Текст книги "По другую сторону надежды (СИ)"

Автор книги: Friyana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 52 страниц)

Он чувствовал себя выжатым, иссушенным, выпотрошенным магическим зверьком, обученным лишь выживать и находить проходы и щели даже в монолитных стенах – зверьком, чей создатель умер, а с ним ушла и магия, поддерживавшая в рукотворных членах иллюзию движения. Иллюзию – потому что на самом деле все закончилось слишком давно… слишком – чтобы продолжать верить в то, что продолжение имеет смысл.

Он приехал сюда умирать, а не начинать все заново. Вот только – кого это когда-нибудь интересовало?

Даже Драко всего лишь хмыкнул и выдал свое коронное малфоевское «спасибо». Как будто и не сомневался, что его наставник предпочтет не отсиживаться в стороне. Как будто был только рад, узнав, какую роль взял на себя вездесущий Снейп – рад вовсе даже не за общее дело, а именно за него.

Как будто верил, что Снейпу не хватало всего этого – закулисной возни, чужих шепотов за спиной, многоярусных диалогов, в которых говоришь об одном, наблюдаешь за другим, делая выводы о чем-то третьем. И риска – постоянного, даже здесь, в резервации, в доме. Постоянного – с тех пор, как был изолирован в собственных стенах первый же неблагонадежный маг. С подачи бывшего профессора и бывшего шпиона, лжеца и лицемера, так и не сумевшего позабыть о собственных старых привычках.

Была своя странная ирония в том, что и Драко, и его девчонки, и сам Северус решили сразу же и единогласно – Поттеру не обязательно знать о разногласиях в резервации. Пусть, когда до него дойдет, что он руководит действиями магов, думает, что все они – на его стороне. Что здесь нет озлобившихся одиночек, которым плевать и на Магический Мир, и на экономический кризис, и даже на собственную безопасность. Которые способны, в случае чего, подложить палки в колеса своих же коллег – тех, у кого другое мнение, кто не смог разделить свои отношения с Министерством и то, что сейчас происходит в стране. Кого необходимо вычислять и изолировать сразу же, чтобы не получить Аваду между лопаток…

Вот так Северус и стал снова шпионом – на этот раз в собственных рядах, а не среди людей. И в этом тоже была своя – странная – ирония.

Драко немыслимо повзрослел за прошедшие дни, недели и месяцы. Он изменился, стал позволять себе в общении со строгим и нелюдимым наставником такие вольности, от которых еще в школе зашелся бы в ужасе – от одной только мысли о подобном. Впрочем, никому на свете он ни за что в этом не признался бы – может быть, в этом, в том числе, и был корень его взросления? В этой вот невесть откуда выросшей способности признавать за собой все, невзирая на возможные последствия? Ему просто плевать теперь, кто что подумает, кто как к нему отнесется, понимал Снейп, глядя в глаза своего воспитанника. В мире Малфоя больше не осталось авторитетов и центров вращения, кроме самого Малфоя. А в нем самом – кроме его семьи. И – да, разумеется, Гарри Поттера в частности.

И никакие взрезавшие лоб вертикальные складки, никакие запавшие глаза и горькие изгибы губ не могли больше скрыть от него, что Драко – счастлив. Не то чтобы когда-нибудь Северус по большому счету мог в этом засомневаться.

А, возможно, юный Малфой просто смог, наконец, понять и принять для себя то, что однажды сказало ему Время Истины – Снейп до сих пор покрывался холодным потом при мысли, что Драко так запросто передал ему их диалог. О подобном не просто не принято было судить – это в принципе никого не касалось, и каждый, кто провел хоть одно посвящение, зарекался рассуждать на подобные темы навечно. Не надо копаться в чужих мотивах и страхах – на то есть стихия, и присваивать ее права на выявление чьих-то там слабых мест недостойно мага. Северус знал это наверняка – и никогда бы не спросил Драко сам. А Драко, зная нелюбовь наставника к копанию в чужих душах, никогда не пытался перетряхивать перед ним свою.

Никогда – до последнего лета.

– Твоя девица сведет меня с ума, – процедил Снейп, отдавая Малфою при встрече очередные «полевые заметки» для последующей редакции и печати.

Драко в ответ мечтательно хмыкнул и спрятал пергаменты в карман мантии.

– В некотором смысле, Северус, Луна – самое ценное, что у меня есть, – негромко проговорил он. – Если бы не она, нас бы тоже не было, всех. Гарри давно составлял бы компанию Финнигану – если бы вообще не соревновался с ним, кто вперед уничтожит Британию, а Панси умерла бы еще при налете на Вустер.

– Вы преувеличиваете роль мисс Лавгуд, – устало буркнул в ответ профессор.

– А я и не об этом, – спокойно пожал плечами Драко. – Когда я инициировал ее, стихия спросила меня – ради чего я живу? И я узнал, что никогда никого не любил, кроме самого себя. Что я даже не представляю, что это такое – любить весь мир, а не только свои проекции на его представителей. И стихия дала мне ту, которая показала нам всем – как это. Луна умеет, Северус. В этом она намного сильнее меня.

После его ухода оказалось, что поводов для размышления достаточно, чтобы просидеть, глядя в камин, до утра.

– Тебе от Поттера не влетит? – недружелюбно осведомился однажды Снейп, в очередной раз увидев в дверях бледное лицо Малфоя. – Или он все же изволил позволить тебе навещать старого наставника?

– Он изволил попробовать начать доверять нам, – равнодушно парировал Драко, проходя в комнату. – Знаешь, у него уже почти получается… Смотри, я тебе новостей тут еще немного принес – мы на днях поломали головы, и Панси сказала, что…

И Северус снова не смог его выставить.

В последнее время при редких встречах Малфой все чаще молчал, пытливо заглядывая в глаза своего наставника, и от этих взглядов хотелось… выть? Или – налить себе скотча и залпом обжечь горло, перебивая растущее между ними никому не нужное понимание. Понимание того, что профессор Снейп никогда не собирался озвучивать – в этих отношениях. И никогда не хотел, чтобы Драко заглядывал в него так глубоко.

– Джеральд, кажется, очень привязан к тебе, – между делом обронил однажды юноша.

– Привязанность между магами невозможна, – едко припечатал его Северус, сделав вид, что не заметил незаданного вопроса. – Они – чужие друг другу существа, Драко. Все, кроме связанных посвящением.

Малфой заткнулся – скорее из вежливости, чем убедившись, что прощупывает неправильный путь.

– Тебе не помешал бы новый воспитанник, – заметил он в следующий раз.

Северус поперхнулся вином.

– Ты теряешь трезвость мышления, если начинаешь переносить свои привычки расширять семью до бесконечности на здоровые головы, – процедил он, глядя в застывшие в обрамлении легких морщинок серые глаза. – Сдается мне, для воздушного мага это непозволительно.

Драко только устало улыбнулся и отвел взгляд. Нет – так нет, говорил его жест. Но я-то знаю, что для тебя лучше.

Самым нервирующим было то, что Северус понимал – знает. Что, впрочем, не означало, что он жаждал интересоваться этими знаниями, или догадками, или чем они там являлись.

Скорость, с которой мятежная семейка Поттера начала вдруг плодить идеи, до которых каждый из магов в лучшем случае начинал догадываться ближе к смерти, навевала мысли о собственной старости и пугала возможным будущим. Они не просто отчаянны и безрассудны, все чаще думал Северус, сидя вечерами в своих комнатах. Они и впрямь, похоже, подбираются к чему-то, на что мы и не смели надеяться. К чему-то, что Поттер, наверное, видел еще прошлой весной – как маяк, как цель впереди, и пер напролом, невзирая на правила и запреты. Пусть и не понимал никогда, что именно делает и зачем – этот ублюдок всегда слушал только свою интуицию, и плевать ему было на мнение старших, выстраданное и отточенное годами жизненного опыта.

И его выбор – как почти всегда – оказался в итоге глупым, но не самым худшим. Драко до сих пор жив – и даже счастлив, что, впрочем, и неудивительно, ему никогда ничего, кроме Поттера, и не было нужно, мисс Паркинсон, похоже, неясно как, но все же влилась в их семью, и даже беспутную мисс Лавгуд, по всей видимости, наконец-таки удалось приструнить – теперь она пашет на благо общества, а не подрывает его устои.

И понемногу, по капельке, по самым отчаянным крохам и искоркам в Северусе начала вспыхивать и укрепляться трогательная, малюсенькая надежда – возможно, на этот раз им действительно повезет. Возможно, они все же справятся.

Вот только места ему рядом с ними – не будет. И это тоже, пожалуй – только к лучшему…

Он уже сделал свой выбор, и слишком поздно теперь менять свою жизнь – хотя Драко и прав, появление нового птенца, как ни странно, могло дать и сил, и желания что-то куда-то сдвигать… вот только мысль о присутствии кого-либо рядом с собой пугала и вызывала тянущее ощущение оскомины на зубах. Нет уж, спасибо – особенно если учесть, в каком возрасте большинство магов проходит посвящение. Снейпу хватало Уоткинса по самое не хочу, чтобы даже не думать о том, что подобный ему – легкий, горячий, с сияющими восторженными глазами, неопытный и доверчивый звереныш – мог бы войти в его жизнь. Перетряхнуть ее, перевернуть с ног на голову, заставить снова поверить…

Вера – вот то, что спасло мальчишек. Они были правы на все сто, с самого начала поставив лишь друг на друга – вот только у них не хватило ни опыта, ни мозгов догадаться и разграничить между собой доверие и влечение. Они были влюблены – и полагали ЭТО защитой, которая не даст им стать пищей для вечно голодной стихии. Они были самонадеянны и отчаянно безрассудны, и некому было вдолбить им, что не бывает любви без доверия…

Снейп не знал, как именно им удалось докопаться до истины – такой простой и пугающе ясной. Он помнил, как видел их слепую и глухую ко всем угрозам мальчишескую влюбленность, он узнавал в ней себя и Блэка, он помнил финал собственных чувств – и не мог дать этим юношам ничего, кроме сожаления, когда все обрушилось, потянув за собой и одного, и второго, превратив их в месиво под ногами беспощадной реальности.

И все же – Северус горько усмехнулся – Поттер был прав, не оставив воспитанника. И Драко был прав, пойдя у него на поводу, оборвав все связи и бросив прошлую жизнь за порогом. Они ошиблись лишь в самой малости, поставив на любовь, а не на веру. Рискнув полюбить, они не смогли осмелиться доверять – ни один, ни второй. Северус помнил вспыхивающие темным, яростным огнем ревности глаза Поттера каждый раз, стоило ему хотя бы оказаться рядом с Драко, прикоснуться к нему, увидеть его улыбку. Он помнил глухую, затаенную боль во взгляде Малфоя – всегда, как только кто-то заводил разговор о Темном Лорде и пророчестве, и роли Гарри в прошедшей войне. Они слишком цеплялись друг за друга, чтобы просто – поверить. Друг другу, самим себе, ведущей их по жизни стихии. И проиграли.

Наверное, на их месте стоило бы благодарить Мерлина и случай – если он бывает, вообще – за то, что на каждом из мальчишек в нужный момент оказались сумевшие сработать в паре защитные амулеты. Как именно из амулетов вышла пара – вопрос открытый, но Драко, похоже, прав – им было необходимо перестать чувствовать, чтобы снова найти самих себя. Чтобы научиться доверять, даже не любя – раз уж не смогли сделать этого, пока любили.

Точнее – раз уж не смогли удержать. Мостик настоящего доверия слишком хрупок – и намного более тонок, чем мостик любви, или желания, или надежды. Даже маг, как выяснилось, способен потеряться в своих иллюзиях – его иллюзии всего лишь требуют чуть большей виртуозности во лжи самому себе, чем людские. Ведь единственное настоящее, коренное отличие мага от человека – его способность испытывать истинные чувства. Не наносные, наигранные, вызванные страхом, или желанием быть, как все, или желанием оправдать чужие надежды и получить то, что хочется, или еще каким-то там, Мерлин знает, каким, желанием… Истинные. То, чего не может больше никто.

И одновременно – невозможность испытывать то, что чувствуют люди. А все остальное – только следствия одного маленького, до глупости простого умения.

Все таланты видеть людей – их души, и стремления, и мотивы. Вся подконтрольность стихии и ее законам – ведь истинные чувства даются не просто так, а зачем-то, и стихия притащит тебя к своей – или, кстати, все же твоей? – цели независимо от каких-то там мелких по сравнению с ней желаний. Притащит – либо просто убьет, как бракованный материал…

Все это – только потому, что маги потенциально способны чувствовать по-настоящему, единственные из живущих на земле существ, включая людей. Если отбросить инстинкты животных и не так далеко от них ушедшие человеческие полу-рефлексы, полу-реакции, станет, в общем, и впрямь очевидно, что это – правда. Только маги умеют любить. Только они могут ненавидеть, желать… чувствовать. Если захотят.

Предположение – Поттера, конечно, чье же еще – больше смахивающее на открытие, взламывало все правила, все устоявшиеся веками традиции, одним махом переводя стихийных магов из разряда бездушных уродцев в класс чуть ли не высших, по сравнению с людьми, созданий. Только маги могут чувствовать. И, исходя из того, что – если ты что-то можешь в потенциале, то тому есть причина, и ты и должен… то выходит, что маги обязаны это делать. Что они и права-то не имеют давить в себе то, что ощущают – и именно за это давление стихия постепенно размазывает их, перемалывая, превращая в безмозглый кисель. Постепенно – потому что за сотни лет маги стали слишком осторожны и пугливы, и прячутся от собственных чувств, доведя умение превращать себя в истуканов практически до совершенства.

И тогда выходит, что все сложившиеся за столетия правила – не способ оптимального выживания в узде стихии, а всего лишь способ оттянуть наказание, заслуженное возмездие за попытку избежать судьбы – той, для которой человека и превращают в мага. Если, конечно, судить, что решение всегда принимает стихия – а не будущий наставник…

А ведь похоже, что и впрямь – не наставник, мрачно подумал Северус, снова наполняя бокал. Мало того, что инициация неподконтрольна, в прямом смысле слова – стихийна, она еще и происходит при таком бешеном количестве условий… нереально их все самому спланировать. Нереально хотя бы потому, что будущий воспитанник в любом случае должен обладать некими качествами, уже отделяющими его от людей… и эти качества невозможно вычленить, предугадать… Разве что – пытаться проводить параллель с сумасшествием, ведь большинство юных магов – рехнувшиеся от несоответствия реальности иллюзиям люди…

Северус вздохнул. Картинка не складывалась – что его совершенно не удивляло. Стоило Малфою вывалить ему на голову очередной кусок, который его семейка сумела понять и проанализировать – как из нескольких слов тут же начинали получаться кусочки мозаики, что-то объясняя, проявляя, разжевывая… Но, стоило Драко уйти, а усталому профессору попытаться самостоятельно подумать о чем-то большем, чем объявленные факты, которые на самом-то деле – все еще гипотезы, как он впадал в ступор.

Я просто старее их, думал он, потирая лоб. Если кто-то и может провести все аналогии, сложить все неизвестные, сделав все нужные предположения, и посмотреть на итог под правильным углом – так это они.

Если, конечно, все то, что сейчас из их уст кажется шокирующим откровением – действительно правда. Если они снова не ошибаются, тычась совсем рядом, но, по сути – упираясь в тупик…

Хотя верить в эту правду уже хотелось. Она объясняла хоть что-то – то есть, почти все, если не врать – и то, почему умирали великие маги прошлого, и то, почему так закончилась единственная в жизни попытка самого Северуса пойти поперек течения, наплевав на все… Влюбиться – легко. Поверить тому, кого любишь, в ком нуждаешься, без кого с трудом представляешь свою жизнь, поверить – и не потерять эту веру, превратив ее в доверие, безоговорочное, без оглядок, не цепляясь ни за отношения, ни за партнера, ни за свой личный комфорт – почти невозможно.

И, значит, мальчишки снова близки к тому, чтобы совершить невозможное. Что, хоть и не лезло ни в какие ворота, все равно с каждым днем укрепляло надежду – когда-нибудь все изменится. И станет ясно, что все это было – вовсе не зря.

– Мистер Снейп?.. – раздался над ухом негромкий голос.

Северус рывком обернулся, проклиная себя за задумчивость и неосторожность. В дверях, смущенно кусая губы и хлопая синими, как небо, глазищами, застыл Джеральд.

– Извините, что побеспокоил… – вконец смутился он.

– Заходи, – устало процедил Северус.

Избавиться от мальчишки просто так все равно ни разу не получалось. А вид у него был одинаково побитый всегда – независимо от того, пришел он по делу или ему просто не с кем выпить вечернюю чашечку чая.

– Я хотел спросить – вы уже были у Ларсена? – опускаясь в кресло, поинтересовался Уоткинс.

Северус на мгновение прикрыл глаза. Что с того, что на дворе почти ночь? Дело прежде всего. И нет никакой разницы, что когда-то тебе устраивал допросы седой монументальный старик, а сейчас – шестнадцатилетний юнец. Разве кто-нибудь виноват, что роль у юнца – такая? Ничем ведь не симпатичнее твоей роли шпиона и соглядатая. На Поттера, вон, через день да каждый день таращится… Еще, поди-ка, и истерики его выслушивает – как же иначе…

– Был, – медленно обронил он, глядя на игру света на гранях бокала. – Он… безопасен. Он воздерживается. Пока.

– То есть, советуете не изолировать? – уточнил Джеральд.

Северус поднял глаза.

– Я не советую, мистер Уоткинс, запомните это. Никогда. Я всего лишь передаю информацию, а что с ней делать – решать не мне. Хотите – спросите мнение у Элоизы Твиннесс, здесь, вроде бы, за организационные вопросы она отвечает. Или напрямую у мистера Поттера.

Джеральд вздохнул и перевел взгляд на огонь. Снейп поймал себя на совершенно несвоевременной мысли, что за прошедшие с начала знакомства с Панси Паркинсон и ее семьей несколько недель мальчишка стал выглядеть почти вдвое старше. Ответственность никого не молодит, угрюмо подумал он, отпивая глоток и пододвигая к Уоткинсу второй бокал.

– У Гарри завтра день рождения, – почти виновато сказал юноша. – Луна сказала… Так что – я, наверное, к ним не пойду. Не хочу… праздник портить делами, и вообще…

– Бред какой, – фыркнул Северус, глядя, как Джеральд осторожно пробует напиток, обхватив ладонями тонкое стекло бокала. – Может, и война должна приостановиться, раз у Поттера день рождения? Отправим Финнигану сову – пусть проникнется, у его бывшего однокашника праздник, и подумает – не изволит ли он денек отдохнуть?

Уоткинс вдруг уставился на него во все глаза – и долго, не отрываясь, смотрел, хлопая длиннющими ресницами. Будто что-то обдумывал.

– Нет, пожалуй, не стоит, – улыбнулся он наконец – и снова расслабился, откидываясь на спинку кресла и пряча нос в бокале. – Вы правы.

Снейп смерил его утомленным взглядом. Не хочет делиться, что ему там в голову пришло? Ну и не надо. Мальчишка…

– Как там твои поиски? – равнодушно осведомился он. – Безрезультатно?

Джеральд кивнул.

– Пусто везде, мистер Снейп. Нет его. Растворился прямо…

– Сколько групп на прочесывании?

– Уже пять, – вздохнул Уоткинс. – Найдем, я думаю. Рано или поздно. В общем… когда-нибудь.

Снейп тоже невольно вздохнул.

– У меня тут тоже… мелкие новости, – задумчиво проговорил он, вставая и вытаскивая из-под стопки книг на столе маггловскую газету. – Только не знаю еще, как к ним отнестись. Передайте-ка вы это на досуге, мистер Уоткинс, мистеру Поттеру. Пусть он голову ломает – важные они там или нет.

Джеральд мгновенно уткнулся в тонкий, испещренный буквами лист.

– Э-э-э… – промямлил он, пролистав все до конца. – А при чем здесь… или…

– Или, – мрачно усмехнулся Снейп. – Или «не или». Теоретически наводнения такого масштаба случались и раньше, правда – не по всему побережью одновременно, да и связи между действиями мага и внешним проявлением стихии никто никогда не наблюдал… Да и не водный маг у нас дела ворочает, если уж честно. Так что, повторяю – не знаю. Передайте… нашему вождю и лидеру, пусть сам голову ломает…

Губы Джеральда дрогнули в несмелой улыбке. Северус опустил глаза.

– Иди давай… Поздно уже, – буркнул он.

Мальчишка нервировал. Хотя бы тем, что умудрялся с такой легкостью вписываться в чужое пространство.

– Спокойной ночи, – улыбнулся Джеральд уже от двери. – И спасибо вам! – он взмахнул газетой и исчез в темноте.

Глава 20. Взросление.

Утро вползло под ресницы солнечным зайчиком, вынуждая недовольно замычать и уткнуться лицом в подушку. Вот бы понежиться под тонким одеялом, лениво выгибаясь, прижимаясь спиной к мягкой груди Панси, почти сворачиваясь в клубок – но тогда дыхание спящей Луны начинало ерошить волосы, а отодвигаться от нее тоже не хотелось…

Вообще не вставал бы сегодня, расслабленно подумал Гарри, переворачиваясь на живот. Чертовы дни рождения… Одни неприятности от них, каждый год… Камин закрыть, что ли? Все равно дел не будет – Уоткинс вчера чуть сквозь пол от смущения не провалился, когда узнал, что у нас, вроде как, праздник… Поспорить с Драко на галлеон, что ли? – не придет он сегодня, наверняка… И мне, и Малфою одним разом подарок сделает…

Панси, доселе ровно дышавшая рядом, вдруг вздохнула и сонным, слепым движением потянулась к нему – твердая узкая ладошка улеглась на спину и медленно погладила. Провела вдоль позвоночника вверх и вниз, еще и еще раз – осторожными, мягкими прикосновениями. Остановилась на пояснице. Гарри закусил губу, чтобы сдержать протестующий выдох. Рук Панси хотелось еще – они нечасто бывали такими, неторопливыми и ласковыми, рано утром, когда все еще спят, а солнечные зайчики не дают даже поднять голову, заставляя валяться в постели и выдумывать причины, чтобы не отрываться от подушки весь день.

Девушка тихонько хихикнула, и ладошка снова поползла вверх. Гарри блаженно расслабился – и невольно потянулся за ней, переворачиваясь на бок и щуря глаза.

Взгляд тут же уперся в сонную улыбку Луны.

– Доброе утро, – одними губами прошептала она.

Гарри улыбнулся в ответ – и почувствовал, что рука Панси обвивается вокруг него. Ладошка скользнула по груди, принялась вырисовывать на ней узоры, затылку стало тепло от чужого дыхания, и взгляд Луны чем-то напомнил давешнего солнечного зайчика, когда она переглянулась с Панси и закусила губу.

А потом потянулась – и поцеловала тонкие пальцы девушки, замершие на его груди.

Гарри задохнулся. Панси вдруг прижалась к нему сзади, а Луна спереди – обе мягкие, теплые, расслабленные… Зажмурившись, Луна легонько касалась губами дрожащей руки – и кожа покрывалась мурашками от ее влажного дыхания, а от чистых, как прозрачный ручей, чувств обеих девушек зашкаливало мозги.

У них же все только еще начинается… – мелькнула обрывочная мысль в голове Гарри. Они счастливы – счастливы тем, что у них есть, тем, что могут видеть друг друга, просыпаясь… тем, что могут делать что-то – вместе…

Луна издала тихий смешок и подняла голову, глядя через плечо юноши на Панси. Это было – как мгновенная короткая вспышка, как обмен позывными, как невидимый глазу разряд молнии между ними. Гарри не успел осознать, что впервые видит подобное со стороны, и что напоминать ему это может не о ком-то другом, а о них самих с Драко, они ведь так же умеют переговариваться, на один миг объединять сознания, просто глядя друг другу в глаза – не успел, потому что Луна, улыбнувшись, наклонилась и поцеловала ямочку между его ключицами.

Ее мягкие руки заскользили по телу, обрисовывая, очерчивая его, и одновременно теплые губы Панси обожгли поцелуем затылок.

Гарри сдавленно выдохнул и откинул голову назад, закрывая глаза. С ума свихнулись, обе, машинально подумал он, зарываясь пальцами в спутанные спросонья кудри Луны. Хотя… ну… нет, а почему они не могут почаще вот так вот с ума сходить?.. По утрам… Было бы здорово…

Он не заметил, когда Лавгуд скользнула чуть ниже и стала покрывать поцелуями его пресс, и живот, и ямочку пупка. Ее пальцы поглаживали мужское бедро, пересекаясь с пальцами Панси, и это все меньше походило на утренние шутки. Гарри попытался было почти протестующе замычать – он вовсе не хотел потерять контроль и позволить паре девчонок завести его, они же только дразнятся всегда, только обниматься и горазды, доводить почти до исступления, а потом хихикать и выдавать беззлобные комментарии о том, что магу положена сдержанность – иногда кажется, шеи бы им посворачивал за такие вот шутки…

А потом язычок Луны коснулся его – там – и он задрожал, позабыв все слова, откидываясь почти на спину и тяжело дыша. Ладонь сама собой легла на затылок девушки, умоляя, притягивая ее ближе, дыхание срывалось – Гарри уже ни о чем не думал, сквозь плотно сомкнутые ресницы проступали только отблески солнечного света, и жар внизу живота вышибал рассудок. Разве можно о чем-то помнить, когда они обе – такие мягкие и горячие – обнимают тебя с двух сторон?

Маленькая, твердая ладошка Панси опустилась ему на грудь, согревая, потянулась выше, легла на шею, чуть поворачивая голову назад, и, почувствовав, как жаркий, горячий рот принимает его целиком, до конца, Гарри застонал, выгибаясь и вцепляясь в светлые волосы. Дыхание вырывалось толчками, лицо запрокинулось, и последним, от чего мир окончательно потерял четкость, были накрывшие его губы Панси.

Гарри обхватил девушку свободной рукой за шею, притягивая ближе, целуя ее и отвечая на ее поцелуи – с какой-то беспомощной жадностью, шестым чувством осознавая, что Панси сейчас гладит Луну по обнаженному плечу, перебирает ее кудри, направляет ее, и в ней самой, в ее жестах и прикосновениях – столько нежности, столько тепла и отчаянной, почти горькой ласки… Столько невысказанных просьб, и надежды, и доверия, и покорности – тому, что, наверное, все это время влекло их друг к другу…

Я никогда не знал ее раньше, вдруг отчетливо понял Гарри, глядя в глаза Панси, когда она чуть отстранилась. Глядя, как она смотрит на него, как перебирает волосы Лавгуд, как покусывает влажные губы, выдыхая и снова наклоняясь, снова вплавляясь в него сладким, родным поцелуем…

Стриженый ежик ее волос под мужской ладонью, маленькая крепкая грудь, касающаяся его груди, тонкие пальчики, скользящие по шее, по плечу, по затылку – он почти лежит на спине, а она нависает над ним, и Луна вытворяет языком уже совсем черт-те что. Гарри задыхался, потерявшись между ними, впервые позволившими себе перестать играть, перейти и эту границу.

– О!.. – выдохнул он, распахивая почти невидящие глаза.

Панси хищно улыбнулась – и с силой провела ладонью по его напряженному соску, снова целуя Гарри, его скулы, виски, шею, прижимаясь к нему всем телом, и Гарри уже не понимал, где она, а где Луна – они перетекали друг в друга, будто были одним существом с двумя языками и четырьмя руками, он растворялся в них – обеих, горячих, открытых, чувствующих его тело так, как он сам его, наверное, никогда не чувствовал… Способных слышать его желания, кажется, еще до того, как их услышал и осознал сам Гарри.

Оргазм потонул в поцелуе – Гарри намертво вцепился в затылок Панси, рванув ее к себе, впиваясь в ее рот, и одновременно притягивая Луну, не давая ей отстраниться – он бы умер сейчас, наверное, если бы она вдруг надумала остановиться, перестать или еще хоть немного потянуть время. Он стонал и бился, выплескиваясь, отвечая на сладкие поцелуи, задыхаясь и умирая между ними – теми, кто принимал его сейчас целиком, несдержанного, сонного, горячего, упрямого и жадного до них, до всего, что считал своим, без чего не хотел бы видеть свою жизнь, самого себя. Они принимали его, наконец-то, обе – а, значит, они больше не оставят его. Они – здесь, действительно. Навсегда.

Дыхание медленно выравнивалось, и взгляд Панси постепенно приобретал осмысленность – она тоже пыталась отдышаться, но не отстранялась, Мерлин, она – не отстранялась, и за это Гарри был готов сейчас вознести мольбу всем, кого только знал. То, что он увидел в ее глазах только что, перечеркивало игры. Только теперь стало ясно, что там, за непроницаемой стеной, все это время скрывалась не бесчувственность, не равнодушие и не отрицание. Там был страх – страх, что ее не примут, что в ней не нуждаются. И, кажется, я только что смог убедить ее в обратном, завороженно подумал Гарри, привлекая к себе девушку и мягко целуя ее.

– С днем рождения, Гарри… – прошептала Панси, осторожно убирая влажную прядь волос с его лба.

Он не удержался – и прыснул, осознав, что напрочь забыл про сегодняшний день, как только на его глазах проснувшаяся Луна начала целовать пальчики Паркинсон.

– Спасибо, – смеясь, протянул Поттер, привлекая Панси к себе и обнимая одной рукой Луну. – Так это что, был подарок?

– Вот еще, – тихо фыркнула Лавгуд, зарываясь носом ему в плечо. – Это было «с добрым утром».

Они переглянулись с Панси и захихикали, как две нашкодившие девчонки, убежденные, что никто, кроме них, не способен полностью оценить их проказу.

Гарри тихонько выдохнул и прикрыл глаза – тело блаженно ныло, и ощущать рядом разгоряченных девочек было таким оглушающим, долгожданным счастьем, что хотелось прижать их обеих к себе, уткнуться носом в пахнущие свежестью моря волосы Луны – и стиснуть зубы, чтобы не закричать. Это было слишком хорошо. Это хотелось выплеснуть, чтобы не разорваться на части.

Панси положила голову ему на плечо и, скосив глаза в сторону, торжествующе улыбнулась.

– Нравится? – шепотом спросила она.

Гарри тоже обернулся – и наткнулся на горящий, застывший, потемневший взгляд Драко.

Малфой лежал на боку за спиной Луны, подложив локоть под голову, и смотрел на них – в его глазах было слишком многое, чтобы усмехнуться и заговорить с ним сейчас о погоде. Тонкие длинные пальцы судорожно комкали одеяло, сжавшись в кулак, скулы раскраснелись, он едва дышал сквозь стиснутые зубы, не отрывая взгляда от двух обнаженных девушек, обвившихся вокруг Гарри.

– Да, – хрипло ответил он.

Панси закусила губу и, перегнувшись через Гарри, подобралась на локтях к Малфою. Драко не сводил глаз с ее лица.

– Лавгуд всегда говорила, что тебя привлекает мысль о двух девочках в одной постели, – задумчиво проговорила она. – А я не верила.

– Ну и зря, – подала голос Луна.

Ее пальчики вырисовывали узоры на животе нависающей над ней Панси.

– Зря, – согласился Драко – и, одним движением притянув девушку за затылок, впился в ее раскрывшиеся губы.

– Прямо утро откровений… – завороженно пробормотал Гарри, глядя на них и тщетно пытаясь подавить улыбку.

* *

Кресло-качалка тихо поскрипывало, но Северус не замечал звуков, уставившись в одну точку и машинально сжав подлокотник.

На столе лежал раскрытый потрепанный талмуд, латынь перемежалась в нем изредка попадающимися схемами и рисунками. Снейп перелистывал страницы с самого утра, тщетно пытаясь найти ответ на свербящий внутри вопрос. О том, чего ему стоило в свое время выклянчить эту книгу у Драко, он старался не вспоминать – все же уговорить Малфоя сделать что-то, чего не одобрил бы Поттер, временами просто нереально…