Текст книги "Вексель судьбы. Книга 2"

Автор книги: Юрий Шушкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)

– Польщён вашими словами! Простите, это просто было какое-то наваждение… ночная грусть, не более того. Конечно же, я почту за честь вступить в общение с Ротшильдами, равно как и с другими ключевыми фигурами финансового ареопага… Думаю, что мы найдём общий язык. Обязательно найдём.

– Прекрасно, граф, прекрасно!– воскликнула княгиня, вновь таинственно улыбнувшись.– В таком случае позвольте мне дать вам несколько важных советов, дабы вы избегли бремени ошибок.

– Приму с вниманием и благодарностью.

– Хорошо. Первое, что я хочу вам посоветовать,– относитесь к делу, предстоящему вам, спокойно, без эмоций и трепета. Финансы индифферентны к человеческим проблемам, и те, кто этого фундаментального факта не признаёт, никогда не стяжают успеха и будут биты. Социальная ответственность, филантропия, предотвращение войн, борьба за мировую экологию – всего этого, о чём постоянно судачат газеты и переговариваются политики, для настоящего финансиста не должно существовать. Об этом нельзя даже думать. А если по каким-то причинам вам не будет давать покоя неустойчивое чувство, именуемое совестью,– вспомните, что у общества и тех же политиков имеются свои деньги и согласованные бюджеты, так что пусть они и занимаются решением тех проблем своими силами, не вовлекая вас.

– Я лишь хотел бы заметить…

Алексей попытался было что-то возразить, однако старая княгиня не позволила ему этого сделать.

– Прошу сперва выслушать меня, граф Алексей! Тем более что следующий совет, который я хотела бы вам сообщить, вполне объяснит только что услышанный. Запомните, что финансы – это надчеловеческая сущность. Надчеловеческая. Из рук людей исходили лишь робкие и непоследовательные импульсы к созданию дееспособной и гармоничной финансовой системы – ибо люди во все времена хотели, чтобы можно было легко и быстро платить, занимать в долг, испытывать удачу и надёжно фиксировать достигнутые результаты. Однако развитие финансовой системы очень скоро стало определяться не робкими человеческими усилиями, а мощными природными законами. Выйдя из эпохи младенчества, пережив кустарные и смешные попытки усовершенствования, финансовая система взяла разбег и обрела свой нынешний облик как часть действующих вне человеческого разумения космических сил. Этот факт трудно признать, однако легко прочувствовать: ведь подобно тому, как миллион лучших метеорологов, вооружённых лучшими спутниками и компьютерами, не в состоянии точно предсказать погоду, которую определяют космические вихри, хотя бы на десять дней вперёд, то точно так же ни один миллион финансистов и аналитиков не в состоянии ответить на вопрос, что через десять дней будет с курсами валют и котировками бирж. И дело здесь не в пресловутых “неопределённостях”, о которых твердят экономисты, вожделеющие об очередном Нобеле, а в непреложном моменте непостижимости. Ведь если бы речь шла только о “неопределённостях” – то с прогрессом компьютеров за последние полвека её однозначно стало бы меньше, однако ничего подобного не происходит.

– Вы думаете, что даже Ротшильды, Сорос или Баффет не в состоянии постигнуть, что происходит с банками и прочими финансовыми учреждениями?

– Если до конца – то не в состоянии. Однако они – хорошие финансисты, и потому в полной мере следуют только что изложенному мной принципу индифферентности. Ведь истинный финансист – это жрец, который бесстрастно принимает удары стихии и столь же бесстрастно взирает на новый восход в окружении наступившей после бури тишины.

– Если верить тому, что пишут о Соросе, то он – не вполне бесстрастен.

– Тем хуже для него. Но важно не это, граф Алексей! Принципиальной обязанностью финансиста является отрешение от большей части человеческих амбиций. Прежде всего, финансисту, способному выплатить самому себе любое содержание, не пристало задумываться о богатстве и его атрибутах. Зачем всё это? Те же Ротшильды, признаюсь, имея возможность питаться лобстерами, предпочитают овсяную кашу. Не пугайтесь, но для вас также должны умереть и такие чувства, как привязанность, дружба и любовь, поскольку на достигнутом вами Олимпе они никому не нужны.

– А что будет взамен?– спросил Алексей, высоко откинув голову на спинку кресла, чтобы не смотреть старой княгине в лицо.

– Взамен? Взамен не будет ничего,– прозвучало в ответ спокойно и отчасти равнодушно.– Если вы хотели услышать от меня сказку про райские кущи, то я хочу вас огорчить, их не случится. Вы опечалены?

– Да нет,– ответил Алексей, по-прежнему глядя в потолок.– Однако, наверное, вскоре появится медицинская возможность, чтобы банкиры жили по двести лет, вы это имеете в виду?

– Я вижу, граф, что вы по-прежнему пребываете под впечатлением фантазий, услышанных от князя Курзанского на пару с Альваресом Фабианом. Бросьте, ведь наш герцог – большой любитель приглашать разных шарлатанов, не слушать же их всех подряд! Продление человеческой жизни, даже если оно и состоится, нисколько проблемы не решит, так как умирать и в сто, и в двести лет одинаково неприятно. Просто исходите из того, что за соответствующим порогом для вас не будет ничего. Ничего, и точка.

– Откуда вы это знаете?

– Просто знаю и по дружбе сообщаю вам. Странно – ведь вы же, граф, вроде бы не были замечены в чрезмерной религиозности?

– Да. Но с другой стороны, представление о посмертном воздаянии – осевой момент классической европейской культуры. Как бы она смогла развиваться без девяти кругов ада?

– Так бы и развивалась. Ибо девять кругов ада – существуют.

От неожиданности услышанного Алексей вздрогнул и вернул запрокинутую голову к нормальному положению.

– Как же так? Значит всё-таки что-то ожидается, что-то будет после смерти?

Княгиня в ответ громко расхохоталась.

– Конечно будет и конечно ожидается, однако только не для вас! Этот Фабиан, я полагаю, угодит в седьмой круг, где томятся насильники над естеством, а Бешамель, в силу своей недалёкости, сможет отделаться менее тяжким наказанием за чревоугодие. Запомните простую вещь, мой граф: в адские чертоги, описанные Данте, приводят человеческие страсти. Теперь вам ясно, почему я призываю вас сохранять абсолютную бесстрастность? Становясь крупнейшим финансистом мира, вы, граф, поднимитесь над всеми человеческими проблемами и страстями. Отныне вас не должно волновать, что кто-то не получит хлеб, а где-то начнётся война. Отвечать за голод и за войну будете не вы, созидающий мировые финансы, а те, в чьих руках ваши деньги приведут к тем или иным последствиям. Люди будут стараться вас этом разубедить, переложить на вас вину за собственные безобразия – но вы не должны их слушать! В конце концов, если не окажется вас или вы дадите слабину, то те же самые голод и войны станут не эпизодами, а повсеместной и неизбывной реальностью.

– Понимаю вашу мысль. Однако если вы столь посвящены в эти вопросы, то скажите – что же всё-таки ожидает за гробовой чертой тех, кто сохраняет бесстрастность?

– А что ждёт ураган, рождённый в море, но растворившийся над степью, или комету, которая сгорает на подлёте к Солнцу? Покой и тишина. Вечная тишина, которую не нарушат никакие всполохи и мольбы, и в которой та крупица сознания, которая останется от вас, будет заворожено созерцать движение светил и времён. Поверьте мне – это тоже немало. Поэтому в течение оставшегося отрезка жизни, который вам предстоит провести в кругу истинных небожителей, вам надлежит подготовить себя воспринимать реальность стоически. Тишина и покой будут наградой за всё.

Княгиня замолчала и закрыла глаза, словно наслаждаясь тишиной.

– Простите, что задам вам сейчас глупый вопрос,– произнёс Алексей спустя некоторое время,– но если вы столь осведомлены в вопросах иного бытия, то где в таком случае находится область рая? И кому, если она существует, предстоит в неё попасть?

Старая княгиня ухмыльнулась и, тоже немного подумав, произнесла в ответ:

– Область рая, как вы выразились, существует, однако возможность попасть туда сильно преувеличивается. В древних книгах чёрным по белому написано, что для подобного исхода необходимо стать ангелом или безмерно продвинуться в совершенствовании своей природы. Однако скажите – кто в полной мере на подобное способен? Много ли людей готовы жить в постах и молитвах, а каждую образовавшуюся для отдыха минуту заполнять чтением псалмов? А вы – вы, умница и интеллектуал, неужели вы, оказавшись в райских чертогах, будете счастливы разделить вечность в одной компании с простоватыми и молчаливыми отшельниками? И самое главное – где рождённому в грехе человеку обрести во имя рая свою пресловутую новую природу, если большую часть своей жизни он занят, в основном, тем, что терзает и губит существующую?

Алексей задумался.

– Из всех действительно безумных футурологических прогнозов, услышанных мною сегодня, я, пожалуй, готов согласиться лишь с тем, по которому современная медицина в состоянии продлить людям жизнь и тем самым дать возможность старые ошибки исправить…

– Вы слишком хорошо думаете о людях, мой милый граф! Свои продлённые годы они потратят ровно на те же безобразия! К тому же не забывайте, что эти дополнительные годы жизни, отобранные у природы, не станут бесплатным подарком, и за них тоже придётся заплатить свою цену. Поэтому умоляю вас об одном – не переживайте за абстрактное человечество, оставьте навсегда идею использовать вверенную вам денежную власть для общественного блага, для всевозможных спасений и преображений! И если в вас до сих пор подобные иллюзии живут – вспомните, что вы не первый, кто их питает, и что изменить законы природы как не удалось никому до вас, так и не удастся вам. Оставайтесь же, как я настаиваю, ровным и бесстрастным, спокойно входите в любые повороты судьбы, enrichissez-vous [наслаждайтесь! (фр.)], в конце концов! И тогда под хрустальным куполом мироздания, в окружении звёзд и бесконечных туманов, вы сможете однажды увидеть, как затихают и рассыпаются в исчезающий пепел дела и мысли всех тех, кто полагал себя венцом творения и безрассудно гордился, что способен оставить на земле собственный неповторимый след. Вы же сами возвыситесь и над адом, и над раем.

Княгиня замолчала, и в помещении воцарилась тягостная тишина. Только из дальнего угла приглушённо доносилось тиканье часов, да в камине потрескивали дубовые поленья. Шум продолжающегося вечера совершенно не был слышен – видимо, кто-то плотно притворил двери, ведущие из зала.

Алексей решил первым прервать молчание.

– Прежде всего я хочу вас поблагодарить, княгиня. Ваш яркий и образный рассказ заставляет о многом задуматься. Но если сказать честно – я чувствую себя подавленным.

– Это немудрено, мой юный граф! Развернуть свою жизнь за мгновение – такое ведь мало кому по силам! К тому же я, наверное, немного нагнала на вас страху, да?

– Если вы насчет загробных фокусов – то отнюдь. Я ведь и в самом деле не верю в рай и не боюсь ада, поэтому мне было бы проще, чем кому-либо ещё, воспринять услышанное от вас.

– Так за чем же дело стало?

– Дело, знаете ли, не совсем здесь даже во мне… Об этом, конечно, странно говорить, однако если мы перешли на доверительный и даже откровенный тон, то, наверное, не будет излишним…

– Не теряйтесь, говорите же!

Алексей почувствовал, что копившееся внутри него во время разговора с княгиней внутреннее напряжение вот-вот разрядится каким-нибудь неконтролируемым и некрасивым движением – например, передергиванием плечами или поворотом руки – чего, конечно же, нельзя допустить. Однако попытка себя успокоить несла риск провалиться в забытьё от усталости, алкоголя и идущего со стороны камина расслабляющего жара. Алексей сделал мысленную установку во что бы то ни стало удержаться между двумя этими крайностями, и чуть медленнее, чем обычно, продолжил говорить:

– Дело в том, что один человек, носивший немного странную и, наверное, несчастливую фамилию Фатов – тот самый, без которого мне бы не удалось стать тем, кем я стал, и сегодня иметь удовольствие беседовать здесь с вами,– так вот, он писал, что ввязался в нашу историю, стоившую ему состояния и самой жизни, ради того, чтобы с помощью этих злополучных векселей когда-нибудь увидеть, как ему отчего-то хотелось в это верить, “новое небо и новую землю”. Я понимаю, что всё это – глупости, бред, однако отчего-то и зачем… хотя даже не знаю, зачем, я бы желал, чтобы та его мечта – пусть наивная, но в то же время последняя мечта в его жизни – хотя бы каким-нибудь образом сбылась…

С трудом завершив фразу, Алексей с ужасом осознал, что внутреннего равновесия ему не удержать, что он захмелел окончательно и теперь вот-вот провалится в забытьё.

Его безнадёжное положение спас невесть откуда взявшийся официант с прозвучавшим как нельзя кстати предложением “чем-то помочь”.

– Голубчик, воды мне дай!

– Лучше принеси-ка графу не воды, а рюмку шантре или, вернее всего, стакан горячего глинтвейна!.. Граф, очнитесь! Вы слышите меня?

– О да, конечно! Простите минутную слабость,– извинился отчасти пришедший в себя Алексей.– О чём же мы только что говорили?

– О “новом небе и о новой земле”,– ответила княгиня с абсолютно серьёзным и сосредоточенным выражением на лице.– Вы хотите услышать мой ответ?

– Да нет… Пожалуй, не надо.

– Воля ваша. Хотя, я убеждена, ответ вы знаете и без меня. Человеческое общество ныне всё без исключений и остатка превращается в корпорацию, грандиозную и единственную. Эта сверхкорпорация будет отселе и небом, и землёй. Она будет всем. Вы же – один из тех избранных, кто поведёт этот новый и вечный ковчег по звёздным путям! Граф Алексей, не волнуйтесь, выпейте глинтвейна хотя бы несколько глотков! Поверьте, он вернёт вам силы, которые вам сейчас весьма пригодятся. Ибо мне кажется, что послы уже приехали и вот-вот будут здесь!

Алексей выпил глинтвейн и вытер поднесённой ему салфеткой вспотевший лоб. От резкого коричного духа ему действительно сделалось лучше, а сахарный залп вернул в мысли прежнюю живость.

Чтобы закрепить успех, он поднялся из кресла и несколько раз прошёлся по просторному покою, то немного скользя и разгоняясь по паркету, то притормаживая, когда подошва туфли упиралась в плотный и густой ковёр.

В это самое время у входа возникли двое слуг, зажёгся яркий электрический свет, двери распахнулись – и на пороге показалась группа людей с герцогом во главе.

Старая княгиня не ошиблась – это были послы, представляющие ведущие государства Европы, Канаду и Австралию. Были также представители посольства Японии, нескольких других восточных государств и международных организаций, названия которых Алексей слышал, однако не имел возможности детально изучить и разобраться в предназначении каждой из них. Всего вошли более тридцати человек. В их числе также находились два швейцарских министра и почётный консул Соединённых Штатов, представляя которого Алексею герцог шепнул, что тот считается “поверенным от американского Федерального резерва”.

В завершение процессии вошли Шолле и Катрин. Было заметно, что Катрин выглядит бесконечно уставшей.

Поздоровавшись с Алексеем, послы по очереди подходили к креслу княгини, кланялись и целовали один за другим её перчатку.

– Друзья мои,– начал герцог, когда Алексей вернулся на своё прежнее место и остановился позади кресла, опустив одну руку в карман, другой крепко держась за гнутую лакированную спинку, а дипломаты обступили его широким, однако достаточно плотным полукольцом.– Сегодня мы переживаем по-настоящему знаменательное событие. Известный многим из вас Русский Фонд, которым на протяжении очень длительного периода времени управляли швейцарские банкиры, наконец-то обрёл своего законного владельца. Законный владелец перед вами – это граф Алексей Гурилёв!

Раздались усердные аплодисменты, которые не смолкали почти минуту. Можно было слышать, как один из послов поинтересовался у своего соседа: “Он из России?” – на что услышал в ответ: “Разумеется. Но сегодня это не имеет значения.”

– Господа, меморандум с кратким синопсисом истории Фонда и положительным заключением Министерства юстиции касательно прав нового владельца был роздан вам накануне,– громким голосом продолжил вслед за герцогом Шолле, выступив для этого вперёд и приподняв раскрытую ладонь правой руки для лучшего внимания.– Уверен, что все вы могли убедиться, что в документах нет ни малейших огрех, и правомерность вступления графа Алексея в права ни у кого из вас не вызывает сомнений.

Шолле сделал паузу на случай, чтобы выслушать вопросы или возражения, если таковые поступят. Однако все молчали. Лишь американский консул приоткрыл было рот, чтобы о чём-то спросить стоящего рядом японца, однако тотчас же передумал.

– Смею вас уверить,– добавил Шолле по прошествии небольшого времени,– что граф Алексей – честный и достойный человек, в полной мере способный принять на себя ответственность за крупнейшее, пожалуй, состояние на планете.

– А вам самим не жалко с этим состоянием расставаться?– вдруг прозвучало из уст посла Германии.

Вместо Шолле ответить поспешил герцог:

– Тягостность управления чужим всегда выше. Но я уверен, что молодой граф справится. Княгиня,– с этими словами он обратился к Лещинской-Бомон,– если вы имели возможность переговорить с графом, то что подсказывают вам ваши беспредельный опыт и неотразимая интуиция?

– Я увидела в графе исключительную внутреннюю твёрдость,– ответила княгиня, наградив герцога таинственной улыбкой.– Эта твёрдость ему поможет.

– Прекрасно! В таком случае, господа,– продолжал Шолле,– в соответствии с Кодексом 1907 года, а также законами 1895 и 1932 годов, с целью юридического закрепления ценных бумаг Фонда за настоящим владельцем таковому необходимо учинить закрепляющую надпись, налагаемую собственноручно.

Воцарилась полная тишина. Двое слуг принесли и установили рядом с креслом небольшой столик, а неизвестно откуда взявшийся адъютант в форме офицера швейцарской армии внёс, картинно выставляя правую руку вперёд, портфель с документами, которые Алексей накануне оставил в банковском сейфе. “Как они могли забрать векселя без спроса?” – подумал Алексей, однако оглашать своё недоумение не стал, решив, что исключительность момента оправдывает всё.

Шолле помог извлечь из портфеля пожелтевшие гербовые листы и разложил их на столе в необходимом порядке. Алексей быстро просмотрел бумаги и достал из кармана авторучку.

– Простите, граф, но лучше воспользоваться этим пером,– Шолле поставил перед Алексеем сверкающий пенал с логотипом собственного банка.– Если вы позволите, мы сохраним его для истории.

Алексей полушёпотом переговорил с Шолле касательно формулировок индоссаментов, и вскоре начал последовательно, одну за одной, подписывать старинные бумаги. Тяжёлая пергаментная бумага местами плохо разгибалась, а местами – проявляла излишнюю ломкость. Иногда новое платиновое перо не могло зацепить её отполированную лощёную поверхность, а в других случаях – оставляло размытости и лёгкие брызги. Шолле лично следил, чтобы перед тем как очередной вексель ложился на подписанный, на последнем полностью бы высохли чернила, при необходимости пуская в ход старинное пресс-папье.

Перед взором Алексея один за другим проплывали выполненные невыцветающими старинными шрифтами неотразимые заголовки, отпечатанные рельефным интальо красивые фасады дворцов и заводские трубы, пароходы, колосящиеся поля и масонские треугольники. Дородные Деметры и Анноны, восседающие по сторонам от земного глобуса в окружении склонённых пальмовых ветвей, сменялись томными феями модерна, призванными символизировать изобилие и щедрость грядущей эпохи. Алексей поймал себя на мысли, что вряд ли кто-либо другой прежде имел возможность столь обильного соприкосновения с историей, продолжавшей оставаться полностью живой и действительной.

– Всё!– отрывисто и громко произнёс Шолле, когда последний из документов был подписан и возвращён в папку. И выхватив глазами из шеренги дипломатов американца, тотчас же поинтересовался, который час.

– Без двадцати минут двенадцать,– ответил американский консул с лицом немного недовольным от обращённого к нему вопроса.

– Прекрасно. Одиннадцать сорок вечера тридцать первого августа две тысячи двенадцатого года. Поздравляю всех, господа! Граф Алексей вступил во владение своим капиталом ровно за двадцать минут до того, как должен был истечь установленный законом столетний период, на протяжении которого подтверждение и восстановление прав на старый русский фонд оставалось возможным. Поздравляю всех! Поздрав-ляю!

Дипломаты и министры зааплодировали, однако на этот раз менее обильно. Дольше всех хлопали Шолле и Катрин.

– А что бы произошло, если инаугурация задержалась бы до полуночи или не прошла совсем?– неожиданно поинтересовался посол Японии.

– Ничего хорошего,– ответил Шолле, явно испытывая неудобство от необходимости в столь торжественный час говорить о подобных вещах.– В источниках капитала всемирной финансовой системы, к стабильности которых все привыкли, образовалась бы брешь, способная породить непредсказуемые последствия.

Принесли шампанское и коньяк, и герцог предложил всем выпить в честь свершившегося исключительного события.

Когда Алексей пригубил несколько капель бесподобного столетнего камю, к нему неожиданно приблизился американский консул. Огромного роста и атлетического сложения, со взглядом, наполненным абсолютной в себе уверенностью, и с ниспадающими светлыми волосами, отброшенными назад, он неотразимо напоминал белокурого бестию.

– Я вижу, вы здесь пьёте всё французское, а между тем я привёз для гостей герцога подарок!– и полуобернувшись, он кивнул в сторону замершего за ним официанта с небольшим подносом.– Попробуйте, это великолепный бостонский бурбон. Ему, конечно, трудно тягаться по возрасту с вашими бумагами, но полвека выдержки у него точно наберётся!

– Благодарю, почему бы и не попробовать? Ведь всё-таки – кусочек Америки, в которой я надеюсь в ближайшее время побывать.

– Америка всегда рада своим гостям!– хорошо поставленным голосом диктора ответил консул, уступая проход официанту с бурбоном.

– Cher ami,– шепнул на ухо подошедший Шолле,– вы уверены, что этот бокал не будет для вас лишним?

– Je suis un peu ivre?– рассмеялся Алексей, будто вспомнив что-то весёлое из студенческого прошлого.– Je suis malade [Я слегка пьян?– Я болен… (фр.)]…

– Всё равно не пейте много, cher ami…

Хотя Алексей был не прочь распробовать хвалёный бурбон, он не хотел и обижать Шолле отказом от поступившего совета. С другой стороны, c’est fait [дело сделано (фр.)], вечер у герцога подходит к концу, и накатить бокальчик-другой “Гордости Бостона” для лучшего сна представлялось отнюдь не лишним. Поэтому улучив момент, когда банкир отвернётся, он всё-таки залпом бурбон употребил.

Однако окончанием мероприятия не пахло, у всезнающего и вездесущего Шолле имелись другие планы. Дождавшись, когда спадёт оживление, банкир вернулся в центр общества, аккуратно дотронулся до рукава почётного консула, который был поглощён беседой с канадским посланником, и вкрадчиво, чтобы подчеркнуть приватный характер разговора, однако достаточно громко, чтобы его могли услышать все вокруг, спросил:

– Господин консул, не угодно ли будет вам завершить перезаверение бумаг, привезённых вами?

– Ах, простите, я совершенно забыл!– ответил почётный консул, представляющий американских банкиров.– Неужели мы тоже имеем ограничение по времени? У нас же другое законодательство!

– Ваше законодательство содержит прецеденты, позволяющие блокировать легитимность сделок и вторичных действий, совершённых после прекращения претензионного срока,– чётко, словно по заученному черновику, выговорил Шолле.

Было заметно, что по лицу почётного консула пробежала гримаса недовольства. Ничего не ответив, он был вынужден прервать разговор с канадцем, чтобы забрать чёрный портфель, оставленный им возле кресла, в котором продолжала восседать княгиня Лещинская.

Алексей сразу же понял, что ему предстоит подписывать очередную порцию бумажек, и заметно приуныл. Нельзя сказать, что он представлял себе служение финансовому божеству в виде череды приятных фуршетов под гремящие оды к вечной радости, но сегодня он просто неимоверно устал и был не прочь затушить свечи в любую минуту. “Подпишу – и баста!– решил он.– Ведь времени разобраться в том, что подписываешь, нет, а не подписывать – тоже нельзя….”

И он вернулся к столу, на котором Шолле под присмотром почётного консула и канадского посла стал раскладывать извлекаемые из дипломатического портфеля бумаги. Алексей сразу понял, что эти документы не имеют прямого отношения к Фонду – иным был и тип листов, и изображения, выглядывающие с гербовых шапок, и даже шрифт. Тем более что язык на сей раз был повсеместно английский.

– Что это?– поинтересовался Алексей у Шолле. Однако банкир жестом дал понять, что времени на лишние пояснения нет и лучше дождаться публичного заявления.

– Господа,– вскоре вновь зазвучал его немного взволнованный голос.– Из-за непредвиденной задержки с прибытием наших уважаемых послов у нас остаётся крайне мало времени на вторую часть инаугурационной церемонии нового владельца Фонда, графа Алексея Гурилёва. Как отражено в меморандуме, имеющемся у вас, первичные бумаги Фонда в процессе доверительного управления, которое осуществляли швейцарские институты, были вложены в капиталы ведущих финансовых учреждений, прежде всего – в банки Соединённых Штатов. Они участвовали в слияниях, рекапитализациях, в формировании Федеральной резервной системы, множества инвестиционных компаний и ипотечных агентств. В соответствии с имеющимся мандатом, наши управляющие голосовали, следуя критерию достижения максимальной прибыльности. Полагаю, результат этой работы налицо, поскольку не без помощи Фонда и наших скромных усилий американский финансовый сектор достиг небывалых высот, оставив далеко позади Францию и Германию. Теперь же для того, чтобы новый владелец не имел проблем при операциях со своими североамериканскими активами, он должен письменно подтвердить, что основанные на наших бумагах транзакции, совершавшиеся на территории США, были корректными.

Шолле сделал паузу, чтобы убедиться, что присутствующие внимательно его слушают, после чего наклонился к разложенным на столе бумагам.

– Граф Алексей, несмотря на длительный период траста, для вас нет необходимости подписывать абсолютно все появившиеся за этот срок документы. В силу американских прецедентных норм, вам достаточно наложить утверждающую надпись на оригиналы акций, с которых, если можно так выразиться, всё начиналось – это будет означать, что вы признаёте и подтверждаете решения, последовавшие затем. Почти все такие бумаги относятся к первой трети XX века, и по нашей просьбе из архивов FED [Federal Reserve – Федеральная резервная система США (англ.)] их доставили сюда. Ещё раз приношу извинение за задержку, граф Алексей,– но у нас в запасе целых семь минут! Пожалуйста, поставьте любое слово или знак, свидетельствующие о вашем согласии, в этом углу прямо поверх текста! А здесь – пишите в особо отведённом поле, словно специально оставленном для вас практичными и предусмотрительными американцами!

Времени на расспросы не имелось, и Алексей, как заведённый, начал расписываться на акциях и сертификатах. Каждый лист добротной гербовой бумаги подтверждал права на владение умопомрачительными долями в главнейших домах финансового Олимпа. В глазах снова зарябило от названий и имён, а гордые орлы, застывшие на гербах в обрамлении звёзд и стрел, придавали всему этому действу трепетную торжественность. Приходилось спешить, поскольку время стремительно бежало, а пачка неподписанных бумаг никак не хотела сокращаться.

– Зачем он так спешит?– неожиданно прозвучал вопрос из уст канадского посла и почему-то с обращением в третьем лице.– Всё равно не успеет до полуночи. А вот ошибки – их же исправлять придётся!

– Успеет,– пробурчал приблизившийся к столу американский консул.– Если русский граф взялся за работу, то он её точно добьёт!

“Отчего они все вцепились в этот проклятый графский титул? Чтобы посмеяться надо мной? Где видано, чтобы титул присваивался много лет спустя после гибели монарха и его государства, и не шутовской ли розыгрыш всё это? Или все эти герцоги и князья, потерявшие честь и растворившие свои прежние титулы в порочных связях, оказавшись перед необходимостью общаться со мной, выдумали моё графство, чтобы сделать ровней? Странно, но ведь можно было поступить проще – отобрать у меня бумаги, посадить в самолёт и отправить в Москву с аннулированной навсегда шенгенской визой. Зачем весь этот цирк?”

Подумав об этом, Алексей помрачнел, однако продолжал подписывать бумаги одну за одной – ведь чтобы возразить или оспорить это действо, нужны были аргументы, а их не имелось. Однако приостановить сумасшедшую пляску пера всё-таки пришлось, когда вместо похожих, словно близнецы, названий “первых национальных банков” Нью-Йорка, Чикаго и Филадельфии перед ним оказались несколько документов конца двадцатых годов, относящихся к выпуску облигаций и созданию особого банка для финансирования репарационных платежей Германии, потерпевшей поражение в Первой мировой.

Алексей ещё от отца хорошо знал про придуманный американцами так называемый “план Юнга”, который номинально должен был помочь германской экономике встать на ноги, чтобы быстрее расплатиться по репарациям. Для этого на финансовых рынках Старого Света были собраны умопомрачительные по тем временам миллиарды золотых франков. Однако вместо столь необходимых для развития германской промышленности кредитов эти деньги почему-то вскоре оказались за океаном, оставив немцев в состоянии безысходности и поспособствовав приходу к власти национал-социалистов во главе с Адольфом Гитлером.

Алексей отказывался верить глазам: даже беглый взгляд на разложенные перед ним документы свидетельствовал о том, что подавляющая часть капитала созданного под выполнение “плана Юнга” Банка международных расчётов была сформирована из царских векселей! Выходило, что русские деньги гарантировали знаменитые выпуски репарационных облигаций, которые единовременно принесли западным правительствам сумму, эквивалентную стоимости платежей побеждённой Германии с 1930 по 1945 годы включительно! При этом политические обязательства по репарациям, которые теоретически можно было оспорить или отменить, заменялись на обязательства Германии теперь уже перед частными банками, то есть на обязательства безусловные и вечные. И что самое главное – большая часть этих банков, которым Германия оказывалась безмерно и бесконечно должна, имели заокеанские адреса…