Текст книги "Вексель судьбы. Книга 2"
Автор книги: Юрий Шушкевич
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц)
– Отлично! Но тогда в чём же проблема – если по такой модели обустроили Америку, то почему бы теперь не распространить её и на остальной мир?
– В том-то и дело, граф Алексей, что подобного манёвра больше не выйдет! Во-первых, старушка Европа, впервые за свою историю прожившая без войн почти семьдесят лет, понемногу сумела привести себя в порядок, причём дома у нас, как известно,– отнюдь не из досок и фанеры. Изменения к лучшему произошли и в других частях мира – так что американская мечта стала блекнуть, а ипотечный пузырь – сдуваться. Правда, Европейский Союз намеревается повторить американский трюк с собственной валютой: для этого он присоединил к себе бедные восточноевропейские страны и теперь намерен заниматься их обустройством – кое-что, конечно, получится, однако результат не будет долгосрочным. Время недвижимости в качестве основы обеспечения денег уходит безвозвратно и навсегда. Если ничего не предпринимать, то очень скоро и доллар, и евро – все валюты рухнут в тартарары.
– И поэтому вы, князь, ищете для мировых денег альтернативную основу?
– Совершенно верно. Ищут, конечно, и многие другие. Однако большинство предложений, связанных с созданием и внедрением безумно совершенных технических новинок, грешат одним недостатком – в мире этих устройств человек перестаёт быть человеком и, стало быть, перестаёт нуждаться в деньгах. Моё же предложение находится в числе немногих, которые не противоречат человеческой сущности.
– В чём же оно?
– В продлении жизни.
Алексей с Катрин переглянулись, вспомнив только что отзвучавшие речи Фабиана, и князь, похоже, уловил мелькнувшую тень сомнения.
– Многие считают, что продление жизни – дело далёкого будущего, однако это не так,– ответил он спокойно и уверенно.– Значительная часть технологий для этого доступна уже сегодня, однако имеет умопомрачительную цену. Но если предоставить желающим долго жить необходимую страховку, то, во-первых, люди, получив доступ к соответствующим услугам, в своей массе сохранят здоровье и продлят свои дни, то есть будут продолжать зарабатывать и тратить, ну а во-вторых – в биомедицину вольются колоссальные деньги, и она шагнёт ещё дальше. Как вам? Неплохая идея?
– Конечно, неплохая,– ответил Алексей, поправляя бабочку.– Только я пока не вижу, в чём состоит её уникальность. И кто заплатит за то, чтобы люди жили долго и хорошо?
– Вы-то и заплатите, граф Алексей, как человек искренний и открытый!! В принципе, открыто и искренне должны поступать все люди, однако настоящий финансист должен уметь некоторые важные моменты держать за скобками.
– Какие именно моменты?
– Весьма незатейливые, но совершенно необходимые для успеха. Смотрите. Во-первых, если некий товар или услуга – в нашем случае это супер-страховка “Вечная жизнь”, назовём её так,– реально стоят больших денег, то всегда можно сделать так, чтобы они стоили ещё дороже! Раз эдак в десять, а, может быть, и в тысячу. Во-вторых, под оплату любой, даже самой гигантской стоимости, всегда можно выпустить кредит, и этот кредит будет на все сто – ну, или на девяносто процентов в самом худшем случае -этой гигантской стоимостью обеспечен так, что комар носа не подточит! В-третьих, этот кредит не нужно возвращать: за остающиеся годы своей естественной или продлённой жизни – всё равно ведь, чёрт возьми, никто не разберёт!– человек будет регулярно оплачивать проценты, и на обширном человеческом множестве всегда удастся подобрать такие их ставки, которые с лихвой возместят затраты кредитора, пусть даже и нарисованные. Уверяю вас, что проценты будут весьма низкими, а потому – привлекательными.
– Но ведь процент – это цена денег, а деньги не могут обходиться ниже своей рыночной цены,– заметила Катрин, блеснув университетскими познаниями.
– Конечно,– согласился Курзанский,– но только в том случае, если их занимать на рынке. А если банк напечатает их сам, положив в обеспечение закладную на страховой полис, подобно старой доброй ипотечной закладной? Так что, милые мои, четвёртый нюанс – полная бесплатность новых денег для тех, кто их выпускает! А когда деньги бесплатны, то с ними можно творить всё что угодно!
– Хорошо,– нарочито медленно ответил Алексей.– Допустим, что столь экстравагантным способом удастся продлить жизнь миллиону трудоспособных счастливчиков, и эти бодрые старики будут вам, князь, бесконечно благодарны. Однако где именно обещанные новые деньги? Где блага для всех?
– А разве устойчивые и не поддающиеся обесценению мировые деньги – не благо для целого мира? Не поддающиеся обесценению закладные на полисы миллионов баловней судьбы, жизнь которых действительно сделается лучше, дольше и прекрасней, подобно закладным на недвижимость, но только во много крат сильней, сумеют обеспечить новые мировые деньги твёрдой и неизменной основой!! И данная основа – давайте считать это моим пятым по счёту утверждением – будет несравненно более честной, чем все мифы о Граале, фартуке Хирама или волшебном изумруде, некогда выпавшим изо лба самого Люцифера. И значительно более человечной, нежели строительство домов-дворцов для везунчиков с американскими паспортами, в то время как миллиарды людей беспросветно ютятся в хижинах!
В этот момент совершенно неожиданно прозвучал картинно-правильный голос княгини Шарлотты, всё время затянувшегося разговора не перестававшей стоически бороться со скукой.
– Князь не был бы собой, если б не задумывался о несчастных и бедных,– распевно произнесла она.
Обратив на себя внимание и воспользовавшись возможностью распрямить плечи, княгиня приподняла голову, отчего блеск её бриллиантового ожерелья на мгновение затмил остальной свет.
Алексей предпочёл со своенравной княгиней не спорить.
– Да, конечно, это замечательно. Если я правильно понял, то имеются основания полагать, что со временем технологии продления жизни выйдут за круг богатых стран и сделаются достоянием всего человечества?
– О, конечно же! Разумеется, это случится не сразу, однако рано или поздно обязательно произойдёт. При этом чем скорее и в чем большей степени население бедных стран поверит в новые деньги, начнёт хранить в них свои сбережения и использовать в расчётах, тем больше благ своих земель они тем самым добровольно передадут в распоряжение эмитентов и, следовательно, тем скорее новые технологии доберутся когда-нибудь и до их печальных уделов. Так что машина, придуманная мной, не только эффективна, но ещё и справедлива, в отличие от предыдущих.
– Браво, князь!– с восхищением ответила Катрин на заключительное утверждение.– Если бы вы знали, как приятно видеть в вашем лице не очередного прожектёра, а человека, искренне заботящегося о других!
– Благодарю вас, мадам,– ответил князь, склоняя шею в благодарственном поклоне.
– Идея действительно интересная и перспективная,– поддержал свою спутницу Алексей.– И насколько я осведомлён, князь, в моей стране тоже есть немало талантливых биологов и интересных медицинских открытий. Полагаю, нам стоит подумать, как можно было бы объединить усилия?
– О, не волнуйтесь! Я тоже отлично знаю об огромном вкладе русских в науку. Однако здесь не тот случай, когда следует спешить. Нельзя, чтобы прогресс знаний и практик опережал становление финансовых инструментов, привносящих гармонию. Иначе открытия, даже самые выдающиеся, не приведут к пользе.
– Тем не менее, князь, мне кажется, что польза от участия русских учёных в ваших проектах безусловно бы имелась. Когда-нибудь нам стоит об этом поговорить.
– Всегда к вашим услугам, граф Алексей! Однако поверьте старику – все лучшие учёные умы из вашей страны давно уехали и работают на Западе, это факт.
– Давайте всё равно подумаем.
– Над чем, позвольте?
– Подумаем над тем, как Россия со всем своим потенциалом и разнообразными возможностями могла бы участвовать в конструировании всемирных денег. Ваш проект, признаюсь, меня крайне заинтересовал, и мне бы не хотелось, чтобы эта работа прошла мимо моей родины.
– О, друг мой,– заулыбался князь, сменив прежние интонации ментора на голос более мягкий и даже напевный,– сразу бы мне так и сказали! Понимаю, глубоко понимаю вашу озабоченность! Однако дело, поверьте, состоит в том, что в подобных вещах нужно действовать неспешно и крайне осторожно. Проект, о котором я только что вам поведал, реализуется узким кругом посвящённых, куда входят члены правлений крупнейших банков и руководители выдающихся корпораций, снискавших известность в области биомедицины. Обычные банкиры, страховщики и исследователи выполняют наши рекомендации как рутинную работу и ни о чём не догадываются. А зачем им знать? Что в их жизни изменит знание, которое их не касается?
– Я всё понимаю,– ответил Алексей,– но продолжаю по-старомодному считать, что если в глобальных проектах будет задействован потенциал всех стран мира или хотя бы как можно большего их числа, то результат окажется и лучше, и придёт быстрей.
– Да-да,– рассмеялся князь Курзанский,– это действительно старомодный взгляд, однако он делает вам честь! Правда же в том, граф Алексей, что в большом составе невозможно вырабатывать и принимать решения на много ходов вперёд. Невозможно с помощью процедуры голосования Объединённых наций двигать квантовую физику или исследовать ДНК, здесь нужны более камерные механизмы… А что же касается потенциала других стран – вы зря волнуетесь, поскольку существуют десятки, сотни разработок и идей, как этот потенциал использовать в интересах объединённого мира – ибо наш мир рано или поздно обязательно объединиться.
– Хотелось бы, чтобы каждый народ занял в объединённом мире подобающее место…
– Разумеется! Однако последнее будет зависеть от множества обстоятельств. На хорошем заводе часть цехов всегда в резерве. Опытный сельский хозяин не будет каждый год распахивать лучшие поля, а попридержит под паром. При этом в любом отложенном развитии можно отыскать резон и извлечь пользу. В своё время Гитлер мечтал засеять Россию крапивой – все думали, что он хочет так от нелюбви, а он ведь на самом деле не знал, как первое время использовать бескрайние русские чернозёмы, в то время как из крапивы можно вырабатывать прочное волокно.
– Я могу рассчитывать, князь, что вы не собираетесь засеять Россию крапивой вслед за фюрером?
– О нет, разумеется! Это был лишь условный пример. Мне бы хотелось, чтобы Россия сама предложила миру то, чем она достаточна и к чему благоволит. Я слышал, что у ваших соотечественников есть проекты по сахарному сорго и кукурузе – эти культуры чрезвычайно востребованы в глобальном плане…
– Я не в курсе,– ответил Алексей, пристально посмотрев князю в глаза.– Однако если уж Россию перепахивать, то я бы желал, чтобы повсеместно цвели вишнёвые сады.
– И в самом деле, как это прекрасно!– поспешила отозваться княгиня Шарлотта, желая освободить князя от продолжения разговора, определённо заходящего в тупик.– Вся Россия – вишнёвый сад, это же сам Чехов, это та самая сказка, которую мы все так хотели бы когда-нибудь увидеть своими глазами!
Алексей улыбнулся, и поспешил завершить затянувшееся общение с четой Курзанских примирительными фразами и совместными комплиментами в адрес герцога.
К этому моменту ярко освещённый павильон, всё прошедшее время заполнявшийся публикой, уже гудел как муравейник. Пока Алексей с Катрин вели различной длительности беседы с отмеченными герцогом гостями, к тому успели подойти, чтобы поздороваться и перекинуться приветственными фразами, десятки других приглашённых. Шолле, всё это время молча улыбавшийся им из-за кресла хозяина бала, счёл нужным напомнить, что приближается время для основной части вечера, которая должна состояться в замке.
– Вы правы, Франц,– ответил герцог, вставая, чтобы возглавить переход публики из павильона в дворцовый зал.– Пора, друзья мои, от разминки перейти к настоящим делам!
Но не успел герцог договорить – как возле него, словно чёрт из табакерки, возник небольшого роста запыхавшийся средних лет господин артистической наружности. По его бьющему в глаза неопрятному внешнему виду можно было заключить, что он либо сильно спешил, либо перед походом сюда решил облачиться в смокинг в первый раз.
– А, Бруно Маркони!– приветствовал герцог внезапного незнакомца.– Или Моретти?
– Бруно Мессина, ваша честь!– бодро отрапортовал незнакомец.
– Мессина, конечно же! Как же я мог забыть – вот расплата мне за то, что я очень давно не гостил у вас в Римини! Если так пойдёт и дальше, то я скоро забуду, какого цвета итальянское небо!
– Тот, кто видел это небо хотя бы один раз, никогда его не забудет,– поспешил развеять сомнения герцога обходительный итальянец.
– Согласен!– не стал спорить герцог.– Граф Алексей, милая Катрин, познакомьтесь,– перед вами Бруно Мессина, дирижёр, композитор, теоретик музыки и просто удивительный во всех отношениях человек.
– Бруно, я, кажется, однажды видела по ТВ передачу о вас,– сказала Катрин, протягивая руку для поцелуя.– Однако мне до сих не посчастливилось услышать ни одного из ваших новых произведений.
– О, не волнуйтесь на этот счёт,– бодро ответил итальянец.– Последние годы я действительно почти ничего не пишу и давно не выступал с оркестрами. Вы не поверите, но в музыке существует целое неизведанное направление, способное не просто доставлять банальное эстетическое удовольствие, но и создавать у слушателей совершенно невероятную, новую и однозначно лучшую реальность. Сложилось так, что ваш покорный слуга это направление открыл для мира и людей, и отныне все свои силы вынужден отдавать ему.
– Вы безумно интригуете,– с улыбкой обратился к музыканту Алексей.– Ведь в музыке, как известно, сложно изобрести что-то новое.
– А я ничего и не изобретал, любезный граф! Мои скромные усилия брошены на то, чтобы очистить классическое наследие от не самых лучших наслоений прошлого и вернуть современникам природную гармонию мелодий.
– Очень интересно, объясните!
– С удовольствием! Науке известно достоверно, что число по-настоящему прекрасных мелодий в мире конечно, поскольку для того, чтобы мелодия вызвала у слушателя живой отклик, она должна соответствовать определённому биоритму или психоритму организма. Этих ритмов немало, однако число их счётно – потому ограничено и число подлинных шлягеров всех направлений и стилей. И почти все эти мелодии так или иначе содержатся в классическом фонде. В фактуру каждого классического произведения вплетены десятки и даже сотни мелодических линий, которых композиторы прошлого зачем-то скрыли от людей.
– ???
– Хотите спросить, зачем они так поступили? Охотно разделяю ваше изумление – ведь вы, любезный граф, не первый, кто задаёт мне этот вопрос. Я сам до конца не знаю ответа, однако мне кажется, что причина состояла в том, что композиторы прошлых веков неосознанно боялись, что через их творчество к нам ворвутся голоса и песни из другого, запретного для людей мира, и тем самым будет навсегда нарушено устоявшееся на земле равновесие. Ведь природа изначально подарила людям очень небольшое число простых мелодий, подобных монодическим пастушьим песням, в то время как полифония, контрапункт – это язык ангелов. Оттого старые музыканты, которым каким-то образом удавалось подслушивать эти ангельские голоса, умело их маскировали, раскрывая истинную силу звучания лишь на несколько жалких процентов. Тех же, кто не вполне придерживался этого принципа или не придерживался его вовсе, современники считали связавшимися с нечистой силой. Вспомните про “дьявольский тритон”, за одно лишь интонирование которого можно было угодить на церковный костёр, вспомните обвинения, звучавшие в адрес Моцарта, Паганини или Крейслера!
Алексей задумался.
– В вашей теории определённо имеется смысл, однако здравый он или нет – я не берусь пока разобрать,– ответил он, внимательно глядя на Бруно.– Очень рассчитываю, что вы не откажете мне в любезности поговорить с вами об этих вещах более продолжительно и в менее суетной обстановке. Ведь я тоже – немного музыкант.
– Конечно же, я всегда к вашим услугам!– ответил Бруно Мессина, протягивая Алексею свою визитную карточку.– Однако ваша спутница интересовалась, почему я сейчас ничего не пишу и нигде не выступаю. Причина проста: я заканчиваю работу по раскрытию нескольких концертов Моцарта и симфоний Бетховена, и скоро все вы сможете послушать, как на самом деле должны были звучать голоса неба.
– Как же вам такое удаётся?– поразилась Катрин.
– Не скрою, работа непростая, однако при наличии опыта и, главное, желания – вполне выполнимая. Сначала первичные мелодии нужно выявить все до одной, после чего – очистить от всевозможных украшений, которыми в прежние века их было принято вуалировать, расплести и разделить, поменять, если необходимо, аккомпанемент – одним словом, применить придуманный мною технический инструментарий. Это непросто, но зато каков результат!
– Бруно, но вы же только что утверждали, что появление этих мелодий в “очищенном” виде способно разрушить мировую гармонию! Не боитесь?
– Боялись мастера прошлого, а нам – нам нечего бояться! Ведь даже при том, что они были людьми великими, в силу воспитания и религиозных догматов им было невозможно представить, что между небом и человечеством допустим знак равенства. Поэтому в их творениях, за крайне редкими исключениями, воплощены идеи страдания, вины и абсолютной невозможности эту вину человеческим усилием искупить. Причём старые композиторы не столько транслировали соответствующие идеи церкви, сколько отражали в музыке собственные сумеречные комплексы. А современные люди – люди рациональные, люди света, просвещённые, свободные, по заслугам получающие власть над мирозданием – с какой стати они должны продолжать всю эту ахинею слушать? При этом совершенно не задумываясь, что некоторые из тех вещей элементарно программируют на оправдание зла!
– Например?
– Например – пятая симфония Чайковского, чей мрачный гений открыл в ней знаменитый “аккорд смерти”. А столь любимая в России заключительная часть этой симфонии – это же настоящий гимн триумфу зла, гибельная пляска, действующая на неподготовленную публику сильней любого наркотика!
– Бруно, не переживайте напрасно!– расхохотался Алексей.– Высказанное вами представление родилось вместе с пятой симфонией и распространено прежде всего на Западе, где дирижёры и критики просто не понимают её главной мысли.
– И какая же, позвольте, это мысль?
– Преодоление смерти и фантастическая победа над ней. Ведь в финале симфонии столь испугавший вас “аккорд смерти” ритмически перерождается в пасхальный тропарь – “смертью смерть поправ”. А по какой-то причине последние слова прочно сидят в голове каждого русского, даже если он далёк от церкви, как я, например.
– Простите, но это всё – ваша национальная иллюзия! Вы хотите слышать у Чайковского то, чего он не писал, и пытаетесь уверить в этой вашей иллюзии остальной мир! Но не забывайте, что в своей следующей шестой симфонии Чайковский всё-таки признал победу смерти и склонил голову пред гибельной властью рока.
– Это совершенно другая история, Бруно, и о Чайковском мы можем спорить до бесконечности. Чтобы изменить моё мнение, лучше приведите какой-нибудь другой пример.
– Нет проблем! Другой пример – вторая часть двадцать третьего концерта Моцарта. Ибо как известно, эта вещь вдохновляла Сталина на злодеяния.
– Я ничего не слышал об этом,– ответил немного обескураженный Алексей.– Но если так рассуждать, то почему бы не запретить Вагнера, которого обожал Гитлер?
– Любовь Гитлера к музыке Вагнера была не более чем данью национальной традиции. Она служила лишь фоном и ни на что не вдохновляла.
– А адажио Моцарта – неужели вдохновляло?
– Мне печально говорить об этом, но это так. Моцарт допустил ошибку, создав произведение с беспримерно сильным выражением человеческого отчаяния, которое не понимает причин и отказывается противостоять напору зла. Тем самым Моцарт набросал схему, по которой вместо врагов стало возможным безнаказанно убивать близких, преданных и просто всех без исключения людей. Эта схема, как заготовка, пролежала под спудом несколько столетий, пока не нашёлся мрачный советский вождь, решивший ею воспользоваться.
– В подобное трудно поверить,– ответил Алексей.– Во всяком случае нужно время, чтобы ваши выводы осмыслить.
– Разумеется,– улыбнулся Бруно Мессина,– публика всегда имеет привилегию не спешить с выводами! А вот для меня, увы, такой привилегии нет: выявляя мелодии, приятные и необходимые людям, я должен успеть обнаружить и обезвредить как можно больше подобного рода музыкальных фугасов, пока они не воплотились в очередных симфониях злодейств!
В этот момент метрдотель лёгким ударом в гонг возвестил о том, что настало время отправляться из павильона во дворец. Заждавшаяся публика с воодушевлением двинулась по направлению к выходу, и итальянец, попрощавшись, растворился в толпе.
– Не правда ли, странный тип?– поинтересовался Алексей у Шолле.
– Скорее своеобразный, как все гости герцога,– ответил тот.– Мне, не будучи специалистом, трудно судить, насколько он прав и прав ли он вообще, однако я наслышан, что дела у Мессины идут в гору. У него тысячи преданных почитателей, верящих, что исправленная по его технологиям музыка позволяет войти в нирвану. Плюс имеется неафишируемый бизнес по продаже музыкальных заготовок современным инструменталистам и певцам.
Тем временем павильон быстро пустел, оставляя официантам немалый труд по уборке сотен допитых и недопитых бокалов. Герцог, продолжая отвечать на знаки внимания не успевших поприветствовать его ранее гостей, в компании своих привилегированных спутников возглавил завершающую часть процессии, перетекающей в дворцовый зал, где предстояли главные события.
*
Когда Алексей с Катрин переступили порог, огромный дворцовый зал был заполнен, гудел и переливался отблесками огней и дамских драгоценностей, перемежающихся с искрами от валторн и туб оркестрантов на подиуме – по большей части скучающих, вынужденных пачками пропускать такты в незатейливой мебелировочной мелодии.
У боковых стен стояли столы, щедро уставленные холодными и горячими закусками в стиле la fourchette, разнообразие которых не имело предела. Выстроившиеся в шеренги официанты усердствовали в стремлении угодить самому привередливому выбору гостей, а другие слуги Бахуса, облачённые в белоснежные сюртуки, разносили напитки.
Неожиданно Алексей услышал, как к нему кто-то негромко обратился по-английски, и чья-то рука нежно коснулась локтя. Обернувшись, он узнал олигарха Гановского – того самого, на чьей подмосковной даче находился в компании московских друзей в один из праздничных майских вечеров.
– Какими судьбами!– ответил он на русском и сразу же сменил язык, чтобы представить свою спутницу:
– Catherine, ma belle et meilleure amie [Это Катрин, моя прекрасная и лучшая подруга (фр.)].
Гановский рассыпался в любезностях, и испросив разрешение, поцеловал Катрин руку. Ещё совсем недавно казавшийся сущим небожителем, здесь, в окружении настоящих грандов, он определённо померк, и даже расстегнувшаяся наполовину золотая запонка выдавала в его облике неуверенность и случайность.
Алексей решил перейти на русский, чтобы немного с ним пообщаться.
– Приятно встретить соотечественника. Какими судьбами здесь?– поинтересовался он у олигарха.
– Знакомец один дружит с семьёй Гримальди, он меня рекомендовал. Это большая честь.
– Да, герцог Морьенский собирает не просто сливки, а квинтэссенцию Европы. Похоже, из России кроме нас никого больше нет.
– Да, нет никого. Да и я постепенно дела в России сворачиваю и перевожу сюда. Нечего там делать, всё навернётся очень и очень скоро! Рад, очень рад и что и ты здесь – а ведь у меня на празднике, помнится, ты на пару с сестрой Кузнецова играл роль бедного музыканта! Ай да артист! Если это не секрет, конечно,– то каковы твои планы на Европу? Ты ведь тоже теперь здесь обитаешь?
– Да, планы имеются,– ответил Алексей без особенной охоты, стараясь подбирать слова, чтобы не выболтать лишнего.– Существует интересный проект по реформированию европейских финансов, и мне предложили поучаствовать в нём. Посмотрим… В принципе, там у меня и на Россию могут быть интересные выходы.
– Мой тебе совет: забудь про Россию! Россия только кажется хорошенькой, а на самом деле – это ужасная страна, скоро там станет совершенно невозможно жить! У России есть только одно предназначение – чтобы родившиеся в ней приличные люди, уехав оттуда и помня о кошмаре, из которого они сбежали, имели бы здесь более высокую самооценку и энергетику, чем у сытых и сонных европейцев…
Алексей не был готов согласиться, но и не желал вступать в спор. К счастью, вскоре Гановского увела с собой какая-то знойная женщина с ярко-рыжей копной волос и в платье с разрезом неимоверной глубины.
За несколько секунд, разделивших исчезновение Гановского и начало беседы со следующим персонажем, Алексея посетила мысль, что он, в отличие от олигарха, отнюдь не готов сбрасывать со счетов страну, в которой вырос и которой служил, и тем более не готов начать её ненавидеть, как тот посоветовал. Однако острая и глубокая обида за непонимание, за неусыпное преследование, за охоту, которая велась за ним с вертолётами, а также неожиданная измена людей, которых он считал наиболее близкими и был готов боготворить,– всё это не позволяло ему отстаивать в подобного рода спорах какие-либо теоретические убеждения. “Буду находится над схваткой,– подумал Алексей.– Сокровище, которым я обладаю, позволяет мне сохранять дистанцию как по отношению к России, так и по отношению к Западу. Попробую быть самим собой, а там – поглядим, что получится…”
– Позвольте пригласить вас на научную конференцию нашего Общества Маастрихтского согласия,– обратилась к Алексею какая-то пожилая дама в ожерелье из серо-голубого жемчуга, которая непонятно откуда взялась и представилась неразборчиво.– Буду рада видеть вас в Голландии в середине сентября!
– А что, простите, будет обсуждаться на конференции?
– О, там заявлена преинтереснейшая тема – “Новый безопасный порок”.
– В самом деле, очень интересно!
– Не то слово!– затрещала обрадованная вниманием Алексея бойкая старуха.– Ведь порок, если разобраться,– это та соль, без которой человеческая жизнь теряет весь свой вкус. Даже если не брать человеческую жизнь целиком, то массовый и доступный образ порока является важнейшим фактором экономики. Сигарета в зубах голливудской звезды, ряды дорогого алкоголя за стойкой бара или на сверкающей витрине формируют образ жизни и стимулируют потребление, как ничто иное. Но, к сожалению, старые вещи сегодня перестают работать.
– Почему?
– Современное общество вынуждено усиливать борьбу с курением, алкоголем и много с чем ещё. Но пресная жизнь лишена драйва, поэтому необходимо срочно придумать что-то взамен! На конференции мы этим и займёмся.
– Я обязательно приеду на вашу конференцию,– ответил Алексей, принимая визитную карточку энтузиастки.
После старухи возник какой-то миллиардер со слащавым лицом, похожий на избалованного сицилийского кота, который сразу же начал пытаться заговорить с Катрин на итальянском. Алексей счёл за благо вернуться к французскому, на что новый собеседник, сотворив печальные глаза, произнёс:
– Мне всё известно про вас! Вас будут разрывать на части, и вскоре вам негде будет укрыться от прессы и от тех, кто считает себя вправе с вами общаться, а их – их будет очень много! Поэтому предлагаю перебраться на мою океанскую яхту!
Катрин гениально отшутилась, сообщив, что не переносит морской качки, и назойливый миллиардер исчез столь же внезапно, как и возник. Зато тотчас же к ним приблизились три разномастных джентльмена с не менее разнофасонными бокалами шампанского, бордо и виски в руках. Катрин успела шепнуть, что двоих она знает, это известные писатель и театральный режиссёр.
– Виват герцогу, собравшему здесь подлинный цвет европейской культуры!– произнёс один из них, приподнимая бокал.
– Мы должны выпить за нашу традицию, которая могла сгинуть ещё столетие назад, но, как мы видим – до сих пор жива!– уточнил смысл тоста второй.
Эту мысль дополнил мрачным басом третий из мастеров культуры:
– Американцы поступили подло и вероломно! Не успела отгреметь Первая мировая, как они умудрились вывезти к себе всё наше золото, заставив принять в оплату придуманный ими культурный эрзац! А сегодня им мало просто управлять нами и лезть во все наши дела – они ещё хотят сделать нас дикарями, заставляя есть руками гамбургеры и пить вино из своих дурновонючих пластиковых стаканов!
– Так что ты предлагаешь?– обратилась Катрин к одному из тех, кого она знала достаточно близко.
– Я предлагаю выпить за герцога и за нас!
– Не за нас, а за господина Гурилёва,– поправил его изъяснявшийся густым басом.– Ведь в лице блистательного господина Гурилёва Европа, возможно, обретает долгожданную надежду!
– Не возможно, а точно!– прозвучало в ответ, и пять бокалов немедленно сошлись в восторженном салюте.
В этот момент оркестр, прервав однообразие занудных, словно набившие оскомину обои, мелодий в духе Сати, вдруг весь напряжённо замер – и уже спустя мгновение, соединившись в целое, согласным могучим многоголосьем, предваряемым пульсирующим алляргандо истосковавшихся по настоящей музыке скрипок и флейт, загремел одним из знаменитейших штраусовских вальсов.
В огромном зале незамедлительно прекратились все разговоры, а публика, точно повинуясь чьей-то незримой команде, начала покидать его центральную часть. Во всей непередаваемой красоте обнажился бесподобный рисунок паркета – ослепительного, блестящего и гладкого, точно взывающего, чтобы по нему пронеслись в упоительном круговороте блистательные пары.
Вальс гремел, порождая на лицах умиление, радость, восторженные взгляды и грустные улыбки. Однако никто не сделал ни шагу.
“Мёртвый вальс,– подумал Алексей.– Прав, бесконечно прав тот лохматый театрал – старая Европа умерла, и нам остаётся гальванизировать её остывающий труп. А стоит ли?”
В этот момент он неожиданно ощутил на себе множество скрытых взглядов – наверное, многие из присутствующих тайно желали, чтобы он вместе с Катрин провальсировал несколько кругов под аплодисменты и общий восторг, символически заполняя это освобождённое пространство страстью и той самой неведомой, однако совершенно необходимой для обновления и продолжения жизни новой энергией, о которой его многочисленные собеседники едва ли не через одного так или иначе заводили разговор.
Тем не менее, когда вальс закончился, Алексей поинтересовался у Катрин, насколько на мероприятиях герцога, где средний возраст гостей зашкаливает за пятьдесят, принято танцевать, и не желает ли она повальсировать, если такая возможность ещё раз представится.
