Просто знать, что ты есть. Что ты рядом – так недолго, минуты, часы, день за днем, в этом мире вообще все недолго, и думать о неизменности – это ж почти что надежда. А ее не осталось для нас, мы – не люди, мы давно разучились… я – давно разучился. И пустая комната, и тишина, в которой я слышу звон погибшего смеха, и одиночество за окном – в каждом доме, в каждой недобитой душе, скрывающейся там от самой себя – вот и все, что осталось.