Текст книги "Забытая жизнь (СИ)"
Автор книги: Anuwa Kosnova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 57 страниц)
Причем я знаю себя – поверил бы в любое из твоих объяснений, даже если бы не поверил – заставил бы себя в это поверить, но, как я понял, ты не собираешься останавливаться, ты, как кошка, что гуляет сама по себе. А я готов отдать все, вырвать сердце из груди и с последним вздохом вложить в руки, если ей это будет необходимо. Увы, но ты не такая – тебе сразу должны доверять, должны относиться к твоему отсутствию, как к должному, поверь, если в твоей жизни именно так и будет, то это значит, что ты безразлична тому человеку, что рядом. Я даже не надеюсь, что ты пересмотришь свое отношение на мой счет, просто хотел, чтобы ты знала – я не могу больше скрывать от тебя свои чувства, а вот твое «я тебя не люблю» звучит неубедительно. Я ни разу не дал тебе повода усомниться ни в моем отношении к тебе, ни в моих чувствах, а вот ты постоянно провоцируешь, у меня нет больше сил. Относиться к тебе «а мне все равно, где и с кем она» я не могу, извини, но люблю, поэтому и не могу, не любил бы – было б все равно, и, к сожалению, именно это тебя бы и устроило. В общем, если ты решила забыть и перечеркнуть все между нами, я не буду больше пытаться что-то изменить, просто поклянусь, что между нами больше ничего не будет, – и этого не будет. Будь осторожнее в своих словах, если я тебе дорог, если нет, то режь по живому – я уже не буду сопротивляться, у меня силы иссякли, уверенность, что была раньше, покинула меня.
А вот слова «найди себе другую» меня вообще добили, это говорит о том, что тебе плевать на то, будем ли мы вместе. Вот так, по нитке, собирается канат недопонимания и обид, и чем дальше, тем сложнее и прочнее он становится, жаль, но это так. Принимай решение – но помни, оно будет окончательным, и дальше все будет или так как должно быть в отношениях, или же никак.
Я никогда не принадлежал к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, а потом говорит себе, что починенная вещь ничуть не хуже новой. Что разбито, то разбито. И уж лучше я буду вспоминать о том, как это выглядело, когда было целым, чем склею, а потом до конца жизни буду лицезреть трещины.
Метками прошлого, с губ наших сброшена ложь,
Мы с тобой связаны, столько несказанно, жаль,
Знаешь, как нужен мне, твой недослушанный дождь,
Мной не допитая, грустью размытая даль.
Где-то идешь не со мной и согреваешь чужой след,
Но не потушен судьбой в сердце до боли родной свет,
Где-то идешь не со мной и убегаешь в чужой день,
Но, словно ангел земной, бродит моя за тобой тень.
Пьет полусонная, слезы соленные, ночь
Гонит с души печаль, снова зовет на чай нас,
Ты не гаси огня, ты не гони меня прочь,
Дай мне себя простить, мне без твоих не жить глаз.
Я опять хочу шагать, любоваться каждым взмахом твоих длинных ресниц, идти, шагая по острию бритвы – шагать за тобой в ад. Что есть Ад по сравнению лишь с одним твоим равнодушным взглядом? Ты повелевала и была повелительницей, безропотно я шел в пламя с надеждой на возрождение.
Как по цепочке, услужливая память перебирает бусы ненависти. Я ненавидел себя, ненавидел мою любовь к тебе. Сыпав проклятья, я протягивал руки для следующей дозы. Героин, кокаин – ты была всем.
Как-то одним вечером я выпил лишнего и случайно разговорился с Альбусом, и он сказал мне одну очень важную вещь.
– Я знал, что большинство женщин лживы и лицемерны, но эта…
– Северус, это бесполезно…
– Вы о чем?
– Ты отравлен ею. Не знаю, что она сделала с тобой, но ты любишь ее.
– Я боюсь, – тихо сказал я. – Боюсь, что все начнётся заново. Я знаю, что она бессердечна и эгоистична, что она, как ребёнок, который со слезами просит игрушку, а потом ломает её, как только получит. Но есть мгновенья, когда она наклоняется свою голову под определённым углом, или улыбается радостной улыбкой, или внезапно выглядит потерявшейся, и я почти забываю все.
– Она тебя любит, Северус.
– Она так сказала? – удивился я.
– Нет. Она только и говорит о том, как тебя прикончит. Вот как я догадался, – усмехнулся Альбус. – Так что придётся тебе нести и этот крест.
– Анри была моей единственной сбывшейся мечтой, – с трудом произнес я. – Она жила, и дышала, и не развеивалась от соприкосновения с реальностью.
Убить мечту, отпустить, не ждать тебя, больше не любить. Так хочу, но как? Как все забыть?
Зима 1995—1996 года.
Если вспоминать все, что творилось со мной, когда я увидел ее у Темного Лорда, это неописуемо. Я готов был ее убить, ведь видеть и знать, что твоя любимая отдается другому, было для меня как ножом по сердцу.
Я тогда гасил свои чувства в бутылке виски, пока она стонала под ним. Я возненавидел ее.
Ревность съедала меня изнутри, и как бы я ни старался, я не мог это остановить.
Это сейчас я спокойно отношусь к этому, но тогда во мне просто кипела ярость на нее и на себя. Если мог, убил бы ее за предательство, за то, что она уничтожила все, что было между нами.
Я тогда приказал себе стереть Анри из своей памяти, не думать и не жить мыслями о ней.
Но знаете, чувства – это как огонь, вроде бы и прогорел, а пепел остался.
Трудно и тяжело все вспоминать, но думаю, и ей было нелегко.
Любимая, если я бы только мог забрать всю боль, которую ты перенесла за те годы, я бы забрал. Но если бы я только мог!
Анри получила новую должность, после смерти Барти Крауча старшего. Ее назначили главой Департамента, что было на руку Темному Лорду. Хотя Анри, как я понял, отказалась в очередной раз вступить в ряды Пожирателей Смерти. Она приняла нейтральную сторону, хотя, думаю, после того как темный Лорд убил ее родных, она приняла сторону Дамблдора, хотя и не хотела первоначально вступать в ряды Ордена Феникса.
Я смирился, что Анри не моя, и хотя это давалось нелегко, я старался не думать о ней, но после того как застал ее в объятиях Блэка… Лучше я промолчу.
– Ты коварна, Анри!
Я был в ярости. Разбил руки в кровь о стену. Так, наверное, мужчины показывают, что им не все равно.
– Я убью этого ублюдочного Сириуса, если он попробует еще раз к ней прикоснуться.
Я хотел в тот момент придушить его, но Анри встала на моем пути.
Интересно, кого она тогда защищала? Было забавно смотреть, как такая хрупкая девушка встала между нами и пыталась разнять.
– Да, дорогая моя, ты бываешь очень жестока! – я был в бешенстве, громя тогда свой кабинет.
Если не изменяет память, осушил все свои запасы алкоголя.
– О Святые, как же мне тогда хотелось схватить ее и высказать все, что я о ней думаю.
Хотя Анри обладает характером, от которого было недалеко до безумия; она обладала характером, который я называю безумием.
Зеленый омут твоих глаз в трясину утянул меня.
В последний день обидных фраз важнее стал дыхания.
Собрав последний вдох любви, в безумство обратив свой крик —
Я расскажу о страсти лжи, а ты украдкой смотри.
Исполни свой душевный долг, собрав остатки слабой воли —
Я напишу покорных слов, что не желаю лучшей доли.
Прохожий мир, уже не – мир. Остался только мир души.
И на людей смотреть нет сил, меня освободи!
Не отпускай и не зови!
Я не могу найти достойных слов Любви.
Я задыхаюсь! Ты меня пойми!
Зелёный омут глаз меня пленил.
Я случайно встретил ее в кабинете Дамблдора, и как бы я того ни хотел, у нас состоялся разговор, точнее, очередное выяснение отношений.
Видать, ее вызвал Дамблдор, она стояла у окна и пила огневиски.
– Альбус, я разве похожа на… – она замолчала, увидев меня.
– Вечер добрый, – произнес я, закрывая за собой дверь.
Она была бледная и уставшая.
– Смотря для кого, Северус.
– До меня доходили слухи, что ты теперь с ним! – мягко сказал я, стараясь не показывать свой гнев. – Но когда увидел вас вместе, сразу все понял.
– Если бы до меня дошли слухи, что я столкнусь с тобой, меня бы тут не было, – отрезала Анри.
– Уверяю тебя, я не предполагал, что искушаю судьбу.
– Может, иногда стоит ее искушать, но вот бороться с ней глупо, – фыркнула Анри мне в ответ.
– Разумеется, – согласился я. – Я вижу, тебе одного мужчины мало.
– А скажи-ка мне, Северус, каково это – быть на втором месте после Тома, а, нет, хотя на третьем? – спросила она. – Что? Не смог расстаться со мной, как мужчина.
Меня прямо распирала злость на Анри, от ее слов я взбесился еще сильнее.
– Замолчи, Анри, – резко сказал я ей.
– Кажется, я затронула больное место, – язвительно усмехнулась она.
– Ну ты и сука, – я скривил губы.
– Всегда хотела услышать от тебя такую лесть, – не уступала она мне. – А за суку спасибо.
– Может, дело не в этом?
– А в чем? – спросила Анри.
– Не в чем, а в ком! Сириус, – ответил я.
– А что «Сириус»? – удивилась она.
– Только не делай вид, что между вами ничего не было! – заорал я. – А как же ваш поцелуй?
– Не ори на меня, – попросила Анри, – Мне совершенно наплевать, что ты там видел, и мне нет никого дела ни до тебя, ни до него, – резко сказала она.
– Все это из-за тебя, глупая девчонка, – рявкнул я. – А если ему есть дело до тебя! М-м-м?
– Значит это его проблемы, – заявила она. – Святой Годрик, Северус, может уже хватит!
– Что ты имеешь в виду?
– Твоя ревность неуместна, – возмущено ответила Анри. – Послушай, дорогой, склей свое разбитое сердце в другом месте.
– Моя что? – приподнял я бровь. – Ты считаешь, что я могу тебя ревновать? С какой это кстати?
– Только не лги мне, – возразила она. – Ты ревнуешь меня.
– Анри, ты своими руками все разрушила, – жестко ответил я. – А сейчас заявляешь, что я тебя ревную?
– Нельзя разрушить то, что и так разрушено, – заявила Анри. – Не ты ли мне недавно клялся в любви?
– Ты невыносима! – фыркнул я. – Ты уничтожила все мои чувства. Дорогая моя, мне теперь на это наплевать.
Но я-то люблю ее. Я любил ее многие годы. А любовь не может в одну минуту превратиться в безразличие. Я злился оттого, что она мне говорит, и стал играть по ее правилам, швыряя те слова, которые было больно слышать не только ей, но и мне.
– Тебе наплевать на кого угодно, но только не на меня, Северус, – возразила мне Анри.
Я прошелся нетерпеливо по комнате:
– Что я должен сделать для того, чтобы достучаться до тебя? Я не хочу причинять тебе боль, но ты заставляешь меня. Я больше не люблю тебя, ты мне безразлична. Более ясно я не могу сказать.
Я знаю, что сильно задел ее этими словами, но я не мог больше жить с этим. Мне нужно было избавиться от этих чувств, но я не мог, как ни старался.
– Тогда зачем эта перепалка с Сириусом, тебя так волнуют его чувства? – спросила она. – Или то, что чувствую я, в мою голову ты же залезть не можешь. Или все же, что я сплю с Томом?
– Проклятая девчонка! – Мой крик был ужасен. – Тебя следовало бы убить, как только твоя нога ступила на эту землю. Не строй из себя забитое создание, я тебя знаю как никогда лучше. – Я был в гневе. – Двуличность тебе к лицу, моя дорогая. Грудь вздымается, глаза широко раскрылись – я так невинна! Все несчастье в том, что ты действительно невинна для своего извращенного сознания. Тебе абсолютно все равно, причем на всех.
– Можешь перевести дух, Северус, – Анри, уперев руки в бока, свирепо взглянула на меня. – Мне не нужны твои советы и уроки. Я не собираюсь им следовать. Я ненавижу Тома, отца и особенно тебя. Я не намерена выслушивать оскорбления в свой адрес! Оставь меня одну.
– Я должен был удушить тебя, Анри. Мир стал бы от этого лучше. Но, Мерлин свидетель, ты заслуживаешь этого.
– Можешь облегчить совесть с другой, между нами давно все кончено.
– Ты настоящая… – я рычал от гнева, я готов был ее придушить.
– Ну, кто я? – губы Анри невольно растянулись в улыбке. – Скажи, Северус! Ты с Альбусом своими же руками подложили меня к нему. А сейчас ты заявляешь, что я падшая! Ну да, ведь Северус Снейп самый святой на свете, – уже закричала она на весь кабинет, так что разбудила пару портретов.
– Тебя никто не подкладывал под него, – сообщил я ей. – Ты сама выбрала, вот твой выбор!
– Какой же ты гад, Северус, – рьяно выкрикнула она. – Том просто восторге от меня! Что ты ему скажешь и какие доводы приведешь, если я расскажу ему всю правду о нас с тобой?
– Мне не придется ничего ему доказывать, рано или поздно ты себя выдашь. Он тебя быстро раскусит.
Внезапно Анри стала швырять в меня книги, которые попадались ей под руку.
– Я Арианрода Монфор-лʼАмори, черт тебя побери! – взревела она от моей бестактности и швырнула в меня большой фолиант.
– Да ты и слепого не сможешь обмануть. Ты только потеряешь время, – увернулся я от книги.
Да, она иногда грубая, коварная, на нее нельзя положиться: вкладываешь ей в руки тупой нож, а она в самый неожиданный момент вдруг превращается в острую бритву. И все-таки присутствие Анри придает бодрость, как… совсем как стакан виски!
Она швырнула книгу, и она попала прямо мне по лицу:
– Я теряю время с того момента, как встретила тебя!
– А с Темным Лордом, я вижу, ты время не теряешь! – захрипел я от боли.
«Ну вот, опять смотрю на меня своими огромными зелеными глазами, – подумал я. – Ее мучаю, угрожаю, а она как всегда поднимает на меня свою прелестную голову, как цветок после бури».
Да, это раздражало, но со временем такая стойкость пробудила в моей душе чувство… доверия. Столько постоянства у женщины! Я был поражен. В конце концов, я стал с интересом наблюдать за каждым ее шагом. Я спрашивал себя: «Неужели она выдержит?» В день, когда она так яростно влетела в зал, где были все Упивающие, когда я увидел, как она с улыбкой схватила Люциуса и чуть не придушила его, я понял, что мне никогда не победить ее. И сейчас втайне горжусь, что у меня такая жена.
Изуродованный жизнью, которая принесла мне больше разочарования, чем удовольствия, я никак не мог поверить в необычайную гармонию, возникшую во время физической близости с Анри. Я, наверное, должен признаться себе, что именно это и называют любовью? Или это всего лишь мираж? Страх перед новым разочарованием терзал мое сердце. Я повторял себе, что, если оно наступит, я умру от досады и горя. Уж лучше цинизм и насилие.
Вот я стою, смотрю на нее, и, знаете, совершенно никаких чувств! Как будто и не было прошлого…
Я забыл! Я тебя забыл! Я отпускаю тебя, дорогая! Я всё тебе прощаю…
Прощаю бессонные ночи, потраченные нервы, своё драгоценное время, проведённое с тобой… Я всё тебе прощаю! Извини, уже нет тех чувств, они умерли, а я к тебе перегорел…
– А ты думал, я буду вечно страдать и вспоминать тебя, этакого очаровательного и привлекательного мужчину?! – кинула Анри в очередной раз в меня книгу. – Нет, родной, ты снова себя переоценил! Пусть ты будешь последним мужчиной не земле, но я больше никогда к тебе не приду, никогда не окажу тебе такой чести. И не потому, что я на тебя злюсь, что я не могу тебе чего-то простить, нет, не поэтому! Просто теперь я свободна от тебя! Я возвращаюсь к Тому, теперь я буду с ним!
Я стиснул свои руки, хотелось ее придушить.
– С твоим жизненным опытом наивно так полагать, – произнес я.
– Это не наивность, а справедливость!
– Справедливость? – воскликнул я. – С каких это пор ты ее заслуживаешь? В минуту душевного расстройства тебя всегда тянет на постыдные, необдуманные поступки.
– Ну, душевные расстройства ты мне обеспечил, – не прекращая посылать в меня книги, произнесла Анри.
– Слушай, я могу убить тебя, когда захочу, – предупредил ее я. – И не думай, что твои выходки шокируют меня. Ты до сих пор думаешь, что вокруг тебя одни идиоты!
– Какой же ты ублюдок, Северус, – рявкнула Анри. – Может, мне и перед тобой извиниться за упущенную возможность! Ну что ж, извини, но я не понимаю, на что ты рассчитывал!
– Думаешь, ты смелая, познала грех? – вальяжно спросил я ее. – Наступит день, когда твоего очарования будет недостаточно!
– Видимо, тебе выбирать тот день, – удивленно произнесла она.
– Я восхищаюсь твоими нервами, Анри. Я никогда не сомневался, что ты одна можешь противостоять всем Упивающим Темного Лорда.
– Тебе доставляет удовольствие колоть меня? – поинтересовалась Анри и кинула в очередной раз старинный фолиант в меня. – И оскорблять тоже?
– Между прочим, да! – рявкнул я.
– Мерзавец! Ступай прочь! Прочь от меня! Уходи, слышишь? Я не желаю тебя больше видеть. Никогда. Я буду счастлива, если тебя разорвет очередное зелье! На тысячи кусков! Я…
– Не утруждай себя подробностями. Основная мысль твоя мне ясна.
– В следующий раз я возьмусь не за книги, Северус, – прокричала она вслед мне свою угрозу.
Я повернулся и молча пошагал прочь, вслед мне летели книги и ее проклятия. В дверях я столкнулся с Альбусом.
– Что здесь происходит?
– Это все аристократическая кровь дает о себе знать! – произнес я и скрылся за дверью.
А ты великолепна, когда сердишься. Я прижал бы тебя ещё крепче – вот так, – нарочно, чтобы поглядеть, как ты рассердишься. Ты даже не представляешь, как ослепительна ты была тогда в кабинете, когда, рассвирепев, швыряла в меня книги.
Я не знаю, что я сделал, но я оставлю тебя в покое, если ты этого хочешь. Знаешь, почему я сделаю это? Потому что я забочусь о твоих чувствах больше, чем о своих.
Июль 2005 года.
Сейчас ранее утро, я сижу, смотрю на тебя и дописываю свои воспоминания о том времени. О том, что чувствовал, о чем ты не давала мне рассказать, те слова, которые сейчас уже не так важны.
Когда ночами ты так сладко спишь, и что-то сниться тебе, может, кто-то, может, даже я, я лежу и думаю о том, как счастлив с тобой, как здорово, что ты только моя! А утром, просыпаясь, вижу, как трогательно грудь твою колышет моей любви невидимый поток… Так хочется прижаться к ней, но срок свиданья утром короток, и, вот, я грустно ухожу, бросая взгляд свой, полный нежности и чувств, уверенности в том, что я вернусь, и обниму тебя, и ласково скажу, как сильно я тебя люблю! Не забываю целовать тебя, пока ты спишь, я просто не могу забыть поцеловать, как утром, так и вечером, ложась в кровать, я знаю что меня ты любишь, и я от этого готов лететь, лететь от счастья каждый день к тебе, чтобы увидеть вновь твои глаза, так любяще глядящие в меня, я чувствую тебя всем своим телом, любое настроение твоё, любой твой взгляд не на меня я тоже вижу. Скажи мне, отчего всё так? Отвечу сам, если позволишь, за тебя. Любимая моя, люби меня, как я люблю тебя!
Целый мир в тебе.
Ты сожгла дотла мои тайны.
Я, наверное, от тебя без ума, ненормально.
Смотри в меня, вдыхай меня.
Ты видишь, я на грани.
Как от любви сходить с ума,
Мы так и не узнали.
Я идиот. Как же я схожу с ума по твоему телу. Я даже плачу из-за этого. Клянусь. Твоя кожа, шея, всё сводит меня с ума. Даже голова кружится. Я бы ласкал тебя часами. У меня к тебе какая-то нездоровая любовь. Я люблю в тебе всё. Искренне. Ради любви. Люблю. Да, всё.
Ты так сладко спишь, мне даже не хочется тебя будить, я тихо подхожу, ложусь рядом на кровать и обнимаю тебя.
Ты встрепенешься и обнимешь меня в ответ.
– Северус… – сонная прошептала ты.
– Спи, радость моя, еще очень рано, – сообщил я и сильнее притянул тебя к себе.
– Хороший мой, – поцеловала ты мою грудь. – Ты так громко думаешь.
И тут я понимаю, что все, что сейчас написал, ты прочла у меня в сознании.
– Любимый мой, люби меня, как я люблю тебя.
– Девочка моя, и я люблю тебя! – прижимаю тебя сильнее и ласкаю твою спину.
И вот сейчас я всем существом ощутил, как омывают меня твои доверие и нежность. Сейчас я чувствовал себя богом, королем и, самое главное, мужчиной и твоим мужем.
Комментарий к Глава XLVIII. Воспоминание
Долгожданная глава от Северуса Снейпа
========== Глава XLIX. Признание Дамблдора ==========
Январь 1996 года.
– Летучая шипучка, – сказала я.
Горгулья ожила и отскочила в сторону, стена позади нее разошлась, открыв каменную лестницу, непрерывно бегущую вверх наподобие спирального эскалатора. Я встала на движущиеся ступени, стена за мной закрылась с глухим стуком, и лестница понесла меня наверх тугими кругами. И вот блестящая дубовая дверь с латунным молотком в виде грифона.
Было уже за полночь, за дверью была мертвая тишина. Я трижды стукнула молотком-грифоном, дверь сама собой открылась, и я вошла в кабинет.
В комнате царил полумрак; непонятные серебряные приборы не жужжали и не пыхали дымом, как обычно, а стояли неподвижно и безмолвно; портреты прежних директоров и директрис дремали в своих рамах. Спрятав голову под крыло, спала на своем шестке за дверью чудесная красно-золотая птица Фоукс.
– Альбус, – позвала я его, но в ответ тишина. – Ну и какого Годрика я так спешила?
Походив по кабинету, я нашла у Альбуса бутылочку огневиски и, так как была совсем одна, налила себе в бокал эту жидкость. Осушив моментально один бокал, я налила вторую порцию и так же выпила ее. Долив еще в бокал обжигающую жидкость, я встала у окна и наблюдала за падающим снегом за окном.
Позади меня послышались шаги, это был Северус. Естественно, из-за наших недомолвок мы бы опять устроили скандал.
Жаль, что нельзя вернуться в тот день и закричать самой себе: «Остановись, глупая!»
Ублюдок, как же я его ненавидела тогда. Ты там, наверно, уже и забыл, но я все-все помню! Если ты не помнишь, то ты настоящая скотина!
Если верить Соломону, ревность стара как мир и неотступно следует за любовью.
У всякой ревности, ей-богу, есть причина, но есть один неписанный закон… Когда не верит женщине мужчина: не верит он не ей, в себя не верит он…
С моей стороны было глупо воспользоваться ревностью Северуса, но меня это только подзадоривало.
Когда Северус увидел меня в объятиях Сириуса, я даже представить боюсь, что творилось у него в голове. Что он чувствовал тогда? Но он знал, что я не его собственность, не девушка, тем более не жена, на что он рассчитывал? Его ревность, по крайне мере, была безрассудной.
Тогда винить себя не давала мне моя гордость и убеждение того, что я свободна. Я даже и представить не могла, что эта ревность приведет к краху всех чувств Северуса ко мне.
Ревность у мужчины складывается из эгоизма, доведенного до чертиков, из самолюбия, захваченного врасплох, и раздраженного тщеславия, я его сама довела до всего этого.
– Все это из-за тебя глупая девчонка! – крутились брошенные слова Северуса.
Как же это было мучительно слышать от него: «Я больше не люблю тебя, ты мне безразлична. Более ясно я не могу сказать».
Ну, вот и всё, добилась! Хотела положительных эмоций, прошлых ощущений, былой любви наконец… Но не получилось!
Я не должна рыдать, я не должна просить. Я не должна делать ничего такого, что может вызвать его презрение. Он должен меня уважать, даже… даже если не любит меня.
Но я-то люблю его. Я любила его многие годы. А любовь не может в одну минуту превратиться в безразличие. Я злилась оттого, что он мне говорил, и стала играть по его правилам, швыряя ему те слова, которые было больно слышать не только ему, но и мне.
Да, он грубый, коварный, на него нельзя положиться: вкладываешь ему в руки тупой нож, а он в самый неожиданный момент вдруг превращается в острую бритву. И все-таки присутствие Северуса придает бодрости, как… совсем как стакан виски!
Хотя не один он так беспощаден ко мне.
Но я не буду, только в последний раз посмотрю в глаза своего безмолвного Бога, испытаю в одно мгновение всю боль и безысходность, страдание и кошмар бессонных ночей. А затем отвернусь и уйду навстречу рассвету и новому дню. А впрочем, я слишком часто обещаю себе это сделать, хотя каждый раз меня охватывает бессилие, и проливаются слезы желания, слабости и разочарования.
И теперь кто-то сказал, что у меня на Губах Кровь. Может, потрескались от зимних морозов, может, искусаны в приступе безнадежной злости.
Холодный ветер приходит ночью.
Когда ты выжат и обесточен.
Бумаги раскиданы на полу, присланные через сову.
Настанет утро, и все по новой.
И как теперь разорвать оковы?
В порыве память не стереть. Пусть все как есть.
Дай надежде догореть.
По струнам пальцами небрежно.
Я буду здесь, помнишь, как и прежде.
И лучше запятой, чем точкой… Пока мне есть, о чем жалеть!
Времени осталось мало.
Как нам отмотать сначала?
Ответа не нашли, почему разорваны струны твоей души?
Искали выход, упали в пропасть.
Остаться чувствам мешала гордость.
Не гаснет свет, накаляя громкость.
И каждый сам, от чего же ломка?
Никто из нас не свободен, разве.
Зачем же память упрямо дразнит.
По струнам пальцами небрежно.
Я буду здесь, помнишь, как и прежде.
Знакомый почерк на пергаменте.
Я груба очень, и молчалив ты.
Идти вперед и не обернуться.
А вдруг опять наши дороги сойдутся.
Я взрослая девочка, впервые в жизни, лежа в темноте, плачу от того, что в первый раз за долгие годы вдруг поняла, как мне не хватает Северуса. Я вдруг почувствовала себя деревом без корней, которое может опрокинуть любой сильный ветер, любая непогода. Лежа, я живо представила себе, как было бы замечательно, будь он сейчас рядом. И, может быть, первый раз в жизни так остро ощутила, как он мне необходим! Как он нужен мне, как же я люблю его! И так захотелось, чтобы он в ответ меня обнял. Северус, ты не хочешь нестерпимо вновь почувствовать себя таким любимым и нужным? Нужным по-настоящему? Почему ты меня не любишь?
Не спрашивайте меня, да я пьяна!
Пьяна его я запахом и вкусом,
И выпью сотню раз еще до дна,
Его слова, чей градус явно с плюсом.
Наверно, я уже схожу с ума…
Серьезный и при этом очень милый,
А вспомнив еще раз его глаза…
О черт возьми! Какой же он красивый!
Не спрашивайте меня, я им больна!
Его касанье – тут же лихорадка,
И отказать уже я не вольна,
Да и зачем? Ведь на губах так сладко…
О чем мечтаю ночью, перед сном?
Конечно же о нем, и даже утро
Не может спорить с внутренним огнем,
Желанье изнутри сжигает будто…
Увы, меня нельзя уже спасти,
Я душу, сердце, всё ему открыла…
Открыла для неистовой любви,
А нужно ли оно – спросить забыла.
Сотри мои чувства, уничтож их, разочаруй меня, прошу, чтобы и в сторону твою не посмотрела…
Убить мечту. Отпустить. Не ждать тебя. Больше не любить… Как хочу, но как… Как все забыть?!
Или просто люби… Хоть в мечтах своих будь со мной…
Я осталась совсем одна в этом мире. И я решила, если мне суждено жить в печали – можно хотя бы окружить себя прекрасными вещами, и пускай со мной будет мужчина, которого я ни капли не люблю. Меня манила тьма, которую я ощутила в его сердце. Я мечтала однажды потеряться в ней…
– Кончай с этим, ясно? – твердо сказал себе я. – Разговоры с самой собой – первый признак сумасшествия.
Мы в очередной раз с Северусом наговорили кучу гадостей друг другу, я была в бешенстве и стала швырять в него книги, которые попадались по пути.
– Что здесь происходит? – раздался голос Альбуса.
– Это все аристократическая кровь, дает о себе знать! – произнес Северус и скрылся за дверью.
– Прощу, дорогая моя, не будь такой жестокой, – попросил Альбус. – Я понимаю, что у вас с Северусом разногласия, но будь мудрее.
– Лучше слыть жестокой, чем слабой, – раздраженно произнесла я.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, Адрианна, – очень тихо произнес Альбус.
– Нет, не понимаешь, – сказала я неожиданно громким и сильным голосом. Во мне взметнулась безудержная ярость. – Отец ничего не понимает в моих чувствах!
Я повернулась спиной к отцу и упрямо уставилась в окно. Вдалеке белел школьный стадион.
– Не надо стыдиться своих чувств, моя дорогая, – снова послышался голос Альбуса. – Наоборот… в том, что ты способна ощущать такую боль, заключена твоя сила.
Я чувствовала, как ярость жжет меня изнутри, пылая в ужасной пустоте, наполняя желанием покарать отца за это спокойствие и эти ненужные слова.
– Ах, вот как – моя сила? – мой голос дрожал, а сама я не отрываясь смотрела на школьный стадион, уже не видя его. – Да тебе-то… ты-то откуда знаешь?
– Чего же я не знаю? – невозмутимо спросил Альбус.
Это было уже чересчур. Я обернулась, дрожа от ярости.
– Давай не будем обсуждать, что я чувствую, договорились?
– Адрианна, твои страдания доказывают, что ты остаешься человеком! Боль – удел человеческий…
– Этот дерьмовый мир – преисподняя, и мы в ней живем, – взревела я и, схватив с ближайшего высокого столика хрупкий серебряный прибор, швырнула его через всю комнату – он ударился о стену и разлетелся на сотни крошечных кусочков. Несколько портретов вскрикнули то ли от гнева, то ли от испуга, а портрет Армандо Диппета обронил: «Ну и ну!»
– Плевала я на все! – закричала уже я, хватая луноскоп и отправляя его в камин. – Я больше не могу, довольно, надоело, мне теперь все равно!
Следующим мне под руку подвернулся столик, на котором минуту назад стоял серебряный прибор. Грянувшись об пол, он развалился, и его длинные ножки покатились в разные стороны.
– Это пройдет, – сказал Альбус. Он не шелохнулся и не сделал ни малейшей попытки удержать меня от разгромления кабинета. Лицо у него было спокойное, чуть ли не отрешенное. – Да и сейчас тебе не все равно – настолько не все равно, что ты готова умереть, лишь бы перестать мучиться…
– Неправда! – завопила я так громко, что чуть не сорвала горло. Секунду-другую я боролась с собой: мне хотелось кинуться на отца и разбить его тоже, лишь бы не видеть больше этого спокойного старого лица, – встряхнуть его, сделать ему больно, чтобы он ощутил хотя бы малую толику того ужаса, который переполнял все мое существо…
– Нет, правда, – сказал Альбус еще спокойнее. – Конечно, тебе не все равно.
– Откуда тебе знать, что я чувствую! – закричала я. – Ты… стоишь тут… И ты еще…
Но слов не хватало, и даже если бы я перевернул вверх дном весь кабинет, это не принесло бы мне облегчения; я хотела убежать отсюда – бежать и бежать не оглядываясь, спрятаться где-нибудь, чтобы не видеть, не слышать и ничего не знать.
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.
– Адрианна, я отнюдь не против того, чтобы ты и дальше уничтожал мои вещи, – безмятежно сказал Альбус. – Пожалуй, их у меня слишком много.
– Прости, Альбус, – виновато сказала я. – Но этот подонок!
Не сводя с меня взгляда, он обогнул стол и уселся в кресло.
– Сядь, пожалуйста, – сказал Альбус. Это был не приказ, а просьба.
– Зачем ты меня вызывал? – уже спокойно спросила я.
– Меня интересуют дальнейшие планы Реддла, – уточнил он.
– А у своего зельевара спросить ты не пробовал? – выпалила я.
– Я думаю, что Том пока не слишком доверяет Северусу, – сообщил Альбус. – Поэтому спрашиваю тебя.
– Значит, по-твоему, мне он доверяет больше? – раздраженно спросила я. – Ты задумывался, к чему это может привести, если он узнает?
– Я должен с тобой поговорить, Адрианна, – сказал Альбус. – Мои ошибки – ошибки старого человека. Ибо теперь я вижу: все, что я сделал и чего не сделал по отношению к тебе, несет на себе явную печать недостатков, связанных с возрастом. Молодым не понять, как думают и чувствуют старики. Но старики виноваты, если они забывают, что значит быть молодым, а я в последнее время, похоже, стал это забывать…
