Текст книги "Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»"
Автор книги: Жан Франсуа Лаперуз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)
Глава XXII
Сентябрь 1787
Стоянка в Авачинской бухте. – Любезный прием со стороны поручика Хабарова. – Прибытие мсье Козлова-Угренина, губернатора Охотска, в Петропавловск. – Его сопровождают мсье Шмалев и несчастный Ивашкин, который пробуждает в нас живейшее участие. – Благосклонность губернатора по отношению к нам. – Бал, устроенный камчадалами. – Из Охотска прибывает курьер с письмами нам из Франции. – Мы обнаруживаем могилы мсье де ла Круайера, а также капитана Клерка и помещаем на них медные таблички с надписью. – Новые взгляды мсье Козлова касательно управления Камчаткой. – Мы получаем разрешение отправить нашего переводчика с донесениями во Францию. – Отплытие из Авачинской бухты.
Мы еще не успели отдать якорь в гавани Святых Петра и Павла, как нам нанес визит тойон, то есть староста деревни, и несколько других жителей. Каждый из них принес нам подарки в виде лосося и скатов и предложил свои услуги в охоте на медведей или диких уток. Последними здесь были покрыты все реки и пруды. Мы приняли их предложение, одолжили им мушкеты, дали порох и пули, и во все наше пребывание в Авачинской бухте не знали нужды в свежей дичи. В награду за свои труды они не попросили никаких денег, но в Бресте нас в таком изобилии обеспечили предметами, очень ценными для камчадалов, что мы настояли на том, чтобы они приняли знаки нашей признательности, которые наши богатства позволили нам соразмерить скорее с их нуждами, чем с ценностью их добычи.
Управление Камчаткой совершенно изменилось за время, прошедшее после отплытия англичан. Теперь она входила в состав Охотской области, и различные посты на полуострове занимали особые коменданты, которые подчинялись лишь главному коменданту Охотска. Капитан Шмалев, временно сменивший майора Бема в звании особого коменданта камчадалов, еще был здесь. Мсье Рейнеке, истинный преемник Бема, прибывший на Камчатку вскоре после ухода англичан, пробыл здесь всего четыре года и вернулся в Петербург в 1784 году. Все эти подробности мы узнали от поручика Хабарова, коменданта Петропавловской гавани, в подчинении у которого были сержант и отряд из сорока солдат и казаков.
Этот офицер окружил нас своим вниманием. Он сам, его солдаты и все, чем он располагал, было в нашем полном распоряжении. Он даже не позволил мне отправить своего офицера в Большерецк, где в то время, и очень удачно для нас, находился мсье Козлов-Угренин, охотский губернатор, совершавший поездку по своим владениям. Он сообщил мне, что через несколько дней губернатор должен был приехать в Петропавловскую гавань и что он, вероятно, уже в пути. Он также добавил, что поездка оказалась бы намного утомительнее, чем мы могли бы подумать, поскольку время года не позволяет использовать сани и половину пути пришлось бы проделать пешком, а другую половину – в пироге по рекам Авача и Большой. В то же самое время мсье Хабаров предложил мне отправить казака, чтобы доставить мои послания мсье Козлову, о ком он говорил с воодушевлением и одобрением, которые было трудно не разделить с ним. Многократно он выражал свою радость в связи с тем, что у нас будет возможность познакомиться с человеком, который своим воспитанием, манерами и познаниями не уступает ни одному офицеру Российской империи или любой другой страны.
Вид на Петропавловский залив.
Гравюра из атласа «Путешествие в поисках Лаперуза и путешествие Лаперуза».
1800 г.
Мсье де Лессепс, наш молодой переводчик, говорил по-русски с такой же легкостью, как на родном языке. Он переводил нам то, что говорил поручик, и написал на русском языке от моего имени письмо охотскому губернатору, которому я также написал сам по-французски. Я отметил в письме, что книга, посвященная третьей экспедиции капитана Кука, прославила гостеприимство правителей Камчатки и что я смею надеяться на такой же прием, как и английские мореплаватели, поскольку наша экспедиция также принесет общую пользу всем морским державам.
Ответ мсье Козлова мог поступить не ранее чем через пять или шесть дней, и любезный поручик сказал нам, что лишь предвосхитит его приказы и исполнит волю российской императрицы, если попросит нас чувствовать себя на Камчатке словно у себя на родине и располагать всем, что может предложить его страна. В его жестах, глазах и выражении лица читалось, что если бы он мог совершить чудо, то превратил бы ради нас горы и болота Камчатки в рай земной.
Ходили слухи, что у мсье Козлова нет наших писем, но что их мог получить для нас бывший камчатский исправник мсье Штейнгель, которого сменил в этом качестве мсье Шмалев и который сейчас обосновался в Верхнекамчатском остроге.
Это был обычный слух, едва ли обладающий малейшим правдоподобием, однако мсье Хабаров сразу же отправил нарочного, которому предстояло преодолеть 150 лье сушей. Он знал, сколь велико наше желание получить эти письма. Мсье де Лессепс рассказал ему о печали, объявшей нас, когда мы узнали, что никакой почты на наше имя в Петропавловскую гавань не поступило. Нам показалось, что это расстроило его так же сильно, как нас самих. Его внимание и забота словно говорили нам, что он отправился бы в Европу лично, чтобы найти наши письма, если бы мог надеяться, что застанет нас по возвращении. Сержант и все солдаты выказывали такую же готовность услужить нам.
Мадам Хабарова была столь же добра и любезна с нами. Ее дом был открыт для нас с утра и до поздней ночи: там нас угощали чаем и различными прохладительными напитками страны. Каждый хотел преподнести нам подарки, и, несмотря на всю нашу решимость не принимать их, мы не могли сопротивляться настойчивым уговорам мадам Хабаровой, которая заставила наших офицеров, мсье де Лангля и меня принять несколько соболиных, лисьих и оленьих шкур, несомненно, более нужных тем, кто дарил их, чем нам, намеревающимся вскоре вернуться к тропикам. К счастью, у нас была возможность отблагодарить наших благодетелей, и мы настояли на том, чтобы и нам позволили, со своей стороны, преподнести им вещи, которые невозможно найти на Камчатке. Хотя мы и были богаче наших хозяев, наши светские манеры не могли соответствовать столь наивной и трогательной доброте, которая была безмерно важнее любых подарков.
Через мсье де Лессепса я сообщил мсье Хабарову о своем желании ненадолго разместить на берегу наших астрономов и установить квадрант и маятник. Нам тотчас же был предложен лучший дом в деревне. Мы отправились туда лишь через несколько часов после того, как обратились с этой просьбой, и были убеждены, что можем занять его, не причиняя никому неудобств, поскольку он показался нам нежилым. Однако впоследствии мы узнали, что поручик выселил оттуда капрала, своего секретаря и третьего по рангу чиновника поселения, чтобы разместить нас. Русская дисциплина такова, что подобные решения исполняются быстро, как на плацу, и не нужно иного приказа, кроме кивка головой.
Наши астрономы едва установили обсерваторию, как наши натуралисты, которые нисколько не уступали им в своем рвении, решили осмотреть вулкан, находящийся, как казалось, не далее двух лье от гавани, хотя в действительности до его подножия было не менее восьми лье. Гора, на вершине которой располагался кратер, была почти полностью покрыта снегом. Из жерла вулкана, повернутого в сторону Авачинской бухты, у нас на глазах постоянно вырывались клубы дыма. Однажды ночью мы увидели голубоватые и желтые языки пламени, однако они поднялись лишь на небольшую высоту.
Дружеский пыл мсье Хабарова распространился не только на наших астрономов, но и натуралистов. Он немедленно приказал восьми казакам сопровождать мсье Бернизе, Монже и Ресевера. Здоровье мсье Ламанона еще недостаточно восстановилось, чтобы он мог участвовать в подобной экспедиции. Вероятно, еще никогда ради блага науки не прилагалось столько старания, и никто из ученых, путешествовавших по Камчатке, будь то англичане, немцы или русские, не покушался на предприятие столь же трудное.
Гора, когда я смотрел на нее, казалась мне неприступной. На ней не было видно зелени – это была голая скала с чрезвычайно крутыми склонами. Наши отважные путешественники отправились к ней в надежде преодолеть все препятствия. Казаки несли их багаж, состоявший из палатки, нескольких шуб и пропитания, которым каждый запасся на четыре дня.
Привилегию нести барометры, термометры, склянки с кислотами и другие предметы, необходимые для наблюдений, наши натуралисты оставили за собой, не смея доверить другим столь хрупкие приборы. Впрочем, их проводники должны были привести их лишь к подножию горы. Предрассудок, вероятно, столь же древний, как и сама Камчатка, внушал и камчадалам, и русским, что испарения вулкана вызывают смертельное удушье у всех, кто настолько дерзок, чтобы взойти на него. Они, несомненно, надеялись, что наши ученые, как и они, остановятся у подножья вулкана. Несколько глотков бренди, которыми их угостили в самом начале, пробудили в них, должно быть, нежную заботу о наших товарищах. С этой надеждой они бодро отправились в путь. Первую остановку наши путешественники сделали посреди леса в шести лье от Петропавловской гавани.
До этих пор они шли по местности, едва ли труднопроходимой, покрытой травой и деревьями, из которых большинство принадлежало к виду берез. Хвойные деревья, которые им встречались, были чахлыми и почти карликовыми. На одном из видов этих деревьев росли шишки, орешки которых были весьма вкусны. Из березовой коры сочилась жидкость, очень полезная и приятная: камчадалы собирают ее в сосуды и много пьют ее.
На каждом шагу путешественники встречали разнообразные ягоды всех оттенков красного и черного. Их вкус, как правило, кисловатый, однако с добавлением сахара они становятся настоящим лакомством.
На закате палатку установили, костер разожгли и все приготовили для ночевки с быстротой, неведомой для людей, привыкших жить под крышей домов. Пришлось приложить большие усилия, чтобы помешать огню распространиться на лесные деревья. Битье палкой по спине не смогло бы искупить столь досадную оплошность казаков, поскольку огонь перекинулся на все собольи шубы. Зимой, когда наступает охотничий сезон, после подобного происшествия никто не выжил бы. Мех этих животных – главное богатство страны, которое отдается в обмен на все необходимые товары и выплачивается в качестве ежегодной подати короне. Поэтому легко понять, что подобное преступление лишает камчадалов всех их выгод. Казаки с величайшим тщанием срезали траву вокруг костра и перед уходом выкопали глубокую яму, чтобы сбросить туда тлеющие угли, которые затем покрыли влажной землей.
В этом походе из четвероногих нашим ученым встретился лишь заяц, почти полностью белый. Они не видели ни медведей, ни горных баранов, ни оленей, хотя эти животные очень распространены в этих краях.
На следующий день на рассвете они продолжили путь. Ночью был сильный снегопад, но еще хуже было то, что туман окутал гору, подножья которой наши ученые достигли только в три часа пополудни. Их проводники, в соответствии с уговором, остановились там, где заканчивался растительный покров, установили палатки и развели костер. Ночной отдых был необходим перед трудами следующего дня.
Мсье Бернизе, Монже и Ресевер начали восхождение в шесть часов утра и не останавливались, пока не достигли в три часа пополудни края кратера в его более низкой части. Часто они были вынуждены помогать себе руками, чтобы удержаться на раскрошенных скалах, в расщелинах которых открывались опасные пропасти.
Все породы, образующие эту гору, состояли из лавы в той или иной степени пористой и почти в состоянии пемзы. На вершине они обнаружили гипс и кристаллы серы, однако не такие красивые, как на пике Тенерифе. И вообще, черный турмалин и все другие минералы, ими обнаруженные, уступали красотой образцам с этого древнего вулкана, у которого уже свыше столетия не было извержений, в то время как камчатский вулкан исторгал породы в 1778 году во время пребывания капитана Клерка в Авачинской бухте. Впрочем, они принесли несколько кусков довольно красивого хризолита, что поистине удивительно, ибо погода была настолько плохой и дорога столь утомительной, что едва ли было возможно добавить новый груз к барометрам, термометрам и другим инструментам. Видимость все время составляла не более расстояния мушкетного выстрела, кроме нескольких минут, когда они увидели Авачинскую бухту и наши фрегаты, которые с этой высоты казались меньше крошечных пирог.
Вход в Авачинскую бухту и вид на Петропавловск.
Гравюра. XIX в.
На краю кратера их барометр опустился до девятнадцати дюймов одиннадцати линий и 2/10, тогда как в то же самое время наши барометры на фрегатах, где мы проводили ежечасные наблюдения, показывал двадцать семь дюймов девять линий и 2/10. Их термометр был на двух с половиной градусах ниже нуля, что отличалось на двенадцать градусов от температуры на берегу моря.
Таким образом, если верны таблицы ученых, которые верят в этот метод измерения высоты, и производя необходимые поправки на температуру, наши путешественники поднялись приблизительно на тысячу пятьсот туазов – необычайная высота, учитывая трудности, которые им пришлось преодолеть. Туманы столь сильно раздосадовали их, что они решили повторить восхождение на следующий день, если погода окажется более благоприятной, – трудности лишь увеличили их рвение. В этой храброй решимости они спустились с горы к своим палаткам. Когда они вернулись, уже наступила ночь. Их проводники, помолившись о спасении души, выпили часть их горячительных напитков – казаки посчитали, что мертвецам они более не понадобятся. Когда поручику донесли об этом, он приказал дать сто палок зачинщикам, что сразу же и было исполнено, прежде чем мы узнали о наказании и смогли просить о помиловании.
Ночь, последовавшая за восхождением, была ужасна: снег пошел с удвоенной силой и через два-три часа покрыл землю слоем в несколько футов. Невозможно было и думать об исполнении плана, составленного накануне, и в тот же вечер они вернулись в Петропавловскую гавань, преодолев восемь лье за один переход: благодаря естественному понижению рельефа возвращение оказалось менее утомительным.
Пока наши минерологи и астрономы столь плодотворно использовали свое время, мы пополнили запасы воды и древесины и заготовили сено для животных, прибытия которых ожидали, ибо у нас оставалась лишь одна овца. Поручик попросил в письме мсье Козлова собрать для нас столько быков, сколько он сможет. С печалью он узнал, что мы не сможем дождаться скот, который, несомненно, должны были отправить по приказу губернатора из Верхнекамчатского острога, поскольку потребовалось бы шесть недель, чтобы пригнать его.
Равнодушие жителей Камчатки к разведению скота помешало умножению стад в южной части этого полуострова, где почти без усилий они могли бы расплодиться так же, как в Ирландии. Наилучшие и самые тучные травы на естественных лугах вырастают до высоты четырех футов. На зиму, которая в этом климате длится семь-восемь месяцев, можно было бы заготовлять огромное количество сена. Однако для камчадалов это слишком хлопотно: потребовались бы большие сараи для сена и хлева, защищенные от холода. Им кажется, что намного легче жить плодами охоты и рыбной ловли, прежде всего лососем, который ежегодно в одно и то же время приходит в реки, словно манна небесная, чтобы наполнить их сети и обеспечить пропитанием на целый год. Казаки и русские, более воины, чем земледельцы, придерживаются такого же уклада.
Поручик и сержант – единственные из всех имеют маленькие огороды, где они выращивают картофель и репу. Ни их увещевания, ни пример не смогли повлиять на соотечественников, которые хотя и весьма охотно едят картофель, однако не желают ради его получения заняться каким-либо иным родом труда, кроме привычного им собирания естественных плодов земли – таких, как сарана, чеснок и, прежде всего, ягоды. Последние служат им для изготовления приятных напитков и варенья, сберегаемого на зиму. Наши европейские семена сохранились очень хорошо, и мы дали большое их количество мсье Шмалеву, поручику и сержанту в надежде когда-нибудь узнать, что они прекрасно прижились здесь.
Среди всех этих забот у нас оставалось время и для развлечений. Несколько наших отрядов отправлялись на охоту по рекам Авача и Паратунка – нам очень хотелось подстрелить медведей, оленей или горных баранов. Однако нам пришлось довольствоваться несколькими дикими утками или мандаринками. Столь жалкая добыча не стоила долгих и утомительных походов. Нам повезло больше с нашими друзьями-камчадалами. За время нашего пребывания они привезли нам четырех медведей, горного барана и оленя, а также огромное количество гагар и тупиков, которых хватило для всех наших солдат и матросов, уже уставших от рыбы.
Одно забрасывание сети почти у самого борта фрегатов приносило улов, достаточный для пропитания шести кораблей. Однако количество видов рыбы было невелико: маленький минтай, сельдь, камбала и лосось. Я приказал засолить лишь несколько бочек, поскольку мне объяснили, что все эти рыбы были слишком маленькими и нежными и не смогли бы долго выдерживать действия соли и что наши запасы соли лучше приберечь для свиней, которые мы приобретем на островах Южного моря.
Пока мы подобным образом проводили дни, казавшиеся столь приятными после всех тягот экспедиции у берегов Оку-Йессо и Татарии, мсье Козлов выехал в Петропавловскую гавань. Однако он путешествовал медленно, поскольку желал все обозреть по пути: целью его поездки было установление наилучшего из возможных способов управления этой провинцией. Он сознавал, что в этом отношении не сможет составить общий план, пока не изучит продукты страны и возможности, которые открылись бы при соответствующих климату приемах земледелия. Он также желал познакомиться с камнями, минералами и, вообще говоря, всеми веществами, образующими почву.
Камчадал с собачьей упряжкой.
Иллюстрация к французскому изданию «Третьего кругосветного путешествия Джеймса Кука». 1785 г.
Эти изыскания на несколько дней задержали его у горячих источников, находящихся в двадцати лье от Петропавловской гавани. Он привез оттуда различные камни и образцы вулканических пород, а также камедь, состав которой изучил мсье Монже. По прибытии мсье Козлов весьма учтиво сказал нам, что, узнав из газет о том, что несколько видных натуралистов участвуют в нашей экспедиции, он пожелал воспользоваться этим счастливым обстоятельством, чтобы больше узнать о природе Камчатского полуострова и таким образом просветить самого себя.
Своей вежливостью, как и всеми своими манерами, мсье Козлов нисколько не уступал самым воспитанным жителям крупнейших европейских городов. Он говорил по-французски и был осведомлен во всех сферах, которые составляли предмет наших исследований, как в географии, так и естественной истории. Мы были удивлены, что этого достойного офицера, который выделился бы в любой стране Европы, определили служить на край света в места столь дикие. Легко понять, что очень скоро между полковником Козловым и нами установились самые дружеские отношения.
На следующий после своего прибытия день он отобедал у меня на борту вместе с мсье Шмалевым и кюре Паратунки. Я приказал салютовать ему из тринадцати орудий. Наши лица, выражающие даже большее здоровье, чем при отплытии из Европы, крайне изумили его. Я сказал ему, что здоровьем мы обязаны собственной заботе лишь в малой степени, но прежде всего – довольству, в котором пребываем в его владениях. Как казалось, мсье Козлов искренне радовался за нас, однако он выразил самое живое сожаление в связи с невозможностью собрать более семи быков ко времени нашего отбытия, которое было слишком близко, чтобы затребовать быков по реке Камчатке с расстояния в сотню лье от Петропавловской гавани.
Уже шесть месяцев он ждал судно, которое должно было доставить из Охотска муку и другое продовольствие, необходимое для гарнизонов Камчатки, и с печалью предполагал, что транспорт могло постичь какое-то несчастье. В Петропавловской гавани мы не получили писем, однако наше удивление уменьшилось, когда мы узнали от мсье Козлова, что после отбытия из Охотска к нему не приезжал еще ни один курьер. Он также сказал, что намеревается возвращаться туда сушей вдоль берега Охотского моря – это поездка почти столь же долгая и даже более трудная, чем из Охотска в Петербург.
Джон Веббер. Летний и зимний типы жилищ на Камчатке.
1785 г.
На следующий день губернатор со всей своей свитой обедал на борту «Астролябии». Его так же приветствовали из тринадцати орудий, однако он настоятельно попросил нас отныне не оказывать ему подобных почестей, чтобы мы могли видеться друг с другом более легко и непринужденно.
Мы не смогли убедить губернатора принять оплату за быков. Тщетно мы объясняли ему, что в Маниле мы заплатили за все наши приобретения, несмотря на тесный союз Франции и Испании. Мсье Козлов сказал нам, что российское правительство руководствуется другими принципами и что он сожалеет лишь о том, что в его распоряжении так мало скота. На следующий день он пригласил нас на бал, который пожелал устроить по случаю нашего прибытия для всех дам Петропавловской гавани, как русских, так и камчадалок.
Если это собрание и не было многочисленным, оно, по меньшей мере, оказалось весьма необычным. Тринадцать дам, облаченных в шелковые ткани, из которых десять были камчадалками с широкими лицами, маленькими глазами и плоскими носами, восседали на скамьях вдоль стен комнаты. У камчадалок, как и у русских, на голове были повязаны шелковые платки почти в такой же манере, как у мулаток наших вест-индийских колоний. Впрочем, рисунки мсье Дюше изобразят их наряды лучше, чем я мог бы описать. Бал начался с русских танцев, мелодии которых были очень приятны и весьма напоминали казачка – народный танец, который танцевали в Париже несколько лет назад.
Затем последовали камчадальские танцы, которые можно сравнить лишь с содроганиями конвульсионеров[191]191
Французская секта «экзальтированных» янсенистов, возникшая в 1730 г. и устраивавшая собрания у могилы янсениста Франциска Парижского, который умер в 1727 г. в припадке религиозного экстаза.
[Закрыть] у известной гробницы на кладбище Св. Медарда. В танцах, рожденных этой областью Азии, были задействованы лишь руки и плечи и почти не участвовали ноги. Камчатские танцовщицы своими конвульсиями и судорожными движениями вызвали очень тягостное чувство у всех зрителей. Оно еще более усиливалось скорбными грудными возгласами, которые были единственной музыкой, задающей ритм этому танцу. Исполнение настолько утомило танцовщиц, что пот стекал с них ручьями, и они растянулись на полу, не имея сил подняться. Обильные испарения их тел наполнили все помещение запахом масла и рыбы, слишком непривычным для европейских носов, чтобы почувствовать его прелесть.
Поскольку танцы подобных народов всегда подражательны и представляют собой род пантомимы, я спросил, что же хотели изобразить те две женщины, которые только что закончили столь неистовое упражнение. Мне ответили, что они показывали охоту на медведя: женщина, которая каталась по полу, представляла медведя, а другая, кружившаяся вокруг нее, – охотника. Впрочем, если бы медведи могли говорить и увидели подобную пантомиму, они имели бы все основания жаловаться, что им подражают настолько грубо.
Этот танец, почти столь же утомительный для зрителей, как и для танцоров, едва закончился, когда радостные крики объявили о прибытии курьера из Охотска. При нем была толстая сумка, наполненная почтой для нас. Бал был прерван, и танцовщицы откланялись, получив каждая по бокалу бренди – награду, достойную этих Терпсихор. Мсье Козлов, видя наше нетерпение скорее узнать новости обо всем, что нас интересовало в Европе, настоятельно попросил нас не откладывать этого удовольствия. Он проводил нас в свой кабинет и удалился, чтобы не стеснять нас в выражении различных чувств, которые в каждом могли пробудить новости, полученные от семьи и друзей.
Эти новости были радостны для всех, но в особенности для меня: высочайшей милостью, на которую я не смел надеяться, меня повысили до звания командира эскадры[192]192
То есть звания, аналогичного командору в российском императорском флоте или коммодору в королевском флоте Британии.
[Закрыть]. О поздравлениях, которые каждый поспешил мне принести, вскоре узнал мсье Козлов. Он пожелал торжественно отметить это событие залпом всех орудий в гавани. Всю жизнь с живейшим чувством благодарности я буду вспоминать знаки приязни и дружбы, оказанные мне мсье Козловым по этому случаю.
Каждое мгновение, проведенное мной с губернатором, было отмечено его добротой или заботой. Нет нужды говорить, что после его приезда все обитатели Камчатки охотились и ловили рыбу для нас – мы были неспособны употребить столько продовольствия. Мсье Козлов присовокупил к этому разнообразные подарки для нас с мсье де Ланглем. Мы были вынуждены принять камчатские сани для королевской коллекции диковинок и двух беркутов для зверинца, а также огромное количество соболиных шкур.
Мы, со своей стороны, предложили ему все, что только могло быть полезно или приятно для него. Однако наши богатства предназначались для торга с дикарями, и у нас не было ничего, достойного мсье Козлова. Мы попросили его принять в дар описание третьего путешествия Кука – нам показалось, что это доставило ему большое удовольствие. В его свите были почти все персонажи, кого редактор путешествия вывел на сцену: мсье Шмалев, почтенный кюре Паратунки и несчастный Ивашкин. Губернатор перевел им все отрывки, упоминающие их, и каждый подтвердил, что все сказанное – сущая правда. Лишь сержант, командовавший тогда военным портом, умер; все остальные пребывали в добром здравии и по-прежнему жили на Камчатке, кроме майора Бема, который вернулся в Петербург, и его служителя Иоганна Порта, поселившегося в Иркутске. Я выразил мсье Козлову свое удивление, вызванное тем, что старик Ивашкин оставался на Камчатке, хотя англичане сообщали, что он, наконец, получил разрешение отправиться на поселение в Охотск.
Мы не могли не отнестись с живейшим участием к этому несчастному, после того как нам сообщили, что единственным его проступком было несколько неосторожных высказываний в адрес императрицы Елизаветы, произнесенных, когда он покидал застолье, на котором вино помутило его разум. Ему не было тогда и двадцати. Он происходил из уважаемой российской семьи и был офицером гвардии. Ни время, ни беды не смогли изменить приятные черты его лица. Его разжаловали и сослали в самые глухие места Камчатки, выпоров перед этим кнутом и вырвав ноздри.
Императрица Екатерина, чья забота распространилась даже на жертв предшествовавшего царствования, помиловала несчастного несколько лет назад. Однако пребывание свыше пятнадцати лет среди диких лесов Камчатки, горькие воспоминания о позорном наказании, которому он подвергся, а также, возможно, тайное чувство ненависти к властям, что столь жестоко покарали его за проступок при вполне простительных обстоятельствах, – все эти разнообразные причины внушили ему безразличие к запоздалой справедливости, и он решил окончить свои дни в Сибири.
Мы попросили его принять от нас табак, порох, пули, сукно и, вообще говоря, все, что, как нам казалось, могло быть полезно ему. Он учился в Париже и все еще немного понимал по-французски: он припомнил достаточно слов, чтобы выразить нам свою признательность. Он любил мсье Козлова, как собственного отца, и сопровождал его в поездке по Камчатке из чувства привязанности. Добрый губернатор проявлял к нему отношение, рассчитанное на то, чтобы произвести в его душе полное забвение всех его несчастий[193]193
Стыд и воспоминание о несправедливом наказании до такой степени угнетали несчастного Ивашкина, что он решил не показываться на глаза иностранцам. Прошло восемь дней после прибытия фрегатов, прежде чем Лессепсу удалось найти его. Переводчик, тронутый его положением, рассказал о нем Лаперузу, который, восхищаясь благородством старика и жалея его в несчастье, пожелал с ним встретиться. Лишь с большим трудом и благодаря влиянию мсье Козлова на ум Ивашкина удалось убедить его покинуть свое убежище. Любезное обхождение Лаперуза вскоре пробудило величайшее доверие Ивашкина, который, не переставая благодарить за оказанную честь, засвидетельствовал еще большую признательность, когда французский командующий преподнес ему полезные подарки, в которых он испытывал крайнюю нужду.
Этот эпизод, о котором Лессепс несколько раз рассказывал мне, будет уместно вспомнить здесь. (Примеч. фр. редактора.)
[Закрыть].
Он оказал нам услугу, проводив к могиле мсье де ла Круайера, на похоронах которого он присутствовал на Камчатке в 1741 году. Мы поместили на могиле следующую надпись, выгравированную на меди и сочиненную мсье Дажеле, членом Академии наук, как и мсье де ла Круайер:
«Здесь покоится Луи Делиль де ла Круайер, член королевской Академии наук Парижа, умерший в 1741 году при возвращении из экспедиции, предпринятой по приказу царя для исследования берегов Америки; астроном и географ, сравнявшийся с двумя своими братьями, прославленными в этих науках, он заслуживает сожаления своей родины. В 1786 году мсье граф де Лаперуз, командующий королевскими фрегатами «Буссоль» и «Астролябия», увековечивая память о нем, назвал его именем остров[194]194
См. с. 180 настоящего издания.
[Закрыть] возле тех мест, которые посещал этот ученый».
Мы также попросили разрешения мсье Козлова выгравировать на пластинке из того же металла надпись на могиле капитана Клерка, которая была начертана кистью на деревянной табличке – материале слишком хрупком, чтобы увековечить память о таком почтенном мореплавателе. Губернатор был столь добр, что не только разрешил нам это, но и пообещал незамедлительно возвести памятник, более достойный этих двух прославленных мужей, которые окончили свои дни посреди утомительных трудов вдалеке от родины.
Могила капитана Клерка в Петропавловске.
Гравюра по рисунку Вильгельма Готтлиба Тилезиуса.
1814 г.
Мы узнали от него, что мсье де ла Круайер женился в Тобольске и что его потомки пользуются большим уважением там. Мсье Козлову была прекрасно известна история экспедиций Беринга и капитана Чирикова. По этому случаю он сказал нам, что оставил в Охотске мсье Биллингса, которому государство поручило построить два корабля для продолжения русских открытий в северных морях.
Он приказал, чтобы все средства, находящиеся в его распоряжении, были использованы для ускорения новой экспедиции. Однако его рвение, настойчивые старания и крайнее желание исполнить волю императрицы не могли преодолеть препятствий, неизбежно возникающих в стране почти столь же дикой, как и в первый день ее открытия, где суровый климат на восемь месяцев в году приостанавливает все труды. Он полагал, что было бы экономнее и намного быстрее отправить Биллингса из какого-нибудь порта на Балтийском море, где его могли бы обеспечить всем необходимым на несколько лет.
Мы начертили карту Авачинской бухты или, говоря вернее, проверили карту англичан, которая весьма точна. Мсье Бернизе очень изящно перерисовал ее и преподнес в дар губернатору. Мсье Блондела также предложил ему принять в дар копию своего рисунка острога, и отцы Монже и Ресевер подарили ему ящик с кислотами для анализа воды и изучения различных веществ, образующих камчатскую почву.
Химия и минералогия не были чужды мсье Козлову. У него была особая склонность к химическим опытам. Однако он сказал нам, и с этим рассуждением легко согласиться, что прежде чем заниматься минералами невозделываемых земель, первой заботой мудрого и просвещенного правления должно быть обеспечение хлеба для жителей и приучение дикарей к земледелию. Обильная растительность свидетельствовала о большом плодородии почвы, и он не сомневался, что она будет давать обильные урожаи ржи и ячменя, даже если окажется, что пшеница не может пускать ростки по причине холода. Он обратил наше внимание на прекрасный вид нескольких маленьких полей картофеля, клубни которого привезли из Иркутска два-три года назад. Он намеревался прибегнуть к мягким, но решительным мерам, чтобы превратить в земледельцев русских, казаков и камчадалов.
