Текст книги "Вексель судьбы. Книга 2"
Автор книги: Юрий Шушкевич
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 48 страниц)
Тогда, наплевав на предосторожность, он набрал личный телефонный номер одного из высокопоставленных дипломатов в Берне, который по долгу службы был в курсе многих швейцарских секретов и которого Геннадий Геннадиевич однажды крупно выручил, оплатив долги после одной неудачной игры в Монте-Карло.
– Сделай милость, подскажи, кто у них рулит этим банком?
– Некто Франц Шолле. Но с понедельника этот Шолле – в американской федеральной тюрьме.
– А кто вместо него?
– Пока американский суд не вынес Шолле приговора, он формально остаётся во главе Совета банка. Однако в его отсутствие банком руководит администратор по фамилии, кажется, Шульц.
– А собственники? Они как-нибудь влияют?
– Крайне опосредовано, поскольку управление банком осуществляется через трастовый договор. К тому же, насколько мне известно, две семьи, владеющие банком, давно перебрались куда-то в Южное полушарие и предпочитают не утруждать себя делами.
– А у Шолле могли остаться какие-нибудь активные родственники?
– Разумеется. У него очень активная племянница. Она хоть и журналистка, но уже была замечена на нескольких банкирских междусобойчиках. Я видел её – действительно умная и очень бойкая особа.
С трудом сохраняя видимость спокойствия, Фуртумов поспешил завершить этот сделавшийся ненужным разговор, и положив трубку, буквально взвыл от бессилия и гнева. Все планы летели к чёрту! Он терял и добычу, и живца, и теперь, в довершение ко всему, мог подчистую лишиться репутации.
– Баба! И здесь проклятая баба!– только что сумел выговорить он, скрежеща зубами.
Он приказал секретарше блокировать все звонки и никого к нему не пропускать, плотно закрыл жалюзи, после чего, убедившись в достаточной уединённости, стал думать, как выходить из патовой ситуации.
Оставить всё как есть – тогда он либо теряет деньги, либо обрекает себя на длительные переговоры и арбитражи. Плюс огласка в масс-медиа, исключающая всякую самостоятельность в расходовании того, что удастся заполучить. Прикончить этого недотёпу и сказать швейцарцам, что он утонул в Москве-реке – не поверят, а значит – снова пугающая огласка.
Положение представлялось безвыходным. Однако Геннадий Геннадьевич не был бы собой, если б не умел находить выхода из самых безвыходных ситуаций. Вскоре перед ним был ясный и понятный план, как следует поступать.
Он выполнит ультиматум и освободит узника сейчас же. Пусть звонит своей бабе в Монтрё, идёт на радостях в кабак, даже улетает за границу – плевать. Но отныне каждый его шаг будет находиться под неусыпным и постоянным контролем, который он, Фуртумов, расшибётся, но обеспечит. За это время станет ясно, собираются ли швейцарцы отдавать депозит, или же возникнет тяжба – неважно. Пусть процесс перейдёт в русло законное и отчасти сделается публичным – стороной спора тогда станет Российская Федерация, а частному лицу с сомнительной репутацией и с ещё более сомнительным происхождением в споре с государством никогда не победить.
Ну а он, благодаря такой отсрочке, сумеет не только уяснить тонкости, связанные с подтверждением прав на треклятый царский депозит, но и подумает, как незаметно использовать часть векселей и связанных с ними производных для финансирования собственных проектов. Денег ведь много, хватит на всех. И одним из этих проектов, разумеется, станет разработка вакцины бессмертия. На сей раз он не упустит своего – носителя аномального гена он прикажет всячески беречь и охранять, а в нужный момент организует похищение для водворения в закрытую лабораторию. Однако теперь – в стопроцентно свою, без излишне амбициозных и шустрых Наливаек.
Внимательно обдумав этот план, Геннадий Геннадьевич воспрянул духом. Дополнительные трудности не страшили его, ведь конечный результат вновь грозился превзойти любые ожидания.
До прибытия именитых банкиров оставалось несколько часов, и Геннадий Геннадьевич решил их посвятить организации наблюдения за Алексеем на ближайшие дни. Все необходимые для этого разрешения и допуски, которые его ведомство оформило ещё в середине лета, оставались в силе, и ему требовалось лишь сделать несколько звонков в полицейский и пограничный главки.
Также он отдал распоряжение, снимающее запрет на выезд Алексея Гурилёва за рубеж.
Сложнее было с обеспечением контроля над Алексеем за кордоном. Для этих целей у Фуртумова не было своих штатных единиц, и при необходимости он взаимодействовал в подобных вопросах с другими отечественными спецслужбами. На этот раз, правда, он предполагал воспользоваться услугами частной детективной фирмы из Италии, с руководством которой не столь давно достиг впечатляющих договорённостей. Однако подключение итальянских сыщиков требовало подготовки и могло занять до двух недель. Ещё раз перебрав в голове все возможные варианты, Геннадий Геннадьевич был вынужден признать, что без родных разведчиков ему в этом деле никак не обойтись.
“Ну и шут с ними,– решил он.– В конце концов, именно они слили мне это дело, не желая ломать голову. Тогда я выручил генерала Могилёва, которому не терпелось спокойно отвалить на пенсию,– вот пусть теперь его сменщик выручает и меня!”
Ещё раз поразмыслив над правильностью такого решения, Фуртумов взял трубку телефона спецсвязи и набрал номер Горина.
– Кирилл Петрович? Приветствую, это Фуртумов. Ещё раз с генеральством поздравляю!.. Пока не чувствуете? Ну ничего, ничего, скоро, значит, почувствуете всю новую красоту… Какое очередное звание? Нет-нет, генерал ведь это не звание, это счастье!
Сменивший генерала Могилёва на должности руководителя одного из направлений зарубежной разведки вновь испечённый генерал-майор Горин не был сильно удивлён звонку Фуртумова, поскольку уже несколько дней сам собирался ему позвонить. Однако прежде чем коснуться интересующих его вопросов, Горин предпочёл выслушать собеседника.
– Так вот, Кирилл Петрович,– перешёл к изложению сути своего дела Фуртумов.– У нас по одной теме в Швейцарии назревает небольшая неприятность. Агенты мои, в отличие от ваших, не умеют работать по приказам, вот и запороли важное дело. Короче, нужна помощь – наружка за одним типом плюс остальное, что вы умеете – телефоны, интернет и прочая-прочая. Всего на несколько дней нам бы вашу помощь, а там я сам всё стабилизирую. Очень прошу, не откажите! Должником вашим буду!
– Геннадий Геннадьевич, под монастырь ведь подводите!– сокрушённо отвечал Горин.– Вы же знаете, что без решения межведомственной комиссии я не могу задействовать спецресурсы.
– С комиссией всё растянется минимум на неделю, а нам уже с воскресенья или даже с вечера субботы хотелось бы зацепить негодяя.
– Но вы же понимаете – я не могу вне крайней необходимости самочинно поднимать агентов и осуществлять спецмероприятия.
– Понимаю, понимаю, Кирилл Петрович, но там цена вопроса – десятки миллиардов, которые должны вернуться для нужд Отечества! Как в прежние времена написали бы в газете “Правда” – этих денег ждут-не дождутся врачи, учителя и дети.
– Так у тебя там миллиарды долларов, не рублей?
– Конечно же долларов, Кирилл Петрович! Сами знаете, где и в чём наши жулики награбленное прячут!
На противоположном конце провода на некоторое время воцарилась тишина.
– Можем попробовать начать с понедельника – вас устроит?– прозвучал наконец ответ.
– Конечно, устроит, Кирилл Петрович!– ответил Фуртумов.– Как раз в начале недели наш объект должен будет засветиться в одном из банков. Когда мне подъехать к вам?
– А вы очень удачно позвонили, Геннадий Геннадьевич,– ответил Горин.– Я вас как раз хотел пригласить к себе в гости. Мы в двадцать ноль-ноль проводим оперативное совещание, и есть несколько вопросов, касающихся вашего ведомства. Так что подъезжайте – и мы всё решим!
– Кирилл Петрович!– взмолился Фуртумов.– Без ножа ведь режете! В восемь быть никак не смогу, потому как начинаю принимать иностранную делегацию. Официальное мероприятие, отменить невозможно! А что у вас там за вопросы по моей части?
– Наши люди в Швейцарии долгое время вели и наконец разоблачили афериста, выдававшего себя за наследника бухарского эмира. На самом же деле он пытался отмыть около миллиарда евро, украденных из Пенсионного фонда. Требуется ваше содействие, чтобы собрать и перечислить деньги обратно.
Фуртумов бесшумно выдохнул и выругался про себя в адрес подчинённых, во время памятного розыска “источника” легкомысленно положивших начало оперативному сотрудничеству его ведомства с “бухарским наследником”, на поверку оказавшимся банальным казнокрадом.
– Понимаю, Кирилл Петрович, понимаю… В любое время готов – но только не сегодня. Сегодня в это же время встречаюсь с крупнейшими банкирами, вопросы – не просто архиважные, а принципиальнейшие, затрагивающее, не побоюсь сказать, наше будущее на десятки лет вперёд. Скажите – когда я могу подъехать к вам в любое другое время?
– В понедельник. Только утром в понедельник.
– Хорошо, Кирилл Петрович. Успеем?
– Конечно успеем, если не будем спешить…
Попрощавшись с Гориным, Фуртумов вытер салфеткой вспотевшее лицо. Заметив, что пальцы на левой руке, распластанной по столу, начали заметно дрожать, он немедленно выпил успокаивающую пилюлю и сделал звонок рыжей Жаклин, чтобы уточнить планы на выходные.
Заморское успокоительное подействовала быстро, и Геннадий Геннадьевич смог использовать остающееся до приезда иностранных гостей время для разбора скопившихся за день дел и электронной почты.
Стрелка часов между тем приближалась к восьми. Начальник протокола давно доложил о прилёте в Москву особо важных гостей, об их размещении в президентских апартаментах лучших отелей и о скором прибытии на вечер в особняк.
Геннадий Геннадьевич приоткрыл жалюзи – и с удовлетворением лицезрел внизу совершенно пустую парковочную площадку, расчищенную для встречи именитых особ. Все сотрудники ведомства неукоснительно исполнили его распоряжение покинуть офис не позже семи тридцати. В особняке оставались только помощник Наливайко и двое вооружённых охранников при входе, а также завхоз-мэтр. Из окна было видно, как по переулку спешил отъехать фургон знаменитой ресторанной компании, доставивший эксклюзивные закуски и вина.
Небольшой, однако редкой изысканности фуршет уже должен был быть полностью сервирован и поддерживаться в самом аппетитном виде силами седовласового мэтра, который в прошлой жизни считался казначеем одной из многочисленных когда-то “мафий”. Лет десять назад Фуртумов выкупил его из нигерийской тюрьмы, и с тех пор бывший бандитский казначей, трудоустроенный на должность начальника фуртумовского ХОЗУ, считался, если верить слухам, то ли телохранителем шефа, то ли его персональным терминатором.
Всё шло по плану: в особняке оставались только наиболее доверенные люди, а приезд гостей ожидался с минуты на минуту.
Неожиданно Геннадий Геннадьевич вспомнил, что забыл отпустить своего узника. Это означало невыполнение полученного из Монтрё ультиматума, что совершенно не входило в его более или менее определившиеся планы. Он вскочил из-за стола и, срываясь на бег, устремился в гостиный зал.
– Палыч! Палыч!– закричал он мэтру, который, наслаждаясь предбанкетной паузой, начал понемногу дегустировать виски и коньяки.– Срочно дуй в подвал и выгоняй оттуда малого!
– Куда выгонять?– изумился бывший авторитетный казначей.– Того партизана вашего? Будем решать?
– Дурак, не решать, отпускать будем! Выполняем международные обязательства… Чтоб через минуту он был уже в городе со всеми своими документами!
– Геннадич, а как же мы его пустим через парадную? Гости ведь на подходе!
– Через чёрный ход гони его, быстро! И ещё дай ему мобильник и тыщ двадцать, чтобы мог своим бабам позвонить за границу и отвалить. Даже не двадцать – сто тыщ рублей дай ему, чтоб на авиабилет хватило. И вежливо, Палыч, вежливо с ним веди себя, как ты умеешь!
Мэтр немедленно обтёр полотенцем пользованный бокал, поставил на место и поспешил выполнять приказ.
Спустя менее чем через минуту с улицы стало доноситься шуршание шин и лёгкое пощёлкивание распахивающихся дверей. Геннадий Геннадьевич поправил галстук и проследовал на крыльцо встречать дорогих гостей – возможно, по-настоящему самых дорогих, которые когда-либо прежде ступали на древнюю московскую землю.
*
Когда Алексея пришли освобождать, он беспокойно спал после безрадостного дня, измучившего неизвестностью. Его последним размышлением перед тем, как отключиться, была мысль, что значительно гуманней было бы отправить его, как отбегавшего своё рысака, прямиком в старинную Живодёрную слободу, что за Калужской заставой, чем мучить продолжением бессмысленной жизни. Но живодёрная слобода, как известно, давно упразднена…
До последнего момента он в своё освобождение не верил, поэтому даже увидав отобранный при аресте саквояж, продолжал думать, что его перевозят в другой застенок.
Однако воздух свободы творит чудеса, и Алексей, полной грудью вдохнув прохладный туман осеннего московского вечера, наполненный запахом улицы, бензина и первой опавшей листвы, буквально возродился душой.
Убедившись, что железная дверь, выводящая из подвала, однозначно затворилась, он быстрым шагом поднялся по земляному склону, слегка скользя из-за влажной травы, и обойдя особняк с тыла на почтительном расстоянии, ступил на проезжую часть переулка.
С правой стороны, у парадного входа, собралась целая кавалькада роскошных авто, ярко горел свет и доносились голоса. Слева переулок уходил на глухой поворот, который из-за густых вековых лип, неработающего фонаря и опустевших в пятничный вечер офисных зданий выглядел безлюдным и тёмным.
Подняв воротник, Алексей быстрым шагом пересёк проезжую часть переулка, поспешая скрыться в небольшом скверике на противоположной стороне. Неожиданно на его плечо опустилась чья-то тяжёлая рука, и тихий голос с сильным южным акцентом сообщил: “Я Шамиль, от Петровича. Спокойно давай!”
– От какого ещё Петровича?– в искреннем недоумении переспросил Алексей, однако спустя несколько секунд, за которые Шамиль, одетый в робу московского дворника, быстро и ловко протащил его через плотные кусты, уже находился в объятиях боевого друга.
– Живой! Я же говорил, что будет живой, никуда не денется!– приговаривал остепенившийся и даже заметно располневший от мирной жизни Василий Петрович Здравый, продолжая обеими руками трясти Алексея за плечи.– Только вот исхудал. Интересно – это тебя на харчах буржуйских или здешних так подсократили?
– Спасибо, Петрович. Твоя работа?
– Что за работа?
– Что я не в тюрьме, а здесь, с тобой?
– Нет, не моя. За тебя, говорят, какая-то баба из Швейцарии заступилась.
– Хм… А ты тогда что здесь делаешь?
– Мы здесь,– и Петрович с одобрением глянул на Шамиля,– проводим спецоперацию. Кстати: нечего тут стоять и шуметь, давайте-ка все в машину!
Оказалось, что совсем рядом была спрятана за кустами старенькая легковушка неопределённых возраста и марки с незнакомыми провинциальными номерами.
– Так что же у вас за спецоперация?– поинтересовался Алексей, усаживаясь на пассажирское кресло рядом с Петровичем.
– Слушаем помаленьку тех, кто тебя держал взаперти.
– Это как же так?
– Элементарно. Вон там, на дереве, установлен инфракрасный лазер, который считывает колебания оконного стекла в кабинете ихнего босса. Затем сигнал идёт на ноутбук, там от всяких шумов чистится и записывается для истории. Есть даже техническая возможность получить распечатанный текст прослушки и при желании отправить на центральное телевидение.
– Ну ты и пинкертон! Откуда у тебя у такая техника?
– Извините, товарищ лейтенант госбезопасности, но источники поступления спецсредств не подлежат разглашению. Хотя, говоря по правде, я этому чуду техники не сильно доверяю – часто выдает “молоко”.
– Ну ведь хоть что-то удаётся с ним?
– Если не с ним, то с другим. Пару дней назад я побывал в одном из подвальных помещений этого особняка, где у них раздатка линий телефонных, и установил на них свои датчики.
– Невероятно! А как ты там оказался?
– Ты же знаешь – я полюбил бродить по московским подземельям. Помнишь коллектор под Гоголевским бульваром, в котором мы прятались? Так вот, оттуда по кабельной канализации имеется проход к сборному колодцу под бывшей Чертопольской заставой, а от него и к твоему особнячку несложно пробраться.
– То есть ты там был?
– Да, и даже находился, если смог правильно сориентироваться, буквально через стенку от твоего невесёлого пристанища. Но извини – долбить кладку в четыре кирпича на окаменевшей извёстке без шума было никак нельзя.
– Гениально! Значит, ты теперь имеешь возможность слушать все разговоры этого Геннадия Геннадьевича?
– И не только его одного.
– Не боишься, что его контрразведка нас выследит?
– Пока – не думаю. Сигнал из подвала передаётся старым передатчиком на длинных волнах. А в длинноволновом диапазоне сегодня никто не работает и, стало быть, за ним толком не следят. К тому же сигнал шифруется очень простым, но теперь всеми напрочь забытым довоенным устройством.
– Однако! Признавайся – передатчик тоже твоя работа?
– Разумеется, ведь по законам жанра нужно было куда-то пристроить рацию из откопанного нами контейнера! Но моя часть – половина. Слушают-то передачи не здесь, а на Большой Серпуховской.
– Где живёт твоя боевая подруга?
– Так точно. Она снимает сигнал и передаёт мне на мобильный телефон.
– Тебя же выследят, а вместе с тобой – и её!
– Быстро выследить не получится. Мой мобильный, оформленный по паспорту волгоградского бомжа, звонит на другой такой же точно, который я впаял в таксофон в вестибюле метро “Парк культуры”, где до конца года будет идти капремонт. На Большой Серпуховской моя Елизавета получает на свой домашний вызов с неизвестного таксофона – и затем спокойно крутит мне по этой хитрой линии нужные записи. Телефон же у неё дома аналоговый, то есть автоматической прослушки на нём быть не должно… Так что не думаю, что за два дня мы могли сильно наследить
– Дай-то бог… Ну а что тебе стало известно, если не секрет?
– Отчего же секрет? Положение твоё, товарищ лейтенант, пока что печально и незавидно. Отпустил тебя господин Фуртумов Геннадий Геннадьевич не просто так, а с единственным условием – держать под неусыпным наблюдением. За это время он постарается по-тихому решить со швейцарскими банкирами вопрос со взятием под контроль твоих векселей, после чего тебя схватят и отправят в институт.
– Что ты несёшь, Петрович? Какой ещё институт?
– Исследовательский институт, где-то в Америке. В твоей крови нашли ген, которого нет у других людей. У меня, я уверен, такой же – причины-то нам известны… Так вот, Фуртумов считает, что изучив твой ген, можно создать лекарство от старости. Или даже “вакцину бессмертия”, как они её называют.
– Бред какой-то! А кто тогда такой этот Фуртумов? Я думал, что он типа из наших, из структур, выросших из нашего с тобой НКВД… А он, выходит, медик?
– Ты правильно думал – он руководитель, если брать по-старому, иностранного отдела финансовой разведки. А медицина и теория бессмертия -его хобби. Кажется, сегодня в мире очень многие этим занимаются на полнейшем серьёзе, и приезд к Фуртумову главных западных банкиров отчасти тоже с этим связан.
– У него были банкиры?
– А ты не обратил внимание на лимузины у подъезда? Встреча с империалистами только начинается. Тебя отпустили перед самым её открытием.
Алексей сразу же вспомнил недельной давности бал у герцога и разговоры на футуристические сюжеты, которые так или иначе предполагали продление жизни. Тогда они показались ему досужим трёпом – а ведь, выходит, что напрасно, дыма без огня не бывает… Князь Курзанский, пребывающий в постоянном возбуждении от своей чёрноокой княгини Шарлотты, помнится, даже предлагал ему вложить все деньги в это самое бессмертие, чтобы невероятно заработать.
Как же наивно и доверчиво он вёл себя тогда, что даже не подумал, что для всех для них, безусловно наслышанных о его пресловутом “графстве” и довоенном французском паспорте, он мог являться вовсе даже не партнёром, а самым что ни есть объектом, с помощью которого можно изучать, как не растратить молодость за семьдесят лет!..
– Петрович,– поинтересовался Алексей голосом заметно потухшим,– а что всё-таки они собирались делать со мной? Разве им недостаточно взятой у меня крови? Исследовали бы её, я б им ещё налил.
– Ты им нужен не in vitro, а in vivi, так, помнится, было произнесено. Соображаешь, что такое in vivi? Так что, Лёш, не строй насчет себя иллюзий – ты в реальной опасности.
“Невероятно…. Не образумлюсь, виноват… Интересно бы знать, что думает Катрин… Неужели она тоже заодно с ними? Изобразила любовь, прилепила к себе – чтобы потом отправить меня под ножи потрошителей и сказочно обогатиться? А ведь это вполне, вполне возможно… Чёрт, как же я не подумал об этом сразу! Она ведь потому и могла столь спокойно отпустить меня в Москву, чтобы провести здесь нечто похожее на разведку боем, выявить интересы этого Фуртумова и американцев, а потом, шантажируя Фуртумова, вытащить меня из тюрьмы и вернуть обратно, чтобы отныне уже только её клан мог распоряжаться мной – точнее моим телом – полностью и наверняка! Неужели это всё так, и меня просто делят между двумя конкурирующими фирмами? Что же творят с людьми ненавистные деньги, сколь велика тогда их сила, что пересиливает даже любовь!? И почему вечная любовь, дарующая высшее из наслаждений, позволяет покупать себя деньгам, которые есть в сути своей средство для обмена вещей простых и низменных, вроде еды и мгновенных утех?”
Алексей почувствовал, что от подобных мыслей рушится весь его мир, а он сам, жалкий и обманутый, не в силах ни остановить, ни даже задержать этого обвала, неудержимо возвращается в недавнее своё прошлое – бедное и холодное. За тем лишь исключением, что в том прошлом присутствовала надежда, которая сейчас на глазах исчезает.
– Я тебя расстроил?– поинтересовался Петрович спустя минуту, так и не дождавшись от Алексея ни ответа, ни встречной реплики.
– Что ты сказал?– Алексей напрочь забыл, на чём оборвался разговор.
– Да ничего,– отмахнулся Петрович, догадавшись, что с его другом происходит что-то нехорошее.– Думаю просто, как нам следует поступить.
– Поступай-не поступай, всё равно теперь нет выхода,– меланхолично отозвался Алексей.
– Выход есть всегда,– не согласился Петрович.– Гляди: Фуртумов и его гадкий помощник – на сегодня единственные люди, которые держат в своих головах против тебя заговор. А коль скоро против тебя – то и против меня, и против него,– здесь он обернулся, чтобы засвидетельствовать согласный кивок от сидящего позади Шамиля,– против всех нас, одним словом. Поэтому я бы не побоялся их уничтожить.
Алексей взглянул на Петровича с явным недоумением.
– Зачем? А главное – как?
– В багажнике – наш ППШ с двумя магазинами, и ещё есть наган из тайника. Как думаешь, Шамиль,– сможем совершить налёт на мировую буржуазию?
– Непростое это дело,– отозвался Шамиль, стягивая с головы наушники.– Судя по разговорам, все они тусуются на втором этаже. Но внизу охрана с оружием будет конкретно мешать нам подняться. А по охране сперва стрелять – много шума будет, главари уйдут. Поэтому если честно – то не знаю, командир. Трудно будет.
– А ты что думаешь, лейтенант?
– Меня водили по зданию с завязанными глазами, я не мог запомнить расположения комнат,– буркнул Алексей с неохотой.
– Да я тебя не про комнаты спрашиваю. Скажи – жалко тебе этих банкиров?
– В каком смысле жалко?
– В самом прямом – чтобы они перестали жить?
– Зачем? Люди ведь всё-таки…
– А зачем же ты тогда, лейтенант, перед этими самыми банкирами неделю назад сжигал векселя?
– Откуда ты знаешь?
– Я же сказал – мы слушали твой допрос. Он, кстати, записан на диктофон. Так что если хочешь – можем прокрутить ещё разок.
– Да уж спасибо… А векселя я сжёг из-за неправды. Причём из-за неправды не столько прошлой, сколько грядущей, на которую они хотят обречь мир и непременно обрекут, если их не остановить. Однако я ничего не добился – у векселей остались копии, так что они легко залатают брешь, которую я вознамерился пробить в правах на мировой капитал…
– Так что ж ты тогда, лейтенант – сдаваться надумал?
– Нет. Но убивать людей просто потому, что они что-то замышляли против меня, я не готов.
– Твоя воля, тогда – собираемся и едем. Но не хочешь ли напоследок послушать, о чём они в особняке шепчутся?
– Насколько это этично?
– Абсолютно неэтично. Но считай, что это я прошу перевести мне что-нибудь из их беседы, ведь они ж не на моём немецком изъясняются!
– Ну, давай тогда…
Петрович протянул Алексею наушники. За громким звенящим фоном и посторонними шумами вполне были различимы спокойные и уверенные голоса, перемежающиеся с шумом шагов и лёгким перезвоном посуды.
– …To ensure dollar as principal currency after Bretton-Woods, since 1944 we had successfully managed to transport the most of world monetary gold to the States. Today gold is not the same treasure it used to be so the key way to maintain dollar power now is collection the most of know-how and global rights under American jurisdiction. We will persuade know-how holders that only we can protect their rights in a proper way. In twenty years even a matchbox could not be manufactured somewhere without paying royalties in US dollars [Чтобы доллар Бреттон-Вуда сделался полноценной мировой валютой, после 1944 года мы успешно добились перемещения на территорию Штатов большей части мировых запасов монетарного золота. Сегодня золото растеряло былую силу, поэтому будущее доллара отныне будет связано с концентрацией под американской юрисдикцией абсолютного большинства мировых ноу-хау и глобальных прав. Мы убедим всех законных правообладателей, что только мы в состоянии должным образом защитить их права. Через двадцать лет нигде в мире нельзя будет произвести коробку спичек, не заплатив роялти в долларах (англ.)].
– …Don’t be afraid of inflation! We are keeping control over emission to avoid markets failure by channeling excessive cash into food futures. Correspondent price growth will kill business in the third countries so their residents will have nothing left but to convert remaining money into dollar deposits… Eventually interest rate in most reliable banks will drop to negative values because the ultimate global issue will become not augment but physical protection of savings [Не опасайтесь инфляции! Мы следим, чтобы возникающий в результате эмиссии излишек наличности не обваливал рынки, а переходил бы в повышательный тренд на продовольственные фьючерсы. Этот рост цен убьёт бизнес в третьих странах, резидентам которых для выживания ничего не останется, как размещать остатки своих средств на долларовых депозитах… Со временем процентная ставка в надёжных банках понизится до отрицательных значений, поскольку главным вопросом на Земле станет не преумножение, а физическое сохранение сбережений (англ.)].
– …Independent Russian policy? We have nothing against while the old world is collapsing. But since we implement new technologies free from labor and your oil as well – Russia will get its last chance to show loyalty [Самостоятельная политика России? Мы не против, пока старый мир разваливается. Однако когда мы воплотим новейшие технологии, не нуждающиеся не только в рабочих, но в вашей нефти, России будет предоставлен последний шанс показать свою лояльность (англ.)].
– …Dear Mr.Nalivayko, don’t worry so much about that fireshow and crazy Gurilev! What he has burned is just garbage. The world will understand soon that global finance now is self sufficient matter! [Дорогой мистер Наливайко, не переживайте так сильно по поводу огненного шоу, устроенного этим сумасшедшим Гурилёвым! То, что он сжёг – всего лишь мусор. Мир скоро поймёт, что глобальные финансы – это самодостаточная сущность! (англ.)]
– …Our latest ideas rejected by some people? Hush, after they become universal no one will be in position to provide proper comparison! [Боитесь, что наши новейшие идеи будут отвергнуты некоторыми народами? Успокойтесь, после того, как они сделаются универсальными, их просто не с чем будет сопоставлять! (англ.)]
– …People suffer and their countries die because of inconsistency and often paradigma change in questing for phantomic justice. However key principles of American financial institutions remain stable for ages and are based on uncontested legal groundwork which no one can dispute. [Народы страдают и страны гибнут из-за того, что проявляют непоследовательность и частую смену парадигм в погоне за призрачной идеей справедливости. Ключевые же принципы американских финансовых институтов стабильны на протяжении столетий и опираются на закон, оспорить который никому не дано. (англ.)]
“Ишь ты загнул – no one can dispute, никому не дано! Фантом справедливости!– Алексей с презрением поморщился, снимая наушники.– Хотите уверить меня и весь мир, что предстоящая жизнь лишена смысла? Ошибаетесь, она ещё не потеряна… Это просто мне пора перестать утешать себя иллюзиями, которые я столь заботливо и тщательно культивировал и которые до сих пор продолжаю принимать за жизнь настоящую. Ведь пока просто живёшь – и в самом деле ничего не будет происходить! N’est-ce pas? [Разве не так? (фр.)]”
– Слушай, Петрович, а всё-таки дай-ка мне автомат!– с отчаяньем вырвалось из сжатых в напряжении уст Алексея.
– Впечатлился?
– Да, похоже, здесь пахнет продолжением войны, в которую я был втянут на прошлой неделе. Но это моя война: я её начал, и мне её завершать. Где у тебя автомат? В багажнике?– с этими словами Алексей с силой повернулся в кресле и дёрнул ручку.– Разблокируй дверь!
– Ну вот,– вздохнул Петрович,– ещё одним бойцом прибыло. Ты не обижайся, Лёш, но просто пока ты в своём застенке спал или читал декадентские стихи, мы тут с Шамилем такого наслушались – что давно готовы порвать весь этот негодяйник на мелкие кусочки. Так что мы прежде тебя созрели для боя.
– Петрович,– обратился Шамиль,– я могу достать гранатомёт! Я знаю людей здесь в Москве, я быстро вернусь! Минут сорок, максимум час подождите – на метро одна пересадка. С гранатомётом нам будет лучше!
– На метро с гранатомётом! Шамиль, ведь ты обещал беречь себя, а?
– Но командир, надо же что-то делать! Там же собрались не просто наши личные враги, а враги Ислама и враги вашего пророка Исы и матери его Марьям! Если упустим – я же жить не смогу, не смогу сыну объяснить, для чего я так жил! Позволь, командир,– я всё равно привезу гранатомёт!
Петрович несогласно покачал головой.
– Нет большего позора, чем погибнуть бестолково и глупо. Мне кажется, должен иметься другой способ.
