Текст книги "Забытая жизнь (СИ)"
Автор книги: Anuwa Kosnova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 57 страниц)
Нам нужно было спасать и укрывать ее. Мы переехали и распустили слух, что она больна. Мама ходила за ней и старалась, чтобы девочке жилось хорошо и спокойно.
Меня Ариана любила больше всех. – При этих словах за морщинами и клочковатой бородой Аберфорта вдруг проступил чумазый подросток. – Не Альбуса – он, когда бывал дома, вечно сидел у себя в комнате, обложившись книгами и наградными дипломами и поддерживая переписку с «самыми знаменитыми волшебниками того времени». – Аберфорт фыркнул. – Ему некогда было с ней возиться. А я был ее любимцем. Я мог уговорить ее поесть, когда у мамы это не получалось. Я умел успокоить ее, когда на нее находили приступы ярости, а в спокойном состоянии она помогала мне кормить коз.
А потом, когда ей было четырнадцать… понимаете, меня не было дома. Будь я дома, я бы ее успокоил. На нее накатил очередной приступ ярости, а мама была уже не так молода, и… это был несчастный случай. Ариана сделала это не нарочно. Но мама погибла.
Вдруг я испытала мучительную смесь жалости и отвращения. Я не хотела больше ничего слышать, но Аберфорт продолжал рассказывать.
– Так Альбусу не удалось отправиться в кругосветное путешествие с Элфиасом Дожем. Они вместе приехали на мамины похороны, а потом Дож уехал, а Альбус остался дома главой семьи. Ха! – Аберфорт сплюнул в огонь. – Я бы за ней присмотрел, я ему так и сказал, наплевать мне на школу, я бы остался дома и справился со всем. Но он заявил, что я должен закончить образование, а он займет место матери. Конечно, это было крупное понижение для нашего вундеркинда – присматривать за полусумасшедшей сестрицей, которая, того гляди, разнесет весь дом, и наград за это не предусмотрено. Но месяц другой он справлялся… пока не появился тот. – Лицо Аберфорта стало теперь по-настоящему страшным. – Грин-де-Вальд. На конец-то мой брат встретил равного собеседника, такого же блестяще одаренного, как он сам. И уход за Арианой отошел на второй план, пока они строили планы нового Ордена волшебников, искали Дары Смерти и занимались прочими интересными вещами. Великие планы во благо всех волшебников! А что при этом недосмотрели за одной девчушкой, так что с того, раз Альбус трудился во имя общего блага?
Спустя несколько недель мне это надоело. Мне уже пора было возвращаться в Хогвартс, и тогда я сказал им, тому и другому, прямо в лицо, вот как сейчас тебе. – Аберфорт взглянул на Поттера, и сейчас очень легко было увидеть в старике взъерошенного, злого подростка, бросавшего вызов старшему брату. – Я сказал им: кончайте все это. Вы не можете увозить ее из дома, она не в том состоянии; вы не можете тащить ее за собой, куда бы вы там ни собрались, чтобы произносить умные речи и вербовать себе сторонников. Ему это не понравилось. – Отблеск огня отразился от линз Аберфорта, и они снова полыхнули белой слепой вспышкой. – Грин-де-Вальду это совсем не понравилось. Он рассердился. Он сказал мне, что я глупый мальчишка, пытающийся встать на пути у него и у моего блистательного брата… Неужели я не понимаю, что мою бедную сестру не придется больше прятать, когда они изменят мир, выведут волшебников из подполья и укажут маглам их настоящее место?
Потом он сказал еще кое-что… и я выхватил свою палочку, а он – свою, и вот лучший друг моего брата применил ко мне заклятие «Круциатус». Альбус попытался его остановить, мы все трое стали сражаться, и от вспышек огня и громовых ударов Ариана совсем обезумела, она не могла этого выносить… – Краска сбежала с лица Аберфорта, как будто его смертельно ранили. – Она, наверное, хотела помочь, но сама не понимала, что делает. И я не знаю, кто из нас это был, это мог быть любой из троих – она вдруг упала мертвой.
Голос его оборвался на последнем слове, и он опустился на ближайший стул. Лицо Гермионы было мокро от слез, а Рон побледнел почти так же, как сам Аберфорт. Я испытывала только отвращение: я хотела бы никогда не слышать этого, выкинуть это из головы.
– Мне так… так жаль, – прошептала Гермиона.
– Ее не стало, – прохрипел Аберфорт. – Навсегда. – Он утер нос рукавом и откашлялся. – Конечно, Грин-де-Вальд поспешил смыться. За ним уже тянулся кой-какой след из его родных мест, и он не хотел, чтобы на него повесили еще Ариану. А Альбус получил свободу, так ведь? Свободу от сестры, висевшей камнем у него на шее, свободу стать величайшим волшебником во всем…
– Он никогда уже не получил свободы, – сказал Поттер.
– Как ты сказал? – переспросил Аберфорт.
– Никогда, – продолжал Поттер. – В ту ночь, когда ваш брат погиб, он выпил зелье, лишающее разума. И стал стонать, споря с кем-то, кого не было рядом. Не тронь их, прошу тебя… Ударь лучше в меня.
Все глядели на Поттера во все глаза.
– Ему казалось, что он снова там с вами и Грин-де-Вальдом, я знаю. – сказал Поттер. – Ему казалось, что перед ним Грин-де-Вальд, ранящий вас и Ариану… Это была для него пытка. Если бы вы видели его тогда, вы не говорили бы, что он освободился.
Аберфорт сосредоточенно рассматривал свои узловатые руки с набухшими венами. После долгой паузы он произнес:
– Откуда ты знаешь, Поттер, что мой брат не заботился больше об общем благе, чем о тебе? Откуда ты знаешь, что он не считал возможным пренебречь и тобой, как нашей сестренкой?
– Не думаю. Дамблдор любил Гарри, – сказала Гермиона.
– Тогда почему он не приказал ему скрыться? – выпалил Аберфорт. – Почему не сказал: спасайся? Вот что надо делать, чтобы выжить.
– Потому что, – ответил Поттер, опережая Гермиону, – иногда действительно нужно думать не только о своем спасении! Иногда нужно думать об общем благе! Мы на войне!
– Тебе семнадцать лет, парень!
– Я совершеннолетний, и я буду бороться дальше, даже если вы уже сдались.
– Кто тебе сказал, что я сдался?
– «Ордена Феникса больше нет», – повторил Поттер. – «Сам-Знаешь-Кто победил, борьба окончена, а кто говорит иначе – сам себя обманывает».
– Я не говорю, что мне это нравится, но это правда!
– Нет, это неправда, – сказал Поттер. – Ваш брат знал, как покончить Сами-Знаете-
с-Кем, и передал мне это знание. Я буду бороться дальше, пока не одержу победу или не погибну. Не думайте, что я не знаю, чем это может кончиться. Я много лет это знаю.
Аберфорт молчал, сердито глядя из-под насупленных бровей.
– Он уже знает, что мы ищем крестражи, – внезапно заявил Поттер. – Он злится и напуган. Он знает, что если мы найдем и уничтожим все крестражи, то уничтожить его. Он не перед чем не остановится, чтобы помешать нам найти оставшиеся. Есть еще, и один из них в Хогвартсе.
– Что? Ты его видел?
– Я видел замок и Кандиду Когтевран. Это как-то связано с ней. Нам нужно проникнуть в Хогвартс, – повторил Поттер. – Если вы не можете нам помочь, на рассвете мы уйдем и попробуем отыскать дорогу сами. Если вы можете помочь – что ж, самое время сказать об этом.
Аберфорт сидел все так же неподвижно, сверля глазами, так невероятно похожими на глаза его брата. Наконец он откашлялся, встал, обошел вокруг стола и остановился у портрета Арианы.
– Ты знаешь, что делать, – сказал он.
Она улыбнулась, повернулась и пошла прочь – не так, как это обычно делали люди на портретах, выходя сбоку из рамы, а назад, словно бы по длинному туннелю, уводившему за ее спиной вглубь картины. Мы глядели вслед удаляющейся хрупкой фигурке, пока она не скрылась во мраке.
– М-м… что… – начал было Рон.
– Путь в замок сейчас только один, – сказал Аберфорт. – Вы, наверное, знаете, что они закрыли все старые тайные ходы с обоих концов, поставили дементоров по всему периметру стен и регулярно патрулируют внутри школы. Никогда еще Хогвартс не окружали такой охраной. Как вы собираетесь действовать, когда директором там – Снейп, а его заместители – Кэрроу… Ладно, это уж ваше дело. Ты ведь сказал, что готов к смерти.
– Но что… – Гермиона взглянула на портрет Арианы.
В конце уходящего в картину туннеля появилась маленькая белая точка, и вот уже Ариана двигалась обратно к нам, увеличиваясь по мере приближения. Но теперь она была не одна – с ней шел еще кто-то, выше ее ростом, прихрамывая и явно волнуясь. Лицо его было изранено, изорванная одежда висела клочьями. Обе фигуры становились все больше, так что в раму помещались уже только лица и плечи. И тут картина распахнулась, словно дверца в стене, и за ней открылся настоящий туннель. Оттуда выбрался обросший, израненный и оборванный настоящий Невилл Долгопупс и с воплем восторга бросился к Поттеру:
– Я знал, что ты придешь! Я знал, Гарри!
Мы все пошли за Невиилом по темному проходу.
– Я не помню этого прохода, – идя за Невиллом, сказала я.
– Да, раньше его не существовало, – ответил Невилл. – Семь потайных ходов были запечатаны перед началом года. И пройти можно только здесь. В замке полно Пожирателей смерти и дементров! – закончил он.
– Ну и что, Снейп ужасный директор? – спросила Гермиона.
– Его почти не видно, – ответил Невилл. – Нужно опасаться Кэрроу.
– Кэрроу, – переспросил Поттер.
–Да, – уточнил Невилл. – Брат и сестра. Отвечают за дисциплину. Они обожают наказывать. – Сказав это, Невилл показал на синяк вокруг глаза. – Хогвартс изменился.
Мы оказались в подземелье, когда услышали звук других, спокойных, шагов.
– Идите, – тихо сказала я. – Я задержу.
Остановившись, я только и успела взять волшебную палочку.
– Кто здесь? – спросил низкий голос.
– Я, – ответила я и вышла из-за стоявших в коридоре рыцарских доспехов.
========== Глава LXIV. Выбраться на свет ==========
Май 1998 года.
Вот оно. Самый темный день. Самый темный час. Подними подбородок, расправь плечи.
При виде его я тяжело выдохнула. Черные волосы, свисающие по сторонам худого лица, мертвый, холодный взгляд черных глаз. Северус был не в пижаме, а в обычной своей черной мантии и тоже держал палочку на изготовку.
– Анри? – спокойно спросил он. – Что ты тут делаешь?
– Пришла поговорить с тобой, Северус, – ответила я.
Северус подошел ближе, обшаривая взглядом воздух позади и вокруг меня.
– Я полагал, – сказал Северус, – что ты далеко от Хогвартса.
– Вот как? – удивилась я. – На каком же основании ты так полагал?
Северус схватил меня за руку:
– Потому что ты сбежала от меня.
– У тебя есть возражения?
– Какого черта ты здесь забыла? – схватил он меня за плечи и стал трясти.
Северус повернул голову, как будто что-то услышал. Его глаза встретились с моими, от удивления его гибкое тело застыло без движения. Мы стояли и смотрели друг на друга довольно долго, а расстояние между нами все увеличивалось.
– Я пришла спасти тебя, – сказала я.
Северус ничего не ответил, молча повел меня в свой кабинет. Захлопнув дверь за нами, Северус отпустил мою руку.
– Пробраться сюда было глупо.
– Отправиться в ловушку, зная, что это ловушка, еще глупее.
– Я бы отдал жизнь…
– Ты не просто отдаешь свою жизнь, но и свой шанс на нормальную жизнь, на любовь.
– Может, ты и права, – Северус взглянул мне прямо в глаза. – Все лучше, чем попытаться и потерпеть неудачу, верно?
– Думаешь, я потерпела бы неудачу?
– У всех есть мечты, Анри, но лишь немногие смогут воплотить их в жизнь, так зачем же притворяться?
– Я не позволю тебе умереть, пока ты не поймешь, что любим! Многими и так сильно. И никем так сильно, как мной.
– Я сказал, что готов умереть, но желанием не горю.
– Как же ты меня бесишь, самовлюбленная скотина! – Я еле сдерживала рвущееся негодование и желание вмазать Северусу.
– Побереги свои угрозы, дорогая моя, – намекнул Северус.
–Северус, ведь ты очень умный человек, – заявила я. – Почему же ты совершаешь умную ошибку, предполагая, что все остальные идиоты.
– А с какой стати тебе вдруг пришла в голову идея спасать весь мир? Ведь ты пока едва ли в силах спасти саму себя!
– Он убьет тебя, Северус!
Губы Северуса дернулись.
– Для мертвого человека я в полном порядке, – с подчеркнутой мелодичностью произнес он, – или я ошибся?
– Дай мне все объяснить, – возразила я.
– Не старайся, – едко произнес он, – у тебя это не очень хорошо получается.
Почему он всегда ставил меня в глупое положение? Почему я не могла хотя бы рассердиться? Потому, что я любила его. Верил он или нет, но это была правда. Без всякой корысти и не думая о последствиях.
– Если ты была в моей голове, то знаешь, что я видел. Страдания. Каждый момент в пространстве и времени горит. Это должно прекратиться. И я остановлю это.
– И ты используешь Поттера, чтобы прекратить войну? Убив их обоих!
– Ты сама помнишь, что он сказал, – гневно произнес Северус. – «Поттер должен умереть, и убить его должен сам Волан-де-Морт. Это самое важное».
Северус слегка согнул левую руку, на которой возле локтя была выжжена Черная Метка.
– Что ж, ты почти справился. Вопреки тому, чего от тебя ожидали. Плохо то, что они обвинят тебя во всем этом. Они не допустят, чтобы люди узнали правду. Станешь козлом отпущения. Прикрытием для них. И потом, ты ведь злодей. Знаешь, на пару секунд у меня появилась надежда.
– Надежда? Надежды и грехи не замолить, Анри.
– Ну ты и не священник, чтоб я тебя исповедовалась, – я стукнула его по груди.
– Я все эти годы делал грязную работу, не показывал эмоций. Но ты… ты другая.
– Это плохо?
– Плохо для меня. Я не хотел думать о тебе, хотел быть сосредоточенным, а потом увидел тебя. Когда тебя ранили. Как ты боролась за свою жизнь.
– Да, я не спорю. Но знаешь, люди становятся такими, когда приходится многое повидать. Опыт делает нас лжецами. Мы врем о том, кто мы и что сделали…
– Есть кое-что обо мне… что тебе не понравится, если ты узнаешь.
– Думаешь, у меня нет скелетов?
– Я совершил поступки ужаснее, чем ты можешь вообразить! Стоит мне закрыть глаза… я слышу криков больше, чем кто-либо сумеет перечесть! А знаешь, как справляться с этой болью? Нужно сжать ее крепко-крепко, пока она не станет обжигающей, и сказать… Никому больше не придется так жить! Никому не придется чувствовать такую боль! Никому, пока я жив!
Бороться с этим человеком было смешно и бесполезно. Этот урок я уже имела возможность выучить.
Осознание своей полной беспомощности вызвало у меня какое-то странное, будоражащее чувство.
Я знала, каких усилий стоила ему эта мольба и попытка придать всей ситуации саркастический оттенок.
С трудом преодолев ком в горле, я спросила:
– Ты нервничаешь?
– Да…
– Я нервирую тебя?
– Да…
– Хорошо, потому что в этом вся идея.
– Какая?
– Ты до усрачки пугаешь людей, и тогда они не видят, насколько напуган ты сам.
– В аду есть специальное место для тебя, Анри. Оно называется троном.
Северус подошел ближе ко мне, меня стало немножко трясти. Я была напряжена и немного вздрогнула. Я ощутила его ладони на своих плечах. Меня обняли большие, сильные руки, а его грудь коснулась теплом моего тела. От неожиданности я задохнулась и тотчас же попыталась вырваться. Его руки напряглись, и в следующее мгновение мои локти оказались намертво прижатыми к бокам. Я не могла ни наклониться, ни повернуться, ни пошевелиться. Я быстро и отрывисто дышала, и вздымавшаяся грудь то и дело касалась его груди. Он не причинял мне боли, однако высвободиться из его объятий было невозможно.
– И зачем же ты пробралась сюда? Надеюсь, не для очередного скандала со мной.
– Именно, – отрезала я.
– В таком случае, печально, – ответил он. – Я не намерен слушать твой очередной бред.
Я задумалась о том, что такое правда. Может быть, мы придаём ей слишком большое значение, и сказать правду – это акт высшего эгоизма, когда мы освобождаем душу.
Я подумала, что теперь вполне может сказать Северусу о ребенке. Мне вдруг показалось, что это важно. Что я должна это сказать, может, это его убедит.
– Я не могу читать твои мысли. Скажи, о чём ты думаешь?
Сердце бешено колотилось и мои глаза затуманились слезами.
– Теперь я боюсь. Я не тебя боюсь… Я боюсь потерять тебя!
Северус вздрогнул.
– Боже, – проговорил он хриплым от возбуждения голосом.
Любовь – коварная негодяйка. Она иногда дарит нам лучшие минуты в жизни, но временами заставляет страдать так, что лучше бы ее не было вообще. Любовь может спасти человеку жизнь, а может погубить его. Ради любви человек способен не только на подвиг, но и на жесточайшее преступление. Короче говоря, сука она, эта любовь. Может быть, было бы лучше, если любви вообще бы не было на свете? Она есть, и с этим нельзя не считаться. В какой момент она появится, кого затянет в свои сладкие, но остро ранящие сети – неизвестно. Известно только одно: любовь всегда выигрывает. Во всех раундах. А люди проигрывают. Фраза «Любовь все победит» – не совсем верна. Надо говорить: «Любовь всех победит»…
Легкая улыбка изогнула мои губы – мы сделали это, не выпустив друг друга из объятий! Я не знала, почему мне казалось это таким важным, но было так, будто каким-то образом это доказывало, что ничто никогда не сможет разлучить нас, и через удар сердца я уже задыхалась от возбуждения.
Его губы скользнули по моей макушке, словно принося извинение.
Я устала бороться с этой необузданной силой притяжения, которая существовала между нами. Усталость переполняла ее, переливаясь через край, и требовала свободы.
– И какой же ответ ты хочешь от меня услышать? – спросил Северус с легкой печалью.
– Что ты останешься в живых. – Я смотрела прямо перед собой, в черный омут глаз Северуса.
– Может быть, ты меня сначала поцелуешь? – спросил он, немного помолчав.
Северус нагнулся, чтобы коснуться моих губ, и те стали податливо мягкими. Он с таким упоением принялся целовать меня, словно боялся, что у него не хватит времени. Северус притронулся губами к уголку моего рта, скользнул вниз, к ямочке на подбородке, оставляя дорожку поцелуев, потом губами стал пробираться к уху.
Его нежные ласковые поцелуи становились все более страстными; его влажный язык проник в бархатную глубину моего рта, чтобы найти мой язык.
Мне некуда было отступать, да я и не хотела этого. Сладкий восторг заставил задрожать в моей душе струны. Они вдруг ожили и запели. Их чудная мелодия, заполнившая все мое существо, звучала все громче, все тревожнее и радостнее. Горячие волны, которые излучало его тело, обволакивали меня, дурманили, заставляли забыть обо всем на свете. Вкус пьянящего мужского тепла таял у меня на языке. Дав волю всем своим прихотям и желаниям, я приняла его игру.
Настойчивые, головокружительные, захватывающие дух поцелуи – и больше ничего.
Его требовательные руки и моя податливая кожа, его энергия и моя нескрываемая жажда сливались в гармоничную мелодию страсти. Тело мое затрепетало, охваченное пронзительной музыкой наслаждения. Мы снова поцеловались, и этот поцелуй был намного дольше и жарче предыдущего. Я наслаждалась сладким вкусом его губ и упругой отзывчивостью его язычка – поцелуй погружал меня в события прошлой жизни, и я чувствовала, как возбуждаюсь.
– Если ты умрёшь, а я нет, у меня не останется ничего. Никого, кто был бы нужен.
– Северус…
– Я никому не нужен.
В жизни каждого человека рано или поздно наступает момент истины, когда он признаётся любимому в самом страшном.
– Нет, ты нужен мне.
– Странный у тебя способ показывать чувства.
Я закрыла глаза, восстанавливая дыхание. О Боже, я люблю его так, что это причиняло боль. Я не достаточно сильна, чтобы убедить его. Если бы я действительно пыталась, то убежала бы от него, но в глубине души я знала, что не могу бросить его. Не сейчас. Скоро. Я должна сделать все, что в моих силах, чтобы защитить его.
– Северус?
Он посмотрел на меня, улыбнувшись, но его глаза оставались серьёзными.
– Да?
– Не делай мне больно.
Погладив его по щеке, я тихо сказала:
– И у меня есть на это право.
Несколько секунд он, прищурившись, смотрел на меня. Затем, хищно усмехнувшись,
прошептал:
– У тебя есть рот, который не закрывается.
Внезапно в двери постучались. Северус отстранился от меня и, подойдя к двери, приоткрыл ее.
– Что случилось, Амикус? – спросил Северус в приоткрытую дверь.
– Гарри Поттер замечен в Хогсмиде, – прозвучал голос за дверью.
– Немедленно собрать всех учеников и учителей в Большом зале, – отчеканил Северус и захлопнул двери.
– Значит, ты пришла не одна, – повернувшись ко мне, уточнил он.
– Я хочу ему помочь, – сказала я. – И я готова пойти на это!
– Ты осознаешь всю серьезность ситуации, Анри? – разгневанно произнес он. – Это война!
– Ты вот это называешь войной? – развела я руки в стороны. – Это детский сад, Северус. Это не война!
– Если он узнает, что ты здесь, – рявкнул Северус, – он убьет тебя и меня следом! – И вышел из кабинета.
Дай мне руку… просто протяни мне её. Я хочу коснуться её и почувствовать твоё тепло… Хочу зарядиться от твоей жизни… Хочу наконец-то вздохнуть полной грудью, набрав полные легкие воздуха… Набрать и не выдыхать… Задержать в себе частичку твоей жизни… Твоего дыхания…
Дай мне руку. Я хочу задержать её в своей и заставить тебя забыть о прошлом… Обо всем, что было до меня… До нас!.. Закрой глаза и вдохни этот морозный почти весенний воздух. Вдохни в себя обновление… Задержи дыхание, и, может быть, тебе тоже не захочется выдыхать…
Дай мне руку… Мы поднимемся на крышу самого высокого здания в этом сером городе… Мы встанем на самый краешек и посмотрим на эту жизнь сверху вниз… Только не отпускай мою руку. Слышишь?!.. Не отпускай пожалуйста, иначе я сорвусь туда… Нет, мне не страшно, просто я не хочу оставлять тебя одного в этом мире…
Вот так время снова напомнило о себе. Все нужные вещи были сказаны не вовремя. Моё прошлое вернулось слишком быстро, а моё будущее замешкалось где-то в пути.
Сердце стучало так сильно, что, кажется, я не доживу до утра… Да, я не переживу даже эту ночь, не то что до тебя дойти… Ты единственный из встреченных мною мужчин… Я не знала, кем они были. И все вокруг, кто они? Чьи-то мелкие представители… Я, кажется, забываю, как без тебя дышать… Конечно, это больно, но это сердце – бедное, влюбленное, дрожащее – оно тоже твое…
«Но я так и не смогла сказать Северусу о ребенке», – подумала я и вслед за ним вышла из кабинета.
«Ты – мой личный сорт героина, куда я от тебя денусь! – думал я, обнимая Анри в ту самую долгую и темную ночь всей моей жизни. – Она одна была чем-то настоящим во всём мире…»
Самое дурное, что было в жизни, то, о чем никогда никому не расскажешь – эти мгновения, они как порча. Гниль, разлагающая вас изнутри. И вы так и будете гнить, до конца.
Я и сам не знаю, когда я толком понял, что моему театру теней пришел конец. Но я знал, что все кончено и я больше не могу быть просто зрителем. И я вдруг обнаружил, что нахожусь на сцене, что я – актер, гримасничающий и попусту жестикулирующий.
Думал, что в отчаянии я разыщу себя. Заблуждался… Изменить пережитое невозможно, лучше принять его со словами: «Это было…»
Одним весенним днем, я обнаружил, что Анри нет в моем доме в Паучьем тупике. Она даже не удосужилась мне оставить записку, да что уж там с запиской, она прихватила собой еще парочку флаконов с зельем.
– Вот же негодница!
Меня правда раздражали её поведение и её поступок. Тем более в то время, когда ее объявили в розыск.
Какая моя самая большая победа? Я научился не жалеть. А не жалеть – значит верить. Горжусь всеми пролитыми слезами. Их соль действительно лечит. Не сразу, конечно, это же не внутривенное обезболивающее. Но со временем то, над чем ты когда-то плакал, обязательно утрачивает былую остроту – воспоминание становится легким, как тополиный пух. И вдруг осознаешь, что плакать не вредно, а необходимо. Чаще всего слезы избавляют от необходимости размышлять, объяснять, доказывать…
Писать о том, что случилось, в письме, которое я никогда не отправлю. И которое ты не получишь, которое… нужно сжечь, после того, как закончишь. Мои чувства смогут сгореть… и та боль, которая внутри тебя. Я не хочу недомолвок. Я был бы идиотом, если бы не признал свои ошибки. Я ошибся. Я облажался. Я куда-то спешил. Я торопил события. Не разобравшись с тем, что мне мешало. Цепляясь за прошлое, оглядываясь назад. Желая забыть, но не переставая вспоминать. Какой я дурак, что хотел жить прошлым. Я застрял посередине, не простив. Не простив себе. Не двигаясь дальше. В чем секрет будущего? Может в том, чтобы всё исправить и жить дальше? Присмотреться. Да так, чтобы мутный образ стал чистым, ясным. Конечно, всякое случалось в прошлом, в далеком прошлом. Я не хочу ждать чудес. Лишь бы жизнь продолжалась. Или нет. Да. Нет. Да-нет? Да нет. Я просто хочу ясности. Но это зависит не от меня. А от тебя. Я люблю тебя.
Все мысли исчезли, осталось только одно: она любит меня. Любит гордую посадку моей головы, всё, всё во мне любит, даже блеск чёрных глаз, и мою ухмылку, так часто ставившую её в тупик, и загадочную, повергавшую её в смущение молчаливость. Ах, если бы она просто зашла сейчас сюда, заключил бы её в объятия и избавил от необходимости что-то говорить, ведь я же люблю её…
– Ты же хочешь меня! – заявила как-то Анри.
Я молчал, просто смотрел в глаза и молчал.
– Да, Боже Святые. Я хочу тебя. – тихий шепот раздался в комнате. – И мне плохо без тебя. Ты, как наркотик для меня. Я видел людей, которые не могли достать опиум и мучились. Это почти то же самое. Я знаю, что случается с наркоманом. Он становится рабом, затем гибнет. Это почти случилось со мной. Но я избежал. И не хочу рисковать опять. Я не хочу гибнуть из-за тебя.
Мы хотели друг друга до дрожи, до мурашек, до изнеможения. Только я имел доступ к ее душе и к телу, только мои руки скользили по ее изгибам, заставляя отзываться каждую клеточку… Она знала, что делать и как… На выгнутых спинах танцевали тени каждого вечера… Мы мешали виски с собственными поцелуями, вдыхая аромат сумасшедшего желания, разрастающегося с каждым ударом пульса в висках… было жарко. Узкие ногти шипами впивались в жесткие мускулы. Я улыбался, зрачками царапая душу…
Нам было мало. И не было передышек, и ночь висела несколько суток, презирая время… Я был нежен и груб… Я убивал ее и заставлял воскресать вновь и вновь… Сердце рвало на части только от одной мысли, что это она. Казалось, нам не хватит вечности.
Прошлое без нее казалось невыносимым.
В настоящем она осталась лишь яркой вспышкой, заставляя просыпаться по ночам, цепляясь в подушку в страхе снова провалиться и утонуть в море ее изумрудных глаз…
Я давно хотел рассказать Анри о своих чувствах, но долго не мог решиться на это. Очень сложно смотреть в ее очаровательные глаза и не забыть то, о чем хочется сказать. Ведь можно упустить самое главное, и она так и не узнает о моем истинном отношении к ней. Как же это тяжело…
С тех пор, как я первый раз увидел Анри, в моем сердце загорелась маленькая искорка. С каждым днем она росла и становилась все ярче. Я понял, что мои нежные и искренние чувства к ней переросли в нечто большее. Я полюбил ее всем сердцем и всей душой и больше не мог представить себе жизнь без Анри. Она для меня стала воздухом, ярким солнцем, кристально чистой водой. Она подарила мне все необходимое, что нужно для счастливой жизни.
Я тонул в глубине ее глаз, в них столько нежности и искренности. Они дарили мне тепло, которого мне так не хватало до нее. Ее прекрасные шелковистые волосы так красиво развевались на ветру и снова ложились на удивительно нежное тело, словно лаская его.
Я не перестаю удивляться ее очаровательной улыбке, которая заставляет меня забыть обо всех проблемах и разочарованиях. Мне хочется улыбаться вместе с ней и всегда быть в хорошем настроении. Она так стройна и изящна, что мне сложно устоять перед этими чарами.
Но самое главное, что я ценю в Анри, это ее внутренний мир. Она настолько чиста и вместе с тем порочна, что порой мне бывает неловко находиться с таким ангелом-демонёнком…
Мне нравится говорить с ней, мне нравится молчать с ней, я обожаю просто наблюдать за ней, мне нравится просто лежать с ней. В ее действиях и движениях столько открытости и таинственности одновременно, что хочется любоваться вечно.
За все это я и люблю Анри, люблю искренне и открыто. Благодаря ей я познал любовь и обрел счастье. Мне хочется кричать об этом всем и тихо шептать ей это на ушко.
Я люблю тебя больше жизни и буду любить всегда.
Я не могу выразить словами всю ту радость, которую Анри принесла в мою жизнь. Факт остается фактом – любовь это то, что можно только почувствовать, и она заставляет меня чувствовать себя прекрасно. В прошлом любовь ускользала от меня, и оставила лишь воспоминания о невыносимой боли. Я был словно разбит на миллион осколков и перестал верить в существование истинной любви.
Когда мы начали встречаться, я не ждал, что наши отношения продержаться дольше месяца. Я был уверен, что Анри со мной рядом только ради какой-то выгоды.
Я помню, как она сказала, что любит меня, но я не поверил в ее признание.
Я не хотел больше слышать о любви: всем этим я был сыт по горло.
Я боюсь того, что я чувствую, ведь любовь однажды уже разрушила меня.
Но Анри собрала все осколки моего сердца и заставила его стучать, напомнила, как это любить и быть любимым. Я влюбился в нее по-настоящему и на этот раз я не упущу свою любовь.
Любимая, я с тобой начал верить в «долго и счастливо», и, надеюсь, в нашей жизни будет именно так.
2 мая 1998 года.
Мне пришлось разослать весть всем членам Ордена, и через пару минут на меня смотрели Кингсли и Люпин, Оливер Вуд, Кэти Белл, Анджелина Джонсон и Алисия Спиннет, Билл и Флер, мистер и миссис Уизли. Мы все собрались в Выручайкомнате.
Послышалось шарканье ног и глухой стук: кто-то споткнулся на ступеньках и упал. Кое-как поднявшись, новоприбывший плюхнулся на ближайший стул, посмотрел вокруг сквозь съехавшие очки в роговой оправе и спросил:
– Я опоздал? Уже началось? Я только что узнал, поэтому…
Перси смолк. На некоторое время все остолбенели. Наконец я повернулась к Люпину и с мужеством отчаяния попыталась нарушить неловкое молчание:
– Как поживает малыш Тедди?
Люпин удивленно посмотрел на меня.
– Он… хорошо, спасибо! – громко сказал Люпин. – Тонкс сейчас с ним – у матери.
Перси и остальные Уизли продолжали неподвижно смотреть друг на друга.
– У меня есть фотография! – закричал Люпин, доставая из кармана карточку и протягивая ее мне. Я увидела малыша с пучком ярко-бирюзовых волос, машущего толстыми кулачками.
– Я был дураком! – воскликнул Перси так громко, что Люпин чуть не выронил фотографию. – Я был полным идиотом, самодовольным кретином, я был…
– Обожающим Министерство, предавшим свою семью, жадным до власти дебилом, – закончил Фред.
Перси тяжело вздохнул:
– Да, так и есть.
– Что ж, зато честнее некуда, – сказал Фред, протягивая руку Перси.
Миссис Уизли разрыдалась. Она бросилась вперед, оттолкнула Фреда и так крепко обняла Перси, что тот чуть не задохнулся. Перси поглаживал ее по спине, глядя на отца.
