Текст книги "Зеленый жемчуг (СИ)"

Автор книги: Белый лев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 51 страниц)

Со скрипом отворяется дверь. Лица вошедшего из-за проклятой лампы не увидеть, но голос ни с каким другим не спутаешь. Здесь его величают Жемчужным Кардиналом, в Сопротивлении кличут Серым Ферзем.

– Все запирается? – интересуется он у следователя.

Тот бормочет в ответ что-то невнятное. Даже сквозь световую завесу видно, как он униженно заискивает и лебезит.

 – Пора опробовать химические методы воздействия! Дает эффект даже против дураков и героев.

А вот это совсем скверно. Противодействовать «сыворотке правды» куда сложнее, чем любым побоям и выкручиванию рук. Но надо попытаться, выхода другого нет.

Вместо Бульдога появляется рослая рыжая медсестра с бесстрастным веснушчатым лицом и сжатыми в ниточку губами. Подойти сам Серый Ферзь так и не решился. Стыдно? Вряд ли. Стыда у него нет, и никогда не было. Неужели боится?

Укол сделан более чем профессионально. Психотропный препарат начинает поступать в кровь. Что делать? Японские самураи в подобных случаях откусывали себе язык и захлебывались собственной кровью. Но это надо было делать раньше, сейчас можно не успеть. Остается только самовнушение или самогипноз, опасное средство, требующие колоссального напряжения воли. После его применения можно на всю жизнь остаться идиотом, но это лучше, чем погубить товарищей по подполью и предать профессора…

…Солнечные зайчики пятачками светящейся радости прыгают по классу, играют в салочки, внося веселую кутерьму в чинный и серьезный экзаменационный процесс. Из открытого окна веет сиренью и доносятся веселые голоса: один из младших классов собирается на экскурсию. Хочется поскорее освободиться и мчать на антигравитационной доске за город, в лес, перелетая через овраги и ручьи. Еще хорошо нестись в ночи по свободной от вертолетов и флаеров трассе, наслаждаясь скоростью и обгоняя ветер. Но пока, как пропуск в лето, перед глазами светится голограмма с двумя вопросами и задачей: экзаменационный билет.

Физика никогда не была любимым предметом. В мед ее все равно не сдавать, зачем зря время тратить. Но без нормальной оценки в выпускной класс не возьмут. А значит, можно оставить мечты и об успешной карьере врача. С теоретической частью кое-как еще можно справиться, но на нее не станут даже смотреть, если не решишь задачи: здесь закон Ома в замкнутой цепи и первый закон термодинамики, а эти темы то ли проболел, то ли пропустил из-за региональной олимпиады по биологии.

 – Арсеньев, идите отвечать!

Ну вот и все! Плакал выпускной класс.

На первой парте сидит Леха Шацкий. Он уже набросал конспект ответа по теоретической части и теперь быстро, почти с удовольствием, пишет прямо на чистовике решение задачи. Счастливчик! Вот кто физику знает не на пять, а на все десять. По химии и биологии он, правда, слабоват, периодически приходится выручать, но это дело поправимое. Леха – человек упорный, а химия и биология ему едва ли не так же нужны, как математика и физика. Леха хочет заниматься бионикой: услышав это слово, он аж весь трясется, точно скряга, увидевший на дороге медный грош.

 – Идите отвечать, Арсеньев, пишите условия задачи.

Стилос дрожит в потных руках и елозит по планшету, выводя на экран что-то невнятное: зачем писать условия, если решения все равно нет! Ужасно хочется испариться и диффузировать с молекулами весеннего воздуха. Но что там пишет Леха на черновике? Его задача совсем на другую тему. Что-то знакомое: уравнение Менделеева-Клапейрона. Ну, конечно же! Его-то и надо применить! Это же ясно, как Божий день. Да сбудутся твои мечты, Леха! Быть тебе генеральным директором института бионики…

 – Кто из оппозиции в парламенте связан с подпольем?! Кто вас финансирует?! Сколько можно валять тут дурака?! Ты будешь, наконец, говорить, скотина?!

У следователя от напряжения аж голодная слюна изо рта капает, поступающий в кровь адреналин стимулирует выработку желудочного сока.

Разбитые губы совсем не слушаются: благодарите Бульдога, что приходится разбирать буквально по звукам:

 – Мен…де…ле…ев-Кла…пей…рон…

Следователь умильно оборачивается к Серому Ферзю. Он, бедняга, думает, что ему удалось, наконец, добиться успеха, но на лице Ферзя застыло ледяное бешенство. Ему-то эта хохма отлично известна. Он сам тогда сидел на последней парте рядом с обожавшей его Галкой Усольцевой, мучился над задачей о КПД.

– Мен…де…ле…ев Кла…пей…рон.

 – Убрать этого подонка отсюда немедленно! Он еще издеваться над нами будет!

 – А что с ним делать-то? – не сразу понимает следователь.

 – Отвезти в заброшенный док и завтра ликвидировать вместе с остальными. Мы не можем ждать. Подполье вот-вот поднимет восстание!

– Мен…де…ле…ев-Кла…пей…рон.

Комментарий к X Коллаж к главе https://vk.com/album-148568519_245950771?z=photo-148568519_456240045%2Falbum-148568519_245950771

====== XI ======

…При чем здесь Менделеев с Клапейроном?

Грязновато-серый клейстер сумерек, расползаясь по небу, растворяет клочковатые пигментные пятна облаков, затягивая вязким коллоидом зияющие раны развалин, серым больничным одеялом накрывая с головой мертвецов.

Менделеев и Клайперон. Уравнение Менделеева и Клапейрона Леха Шацкий написал на своем черновике, и оно через шесть с половиной лет спасло жизнь многим ребятам из межпланетного подполья. Правда Леха об этом не знал.

Когда Шацкий осуществил свою мечту, его работа зашла в область волновой теории и в частности исследований, касавшихся воздействия различного рода волн на человека. Незадолго до войны совместно с Амином Рифатовым он создал опытный экземпляр излучателя позитивной энергии. Разработкой даже заинтересовалась одна компания, выпускающая «умные» игрушки. Но с началом противостояния институт бионики перешел на военные проекты, и отдел Лехи бросили на разработку излучателя, способного угнетать человеческую психику. Леха тогда еще консультировался насчет опасности таких воздействий, пытался отказаться. Но его все-таки вынудили не только завершить этот чудовищный проект, но и довести его до масштабов, заставляющих говорить о новом средстве массового поражения. Эх, Леха, Леха!

Как же теперь выручить ребят? Как достучаться до сознания пойманных в ловушку памяти барсов, которые завязли в дебрях своих личных кошмаров и на проявления внешнего мира не реагируют? Антидепрессанты и транквилизаторы? Вряд ли. Они здесь не помогут, только ослабят тонус и мышечную реакцию. Болевой шок? Но судя по расширенным зрачкам и собственным едва отступившим переживаниям, все находятся и так в состоянии сильнейшего болевого синдрома: Пабло, Дин и Дирижер испытывают первичные признаки удушья, Славка весь горит, а Риту колотит озноб.

…А вот это уже настоящее сумасшествие: видеть себя со стороны глазами Командора, ощущать, как под его пальцами бьется пульс и не иметь возможности выбраться из липких силков кошмара, в котором свои страдания неотделимы от чужих. С другой стороны, если она сумеет перетянуть на себя хотя бы часть болевых ощущений Арсеньева, Командор получит шанс добраться до института бионики. Тем более, несколько раз во время операций и приеме тяжелораненых, когда в госпитале не хватало препаратов наркоза, ее буквально накрывало чужой болью, и только испив ее до дна, вытянув всю до конца, удавалось ее преодолеть.

И пускай тело бросает в жар и холод, а вокруг губ и глаз выступает синева, не очень заметная на покрытом пылью и копотью, разукрашенном ссадинами и синяками исхудавшем лице. Главное, Арсеньев вновь обрел способность рассуждать и двигаться вперед, как бы по этому поводу ни протестовало едва снятое с дыбы переживаний, не успевшее толком восстановиться после приключений в гараже, измотанное месяцами боев тело. Прежде, чем сознание опять меркнет, полностью поглощенное волей Командора, сердце согревает его виновато-ласковая мысль:

– Потерпите, ребята, потерпи малышка, здесь совсем недалеко! Главное вспомнить дорогу до лаборатории.

Потом из памяти, уже вновь чужой, всплывает улыбающееся лицо повзрослевшего Лехи и какие-то немыслимые казематы, уходящие вглубь на десятки этажей…

Поскольку исследования Шацкого шли с грифом секретно, его отдел располагался в одном из подземных корпусов института, не имевшем не то что вывески, но даже фасада, как такового. Все помещения лабораторий уходили на десяток этажей под землю, оставляя сверху для съемок из космоса лишь глухой забор и невзрачное, обшарпанное строение, напоминающее не то складское помещение, не то заштатный гараж.

Лет тридцать назад, когда на недавно освоенном Ванкувере еще сохранялись нравы Дикого Запада, какие-то бандиты, купившись на бедность и неказистость того, что находилось сверху, решили взять эту территорию под контроль. Однако, не прошло и десяти минут, как непрошенных посетителей с треском выбили оттуда ребята из подразделения «Барс», предварительно объяснив, что «крыша» у объекта более чем надежная. Больше никаких попыток захвата не предпринималось, но над институтом повисла маскировочная сетка различного рода слухов, самым любимым из которых являлась байка о термоядерном реакторе, спрятанном под землей. Местные жители с видом знатоков рассказывали приезжим, что, коли рванет… Впрочем, правда оказалась едва ли не страшнее.

Лаборатория Шацкого находилась на четвертом уровне, если считать от земли, то есть на глубине не менее пятнадцати метров. Адскую же машину создал Леха, коли непроницаемая для гамма и других лучей толща грунта и бетона для нее не преграда. Впрочем, транслятор может располагаться и на крыше. Вот только управляется он явно из подземных недр. Хотя будет нелишним расстрелять на крыше все антенны…

 – Получи, тварь! И еще раз, и другой!

Вот идиот! Размечтался об антеннах и едва не словил плазменный заряд от какого-то паука-недомерка! Хорошо хоть мышечная реакция не подвела! Да сколько их тут! И какие все разные! Лезут из всех щелей, целятся из-за каждого угла. Да здесь, кажется, вся многократно оспоренная креационистами таблица земной эволюции Дарвина, пара десятков инопланетных чудищ, точно византийские клибанофоры, одетых в чешуйчатую броню и еще что-то совсем уж невообразимое, словно сошедшее с полотен Босха. Интересно, кто у кого тырил: бионики у мэтра Северного Возрождения или наоборот? Последнее, конечно, вряд ли. Человек способен вообразить лишь то, что он где-то когда-то видел. Вот только кто может поручиться, в какую вселенную и эпоху заносили живописца его бредовые видения и сны.

Как только мозг почти инстинктивно начинает реагировать на опасность, выбросив в кровь дополнительный заряд адреналина, все реакции приходят в норму, даже дышать становится легче. Куда-то пропадает усталость, ватные ноги превращаются в надежные пружины, даже муть перед глазами почти исчезает и видения отступают вглубь памяти. Интересно, это бионики потрудились создать оборонительные рубежи для своего института, на случай вторжения обоих противоборствующих сил, или созданная ими техника сама расползлась по району, вроде тысяченожек из гаража. В любом случае надо не просто как-то выживать, но и пробиваться вперед. Только бы вновь не накрыло.

Конечно до обидного жалко тратить драгоценное время, которого и так в обрез, на непонятную войну с этими рукотворными недосуществами, расходуя на них предназначенный для легионеров боекомплект. Однако, когда каждое щупальце и клешня превращается в электрическое стрекало или лезвие, каждая лапа или рука оснащена скорчером, каждая пасть норовит тебя сожрать и переварить для подзарядки аккумулятора, иного не остается. Тем более, что оружия кругом, хоть вывози на черный рынок, и можно, убрав родной скорчер с настроенным под себя прицелом, палить из всего, что под руку попадет, от души и не экономя.

Хорошо, что хотя бы часть этого механического террариума – модификации образцов, принятых на вооружение войсками Содружества и соединениями Альянса. Ох, уж этот нейтралитет, позволявший бионикам заключать выгодные контракты с обеими сторонами конфликта, сколько бы Командование ни пеняло дирекции, грозя урезать финансирование. Но от стандартных боевых дронов, по крайней мере, знаешь чего ждать. А когда гигантские пауки пытаются ударить током, точно скаты, крабы и раки плюются кислотой, а тушканчики и мангусты начинают извергать огонь, поневоле задумываешься, у кого едет крыша.

Впрочем, не исключено, что образы, которые принимают механические твари – это плод угнетенного депрессивным излучением больного воображения, только и озабоченного тем, чтобы выуживать из подсознания жуткие кошмары и негативные воспоминания, генерируя парализующий сознание страх. По мере приближения к институту воздействию излучателя все труднее противостоять, а опытные экземпляры окончательно превращаются во что-то фантасмагорическое, вызывая в памяти картины Страшного Суда и Искушения Святого Антония.

А не пошли ли эти видения в бездну вместе с Бульдогом, Феликсом, и уравнением Менделеева-Клапейрона! Надо выручать ребят, а не бороться с несуществующими демонами!

Когда периметр в зоне видимости от остатков сквера до площадки перед воротами очищен, можно продвинуться еще на десяток метров, выбрав в качестве очередного перевалочного пункта брошенный на подступах к институту элекар, на котором пытались вывезти какое-то оборудование. Следующим укрытием станет уже пункт пропуска у ворот. Только бы там какая-нибудь дрянь не засела! Так и есть. В будке охранника словно на семи дубах расположилось что-то безголовое, криворукое, с оглушительным свистом изрыгающее огненную смесь. Только акустического удара не хватало! И так голова раскалывается!

«Как из города из Мурома, из села да Карачарова». Полторы тысячи лет прошло, а ничего не изменилось. Кому-то обязательно да приспичит проехать дорогой прямоезжей! А иначе нельзя. Депрессивное излучение не убивает мгновенно, но тот, кто находится под его воздействием больше часа, может повредиться рассудком.

Приходится израсходовать половину аккумулятора, чтобы определить частоту залпов, а потом короткими перебежками, каждые пять секунд кидаясь плашмя и отлеживаясь в рытвинах и лужах, заполненных жижей сомнительного происхождения, подбираться на расстояние выстрела. Позаимствованный у какого-то бедолаги скрочер срабатывает штатно, зарядка не подводит, а десяти секунд хватает, чтобы превратить механического «Соловья-разбойника» в груду металла и успеть занять его место до того, как в будку забрались твари, ошивающиеся с той стороны ворот и в гараже.

А вот теперь точно пора начинать биться головой об стену и желать руководству института провалиться в черную дыру. Надо как-то пройти через двор, а там скопилась целая армия дронов, приготовленных к отправке, но брошенных в неразберихе эвакуации на произвол судьбы. Даже беглого осмотра с помощью встроенной в шлем камеры внешнего наблюдения хватает, дабы понять, что все машины не только находятся в полной боевой готовности, но и за время ожидания успели полностью зарядиться от солнечных батарей.

Земля черным-черна и колышется, словно в муравейнике. Здесь нужен вертолет с полным боекомплектом или установка «Плазма», которые, увы, в этом районе планеты остались только у легионеров, а они точно делиться не станут. А может попробовать элекар? Когда во время дуэли с «Соловьем-разбойником» отсиживался внутри, успел отметить, что машина исправна. Бегом назад. Запустить двигатель. Если пробить ворота, все дроны хлынут на улицу и наверняка доберутся до барсов. Вопрос лишь в том, кто окажется быстрее. Пришли бы ребята в себя, а уж отбиться они сумеют. Значит надо успеть быстрее машин! Ворота поддаются не сразу, приходится таранить будку и далее выжимать полный газ, под шквальным огнем прорываясь через двор. И что же там на крыше? Лохмотья обветшалой, давно нелатанной кровли и никаких антенн! Похоже придется лезть в недра этого небоскреба наоборот.

Внутри никаких дронов нет. Только на минус втором, где располагается виварий, степенно кудахчут и поклевывают зерно флегматичные куры. Неужели на них депрессивное излучение не действует? Видимо мозгов слишком мало, чтобы что-то помнить и о чем-то жалеть! В какой-то момент хочется даже поменяться с ними местами.

Голова гудит и раскалывается, перед глазами вновь закручиваются в безумном танце навязчивые картины допросов и отвратительные рожи палачей. Потом память услужливо вытаскивает на поверхность лица родителей Клода, Армана и Женевьев Дюбуа, генных инженеров «Панна Моти» и активистов подполья, которых так и не удалось спасти.

Сознание возвращается в промозглый заброшенный док, в котором они стояли, прижатые друг к другу, без малейшей возможности пошевелиться в холодной сырой мгле, вдыхая тошнотворный запах ржавчины, разлагающихся водорослей и гниющей рыбы, совершенно заглушающие свежий океанский бриз. Семь лет назад механизм производства «Зеленого жемчуга» на Ванкувере был еще не отлажен, для экспериментов большого количества человеческого материала не требовалось, поэтому Корпорация заметала следы по старинке.

Арман пытался крепиться и лишь временами вздыхал, понимая, что все усилия подполья потрачены впустую и добытая такой жуткой ценой информация останется здесь на дне заброшенного дока. Женевьев, насколько позволяли связанные руки, прижимала к себе сына, которого перед арестом не успела отправить к родителям. А малыш Клод, у которого зуб на зуб не попадал, разглядывал следы побоев на лице соседа-землянина и со смешанным с ужасом интересом наблюдал за его неловкими попытками разлепить заплывшие лиловыми синяками щелочки глаз, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться.

 – Ты с кем-то подрался? – поинтересовался мальчонка, видимо не до конца осознавая происходящее.

 – Типа того!

Коли уж удалось пошевельнуть разбитыми, непослушными губами, надо бы попытаться улыбнуться и сказать мальчугану что-то ободряющее. Но на самом деле сейчас больше всего хочется закричать. И не только от отчаяния и невозможности смотреть в лица товарищей по подполью, которых так бездарно подвел. Вывернутые во время допросов плечевые суставы ценой новой вспышки боли подарили скрученным за спиной кистям дополнительные несколько сантиметров, позволив пальцам дотянуться до замков наручников, а шпилька Женевьев, которую втихаря сумел передать Клод, довершила дело. К тому времени, когда пришел Бульдог и легионеры открыли морские затворы, руки Армана тоже оказались свободны.

Когда в док под напором хлынула вода, все перемешалось в хаосе жуткого потопа, ибо на ногах устоять не удалось никому. В желтоватой мутной пене крутящегося водоворота мелькали чьи-то руки с отчаянно растопыренными пальцами, пытающиеся освободиться от обуви ноги, головы, с перекошенными от ужаса лицами. Где же Арман? Куда пропала Женевьев? Они же находились совсем рядом! Но чья это светловолосая голова барахтается поблизости? И где его родители?

 – Клод, малыш, держись, не бойся!

Руки слушаются с трудом, но им хватит сил удержать на плаву хрупкое, почти невесомое тело.

 – Где мама? – требовательно хмурит светлые бровки мальчонка, едва они, проверив боками крепость стен дока и бортов забытого во время ремонта корабля, выныривают на поверхность.

 – Женевьев, Арман, ребята!

Да разве их теперь найдешь?

 – Мама?! – уже без особой надежды повторяет Клод и трет предательски покрасневшие глаза.

 – Ну-ну, прекрати! Найдется мама! Океан слез не любит! Там и так соли избыток!

Мальчишка шмыгает и кивает. Только губы продолжают дрожать. Но это уже явно от холода. Руки покрылись гусиной кожей, на лице проступает синева. И помочь ему ничем нельзя, самому бы не околеть. А ведь казалось только недавно закончилось лето, неужто океан так быстро остыл? Впрочем, основная опасность сейчас даже не холод. Сообразив, что большинство повстанцев тонуть не собирается, легионеры открывают стрельбу и запускают двигатель корабля.

Куда они так торопятся? Неужто трудно дать людям последнюю надежду? В воде такой температуры обреченным не продержаться больше пяти-семи часов и то лишь при условии специальных тренировок и достаточной жировой прослойке. Для обычного человека летальный исход наступает уже через час. И в Корпорации это отлично знают. Вывод напрашивается один. Легионеры чего-то, вернее, кого-то боятся. Неужто не просто так вчера в камере кто-то обмолвился о том, что Сопротивление все-таки получило негласное добро Командования, и на помощь узникам Корпорации пытаются прорваться их товарищи?

Тогда точно умирать нельзя. Любой ценой нужно передать добытые сведения, хоть на стене дока, а нацарапать искажение в молекуле вакцины. Профессор разберет. Впрочем, в док его никто не пустит, значит, надо обязательно выбраться. Но как? Те, кто, повинуясь инстинкту, пытается вскарабкаться на стены или палубу корабля, получают заряд плазмы в грудь. Под водой тоже выжить сложно – унесет в океан или еще хуже – затянет под винты. Но там все-таки есть шанс.

 – Клод, дружище, нам надо нырнуть поглубже, постарайся задержать дыхание сколько сможешь. Когда совсем не хватит сил, пихай меня в бок.

 – Мы под водой отыщем маму и папу? – сверкает синими глазенками обнадеженный малец.

Они и в самом деле их нашли. Только помочь ничем уже не сумели. Как пояснили потом выжившие, Армана расстреляли, когда он пытался вытолкнуть на борт Женевьев, а ей размозжили голову об обшивку корабля. Только Клод об этом тогда не узнал: Арсеньев, который раньше увидел в воде мертвых товарищей, спрятал голову их сына у себя на груди.

Пожалел ли он об этом, когда через миг после спасения пришлось нырять с палубы под винты? Возможно. Впрочем, в тот момент он не мог думать ни о чем, кроме поисков светловолосого мальчугана, похожего на Маленького Принца Экзюпери. Он опередил смерть на миг, успел подхватить, уберечь, а потом весь мир затопила жестокая боль…

***

Как же ноет и горит раненая рука! С чего бы это? Прошло уже семь лет, поврежденные кости срослись, организм принял импланты. Да и Клод давно вымахал едва не выше них с Петровичем и продолжает расти. Хотя при чем тут Клод? В институте бионики парня точно нет. Да и рука болит не правая, а левая, и на боку при ходьбе что-то противно чавкает. Видимо пока до института добрел, кому-то из механических тварей удалось все-таки пробить экзоскелет. А может быть, на чужой броне имелись повреждения, которых не заметил. Впрочем, пока есть силы, надо идти, раны и потом осмотреть успеем.

В лицо тычется что-то теплое и мягкое, похожее на умильного игрушечного зверька, мечту юных школьниц. Похоже это одна из умных игрушек Шацкого, которую неосознанно, приняв за Клода, подобрал в вестибюле. Леха их называл «Шуршаликами» или «Шусмиками» и каждую новую модель снабжал генераторами позитива, необходимого неуверенным в себе, вечно расстраивающимся по пустякам подросткам. Взрослому человеку, находящемуся под воздействием депрессивного излучения, киберпет тоже оказался в состоянии помочь. Даже дыхание почти выровнялось. Осталось всего два этажа, вот и поворот к лаборатории Лехи. И тут воспоминания наваливаются с новой силой…

***

На другом материке в частном закрытом госпитале, когда Вернер буквально по фрагментам собирал изувеченную руку, а Мишель, словно древняя целительница, отпаивала их настоями липы, мяты и мелиссы, Клод лежал на соседней койке. Мальчишка, как и большинство выживших, сильно простудился и первое время не мог говорить. Когда же голос вернулся, он продолжил молчать, только смотрел из-под насупленных бровей печально и угрюмо. И этот невысказанный укор вызнабливал нутро сильнее самой жестокой лихорадки, разрывал на части хуже лютой боли: почему ты не успел, ты должен был хотя бы попытаться уберечь Армана от его безумного шага, ты мог бы спасти хотя бы мать.

Тогда Вернеру пришлось рассказать маленькому молчуну про Серого Ферзя. Кто же мог знать, что под личиной Жемчужного кардинала Корпорации скрывается неудачливый одноклассник, который еле-еле закончил мед и даже не мечтал о том, чтобы попасть в лабораторию профессора. Впрочем, Арману и Женевьев, которые не выдали работавшего с ними нелегала, от этого было не легче.

 – Ты победишь Корпорацию? – спросил Клод.

 – Конечно, малыш!

В те дни в это действительно верилось. Формула, которую он все-таки нацарапал обломанным острым ногтем на левой руке, попала в разработку, еще когда лежал без сознания. Профессор потом приходил в госпиталь вместе со своими девочками, благодарил.

Общаться с Галкой не хотелось, несмотря на годы совместной учебы в лицее и университете. Быть не может, что Усольцева-старшая потеряла связь с Феликсом и не знала о его работе на Корпорацию под именем Жемчужного кардинала! Зато ее младшая сестра, в одиннадцать лет похожая на голенастого олененка, оказалась не только заботливой сиделкой, но и приятной собеседницей. Даже замкнувшийся в своем горе Клод в ее присутствии немного оттаивал и шел на контакт. Вернер ставил импланты и уверял, что полученные сведения продвинули их вплотную к открытию «антивакцины».

Но потом Панна Моти заявила о защите интеллектуальной собственности и недопустимости использования в исследованиях промышленного шпионажа. Профессора начали таскать по судам, а их с Петровичем уволили из разведки по какому-то смехотворному обвинению.

Хорошо хоть командование, которому отлично было известно, откуда у этих обвинений ноги растут и кто в Совете Содружества всю эту отвратительную компанию раздувает, сумело дело замять, а профессор продолжил исследования. Тогда Корпорация от демагогии и клеветы перешла к физическому устранению опасных противников. От первого покушения Усольцева уберег забытый в лаборатории отчет, во время второго, когда по неизвестной причине сгорел дом, он и его дочери чудом уцелели…

Потом наступили несколько лет затишья. Работа над «антивакциной» застопорилась. Хотя механизм производства «Зеленого жемчуга» был давно понятен, не хватало нескольких существенных звеньев, позволяющих выработать в организме необходимый антиген. Корпорация наращивала производство и «боролась с эпидемией» в окраинных мирах, демагоги в Совете перешли на другие должности. Петрович, пересидев пару лет вторым пилотом на грузовике у своего соседа Семена Савенкова, тихой сапой вернулся в разведку и едва не силком привел туда бывшего командира. Из-за травмы руки карьера генного инженера летела под откос: для проведения молекулярных манипуляций требовалась ювелирная четкость движений, а ее даже самый современный протез мог дать только в сочетании с нейроакселератором, установка которого делается только по жизненным показаниям.

Ох, следовало остаться рядом с Вернером и профессором, хотя бы в должности лаборанта. В конце концов, никто не отменял работу аналитика и построение теоретических моделей. Но он ведь обещал Клоду отомстить за Армана и Женевьев и потому предпочел выполнять поручения Командования, собирая досье на Корпорацию.

А тут еще новая вспышка «синдрома Усольцева» на Ванкувере, после которой правительство планеты само обратилось к «Панна Моти» с просьбой об открытии филиала Корпорации. Доказательства того, что штаммы вируса были распылены на планете нарочно, до Совета почему-то так и не дошли. Началась массовая «вакцинация» населения, означавшая фактический геноцид, а люди обвиняли во всем бедного учителя. По странному стечению обстоятельств эпидемия на Ванкувере началась вскоре после того, как профессор Усольцев, чью работу в научных центрах Земли опять приостановили, согласился занять должность директора в крупнейшем на планете институте Эпидемиологии.

 – Я и в самом деле виноват! – ссутулившись, вздыхал профессор во время их последней встречи. – Мы все виноваты. Разрабатывая вакцину, мы должны были просчитать вероятность появления новой модификации! Уже первый вариант давал слишком много отклонений от нормы, стоило спрогнозировать и другие варианты.

 – Ответственность за сегодняшний кошмар целиком и полностью лежит на Корпорации! Говорить о вине тех, кто остановил эпидемию, это то же самое, что обвинять человека, научившегося добывать огонь, в возникновении всех пожаров.

Им с Вернером пришлось почти кричать, пытаясь убедить учителя в необходимости продолжения борьбы.

– Эпидемия унесла меньше жизней, нежели эта дутая «вакцинация», – устало опустил глаза профессор. – А теперь Совет принял решение о введении войск, а это новые бессмысленные жертвы. Корпорация сама как вирус, который мутирует, возрождаясь в новых штаммах, и который полностью победить невозможно.

И все-таки он продолжал работу. Вернер, который помогал подполью деньгами и медикаментами, делился, что они с профессором как никогда близки к цели, и «антивакцина» прошла первые испытания…

Взрыв в лаборатории не только унес жизнь профессора Усольцева, но и уничтожил годы упорных трудов. Чтобы восстановить по крупицам информацию, Вернеру понадобилось полтора года. За это время сбылись самый мрачные прогнозы: на Ванкувере началась война, погибли тысячи невинных людей, миллионы устремились в поисках лучшей доли к иным мирам или добивались на Земле статуса беженцев.

Профессор, похоже, оказался прав. Преступная деятельность «Панна Моти» по производству Зеленого Жемчуга и заведомо проигрышное противостояние с Корпорацией, щедро черпавшей энергию из людской крови и в хаосе войны добившейся невиданного процветания, опустошили Ванкувер едва ли не сильнее вспышки самой эпидемии. Между тем «антивакцина», внедрение в производство которой положило бы конец этому ужасу, пока так и оставалась в теоретических моделях. Возможно тайник в институте Энергетики, о котором Вернер узнал совсем недавно, приблизит их к цели.

Но для того, чтобы туда попасть, нужно сначала сделать несколько шагов по лаборатории Шацкого и отключить генератор депрессивного излучения. И не важно, что сердце выплясывает ванкуверскую жигу или какой-то непонятный бит с синкопами и пропусками, перед глазами плывет радужная муть, а левый рукав и комбинезон на боку уже набухли кровью. Главное, чтобы хватило сил ввести комбинацию цифр, которую Шацкий или кто-то другой оставил прямо на столе для того, кто сумеет все-таки добраться до лаборатории. Есть, готово! Генератор отключен! А потом сознание меркнет, погружаясь то ли в бурлящую океанскую воду, то ли в дымные руины разрушенной лаборатории, то ли в вязкий тягучий коллоид…

Комментарий к XI Коллаж к главе https://vk.com/album-148568519_245950771?z=photo-148568519_456240062%2Falbum-148568519_245950771

====== XII ======

– Нет, Командор, пожалуйста, не надо! Нельзя сейчас возвращаться ни в заброшенный док, ни в обгоревшую лабораторию, в которой удушливый дым оплавленных полимеров забивался в горло, залеплял липкой смолой, не пуская наружу крик и не позволяя дышать!