Текст книги "Все и побыстрее"

Автор книги: Жаклин Брискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Глава 43

Малькольм пришел домой в начале седьмого. В это время Джоселин на кухне готовила торт, заглядывая в лежащую перед ней книгу с рецептами блюд французской кухни. Она всегда точно следовала рецепту, когда готовила, как того требовал Малькольм.

Лиззи стояла на стуле и наблюдала за действиями матери. Ее халатик был забрызган молоком и испачкан мукой.

– Забрать ее? – спросил Малькольм и, не дожидаясь ответа, взял девочку на руки.

Нахмурившись, Джоселин стала поливать торт глазурью. Еще одна причуда Малькольма. Когда приходили гости, он укладывал девочку спать и только спящую показывал ее им. Красивая девочка с разметавшимися по подушке волосами неизменно вызывала восхищение гостей.

Джоселин поставила торт в холодильник и прислушалась. Ей показалось, что Лиззи плачет. Она побежала в комнату дочки.

Малькольм, зажав коленями девочку, пытался надеть на нее ночную рубашку. Лиззи всхлипывала, по ее лицу текли слезы. Почему она плачет? Не хочет спать? Малькольм слишком сильно зажал ее? У Лиззи свое восприятие мира, и понять, что с ней случилось, очень трудно.

– Я уложу ее сама, – сказала Джоселин.

– Бинчоусы будут здесь с минуты на минуту, – ответил Малькольм, силой укладывая дочку в кроватку. Лиззи плакала и вырывалась из его рук.

– Мах… Мах! – кричала она.

– Ей же больно, – сказала Джоселин.

– Ты ошибаешься, дорогая. Я не делаю ей больно, просто приучаю к дисциплине для ее же пользы и тебе советую быть с ней построже. А почему ты до сих пор не одета?

Сорвав гнев на жене, Малькольм склонился над кроваткой и поцеловал дочку.

Джоселин поспешила в спальню, наложила косметику, сменила платье. Может, она действительно балует девочку? Малькольм ведь тоже любит Лиззи. Просто когда он нервничает, то становится более придирчивым. «Если он когда-нибудь тронет ее хоть пальцем, – думала Джоселин, – если только…» Она часто повторяла про себя эту фразу, но еще никогда не заканчивала ее.

В самый разгар обеда в дверях столовой появилась Лиззи. Она стояла на пороге, засунув большой палец в рот, и широко раскрытыми глазами смотрела на гостей. «Глаза Кристал, – подумала Джоселин, – хотя у сестры никогда не было такого печального взгляда».

– Какое очаровательное существо! – воскликнул Кен. – Иди сюда, крошка.

– Она должна спать, – сказала Джоселин, подбегая к дочке.

– Я никогда не видела такого чуда, – заметила Сандра. – Разрешите ей побыть немного с нами.

– Джоселин очень строгая мать, – сказал Малькольм. – Я не возражаю, чтобы Лиззи осталась с нами.

Джоселин взяла девочку на руки.

– Мах… Мах, – сказала та.

Улыбки застыли на лицах четы Бинчоус.

– У нашей Лиззи небольшой дефект во внутреннем ухе, пустился в свои обычные объяснения Малькольм, – когда она немного подрастет, врачи легко устранят его.

Джоселин унесла девочку в детскую и, присев на кровать, стала убаюкивать ее.

– Моя хорошая, моя ненаглядная, – шептала она в глухое ушко, которому ни один врач не сможет вернуть слух.

– Джосс! – услышала она голос мужа из столовой. – Лиззи не заболела?

– Ее немного лихорадит, – ответила Джоселин.

Она уложила Лиззи и вернулась в столовую.

– Вам повезло, что девочка плохо слышит, – сказала Сандра, – наш Скотти просыпался при малейшем звуке. Как вам еще удается все успевать и готовить такие вкусные блюда? – продолжала Сандра. – Когда Скотти был маленьким, у меня ни на что не хватало времени, а ведь ребенок с таким физическим недостатком, как у вашего, требует гораздо больше внимания.

– Мне нравится это выражение – «физический недостаток», – сказала Джоселин.

– Сандра вовсе не хотела обидеть вас, Джоселин, – вмешался Кен. – Просто, пока вас не было, Малькольм рассказал нам, что вы каждый день возите девочку в специальную школу.

– Да, при клинике Джона Трейси, – ответила Джоселин.

– Воспитывать такого ребенка, как Лиззи, большая ответственность, – продолжал Кен, – это гораздо ответственнее любой работы, которую вы делали в компании «Айвари».

– А мне нравится, как вы воспитываете ее, – добавила Сандра. – Я никогда не могла быть строгой с нашим сыном. Вы воспитываете дочь, как нормального человека, и это очень хорошо.

– Лиззи не урод, – ответила Джоселин.

– Я не это хотела сказать…

– Она очень сообразительная.

– Хватит, Джосс, – прервал жену Малькольм. – Сандра права, Лиззи нужно уделять больше внимания, чем другим детям. Я и сам удивляюсь, как тебе удается со всем справляться. Слава Богу, что у тебя есть один свободный день. Гонора забирает девочку к себе каждую среду после занятий в школе, – пояснил он супругам.

При упоминании имени жены их босса супруги Бинчоус почтительно закивали головами и прекратили дальнейшие расспросы.

– Малькольм, ты заметил, как вытянулись их лица, когда ты сказал о Гоноре? – спросила Джоселин мужа. – Мне даже стало немножко жаль их.

– А что мне еще оставалось делать? Тебе обязательно нужно оскорблять людей, с которыми я работаю.

Бинчоусы, сославшись на привычку рано ложиться спать, пять минут назад покинули их дом. Джоселин убирала со стола, а Малькольм, прихватив бутылку виски, направился в свой кабинет. Джоселин злилась, что Малькольм был полностью на стороне супругов Бинчоус, но, вспомнив, как чудесно начинался день, решила не заводиться и последовала за мужем.

– Малькольм, ты во всем прав, – сказала она, положив руки ему на плечи. – Как тебе понравилось то, что я приготовила?

– О какой еде может идти речь, когда твоя дочь испортила нам весь вечер. Почему ты не приучишь ее вовремя ложиться спать?

Джоселин отпрянула от мужа.

– Если бы Лиззи знала, что ты стесняешься ее, она бы вообще не выходила из своей комнаты.

– Господи, почему я не могу ничего сказать? Почему ты сразу лезешь в бутылку?

– Что случится, если Кен Бинчоус узнает о физическом недостатке твоей дочери? Он что, выгонит тебя за это с работы?

Малькольм сделал внушительный глоток и посмотрел на жену.

– Глухая она или не глухая, но одно я знаю твердо: ребенок должен ложиться спать в определенное время. Если ты не можешь приучить ее к этому, я сам займусь ее воспитанием. Я преподам ей урок.

– Какое чудное выражение – «преподам урок». Этому научил тебя твой отец?

– Твердая рука никогда не испортит ребенка.

– Плевать мне на твою «твердую руку», но хочу предупредить тебя, Малькольм, что если ты когда-нибудь тронешь девочку…

– Ну и что ты сделаешь, сука?

– Расскажу об этом Курту и Гоноре, – неожиданно для самой себя выпалила Джоселин.

Во всех их ссорах последнее слово всегда оставалось за Малькольмом. Если у него не хватало доводов, он пускал в ход кулаки. Джоселин всегда старалась не перечить мужу, зная, что вскоре он одумается и, целуя ее синяки, будет просить прощения. И она легко прощала его. Несмотря на его вспыльчивый характер и побои, Джоселин продолжала любить мужа. Она любила его красивое лицо и сильное молодое тело, надеясь, что в будущем ее ждет счастье.

Впервые причиной их ссоры стала Лиззи. Конечно, ее имя и раньше упоминалось во время семейных конфликтов, но только косвенно: Малькольм упрекал ее в неумении держать ребенка в строгости, его раздражало, что она слишком много разговаривает с девочкой, он старался делать вид, что проблемы глухоты не существует, но чтобы открыто выступить против Лиззи – такого никогда не было.

Эту ночь Джоселин спала в комнате дочки.

За завтраком она молча положила мужу на тарелку яичницу, налила кофе и, повернувшись спиной, занялась дочерью.

– Вчера мы хорошо покутили, – услышала Джоселин голос Малькольма, в котором угадывались нотки сожаления. – Я немного перебрал, – продолжал он все тем же извиняющимся тоном, – ты не находишь?

В другое время Джоселин сразу бы подхватила его игру и моментально все бы ему простила, но сейчас она лишь холодно кивнула в ответ и продолжала разговаривать с Лиззи:

– Сегодня среда. После занятий мы пойдем к тете Гоноре, и ты будешь помогать ей в саду.

Лиззи заулыбалась.

– Оо… Гоо… – сказала она.

– Она все понимает, – заметил Малькольм.

– Оо… Гоо… – повторила Лиззи.

– Гоно, – поправила ее Джоселин. – Точно так же я называла Гонору, когда была маленькой. А я не была глухой.

– Наш ребенок очень умный, – тотчас же подхватил Малькольм. – Голос его звучал виновато.

«Он боится», – решила Джоселин. Обычно после ссоры Малькольм становился нежным, предупредительным, иногда самокритичным, но испуганным – никогда. Джоселин вспомнила свою вчерашнюю угрозу рассказать о его поведении Курту и Гоноре. Неужели именно это так напугало его? Невероятно! Значит, вот он, способ обуздать его.

– Ей есть в кого, – ответила Джоселин, дотрагиваясь до руки мужа.

Он радостно улыбнулся в ответ.

– Я думаю вот о чем – я еще ни разу не был в школе.

– О, Малькольм, Лиззи была бы так рада! Когда ты выберешь время?

– Сегодня, – ответил Малькольм.

– Сегодня?

– А почему бы и нет?

С радостной улыбкой на лице Джоселин наблюдала через окошко за работой класса. Рядом с ней стояли еще две матери и смотрели на своих малышей. Лиззи, с разметавшимися черными волосами и оживленным личиком, вертела головой, стараясь видеть все сразу – и лицо своего отца, и шевелящиеся губы детей.

– У вас прекрасный муж, – сказала Джоселин одна из матерей.

– И необыкновенный красавец, – подхватила другая, – где вы его отыскали?

После занятий семья Пек отправилась в «Макдональдс», любимое место Лиззи. Она указала на гамбургер и сказала:

– Бур…

– Да, гамбургер, – подтвердил Малькольм.

– Бур… – еще громче повторила Лиззи.

Толстая женщина, сидящая за соседним столиком, с интересом посмотрела на Лиззи. Обычно в таких случаях Малькольм отводил глаза и старался не замечать, что необычная речь его дочери привлекает внимание, но на сей раз он так посмотрел на толстуху, что та опустила глаза.

Они приехали в дом Айвари и передали уставшую девочку в руки Гоноры. Джоселин ожидала, что Малькольм отвезет ее домой и вернется к Курту, но, когда они сели в машину, он произнес:

– Наконец-то мы будем одни.

* * *

– Давай, давай, поглубже, – требовал Малькольм.

Он сидел на скамейке в саду полностью одетый и только расстегнул брюки. Джоселин, голая, стояла перед ним на коленях. Они занимались французской любовью. Высокая ограда сада скрывала их от любопытных глаз. Джоселин очень старалась, и вскоре Малькольм без сил откинулся на спинку скамьи.

– Теперь моя очередь, – сказал он, отдышавшись.

– Здесь?

– Ложись на стол, – приказал Малькольм.

Поработав языком, он вскоре забрался на нее, и любовная игра закончилась под их общие крики и стоны. В боковую калитку немедленно постучали.

– Господи, – сказал Малькольм, – неужели она подслушивала?

– Пусть завидует, – беспечно ответила Джоселин, – как мне сегодня завидовали все мамы в школе.

– Шутишь?

– Вовсе нет.

Смеясь, они направились в душ. Им уже давно не было так хорошо.

Джоселин настолько хорошо изучила мужа, что всегда с уверенностью могла сказать, когда у него что-то не ладилось на работе. Она определяла его настроение по повороту головы, щелканью пальцами и по другим незаметным для постороннего глаза мелочам. В такие моменты она старалась быть образцовой женой – тщательно убирала дом, готовила что-нибудь особенное, старалась пореже попадаться ему на глаза и занималась с Лиззи только тогда, когда Малькольма не было дома. Однако в субботу, когда к ним на бридж пришли сослуживцы Малькольма, Лиззи опять стала виновницей их ссоры.

В самый разгар игры девочка вошла в гостиную. Все головы повернулись в ее сторону. На лицах гостей было написано восхищение. Джоселин вскочила из-за стола. Малькольм спокойно положил на стол карты и сказал:

– Сиди, я сам уложу ее.

Джоселин сидела за письменным столом, прислушиваясь к тому, что происходит в детской. Наконец она не выдержала и, пробормотав извинения, вышла из комнаты.

В детской горел ночник, и в полумраке фигура Малькольма, склонившегося над детской кроваткой, выглядела огромной и страшной. Обеими руками он прижимал девочку к матрацу. Ее голые ножки беспомощно дергались.

Негодование настолько захлестнуло Джоселин, что она сначала не могла вымолвить ни слова. Придя в себя, она закричала:

– Немедленно отпусти ребенка!

Лиззи повернулась в ее сторону и приподняла головку.

– Мах… Мах, – сказала она.

– Закрой дверь, – приказал Малькольм.

Джоселин с шумом захлопнула дверь и подошла к кроватке.

– Ты подонок, – сказала она свистящим шепотом.

– И это благодарность за то, что я выполняю твою работу?

– Какую работу? Ты ломаешь ей позвоночник!

– Если бы ты была хорошей матерью, ребенок бы не врывался в комнату, когда у нас гости.

– Так вот что тебя беспокоит больше всего. Как бы твои сослуживцы не узнали, что у их замечательного начальника глухая дочь!

– Ты не можешь говорить потише? – с угрозой спросил Малькольм, отпуская Лиззи, которая немедленно села в кроватке и широко раскрытыми глазами смотрела на них.

– Моему терпению пришел конец. Ты сводишь на нет все мои усилия.

– Что же ты прикажешь мне делать? Просить у тебя прощения? Или, может, встать на колени?

Взмах кулака, и Джоселин почувствовала острую боль в груди. Впервые Малькольм бил ее в присутствии ребенка, который переводил испуганный взгляд с одного родителя на другого.

Джоселин взяла дочь на руки и стала укачивать ее.

– Предупреждаю тебя, Малькольм, еще раз, если ты дотронешься до моего ребенка, я все расскажу Курту.

Малькольм молча вышел из детской.

Через десять минут, когда девочка уснула, Джоселин вошла в гостиную. Малькольм встретил ее нежной улыбкой, и Джоселин ответила ему тем же. Все видели, что они самая счастливая пара во всей Южной Калифорнии.

Неизвестно, что Малькольм решил для себя за ночь, но его отношение к дочери резко изменилось. Он стал относиться к ней, как к чужому, ненужному ему человеку – достаточно дружелюбно, но без прежней нежности.

В последующую неделю он совсем перестал замечать Лиззи и даже не смотрел в ее сторону, когда она протягивала к нему ручонки.

– Малькольм, почему ты к ней так относишься? – спрашивала Джоселин. – Она ведь только ребенок и не виновата в наших ссорах.

– Ты сама говорила мне, чтобы я оставил ребенка в покое, вот я и следую твоим указаниям. Достаточно с меня и того, что я зарабатываю для вас деньги.

– Можно зарабатывать деньги и быть хорошим отцом. Одно другому не мешает.

– У тебя всегда находятся аргументы, но все-таки прошу не забывать, что именно я приношу в дом баксы. А твоя задача – ухаживать за ребенком, и было бы гораздо лучше, если бы ты перестала носиться с ней.

«Он, наверное, цитирует своего отца», – с горечью подумала Джоселин.

– Малькольм, она хороший ребенок, очень хороший.

– Тогда у меня и вовсе нет причин изображать из себя няньку.

Таким образом Лиззи стала их полем битвы.

Девочка стала плохо есть, сосала палец, мочилась в постель и часто плакала по ночам.

Джоселин пригласили к детскому психоаналитику. Симпатичная пожилая женщина с добрым лицом спросила ее:

– Миссис Пек, не хотите ли вы поговорить со мной? Мне кажется, что у вас дома не все ладно. Какие проблемы вас беспокоят?

– Проблемы?

– Вам, наверное, уже хорошо известно, что глухие дети чутко реагируют на настроение родителей.

Джоселин прекрасно понимала, о чем идет речь, но не могла и не хотела выдавать Малькольма.

– У нас в семье нет никаких проблем, – ответила она с лучезарной улыбкой. – А почему вы меня об этом спрашиваете? Что-нибудь изменилось в поведении Лиззи?

– Она всегда была очень общительным ребенком, а в последнее время стала замкнутой. Да вы и сами должны были это заметить. Она почти не общается с другими детьми.

«Бедная моя Лиззи», – подумала Джоселин, но вслух сказала:

– Мы с ней всегда разговариваем, и я не заметила, чтобы она изменилась.

– Миссис Пек, пожалуйста, я вас совсем не виню, но мне кажется, что вам и вашему мужу надо побеседовать со мной.

– Муж очень занят на работе.

– Да, я знаю. Мы его почти не видим здесь.

– Он совсем недавно приходил вместе с Лиззи.

Женщина-психоаналитик вздохнула и покачала головой.

– Вы знаете, где меня найти, если я буду вам нужна, миссис Пек. Спасибо, что зашли.

Глава 44

В последнее воскресенье июля Гонора и Курт пригласили к себе в гости семью Пек. Другим гостем был сенатор Джордж Мурфи. Малькольм впервые в жизни общался с человеком такого ранга и потому старался показать себя в самом выгодном свете – был разговорчив, беспрестанно улыбался, расточал комплименты.

Лиззи сидела у матери на коленях и с интересом разглядывала незнакомца. Сенатор, в прошлом известный актер, был очень добрым человеком. Заметив взгляд девочки, он поманил ее пальцем.

– Иди ко мне, крошка. Ты такая хорошенькая.

В прежние времена Лиззи непременно бы подбежала к нему, но сейчас, по привычке засунув в рот большой палец, она еще теснее прижалась к матери.

Гонора, которая суетилась вокруг стола, заметила:

– Лиззи плохо слышит, но хорошо читает по губам.

Сенатор подошел к Лиззи и присел на корточки. Лиззи вытащила изо рта палец и, потупившись, смотрела на него. Сенатор улыбнулся и опять поманил ее пальцем. Лиззи протянула к нему ручонки, и он сел в свое кресло, держа девочку на коленях.

– Сейчас я расскажу тебе сказку, а ты сама следи за моими губами и запоминай.

Сенатор начал рассказывать Лиззи сказку о трех непослушных медвежатах, изображая в лицах все персонажи, и вскоре девочка громко смеялась, дотрагивалась пальчиками до его носа, рта, ушей. Глядя на них, Курт, Гонора и Джоселин не могли удержать смеха. Малькольм смеялся вместе со всеми, но что-то в его смехе показалось Джоселин неестественным.

«Надо быть поосторожнее с ним сегодня вечером, – подумала Джоселин, – иначе я нарвусь на очередной скандал».

Как только они сели в машину, вся веселость Малькольма мгновенно исчезла.

– Можем мы хоть раз пойти в гости одни? – мрачно спросил он.

– Мы вчера были одни у Бинчоусов, – ответила Джоселин, оглядываясь назад, где в специальном манеже сидела Лиззи и наблюдала за ними. – Но к Курту и Гоноре мы не можем пойти без Лиззи. Она их племянница, и они всегда рады видеть ее.

– Я хочу тебе кое-что сказать, Джоселин. Мне кажется, наш брак исчерпал себя.

Спокойный голос мужа напугал Джоселин. Где она неправильно повела себя? Возможно, она ошибалась, приписывая его плохое настроение неудачам в работе? Может, у него появилась девятнадцатилетняя красотка с пышной, как у Кристал, грудью? Почему он пришел к такому выводу?

– Я знаю, что наш совместный путь не был усеян розами, – сказала она, – но зачем такое поспешное решение?

– Ты лучше пораскинь мозгами, как нам освободиться друг от друга.

Джоселин не отказала себе в удовольствии лягнуть мужа:

– Я отлично понимаю, почему ты так расстроен. Сенатор, вместо того, чтобы восхищаться тобой, стал рассказывать Лиззи сказку. Знаешь, что мы сделаем в следующий раз? Мы купим заводную машинку, которую сейчас вставляют в говорящих кукол, и каждый раз, встречая кого-нибудь из сильных мира сего, ты будешь заводить ее, и никто не догадается, что твоя дочь глухая.

Малькольм, одной рукой продолжая вести машину, другой схватил ее за волосы и потащил вниз. Джоселин вскрикнула от боли.

Свет встречных фар ослепил Малькольма, и он, стараясь удержать машину, схватился за руль обеими руками.

– Если ты не заткнешься, сука, я проучу тебя.

Джоселин унесла полусонную девочку в детскую и уложила ее в кровать. Гонора держала для Лиззи специальный сундучок, в котором девочка каждый раз находила для себя подарки – книгу, игрушки или что-нибудь из одежды. На сей раз это была красивая ночная рубашка. Джоселин переодела дочь, но она была такой усталой и сонной, что не смогла порадоваться подарку. Девочка уснула. Джоселин зажгла ночник и вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Малькольм с опущенной на грудь головой сидел в гостиной на диване. Перед ним стояла бутылка виски.

Джоселин присела рядом с мужем.

– Малькольм, давай перестанем терзать друг друга, ведь я люблю тебя.

Малькольм отпил виски.

– Ты это уже продемонстрировала мне сегодня.

– Малькольм, я не знаю, что на меня нашло.

– О Господи! То ты выставляешь меня на посмешище, то обвиняешь в том, что я недостаточно люблю своего ребенка. Я даже не могу заниматься с тобой любовью, когда хочу.

– Давай сделаем это сегодня.

– Ты уверена, что не будешь вскакивать каждую минуту?

– Я вскакиваю только тогда, когда Лиззи снится что-то страшное.

– До меня не доходит, зачем ты оставляешь свет в ее комнате?

С некоторых пор свет в детской стал их маленьким Вьетнамом. Джоселин никак не могла понять, почему ее муж с таким упорством ведет эту партизанскую войну против света в комнате их дочери. Возможно, ему стало казаться, что Лиззи не только глухая, но еще и трусливая, а возможно, просто капризная девочка.

– Свет ей необходим. Если бы ты хоть раз сходил на занятия для родителей, ты бы знал, почему глухих детей нельзя оставлять в темноте.

– Я и так достаточно знаю. Просто ты во всем ей потакаешь и тем самым портишь ее.

– Лиззи только три с половиной года и, как это ни грустно, она глухая. Когда она просыпается ночью, ей необходимо видеть, где она находится.

– А, что толку разговаривать с тобой. – Малькольм налил себе еще виски. – Ты просто ничего не хочешь понимать и портишь ребенка.

Джоселин ушла в спальню и включила телевизор. По пятому каналу передавали сводку новостей. Снова убийства, разбойные нападения. Выключив телевизор и сняв блузку, Джоселин прошла в ванную. Розовый кафель и мрамор подействовали на нее успокаивающе. Она включила воду и намылила лицо. Внезапно сквозь шум воды до нее донесся плач дочери. Не смыв мыла, она понеслась в комнату Лиззи.

Дверь детской была плотно закрыта. В комнате было темно.

Джоселин взяла плачущую девочку на руки. Лиззи прижалась к ней и жалобно лепетала.

– Мах… Мах…

– Она могла бы уснуть и проспать до утра, – услышала Джоселин голос мужа.

– Боже, какая же ты скотина!

– Я только хочу приучить ее засыпать в темноте.

Лиззи продолжала дрожать и плакать.

– Хватит вымещать свою злобу на ребенке! – кричала Джоселин, прижимая дочку к груди. – Если ты недоволен мной, заведи себе секретаршу.

– Секретаршу?

– Лиззи так хорошо продвигалась вперед, пока ты не стал цепляться к ней. Или ты вспомнил методы воспитания своего паршивого папочки?

– Сука, не смей говорить таким тоном о моем отце. Ты недостойна даже имя его произносить. Мне давно пора найти себе другую женщину. Пойди посмотри на себя в зеркало. Ты же плоская, как доска; Мыло по всей роже, как у мужика перед бритьем. А может, ты и есть мужик? Ни грудей, ни…

Прижав к себе Лиззи, Джоселин бросилась в ванную. Придерживая дочь одной рукой, она стала другой смывать с лица мыло.

В ванную ворвался Малькольм.

– Будь я проклят, если сегодня она не будет спать, как все дети! – Он протянул руки к Лиззи, но Джоселин попыталась удержать ее. Силы были неравными, и Малькольм выхватил ребенка из рук матери.

– Малькольм, ради Бога, ты и так достаточно поиздевался над ней! Отдай мне ребенка! – Обеими руками Джоселин схватила дочку за талию.

– Отпусти ее, сука! – кричал Малькольм. – Они стали тянуть Лиззи в разные стороны. Краем глаза Джоселин видела их отражение в большом зеркале ванной. Папа, мама и маленькая дочь в диком танце на розовом мраморе. «Троица, – подумала она, – но далеко не святая».

– Отдай ее мне! – кричала Джоселин. В ней проснулась тигрица, которой руководило только одно желание – защитить своего детеныша, унести его в безопасное место, спрятать подальше от этого страшного человека, способного переломать ей все косточки.

Малькольм ударил Джоселин по обнаженной груди. Она пошатнулась, и часть ночной рубашки дочери, подаренной Гонорой, осталась у нее в руках.

– Отпусти ее! – снова закричала она.

Лиззи уже не могла плакать и тихо стонала. Джоселин бросилась к мужу. Он снова замахнулся, чтобы ударить ее, но Джоселин удалось увернуться, и удар пришелся на маленькую ручку девочки, которую она протягивала к матери. Ребенок зашелся плачем.

Этот удар по хрупкой ручонке дочери подействовал на Джоселин, как спичка, брошенная в бензин. Кровь прилила к голове, в ушах зазвенело, из груди вырвался дикий крик. Ванная комната закружилась у нее перед глазами, взгляд уперся в розовую вазу венецианского стекла. Ничего не соображая, Джоселин схватила ее и высоко подняла над головой.

Малькольм опешил и уставился на нее, В его взгляде было что-то такое, что навсегда запало ей в душу. Какая-то растерянность, желание что-то понять. Возможно, он осознал, что она стоит перед ним полуголая, с тяжелой вазой над головой, возможно, к нему пришло раскаяние в том, что он так упорно боролся со светом в детской, а возможно, он вспомнил своего отца с его методами воспитания. Что это было? До конца жизни Джоселин суждено было вспоминать этот взгляд и пытаться понять его значение.

– Я раз и навсегда отобью у тебя охоту терроризировать моего ребенка! – закричала Джоселин чужим, незнакомым голосом и опустила вазу на голову мужа. Розовые осколки, вспыхнув в свете электрической лампы, веером разлетелись по розовому мрамору.

Малькольм сделал ей навстречу два неверных шага. Джоселин выхватила Лиззи из его рук. Он упал лицом вниз, прямо на розовые острые кусочки. Звук нового удара, и все стихло.

Прижимая к себе дочку, тельце которой застыло у нее в руках, Джоселин остолбенело смотрела на мужа.

Малькольм лежал, распростертый на розовом мраморе. Время словно остановилось. Все внутри Джоселин замерло. Глазами стороннего наблюдателя она смотрела на мужа. Одна рука вытянута вперед, вторая прижата к боку. Ноги слегка раздвинуты. Он точно приготовился куда-то ползти.

Из головы Малькольма струились ручейки крови. Кровь подтекала под осколки вазы, образуя на розовом мраморе причудливую картину.

– Боже, что я наделала, – прошептала Джоселин, приходя в себя.

– Дорогой, вставай. Пожалуйста, встань.

Малькольм не шевелился.

Прижав к себе ребенка, Джоселин встала на колени и склонилась над мужем. Почему он не шевелится, ведь его глаза открыты? Он не может умереть! Они часто ссорились, и это всего лишь еще одна ссора. Он не может умереть.

Лиззи закричала, и Джоселин поднялась, смахивая с колен врезавшиеся в них осколки.