Текст книги "Все и побыстрее"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Глава 18

При посещении доктора Кепвелла Гонора почти не понимала смысла его советов, так как он использовал специальные медицинские термины и речь его была быстрой и небрежной. Она внимательно прочитала брошюру, которую он дал ей в день первого посещения, и приняла ее как руководство к действию. Ежедневно она проходила не менее двух миль, пила молоко, ела хлеб грубого помола и заменила ванны душем.

Сейчас она была рада, что Курт уехал, так как руководство гласило: по возможности ограничить половые сношения.

Гонора старалась почаще бывать на воздухе и все свободное время проводила в тени распустившихся апельсиновых деревьев, слушая щебет птиц и греясь на солнышке. Она часто писала Курту, однако ни словом не обмолвилась о предстоящих родах. Зачем беспокоить его, когда он так далеко. Она представляла выражение его лица, когда, приехав, он найдет ее в интересном положении. Ведь он так хотел иметь детей, и как минимум троих.

Почтовая служба маленькой арабской страны работала плохо: письма шли долго и часто терялись. Когда задержки были особенно длительными, Гонора начинала волноваться: воображение рисовало ей самые ужасные картины.

Она часто писала отцу, но так и не сообщила ему о своей беременности – просто рука не поднималась.

Гонора часто плакала. Это были легкие слезы беременной женщины, но она приписывала их своему одиночеству.

Груди ее налились и стали такими же, как у Кристал, чем она очень гордилась, однако живот пока рос медленно, и просторные кофты, которые она носила, скрывали беременность. Однако в конце января Гонора решила, что ей все же следует купить специальную одежду, и, отправившись в магазин, приобрела широкую габардиновую юбку с рядом пуговиц, позволяющих регулировать ее ширину по мере роста живота, и две просторные блузки.

Как-то морозным февральским вечером, когда Гонора лежала на диване, слушая по радио вечерний концерт и одновременно читая новый роман «Дом радости», в дверь постучали. Заложив страницу, Гонора направилась к двери, недоумевая, кто бы это мог быть.

На пороге стоял Ленглей, держа в руках до боли знакомый потертый чемодан.

– Папа, – выдохнула Гонора.

– Похоже, я скоро стану дедушкой.

Родной капризный голос напомнил ей детство, и, выронив книгу из рук, она бросилась ему на шею.

Ленглей сознался, что голоден, и Гонора помчалась готовить обед. Отец удобно устроился за кухонным алюминиевым столиком и, потягивая виски, оставшееся от Курта, рассказывал ей семейные новости. Джоселин перешла в новую школу и отлично учится, Кристал блистает на Клей-стрит.

– Сейчас с помощью известной американской фирмы она заново отделывает особняк, – добавил Ленглей.

Он с аппетитом съел баранью отбивную, которую Гонора приберегла себе на завтра, кусочками хлеба вычистил тарелку и явно остался доволен.

– Как твои издательские дела? – спросила Гонора, чистя картофель.

– Мои дела подождут. Сейчас я в отпуске. Расскажи мне о работе Курта.

Гонора начала рассказывать о пустынной земле, покрытой песками, которые надо закрепить, о строительстве асфальтовой дороги через эти зыбучие пески, о трудностях, с которыми придется столкнуться Курту.

– Аравийские пески! – воскликнул Ленглей. – Мне всегда хотелось побывать в тех краях! Но скажи, как Курт мог оставить тебя в твоем положении?

– Я ему не сказала о ребенке.

Ленглей вылил в стакан остатки виски и поставил пустую бутылку на подоконник.

– Черт возьми, Гонора, – воскликнул он, – как ты могла скрыть такое от своего мужа?

– Он бы тогда остался дома, а эта работа очень важна для его дальнейшей карьеры.

– И все же… ты обязана поставить его в известность. – Глаза Ленглея увлажнились, и Гонора поняла, что он вспомнил о матери, умершей при родах.

Вздохнув, Гонора помешала картофельные чипсы.

– Я напишу ему в самое ближайшее время. Папа, ты погостишь у меня?

– Здесь так тесно.

– Я буду спать на раскладушке, а ты займешь мою кровать.

– Может, мне лучше остановиться в гостинице? – спросил нерешительно Ленглей.

Гонора посмотрела на отца – старая вытертая рубашка, плохо отглаженный воротничок. Жалость сжала ей сердце.

– Папа, ты проехал сотни миль, чтобы повидаться со мной! О какой гостинице ты говоришь? Об этом не может быть и речи.

В последующие дни Гонора возила отца осматривать город. Она чувствовала себя узником, вырвавшимся из заточения, и была очень счастлива.

Временами Ленглей уходил в себя: его мучила совесть, он страдал из-за того, что живет на деньги дочери. Ленглей объяснил ей, что его дорожные чеки здесь не меняют.

Гонора купила ему три бутылки шотландского виски «Блэк энд уайт», и, хотя она никогда не видела его пьяным, две из них опустели за два дня.

Они перенесли кухонный стол и стулья в гостиную, и теперь Гонора спала в кухне на перекочевавшей туда софе, что было крайне неудобно. Каждый день она готовила для отца что-нибудь вкусненькое. В воскресенье, на третий день после его приезда, Гонора приготовила праздничный обед в английском духе: баранина с жареной картошкой, йоркширский пудинг с фруктами и взбитыми сливками.

Выпив кофе, Ленглей развалился на стуле и погладил себя по животу.

– Ничего вкуснее не ел с тех пор, как мы уехали из Англии. Как бы мне хотелось туда вернуться!

– О каком возвращении ты говоришь, когда твой внук станет здесь президентом!

– Да, он будет стопроцентным американцем, как ты и твой сестры. Речь идет обо мне. Приехав сюда, я потерял все.

– Папа, это неправда, просто Гидеон не сумел тебя по-настоящему оценить, но я верю, что этот твой издатель раскроет твой талант.

На верхней губе Ленглея выступил пот.

– Гонора, пора сказать тебе правду. Между нами никогда не было секретов. Никакого издательства не существует.

Гонора тяжело вздохнула, хотя с самого начала подозревала, что рассказы отца о его новой работе просто выдумка.

Ленглея как прорвало, он говорил почти скороговоркой.

– Ты понимаешь, этот парень нанял меня в качестве литературного обработчика его книги. Он заплатил мне пятьдесят процентов аванса. Его роман напоминал школьное сочинение. Он описывал мужество солдат во время бурской войны. Я просто вычеркнул наиболее идиотские места.

– Естественно, – заметила Гонора, – ты первоклассный редактор.

– Издательство «Литтл Браун» отвергло его книгу, и он во всем обвинил меня. Он сказал, что мои поправки сделали его роман бессмысленным, и отказался выплатить мне вторую часть гонорара. Ленглей залпом осушил стакан.

– Боже, какая несправедливость!

– Я с самого начала знал, что он жулик, но пока я работал над его романом, я был уверен, что смогу заново начать карьеру и помочь моим бедным девочкам. Сейчас у меня совсем не осталось надежд. Никаких! – Ленглей всхлипнул.

Гонора крепко сжала руку отца. Его ладони – хрупкие, с длинными пальцами – напоминали ее собственные.

Ленглей отвернулся. Его взгляд рассеянно скользил по апельсиновым деревьям за окном.

– Я написал Мортимеру Франклину Смиту, ты должна его помнить. Он владеет издательством «Брайтон-хаус». У них сейчас есть вакансия как раз для человека моей квалификации.

– Ты хочешь уехать в Лондон? – Гонора зябко передернула плечами, вспомнив их холодную, как погреб, квартиру.

Ленглей заходил по комнате.

– Вот так обстоят дела, моя португалочка. Я вынужден вернуться. У меня нет денег, чтобы жить здесь.

– Это не проблема. Курт оставил мне достаточно денег.

– Я не могу жить на твои деньги.

– Папа, ты говоришь глупости. По крайней мере ты должен остаться здесь до следующего месяца, а там, глядишь, Курт вернется.

– Мне бы очень хотелось быть с тобой, когда мой первый внук появится на свет, – лицо Ленглея приняло страдальческое выражение, – но такой случай бывает раз в жизни. Я не могу упустить этот шанс.

Гонора молча кивнула.

– Гонора, – продолжал Ленглей, – между нами не должно быть никаких недоразумений. Я не возьму у тебя ни пенни, пока мы не договоримся о процентах. Между нами должно быть деловое соглашение. Это мой долг чести.

Как часто Гонора слышала от отца эти слова там, в Лондоне. Ведя деловые переговоры по телефону, Ленглей всегда ссылался на долг чести.

– Но ведь я твоя дочь, – сказала она тихо.

– Я просто хочу занять у тебя деньги под проценты. – В голосе Ленглея чувствовалось раздражение, его взгляд блуждал, избегая взгляда дочери. – Меня бы устроила тысяча. Не фунтов, конечно, – добавил он поспешно, – долларов.

– Тысяча? – едва слышно переспросила Гонора.

– Ну да. Если ты можешь одолжить мне больше, я не буду возражать. Тогда бы я смог купить билет второго класса вместо третьего, да и вообще…

Самая большая сумма, которую Гонора видела за последнее время, была проставлена на чеке доктора Кепвелла – триста долларов. Сколько же денег осталось на ее счете? Гонора не была сильна в арифметике и сейчас силилась подсчитать в уме, сколько у нее денег в банке. Кажется, около тысячи двухсот долларов. С видом побитой собаки Ленглей наблюдал за дочерью. Гонора продолжала размышлять. Курт должен вернуться через две недели. Она вполне проживет на оставшиеся двести долларов.

– Тысяча долларов – это все, что я могу тебе дать, – сказала она наконец, не смея поднять глаза на отца. Гонора боялась уязвить его самолюбие.

Спустя два дня Гонора проводила отца на вокзал. Расставаясь, оба горько плакали.

На следующей неделе вдруг появились непредвиденные расходы: доктор Кепвелл заставил ее сделать рентген и направил к дантисту, который поставил ей пломбу; на станции техобслуживания ей сказали, что она еще жива только чудом, так как в машине неисправны тормоза. Кроме того, Ленглей записал купленные подарки на ее счет. Подсчитав все расходы, Гонора успокоилась: на счете должно было остаться сто тридцать пять долларов и семьдесят три цента.

На улице шел сильный дождь, когда ей принесли извещение из Американского банка. Остаток составлял тридцать пять долларов и семьдесят три цента.

«Они, вероятно, ошиблись», – подумала Гонора и принялась снова подсчитывать в уме расходы последних дней. Ничего не сходилось. Она оторвала кусок от бумажной хозяйственной сумки и стала складывать цифры, пытаясь найти ошибку, и скоро нашла ее, но не в свою пользу. Банк был прав – у нее оставалось тридцать пять долларов с мелочью. Гонора зарыдала, но скоро взяла себя в руки и стала думать, что делать дальше.

Накинув плащ, она побежала на почту и отправила Курту телеграмму. Последующие два дня она сидела дома и ждала ответа от Курта. Холодильник был пуст, и Гонора пила только чай.

Каждый раз, когда ребенок начинал шевелиться, Гонора покрывалась испариной. Она во что бы то ни стало должна уберечь это маленькое, беззащитное существо, жившее в ней, – ребенка Курта. Как она могла отдать тысячу долларов отцу? Как он посмел просить ее об этом? Кристал бы никогда не отдала ему свои последние деньги!

Когда на третий день ответ от Курта не пришел, Гонора отправилась в западное почтовое отделение, чтобы узнать, есть ли на ее имя денежный перевод. Погода была неприятной – дул горячий ветер Санта-Ана. Почтовый служащий объяснил Гоноре, что денежные переводы поступают в банки, и посоветовал ей обратиться в одно из его отделений. В банке ей сказали, что из Лалархейна не было никаких поступлений на ее имя.

Гонора отправилась домой. У почтового ящика она замедлила шаг: а что, если пришло письмо от Курта? Дрожащей рукой она открыла ящик. В нем лежало три толстых конверта. Все письма были от Курта.

В холле появилась домовладелица, и Гонора вспомнила, что сегодня второе апреля – дата внесения арендной платы за квартиру. Выбежав на улицу, она торопливо вскрыла одно из писем и быстро пробежала его глазами.

15 марта 1950 года.

Гонора, дорогая!

У меня для тебя плохие новости. Земля здесь труднее, чем полагали геологи, и мы столкнулись с массой проблем. Я смогу вернуться домой только в середине мая, и это в лучшем случае.

Все померкло у нее перед глазами, и она без сил опустилась на скамейку. Ветер завывал в ветвях деревьев, раскачивая их. Этот шум сливался с шумом у Гоноры в голове.

Глава 19

Проезжая место аварии, Гонора крепче сжала руль. Большой трейлер, один из тех, что осуществляют перевозки между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, перевернулся и съехал в кювет. Картина была ужасной. Курт неоднократно говорил ей, что на крутом подъеме надо сбрасывать скорость, иначе могут отказать тормоза. Механик заверил, что починил тормоза ее машины. А что, если они снова сломались?

От напряжения у Гоноры заболела шея.

Прошло два дня, как она получила от Курта письмо. Два напряженных дня, полных тяжких раздумий и забот. Скопилось много неоплаченных счетов – за газ, за квартиру, за лекарства – и самые большие из супермаркета. А ответ на ее телеграмму все еще не пришел.

Вчера вечером в ее дверь просунулась голова домоправительницы, украшенная огромными металлическими бигуди.

– Пошел четвертый день, дорогая, – напомнила она, – хозяин будет недоволен.

– Я очень сожалею, – стараясь казаться безмятежной, ответила Гонора, – но банку требуется время, чтобы конвертировать деньги, которые прислал мне мистер Айвари. – Гонора вспомнила последние месяцы пребывания семьи Силвандер в Англии, когда им приходилось врать, чтобы отделаться от кредиторов.

– Я не могу вас выгнать в вашем положении, но пройдет еще несколько дней, и хозяин вышвырнет меня с работы. Что мне прикажете с вами делать? Придется все-таки вручить вам уведомление о выселении.

Гонора легла на диван и попыталась заснуть, но тяжелые мысли не давали ей покоя. Скоро ее выселят. Куда она пойдет? Кто приютит ее? Если бы у нее была хотя бы сотня долларов, она смогла бы продержаться еще месяц. Дрожащей рукой Гонора провела по холодному, мокрому лбу. Кто бы мог одолжить ей эти деньги? Может быть, Кристал? Она вспомнила угрозы Гидеона и постаралась прогнать эти мысли, но они возвращались снова и снова.

А что, если попросить денег у самого Гидеона? Но как она может обратиться с такой просьбой к их врагу? Это оскорбит Курта, к тому же придется проехать пятьсот миль туда и обратно, чтобы добраться до него. А как путешествие отразится на ребенке? В брошюре сказано, что беременным женщинам следует избегать дальних поездок.

А разве у нее есть выбор? Гонора поднялась и стала искать в бумагах Курта карту Калифорнии.

Не доезжая до Грейпвайна, Гонора остановила машину и вышла подышать свежим воздухом. Запах цветущей люцерны наполнил ее легкие. Каждый час она останавливала машину и пять минут гуляла, надеясь, что это пойдет на пользу ребенку.

Следующая остановка была в Бейкерсфилде, где Гонора купила большой чизбургер и бутылку молока. Подкрепившись, она поехала дальше и ехала до тех пор, пока совсем не стемнело. Свернув на обочину, Гонора заперла дверцы и постаралась уснуть. Кузов машины вздрагивал от проносящихся мимо большегрузов. Утром следующего дня Гонора приехала в Сан-Франциско. Пока заправщик заливал бензин в бак, Гонора прошла в туалет, где умылась и переоделась в чистое платье. В висевшем над раковиной зеркале Гонора увидела свое бледное испуганное лицо.

Припарковавшись на Мейден-лейн, Гонора с трудом вылезла из машины. Поясница болела, ноги онемели. Она испугалась, что дальняя дорога повредила ребенку, но он тотчас зашевелился в животе, напоминая о своем существовании.

Сидевшая за пультом связи девушка с интересом оглядела ее с головы до ног.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Мне нужно видеть мистера Талботта.

– Вам назначена встреча?

– Нет, но…

– Тогда сожалею, но никто не может пройти к мистеру Талботту без его личного приглашения. Таков порядок.

– Думаю, он не будет возражать – я сестра его жены.

– Похоже, что так. У вас такой же милый акцент. Проходите.

Поднимаясь по лестнице, Гонора вспомнила, как они с Кристал впервые пришли сюда. Неужели прошел всего год? Казалось, минула целая вечность. Неужели семья Силвандер развалилась всего за год?

Гонора поднялась на второй этаж. Чертежных столов здесь уже не было. Всю дорогу Гонора думала, что она скажет секретарше Гидеона, но ее в приемной не оказалось. Гонора подошла к двери, на которой золотыми буквами было написано: «Г.Д.Талботт. Президент» – и открыла ее.

Гидеон стоял, склонившись за столом, заваленным чертежами. При виде Гоноры лицо его стало хмурым.

Гонора с трудом выдавила улыбку.

– Доброе утро, Гидеон.

– Как ты осмелилась прийти сюда? – рявкнул он. – Почему эта новая идиотка пропустила тебя?

– Не ругайте ее, – ответила Гонора, – я сказала ей, что я сестра вашей жены.

– Неужели ты не поняла меня? Я ведь ясно сказал – никаких родственных связей!

– Вы сказали, что я не должна общаться с Кристал и Джоселин, и я сдержала свое слово.

Гидеон посмотрел на нее в упор.

– Тогда зачем ты здесь?

– Я пришла одолжить у вас денег. – Всю дорогу Гонора повторяла эти слова, и сейчас они легко слетели с ее губ. – Мне нужно сто долларов под любые проценты.

– Я не имею дело с женщинами легкого поведения.

– Мы с Куртом поженились.

– Твое обручальное кольцо для меня ничего не значит. Я не верю тебе.

– Мы поженились в Тахо. – Голос Гоноры был спокойным.

Гидеон опустился в большое кожаное кресло, не предложив ей сесть.

– Тогда почему твой муж не обеспечивает тебя?

– Его сейчас нет в стране.

– Слышал, что он уехал в Лалархейн строить дорогу, – сказал Гидеон. – Как видишь, я в курсе дел Курта Айвари. – Выражение лица Гидеона смягчилось.

Гонора почувствовала к нему некоторую симпатию. В конце концов это он спас Курта от голода, дал ему образование, заботился о нем.

– Гидеон, – сказала она, – Курт не виноват, что все так получилось. Он очень любит вас.

– Не старайся, все равно не получишь ни пенни.

Гонора едва держалась на ногах.

– Я бы не приехала сюда, но у меня просто нет выхода. Курт оставил мне большую сумму… но я… я сделала глупость. Мне нужно всего сто долларов.

– Ты и твой отец! Вы упустили свой шанс, а теперь побираетесь!

– Папа вернулся в Лондон. Ему предложили хорошую работу.

Гидеон недоверчиво посмотрел на Гонору. Его взгляд говорил: я поверю этому только в том случае, если у меня будет достоверная информация.

– Я уже достаточно сделал для Айвари, – сказал Гидеон злобно, – и не собираюсь помогать его ублюдку.

При слове «ублюдок» сердце Гоноры упало, в глазах потемнело, руки непроизвольно сжались в кулаки. Она была оскорблена до глубины души. Как смеет этот отвратительный коротышка так оскорблять ее еще не родившегося ребенка? Неужели в этом мерзком типе, женившемся сначала на ее тетке, а затем на сестре, нет ничего человеческого? Пытаясь взять себя в руки и держаться с достоинством, Гонора спокойно ответила:

– Мне вас жаль, Гидеон. Наверное, жизнь поворачивалась к вам не лучшей своей стороной.

– Вон!!!

Гонора медленно направилась к двери. Бледная и спокойная, она спускалась по лестнице. Когда Гонора подошла к выходу, дверь открылась, и она увидела Кристал. Столкнувшись нос к носу, сестры застыли на месте и внимательно оглядели друг друга.

Кристал в серебристой норковой шубе и такой же шапочке была чудо как хороша.

Гонора протянула к ней руки.

– Крис, – прошептала она, – Крис, я так соскучилась по тебе.

Взгляд Кристал остановился на животе сестры.

Золотистая головка, увенчанная серебристым мехом, отвернулась в сторону, левое плечо дернулось, губы скривились в усмешке. Вся ее фигура выражала презрение.

– Мы поженились, – начала оправдываться Гонора, – мы поженились… – Она бросилась к двери. Запах дорогих духов сестры преследовал ее.

Гонора бежала по Мейден-стрит. Перед ее мысленным взором стояло лицо сестры. В нем не было ничего от прежней Кристал, только холодная, презрительная жалость.

Гонора села в машину и закрыла лицо руками. По ее щекам текли слезы.

К полуночи Гонора добралась до дому. Не раздеваясь, она упала на постель и забылась в тяжелом, крепком сне. Когда Гонора проснулась, было еще темно. Она достала свою старую юбку, которую носила еще в Эдинторпе, – единственное, что осталось из всех ее вещей, привезенных отцом, и, вооружившись иглой и ножницами, стала ее расставлять.

К десяти часам утра юбка была готова и отпарена. Гонора оделась. Широкая юбка и длинный вязаный свитер скрывали ее беременность.

Гонора вышла на улицу. На двери кафе висело отпечатанное на машинке объявление: «Требуется опытная официантка. Неполный рабочий день. Обратиться к управляющему».

Управляющий позвонил в Сан-Франциско, и Эл Строуд дал ей хорошую рекомендацию.

– Вы приняты, – сказал управляющий, – приступайте к работе.

Прошло всего тридцать пять минут, как Гонора переступила порог кафе, и вот она уже обслуживает своего первого клиента.