Текст книги "Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»"
Автор книги: Жан Франсуа Лаперуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)
Натаниэл Дэнс. Портрет Джеймса Кука.
1775 г.
«Пролив, который мы открыли» на большинстве современных карт называется проливом Лаперуза, хотя японцы предпочитают называть его проливом Соя. Он разделяет Хоккайдо, большой северный остров Японии, и Сахалин. На современных картах есть также пролив Буссоль, в честь корабля Лаперуза, – это пролив между Урупом и Симуширом, двумя островами в Курильской гряде, которая протянулась от Хоккайдо до похожей на большой палец оконечности Камчатки.
В Петропавловске-Камчатском рисунки художника и дневники командующего экспедицией, вплоть до дня запечатывания пакета, отправили сушей во Францию через азиатскую часть России, – это поручение исполнил молодой участник экспедиции Бартелеми де Лессепс (1766–1834), единственный спутник Лаперуза, который вернулся в Европу. Он не побывал в Австралии, и это спасло его жизнь. Он опубликовал книгу о своей поездке – выдающемся примере сухопутного путешествия тех дней. Его племянником был Фердинанд де Лессепс, чья замечательная работа инженера сделала связи Австралии с Европой более легкими и быстрыми: именно он в 1859–1869 годах спроектировал и осуществил сооружение Суэцкого канала.
Пополнив запасы воды и продовольствия, корабли направились в южную часть Тихого океана. Мы считаем необходимым рассмотреть действия Лаперуза в этих морях более подробно, чем американский и азиатский этапы экспедиции.
Глава VI
Лаперуз в Тихом океане
К островам Мореплавателей, называемым сейчас Самоа, экспедиция приблизилась 6 декабря 1787 г. Когда корабли подошли к самому восточному острову, на берегу были замечены несколько туземцев, которые сидели на корточках под кокосовыми пальмами. Вскоре шестнадцать пирог отошли от острова, и люди в них, покружившись недоверчиво вокруг кораблей, осмелились приблизиться и предложить кокосы в обмен на бусы и куски красной ткани. Торговля окончилась к выгоде аборигенов, потому что они, получив желаемое, поспешили прочь, не отдав собственный товар. Затем старый вождь произнес с берега речь, держа в руке ветвь кавы[20]20
Растение из семейства перечных, распространенное на островах Тихого океана и обладающее легким опьяняющим действием.
[Закрыть]. «Из описания различных путешествий мы знали, что это было символом мира. Бросив ему несколько тканей, мы ответили словом „тайо”, которое на языке некоторых народов южных морей должно означать „друг”. Однако мы не были достаточно искушены, чтобы различить и отчетливо произнести слова вокабулярия [краткого словаря], извлеченного нами из писаний Кука».
Почти все ранние мореплаватели уделяли внимание составлению словарей туземных языков, и Кук особенно заботился об этом. Как свидетельствует доктор Уолтер Рот (см. «Таймс» от 29 декабря 1911 г.), бывший министр по делам аборигенов Квинсленда и сведующий эксперт, список слов, собранный Куком у темнокожих обитателей Торресова пролива, «более или менее распознаваем и в настоящее время». Однако написание Кука предназначалось для произношения англичанами. Лаперуз и его спутники, произнося гласные «на французский манер», едва ли могли сделать вразумительным словарь английского мореплавателя.
Пироги туземцев позабавили французского капитана. «Эти лодки могли бы использовать лишь опытные пловцы, поскольку они постоянно переворачиваются. Впрочем, это происшествие удивляет и тревожит их меньше, чем нас – падение шляпы. Они поднимают пирогу на плечи и, вылив из нее воду, забираются туда снова, вполне уверенные, что им придется повторить это действие через полчаса, потому что сохранять равновесие в этих утлых лодках почти так же трудно, как канатоходцу на веревке».
На острове Мауна (ныне называемом Тутуила) было совершено несколько выгодных сделок: стеклянные бусы удалось обменять на свинину и фрукты. Лаперуза удивило, что туземцы выбрали эти безделушки, а не топоры и инструменты: «Они предпочли несколько стеклянных бусин, от которых им не может быть никакой пользы, всему, что мы предлагали им из железа и тканей».
Спустя два дня на этом острове произошла трагедия: капитан де Лангль, командующий «Астролябией», и одиннадцать участников экспедиции были убиты. Он произвел вылазку в глубь острова за свежей водой и обнаружил чистый и прохладный источник недалеко от деревни. Корабли не испытывали острой потребности в воде, однако де Лангль «придерживался системы Кука и полагал, что свежая вода стократно предпочтительнее, чем та, которая была у нас в трюме. Поскольку у некоторых членов его команды проявились легкие симптомы цинги, он решил, и вполне справедливо, что ради них он обязан использовать все доступные ему средства. Кроме того, ни один остров изобилием продовольствия не мог сравниться с этим. Два фрегата уже приобрели свыше пятисот свиней, а также огромное количество птицы, голубей и фруктов, и все это стоило нам лишь несколько ниток стеклянных бус».
Сам Лаперуз сомневался, что разумно отправлять отряд в глубь острова, поскольку уже отметил признаки беспокойства среди островитян. Однако де Лангль настаивал на желательности получения свежей воды там, где она была в изобилии, и «сказал мне, что мой отказ возложит на меня ответственность за распространение цинги, которая начала проявляться достаточно сильно». Он взял на себя командование отрядом, и Лаперуз, полагаясь на его рассудительность, согласился.
Уильям Ходжес. Корабли Кука «Резолюшн» и «Эдвенчур» в заливе Матавай (Таити).
1776 г.
Два баркаса отошли от корабля в полдень и выгрузили бочки без происшествий. Но когда отряд вернулся на берег, то оказалось, что там собралась толпа свыше тысячи туземцев, и вскоре стала видна их враждебность. Возможно, французы по неведению оскорбили один из их суеверных обычаев, но нет сомнений, что туземцев рассердили ненамеренно. Они мирно обменивали свои плоды на бусы, и с ними все время обращались дружелюбно. Но потоки гнева, захлестнувшие умы дикарей, не поддаются анализу. Что-то взволновало их; что именно – можно лишь гадать. Один из офицеров полагал, что бусы, подаренные нескольким туземцам, возбудили зависть остальных. Это вполне возможно – зависть играет большую роль даже в отношениях цивилизованных народов, так что нас не удивит предположение, что она вызвала гнев дикарей. Лаперуз рассказывает о трагедии следующее:
«Множество пирог, распродав свой груз продовольствия на борту наших кораблей, вернулись на берег, и все туземцы с них высадились в этой бухте, поэтому постепенно берег там наполнился людьми. Вместо двухсот человек, включая женщин и детей, которых мсье де Лангль застал, когда прибыл туда в половине первого, к трем часам там было от десяти до двенадцати сотен туземцев… Он благополучно погрузил воду в баркасы, однако в это время был отлив, и он не мог надеяться выйти в море раньше четырех часов. Тем не менее он взошел вместе с отрядом в лодку и расположился на носу со своим мушкетом и стрелками, запретив им открывать огонь, пока он не отдаст приказ.
Он понимал, что будет вынужден сделать это. В них уже полетели камни, и туземцы, лишь по колено в воде, окружали баркасы, приблизившись на три ярда. Солдаты тщетно пытались отогнать их. Если бы мсье де Лангля не сдерживал страх начать военные действия и быть обвиненным в жестокости, он, несомненно, приказал бы дать залп по туземцам из всех фальконетов [легких орудий] и мушкетов – это должно было рассеять толпу. Однако он надеялся, что сможет обуздать туземцев, не проливая крови, и пал жертвой собственной человечности.
Вскоре град камней, бросаемых с короткого расстояния с такой силой, словно их метали пращами, поразил почти каждого человека в баркасе. Мсье де Лангль успел выстрелить лишь два раза, прежде чем его сбили с ног. К несчастью, он упал за левый борт, где свыше двухсот туземцев мгновенно забили его камнями и палками. Когда он был уже мертв, они привязали его руку к уключине баркаса, несомненно, чтобы сохранить его останки. Баркас „Буссоли” под командованием мсье Бутена сидел на мели в четырех ярдах от баркаса „Астролябии”, и между ними оставался небольшой проход, который не был занят туземцами. Через этот проход все раненые, которым повезло не упасть за борт, бежали вплавь на наши шлюпки, в это время, к счастью, спущенные на воду, что позволило спасти сорок девять человек из шестидесяти одного участника вылазки».
Среди раненых был отец Ресевер, священник, натуралист и сапожный мастер, который впоследствии умер от ран в Ботаническим заливе и чья могила так же известна, как и памятник Лаперузу.
Вероломство островитян вызвало гнев французов, который был столь же силен, как и горе потери товарищей. Первым побуждением Лаперуза было отправить хорошо вооруженный отряд на берег, чтобы отомстить за убийство. Однако два спасшихся офицера отметили, что в бухте, где произошла трагедия, деревья растут близко к воде и создадут укрытие для туземцев, которые смогут забросать отряд камнями, в то время как сами останутся вне досягаемости французских мушкетов.
Аборигены Тасмании за сбором морепродуктов и приготовлением еды.
Гравюра по рисунку Жана Пирона из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза».
1800 г.
Лаперуз пишет: «Я едва смог оторвать себя от этого рокового места и оставить позади тела наших убитых товарищей. Я потерял старого друга, человека большого ума и величайших познаний и одного из лучших офицеров французского флота. Причиной его смерти стала его человечность. Если бы он позволил себе выстрелить в первых туземцев, вошедших в воду, чтобы окружить баркасы, он предотвратил бы собственную смерть и гибель еще одиннадцати жертв варварской жестокости. Сверх того, двадцать человек были серьезно ранены, и это происшествие в один миг лишило нас службы тридцати двух человек и двух баркасов – наших единственных достаточно больших шлюпок, способных вместить необходимое количество вооруженных людей, чтобы предпринять высадку. Эти соображения определили мое дальнейшее поведение. Малейшие новые потери вынудили бы меня сжечь один из фрегатов, чтобы укомплектовать второй… Если бы мой гнев могло утолить убийство нескольких туземцев, у меня была возможность потопить, сжечь и уничтожить сотню их пирог, в которых находилось свыше пятисот человек. Однако я боялся наказать невиновных: голос моей совести спас их жизни».
Именно тогда Лаперуз решил идти в Ботанический залив, описание которого он прочитал в «Путешествиях» Кука. Туземцы уничтожили его баркасы, однако на борту кораблей находились остовы двух новых, и нужна была безопасная якорная стоянка, где можно было бы собрать их. Команды кораблей были истощены, и, чтобы не произошла еще одна стычка между ними и другими туземцами, он решил запретить своим матросам высаживаться на другие острова, точное положение которых они будут определять, пока не достигнут Ботанического залива. Там, как он знал, он сможет добыть древесину и воду.
Гибель де Лангля.
Гравюра из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза».
1800 г.
14 декабря корабли подошли к острову Ойолава, ныне называемому Уполу. Здесь пироги снова окружили корабли, и гнев французских матросов привел бы к стрельбе по туземцам, если бы не четкие приказы командующего. В связи с этим несчастным происшествием в поведении Лаперуза прежде всего выделяется строгое чувство справедливости, которое не позволило ему мстить всем без разбора за злодеяние отдельных людей. В письмах, написанных в Ботаническом заливе, он признается, что в будущих сношениях с нецивилизованными народами будет прибегать к более решительным мерам, поскольку опыт научил его, что недостаточная твердость воспринимается ими как слабость. Однако его тон, когда он пишет о туземцах, всегда добр и человечен.
Размышления Лаперуза о происхождении этих народов интересны и заслуживают внимания тех, кто пишет о южных морях. Он был убежден, что все они происходили от общего древнего ствола и что кучерявые обитатели внутренних областей Формозы были отдаленными предками народов Филиппин, Папуа – Новой Гвинеи, Новой Британии, Новых Гебрид, Каролинских, Марианских и Сандвичевых островов. Он полагал, что исконные обитатели этих островов, природа которых не создала надежных убежищ, были завоеваны малайцами, после чего аборигены и захватчики смешались и произвели модификации изначальных типов. Однако на Папуа, Соломоновых островах и Новых Гебридах малайцы оказали небольшое воздействие. Различия во внешности народов, которые он посетил, Лаперуз приписывал разной степени малайского влияния и полагал, что самые темнокожие обитатели некоторых островов, «чей цвет был на несколько оттенков темнее цвета кожи других семей на том же острове», не считались ровней последних и, следовательно, «это было вопросом чести – сохранять чистоту крови». Как бы там ни было, эта теория поразительна.
К островам Дружбы экспедиция подошла в декабре, однако сношения с туземцами этих островов были несущественны. 13 января 1788 года корабли были у острова Норфолк и встали на стоянку напротив того места, где, предположительно, высаживался капитан Кук. В это время был прилив, и волны яростно разбивались о скалистый северо-восточный берег. Натуралисты хотели высадиться, чтобы собрать образцы флоры и фауны, однако высокий прибой помешал им. Командующий разрешил им пройти на шлюпках пол-лиги[21]21
1 морская лига = 5,56 км.
[Закрыть] вдоль берега, но затем подал сигнал к возвращению.
«Даже если бы было возможно высадиться, не было иного способа проникнуть во внутреннюю часть острова, кроме восхождения на тридцать или сорок ярдов по руслу одного из быстрых потоков, образующих расщелины. Помимо этих естественных препятствий, остров был покрыт соснами и устлан самыми прекрасными цветущими растениями. Вполне вероятно, что мы встретили бы здесь несколько сортов овощей, и надежда на это усиливала наше желание посетить эту землю, куда капитан Кук высадился с величайшей легкостью. Впрочем, он побывал здесь при хорошей погоде, которая продолжалась несколько дней. А мы прибыли сюда по столь беспокойному морю, что восемь дней все наши пушечные порты были закрыты и иллюминаторы задраены. На палубе я наблюдал в подзорную трубу за продвижением шлюпок и, понимая, что близится ночь, а они так и не обнаружили удобного места для высадки, я передал сигнал о возвращении и вскоре после этого приказал готовиться к отплытию. Пожалуй, я потерял бы слишком много времени, если бы ждал, когда представится более благоприятная возможность: исследование этого острова не стоило такой жертвы».
В восемь вечера фрегаты снялись с якоря и на рассвете следующего дня на всех парусах пошли в Ботанический залив.
Глава VII
В Ботаническом заливе
Когда в 1787 году британское правительство доверило капитану Артуру Филлипу основание колонии на берегу Ботанического залива в Новом Южном Уэльсе, оно дало ему четкие указания о том, где именно должно расположиться поселение. Его инструкции гласили: «Согласно с имеющимися у нас сведениями, Ботанический залив представляется самым подходящим местом для первого поселения на указанном побережье, обладая удобной бухтой и прочими преимуществами, которых лишены другие известные нам части этого побережья». Однако Филлип был надежным человеком, который в столь важном деле, как выбор положения будущего города, не следовал слепо приказам почтенных пожилых джентльменов, находящихся за тысячи миль. Его задачей было основание успешной колонии. Для этого он должен был выбрать наилучшее место.
Обследовав Ботанический залив, он решил предпринять поход вдоль побережья и посмотреть, не найдется ли более удобное место. 21 января 1788 года на трех судах он вошел в залив Порт-Джексон и нашел его «прекраснейшей гаванью в мире, в которой тысяча линейных кораблей могла бы расположиться в совершеннейшей безопасности». Он остановился на бухте, «которую удостоил имени Сиднея», и решил, что именно там «обоснуется». Каждый историк Средневековья, у которого был повод упомянуть о выборе Константином Великим Византия, впоследствии Константинополя, в качестве столицы своей империи, восхвалял его разум и предвидение. Константин был императором и мог поступать как пожелает. Артур Филлип был офицером, подчиняющимся приказам. Мы не можем переоценить мудрость, проявленную им, когда он, полагаясь на собственное разумение, остановил выбор на заливе Порт-Джексон. Действительно, у него была прекрасная возможность, однако его исключительной заслугой было то, что он ухватился за нее, когда она представилась, и что его более заботил успех предприятия, чем буквальное соблюдение полученных инструкций.
Пока Филлип вел изыскания, одиннадцать судов, образующих Первый флот, стояли на якоре в Ботаническом заливе. Он вернулся 23 января и сразу же отдал приказы об общем отплытии в Порт-Джексон как можно скорее. Он причудливо объявил залив, как пересказывает лейтенант Кинг, «очень подходящим местом, чтобы образовать установление в нем».
К величайшему изумлению всего флота, 24 января два незнакомых корабля показались к югу от мыса Соландер – выступа полуострова, на котором сейчас находится обелиск в память о высадке капитана Кука в Ботаническом заливе. Кто бы это мог быть?! Одни предположили, что это английские корабли с дополнительными припасами, другие высказали догадку, что это были голландцы, «которые пришли помешать нашей высадке». Никто не ожидал увидеть какие-либо суда в этих непосещаемых водах, и мы легко можем представить себе удивление офицеров, матросов и заключенных при виде белых парусов. Более робкие рассуждали о возможности нападения, и «какое-то время высказывались опасения, сопровождаемые самыми разными догадками, многие из которых были вполне нелепы».
Филлип, однако, припомнил, что французы либо намеревались отправить, либо уже отправили исследовательскую экспедицию в эти моря. Он был первым, у кого сформировалось правильное мнение о событии, но, желая убедиться, что он прав, он отправил из залива «Сапплай», чтобы подойти ближе к кораблям и поднять британский флаг. Лейтенант Болл, командир этого брига, вернувшись из разведки, доложил, что корабли точно не английские – либо французские, либо испанские, либо португальские. Он смог четко различить белый фон флага, который развевался над кораблями, «однако они были на слишком большом расстоянии, чтобы удостовериться, были ли на них другие флаги». Этот флаг, разумеется, изображал золотые лилии французского короля на белом фоне. Один из кораблей, как вспоминает Кинг, нес вымпел коммодора.
Это сообщение удовлетворило Филлипа, который страстно желал доставить своих людей на берег Сиднейской бухты, не теряя времени. Поэтому 25 января он решил отправиться туда на «Сапплае», чтобы совершить приготовления. Своим заместителем он оставил капитана Хантера на «Сириусе», приказав ему сопроводить флот к новому месту, как только представится возможность. Ветер тогда был слишком силен, чтобы все суда могли выйти из залива.
Между тем Лаперуз на «Буссоли» и «Астролябии» сражался с плохой погодой, пытаясь обогнуть мыс Соландер. Сильный ветер дул как раз оттуда, а французские фрегаты были недостаточно ходкими, чтобы идти одновременно и против ветра, и против течения. Весь день 24 января французы провели в виду Ботанического залива, в который не могли войти. Однако их сердца приободрило зрелище флагов и вымпелов одиннадцати британских судов, которые были четко видны, и перспектива встречи с европейцами пробуждала в них нетерпеливое желание скорее пристать к берегу.
«Сириус» уже готовился отплывать, когда французские корабли зашли в Ботанический залив в девять утра 26 января, однако капитан Хантер любезно отправил лейтенанта и мичмана с наилучшими пожеланиями и предложением любой помощи, которую был в силах оказать. «Я послал офицера, – пишет Лаперуз, – чтобы выразить свою признательность капитану Хантеру, у которого в это время якоря были уже почти подняты и марсели поставлены, и сообщить ему, что все мои потребности ограничиваются древесиной и водой, которые мы легко добудем в этом заливе. Я сознавал, что суда, которые прибыли основать колонию в таком отдалении от Европы, не могут быть чем-то полезны мореплавателям». Английский лейтенант, согласно Лаперузу, «пытался сделать большую тайну из задания коммодора Филлипа, и мы не осмелились задавать ему какие-либо вопросы на сей счет». Младший офицер не имел права сообщать какие-либо сведения без разрешения, однако он, вероятно, постарался окружить планы губернатора большей таинственностью, чем того требовали обстоятельства.
Еще на Камчатке французы узнали о намерении британцев основать поселение в Новом Южном Уэльсе. Но когда Лаперуз прибыл в Ботанический залив, у него не было определенного представления о том, каких успехов они достигли. По сообщению подполковника Патерсона, он ожидал увидеть построенный город с установившейся торговлей. Вместо этого он увидел, как первые колонисты покидают изначально назначенное для них место и готовятся обосноваться на другом. Однако когда он сам осмотрел Ботанический залив, то выразил убеждение в «уместности и настоятельной необходимости этой меры».
Остров Буру из группы Молуккских островов.
Гравюра по рисунку Жана Пирона из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза».
1800 г.
Дальнейшие отношения между англичанами и французами носили самый приятный характер. Из свидетельств тех, кто оставил нам свои воспоминания, кажется маловероятным, что Филлип и Лаперуз когда-либо встречались или что последний видел зарождение Сиднея. Французские корабли, несомненно, не посещали залив Порт-Джексон. Однако от капитана Тенча мы узнаем, что «во время пребывания в гавани (то есть в Ботаническом заливе) офицеры двух стран часто имели возможность выразить взаимное уважение посредством визитов и других знаков дружбы и почтения», и Лаперуз доставлял особенную радость англичанам «прочувствованной манерой, в которой он всегда упоминал имя и способности капитана Кука».
Не только в том, что он писал с целью публикации, но и в своей частной переписке Лаперуз выражал удовлетворенность теми дружескими отношениями, которые сложились с колонистами. Он пишет о «частых встречах» с англичанами и говорит, что «самое учтивое внимание к нам сопровождалось предложением любой услуги, которая была в их власти; не без сожаления мы смотрели, как они отплывают, почти сразу же после нашего прибытия, в Порт-Джексон в пятнадцати милях к северу от этого места. У коммодора Филлипа были все основания, чтобы предпочесть ту гавань, и он оставил нас единственными хозяевами в этом заливе, где мы уже поставили наши баркасы на стапеля[22]22
Стапель (от нидерл. stapel) – сооружение для постройки или ремонта судна и спуска его на воду.
[Закрыть]».
Памятник Лаперузу в Ботаническом заливе.
Современная фотография
Самый полный отчет о последующих событиях содержится в дневнике лейтенанта Кинга, впоследствии (в 1800–1806 годах) губернатора Нового Южного Уэльса. 1 февраля Филлип отправил его вместе с лейтенантом Доусом из морской пехоты нанести визит Лаперузу и «предложить ему все, в чем он мог бы нуждаться». Кинг рассказывает, что они были «встречены мсье де Лаперузом и его офицерами с величайшей любезностью и предупредительностью». Они приняли приглашение остаться на целый день с французами, отобедать с коммодором и вернуться в Порт-Джексон на следующее утро. Кинг выслушал полную историю путешествия, включая, разумеется, рассказ о трагической гибели де Лангля и его спутников.
После обеда на «Буссоли» Кинга доставили на берег, где он обнаружил, что французы «вполне обосновались, возведя вокруг своих палаток частокол под охраной двух маленьких пушек». Эта оборона была нужна, чтобы защитить остовы двух новых баркасов, которые тогда были в постройке, от туземцев, а также, судя по всему, от нескольких сбежавших каторжников, «которых он отпустил с угрозами, снабдив провиантом на один день, чтобы они вернулись в свое поселение». Сам Лаперуз в своем дневнике – по сути, в самых последних строках – жалуется: «мы слишком часто имели возможность услышать новости из английского поселения: дезертиры оттуда причинили нам немало досадных хлопот».
От Кинга мы кое-что знаем об отце Ресевере – очень немногое, но этого достаточно, чтобы нам захотелось узнать больше. В силу того обстоятельства, что его каюта находилась на «Астролябии» и он, следовательно, нечасто привлекал внимание Лаперуза, отец Ресевер почти не упоминается в дневнике командующего. Однажды во время экспедиции воспламенились кислоты, которые он использовал в научных целях, и на корабле начался пожар, однако его вскоре погасили. Это происшествие и ранение Ресевера на острове Мануа – едва ли не единственное, что рассказывает о нем Лаперуз. Однако он поразил лейтенанта Кинга, будучи «человеком большой учености и одаренности». Он был коллекционером природных курьезов и располагал «множеством философических орудий». Несколько строк Кинга передают впечатление неизбежно краткой беседы со священником, и он предстает перед нами словно живой. «Человек большой учености и одаренности» – как бы мы хотели узнать больше о том, о ком были сказаны эти слова! Ресевер умер незадолго до отплытия Лаперуза и был похоронен под деревом, к которому прибили пару дощечек с надписью. Когда эти дощечки упали, губернатор Филлип приказал выгравировать надпись на медной пластине. Надгробие, которое сейчас входит в число достопримечательностей Ботанического залива, возвел барон де Бугенвиль[23]23
Иасент де Бугенвиль (1781–1846) – французский морской офицер, сын великого мореплавателя Луи Антуана де Бугенвиля. Руководил возведением памятников Лаперузу и отцу Ресеверу в Сиднее.
[Закрыть] в 1825 году. Памятники прославленному мореплавателю и простому ученому стоят рядом.
Кинг, вслед за Тенчем, вспоминает о восхищении, с которым Лаперуз говорил о Джеймсе Куке. Он «поведал мне, что везде, где побывал капитан Кук, он нашел все его астрономические и навигационные сведения самыми точными и правильными и заключил, сказав: „Если вкратце, мсье Кук сделал столь много, что мне остается лишь восхищаться его трудами!”»
Остается сказать лишь нескольких слов о неделях, проведенных Лаперузом в Ботаническом заливе, прежде чем этот выдающийся мореплаватель и его спутники «исчезли без следа в голубой необъятности», как выразил это Томас Карлейль. Тенч пересказывает отрывок беседы с Лаперузом. Однажды раздался выстрел из мушкета, и туземцев изумил не столько этот звук, сколько тот факт, что пуля проделала отверстие в куске древесной коры, в который целились. Чтобы успокоить их, «один из офицеров начал насвистывать мотив „Мальбрука”[24]24
Популярная песня, сочиненная французскими солдатами во время войны за Испанское наследство. «Мальбрук» – искаженное произношение имени герцога Мальборо, главнокомандующего английской армией в этой войне.
[Закрыть], который так очаровал туземцев, что они ответили на это возгласами радости и оживления. Здесь уместно отметить то, – добавляет капитан морской пехоты, – что мсье Лаперуз рассказал мне позднее: эта небольшая заунывная мелодия столь же сильно трогала и восхищала туземцев Калифорнии, всех островов Тихого океана и, короче говоря, везде, где он побывал».
Лаперуз имел привычку сеять семена европейских растений в тех местах, которые посещала экспедиция, чтобы выяснить, приживутся ли они в других частях света. Его дневник и письма не упоминают, сделал ли он это в Ботаническом заливе, но у нас есть другие свидетельства, и посаженные им растения еще были живы по меньшей мере десять лет спустя. Когда Джордж Басс в феврале 1798 года возвращался в Сидней после своей замечательной экспедиции на китобойном судне, в ходе которой был открыт Западный порт, возле Ботанического залива заштилело. Он намеревался войти в залив и переночевать там, однако его дневник повествует, что его команда – шесть отборных британских матросов, которые сопровождали его, – «склонялась к тому, чтобы прорываться домой, а не прогуляться во Французский сад». Поэтому, когда ветер совсем стих, они взялись за весла и погребли в сторону Порт-Джексона, достигнув дома в десять вечера. Это очень любопытный намек. «Французский сад» должен был находиться где-то рядом с тем местом, где сейчас стоит памятник Лаперузу, и было бы замечательно, если бы столь приятное название, полное исторического смысла, сохранилось на этих землях.
Было бы уместно процитировать целиком тот отрывок дневника Лаперуза, в котором он рассказывает о своем пребывании в Ботаническом заливе. Он не смог довести свой рассказ до самого дня отплытия отсюда, потому что отправил корреспонденцию в Европу раньше этой даты, однако заключительных глав дневника вполне достаточно, чтобы составить представление о том, что произошло и о чем он думал. В печати периодически появляются весьма вольные и бестолковые теории на предмет того, с какой целью Лаперуз посетил эту гавань. В одном географическом журнале несколько лет назад некий автор писал, как о чем-то общепризнанном, что имело место «соревнование за континент» между англичанами и французами, в котором первые опередили вторых менее чем на неделю! Нелепицы подобного рода, даже если они встречаются в серьезных научных публикациях, могут исходить лишь от тех, кто не обладает подлинным знанием вопроса. Не было никакого соревнования, никакой борьбы за первенство, как и планов территориальных приобретений со стороны французов. Читатель этого маленького очерка уже знает, что посещение Ботанического залива изначально не задумывалось – оно не входило в программу экспедиции.
Что произошло бы, если бы Лаперуз благополучно вернулся домой и если бы Французская революция не уничтожила Людовика XVI и не разрушила начатый им проект географических открытий и колонизации, – вопрос по-своему интересный. Однако все эти «если» не являются историей. Используя достаточно «если», можно целиком переделать историю человеческого рода, но подобным занятием, которое один шутник назвал «еслисторией» и которое более развлекательное, чем назидательное, и скорее умозрительное, чем благоразумное, мы заниматься не будем. Вот версия посещения самого Лаперуза…[25]25
Далее следуют последние абзацы последней главы «Дневника» Лаперуза. См. с. 422–424 настоящего издания.
[Закрыть]
Собранные вместе, эти отрывки – почти все, что мы знаем о пребывании экспедиции в Ботаническом заливе. Как бы нам хотелось узнать больше подробностей! Имело ли какие-нибудь последствия письмо, которое Лаперуз написал Филлипу (о нем упоминает Кинг), советуя новой колонии обратить внимание на острова Тихого океана, «потому что они богаты сырьем»? Судя по всему, оно утеряно. Могила и глубина моря поглотили завершение этой «странной и полной событий истории», и все наши вопрошания были бы тщетны. Мы знали бы еще меньше, если бы Филлип не позволил Лаперузу отправить домой его дневник, несколько карт и рисунки художника первым британским судном, отплывающим из Порт-Джексона. Эти материалы, а также частные письма и несколько других бумаг доставил французскому послу в Лондоне лейтенант Шортленд. Они стали основой для двух томов и атласа, изданных в Париже.
Николас Покок.
Сражение в бухте Киберон.
1812 г.
Орден Святого Людовика.
Этим орденом Лаперуз был награжден в 1777 г. за спасение крепости Маэ на Сейшельских островах от нападения флота султана Махараштры, правителя индийского княжества Малабар.
Эмануэль Лойце.
Вашингтон переправляется через Делавэр.
1851 г.
Пушка конца XVII в., находившаяся на вооружении во Французском флоте
В качестве примечания к этой главе будет уместно упомянуть авторов – современников Лаперуза, которые писали о пребывании экспедиции в Ботаническом заливе. Возможно, кто-то из читателей пожелает заглянуть в первоисточники. Собственный рассказ Лаперуза содержится в третьем и четвертом томах его «Кругосветного путешествия», изданного в Париже в 1797 году под редакцией Миле-Мюро. Есть английские переводы. Несколько писем в четвертом томе этого издания сообщают мало дополнительных сведений. Донесение Филлипа государственному секретарю Сиднею, напечатанное в «Исторических записках Нового Южного Уэльса», том I, часть 2, с. 121, посвящает один абзац этому вопросу. Отрывки из дневника лейтенанта Кинга приводятся во II томе «Исторических записок», с. 543–547. Дневник судового врача Бауэса на с. 391 того же тома содержит краткое, но очень красочное описание этого события. «Путешествие в Ботанический залив» Хантера (Лондон, 1793) в основных пунктах повторяет версию Кинга. Капитан морской пехоты Уоткин Тенч делится интересными сведениями в своем «Отчете об экспедиции в Ботанический залив» (Лондон, 1789), и в «Истории Нового Южного Уэльса» Патерсона (Ньюкасл-апон-Тайн, 1811) упоминается о французской экспедиции.
