Текст книги "Вдруг выпал снег. Год любви"
Автор книги: Юрий Авдеенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)
1
– Ты любишь меня?
– Тебе очень важно знать? – Жанна боком привалилась к подушке. Тонкий, как нитка, луч солнца, рассекал ее грудь наискось, через сосок. Жанна не замечала этого. Она смотрела в глаза Матвеева. И кроме усталости, не видела в них ничего.
– Да, – сказал он глухо. Чуть нахмурился, быть может, удивляясь, как она не понимает таких вещей. Подтвердил: – Важно.
– Не знаю… – Она накрыла ладонью его глаза.
Он молчал. Она же считала минуты. Слышала его дыхание. Слушала, как шевелятся его ресницы.
– Женщины могут это без любви?
– Мужчины тоже.
– Не все. – Он решительно снял ее ладонь.
– Обо всех говорить глупо. Всех никто не знает.
– Ты хочешь сказать, что знала многих.
– У каждого человека есть свои личные тайны. Я же не спрашиваю, скольких знал ты. Ответам на такие вопросы никогда нельзя верить.
– А чему можно верить?
– Сердцу. Тому, что оно подсказывает.
– Что же подсказывает твое сердце?
– Оно подсказывает, Петр, что я нужна тебе.
– Похоже, сердце не ошибается.
Солнце билось в зашторенное окно, дрожащим маревом ластилось к стенам. За прихожей на кухне из неплотно завинченного крана капала вода. Кап… кап… кап…
2
Игорь шел по Метростроевской улице в сторону метро «Парк культуры». Фонари над тротуаром еще не горели, но окна в домах уже светились тепло и желто, как всегда бывает на изломе дня. Облепленные снегом телевизионные антенны караваном парусников плыли по темнеющему небу. Ветра не чувствовалось. Сыро пахло подъездами, бензином.
Он любил ходить по улицам в непогоду. Может, непогода не совсем точное слово. Но улицы нравились ему, когда моросил дождь, валил снег или ветер гнал желтые листья и немного пыли. Он тогда остро чувствовал улицу, ее характер, настроение. Хотелось слагать стихи и писать на них музыку. К счастью или к сожалению, ни того, ни другого он не умел.
– Людей, которые всего умеют делать понемножку, я считаю несчастными, – сказал однажды Василий Дмитриевич Кутузов. – Чувствуете у себя призвание к прозе – и хорошо. Язык у вас свежий. Но копайте поглубже. Вы на одну лопату копаете. А надо хотя бы на две. Чтоб черенок входил.
Потом вдруг спросил:
– Газеты читаете?
Игорь поспешно кивнул:
– Да, да.
Кутузов поинтересовался:
– Какие?
Игорь перечислил с десяток. Подумал, похвалит писатель. Кутузов же помрачнел, сказал скучно:
– Судя по вашим материалам, художественная жилка у вас есть. Но, если вы будете читать столько газет, никогда писателем не станете. Газеты язык портят.
– Да? – удивился Игорь почти испуганно.
– Да, – ответил Кутузов. – Вы в газетах только официальный материал читайте. Остальное – доморощенные упражнения.
По натуре Кутузов был человек прямой и с общепринятыми понятиями о такте считался не всегда, чем приводил в неподдельное изумление главного редактора, человека исключительно тактичного.
– Нельзя превращать журнал в казарму, – неоднократно заявлял Кутузов на летучках. – Журнал предназначен для старшин и сержантов. И пусть они находят в нем все, что нужно им в двадцать лет.
– В двадцать лет много чего нужно, – осторожно замечал главный.
– Вот именно, – соглашался Кутузов и тут же добавлял: – Во всяком случае, не только вопросами методики боевой подготовки жив сержант. И старшина тоже…
– Существует много других журналов, предназначенных для самого широкого читательского круга.
– Вы забываете о лимитах на подписку. И о том, что сержант срочной службы ограничен, так сказать, в финансовых средствах.
Главный, будучи человеком умным и проницательным, давно уловил в характере Кутузова потребность оставлять последнее слово за собой. Щадя время членов редколлегии, он в таких случаях устало хмурился. И переходил к следующему вопросу.
– Пустота чувств в отличие от пустоты карманов страшна тем, что ее приближения не замечаешь, – сказал как-то Кутузов в разговоре с Игорем. – Творческий человек должен постоянно любить. Не прыгать кузнечиком с цветка на цветок, а любить женщину постоянной любовью. Только постоянство приводит к эффекту наполнения духовного источника, а не его оскудения.
– Что-то подобное я где-то читал, – признался Игорь. Тут же подумал, что, наверное, обидел Кутузова, поставив под сомнение его авторство в рассуждениях о постоянстве. Однако Кутузов не обиделся. Разминая сигарету, он сказал с грустной иронией:
– Если всерьез хотите творить, не обременяйте себя химерой сомнений. Для начала запомните две истины. Ничто не произрастает из ничего и на пустом месте. Все новое есть хорошо забытое старое… Я, когда писал первые рассказы, был озабочен тем, чтобы не повторить чье-нибудь название. Смешно?
Игорь кивнул.
– А получилось еще смешнее. Писал одну вещь. И никак не мог найти первую фразу. Однажды на юге… Разбежался, бухнулся в воду. И чувствую – пахнет арбузами. Я быстрее на берег. В блокнот записываю: «Море пахло арбузами». Радуюсь, нашел! Через какое-то время принес рукопись в журнал. Там открыли первую страницу. И как-то странно на меня смотрят. Короче говоря, выясняется, что такая фраза есть у Бунина… А я в то время Ивана Бунина вообще не читал. Я только в пятьдесят седьмом году узнал, что существовал такой русский писатель. В школе мы, сами понимаете, не изучали. Книги его не выходили… Извинился я в редакции. В бескультурье своем не признался. А про себя порадовался: значит, литературная искра во мне есть, если я рассказ начал той же фразой, что и Бунин, не подозревая об этом.
В другой раз он спросил:
– Вы очень любили свою жену?
– Разве можно жениться на человеке, которого не любишь? – в свою очередь, спросил Игорь.
– Ответ верный. Но ведь жизнь…
– Мы говорили о принципах. Только с таких позиций и можно рассматривать эти вопросы.
– Очень хорошо, – кивнул Кутузов. – Есть материал. Попробуйте сделать очерк на морально-этическую тему. Я дам вам письма. Поколдуйте.
Как выяснилось, писем было всего четыре.
Первое письмо [7]7
Письма подлинные. Стиль сохранен, имена заменены.
[Закрыть]
«Дорогая редакция!
Я служу в Советской Армии. Пошла, сами понимаете, добровольно. Много читаю. Просматриваю все газеты и ни единого номера не пропускаю вашего прекрасного журнала. Ищу в них ответ на свою молодую жизнь. Но подобного не могла встретить. И так как в журнале за № 6 я прочла статью, где пишется, что, сколько бы измен ни было б, нужно верить… Верить в любовь, и будто она придает человеку крылья.
Да, но я хочу написать вам, что свою молодую жизнь я потеряла только на ожидание и веру в человека, что подумать теперь о настоящей жизни не могу. И эти крылья, что были у меня, не помогли мне ни в чем, только унизили меня, что до 25 лет была совсем девчонкой. А сейчас что со мной случилось? Разве стоит жить? Для кого я берегла себя? С детства я училась с одним товарищем. Жили в одном доме. Делали уроки вместе, когда у нас дома почти ежедневно были ссоры. Отец приходил всегда пьяный. Я пряталась у своего товарища дома. Мы подружились. Окончили школу. Ушел он служить. Через год его службы я не стала получать от него писем. И поэтому я пошла сама служить. Мне хотелось что-то доказать ему. Вскоре на 2-й год службы я пошла в отпуск. Домой мне не хотелось ехать. Но заехала на пару дней узнать, как живут дома родные. Но сразу же дом был наполнен холодом. Я со слезами решила просто поехать в Закарпатье, где очень красиво. Мне хотелось видеть одну природу. По пути я повстречала спортсмена по классической борьбе Кошкина Илью Ивановича. Впервые я почувствовала в незнакомом мне человеке его доброту и заботу. Он узнал обо мне все. И так как он разъезжал по городам на тренировки и соревнования, то он меня не оставил. С его товарищами и вместе с ним я была среди них как сестра. Мне было так хорошо и легко! При одном воспоминании о доме у меня показывались слезы. Я не могла их удержать. Всю Украину я почти увидела вместе с ними. Но настал срок, нужно расставаться. Верите или нет, но он стал мне дороже моей жизни. Никогда не было у меня таких чувств, чтобы я могла бы жизнь отдать, но чтобы победить себя, быть верной до следующей нашей встречи. Я не могла с ним расстаться. Он это видел и понимал, как тяжело мне. Я плакала. Я знала, что если с ним расстанусь, то дороже никогда и никого не встречу. Мы порешили быть вместе. Ждать его и верить друг другу. И как только я уехала, на мои ежедневные к нему письма он ответил одним письмом. Чтобы ждала его с улыбкой и при встрече его самый любимый цветок будет моя улыбка, что сразу сорвет ее поцелуем. Вслед через неделю получила открыточку, где пишет, что едет в Севастополь, а оттуда в Орджоникидзе. Жди письмо из Севастополя, а ответ напишешь в Орджоникидзе до востребования. Вот уже как месяц жду от него письмо. Но напрасно. И вот теперь я снова одна. И снова не оценил этот благородный человек мою жизнь, верность к нему. Уже 2 месяца как знаю, что будет ребенок. За свои 25 лет впервые почувствовала, что прошли мои годы молодые, незачем мне теперь жить. Зря я ждала и верила своему другу детства, и доверила свою жизнь отзывчивому, хорошему человеку, который стал мне дороже всех. Вот теперь можно ли еще кому верить? Ведь на этом основании и прошли самые лучшие молодые мои годы. Так у кого же бывает любовь? Неужели любовь закрепляется штампом на бумаге? Вот прошу вас, ответьте, пожалуйста, мне. Неужели без штампа нельзя верить человеку, который так дорог стал? Прошу вас, ответьте мне лично в письме. Не хочу, чтобы из журнала, если будете помещать это письмо на обсуждение других, знали меня. Я так скрываю все, что случилось со мной. У меня нет ни единственного близкого человека, который мог бы помочь мне. Я не могу подумать, что после своего увольнения придется у чужих людей просить помощи в свои 25 лет. Так можно ли верить еще и ждать хорошей жизни? Я жду вашего совета. И если не получу от вас ответ, то тогда я больше не смогу ждать и верить в людей. Жизнь моя пуста, я одна на свете с будущим своим малышом. Никто не поможет мне в трудные минуты ни советом, ни словом. Кому я нужна? Лучше не жить. Я жду от вас письмо.
С уважением к вам Аглая Линда».
В верхнем углу черными чернилами была размашисто написана резолюция главного редактора:
«3-й отдел. Напишите этой девушке хорошее, душевное письмо, поддержите ее морально. Вдохните в нее веру в хороших людей, в радость и счастье».
Второе письмо
Главному редактору журнала полковнику И. Ф. Федорову
Докладываю, что письмо военнослужащей Советской Армии А. Линда, в котором она сообщала о возмутительном поведении военнослужащего, мастера спорта Кошкина И. И., нами рассмотрено.
Тов. Кошкин подтвердил, что он действительно встречался с военнослужащей А. Линда, однако заявил, что вступать с ней в брак не намерен и обещаний ей никаких не давал.
Комсомольская организация подразделения сурово осудила поступок комсомольца Кошкина, объявив ему строгий выговор с занесением в учетную карточку.
Комитет комсомола в/ч утвердил ходатайство комсомольской организации подразделения о дисквалификации тов. Кошкина И. И. от участия в соревнованиях сроком на 6 месяцев.
В настоящее время рядовой Кошкин отчислен из состава спортивной роты.
Вместе с тем докладываю, что из бесед с солдатами, знавшими гр-ку А. Линда в указываемый период, видно, что она (Линда) вела себя очень легкомысленно, пыталась заводить знакомства с различными мужчинами, при общении с другими солдатами вела себя развязно и вульгарно.
При этом прилагаю объяснение рядового Кошкина И. И.
Врио заместителя начальника в/ч полковник Вишня».
Письмо третье
«Объяснительная записка.
Я, рядовой Кошкин Илья Иванович, ехал с краткосрочного отпуска в свою часть. Во Львове, садясь на поезд Львов – Ужгород, я увидел соседку по купе. Это была девушка лет 22-х, по пути в г. Мукачево мы с ней познакомились. Ее звали Аглая, она сказала, что она дочь какого-то генерала. В г. Мукачеве я сошел с поезда, а она уехала дальше к своим знакомым. Через 5 дней я возвращался в г. В., а когда делал пересадку во Львове, то на вокзале случайно опять встретились. Она сказала, что едет в Белоруссию к своим родным. До отхода поезда оставалось много времени, и мы вместе ушли в город смотреть кинофильм. Во время нашего пребывания в г. Львове она сказала, что передумала ехать к родителям и хочет ехать со мной. На мой вопрос: «Почему передумала?» – она ответила: «Мне там будет скучно, а я хочу провести отпуск весело и посмотреть Украину». Так она оказалась в В… А через 3 дня в г. К… куда я был направлен в составе команды борцов-самбистов. В К… она поселилась в гостинице «Карпаты», а я со всей командой в другом месте. С ней мы встречались редко, по субботам и воскресеньям. На мои вопросы, не скучно ли ей в К…, она всегда отвечала, что в К… чудесно. В К… мы поссорились (на почве ревности, что ли). Она мне нравилась, и я не мог слышать от товарищей насмешки в мою сторону, что, мол, я на тренировках, а она гуляет с другими. Я не верил ребятам, пока сам не увидел ее с другим парнем. На мой вопрос, почему она так подло поступает, она ответила: «Ты что мне, муж, чтобы мной командовать?» С этого дня мы с ней не виделись до ее отъезда в Белоруссию. На вокзале она говорит, что нам надо расписаться. Я ей ответил, что у нас с ней общего никогда не будет. Так она уехала. Через некоторое время я получил письма от нее с Белоруссии, с Москвы и с Баку. Ответил одним письмом, в котором написал ей, чтобы она прекратила писать письма и что я уезжаю с К… А насчет ребенка, что она пишет, то я не уверен, что он мой, так как она встречалась с другими мужчинами как до меня, так и при мне, ну а после, когда она уехала, мне неизвестно.
В чем и расписываюсь».
На этот раз резолюция главного отличалась краткостью:
«3-й отдел. Тов. Кутузову В. Д. Для сведения».
Четвертое письмо
«Дорогая редакция!
Не знаю, как благодарить Вас, что приняли во внимание мое первое письмо и ответили мне. Публиковать мои письма в журнале я возражаю. Так как, если Илья узнает, что есть ребенок у нас, то может возвратиться ко мне. И я верю. Он не такой плохой человек. Отец погиб. Мать осталась одна. Сам находится среди хорошего коллектива. Но все-таки по какой-то причине он не пишет мне. Я не знаю, что с ним. Хотя он отлично знает, что, кроме него, я не имею ни родных, ни близких, чтобы могла бы уехать, ждать ребенка. И потому прошу вас очень, помогите мне. Может быть, Ваше письмо убедит его, если напишете ему самому. Я прошу Вас очень об этом. Напишите ему. Я верю, что Ваше письмо убедит его и он может вернуться к родному будущему ребенку.
Прошу Вас очень, помогите мне. Он все время разъезжает на соревнования, но в августе должен быть в своей части.
Его адрес…
С искренностью к Вам Аглая».
Резолюция главного:
«Напишите письмо ее жениху по адресу, указанному в этом письме».
– Написали? – спросил Игорь у Кутузова.
– Нет. Потому и дал вам на чтение…
– Я не возьмусь, – сказал Игорь.
– Почему?
– Я больше верю рядовому Кошкину, чем Аглае с редкой фамилией Линда.
– Основания? – спросил Кутузов.
– Интуиция.
– С точки зрения юриспруденции, это не довод. Рядовой Кошкин не отрицает, что ребенок может быть его. Он просто не уверен. Он не знает, его ребенок или не его. В этом случае женщине виднее.
– Линда – лживая девушка. Она не вызывает у меня симпатии. В первом письме она говорит, что отец у нее пьяница. Кошкину сообщает, что дочь генерала, а в последнем письме жалуется, что родных у нее нет вообще…
– Так… – протяжно сказал Кутузов. – А если сделать скидку на молодость?
– Двадцать пять лет такой возраст, когда даже девушке пора отвечать за свои поступки.
– Так… – повторил Кутузов. – Вы не видите в этом материале проблемы?
– Я вижу проблему распущенности. Мне ее не поднять. Но и осиль я это, полковник Федоров все равно не согласился бы на публикацию материала.
– Это другой вопрос… И как раз в этом вы ошибаетесь… Я вот о чем хочу спросить… Не находите ли вы, что публикация материала пошла бы на пользу и Линде и Кошкину.
– В семейном плане…
– И в плане создания семьи… И в том, чтобы в дальнейшем не совершать ошибок.
– Они их не совершили. Там, в Закарпатье, они делали то, что хотели. Они проводили время. Получали удовольствия… Василий Дмитриевич, если человек взялся за электрический провод, не ведая о действии электричества, то это ошибка. Но если то же самое он сделал сознательно, какая уж тут ошибка?
– Убедительно.
– Мало того, есть еще одна проблема. Заботы, неприятности, вернее, преодоление, разрешение их, возникших в результате распущенности, переадресовываются обществу. В данном случае нашему журналу… Даже если бы мы были волшебниками и соединили их в браке, ничего хорошего это не принесло бы. Они плодили бы не только детей, но проблемы, которые мы своей волшебной силой обязаны были решать.
– Я ваш должник, – сказал Кутузов. – Пойду к главному выдавать ваши мысли за свои.
В конце Метростроевской Игорь по подземному переходу вышел к станции метро «Парк культуры». Доехал до «Киевской». Вышел к пригородным платформам. Электрички стояли заснеженные и прямые. Он доехал до Матвеевской – второй остановки от Киевского вокзала.
В почтовом ящике его ждало письмо, написанное Жанной Луниной.
3
В открытую дверь подполковник Хазов вошел вкрадчиво, неслышно. Матвеев кинул взгляд на пол. Случаем, не в тапочках ли командир первого батальона? Дежурный по части капитан Сосновский закрыл за Хазовым дверь.
– Разрешите, товарищ полковник?
– Садитесь, Василий Филиппович.
Хазов сел на стул. Перед ним блестел полированный узенький столик, стоявший перпендикулярно к большому письменному столу командира полка. На столике красовалась пепельница, тяжелая, из хрусталя. Хазов знал, что полковник Матвеев ездил вчера в Сезонное. И догадывался: вызов в штаб полка связан с этой поездкой.
Матвеев долго и задумчиво смотрел на пепельницу, возможно, любуясь тем, как переливается в ней падающий из окон свет. Потом сказал:
– Я докладывал о вашем рапорте командиру дивизии. Вчера.
…Да, вчера в Сезонном полковник Матвеев докладывал генералу о рапорте командира первого батальона. Но разговор шел не только о том, чтобы отпустить Хазова в распоряжение министерства.
Генерал сказал:
– Однажды я был свидетелем случая, когда в большом городе среди бела дня глыба снега сорвалась с крыши и убила человека. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Понимаю, товарищ генерал.
– Глыба снега сама по себе сорвалась… Вчера еще снега не было. За ночь намело. Днем неожиданная оттепель. В результате несчастный случай. На первый взгляд виновных нет… Но они есть. Городские власти. Отсутствие с их стороны должного каждодневного контроля привело к тому, что начальник данного ЖЭКа не позаботился о своевременном сбросе снега. Вот и несчастный случай!
– Несчастные случаи бывают разные, – угрюмо заметил Матвеев.
– К какой бы категории ни относился несчастный случай с вашим прапорщиком, он не украшает вас как командира. Вам понятно?
– Понятно, товарищ генерал.
У генерала неживые, стеклянные глаза. На лице никаких эмоций. Правда, время от времени он вертит шеей. Слова произносит старательно, будто читает в микрофон:
– Вас считают опытным командиром полка. Это справедливо, учитывая вашу боевую биографию и деловые качества… Но вот я познакомился с результатами прошлогодней осенней проверки…
– Этой осенью были другие результаты.
– Прошу вас, полковник, не перебивайте… На протяжении ряда месяцев вы докладывали, что полк и штабы батальонов держат под действенным контролем ход учебы и социалистического соревнования. Однако первые же контрольные занятия выявили несостоятельность вашей информации. Большинство рот не подтвердило тех высоких оценок, которые ставили им ваши штабные офицеры.
Конечно, Матвеев мог напомнить генералу, что контрольные занятия проходили в исключительно неблагоприятных погодных условиях. В туман, ливневые дожди, ветры… Но это была бы только половина правды. Полковник Матвеев не имел права снять с себя вину: передоверил он контроль начальнику штаба полка. Штабные офицеры неоднократно присутствовали на занятиях в подразделениях. Но проверка в основном сводилась к просмотру планов-конспектов. Темы тактической подготовки отрабатывались на местности в упрощенной обстановке… Потом было партийное собрание полка, совещание офицеров. Все эти вопросы получили должную критическую оценку. Положение выправилось… И то, что генерал вспомнил об этом год спустя, когда полк вышел в передовые, неприятно резануло Матвеева, обидело.
– Не ошибается тот, кто ничего не делает, – напомнил Матвеев.
Генерал дернулся, сдвинул брови. Глаза его в гневе ожили:
– Я вызвал вас сюда не для того, чтобы выслушивать прописные истины. Дивизия борется за звание передового соединения. И наш и ваш контроль должен быть упредительным. Недостатки необходимо выявлять тогда, когда их еще можно успеть устранить, исправить…
…Полковник Матвеев вновь перевел взгляд на пепельницу. Лицо его было суровым и усталым, несмотря на то, что рабочий день только начинался. Хазов напрягся. Стало ясно, полковник не порадует его.
Рапорт, конечно же, отклонен командиром дивизии. И вполне возможно, Матвееву приказано сделать командиру батальона внушение, разъяснить, что перед ним стоят сейчас иные задачи. Задачи конкретного повышения боевой и политической подготовки вверенного ему подразделения.
Матвеев повторил:
– Я докладывал о вашем рапорте. Генерал желает говорить с вами лично.
4
Лиля запрокинула голову. В стеклянном небе озабоченно и громко трещал вертолет, терся тенью о чистое стрельбище, скользя с востока на север. Городок, конечно, из вертолета виделся темно-зеленым и белым, перетянутым грязноватыми ремнями дорожек. Он, наверное, качался, этот городок, легко, как падающий лист бумаги.
Лиля подумала: возможно, пилоты видят ее. Кто она? Восклицательный знак? Точка?
Была суббота, Лиля автобусом приехала из Каретного. Кто-то топал за ее спиной. Ритмично, громко, будто отрабатывал ходьбу на месте. Лиля обернулась. Увидела молодого солдата. Смуглого, длинного. Парень улыбнулся и развязно представился:
– Рад приветствовать, рядовой Истру.
– Вольно, – сказала Лиля. – Можете продолжать путь.
– Никак нет, – Истру галантно взмахнул рукой. – Впереди вас не смею.
– Хорошо, – согласилась Лиля. – Тогда по крайней мере возьмите сумку.
– Рад стараться… И считайте, что вам крупно повезло… Не для распространения, а так, между прочим… Я из киностудии.
– «Молдова-фильм»?
– Какая проницательность!
– Можете не продолжать. – Лиля повернула голову, оценивающе посмотрела на Истру. Усмехнулась. – Вас зовут Мишка. Вы служите у лейтенанта Березкина. Ваша девушка вышла замуж и прислала исповедальное письмо…
– Леди, – остановился Истру, – из какой вы разведки?
– Из полковой…
– Снимаю шапку! Великолепная подготовка. Суперкласс! Вам, наверное, известно, в каком году родилась моя бабушка и какие конфеты любит мой племянник Петря…
Истру говорил еще что-то, тут же забывая сказанное…
– Хватит, – наконец решительно прервала Лиля. – Помните, что Козьма Прутков сказал по такому случаю?
– Вспомнил, – огорченно кивнул Истру. – Если у тебя есть фонтан, заткни его.
Лиля снисходительно похвалила:
– Правильно… Однако я имела в виду другой афоризм – «Лучше скажи мало, но хорошо».
Взгляд у Мишки потускнел. «Суровая девица», – подумал он обиженно.
– Рядовой Истру! – У казармы стоял лейтенант Березкин. – Где вас дьявол носил целых тридцать пять минут?
– Товарищ лейтенант, – сказал Истру, возвращая Лиле сумку, – употребляя слово «дьявол», вы косвенным образом признаете существование нечистой силы.
Березкин растерянно заморгал, зачем-то стянул с правой руки перчатку. Неожиданно заметил:
– Великолепно сказано.
Лиля пришла домой. Отец и бабушка обедали.
– Исхудала, совсем исхудала, – горестно покачала головой Софья Романовна.
Отец спросил, отодвигая тарелку:
– Что у вас нового?
– Ничего, – ответила Лиля. – Игорь вам привет передавал. Звонил дважды. Мне кажется, он на разговорах с Луниной разорится.
5
Игнатов страдал. Раньше это чувство было ему неведомо. Он вырос в нормальной семье, где отец и мать уважали друг друга, все обладали спокойным характером и хорошим здоровьем. В школе он учился средне: без взлетов и падений. В футбол играл как все, плавал как все. Драчливостью не отличался, но постоять в случае нужды за себя мог.
«Самое главное в жизни – спокойствие», – говаривал частенько его отец.
Отец именно так и поступал на практике. Он работал мастером в телевизионном ателье. Приветливо встречал клиентов у самого порога. Даже тогда, когда они хмуро возвращали назад недавно отремонтированные телевизоры, он все равно улыбался, умудренно вздыхал и говорил:
– Техника на грани фантастики.
Мать Игнатова служила бухгалтером в горисполкоме. Женщина она была аккуратная. И не только в арифметике. Их дом и двор, оплетенные виноградом, всегда имели ухоженный праздничный вид.
Впервые Славка стал дружить с девочкой в восьмом классе. А вернее, в летние каникулы с восьмого на девятый. Девочку звали Анжелой. Она жила на соседней улице, в доме, где был магазин спорттоваров и продавались лодки, пластмассовые и надувные, и ярко окрашенные моторы к ним. Славка Игнатов мечтал о лодке с мотором, рассекающей соленую морскую воду. Будет ранний-ранний рассвет… Чуткая синева на горизонте. Крики чаек. Холодная тяжесть моря. И белый волосок лески, исчезающий в зеленой глубине…
В магазине спорттоваров Славка и повстречался с Анжелой. Первый раз он только посмотрел на нее. А может, не столько на нее саму, сколько на ее красную мини-юбку. Однако на следующий день он вновь увидел девочку у отдела фототоваров.
– Чего ты ищешь? – спросил он.
– Закрепитель, – ответила она.
– У меня есть. Пойдем.
Она наморщила лоб и стала очень забавной:
– Далеко?
– Нет, – сказал он. Назвал улицу.
– Это близко, – кивнула она. – Но сейчас мне нужно на урок музыки. Если хочешь, я приду позже…
– Во сколько?
– В четыре.
– Приходи, – сказал он.
Сидел на яблоне. Читал Джека Лондона. И ждал. Почему-то волновался: гадал – придет, не придет.
Солнце передвинулось как раз к середине моря. Тени от листвы деревьев сделались гуще. Правда, они все же оставались пятнистыми: темными и желтыми. Но желтые словно усохли за часы, прошедшие от полудня. Темные, наоборот, налились, набухли…
– Эй! – услышал он голос и увидел девчонку в красной мини-юбке возле калитки.
– Заходи, – позвал он.
– Тут написано, во дворе злая собака.
– Это я, – объяснил он. – Другой уже три года нет.
– Понятно, – сказала она. И, скрипнув калиткой, вошла во двор.
Он спрыгнул с ветки чуть ли не ей на голову. Девчонка, видимо, как и Славкин отец, относилась к жизни с философским спокойствием, потому что даже не вздрогнула. Сказала:
– Хорошо.
– Что хорошо? – не понял он.
– Хорошо, когда есть сад. И дом деревянный. Можно сидеть на ступеньках. Смотреть на цветы, на деревья.
– Ты живешь в панельном?
– Да, в пятиэтажном, – подтвердила она грустно.
– У вас ванна есть, – напомнил он. – А мы в городскую баню ходим.
– Ванна – это не главное, если море рядом. Соленую воду можно смыть под краном.
– Зимой не очень-то под краном помоешься.
– Зимой можно походить и в баню. Это так интересно.
Они стояли возле калитки в метре друг от друга. «Девчонка, конечно, глупая, – решил Славка, – но хорошенькая. Раньше вчерашнего дня я ее никогда не видел».
– Ты отдыхать приехала? – спросил он.
– Нет. Насовсем, – ответила она без особой радости.
– Правильно, – сказал он. – Туапсе – город хороший. – Потом добавил: – Ну пошли…
– Как тебя зовут? – спросила девчонка.
– Славка.
– А меня Анжела.
– Красивое имя…
Девчонка загордилась, но покраснела…
Из мальчишеских рассказов Славка знал, что девчонок сначала нужно брать под руку и ходить с ними по городу, чтобы они привыкли… Потом следует попытаться обнять. Добившись в этом успеха, надо целоваться…
Встречались они год. Через год Анжела с родителями переехала жить в Новосибирск.
В десятом классе Славка ходил под руку то с одной, то с другой девчонкой. С Анжелой не переписывался. Она сказала, что письма – предрассудки.
– Если судьбе угодно, она сведет нас и без писем. Как это сделала уже однажды.
Он согласился с Анжелой. Он сам не писал писем. И не имел понятия, как это делается.
– Я знаю твой адрес, – сказала она. – Твои папа и мама никуда из Туапсе не денутся.
– Это точно.
Все шло нормально. Даже неудача на вступительных экзаменах в институт международных отношений не заставила Славку страдать.
А сегодня… Игнатов страдал. Хотелось думать о Лиле. Хотелось слышать ее голос, видеть лицо. И конечно же, глаза… О глазах даже вспоминать больно. Как тогда она пела:
У порога листья хороводят,
Тронутые грустной желтизной.
Осени приходят и уходят,
А любовь по-прежнему со мной.
Пусть она струится, как награда,
В алый свет и в алую зарю.
А пирожки какие вкусные печет ее бабушка Софья Романовна! Непростая старушка, властная. Но в родную внучку влюбленная. Потакает ей во всем.
И чего Лиле ударила в голову фантазия разносить больничные карточки в Каретном! Приезжает теперь с субботы на воскресенье. Вот и сегодня приехала. Мишка Истру сообщение принес. Говорит, познакомился. Девчонка высший класс! Но характер – упаси нас боже!
Армия не гражданка. Домой к Лиле запросто не придешь. А в клубе… В клубе сегодня опять кино идет. Репетиции не будет…
– Рядовой Игнатов! – кричит дневальный. – Рядовой Игнатов! На выход! К телефону!
6
Единственным достоинством Ольги Сосновской как хозяйки дома было то, что она любила свежий воздух. О равнодушии Ольги к чистоте и уюту знали лишь те немногие люди, что имели доступ в квартиру Сосновских. Может, кто-то из тех немногих и осуждал Ольгу, только не Лиля, которая и сама редко, с большой неохотой брала в руки тряпку и веник.
…Ольга вязала. Она не то чтобы любила вязать, но ей безумно хотелось иметь такую же шапку с широкими полями, какую Лиля привезла из Ленинграда.
Яркий мохер – основа шапки – навевал приятные воспоминания о том, как год назад познакомилась она в Риге с одним смуглым и крепким южанином. Улыбаясь в усы, смуглый и крепкий южанин называл ее Красной Шапочкой. А денег у него оказалось столько, что, когда он в гостиничном номере открыл чемодан, она сперва решила, что он фальшивомонетчик. К счастью, сомнения вскоре рассеялись. Весельчак с широкой волосатой грудью не печатал деньги. Он их выращивал. По его словам, они росли в его саду на деревьях в трехрублевых купюрах. Деревья эти назывались гранатами.
– Поехали в мой солнечный край, – говорил он. – Женой станешь. Машину куплю. Две куплю. Мало, три куплю. Под цвет костюмов чтобы подходили.
Ольге очень хотелось машину. Хотя бы одну. Но женское ее чутье можно было сравнить по силе, пожалуй что, только с океанским приливом.
