Текст книги "Вексель судьбы. Книга 2"

Автор книги: Юрий Шушкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

– Щас не найдёшь. Фуры утром поедут, а остальные все теперь шуруют в объезд. Торговли из-за этого чёртова объезда совсем не стало! Хочешь в мотеле поспать?

– У меня же нет средств…

– Брось, я щас сестре в мотель позвоню, она тебя пустит. Видишь – вон там синие буквы светятся: “Ма-тель”? Шуруй-ка быстро туда, я уже звоню!

К изумлению Алексея, его не только пустили переночевать за просто так, но даже отвели отдельную комнату с чистой постелью. И хотя комната представляла собой фанерную конуру, покрытую от дождя слоем толи и с незапирающейся дверью, а сам “мотель” больше напоминал трущобу, Алексей был по-настоящему поражён и тронут гостеприимством совершенно незнакомых людей.

Из-за накопившейся усталости он был готов проспать целые сутки, однако утром оказался кем-то разбужен:

– Эй, тебе же на Москву надо?

– В том направлении…

– Тогда собирайся, давай! Дядька на Москву один едет. Только сам с ним договаривайся.

“Дядькой, едущим на Москву”, оказался немолодой предприниматель с Урала на столь же почтенного возраста “Мерседесе”. Он тоже ночевал в мотеле, правда, имея “номер” немного получше. Предприниматель оказался собеседником весёлым и неполитизированным, и большую часть пути рассказывал о своих многочисленных приключениях, выискивая во всяком нечто весёлое и поучительное. При этом каждая из его историй, словно с целью закрепления содержащейся в ней морали, завершалась точным и по-настоящему смешным анекдотом.

Неувядающий оптимизм этого человека был тем более удивительным, что его собственная жизнь, понемногу раскрываемая в этих историях, выглядела отнюдь не образцом весёлой успешности. Сделав в самом начале девяностых ставку не на торговлю, а на металлообработку, для чего пришлось построить настоящий небольшой завод, он на протяжении целого ряда лет, в течение которых сколачивались и росли первые частные капиталы, считался аутсайдером. Однако с началом широкого дорожного строительства дела неожиданно пошли в гору, поскольку ему удалось придумать и поставить на поток производство современных дорожных знаков, катафотов и дефицитных в своё время “лежачих полицейских”. Правда, весьма скоро все придуманные им технологические приёмы и патенты были украдены или оспорены в судах, в результате чего прибыльное производство дорожной амуниции перетекло в ведение “губернаторских зятьёв” и “ментовских генералов”. Поездка же на юг, из которой он возвращался, была ничем иным, как запоздалой и обречённой на неудачу попыткой продвинуть свои изделия дорожникам, штурмующим последние километры перед сочинской Олимпиадой.

– Как же теперь будете?– спросил Алексей, искренне сочувствуя своему собеседнику.

– Помирать пока не собираюсь,– ответил тот.– Продам для начала ангар и часть ненужных станков. А на оставшихся буду клепать для дачников парники, качели и беседки.

– Грустно.

– А зачем грустить? Надо просто исходить из того, что не только я, а большая часть моего поколения и как минимум ещё одного – того, что идёт впереди,– натурально пролетели. Причём пролетели не только мимо кассы, но и мимо настоящего смысла, который обязательно должен в человеческой жизни присутствовать.

– Как у Конфуция – ничего нет хуже, чем жить в эпоху перемен?

– Совершенно не так! Жить в эпоху перемен, наоборот, в миллион раз лучше, чем тосковать в застое. Причина нашей беды в другом. Сейчас все, кому не лень, ищут в советском прошлом источники всех без исключения бед, которых там и близко не лежало. Однако был в том прошлом один страшный недочёт, знаешь, какой?

– Какой?

– Святая вера в коммунизм. Или вера в скорое приближение совершенного общества – неважно, как его называть. Эта вера убедила нас всех, что история – всё, она завершена, главные дела на земле сделаны. Особенно Никита Хрущёв постарался, обещая по пьяни, что коммунизм будет построен за двадцать лет… По этой причине, когда коммунизм рассыпался и народ, имея за спиной развитую промышленность, медицину и науку, получил возможность с чистого листа начать строить действительно новое и совершенное общество,– мы все как один лишились воли, превратились в безвольных идиотов, мечтающих кто о халяве, кто о том, где и что украсть. Кривлялись, метались, пытались изображать из себя то Рокфеллера, то Савву Морозова – и в итоге вместо лучшей в мире страны, которую запросто могли бы воссоздать, породили какую-то химеру. Гибрид советской власти, раннего капитала и бандитского варианта.

– А разве понятно, что следовало строить? Ведь то, что формируется сегодня на Западе, нельзя назвать даже “сверхпоздним капитализмом” – это, по-моему, какая-то невиданная секта, средневековая алхимия на новый лад.

– Не стану спорить – Запад на глазах вырождается. Но и не факт, что мы сами не вырождаемся быстрей.

– Как же тогда быть?

– Трудно сказать. Имеется, правда, у меня одна теорийка. Смысл её в том, чтобы воспитывать из детей, угодивших в детские дома, новую настоящую элиту, новое дворянство. Ведь у детдомовцев, в отличие от сверстников из благополучных семей, есть куда стремиться и есть для этого воля. Их только надо хорошо и правильно воспитать. С помощью педагогического насилия, которое несмертельно, в их головы можно вложить во много раз больше знаний, чем получают обычные благополучные дети. Ну а воли им не занимать. Как на это смотришь?

Идея оказалась неожиданной, и Алексей не был готов к немедленному ответу.

– Разумное зерно в этом есть,– сказал он, подумав.– Но не получится ли так, что когда дети из детдомов и обычных семей подрастут, то между ними начнётся борьба не на жизнь, а на смерть?

– Не думаю. Вторые начнут тянуться за первыми, и нам, старикам и неудачникам, на смену придут наконец-то нормальные поколения…

За подобными разговорами Алексей понемногу начал забывать о своих бедах и был готов весь остающийся неблизкий путь рассуждать и спорить о материях фантастических и даже невозможных – если бы не приключившаяся с “Мерседесом” предпринимателя серьёзная поломка.

– Странно, ведь считается, что это надёжная машина,– произнёс Алексей то единственное, что мог произнести в данной ситуации.

– Надёжная, когда пробег меньше миллиона.

– А сколько здесь?

– Значительно больше. Ведь волка, как говорится, ноги кормят…

Поломку устранить собственными силами не удалось и пришлось вызывать эвакуатор, чтобы везти машину в Воронеж. Алексей решил, что появляться в областном городе ему не стоит, поэтому, поблагодарив предпринимателя-философа за помощь, отправился ловить попутную машину.

– Слушай, у тебя вроде денег с собою нет?– вдруг услышал он за спиной запомнившийся голос.– Возьми-ка у меня немного!

Предприниматель догнал его и сунул в ладонь три хрустящие красные купюры: “Тебе нужнее. Потом вернёшь.”

Эти пятнадцать тысяч рублей стали для Алексея поистине царским подарком и очень в дальнейшем пригодились. Ловить попутные машины удавалось по-прежнему бесплатно, однако благодаря образовавшемуся неприкосновенному запасу он отныне чувствовал себя куда уверенней.

До Ельца он ехал в кабине огромного тягача, перевозившего резервуар для строящегося завода. За рулём сидел интеллигентный татарин из ферганской Исфары – трудовой иммигрант, обосновавшийся в Липецкой области. Из разговора выяснилось, что он когда-то учился на доктора, но после развала единой страны не проработал по специальности ни дня. Главной же его мыслью, к которой он то и дело возвращался, была необходимость всемерно развивать в людях творческие навыки и всевозможные искусства.

– Все беды человечества проистекают от избытка незанятого и пустого времени,– объяснял водитель, и в эти минуты он переставал казаться работягой, а его голос звучал, словно с университетской кафедры.– В первобытном состоянии люди всё своё время тратили на собирательство и охоту, поэтому у них не оставалось времени для войн. А вот кочевники, которые первыми оседлали природу, заставив её саму кормить их стада, это самое свободное время получили – и сразу же начались великие завоевания. Ну а в наши дни люди тратят свободное время уже не столько на войны, сколько на издевательства над собой и другими – выдумывают несправедливые законы, мешают работать, развращают… А тратили бы на полезные дела – мир бы сделался другим! Теперь же с каждым годом свободного времени у людей будет становиться всё больше, и если ничего не изменить – человечество погибнет.

– Но ведь избыток свободного времени – удел состоятельных и богатых,– не согласился Алексей.– Вот у вас: неужели у вас его много?

– Ни минуты нет!– подтвердил татарин.– Но это потому что на прежней родине я бросил всё, и теперь строю дом, налаживаю хозяйство – всё с нуля. А вот у моих дочерей эта проблема уже обязательно возникнет…

Водитель не стал рассказывать, как именно в липецкой глуши он планирует развивать творческое начало у дочерей. Однако уже под конец поездки, убедившись в доброжелательности Алексея, поделился своим сокровенным желанием – провести несколько вечеров в хорошем столичном джаз-клубе.

Алексей сошёл на перекрёстке, откуда тягач поворачивал с федеральной трассы на местную дорогу, и следуя полученному совету ловить очередную попутку “за полицией”, отправился на обширную стоянку у полицейского поста.

– …Вы ошибаетесь, там был кто-то другой! Я спокойно еду, ничего не нарушаю, слушаю вальсы Шопена!– проходя возле будки ГИБДД, Алексей увидел возле автомобиля с московскими номерами прилично одетого водителя, пытающегося что-то доказать хмурому инспектору.

– Камера не может ошибаться! Вы дважды пересекли сплошную в районе населённого пункта Телегино!

– Я не проезжал никакого Телегино, вы с кем-то меня путаете!

– Ну как же!– не унимался инспектор.– После Ельца все проезжают Телегино!

– Я не проезжал через Елец, говорю же вам!

Алексей вспомнил, что видел этот автомобиль на объездной дороге – он следовал в правом ряду со столь скромной скоростью, что их тяжелогружёный тягач спокойно шёл за ним на ровном интервале.

– Извините,– сказал Алексей инспектору,– но эта машина действительно не была в Ельце.– Наш красный тягач с резервуаром километров десять двигался за ней по объездной.

Инспектор, очевидно запомнивший хорошо заметный издалека тягач с огромным грузом на прицепе и включёнными оранжевыми маячками, только что ушедший на поворот, был вынужден, для солидности откашлявшись, признать возможность ошибки и отпустил водителя.

– Огромное вам спасибо!– поспешил тот Алексея отблагодарить.

– Совершенно не за что. Но я был бы вам благодарен, если б вы смогли подбросить меня в направлении Москвы. Кстати, я когда-то тоже неплохо играл вальсы Шопена.

Возражений не последовало, и минуту спустя Алексей, удобно устроившись в просторном пассажирском кресле, наслаждался прекрасным осенним пейзажем за окном и филигранными фортепьянными аккордами, звучащими с фонограммы.

– А кто, простите, исполняет?

– Артуро Микеланджели. Очень редкая запись.

Алексей вспомнил феноменального итальянского пианиста, красавца и одновременно безбашенного лётчика и мастера автогонок, который был лишь на несколько лет моложе его самого и незадолго до войны добыл на конкурсе в Женеве призовое место.

– Вы музыкант?– поинтересовался он у водителя.

– Нет, инженер. Руковожу технической частью на строительстве двух заводов на юге. Теперь пора с недельку и дома побывать.

В ходе дальнейшего разговора он с увлечением рассказывал Алексею, как на этих заводах с помощью биотехнологий нужные и ценные продукты будет вырабатываться силами природы.

– Представляете – там, где раньше требовалось создавать сверхдорогую линию со сложнейшими настройками, теперь всю работу выполняют ферменты и микроорганизмы. Наша задача – лишь обеспечить поддержание для них комфортных условий, а затем выделить и очистить нужные вещества. А продуктов можем производить сколь угодно много: например, сегодня выпускаем кормовые аминокислоты, завтра – биопластик, послезавтра, если требуется рынку,– сможем выдать изопрен для шинной промышленности, и так далее. Можем на любом клочке земли, лишь бы он освещался солнцем, производить биотопливо ничуть не хуже и не дороже, чем нефть. При этом рабочий на таком производстве из мелкой сошки постепенно вырастает до уровня инженера и даже хозяина.

– Рабочий, вырастающий до хозяина,– заметил Алексей,– идеал прекрасный, однако кто из хозяев разрешит его осуществить?

– А у них не останется выбора!– рассмеялся инженер.– Новые технологии тем и интересны, что главная ценность в них – не станки и прочее “железо”, являющееся капиталом, а знания. В перспективе хозяин будет получать за купленные на свои деньги “железо” и заводские корпуса лишь скромную регулярную плату, подобно плате за воду или электричество.

Оценив серьёзность своего собеседника, Алексей решил поделиться с ним идеей самодостаточной фермы, которую вынашивал и мечтал воплотить в Альмадоне незабвенный Петрович. Инженер внимательно выслушал и ответил, что идея, в принципе, правильная, однако традиционное сельское хозяйство, на его взгляд, остаётся слишком малоэффективным и зависимым от человеческих усилий.

– Нужны такие новые технологии, при которых девять десятых всей работы за человека будет делать природа, а задача человека – лишь довезти продукт до прилавка или стола повара.

– А не возникнет ли проблем от переизбытка свободного времени?– памятуя о предыдущем разговоре, задал вопрос Алексей.

– При старых технологиях – обязательно возникнет, при современных же – нет. А ещё придёт пора, когда технологии, обеспечивающие производство материальных благ и энергии, сольются с технологиями постижения вселенной. В этом случае всё время человека сделается чистым творчеством. И нам даже трудно вообразить, как тогда изменится мир. Кстати – пока что мир изменяется отнюдь не в лучшую сторону, и знаете почему?

– Догадываюсь. Но ведь вы, задавая мне этот вопрос, наверняка держите в голове что-то своё?

– Правильно. Мне всегда в дороге страшно хочется поесть, и раньше, когда я начинал свои путешествия, вдоль трассы была масса всевозможных забегаловок – с виду неказистых, но с отменной домашней кухней. Хозяева и повара словно соревновались друг с другом, у кого гуляш вкуснее или харчо наваристей.

– А теперь?

– Теперь? Теперь у всех одинаковые супы из порошка. Хозяева забегаловок помечтали – и быстро поняли, что выгоднее не выделываться, а варить порошок. Ведь те немногие, кому нужны деликатесы,– потерпят до московских ресторанов…

Инженеру требовалось по пути заехать к родственникам в Тулу, о чём он честно предупредил Алексея, предложив подождать его несколько часов в одном из придорожных кафе, которые только что в прах раскритиковал. Алексей поблагодарил, однако предпочёл, не теряя времени, двигаться далее самостоятельно. Как подсказывала карта, изученная им в пути, отсюда по кольцевым шоссе добираться до места назначения было совсем несложно.

Дорога до Ржева выдалась мирной и удачной. Подаренные уральским предпринимателем пятнадцать тысяч создавали ощущение надёжности, а спокойная осенняя погода с неярким солнцем, бьющим сквозь полупрозрачную небесную пелену, дарила умиротворённый взгляд на всё, что происходило и будет происходить. Из окон многочисленных попуток, водители которых, словно сговорившись, не брали с него денег, Алексей задумчиво глядел на отдыхающие после долгого жаркого лета бесконечные просторы полей и лугов, через приоткрытое окно вдыхая полной грудью идущий от них запах прелой стерни, или наслаждался влажными объятиями лесных урочищ, в которые, словно стрела, врезалось чёрное остриё дороги, выжимая из мхов и елей пряные ароматы мокрой коры и отходящих грибов.

Никогда прежде Алексей не прикасался так обильно, полно и близко к нестоличной, негородской России, не поражался подобно тому, как сейчас, протяжённости её пространств и высоте её неба, не впитывал с щемящей сердечной тоской её тихую вековую грусть. В какой-то момент он даже поймал себя на мысли, что всё происходящее с ним – фантастическая сказка, поскольку этот бескрайний простор и разлившаяся поверх него тишина слишком невероятны для всепроникающего современного мира. А всепроникающий мир отныне напоминал о себе почему-то не взрывами в Москве и Альмадоне, а странной и столь же невероятной последовательностью разговоров последних двух дней, в которых почти все подряд его собеседники пытались так или иначе размышлять о будущем.

Кто знает – быть может, это и была настоящая святая Русь, открывшаяся с неожиданной стороны?

Поздним вечером, добравшись через Калугу и Юхнов до Вязьмы и решив поужинать в небогатом придорожном кафе, Алексей обратил внимание, что глаза подавальщицы полны слёз. Узнав, что причиной является тяжёлая болезнь дочери, на лечение которой у женщины совершенно нет денег,– он отдал ей, расплачиваясь по копеечному счёту за суп и тарелку жареной картошки, все свои пятнадцать тысяч, пожелав терпения и счастья.

При кафе имелся вагончик, в котором можно было остановиться на ночлег, но в этом случае из пятнадцати тысяч у подавальщицы осталось бы меньше денег для больной дочери, к тому же из чувства благодарности она могла сама потратиться на него – чего совершенно не хотелось. Поэтому Алексей, не сумев по-быстрому поймать попутку, поспешил отсюда уйти и был вынужден ночевать в лесу, соорудив на сухом пригорке подобие шалаша из берёзовой поросли и еловых лап.

Ночью резко похолодало, и утром все лесные лужи оказались стянуты плотной коркой прозрачного льда, в котором, как живые, застыли незадачливые насекомые. Трасса была пустынной, пролетающие мимо редкие автомашины растворялись в морозном тумане, словно в пустоте. Лишь спустя несколько часов, успев прошагать километров пятнадцать, Алексею удалось остановить молоковоз, следовавший до Сычёвки – городка, название которого он помнил ещё из фронтовых диспозиций. Сойдя в Сычёвке и проходя мимо железнодорожной станции, Алексей услышал объявление о скором оправлении пригородного “дизеля” на Ржев. Быстро оценив обстановку, он без билета проник в вагон “дизеля” и благополучно добрался на нём до нужного разъезда. Отсюда до охотничьей базы, где они проживали летом, оставалось несколько километров через лес.

Знакомая тропа быстро и скрытно вывела Алексея к воротам охотбазы. На воротах висел внушительный новый замок, а их кованое узорочье было густо усеяно прицепившимися к завиткам сухими листьями, которые бы неизбежно облетали, если ворота отворялись. По всему выходило, что охотбаза была закрыта и безжизненна.

Но искать другое пристанище на сегодня уже не представлялось возможным. Алексей вспомнил, что с тыльной стороны охотбазы в заборе должен иметься лаз, которым иногда пользовались работники из местных, чтобы спрямить путь до близлежащей деревни. Он двинулся вдоль забора, местами с трудом продираясь через плотные заросли, и вскоре обнаружил искомый потайной проход.

Все домики и хозяйственные постройки на охотбазе были заперты, а дорожки, которые давно никто не подметал, густо устилала осенняя листва. Оказавшись на хозяйственном дворе, Алексей первым делом подошёл к колодцу, зачерпнул ведро воды и долго, с наслаждением, заливал жажду живительной ледяной влагой. В окне избы, в которой располагалась кухня, виднелась незатворённая форточка. Запустив туда руку, он смог повернуть шпингалет и открыть окно, через которое пролез вовнутрь. Света не было, холодильники стояли открытыми и пустыми, однако в шкафах оставались сухари, консервы, сахар, соль, макароны, многочисленные специи и даже початая бутылка ереванского коньяка, который категорически непьющая повариха Матрёна Семёновна по капельке добавляла в свои непревзойдённые рагу и бефстрогановы. А в соседнем помещении стоял диван, на котором после предстоящего роскошного ужина можно было крепко, по-настоящему выспаться.

На следующий день, уже далеко после полудня, Алексей проснулся и вскочил с дивана от шума отпираемого снаружи замка. Скрипнула входная дверь, в коридоре кто-то громко закашлял, послышались чертыханья, а вслед за ними – успокаивающий женский голос.

Алексей прислушался – и выдохнул облегчённо: это были егерь и хозяйка-повариха, зачем-то пришедшие на кухню.

– Константиныч, это ты, что ли?– негромким и доброжелательным голосом позвал Алексей егеря, чтобы тот не перепугался до смерти, обнаружив постороннего на закрытой кухне.

– Ух ты! Да я! А кто ещё тут?

Хотя с момента расставания минуло почти три месяца, работники сразу же Алексея узнали и определённо обрадовались появлению здесь “хоть одной живой души”. Правда, в остальном радостного было немного.

Из их рассказа Алексей узнал, что хозяин охотбазы, тот самый Виталик, в августе внезапно умер, затравленный кредиторами и устав отбиваться от судов, постоянных арестов имущества и угроз. Вскоре охотбаза вместе с агрофирмой, купленной Виталиком в начале года, поступила в ведение конкурсного управляющего, который распорядился её законсервировать с обещанием “что-нибудь к весне порешать”. Персонал базы, урезанный до Константиныча и Матрёны, был переведён на минимальную зарплату в пять тысяч рублей, за которые они теперь изредка сюда наведываются, чтобы проверить целостность замков.

Заметив, что Константиныч ищущим взглядом обшаривает кухонные полки, Алексей честно признался, что выпил вечером остававшийся коньяк. Однако вместо ожидаемого порицания Константиныч пригласил Алексея перебраться к себе домой, пообещав угостить домашним самогоном.

Алексей поблагодарил егеря, но сразу же сказал, что не хотел бы без нужды “светиться” в населённых пунктах, и если это возможно, он бы тихо и незаметно пожил на базе неделю-другую.

– Не вопрос, живи тут,– согласился егерь.– Но самогоном я тебя всё равно угощу!

Эти добрые местные, не задавая никаких вопросов о причинах вынужденного уединения Алексея, проявили к его положению совершенно бескорыстное участие. Матрёна Семёновна пообещала понемногу снабжать продуктами, егерь регулярно стал наведываться с бутылочкой самогона и, кроме того, поставил на электросчётчике байпас, благодаря которому в жилище Алексея появился свет, заработали телевизор, кухонная плита и калорифер.

Алексей попросил егеря связаться инвалидом Ершовым, и вскоре выяснилось, что тот находится в Москве, где ему в госпитале Бурденко подгоняют и прилаживают оплаченный ещё летом ультрасовременный немецкий протез. Узнав, что Ершов вернётся к середине ноября, Алексей искренне порадовался за ветерана, которому успел оказать такую существенную помощь.

Однако сколько других возможностей решить человеческие проблемы одним лишь движением своей волшебной кредитки он непоправимо упустил! Разве чего-то стоило ему в июле позвонить Шолле и отдать распоряжение оплатить все до последнего долги Виталика, чтобы спасти ему жизнь? Скольким ещё людям, знакомым и незнакомым, он мог бы помочь подняться, излечиться, воплотить угасающую мечту! Зачем, во имя чего с рациональностью скупого рыцаря он не спешил списывать со своего бесконечного счёта транши за траншами, совершенно ему ненужные, однако столь необходимые едва ли не каждому, с кем сводила его судьба? И конечно же, он должен, должен был отвалить, сколько требовалось миллионов Петровичу, дабы тот выкупил раз и навсегда ту проклятую насосную станцию со всей продажной местной администрацией, полицией и агросоюзом впридачу, обеспечив бы себе навеки почёт и неприкасаемость… Теперь же поздно стенать – двери захлопнулись, и поезд навсегда ушёл.

Поскольку в деревне имелись свои немалые дела, из-за которых егерь с хозяйкой навещали его нечасто и нерегулярно, то Алексею временами приходилось в полном одиночестве проводить по четыре-пять дней. Он привык к одиночеству – часами гулял, если позволяла погода, по огромной территории охотбазы, подолгу засматриваясь на подпирающие серое небо верхушки сосен и прислушиваясь к трепетанию на ветру последних сухих листьев, обречённо цепляющихся за оголённые ветви… Мысли неторопливо перетекали от события к событию и из эпохи в эпоху, порождая неожиданные сочетания и любопытные контрасты. Начиная с какого-то момента, он перестал чувствовать горечь от переживания неудач, и вместо этого сердце начала наполнять спокойная и ровная печаль, которая была естественной и совершенно необидной, как грусть угасающей осенней природы.

Несмотря на то, что егерь принёс ему мобильный телефон, а все нужные номера по привычке из разведшколы надёжно хранились в голове, Алексей не предпринял ни единой попытки кому-либо позвонить. У него образовалось ясное понимание, что после ухода Петровича он стал для всех ненужным и чужим, и любая попытка воспользоваться вниманием старых друзей породит лишь проблемы, никого не сделав счастливее. Поскольку в телевизионных новостях несколько раз рассказывали о чрезвычайном происшествии с миномётным обстрелом и разорением фермы в Волгоградской области, то для Бориса, Марии и даже, возможно, для Катрин, которой в своё время он успел поведать о бизнесе своего друга, он отныне вполне мог считаться погибшим. Повторно же перед ними воскресать, объявляясь с простыми желаниями еды, тепла и дружеской беседы, Алексей не считал для себя возможным.

Будь его воля – он не стал бы даже беспокоить Ершова. Но коль скоро он уже успел сообщить о своём желании с ветераном повидаться, отказываться от предстоящей встречи было нельзя. Нужно было лишь придумать, как использовать встречу с ним для того, чтобы с его помощью навсегда исчезнуть с глаз этого мира, физически в нём оставаясь.

В день, когда на парковые дорожки лёг первый снег и запах опавшей листвы сменился свежим морозным духом, настоенным на влажной коре и прихваченных заморозком сосновых иголках, Алексей наконец-то определился, какого будущего он для себя желает и о чём в этой связи он будет ветерана просить. Он попросит Ершова, чтобы тот организовал его скрытую перевозку в кузове автофуры на Северный Кавказ, где он осядет в добровольном пожизненном изгнании в знаменитой своей неприступностью горной области на стыке границ с Грузией и Абхазией.

Оказавшись в тех глухих местах, он либо примкнёт к староверам-отшельникам, обитающим там издревле, либо сам устроит себе землянку и станет в ней жить, насколько хватит здоровья, сил и позволят хищные звери. И – всё на этом. Ни обиды, ни желаний, ни амбициозных планов изменить мир – ничего отныне у него не будет. Он станет питаться орехами и прочими плодами земли, каждое утро – славить золотое солнце, поднимающееся над скалами и снежниками, а по вечерам будет часами глядеть на закат. И тогда, возможно, сбудется, наконец, его детская мечта о несравненном лазоревом закате…

Как только этот план был осмыслен и внутренне принят, на душе у Алексея сразу сделалось спокойно, и отныне уже никакие опасения и страхи не могли нарушить его добродушного и созерцательного настроя. Он сразу же перестал нуждаться в изнурительном допинге от просмотра телепередач, на который был вынужден подсесть, чтобы засыпать, развив усталость,– засыпание сделалось лёгким, быстрым, и что самое главное – вернулись сны. Эти новые сны были яркими, цветными, необыкновенно живыми и устойчивыми до такой степени, что после случайного пробуждения легко возвращали его к покинутому месту или прерванному разговору.

Один из этих снов – невзирая фантастический антураж – показался Алексею настолько значимым и принципиально связанным с пережитыми им событиями, что он, некоторое время поколебавшись, решил оставить для истории его развёрнутую запись.