Текст книги "Зеленый жемчуг (СИ)"

Автор книги: Белый лев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 51 страниц)

Это ощущение оказалось таким необычным, наполненным такого смысла, что Туся не выдержала, расплакалась.

 – Ну, будет, будет, – теперь уже ее успокаивал Арсеньев, нежными, невесомыми поцелуями смахивая слезы с ресниц.

Он обращался с ней более бережно, чем с прабабушкиными фарфоровыми балеринами. Будто от малейшего прикосновения она могла рассыпаться или растаять.

– Саша, любимый! – Туся потянулась к нему в почти безуспешной попытке ответить на ласку.

Когда их губы соприкоснулись, Тусе показалось, что ее пронзила молния. Время остановилось или потекло вспять. Она слишком хорошо помнила их прошлый поцелуй с привкусом крови и боли. Тогда разорванные, исполосованные шрамами губы любимого едва могли пошевельнуться, чтобы ответить. Теперь сил и воздуха не хватало уже у нее. Когда система жизнеобеспечения сочла, что ей необходим кислород, Саша виновато отпрянул, с явным беспокойством глядя на экран.

 – Рита, милая, – бормотал он невнятно, растерянно переводя взгляд с Туси на умиротворенно сосущего молоко Олежку, и голос его предательски дрожал.

Когда Туся прикоснулась к его лицу, пытаясь еще раз убедиться, что не грезит, из горла Арсеньева вырвался всхлип. Опустившись на колени, он зарылся лицом в ее одеяло, придерживая сына одной рукой. Его плечи судорожно вздрагивали. Туся гладила его отросшие и вновь подстриженные волосы на затылке, ощупывала нежные складочки на Олежкиных руках. Она ощущала себя как никогда живой, и только предательская слабость во всем теле говорила о том, что она опять побывала почти за гранью, и шаманский полет по иным мирам для нее слишком затянулся. Бедный Олежка! Сколько всего ему пришлось пережить еще до появления на свет.

Хотя сын казался ей самым красивым ребенком на свете, она понимала, что новорожденные, даже очень крупные и крепкие, так не выглядят.

Насытившись, Олежка захотел пообщаться. Он пускал пузыри, баловался с соском, с явным удивлением поглядывая на родителей, широко раскрыв зеленые, как у матери, глазенки. Когда же Туся неловко улыбнулась ему, он сначала нахмурился, а потом заулыбался, показывая два передних молочных зуба. То-то Туся чувствовала, что ее сосок немного прикусывают.

Хотя от она волнения забыла все потешки и пестушки, которые слушала во время беременности, пытаясь отвлечься от тяжких дум, ее невнятный лепет Олежка встретил полным пониманием и даже что-то ответил, приподнимая головку и пытаясь ощупать ее лицо. Главным образом, его интересовали глаза, которые он, кажется, привык видеть закрытыми. Когда же Туся погладила его по спине, а потом пощекотала пяточки и животик, он издал восторженный возглас, а потом завладел ее рукой и попытался засунуть ее в рот. У него резались нижние зубки.

Арсеньев следил за общением жены и сына со странным болезненно-недоверчивым видом и, кажется, даже боялся улыбнуться. Когда Олежка перевернулся на живот и куда-то с деловым видом пополз, Саша взял его на руки и перенес в манеж, где малыш тут же преспокойно уселся, перебирая яркие игрушки.

С террасы в комнату как раз вбежал Шусмик, который сопровождал отца с сыном на прогулке, но задержался, чтобы выяснить отношения с мартышками. Пока бдительные дроны мыли его лапы и чистили шерсть, он нетерпеливо поскуливал и вилял пушистым хвостом. Олежка улыбался ему, как старому приятелю, и пытался что-то рассказать на своем пока еще птичьем языке, звуки которого неплохо повторял кибер-пет. Потом Шусмик с чувством выполненного долга забрался в манеж, и они с Олежкой затеяли веселую возню, заполняя комнату задорным лаем и заливистым смехом.

Боевой вид Олежки, настойчиво ползущего от одного края манежа к другому в попытке настигнуть шустрого питомца, был настолько умилительным, что Туся, кажется, могла смотреть на это бесконечно. Однако, временной промежуток, который по каким-то неведомым причинам оказался вычеркнут из ее жизни или стерт из памяти наполнял душу тревожной пустотой.

 – Саша, что со мной? – спросила она, как только Арсеньев отвлекся от системы жизнеобеспечения, показания которой изучал с повышенным интересом.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, словно хотел убедиться, а точно ли она желает знать ответ, потом все-таки понял, что незнание навредит куда сильней, обрекая мучиться от предположений.

 – Ты провела в коме шесть месяцев. Надорвалась, когда вытаскивала нас с фабрики «Панна Моти».

Туся почувствовала, что летит куда-то вниз с крутой, почти отвесной горы, словно в аквапарке или зимой на салазках. Сердце осталось где-то наверху, легкие, наполненные воздухом, тоже. На полдороге ее еще накрыло и чужой болью. Страшным чувством непоправимости случившегося, когда тяжесть душевных переживаний куда мучительней боли физической. И какая разница, что система снабжает измученный мозг не просто воздухом, а чистым кислородом, а каждый вдох не раскалывает обломки ребер на тысячи кусков, и руки, хоть и лишенные пока подвижности, не ощущаются как два пучка оголенных нервов. Но все равно хочется выть и кричать:

«Рита! Нет! Не надо! Зачем? Вернись, пожалуйста, откликнись!»

 – Мы сделали все, что могли, включая трепанацию и энергообмен, – виновато объяснял Вернер. – Но пока контакт наладить не получается. Сейчас ее состояние можно диагностировать, как кому первой степени. Так что, если не будет ухудшений, надежда остается. Держись, Алекс. Помни, что у тебя теперь есть сын!

 – Олежка! – испуганно метнулась Туся, терзаясь запоздалым раскаянием.

Как она могла? Неужели ее малышу пришлось вместе с ней пережить кровоизлияние, пройти через наркоз, побывать в установке энергообмена? Хотя Олежка продолжал беззаботно смеяться, играя с шуршаликом, который теперь преданно приносил ему игрушки, Туся боялась, что пережитые испытания сказались на нем.

– С нашим юным путешественником все в порядке, – успокоил ее Арсеньев. – Ты его надежно защитила.

Саша грустно усмехнулся, имея в виду, что она не сумела уберечь только себя.

– Поскольку срок вполне позволял, прежде, чем начинать борьбу за твой мозг, Вернер провел кесарево. Как видишь, Олежка быстро добрал необходимый вес, тем более, у тебя почти сразу пришло молоко.

Саша старался говорить спокойно и даже улыбался, но в глазах сквозила застарелая, пережитая, но еще не ушедшая боль. Каково это? Целых полгода каждый день видеть тело любимой, душа которой то ли скитается между мирами, не отыскав червоточину, ведущую на Сербелиану, то ли бьется, как мотылек, в замкнутую поврежденными сосудами оболочку. А ведь ему самому приходилось ежедневно и ежеминутно бороться с немощью, карабкаясь и цепляясь за жизнь, отвоевывать каждый сустав, каждую альвеолу. А в это время рядом подрастал нуждающийся в родительской ласке маленький сын.

 – Саша, прости меня, – потянулась к мужу Туся. – Я причинила вам всем столько страданий.

 – О чем ты? – удивленно отстранился Арсеньев.

Потом сообразил и только покачал головой:

 – Ну как с тобой вообще иметь дело?! Едва успела выйти из комы, как уже в чужие воспоминания залезла.

 – Я не специально, – виновато проговорила Туся.

Арсеньев не дал ей договорить. Просто поцеловал.

 – Даже думать забудь! – нахмурился он по прошествии какого-то времени, заполненного ласками.

Потихоньку привыкая управлять своими движениями, Туся вела рукой по его лицу, пытаясь заново вспомнить каждую выемку, каждый знакомый изгиб. Арсеньев, не оставаясь в долгу, перебирал ее волосы. Поскольку для того, чтобы пропускать между пальцев и закручивать в причудливые локоны, пока не хватало длины, он просто приглаживал растрепанные пряди, придавая им видимость опрятности.

 – Это я чувствовал себя виноватым за то, что тебя во все это втянул, не сумел найти другого способа передать информацию, когда связного раскрыли, – пояснил он. – По большому счету надо было еще во время операции на «Альтаире» не отмахиваться от твоих видений и не лезть на рожон. У меня, как ты понимаешь, за последние месяцы было время все это обдумать.

 – Но тогда бы мы не узнали об афере «Панна Моти», не получили данные по программе «Универсальный солдат», – уже почти умиротворенно напомнила ему Туся.

Нежность переполняла ее, согревая, точно солнечные лучи, проникавшие на террасу сквозь виноградную завесу. А Сашины руки несли тепло, от которого ее забывшее о движении тело наполнялось силой и оттаивало, как у проснувшейся после зимы ящерки или рыбешки. Туся помнила эти руки искореженными жуткими переломами, с торчащими осколками сломанных имплантов. В это верилось с трудом, но сейчас, кажется, даже на правой, пострадавшей уже два раза кисти, протезы сменили кости, выращенные по новой технологии из собственного клеточного материала. Разве что ладони пока казались непривычно мягкими: не для войны, а для ласки, как раз, чтоб обнимать жену и баюкать маленького сына.

Им пришлось ненадолго прерваться: Олежка тер кулачками глаза, зевал во весь рот и недовольно хныкал. Арсеньев бережно перенес его в кроватку, где малыш почти сразу затих, свернувшись клубочком и продолжая сосать палец.

Как же Тусе хотелось самой качать сына на руках, петь ему колыбельные, гладить мяконькую спинку, целовать каждый пальчик. Даже показавшееся слишком коротким общение, пока она кормила, отдавалось в душе таким умилением и восторгом, что разом хотелось забыть все тяготы и скорби, словно в жемчужной раковине закрывшись в маленьком мирке с любимым мужем и маленьким сыном. Но створки раковины щерились хищными жвалами запертого гермозатвора, а жемчуг отливал мертвенной зеленью, напоминая о том, что любое счастье должно иметь цену.

 – Возможно твой «крестовый поход» на Равану поначалу и выглядел чистым сумасбродством, – вернулся к теме Арсеньев, убедившись, что Олежка достаточно крепко заснул. – Но, если бы Вернер перехватил тебя по дороге, мы с ребятами и Клод с Галкой безвозвратно сгинули под обломками. Здание рушилось, складывалось внутрь, и сверху эти руины утюжили из плазменных установок. Кшатрии предали всех, даже Феликса. Вернее, он сам заигрался и пропустил отпущенное ему время, думая, что, как прежде, всесилен. Даже если бы Клод успел прийти раньше, нас бы все равно не оставили в живых. «Кобра» сотрудничает с противником лишь до тех пор, пока тот слаб и находится в ее власти. Только благодаря твоему сверхусилию мы все остались живы и сумели вернуться. Это даже моя мама признала, хотя поначалу никак не могла смириться с тем, что ты подвергла такому риску ее внука. Хорошо, что сеньора Эстениа и Мишель сумели ее переубедить.

– Как они? – внутренне робея от предстоящей встречи, спросила Туся.

– Уже лучше, – расплылся в довольной улыбке Арсеньев, вновь завладев ее ладонями, и почти благоговейно прикасаясь губами к лицу. – Спасибо Олежке и Алехандро. Иначе мы бы все захлебнулись в океане материнской заботы и любви. В первые дни после возвращения мама и Сеньора Эстения сдували с нас каждую пылинку, а Мишель порывалась кормить с ложечки даже Клода с Вернером и Галкой под предлогом, что они получили нервное истощение от перенапряга в медотсеке.

Туся свекровь и сеньору Эстению вполне понимала: она слишком хорошо помнила их лица сразу после известия о гибели звездолета «Кимберли инкорпорейтед». Никакого рассудка не хватит, чтобы дважды мысленно похоронить сыновей и затем их обрести. От радости ведь тоже случаются обмороки и инфаркты. И все же Туся испытывала сейчас легкую досаду. Она так хотела пережить все тяготы вместе с Сашей, облегчая любимому каждый шаг на пути к выздоровлению, а вместо этого провалялась полгода безжизненной тушкой.

Ей только остались непонятны слова по поводу Вернера, Клода и сестры.

До того, как Арсеньев заслонился, она успела увидеть знакомую уже флагманскую каюту на «Луи Пастере», в которой помимо Вернера, Клода и Галки с Олежкой размещались подключенные к системам жизнеобеспечения барсы и капсула с беспамятной Тусей. При этом граф Херберштайн и его воспитанник все время где-то пропадали и спали исключительно по очереди, а бедная сестра каким-то образом успевала и ухаживать за малышом, и выполнять обязанности врача и сиделки. Впрочем, и ей временами приходилось оставлять Олежку и остальных на попечении дронов и куда-то уходить. Что происходило? Неужели в медотсеке раненым не хватило места?

 – Ты вытащила с фабрики в общей сложности сорок тысяч человек, – посерьезнев, пояснил Арсеньев. – Доноров, младенцев, беременных и рожениц. Почти столько же, сколько мы спасли в Новом Гавре, и в несколько раз больше, нежели числилось в официальных документах «Панна Моти». Я, конечно, тогда находился не в том состоянии, чтобы оценить, но Вернер сказал, что выглядело впечатляюще.

Он развернул экран и показал запись их приземления и поле космопорта, полностью скрытое под нагромождением нагих, слабо шевелящихся тел. Стонали измученные доноры, истошно вопили ничего не понимающие младенцы, испуганные женщины порывались куда-то бежать, у нескольких десятков беременных начинались роды.

Для команды Вернера, Савенкова и Минамото этот день стал суровым испытанием, тем более, военные, опомнившись, перенаправили огонь на территорию космопорта. Повстанцы их оттеснили при поддержке корабельных плазменных установок, но потом революционное командование приняло решение о немедленной эвакуации.

 – Конечно, «Луи Пастер» остался кораблем-госпиталем, – пояснил Арсеньев, пока Туся наблюдала за слаженными действиями врачей и армии дронов, сноровисто перетаскивавших освобожденных на корабли, – но, чтобы вывезти всех, пришлось задействовать не только «Гризли» и грузовики повстанцев, но даже «Нагльфар».

 – Корабль Шварценберга, – не поверила Туся, хотя сама по доброй воле в этот раз совершила путешествие на нем.

 – Как ругался старый пират, пытаясь доказать, что у него штурмовик, а не чумной барак или шмаровоз, даже я запомнил, – невольно улыбнулся Арсеньев. – Пришлось женщин с детьми перенаправить на «Гризли», а у него разместить только повстанцев и пленников, которых еще не начали готовить к донорству, ну, и Сережиных оркестрантов. Они тоже, конечно, срочно покинули Равану.

Саша снова открыл архив, и Туся увидела музыкантов, пробиравшихся по узким захламленным коридорам пиратской посудины с инструментами в руках. Даже громоздкие арфы, челесты и колокола не подлежали сдаче в багаж. На эти странные и непривычные кофры и противоударные чехлы с легким недоумением поглядывали бойцы Сопротивления, которых Эркюль, сопровождаемый неизменными мартышками, полковник Минамото и Слава Капеэсэс распределяли по помещениям трюма. Там же разместились и освобожденные пленники, готовые в любой момент присоединиться к борьбе.

В это время Ленка, которая категорически заявила, что ноги ее будет на корабле Шварценберга, помогала Семену Савенкову устраивать на борту «Гризли» женщин и детей. Туся видела Урмилу, с упоением кормившую ненаглядных близнецов, ее ворчливую соседку и других женщин, которые не верили, что не только остались в живых, но и смогут вырастить детей, воссоединиться с мужьями и родителями или просто начать новую жизнь в любом мире, свободном от кастовых предрассудков. Ленка Ларина не только сумела взломать базу «Панна Моти», но и сохранила личные данные пленников. При этом, собрать, словно жемчужную нить, разбросанные по разным ярусам и кораблям семьи ей помог постылый штрих-код.

Команда «Гризли» делала все возможное, чтобы беременные и малыши перенесли путешествие с максимальным удобством. На борт в спешном порядке доставили дополнительное оборудование и гигиенические принадлежности, а на Каллиопе еще и закупили партию одежды, чтобы пленницы забыли о тюремных робах и вульгарном бордельном тряпье и при встрече с родными выглядели достойно. Семен Александрович, как никто другой понимал, с каким нетерпением и трепетом его пассажирки ждут этого свидания, поскольку, как и в прошлый раз, сам оказался с сыновьями на разных кораблях. Впрочем, как и другие разлученные, он регулярно выходил на связь и по нескольку раз в день справлялся о состоянии своих мальчиков и их товарищей, восхищался самообладанием и работоспособностью Вернера и его врачей.

Кадры с «Луи Пастера» действительно впечатляли. Говоря насчет чумного барака, Саав Шварценберг почти не преувеличивал. Не только медотсек, но и каюты превратились в стерильные боксы, в которых доноры лежали едва ли не вповалку, почти как в первые дни эпидемии в Мурасе. Системы жизнеобеспечения работали на пределе возможностей, у дронов вздувались аккумуляторы, врачи, словно в дни ожесточенных боев на Ванкувере, дежурили по шестнадцать-двадцать часов, антивакцину производили прямо на борту. А ведь Саше, ребятам, да и им с Олежкой тоже требовалась срочная и квалифицированная помощь. Туся вновь испытала досаду. Все-таки во время рывка ей следовало хотя бы попытаться себя защитить. Какое она имела право вместо того, чтобы помогать Вернеру и его команде, на целых полгода стать для всех обузой? Даже Арсеньев, едва придя в себя, подключился к обработке лабораторных данных, вводя параметры с помощью голосового симулятора.

 – Просто таким образом я хоть немного отвлекался от постоянных мыслей о тебе и невозможности что-то повернуть вспять и исправить, – пояснил он. – Особенно, когда Олежка спал.

Туся глянула на сына и почувствовала новый укол беспокойства:

 – Почему вы оставили его на борту корабля-госпиталя, с чудовищным превышением концентрации опасного вируса? – стараясь, чтобы ее слова не звучали упреком, спросила она.

– Фильтры вполне справлялись, – пожал плечами Арсеньев. – К тому же, выяснилось, что у Олега врожденный иммунитет к синдрому Усольцева, природу которого еще предстоит изучить. И вообще он – удивительный ребенок.

– Самый лучший, – бросив взгляд в сторону кроватки, согласилась Туся.

Какое-то время они с Сашей с упоением рассматривали семейный архив: первую встречу с родными, прогулки по поместью, посиделки на террасе, морские прогулки под парусом. Туся, конечно, понимала, что полгода жизни за несколько часов не восполнить. Она просто отмечала, как осваивает мир Олежка, как возвращался к полноценной жизни его отец. Она видела, как сын безбоязненно переходит с рук Ольги Викторовны в объятья Галки, как Петрович показывает Клоду и Вернеру, как правильно забрасывать спиннинг, как Пабло вместе с сеньорой Эстенией срезает к обеду виноград, а Дин поднимает на руки Алехандро.

Конечно, во время первого сеанса связи с Каллиопой и встрече на Сербелиане плакали все. Конечно на Сашино лицо, если он думал, что камера его не видит, набегала тень: была б его воля он круглосуточно вместе с врачами дежурил возле Тусиной постели. Но его друзьям и родным требовался полноценный отдых, а Олежке любовь и забота.

Неужели вся эта мирная, прекрасная жизнь для всех для них могла закончиться, не начавшись, неужели они все могли просто сгинуть на проклятой фабрике?

 – И все-таки не понимаю, почему кшатрии открыли огонь? – спросила Туся, прижимая к щеке теплую ладонь мужа. – А потом еще начали обстреливать территорию космопорта.

 – Совету директоров «Панна Моти» почти удалось договориться с Военной верхушкой Альянса, – пояснил Арсеньев. – Они разработали совместный план, в котором донорам и Феликсу отводилась роль сакральной жертвы. Как ты понимаешь, твое неожиданное вмешательство им не очень понравилось, и они пытались довести дело до конца.

 – А что теперь?

– Приходится вести переговоры с повстанцами и идти на уступки. Сорок тысяч исков, подкрепленных кадрами из космопорта и с борта «Луи Пастера», просто так не проигнорируешь. Конечно, борьба за права неприкасаемых и шудр еще продолжается, возможно, этот процесс займет даже не одно поколение. Но в любом случае афера «Панна Моти» полностью доказана, и проект «Зеленый жемчуг» потерпел полный крах. Правительство Альянса подписало указ, запрещающий использование разумных существ в качестве материала для биореакторов любых видов. Корпорация еще пытается спасти принадлежащие ей активы, но на большинство энергетических объектов уже наложили лапу военные. После поражения Альянса на Сильфиде они, как никогда, нуждаются в энергии. А чтобы придать захвату законность, кшатрии, заручившись поддержкой правительства, решили дать ход процессу против «Панна Моти», и теперь большинство членов Совета Директоров находятся под домашним арестом или даже помещены в изоляторы для привилегированных лиц, вроде того, в котором мы с барсами провели несколько месяцев. Я, конечно, не очень надеюсь, что дело доведут до суда. Ворон ворону глаз не выклюет. Скорее всего, богатеи договорятся, а всю вину за совершенные преступления свалят на Феликса и его упырей, большинство из которых тоже погибли под обломками.

 – Но донорство запрещено, а у нас есть сорок тысяч спасенных жизней, – улыбнулась мужу Туся.

Они, кажется, могли бы проговорить еще вечность. Но когда Олежка проснулся, их идиллическое уединение вежливо, но решительно прервали.

– Алекс, ну это уже просто свинство! – воскликнула ворвавшаяся в комнату порывом весеннего ветра Мишель. – Я, конечно, понимаю, что ты больше всех переживал. Но мы тоже хотим ее увидеть!

 – И поблагодарить, – прослезившись, добавила Сеньора Эстениа, подталкивая вперед неуверенно улыбавшихся Дина и Пабло.

 – А ты зачем-то грузишь бедняжку лишней информацией, – покачала головой Ольга Викторовна, беря на руки внука.

 – А покормить, конечно, забыл! – строго глянул на командира Петрович, отросшие усы которого воинственно топорщились, а округлившийся живот красноречиво говорил о том, что о своем питании он точно не забывает.

– Тихо, тихо, так вы Риту и вправду совсем утомите, – попытался приструнить близких Вернер, хотя первый же им сообщил о радостном известии.

Данные системы жизнеобеспечения и изображения с установленных в комнате-палате камер передавались к нему в кабинет.

 – Ей и в самом деле надо поесть и отдохнуть, а все разговоры оставим на завтра.

Мягко, но решительно по прошествии нескольких минут он выставил всех из комнаты, сделав исключение только для сестры. Галка вошла не сразу: так разнервничалась, что от слез не могла говорить.

– Как же ты нас всех напугала, – призналась она, пока Туся медленно и осторожно глотала овощное пюре с индейкой.

Их с Олежкой рацион сейчас почти не отличался.

– Мы боялись, что тебя потеряли, – вновь смахивая с ресниц слезы, пояснила Галка, – а Арсеньев и вовсе хотел уйти следом за тобой. Не думала, что мужчины способны на такую любовь и преданность.

 – Спасибо тебе за все, – потянулась к сестре Туся, которой хотелось ощутить прикосновение знакомых с детства, заботливых рук, вдохнуть любимый обеими запах вербены, вернувшийся вместе с привычными условиями жизни.

 – О чем ты говоришь? – снова прослезилась Галка. – Это тебе и твоим близким спасибо. Вы не просто вытащили меня из ада, но подарили надежду.

Туся знала, что сестра только недавно вернулась из Дворца Совета Галактики, где давала показания по делу «Панна Моти» и Феликса в качестве основного свидетеля. А вот Клод и Андрей Ильич вместе с Наташей Серебрянниковой и полковником Минамото, наоборот, только неделю назад улетели на Паралайз, где шли последние приготовления к долгожданной экспедиции на Васуки. Поэтому с ними удалось поговорить только по межсети. Не оказалось на Сербелиане и хозяев поместья. Ленка и Слава вместе с Семеном Савенковым вошли в состав комиссии по урегулированию конфликта в Альянсе Рас-Альхаг и теперь в составе миротворческих сил осуществляли патрулирование орбиты системы.

Туся о космических полетах пока не смела даже мечтать. Следующие полгода вместе с Олежкой она училась говорить и ходить, выполнение каждой привычной прежде манипуляции воспринимая как чудо. Немного окрепнув, она вернулась к балетному станку, и Галка ей в этом с радостью помогала. Хотя сестра по настоянию Вернера продолжила работу по программе «Вечной молодости» и лечебного энергообмена, увлечению юности она отдавалась ревностно и самозабвенно. В это время Арсеньев и его товарищи вспоминали навыки флая и восстанавливали былую форму с помощью плавания и силовых упражнений.

О будущем пока никто особо не думал. Их с Сашей грядущее, забавно переваливаясь на коротеньких ножках, бегало по дорожкам сада и играло с мартышками. Туся не пыталась представить, каким станет мир, в котором вырастет их сын, но точно знала, что там уже не отыщется места для использования людей в качестве сырья.

Комментарий к

XXI

Коллаж к главе https://vk.com/album-148568519_245950771?z=photo-148568519_456240460%2Falbum-148568519_245950771

====== Эпилог ======

Трава, трава, трава… Лес травы, океан травы. Трава желтая, багровая, синяя, фиолетовая. Крепкие разноцветные стебли высотой в полтора человеческих роста образуют причудливый узор. И век бы им любоваться, но надо посадить корабль. Сканер рельефа сломан, а внизу сплошные скалы. Две из них, отстоящие друг от друга на несколько сот километров и представляющиеся не игрой ветров и воды, а творением рук человеческих, похожи на свернувшихся в клубок змей. Еще одна напоминает египетского сфинкса. Но только зачем их фиксирует взор? Разве они помогут посадить истрепанный истребителями Альянса звездолет? Внезапно глаза змей и кота загораются, лучи, исходящие из их глаз, соединяются в одной точке посреди травяного леса…

 – Опять ты видел во сне Сольсуран? Что с тобой там приключилось на этот раз?

Голос Риты звучал беззаботно, на милом лице играла улыбка. Арсеньев потянулся в кресле пилота, разминая затекшие мышцы, и глянул на приборы.

Рейс проходил в штатном режиме. Десантный звездолет «Пардус», направлявшийся на планету Паралайз, шел фактически порожняком. Его единственный груз, компактный контейнер под кодовым обозначением «Амрита», взятый на борт в системе Регула на планете Бенаам, основном месте обитания загадочных Сема-ии-Ргла, хоть и имел гриф секретности, но оформлялся как дипломатическая почта.

Совершенно непонятно ради чего командование перед вылетом полностью перевооружило корабль, оснастив боеголовками нового образца. Созданные по чертежам полулегендарного Маркуса Левенталя, они обладали впечатляющими характеристикам, но так и не прошли полевых испытаний. При этом по условию капризных негуманоидов на «Пардусе» установили новую систему автопилотирования, что позволило сократить состав экипажа до двух человек. И поскольку выбор Сема-ии-Ргла лег на них с женой, Рите пришлось в ускоренном порядке пройти курс пилотирования.

 – Ну, мы им все-таки обязаны, – объясняла она свое согласие, вытирая полотенцем бледное после перегрузок лицо. – Сема-ии-Ргла помогли предотвратить агрессию на Васуки, да и доктора Дриведи без их помощи ты не смог бы победить.

 – Только после поединка с Великим Асуром ты чуть не погибла, а Васуки змееносцы продолжают считать отторгнутой у них территорией, – хмурился Арсеньев.

Оставалось надеяться, что вблизи курортного Паралайза никому не придет в голову на них нападать, и они с женой после передачи груза смогут на недельку расслабиться и отдохнуть на одном из знаменитых пляжей, вспоминая медовый месяц. Хотя, с другой стороны, просто так Командующий с личной просьбой не обратился бы. Да и перевооружать корабль ради туристической поездки тоже бы не стали.

А тут еще эти сны, не похожие один на другой, волнующие, пугающие, но неизменно переносящие его то в дебри травяных лесов, то в загадочные пещеры древнего города Гарайи, то вообще на строительство дворца Владык Сольсурана. Рита как-то посоветовала записывать впечатления об увиденном. Получалось, почему-то, в стихах, которых накопилась целая тетрадь, и ими теперь зачитывался, воображая себе невесть что, Олежка.

 – Не понимаю, что тебя так беспокоит? – Рита отошла от приборной панели и занялась приготовлением завтрака. – Ты и раньше видел во сне травяные леса. А то, что эти сны участились в последние дни тоже вполне объяснимо. Ты вспоминаешь нашу первую экспедицию на Васуки и поиск червоточины, тем более мы почти вплотную подошли к туманности, которая ее скрывает, – добавила она, передавая мужу горячий ароматный кофе и поднос с сэндвичами.

В Ритином исполнении даже самые немудрящие блюда выглядели шедеврами кулинарного искусства.

 – Мне не нравится сама эта идея, – признался Арсеньев, отхлебывая кофе и отламывая хрустящую корочку бутерброда с индейкой. – Зачем Сема-ии-Ргла понадобилось вести какой-то груз на Паралайз и к чему такие непонятные условия. Знаешь, я, конечно, рад, что ты находишься рядом со мной, – поймал он губами пахнущую хлебом и кофе мягкую ладонь жены. – Но все же мне было бы спокойно, если бы в этом путешествии место второго пилота занял Семен Савенков или Такеши Минамото. Особенно после того, как Клод и Петрович с Дином пропали без вести в этом же районе восемь лет назад.

Он не стал уточнять, что сгинувший бесследно «Мерани» тоже был оснащен новыми боеголовками, чертежи которых как раз только что добыли Пабло и Дин. Впрочем, и одного упоминания об этой утрате хватило. Губы Риты задрожали, в глазах каплями росы на весенней листве заблестели слезы.

 – До сих пор не могу поверить, что их с нами нет, – всхлипнула она, рефлекторно потянувшись к мужу, как делала всегда, когда искала поддержки или защиты. – И Клод, и Петрович, и Дин, и Ящер. И Амин с Сигурни.

 – Ребята выполнили свой долг, – напомнил Арсеньев. – Провокацию Альянса удалось остановить.

Отставив недопитый кофе и завтрак подальше, он привлек жену к себе, покрывая поцелуями ее милое лицо, макушку, выбившиеся из аккуратной прически милые прядки на висках. Вот уже пятнадцать лет она оставалась его девочкой, его русалкой, и все испытания, которые они преодолели и пережили вместе, только укрепляли не ослабевающую с годами связь. Другое дело, что страшные потери, которые им в последние годы пришлось пережить, оставили в душе незаживающий саднящий след, поэтому их счастье при всей своей безоблачности имело горький полынный привкус.

 – Иногда мне кажется, уж лучше бы Васуки оставалась потерянным миром и тайным прибежищем пиратов, – поделилась Рита, осторожно высвободившись и поправив волосы и складки на форме пилота. – Всего пятнадцать лет исследований, и уже столько жертв.

 – Ты так говоришь, потому что большинство погибших – это наши друзья, – вздохнул Арсеньев, без особого аппетита возвращаясь к завтраку. – Отец и Семен Александрович до сих пор переживают, что тогда во дворце не сумели Наташу и Царя Афру уберечь. Чудо, что этому аборигену, как его, Камню, удалось спасти сольсуранскую царевну.

Он отыскал среди папок семейного архива серию голографических снимков и записей, на которых две девчушки восьми и девяти лет осваивали серфинг и совершали прогулки верхом в компании Олега.