Текст книги "Зеленый жемчуг (СИ)"

Автор книги: Белый лев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 51 страниц)

Потные, холодные ладони сжали тонкую палочку – стеку и хлыст, и магический жезл, прихотливый и капризный, на конце которого живет великий звук. Многоголовый многорукий оркестр-хор ждет взмаха, ждет сигнала. Смычки трепещут на струнах и как намагниченные тянутся к губам мундштуки труб. А в спину дышит колышущееся единым раскатом море – зрительный зал.

Хотя дирижерская номинация проходящего каждые пять лет на Ванкувере фестиваля имени Глена Гульда в мире классической музыки считается не самой престижной, для любого молодого исполнителя, к тому же уроженца планеты, это замечательный шанс заявить о себе. Тем более, в жюри сидят прибывшие аж с Земли профессора престижнейших и древнейших учебных заведений из Зальцбурга, Вены и Москвы.

Жаль, отец сейчас в рейсе вместе с Дином. Обычно они не пропускают ни одного его выступления и, хотя не очень разбираются в классике, всегда аплодируют громче всех. Отец в последнее время даже прекратил свое извечное, «да что это за профессия, стоять и палочкой под музыку махать», и даже, кажется, поверил, что управлять оркестром ничуть не легче, нежели вести через коридоры и червоточины подпространства грузовой звездолет. Разве что иногда перед рейсом, или во время дождя, когда ломит натруженные многолетними перегрузками кости, по привычке попеняет: «Эх, Серега, Серега! А я-то надеялся, что ты пойдешь по моим стопам! Хорошо хоть Дин не подвел! Не оставил старика без напарника!»

В зале – аншлаг, и это, несмотря на предупреждения о новых случаях заболевания, известного в мирах Содружества как синдром Усольцева. Все-таки музыка и меломаны – выше этого! Впрочем, многие решили позаботиться о своей безопасности: собираясь на концерт, надели респираторы. Некоторые дамы даже позаботились о дизайнерском решении, замаскировав кислородные маски под воротники и шарфы, чтобы хоть как-то увязать их с принятым здесь вечерним дресс-кодом.

– Непонятно, зачем им маски, – недобро замечает кто-то из хористов.– Этих-то точно не заберут в карантин!

 – Надо же поддержать линию правительства, сделать вид, будто угроза эпидемии действительно существует…

Но вот руки встают на плоскость в жесте внимания, отталкиваются от нее, на миг замирают в воздухе, и по их повелению рождается мелодия. Нет в мире наслаждения большего, чем стоять за дирижерским пультом, чем управлять течением звуков, чем ощущать, что каждый певец хора, каждый оркестрант полностью тебе доверяет и с радостью подчиняется движениям твоих рук, и вы вместе сливаетесь в единое целое и воспаряете к вершинам духовного бытия.

Музыка Вагнера – одно из высших достижений австро-немецкого романтизма. В ней слышится щедрость отягощенного плодами, овеянного дурманящим ароматом роз, лилий и флоксов августовского сада, роскошь старинной золототканой парчи, величие и роскошь украшенных шедеврами живописи и скульптуры дворцов. И хотя она терпкая, точно пурпурное священное вино, и вязкая, как застывающая янтарем сосновая смола, ей дана чарующая сила. Вместе с ней легенда становится реальностью, обретает кровь и плоть. И на освещенной сцене в который уже раз тоскует уязвленная изменой любимого гордая Брунгильда, и коварный Хаген плетет свои интриги, и отважный герой Зигфрид погибает, сраженный предательским ударом в спину. И первые звуки траурного марша возвещают конец мира и гибель богов.

Но что происходит? Отчего в зале шум, почему артисты хора и оркестра перестают повиноваться гипнозу дирижерской палочки и смотрят куда-то мимо, не скрывая ужаса на лицах?

Слышатся крики:

 – Помогите! Человеку плохо!

 – Врача! Найдите врача! Есть здесь хоть кто-нибудь, кто может помочь!

 – Чем тут поможешь, он, кажется, уже не дышит! Надо сделать искусственное дыхание!

 – Я врач! Расступитесь, дайте пройти!

И в следующий миг, сначала негромко, затем гулко, точно набат, по залу разносятся слова, звучащие неумолимей, чем трубы Судного дня:

 – Не прикасайтесь к нему! У него синдром Усольцева!

Музыка расстраивается и смолкает. Струнники и духовики спешно складывают свои инструменты. Блестящая толпа, забыв привычное благолепие, устремляется к выходам. Но все двери уже заблокированы. В зале откуда-то появляются люди в белых балахонах легиона санитарной защиты:

 – Всем оставаться на местах. Пожалуйста, без паники! Есть подозрение, что помещение инфицировано опасным вирусом. Необходимо пройти проверку.

Сначала все замирают в шоке. Потом раздаются возмущенные голоса:

 – Это неслыханно!

 – Вы не имеете права!

 – Это провокация! Я буду жаловаться президенту!

 – Да хоть секретарю генеральной ассамблеи Межгалактического Совета! – отзывается один из легионеров.

Его лица не видно, но в голосе слышна сила и уверенность в собственной безнаказанности.

Но что это? Куда это незаметно подевалась половина хора?

 – Герр Маэстро! – шепчет Ханс Хорнер, концертмейстер и патриарх оркестра. – Не стойте, как истукан! Они забыли про артистическую! Оттуда прямой выход на пожарную лестницу!

Поздно! Зрители заметили манипуляции хористов и всей толпой ломятся к этому единственному спасительному пути. Они лезут на сцену, как безумные опрокидывают пульты, крошат в щепки стулья, налетают друг на друга, спотыкаются, падают, ничего и никого не замечая, топчут упавших. У входа в артистическую – жуткая давка. Кажется, его тоже перекрыли, но никто об этом не догадывается. Их с Хансом Хорнером подхватывает людской поток, и нет никакой возможности выбраться из этой кутерьмы.

В бока упираются чьи-то острые локти, ноги постоянно спотыкаются, иногда наступая на что-то мягкое, хорошо, что не видно на что. Сзади напирает чудовищная лавина, а впереди только стены и трубы органа! Как же тяжело дышать! У Герра Хорнера к лицу приливает вся кровь, он хрипит и задыхается, судорожно прижимая к себе скрипку – великолепное творение бессмертного Амати. Но вот кто-то из зажатых сбоку делает неловкое движение, ломается гриф, Ханс Хорнер издает странный, булькающий звук и закатывает глаза. Какое-то время его по инерции протаскивают вперед, но затем он медленно начинает оседать.

Надо помочь ему! Нельзя допустить, чтобы его растоптали. Неважно, что будет потом, им надо как-то выбраться из этой давки. Неизвестно только как это осуществить. Безвольное тело старого скрипача оказывается невыносимо тяжелым и неотвратимо тянет вниз, словно привязанный к ногам утопающего мельничный жернов. Ханс Хорнер не страдал избыточным весом, но в нем росту метра два. За считанные мгновения они оба оказываются на полу, причем Хорнер, который уже, кажется, не дышит, – сверху. Подняться на ноги – никакой возможности нет. Как же это больно – шпилькой по лицу! Да и ботинком по животу – не легче!

В это время откуда-то, то ли из зала, то ли с балкона на сцену бросают дымовую шашку и зал мгновенно заполняет едкий дым. Паника превосходит все возможные пределы.

Охваченные ужасом люди, сокрушая все на своем пути, бросаются прочь от задымленной сцены прямо в руки легионеров санитарного контроля.

Но у тех, кто упал, не остается ни единого шанса. Новые и новые ноги топчут грудь, живот, руки. Сверху падают все новые и новые тела. Грудь сдавлена так, что невозможно расправить мышцы для вдоха. Впрочем, чем тут дышать? Воздуху нет совсем! Вместо него повсюду едкий дым.

И последнее, что запечатлевает взор до того, как окончательно померкнуть, это изломанный и искореженный, вызывающий смутные ассоциации с гибелью Вальхаллы, стонущий точно живой, концертный орган. Комментарий к

VII

Коллажи к флэшбекам. Воспоминания Дирижера https://vk.com/album-148568519_245950771?z=photo-148568519_456240018%2Falbum-148568519_245950771

Флэшбек Дина https://vk.com/photo-148568519_456240108

====== VIII ======

Стонущий как живой? Почему как? Это вовсе не орган – это кричит от боли катающийся по земле в бесполезных попытках сбить пламя, облитый зажигательной смесью, человек! Чужая память вновь обжигает жестокой болью, в глазах меркнет от удушающего дыма, легкие сжимает жуткий паралич. Когда же все это закончится? Неужели единственное избавление – это смерть?

 – Славка! Ты где?! Ты что, спишь?! Сейчас же вставай и приезжай в универ!

Голос Ленки Лариной, старосты курса, доносящийся из наушника, необычайно сердитый и пронзает голову, точно алмазное сверло. С какого перепугу она так всполошилась? Война с Альянсом у них там, что ли, началась?

Язык заплетается и никакой возможности ответить что-либо вразумительное. Какой к едрене Матрене универ! Лучше бы за энергетиком сгоняла! Как же! Дождешься от нее!

Как же трещит голова! Ну кто сказал, что полезно пить синтетический ликер после бренди! Впрочем, нет, бренди было позавчера. Вчера пили сначала сербелианское игристое на дне рождения у Тесс, потом в «Приюте первопроходца» настойку ванкуверского папоротника и еще какой-то экзотический коктейль на основе сока желтовики. Потом, когда из «Приюта» куда-то слинял их офигительный солист, исполняющий хай вей на электробалалайке под аккомпанемент сякухати, и делать там стало абсолютно нечего, поехали с девчонками в кампус. Вот тут-то и настиг коварный синтетик. Кто, интересно, его принес? Тесс или Джесс? Нет, точно Джесс. Или Джен, впрочем, какая разница.

Гарик все еще дрыхнет. Почему-то одетый и почему-то в трусах поверх брюк. Рядом с ним эта самая Джесс-Джен. Может, последовать их примеру? А? Впрочем, все равно уже разбудили! Энергетиков, конечно, нет. Их вылакали еще вчера, зато на столе среди грязной посуды и остатков вчерашнего пиршества обнаруживается непочатая пачка грейпфрутового сока.

После сока и двух кружек крепчайшего чая в голове как будто бы проясняется. Куда теперь? Вправду, что ли, в универ? Скоро сессия. Хоть разузнать что-то про курсовую да у Ван Ченя долг вытрясти. Но сначала связаться с Ленкой. Что там у них за переполох.

Ленка долго не отвечает. Наконец голограмма нехотя разворачивается, демонстрируя ее хорошенькое недовольное личико:

 – Где тебя все еще носит, придурок?! Тут всем прививки делают от синдрома Усольцева. Кто не явится – к сессии не допускают!

Приходится брать ноги в руки, вернее засовывать руки, ноги и все прочее в удачно подвернувшийся глайдер. Лихач вошел в положение, стартанул с места на четверти космической. Ленка поджидает на сачке:

 – Ну что, тетеря, опоздал! Медики уже уехали. Иди теперь объясняйся с деканом, а то чего доброго мне влетит.

Интересно, как она себе мыслит это объяснение? Декан – мужик суровый. Обматерит, как последнего щенка, да и подаст на отчисление! Нет уж, лучше как-нибудь потом, когда поостынет. Ленке, конечно, этого говорить не стоит. Все равно не поймет. Лучше улыбнуться пошире, вальяжно поигрывая бицепсами, да приобнять Ленку в лучших традициях обольщения (классная она все-таки телка, хоть и староста курса, а уж фигурка, просто атас).

 – А ну его этого декана! Пусть сам ширяется, если охота! Не допустит – ему же хуже!

Кажется, подействовало. Ленка, хоть и пытается выглядеть строгой, а глаза так и блестят. Сейчас самое время пригласить ее в клуб. Гарик это называет: раскрутить самую культурную. Если получится ее сагитировать – никуда она не денется. Еще ни одна девчонка, перед которой танцевал ванкуверскую джигу с элементами боевого флая, не отказывала. Ну нравится им, дурехам, когда ребята перед ними корчат невесть чего. А уж если показать свою коронку – двойное сальто через спину без разбега и всякого антигравитационного пояса – точно, верняк.

Уломать Ленку удается не сразу. Гордая телочка, не то что какая-нибудь Джесс или Джен. Для начала решили встретиться на выходных.

К Ленкиному дому подкатили с помпой на спортивном глайдере – Гарик у какого-то своего друга одолжил. Для первого свидания разорился даже на цветы. Ленка, она правильная, с ней этот номер должен пройти. Хотели причалить у самого подъезда, но там, как нарочно, машина легиона санитарной защиты застряла. Эти-то тут что забыли? Ну, да ничего. Ленка и сюда дотопает, если захочет.

Только где же она, эта Ленка-то? Куда-нибудь на лекции – никогда не опаздывает, а тут. После получасового ожидания становится понятно, что Ленка решила устроить обломинго. Вот, коза! И перед Гариком стыдно.

Вдруг Гарик дергает за рукав:

 – Смотри! Это не она?

И точно. Из дома выходят люди в каких-то непонятных белых балахонах с закрытыми респираторами лицами, а с ними Ленка и ее родители. Что за ерунда? Надо разобраться! Рука тянется к дверце машины, но та заблокирована:

 – Гарик! Что за шутки? Открой.

Гарик смотрит понимающими грустными глазами:

 – Не ходи туда. Не надо.

 – Как это, не надо! Это ж Ленка! Хоть узнать, что с ней!

 – А ты разве не понял? Это же легион санитарного контроля. Их забрали по подозрению на синдром Усольцева.

 – Ты что, идиот? Ей же сделали прививку! Всему курсу сделали! Один я, дурак, проспал!

 – Прививку, говоришь? Ну-ну. Ты давно в универе не был?

 – Со среды. А что тут такого? Можно подумать, в первый раз!

 – А ты позвони ребятам с курса. Просто так, для интереса.

Прозвон занимает не более десяти минут. На этой странице записной книжки около тридцати номеров, и ни один не отвечает.

 – Ничего не понимаю! Куда они все запропастились?!

 – Ты действительно хочешь знать?

 – Хочу!

 – Тогда поехали. Я тебя кое с кем познакомлю. Только потом не говори, что это я тебя втянул.

Собираясь на марш протеста, надел пеструю толстовку и супер-пупер штаны, навертел на волосы дредды и нацепил кучу фенечек. Знай наших! Впрочем, выделиться все равно не удалось. Столько разномастного и разношерстного народа в жизни не видывал! На улицы вышли представители всех оппозиционных партий, независимые профсоюзы, сотрудники компаний, которые обанкротила «Панна Моти», работники самой корпорации, несогласные с политикой геноцида, и еще огромное количество людей и гуманоидов, собранных вместе общей бедой.

Ну, где еще встретишь суровых пилотов, идущих бок о бок с рафинированными учеными из центра молекулярной пластики, или плечистых фермеров и работяг с заводов по производству дронов, что-то горячо объясняющих профессору университета музыки. Утыканных имплантами, шипастых, клыкастых, желтоглазых и пестроволосых урбанистов-радикалов, ручкающихся с бородатыми ортодоксами из каких-то религиозных организаций, и даже изысканных до дистрофии сильфидских гвельфов, с невозмутимым видом катящих тележки, на которых восседают улиткоподобные обитатели Альпареи.

Хотя лозунг у всех один: прекратить произвол и вранье, расформировать к шутам собачьим легион санитарной защиты, каждый, нет-нет, да и начинает скандировать что-нибудь более понятное и привычное. Здесь, чай, представители таких организаций, которые возглавляли протестные акции в разных мирах Альянса и Содружества еще в те времена, когда и о синдроме Усольцева, и о «Панна Моти», и о легионе никто слыхом не слыхивал, а Ванкувер еще был безымянной точкой на небосклоне.

Тем более на этот раз ситуация действительно нешуточная. Как пояснил Гарик, количество людей, под видом борьбы с эпидемией отправленных на фабрики смерти «Зеленого жемчуга», в последние месяцы достигло нескольких сотен тысяч, а легион санитарной защиты и не думает останавливаться. Уж больно велика прибыль от производства нового энергоносителя. Собравшиеся на митинг своей акцией надеются привлечь внимание межгалактического Совета или хотя бы Совета Содружества. Конечно, статус зоны свободной торговли, высокие прибыли и рост энергетического потенциала – это хорошо, но не ценой же жизни миллионов людей на планете!

 – Мы не должны применять силу, – объясняет своим размалеванным во все цвета солнечного спектра соседям бородатый сектант, смутно похожий на какого-то писателя из школьной программы. – Только воззванием к голосу разума и непротивлением злу можно наставить на путь истинный заблудших и погрязших в преступной корысти.

Шипастые радикалы кивают, но браслеты-парализаторы и ремни со встроенным лазером, а также куски арматуры, которые они держат в руках, красноречиво говорят о том, что без боя они сдавать позиции не собираются.

 – Бездействие и так завело нас в бездну, – вздыхает университетский профессор, присматривая в альпинарии булыжник по руке, и с завистью глядя на макромолекулярные стеки-клинки, которыми где-то разжились работяги и пилоты.

 – Мы тоже думали решить дело миром, – поддерживает радикалов и профессора один из сильфидских гвельфов, грустно глядя на соседей фиолетовыми стрекозиными глазами. – Поэтому, когда представители альянса Змееносца на заседании Межгалактического Совета обвинили нас в разработке запрещенных видов оружия, мы спокойно пустили их экспертов и на фабрики по обогащению тория, и на рудники, наивно полагая, что раз мы не делаем ничего противозаконного, то им и нечего искать.

 – Но они нашли! – с исказившимся лицом и дрожащими зеленоватыми губами добавил его соплеменник. – Нашли то, чего не было. Благосостояние нашего мира зиждилось на добыче тория, а «Панна Моти» не нужны конкуренты на энергетическом рынке.

– И теперь на нашей планете кровавый хаос, а на рудниках распоряжаются менеджеры из Корпорации.

– По крайней мере, из ваших детей не делают аккумуляторы! – пытается утешить инопланетян один из рабочих, которому не хуже других известно, что сильфидские гвельфы невосприимчивы к синдрому Усольцева.

 – Что толку растить детей, если у них все равно нету дома, – грустно кивают головами гвельфы, разворачивая голограмму с лозунгом «Руки прочь от Сильфиды».

Славке с Гариком попались соседи более интересные, чем даже радикалы и негуманоиды. Рядом в колонне, размахивая красными флагами, идут походным маршем ребята в старомодных френчах, кожанках и кепках, которые прежде видели только на картинках и в музее античной истории. Рядом с ними другие – в майках и беретках. На майках одинаковый логотип – чья-то бородатая рожа тоже в беретке с красной звездой.

 – Что это за мужик?

 – Ты что, темнота! – вертит пальцем у виска Гарик. – Это же товарищ Че, борец за дело мирового пролетариата! Он давал жару воротилам из международных корпораций, еще когда земляне только на космическую орбиту впервые поднялись!

Гарик распахивает куртку и показывает такой же логотип у себя на майке. Никогда не видел у него такой штучки. А ведь четыре года в одной комнате прожили.

Объяснение не очень-то понятное, но мужик, то есть, как его, товарищ Че, выглядит прикольно.

В это время по колонне проходит волнение, и ребята в беретках начинают скандировать: – Но пасаран![1] Патриа о Муэрте![2]

При этом, реконструкторы в кожаных тужурках и френчах тоже с красными флажками и с портретами каких-то других бородачей выкрикивают свой слоган:

 – Коммунисты не сдаются! Долой межгалактический империализм! Мир – народам, фабрики – рабочим! Слава КПСС!

А вот тут совсем прикол. Эти-то чего хотят? Судя по последнему выкрику, главный у них какой-то тезка. Слава Капеэсэс! И звучит-то как забористо. За разъяснениями опять приходится обращаться к Гарику. У того глаза – девять на двенадцать.

 – Ты чего, – говорит, – историю в школе вообще не проходил?

Собрался было послать его куда подальше, но в это время колонна выплеснулась в район Делового центра и смешалась с толпой, перекрывая движение. Водители наземных аппаратов матерятся, но вместе с демонстрантами начинают медленно двигаться по направлению к головному офису «Панна Моти».

Гарик запрыгивает на крышу одной из машин и начинает размахивать красным флагом. Стоит присоединиться к нему.

Что за удовольствие, ехать на крыше машины, орать вовсе горло: «Патриа о Муэрте! Слава КПСС! Долой легион»! Слышать, видеть, ощущать, как волнуется вокруг многотысячное людское море. Наблюдать, как приближаются зеленовато-зеркальные небоскребы Корпорации.

Но что это? Возле памятника Первопроходцам улица перекрыта силовым полем. По бокам два танка Альянса класса «Дракон» с орудиями, нацеленными на толпу. Перед ними легионеры в броне с углепластовыми щитами и макромолекулярными дубинками.

 – Долой легион! – скандирует толпа. – Свободу узникам корпорации! Прекратить геноцид против своего народа!

В ответ из репродуктора раздается призыв разойтись.

Разойтись? Они что, это всерьез? Думают, народ все стерпел, и это стерпит?

 – Сами расходитесь! Пропустите нас к начальству!

 – Пусть представители совета директоров выйдут к нам, мы всего лишь хотим передать им петицию!

 – Верните нам наших близких! Прекратите вранье и надувательство!

 – Мы не желаем, чтобы нас и наших детей превращали в топливо для богатеев Альянса!

 – Долой фашистов! Долой корпорацию! Долой легион!

Толпа напирает на щиты. Призывы решить дело миром тонут в общем гневном вопле. В легионеров летят камни. Те, кто прорвались вперед, возле щитов уже схватились врукопашную, пытаются разомкнуть оцепление, отключить силовое поле. Легионеры применяют, как положено, водометы и слезоточивый газ, затем начинают стрелять из травматики.

Не помогает! Не на этот раз! Оружие есть и у демонстрантов, водометы распаляют гнев, а слезоточивый газ попросту не действует: все слезы выплаканы. В сухом остатке только свинец и плазма.

Гарик перехватывает знамя так, чтобы можно было нападать и обороняться, и прыгает в толпу.

 – Эй ты, Капеэсэс! Айда с нами!

А вот это уже настоящее дело. Не то, что синтетик хлестать и девчонкам мозги морочить.

 – Вот вам! Получите за Ленку Ларину! А вот еще! За всех остальных ребят!

В руке оказывается булыжник. Что-что, а норматив по метанию снаряда всегда сдавал на «отлично».

Но в этот момент «Дракон», перекрывающий подход к башням филиалов компании, разворачивает свое орудие и наводит его на самую гущу толпы. Из дула вырывается облако черного дыма, сноп огня и что-то еще. От звука залпа внутри все обрывается, и становится ясно – это рубеж. Жизнь никогда не будет такой, как прежде. Жребии брошены, карты открыты, рубиконы перейдены. Теперь – либо борьба, либо постылое прозябание в постоянном страхе.

Впрочем, этих мыслей, конечно, в голове в помине нет. В ней вообще ничего нет, кроме грохота и гула. Вокруг крики, смятение, давка. Первая кровь и первые жертвы. Кто они? Конечно те, которые своими жизненными убеждениями больше всего ратовали за мир: один из сильфидских гвельфов и бородач с лицом писателя-классика, рассуждавший о непротивлении злу. Растерянная вдова в платочке бьется над ним сирой голубицей, а рядом мечется, пытаясь ее уберечь от охваченной паникой толпы, потерявший весь свой воинственный пыл урбанист-радикал.

Легионеры успели отступить под прикрытие брони. Со стороны офисов корпорации из-за силового поля к ним подходит подкрепление. У тех уже не дубинки, а настоящие лучевые пистолеты и скорчеры. Таков приказ, невыполнение которого карается отправкой в качестве сырья на фабрики «Панна Моти». Непростая дилемма: то ли остаться человеком и умереть, то ли продолжать жить, убив в себе все человеческое. Впрочем, легионеры этот выбор давно уже сделали, тем, кто не разучился чувствовать и сопереживать, в легионе не место.

Танк делает еще один залп, теперь уже по тем, кто дрался у кордонов. В том месте, где сражались «коммунисты», образовывается гигантская воронка. Кругом летят осколки. Где же Гарик? Неужели бежал? Нет, вот он. Лицо товарища Че на его майке превратилось в кровавое месиво, из развороченного живота выпадают внутренности…

Более жуткого зрелища трудно себе представить. От одного запаха желудок скручивается морским узлом. Бежать, не оглядываться, другие пусть сами разбираются: легион, не легион. Какое это имеет значение? Существуют только жизнь и смерть, и жизнь во сто крат лучше.

Но слабеющие руки в последнем усилии протягивают боевое знамя, а белые губы пытаются что-то прошептать.

 – Гарик! Как же так?! Зачем?! Мы же четыре года жили в одной комнате!

Но Гарик не отвечает. Ему уже все равно.

Зато другим не все равно. Бой, оказывается, продолжается. Протестующим удалось поджечь один из танков. Какой-то человек, зажав в руке бутылку с зажигательной смесью, бросается к установке силового поля. Повсюду слышны выстрелы. Те, у кого нет оружия, используют в борьбе все, что попадается под руку. Если нет ничего, с голой грудью бросаются на «Драконов». Счет убитых ведется не на десятки, а на сотни.

Боевое знамя товарища Че становится по-настоящему боевым. Теперь не только полотнище, но и древко у него красное, красное от крови. Это кровь Гарика, но скоро она смешивается с кровью его убийц, а еще через несколько минут или веков раскрошенное в мочалку древко заменяет неизвестно откуда взявшийся скорчер.

Никогда не думал, что можно так сильно ненавидеть совершенно незнакомых людей. Впрочем, разве они люди? Те, которые хладнокровно убили Гарика и готовы уничтожить еще тысячи ни в чем не повинных людей, из-за кого вот уже месяц снится лицо Ленки Лариной в момент, когда ее сажают в машину санитарного контроля, и лица ребят с курса, которые, конечно, так и не вернулись из инфекционной. И пусть не заслоняются силовым полем, не прячутся за «Драконов». Им это не поможет!

Сгустки плазмы вспыхивают совсем близко, но почему-то не страшно. По движущейся мишени нелегко попасть, а уж по мишени, перемещающейся по нелогичной траектории ванкуверской джиги и хай вея и подавно. Старая выучка короля дискотек уже раз пять спасала жизнь.

И все-таки приходится отступать. Говорят, на Первопроходцах около Медиа Молла возвели баррикаду и собираются там держать оборону. Разумно. Перевести дух, и снова в бой.

Но что происходит? Почему улица охвачена огнем? Почему боевые товарищи, один за другим вспыхивают и мечутся по улице, словно живые факелы? Никогда не видел огнемета. Кажется, это варварское, но эффективное оружие древних времен запрещено межгалактической конвенцией. Или нет? Не важно. Времени выяснять все равно уже не остается.

Из жерла вырывается столб пламени, и во всем мире остается одна только боль, жестокая, нестерпимая, беспощадная, и нет никакой возможности избавиться от нее. Это и есть адовы муки? Наверное. Вряд ли на этом и даже том свете что-то может быть страшней. Но хотя глаза почти ничего не видят, все звуки сливаются в какой-то единый гул или рев, а обоняние улавливает только тошнотворный запах паленого мяса, обугленные руки продолжают сжимать скорчер, а крик боли превращается в боевой клич:

 – Долой легион! Патриа о муэрте и Слава Капеэсэс!

Комментарий к

VIII

Коллаж с визуализацией Славы и Лены Лариной https://vk.com/photo-148568519_456240047

Еще один коллаж с цитатой https://vk.com/photo-148568519_456239208

[1] Но пасаран («¡No pasarán!») – Они не пройдут. В русском языке фраза «но пасаран» появилась после того, как ее произнес Долорес Ибаррури во время испанской Гражданской войны и стала настоящим лозунгом и символом антифашистского движения.

[2]Патриа о муэрте «Patria o muerte!» (Родина или смерть!) – лозунг кубинской революции (1959).

====== IX ======

Глаза почти ничего не видят, звуки сливаются в какой-то единый гул или рев, а обоняние улавливает только тошнотворный запах паленого мяса…

Запах паленого мяса? Да нет же, это терпкий и душный, холодный, как смерть, и темный, как могила, запах земли: десятков кубов, в одночасье поднятых в воздух во время попадания снаряда и обрушенных на тех, кто пытался спастись от обстрела…

Терзающий тело жестокий огонь отступает, сменяясь сырым промозглым холодом, но удушье только усиливается. Может быть это все-таки бред, вызванный лихорадкой? Какой лихорадкой? У переживших синдром Усольцева рецидивов не наблюдается. Да и при чем тут печально знаменитый синдром, когда смотришь на мир опушенными густыми ресницами ласковыми глазами оператора межсети?

***

 – Мамуль, прикинь! Я, кажется, взломал сервер Корпорации!

 – А это законно?

 – При чем тут закон? Там защита, не менее двадцати уровней, и я их все прошел!

Раздается интеллигентный стук в дверь, и в комнату просовывается голова заместителя директора по воспитательной части, с седыми волосами, собранными в старомодную кичку:

 – Сеньора Эстениа, Пабло у Вас?

Ну вот опять! Как же трудно иметь дело с чайниками! Даже неинтересно, что у них там стряслось. Конечно ничего заслуживающего внимания: фрау Шольц опять что-то не то нажала в бухгалтерской программе, Доминик забыла пароль от внутренней сети, а Тамара Алексеевна не может развернуть голограмму, поскольку дрон-уборщик отключил проектор от питания. Скучища смертная, каждый день исправлять ошибки этих теток и копаться в их допотопных машинах. Право, даже семилетки из кружка «Юный программист» больше разбираются в технике!

Впрочем, чего ворчать: не завалил бы тест на лояльность – проходил бы сейчас практику в солидной компании. С другой стороны, а не пошли бы эти компании с их трактовкой политической ситуации, которая сводится к оправданию любых преступлений Легиона Санитарной Защиты, куда-нибудь в ванкуверские топи! Те ребята, которых направили в «Панна Моти», общаясь на зашифрованных каналах, рассказывают такие жуткие вещи, что волосы на всех частях тела начинают шевелиться. А те, кто рискнул выложить информацию в открытый доступ, поплатились чуть ли не отправкой в карантин. Впрочем, достоверных сведений все равно нет, и люди питаются в основном слухами.

Если бы не эти слухи, то жизнь на Новонормандском побережье, где среди фешенебельных отелей и роскошных вилл притулился детский оздоровительный комплекс, совсем не отличалась бы от привычного курортного существования в любой точке галактики. Величественные сосны, защищающие пляжную линию и город от наступления песчаных дюн, приморский бульвар, заполненный мамочками с колясками, гироскутерами и квадробайками на антигравитационном ходу. Ресторанчики с самым разнообразным меню. Фермы по выращиванию глубоководных кальмаров, моллюсков, светящихся водорослей и других морепродуктов.

И конечно же – океан. Достаточно прогретый к середине лета, величественный и неспешный. На закате шоколадно-золотой с янтарными чешуйками бликов, играющими у поверхности, ночью подсвеченный призрачными изумрудными и ультрамариновыми огнями, образующими дивные узоры особенно вблизи ферм, где находятся знаменитые плантации светящихся водорослей. Купаться там, правда, нельзя, можно в два счета запутаться в тенетах плотных, волокнистых стеблей.

Зато возле скал или среди шхер и рифов, где кончается докучливое пляжное мелководье, плыви себе  не хочу, или кувыркайся над волнами, надев антигравитационный пояс. Есть места где можно, катаясь на старомодных досках, поймать волну, высота которой в любое время суток неизменна: у Ванкувера нет спутников, поэтому приливы и отливы здесь весьма условны. И абсолютно из любой точки побережья можно отправиться к горизонту под парусом, если, конечно, начальство отпустит. А начальство в комплексе доброе. Да и что ему сердиться. На работу, какой бы нудной и бессмысленной она ни казалась, Пабло никогда не забивал.